CC BY
101
Вестник ДВО РАН. 2007. № 3
С.В.БЕРЕЗНИЦКИЙ
Смех в культуре дальневосточных этносов
Рассматриваются основные концепции зарубежных и отечественных ученых о происхождении смеха. Основное внимание уделяется исследованию смеха и юмора в современной культуре коренных народов Дальнего Востока России.
Laughter in culture of the Russian Far East ethnoses. S.V.BEREZNITSKY (Institute of History, Archaeology and Ethnography of the Peoples of the Far East, FEB RAS, Vladivostok).
Basic concepts of foreign and domestic scientists on the problem of laughter origin are considered. Primary attention is given to investigation of laughter and humor in the contemporary culture of native peoples of the Russian Far East.
Существует несколько основных концепций генезиса смеха как явления культуры. Античные философы усматривали в смешном нечто безобразное (негативистская концепция). По Аристотелю, смех присущ только человеку [1, с. 29-35]. Согласно социо-антропологической концепции, смех появляется одновременно с мышлением и речью; сторонники этологической концепции, наблюдая смех обезьян, которых щекочут, считают, что он возникает в животном мире, следовательно, он старше юмора, так как люди смеялись всегда, а юмористы появились гораздо позже. Еще одна точка зрения: смех является игрой в дочеловеческое прошлое, защитником человека в антитезе добра и зла [1, 2, 5, 6]. З.Фрейд искал причину остроумия в области бессознательного, так как многие люди по настроению способны создавать шутки, но умение острить независимо от настроения свойственно только имеющим природную склонность к этому [9, с. 168-170, 180, 181, 236, 237]. Невозможность исследования генезиса смеха с помощью психологии объясняется, по мнению А.Г.Козинцева, его дочеловеческой природой. Однако врожденные инстинкты также имеют дочеловеческое происхождение, но «раскодируются» психологическими и другими дисциплинами. Поэтому можно предположить, что смех является уникальным рефлексом [7] или врожденным инстинктом, который выполняет важные функции в социуме.
В.Я.Пропп подчеркивал этническую специфику юмора [8]. Анализ смеховой культуры дальневосточных этносов (нанайцев, негидальцев, нивхов, орочей, удэгейцев, ульта, эвенков и др.) показывает, что их смех можно рассматривать как универсальные мировоззренческие категории, этнокультурные особенности, главной из которых является толерантность. Подшучивание дальневосточных этносов никогда не переходит этических границ и не превращается в оскорбление, чаще всего оно служит психологической разрядкой. Ироничный смех охотников, рыбаков и оленеводов не злой, они смеются и над собой, и над другими народами. Сарказм, жестокое высмеивание зафиксированы только в фольклоре как средство воспитания, с обязательной моралью: нельзя смеяться над животными или человеком, попавшими в беду. В традиционной культуре коренных народов незримыми судьями над людьми были многочисленные духи, в настоящее время толерантность смеха
БЕРЕЗНИЦКИЙ Сергей Васильевич - доктор исторических наук (Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, Владивосток).
сохраняется в силу традиции - молодое поколение во многом утратило знание анимистических законов. Приведенные ниже примеры современного смехового фольклора дальневосточных этносов, комичных жизненных ситуаций и вызванный ими добродушный смех подтверждают точку зрения В.Я.Проппа.
Как и в любом другом обществе, смех дальневосточных этносов выполняет важные функции в социуме. Попытаемся их классифицировать.
Защитная функция. В традиционной культуре она была одной из главных. Смех во время ритуалов защищал от вредоносных сил и существ, которые согласно архаическому мировоззрению постоянно следили за людьми и контролировали их поступки. У орочей и удэгейцев зафиксированы сходные предания, в которых людям удается при помощи смеха выявить злых духов и тем самым спастись от них (Архив Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, далее Архив ИИАЭ ДВО РАН. Березницкий. Ф. 1, оп. 2, д. 364, л. 78-79). В семье одна из сестер стала злым оборотнем-людоедом. Остальные сестры, заметив ее неестественное поведение и частые отлучки по ночам, заподозрили, что она поменяла свою человеческую сущность на иную и решили узнать, кто она на самом деле. Для этого девушки устроили эротические танцы с элементами шаманства, глядя на которые оборотень засмеялся и показал застрявшие между зубов куски человеческого мяса. Испуганные сестры убежали. В другом предании злое существо - младенец, рожденный деревом, - также выдало свою людоедскую сущность, когда (перед кормлением грудью) засмеялось и стали видны остатки человеческих волос между зубов. Нужно заметить, что и в реальной жизни матери из-за отсутствия молочных и растительных продуктов кормили детей грудью до 6-7 лет.
Маркирующая и мобилизационная функции. Иногда люди при помощи смеха узнавали злую сущность вредоносных духов, но спасались от них с помощью шамана. Однако и злые существа, в свою очередь, тоже использовали маркирующую функцию смеха (для обнаружения людей) или мобилизационную функцию (чтобы добиться своей цели). В первом случае имеется ряд сходных преданий, зафиксированных у удэгейцев, орочей, ульта, в которых говорится о том, как злое существо (в образе болотной кочки или состоящее из веток багульника, шампура, точильного камня и т.п.) проникает в человеческое жилище, но не может видеть людей, пока они не засмеются. Злой дух начинает их смешить: раскачивается из стороны в сторону, звенит половыми органами, с такой силой выпускает газы, что лопается чашка или поднимаются тучи золы в очаге (Архив ИИАЭ ДВО РАН. Березницкий. Ф. 1, оп. 2, д. 434, л. 58-59). Чаще всего люди не могут сдержаться при виде таких действий духа и начинают смеяться. Таким образом, пока человек молчит, злое существо его не видит, и он имеет шанс спастись. Во втором случае злое существо (нередко в образе очень красивой женщины) добивается своей цели (например, завладеть мужем героини сюжета) под угрозой защекотать человека до смерти.
Воспитательная функция. Она связана с добродушным подшучиванием не только над детьми, но и над взрослыми, если они не могут делать того, что им положено по возрасту и социальному статусу. Например, один из горинских нанайцев с ироничным видом спрашивал о том, зачем нашей небольшой экспедиционной группе две лодки. Получив ответ, что мы отправляемся на утиную охоту, он с совершенно серьезным видом заключил: «А, ну раз вы едете охотиться за утками, тогда понятно. Тогда, может, и этих двух лодок для добычи не хватит». (Добыли целых две утки, причем охотник веслом показывал «стрелкам», где спряталась птица, так как нетренированному глазу практически невозможно обнаружить замаскировавшуюся в зарослях дичь.) С подобной же легкостью охотники высмеивают и самих себя, вспоминая смешные случаи на промысле или то, как они начинали охотиться и приобретать опыт в этом тяжелом и сложном труде. Так, горин-ский нанаец со смехом рассказал о том, как они с братом в детстве ходили проведать отца на промысловый участок и, заблудившись, переночевали в нескольких сотнях метрах от охотничьей избушки. Когда в темноте они пытались эту избушку найти, то старший брат
запретил младшему стрелять из ружья, чтобы подать сигнал отцу, мотивируя запрет тем, что потом в деревне их засмеют охотники.
Его односельчанин рассказал случай, который для европейца кажется не совсем смешным. Уже будучи взрослым, рассказчик стал приобщаться к подледному лову и однажды по неосторожности упустил под лед лом (в шутку называемый нанайцами «карандаш»), которым пробивал лунку. Под смех других рыбаков ему пришлось обнаженными руками на сильном морозе доставать лом из ледяной воды. Добродушное высмеивание было вызвано незнанием взрослым мужчиной простой приметы (известной в традиционной культуре каждому ребенку): изменение цвета льда говорит о близости воды и, следовательно, о необходимости быть более осторожным.
Незлобное высмеивание представителей иного антропологического типа, культуры присутствует в современном охотничьем промысле удэгейцев и касается умения разгадывать следы, знания повадок животных и т.п. Здесь следует пояснить, что, несмотря на кратковременность пребывания этнографической группы в тайге (для изучения промысла у конкретного этноса), исследователи обязаны выполнять хотя бы основные, жизненно необходимые для охотничьего коллектива установки: уметь обращаться с оружием, управлять транспортом, переносить тяжести и т.п., но в целом к таежной жизни они не подготовлены. Поэтому попытки поскорее влиться в иную среду и стать полезным вызывали у опытных охотников добродушный смех, который можно классифицировать как проявление воспитательной функции. К такому же типу смеха относится и подшучивание над учениками охотников из своего этноса.
Мотивационная функция. В.Я.Пропп подчеркивал, что комичным может стать то, что при социальных переворотах безвозвратно ушло в прошлое. В советский период шаманы высмеивались в театральных постановках, кино и литературе (такова была жесткая идеологическая установка). Теперь же о шаманах отзываются с уважением, а смеются лишь над попытками непрофессионалов копировать их действия. Пласт смеховой культуры связан с преданиями о попытках коренных народов противостоять напору новой советской идеологии в 1930-х годах с помощью сверхъестественных способностей своих шаманов. У эвенков, нанайцев, орочей, удэгейцев есть сходные предания о том, как «сильные» шаманы спасались от репрессий, высмеивая (по В.Я.Проппу - посрамляли) работников органов власти, и тем спасали свою жизнь (Архив ИИАЭ ДВО РАН. Березницкий. Ф. 1, оп. 2, д. 559, л. 14-15; д. 585, л. 578-585). Эти шаманы могли щелчком убивать летящих в воздухе уток, передвигать очень тяжелые предметы, в одиночку справляться с работой нескольких человек, внезапно показывали испуганной аудитории свинью или тигра, выстрелы из оружия не причиняли таким шаманам никакого вреда, они спокойно выплевывали пули и т.п. Один из «сильных» шаманов, будучи задержанным и препровождаемым сотрудниками органов в город, щелчком или криком разрывал стальной трос у буксира, который тащил баржу по реке, делая это по просьбе конвоя, чтобы показать свои возможности. Информанты подчеркивали, что перед началом этого «сеанса» шаман просил сопровождающих отойти подальше, чтобы не навредить им. Пораженные увиденным, испуганные «.. .энкавэдэшники или гэпэушники говорили: иди-ка ты, дед, поскорее отсюда» и отпускали шамана на свободу (Архив ИИАЭ ДВО РАН. Березницкий. Ф. 1, оп. 2, д. 559, л. 14-15; д. 585, л. 578-585). Последние слова предания произносятся рассказчиками со смехом, которому вторит и смех слушателей, довольных, что их сородич высмеял представителей власти и спас свою жизнь. (У орочей зафиксирован реальный случай, как их наиболее авторитетный и знаменитый шаман, С.М.Хутунка, смог вернуться домой после ареста за то, что он в период Гражданской войны создал из охотников и возглавил отряд народного ополчения, который уничтожал и «белых», и «красных», приближавшихся к поселению этого шамана.)
Удэгейский охотник П.Г.Каленчуга рассказал забавный случай современного шаманства «на заказ», высмеивая прежде всего себя и своего напарника-«шамана» и корейского
кинооператора, прекрасно понимая, что их танцы никак не относятся к настоящему шаманству. Между тем в традиции амурских этносов известен подготовительный этап к камланию шамана, который включает танец с бубном простых людей для увеселения шаманских духов. Чаще всего такие шутливые танцы устраивали перед настоящим камланием для «протаптывания дороги» шаману. При этом мужчины и женщины, старики и молодежь азартно соревновались, чья группа или кто лично лучше и смешнее станцует. Главным же было осознание, что шаманским духам очень приятно, когда люди смеются. Подобным образом в традиционной культуре устраивались смешные танцы при завершении очистительного шаманского ритуала. После завершения ритуального объезда всех стойбищ шаман возвращался в свое, где около суток продолжалось большое камлание - танцы с бубнами всех желающих, жертвоприношение духам и угощение гостей. Обычно праздничная ритуальная процессия амурских шаманов останавливалась на ночлег в последнем жилище, где и начинались коллективные танцы с бубном, имитирующие шаманские, смех и веселье. Танцоры с бубном шли вокруг очага, и каждый из них старался выкинуть коленце посмешнее. Все это должно было способствовать улучшению отношений людей с добрыми духами.
В 2001 г. автору удалось участвовать в камлании ульчско-нанайской шаманки И.Дяксул при ритуале передачи домашних охранителей в семье Самаров. Шаманка потребовала, чтобы перед этим девять человек (участники экспедиционной группы) плясали с бубном и поясом, так как добрым духам и охранителям очень нравится, когда люди смеются. Неловкие, непривычные движения назначенных «танцоров» действительно вызвали добродушный смех не только присутствующих на сеансе, но и мудрой шаманки.
Прежде, во время затяжного дождя, взрослые заставляли детей совершать ритуал магического призывания солнца (его во многих архаических культурах олицетворяло либо антропоморфное сверхъестественное существо, например, девушка с ослепительно красивым, круглым лицом, либо доброе божество), связанный с ритуальным смехом, раздеванием, танцами и магическими заклинаниями-обращениями к солнцу (чтобы оно появилось из-за туч). Дети и без особых уговоров старших громко и с удовольствием смеялись. Этот магический ритуал имеет древние универсальные корни: сходные ритуалы широко распространены, встречаются в синтоистских верованиях японцев.
В сюжетах, связанных с добрыми и злыми духами, смех играет важную роль и является своеобразным пограничным знаком. Речь идет о моментах, когда жизнь людей меняется либо может измениться: когда они ждут милости от добрых духов и божеств (ритуалы призывания солнца, ветра), стараются спастись от злых духов, страдают оттого, что нарушили обычаи и мирные отношения между пантеоном духов и человеческим обществом. Смех привлекает как добрых духов и божеств, отвечающих за благополучие людей (помогает им если не защититься от злых существ, то, по крайней мере, обнаружить их), так и злых духов - чтобы добиться чего-либо от людей, обнаружить и наказать тех, кто нарушил запрет. В настоящее время защитная функция смеха, схожая в различных культурах мира, у коренных народов региона сохранилась в основном в бытовой сфере, в области межличностных и межсоциальных отношений.
Регламентирующе-регулирующая функция. В традиционном социуме отношения были строго регламентированы родовыми обычаями и запретами, подчинением младших старшим и женщин мужчинам, в немалой степени внутри- и межэтнические отношения регулировались с помощью норм смеха. В настоящее время в сфере межкультурных отношений эта функция во многом сохраняется; многие бывшие табу не действуют, их аспекты сохранились в основном в области бытовых ритуалов, особенно в родильной магии. В фольклоре дальневосточных этносов освещаются сюжеты о наказании беременных за их смех: в некоторых случаях женщины смеялись над разноцветными глазами домашних охранителей, в других - над тем, как котенок играл со шкурками белки, зайца, ондатры и повредил им уши, - и рожали детей с глазами разного цвета, с поврежденными ушами или
проблемами со слухом. Сородичи расценивали это как наказание за нарушение запрета на смех в значимый период жизни не только для самой женщины, но и для всего социума.
В современном быту появилась свобода в области смехового поведения, отдельные запреты сохраняются лишь в воспоминаниях и фольклоре. Чаще всего они связаны с общим уважительным отношением к хозяевам стихий и участков местности, к старшим членам общества, слабым и больным. У горинских нанайцев имеются некоторые исключения, показывающие насмешливое отношение к старшим женщинам, следящим за выполнением традиционных запретов, касающихся семейной жизни. Многие родовые и послеродовые запреты соблюдались и в середине XX в., один из них был направлен на сохранение здоровья роженицы - запрет для нее половой жизни в течение месяца-двух после родов. Специально назначенная коллективом этой группы нанайцев пожилая женщина следила, чтобы в этот период между мужем и женой в постели обязательно лежала небольшая палочка. Женщины, после того как показывали палочку во время «инспекции», с хохотом обсуждали зыбкость такой границы между мужем и женой.
Иногда трепетное отношение к исполнению традиционных ритуалов приводило к казусам и добродушному высмеиванию. Например, одна из эвенкиек вспоминала смешную ситуацию после рождения одного из сыновей в середине 1950-х годов. По традиционным родильным обрядам, мужу во время родов нельзя забивать колья в землю, завязывать узлы, закупоривать сосуды, так как все негативно скажется на роженице и ребенке. Муж героини сюжета, директор местной школы, очень беспокоился за здоровье жены и будущего ребенка, поэтому развязал узлы на всех веревках и открыл замки в доме. Когда эти ритуальные действия не помогли, он открыл замок на двери школы. Ребенок родился благополучно, однако за это время школу обворовали, что и стало причиной последующих насмешек односельчан над счастливыми родителями (Архив ИИАЭ ДВО РАН. Березницкий. Ф. 1, оп. 2, д. 585, л. 450-451).
В традиционной культуре считалось большим грехом смеяться над огнем (например, над звуками, которые издают горящие дрова, или над образами, возникающими у человека, смотрящего на пламя), провинившийся наказывался ожогами или даже смертью. Более древние запреты (достаточно распространенные в культуре народов мира представления) связаны с осознанием огня как стихии, которая защищает человека от диких животных и различных бед, эпидемий. Чаще всего природа огня считалась доброй, за исключением случаев, когда огонь наказывал жадных людей, которые не угощают его, или когда (в представлении сахалинских этносов) это был огонь нефтяных вышек, пожаров, происходящих по вине современных бизнесменов, и т.п. Хронологически более поздний пласт связан с воззрениями о хозяине огня - сверхъестественном существе антропоморфного типа (мужского или женского рода или бесполого), который наказывает провинившегося язвами. Эти представления постепенно утратили свою мировоззренческую основу и сегодня при праздновании фольклорных проводов русской зимы, Иван Купала, в которых активно участвуют и коренные народы, и славяне, молодые женщины прыгают через костер, тогда как в традиционной культуре им запрещалось перешагивать даже через угли костра. То же произошло и с запретом смеяться при переходе реки вброд или верхом на олене: считалось, что нарушителя могли забрать к себе рыбы, а позже это табу связывали с хозяином реки или озера.
По современным представлениям дальневосточных этносов, не следует без особого повода (кроме ритуала) слишком громко смеяться [3], ибо может случиться что-то плохое. Эвенки говорят: «Экэль инерэ - сонгодингос» (не смейся много и громко, а то потом будешь горько плакать). Подобные высказывания зафиксированы у современных нанайцев, удэгейцев, орочей. Смеховой сюжет-поучение о необходимости быть скромным встречается в предании с христианскими напластованиями о том, как Бог создавал животных и человека. Все изначально одинаковые существа (без половых и видовых отличий) захотели стать именно человеком; самого шустрого Бог сделал свиньей, наказав за нетерпеливость
и нескромность во веки веков валяться в грязи. Мораль предания, выраженная в шутливой (смеховой) форме, - предостеречь некоторых людей от хвастовства и зазнайства (особенно в сфере промысла), отучить их быть «выскочками».
В.Я.Пропп затронул интересную тему «нормы» внешнего облика и отличия от нее. вызывающего смех у коренных народов. Так, нанайцев особенно смешила (а некоторых смешит и сегодня) форма глаз и носа русских (Архив ИИАЭ ДВО РАН. Березницкий. Ф. 1, оп. 2, д. 585, л. 667). Амурские эвенки дружески высмеивают односельчан - русских переселенцев, жестами показывая, какие длинные у них носы. А один удэгейский мальчик не поленился сбегать на улицу за своими приятелями, чтобы показать им «Буратино» (так он окрестил русского этнографа) и вместе беззлобно посмеяться над ним.
Через регулирующую функцию смеха можно исследовать отношение коренных народов Дальнего Востока к представителям других этносов, ставших членами семьи, и разным группам своего народа, своим соседям - тунгусо-маньчжурам и палеоазиатам. Одна из амурских эвенкиек с юмором и известной долей добродушного этноцентризма объясняла значение эвенкийского слова гилэй, которым называют нивхов (устар. гиляки). Данный термин по-эвенкийски означает «разочарование», при этом информантка уточнила: «...эти ваши гиляки - просто разочарованные люди...». Горинские нанайцы в свою очередь используют в качестве эквивалента названия неудачника шутливо-ругательное слово эвенки сэл (ты как эвенк). Так говорят, если человек сделал что-нибудь неудачно, неловко, не как нанаец, например изготовил кривоватую лодку из бересты или промахнулся, стреляя в зверя или птицу.
Сегодня нередко добродушно взаимно высмеиваются представители этноса, проживающие в разных частях одного населенного пункта, но помнящие о том, что прежде их предки жили отдельно. Наиболее показательный пример зафиксирован в современной культуре кондонских нанайцев: представители разных территориальных групп подшучивают друг над другом на охотничьем промысле, при строительстве лодок и т.п. Поясним, что дифференциация отдельных групп связывается с древними космогоническими и антропогоническими верованиями, согласно которым люди расселялись в соответствии с местом, которое занимала та или иная часть тела мифического окаменевшего дракона - священного охранителя села: высший социальный престиж приписывается живущим в районе его головы и сердца.
Пласт смеховой культуры, связанный с межэтническими отношениями, пониманием эвенками отличия своей культуры от якутской, освещается в предании, рассказанном со смехом и известной долей юмора, о том, как когда-то хитрый, но бедный якут обманул простодушного, но богатого (владельца земли и оленей) эвенка, в результате чего якуты получили территорию для современного проживания. Работник-якут подрядился к оленеводу с условием, что последний расплатится землей размером со шкуру быка. Якут отработал положенное время, затем убил самого крупного самца в стаде, вкруговую разрезал в тонкий ремень его шкуру, получив такую длинную петлю, что она вместила территорию современной Якутии. «Видишь, как нас якуты обманули», - со смехом резюмировал рассказчик. Этот довольно распространенный сюжет получил новую окраску в современной смеховой культуре амурских эвенков.
В настоящее время, как и прежде, во многих амурских селах совместно проживают эвенки и якуты. Отношения между ними, как и со славянами, дружественные, за исключением мелких ссор на бытовой почве или в состоянии алкогольного опьянения. Дружный смех вызвали жалобы на одном из заседаний сельской административной комиссии 2004 г. Самыми «серьезными» оказались межэтнические жалобы, связанные с просьбами наказать русского соседского кота, сожравшего рыбу, якутскую корову, сжевавшую вывешенное на просушку белье, и эвенкийскую собаку, облаявшую прохожих. Таким образом, лишь в момент наивысшего эмоционального напряжения, недовольства, обиды, опьянения люди обращают внимание на этнические отличия и стараются обозначить их негативно.
Другой сюжет связан с тем, как однажды эвенк помогал русским геологам вытаскивать машину из болота: оленевод за символическую, но универсальную плату (бутылку водки) сказал озадаченным и выбившимся из последних сил геологам, что только он знает, что нужно делать. Получив премию, спокойно усевшись на своего оленя и отъехав на всякий случай на несколько метров, он «подсказал» начальнику геологической партии: «Трак-тыр нужен». Смешная концовка усиливается тем, что именно свой, эвенк, смог обмануть русских геологов. Кроме того, в тексте проявляется осуждение оленеводами поисковых партий, которые безвозвратно портят пастбища своей техникой.
С горьким сарказмом рассказали эвенки анекдот о своей судьбе - о современных чиновниках, которые проводят политику, последствие которой - алкоголизация народов Севера. Этот пример показателен, так как, по нашим исследованиям, в традиционной смехо-вой культуре дальневосточных этносов сарказм не зафиксирован.
А.А.Бурыкин отмечает, что лишь недавно появились специфические анекдоты, где высмеиваются представители иноэтнического населения, например украинцы, приезжающие на временные заработки на Чукотку [4, с. 67, 68]. В основном же анекдоты про самих чукчей занимают значительный пласт в современной смеховой культуре амурских этносов. По мнению эвенкийских работников сельского дома культуры с. Владимировка, на празднике смеха 1 апреля анекдоты про чукчей являются наиболее излюбленными в соревновании рассказчиков. Один из них удалось записать с большим трудом из-за непрерывного смеха информантки: простодушного чукчу обманули хитрые русские, продав ему дом за два чемодана денег. Покупателю объяснили, что дом на колесах и его нужно просто толкать в сторону тундры. Чемоданы жулики незаметно для чукчи унесли, но он решил, что уже так далеко откатил свой купленный дом, что его чемоданов не видно. Хотя здесь же информантка с горечью говорила о том, что у чукчей такие же современные социальные проблемы, как и у других коренных народов Дальнего Востока.
Современные негидальцы любят со смехом вспоминать про шутки уважаемой всеми 90-летней односельчанки А.П.Надеиной, которая в молодости любила ставить в смешные ситуации сородичей, особенно русских уполномоченных, зачастую с позиций «большого брата» поучающих коренные народы. Так, однажды она подшутила над одним сородичем, придя к нему на лесосеку и сообщив, что его жена собирается уезжать в Хабаровск. Прибежавшего из леса домой рабочего деревня встретила дружным смехом. В другой раз Надеина (тогда еще молодая женщина) пошла по всему селу с сообщением: «Давайте все быстро в клуб собирайтесь. Приехал очень важный уполномоченный. У нас дома сидит, чай пьет. Послал меня собрать народ в клуб. Сейчас важную речь будет говорить». Люди в советское время были послушными и быстро собрались в клубе. Лишь через некоторое время они осознали, что с ними пошутили - и долго весело хохотали и над собой, и над этой проделкой Надеиной. Когда же уполномоченный приехал на самом деле и ходил по домам, за что-то агитируя людей, бабушка его высмеяла так: оставила открытой крышку подпола, в который уполномоченный и свалился. Односельчане смеялись и благодарили «великую шутницу» за то, что она освободила всех от надоевшего и отрывающего их от повседневных дел проверяющего.
Комические ситуации как следствие языковых ошибок и парадоксов проанализированы В.Я.Проппом. Современная смеховая культура дальневосточных этносов имеет много примеров непонимания отдельных терминов, недоразумений, возникавших в процессе интеграции коренных народов в систему советской обрядности и быта. Каламбуры в этнически смешанных семьях, отдельные моменты смеховой культуры можно выявить при анализе этнических названий духов-хозяев, эндо- и экзоэтнонимов (Архив ИИАЭ ДВО РАН. Березницкий. Ф. 1, оп. 2, д. 559, л. 531-534; д. 585, л. 453, 493-494, 680). Забавный случай произошел с одним негидальцем во время переписи населения советского периода. Когда спросили его фамилию, он ответил «Ачен», что по-негидальски означает «у меня нет фамилии» - его так и записали. До сих пор на Амгуни над людьми с такой фамилией
добродушно смеются сородичи. Сходная ситуация, до сих пор вызывающая смех, связана с путаницей терминов, когда один из охотников, сдавая дикоросы в приемный пункт в 1950-х годах, вслух бормотал на своем языке: «Как же его фамилия?» - выражение примерно соответствовало фамилии русского приемщика, которую герой рассказа силился вспомнить.
Старые удэгейские, нанайские, нивхские, эвенкийские охотники любят вспоминать молодость и свои подвиги на «любовном фронте», с особым смаком описывая ситуации побед над женщинами из иноэтнического и особенно славянского окружения.
Метафорическая функция. В.Я.Пропп анализировал комические ситуации, возникающие при сравнении людей с животными [8]. Например, у европейцев вызывают смех неуклюжие повадки медведя, а в культуре дальневосточных этносов медведь никогда не считался неуклюжим, его образ, сам хищник окружены почетом и восхищением, так как медведь - это мифологический предок, хозяин тайги. В его честь в традиционной культуре устраивались многодневные празднества: люди хотели подчеркнуть свое родство с могучим хищником, заручиться поддержкой его духа. В настоящее время в лагерях некоторых эвенкийских охотников можно увидеть медвежьи черепа, нанизанные на высокие шесты в честь духа медведя, как дань уважения и для отпугивания хищников [3, с. 52]. Горинские нанайцы до сих пор вывешивают черепа добытых в тайге медведей на деревьях на специальном медвежьем кладбище, расположенном рядом с селом на другом берегу реки.
Сегодня, правда, в результате взаимопроникновения культур есть и иные примеры. Так, удэгеец И.Г.Каленчуга со смехом сравнивал удэгейцев, промышлявших барсуков, с тем, как это делают медведи, выкапывающие их из нор. В данном случае образ медведя приобретает комическую окраску. Амгуньские негидальцы и эвенки дружно смеются над фотографией человеческого и звериного детенышей, связанных одной веревкой: так несколько десятилетий назад один старик выращивал медвежонка для праздника; а внук был привязан, чтобы не убежал один в лес. Один горинский нанаец, опытный охотник и медвежатник, с добродушным смехом высмеивал удэгейских охотников, которые (по слухам) используют медведей как транспорт. И еще пример: смех охотников, этих же горинских нанайцев, вызвал своей почти человеческой хитростью ездовой пес, который каким-то невероятным образом за два-три дня узнавал о предстоящей поездке на промысел и сбегал из дома от тяжелой работы в упряжке. Однако охотникам удалось его перехитрить: выехав за окраину села, они через некоторое время внезапно вернулись к немалому удивлению хитрой собаки, которая, издали проводив караван, уже была дома.
Амурские эвенки всегда сопровождают громким хохотом анекдот о якутском старике, который однажды ехал на лошади, взятой напрокат у русских. Было очень жарко, и старик магическим свистом попробовал призвать ветер. Когда у него ничего не вышло, то он решил по-иному умилостивить ветер и спеть для него русскую песню, напевая на свой манер «Ветыр-р, ветыр-р». Слыша такой припев-команду, «русская» лошадь каждый раз послушно останавливалась, чем и приводила ездока в полное недоумение, еще раз убеждая его, что «якутские» лошади гораздо лучше «русских». Здесь, конечно же, закамуфлированы двойной смысл анекдота и известная доля этноцентризма.
Смеховые элементы можно выявить и в современных ритуалах угощения хозяина огня перед началом промысла, когда удэгейские охотники обращаются к нему с шутливой просьбой, чтобы зверь не услышал и не увидел их, буквально стал бы «без глаз и без ушей». П.Г.Каленчуга внимательного наблюдавший за повадками соболя, предложил очень интересное их осмысление, наполненное юмором. Соболь - таежный человек, но гораздо хитрее обычных людей, так как он использует тропинки охотников для передвижения по тайге, блокирует механизм капканов, специально оправляясь на них.
Итак, в современной смеховой культуре дальневосточных этносов можно выделить бытовой смех и смех в результате осмысления этнокультурных отличий (наибольшее количество этнографического материала), ритуальный смех (этнографический материал сохраняется), смеховые табу (наименее сохранны). Сегодня смех выступает как фактор социальной и этнокультурной адаптации дальневосточных этносов к общественным трансформациям: смех - это попытка «улучшить» жизнь, смягчить социальные проблемы. В целом же и в настоящее время смех продолжает выполнять важную коммуникативную и воспитательную функцию в обществе дальневосточных этносов.
ЛИТЕРАТУРА
1. Аристотель. Об искусстве поэзии (Поэтика) / пер. с древнегреч. В.ГАппельрота / М.: Худож. лит., 1957. 181 с. (Памятники мировой эстетической и критической мысли).
2. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. М.: Худож. лит., 1990. 543 с.
3. Березницкий С.В. Трансформация культурного комплекса у селемджинских эвенков // Этнос и культура в условиях общественных трансформаций / отв. ред. В.А.Тураев. Владивосток: Дальнаука, 2004. С. 37-56.
4. Бурыкин А.А. Анекдоты о чукчах как социокультурное явление (заметки специалиста) // Анекдот как феномен культуры: материалы круглого стола 16.11. 2002 г. СПб.: СПб филос. о-во, 2002. С. 64-70.
5. Козинцев А.Г., Бутовская М.Л. О происхождении юмора // Этногр. обозрение. 1996. Вып. 1. С. 49-53.
6. Козинцев А.Г Об истоках антиповедения, смеха и юмора: этюд о щекотке // Смех: истоки и функции / отв. ред. А.ГКозинцев. СПб.: Наука, 2002. С. 5-43.
7. Муниз Л. Общественная ценность смеха // Акад. тетради. 1995. № 1. С. 36-37.
8. Пропп В.Я. Проблемы комизма и смеха. Ритуальный смех в фольклоре (по поводу сказки о Несмеяне). М.: Лабиринт, 1999. 288 с.
9. Фрейд З. Остроумие и его отношение к бессознательному СПб.; М.: Унив. книга: АСТ, 1997. 318 с.
