Смеховое осмысление современности в бурятском анекдоте Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

п

УДК 398.23(571.54)

Санжитова Оксана Гомбоевна Oksana Sanzhitova

СМЕХОВОЕ ОСМЫСЛЕНИЕ СОВРЕМЕННОСТИ В БУРЯТСКОМ АНЕКДОТЕ

LAUGHING CONCEPTUALIZATION MODERNITY OF BURYAT ANECDOTE

Раскрывается идейно-художественная структура анекдотов о бурятах, выявляется специфика смехового начала, отражение глубинных процессов национальной культуры в юмористических жанрах народного творчества

Ключевые слова: жанр, структура анекдота, юмор, комическая ситуация, культурологические процессы, национальная ментальность

The article disclose ideologically-art structure of anecdotes about Buryats, emerge laughing source specificity, reflexing deep processes of national culture in humour genres of folk arts

Key words: genre, structure of anecdote, humour, comic situation, culturological processes, national mentality

Анекдот — жанр, который существует на протяжении веков и, вместе с тем, продолжает развиваться в условиях современности. Это один из малых жанров фольклора, который востребован и в условиях развития массовой культуры, в нем запечатлеваются и осмысливаются сложившиеся в народе стереотипы поведения, жизненные установки, модели. Для раскрытия специфики смеховой культуры бурят в ее историческом развитии важно выявить трансформационные процессы в бытовании такого малого эпического жанра как анекдот. В истории человеческой культуры значение смеховых жанров трудно переоценить, так как сферой смеха почти всегда была живая современность, самые злободневные и насущные вопросы жизни. Эта же закономерность продолжает действовать и сегодня. Исследование современного бытования устного народного творчества позволяет выявить и увидеть культурологические процессы в целом. С.Ю. Неклюдов отметил, что «жанровый ассортимент постфольклора — по сравнению с фольклором тради-

ционным — изменился самым радикальным образом... на первый план выдвинулись жанровые комплексы либо относительно недавнего происхождения (городские песни и анекдоты), либо существенно модифицированные — современные мемораты и предания.» [1].

Анекдот — краткий по своей структуре эпический жанр, с одной стороны, схож у всех народов мира; с другой, как у любого жанра, у него выявляется своя «память». Бурятский анекдот имеет свою историческую специфику. Складываясь в процессе освоения повествовательного искусства, он постепенно структурно вычленялся из целого пласта устного народного творчества, в разных, в том числе и малых жанрах которого, была разлита стихия смеха. Анекдот связан с искусством новеллистического повествования. Он показывает ту же модель освоения жизненной реальности, но в предельно сокращенном варианте: так трансформируется неожиданный финал новеллы, парадоксальность сюжета в пуанте анекдота. Отражение всех этих про-

цессов прослеживается в идейно-художественной структуре и различных вариациях бурятского анекдота. Кроме того, наблюдается и национальная специфика юмора: особая пластичность в изображении мира, меткость и точность в выявлении сути явлений, в определении нарушения нормы. «Юмор национален», — отмечает П.Б. Коржева [2; С. 8]. Есть своя специфика и в бурятском юморе, основывающемся на смеховой традиции, уходящей в глубокую древность. Еще в бурятских сатирических сказках был тип героя — «хитрец», прикидывающийся дураком. В устном анекдоте он порою принимает вид отъявленного плута, и тогда неистощимые озорные проделки его становятся чуть ли не главной формой его самопроявления» [3; С. 34]. Архетипический образ плута своеобразно трансформируется в бытовании анекдота в современности. В рамках данной статьи мы прослеживаем идейно-художественное и структурно-семантическое своеобразие анекдотов о бурятах, созданных со смешением элементов бурятского и русского языков, чтобы выявить отражение в них глубинных ментально-психологических процессов в национальной самоидентификации бурят.

Как известно, «в фольклорном анекдоте важен общий контекст ситуации (логико-психологический)...» [4; С. 10]. В анекдоте особым образом моделируется материал реальной действительности, идет установка на выявление парадоксальности мира, его комическая «проверка» с точки зрения соответствия-несоответствия норме.

о о

Среди толкований понятия «комический» дается и такое понимание. Взгляд на анекдот как на «несерьезный» жанр нуждается в коррекции и теоретической разработке, так как, на наш взгляд, смеховое осмысление действительности отражает особый этап в общем осознании современности в культуре, это не просто критическое отношение, а скорее всего, пересмотр определенных ценностных установок, сформированных в коллективном сознании. Изучение анекдота как жанра устного народного творчества, таким образом, позволяет говорить и по-новому оценить культурные процессы

современности.

В бытовании бурятского анекдота еще в советское время, когда происходил постоянный взаимообмен между различными нациями и формировалось общее поле расплывались и растворялись традиционные черты, идущие от какой-либо одной национальной традиции, и происходило переосмысление жизни на другом языке — на русском. Специфически бурятские темы, тем не менее, отражают продолжающийся процесс живого освоения жизненных реалий в комическом ключе. Национальная смехо-вая традиция обусловила большую степень реализации именно комических жанров и в литературе, и в фольклоре. Из освоения характерных и характерологических примет меняющегося времени в конкретных жизненных ситуациях растет и современный бурятский анекдот, в котором происходит смеховое осознание трансформационных процессов в культуре и ментальности бурят.

В рассматриваемом нами пласте анекдотов, написанных на русском и бурятском языках, раскрывается национальный тип склада характера бурят, происходит претворение глубинных процессов культуры на уровне, который исторически назывался «низовым», а применительно к современности можно обозначить как массовый. В массовом сознании претворяются уже в пародийном ключе имеющиеся в национальной культуре коды и символы, так, возьмем идущее еще с советских времен обыгрывание такого образа бурят, как «налима», подразумевающего лень и инертность как черту национального характера. Как известно, любому качеству характера можно дать название с разных сторон, как с положительной, так и с отрицательной. С научной точки зрения происхождение тотема ( из водной стихии) представляет собой интересную проблему, а в массовом сознании он претворяется в «образ» бурята. Понимание древности национальной культуры, которое утрачивается в современности, представляет, с одной стороны, культурологическую проблему, а с другой, в масскультуре становится объектом смеховой реакции, таков анекдот о взаимопонимании бурят и марси-

ан, говорящих на одном языке и прекрасно понимающих друг друга, в отличие от всех других просвещенных народов. Это в определенной степени и насмешка над собой.

В основе анекдота представление о совершенной «выключенности» бурятского языка из пространства современности вплоть до «инопланетности» его сути. «Прилетел на землю инопланетянин. К нему приходит англичанин: — Ду юу спик инглиш? Инопланетянин молчит. Подходит к нему немец: — Шпрехен зи дойч? Инопланетянин молчит. Подходит итальянец: — Паче ди итальяно? Он молчит. Подходит бурят: — Ши хэнбши? — Би марсианин». Комизм анекдота не только в том, что при кумулятивном сюжете — накапливании и повторе вопроса — попытке найти общий язык с иноземным существом, предстает неожиданный финал: общий язык находит представитель малой народности современного мира — бурят, но и в том, что он единственный сразу спрашивает: «Ты кто?» — «Ши хэнбши?», на что и получает адекватный ответ: «Я марсианин» — «Би марсианин».

Данный анекдот, зафиксированный в большей части своей на русском языке, конечно, понятен, в первую очередь, носителям бурятского языка. В анекдоте представители других наций, пытаясь установить контакт, деликатно спрашивают о знании именно их родного языка, бурят же сразу говорит на своем языке, задает вопрос, имеющий коммуникативную цель, который и становится общим с иноземным существом. Остается вопросом, что же тут обыгрывается в большей степени: внепо-ложенность — «иноземность» бурятского языка в современном мире, вытесняемого под напором глобализации (это серьезный смысл, остающийся в подтексте) или же «сообразительность» и «доблесть» бурята, сразу устанавливающего контакт конкретностью своего вопроса. Скорее всего, реализуется тема второго варианта, так или иначе только бурят из ряда наций «помнит» о том, что такое общение. Но адекватность этого общения подвергается сомнению, и с точки зрения рационального сознания высмеивается другой полюс — простодушие

бурята. Образ простака своеобразно преломляется в анекдоте. Сохранность веры в силу слова предстает с точки зрения современности как наивность. В структуре анекдота, таким образом, выделяется и гипертрофируется один полюс — в данном случае наивность как черта характера, что и вызывает смех, а семантическая оппозиция уходит в подтекст.

Закономерно, что при осмыслении «своего неземного лица» возникает сопоставление с представителями других наций. Общеизвестны культурологические схемы такого анекдота, так в «сравнительно-сопоставительных» анекдотах в образе русского всегда выделяются такие черты, как ловкость, находчивость, неожиданное везение, что является, в известной степени, «эхом» и отголоском фольклорных образов — персонажей русской народной сказки.

В анекдотах о бурятах же проявляется из стихии смехового и самоирония, возникает предельная степень обнажения комизма моделируемой ситуации. Так, в анекдоте, осмысливающем характерные черты бурят, привлекается необходимый контекст для объяснения тех или иных моментов внешности. В самом подходе объяснения происхождения и поиска истоков проявляется инерция мифомышления, традиционно присущего бурятам. «Раздавал Бог внешность. В первый день он раздавал глаза. Буряты опоздали и им достались маленькие. На второй день он раздавал носы, и буряты снова опоздали и получили маленький нос. На следующий день буряты пришли первыми. В этот день Бог раздавал щеки». В различных вариантах в качестве причин опоздания «на раздачу» называются определенные черты характера бурят, такие, как лень и медлительность и т.д. «Сообразительность» же и «обучаемость», извлечение урока из ситуации парадоксально оборачивается «наказанием» — большими щеками.

Отметим, что здесь обыгрывается определенный эстетический канон внешности человека — он условно отнесен к полюсу положительной оценочности: величина глаз и носа, ему противопоставлена эмоциональ-

ная «негативная» оценочность другой черты внешности: величины щек. В целом смехо-вое обыгрывание строится на скрытой насмешке над существованием и признанием самими же бурятами какого-либо «канона» внешности; в основе смехового — стремление к максимально возможному восстановлению объективной картины. В одном из вариантов анекдота можно увидеть предельную степень утрирования ситуации: «Когда Бог раздавал носы, бурят опоздал, а носов уже не было, только на дороге лежал маленький, затоптанный кем-то нос, который и пришлось взять». Любое преувеличение либо преуменьшение акцентирует и выявляет отход от задаваемых сознанием «норм», хотя здесь утрирование сигнализирует, что большой нос также далек от какого-либо идеала красоты. Самоирония, таким образом, становится одним из способов восстановления объективной картины мира.

Рассмотрим пласт современных анекдотов, показывающих образ бурята в контексте военных действий. В них наблюдается, прежде всего, смоделированность самой ситуации, то есть важна сама логика развертывания анекдотического повествования. Таковы, например, общеизвестные в бытовом сознании анекдоты о Штирлице, или же еще в советское время с утратой идеологического пиетета так возникли анекдоты о герое гражданской войны Чапаеве. В таких псевдоисторических анекдотах следует отметить разрушение идеологического модуса, конкретную, бытовую обусловленность житейской ситуации и самой проблемы. Она же коренится все-таки в живой современности, а возникновение комического осмысления требует своего объяснения в текущей культурологической ситуации. Возьмем, к примеру, следующий анекдот: «Война, немецкий снайпер ведет дуэль с нашими, кричит: — Эй, Иван! Тот поднимает голову — выстрел, нет Ивана. Немец: — Эй, Вася, и такая же история. Сидит бурят-снайпер и про себя думает: — А, фиг тебе, имя «Тудуп» ты точно не знаешь...».

На первый взгляд, объект комическо-

го проживания — опять же простодушная хитрость бурята, который выживает за счет малоизвестности своего имени, но не следует забывать, что здесь ситуация прежде всего моделируется. Само обращение к периоду войны и достаточно большое количество анекдотов, относящих место действия к этому периоду, симптоматично: война в любом модусе художественности ситуация экстремальная, ситуация на грани. Характерно, что в ряде анекдотов на данную тематику выживание бурята ставится в зависимость от знания или причастности родному языку, так происходит на уровне бытового сознания осмысление критической и достаточно острой ситуации заметного процесса — значительного сужения сферы функционирования бурятского языка. Национальное сознание уже в смеховой стихии показывает происходящую трансформацию по отношению к традиционным ценностям, самой национальной модели мира и фиксирует определенный момент развития ситуации.

«Взяли одного бурята немцы в плен. И говорят ему: «Шнель, шнель!» А бурят отвечает им: «Энэ шэнэль бэшэ, энэ муухай хахаршанхай телогрейка». Известный прием, столь часто используемый в бурятской литературе, а именно смешение двух языков и не просто сопоставление, а столкновение разных картин мира и комическое разрешение ситуации здесь обыгрывается дополнительно, усиливается и обостряется за счет введения третьего языка: немецкого. Прием «одно вместо другого» выявляет не просто ситуацию неадекватного восприятия ситуации бурятом, который на своем языке пытается сохранить якобы шинель (шкуру!), выдав её за плохонькую телогрейку, выявляется, как его простодушие, так и вскрывается сама его «хитрость» — обыгрывание сходства по звучанию слов: «шнель» и «шинель» как попытка ухватиться за соломинку в критической, по сути, ситуации. Здесь также показана ситуация попытки выжить, осуществляемой с помощью обращения к родному языку. «Берлин, 1945 год, славный бурятский парень сражается с фашистами, ну значит, служил

верой и правдою, дошел до самого Берлина, дойти дошел, а помирать по-глупому под конец войны че-то неохота и решил он засесть в каком-нибудь подвале и оттуда постреливать. Забегает в первый попавшийся, и смотрит: в полутемном подвальчике сидит куча народу, по каскам определив, что это свои, не растерявшись, он давай орать, достав автомат, мол, что вы тут расселись, там ваши братья гибнут, а вы тут прячетесь, щас всех перестреляю, и тут ему говорят спокойным бурятским голосом: «Болиишта, Бадма, эндэ ганса буряа-дууд... » (Перестань, Бадма, здесь же одни мы — буряты...). Итак, здесь три ситуации, где бурят пытается спрятаться от гибели, и комическое возникает за счет «вскрыва-ния» его уловки, следует отметить, что это логическая уловка в первых двух анекдотах связана с формулировкой на своем языке, а в последнем анекдоте — констатация ситуации, ее массового характера. То есть в подтексте комического начала этих анекдотов — не насмешка и осмысление трусости как национальной черты характера, не забвение истории Отечественной войны, а претворение и проживание современной ситуации, что отражено в самой языковой структуре анекдота: при смешении нескольких языков бурятских предложений не только не меньше в разы, но речь на бурятском редуцируется вплоть до одного слова — до имени. «Война, перед атакой командир кричит: «Вперед, орлы!». Все несутся на врага с криком «Ура!». И только трое продолжают сидеть в окопе. Командир: — А вы почему сидите?!! — А мы не орлы, мы львы: Лев Моисеевич, Лев Абрамович и Ар-салан Бадмаевич!" Комичность ситуации в выстраивании нового контекста: бурят органично «вписан» в круг евреев внутренней формой своего имени Арсалан (лев). Здесь также в основе ситуации — комическая уловка за счет игры слов, буквального исполнения команды; вскрывается и демонстрируется сама её суть: попытка избежать опасной для жизни ситуации с помощью

слова. «Неожиданным» для восприятия оказывается очевидное ранее носителям культуры значение имени Арсалан — Лев. Также здесь представлена одна из схем массового сознания, когда хитрость как черта характера осознается при сопоставлении с евреями: «Когда бурят родился, еврей заплакал». Достаточно распространенная схема «сопоставительных» анекдотов предполагает контекст также европейских народов: «Сидят как-то француз, англичанин и бурят. Ну и бурят все время загоняет про своих. Те ему: «Слышь, надоел ты про бурят рассказывать, давай про кого-нибудь другого». «Идут, — говорит тот, — два негра, Баир и Зоригто...» Имя как фактор национальной самоидентификации остается последним оплотом и носителем информации о «своем» мире в эпоху глобализации, в таком контексте очевидны и этот факт, и упорство героя-простака, чья «хитрость» так просто раскрывается и обнажается. В других фольклорных жанрах, например, в сказках, герой-простак оказывается, в конечном счете, не таким уж и простым, одно качество негласно предполагает и противоположное по модальности и оценочности.

В структуре анекдота комическая ситуация создается за счет обнажения наблюдаемого противоречия или отхода от нормы, и с помощью смеховой рецепции делается попытка восстановить изначальную целостность бытия и гармоничность мироощущения человека.

Как отмечает Н.М. Чуякова: «Анекдот как традиционный жанр фольклора развивается и распространяется очень активно. В силу быстрого реагирования на события, явления, случаи в жизни и деятельности общества анекдот является одним из популярнейших жанров устной словесности» [5; С. 208]. В анекдотах о бурятах прослеживаются современные процессы и явления, напрямую отражающие происходящий в сознании мировоззренческий сдвиг, утрату традиционных ценностей и смену жизненных установок.

Литература

1. Неклюдов С.Ю. Фольклорные традиции современного города [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.ongal.net.

2. Коржева П.Б. Язык юмора и сатиры. Алма-Ата, 1979.

3. Соктоев А.Б. Становление художественной литературы Бурятии дооктябрьского периода. Улан-Удэ, 1976.

4. Курганов Е. Анекдот как жанр. М., 1997.

5. Чуякова Н.М. Сатира и юмор в устном творчестве адыгов: дис. ... д-ра филол. наук. Майкоп, 2009.

Коротко об авторе _

Briefly about the author

Санжитова О.Г., ассистентка, национально-гуманитарный институт, Бурятский государственный университет [email protected]

O. Sanzhitova, assistant of Buryat literature department National-humanitarian institute of Buryat State University

Научные интересы: сатира и юмор в бурятском фольклоре; малые жанры бурятского фольклора, национальная картина мира бурят

Scientific interests: satire and humour in Buryat folklore; small genre of Buryat Folklore, national scene of Buryat world