CC BY
19
М. Даниш (Братислава)
Словацко-русские научные контакты в XVIII в.
В статье рассматриваются словацко-русские научные контакты в XVIII в., зависевшие от политических, идеологических, территориальных условий и осуществлявшиеся осознанно; научные связи имели важное значение в развитии просветительства и культуры обеих стран.
Ключевые слова: М. Бел, С. Миковини, А. Ф. Коллар, Т. З. Байер, Х. Гольдбах, И. Г. Гмелин, Петербургская академия наук, XVIII в.
Переписка петербургских академиков с заграничными коллегами является ценным материалом для изучения отношений между российской и словацкой наукой. Она показывает, что у истоков этих связей уже в первой половине XVIII столетия стояли словацкие ученые Матей Бел и Самуэль Миковини и российские ученые Т. С. Байер, Х. Гольдбах и И. Г Гмелин1.
Матей Бел (1684-1749), ученый-энциклопедист, одним из первых осознал важность нового научного центра в Европе — Петербурга. Его переписка с Христианом Гольдбахом начинается во время пребывания Гольдбаха в Словакии2.
Х. Гольдбах посетил Словакию в 1722-1723 гг. В это время М. Бел направил Гольдбаху два письма, которые являются первым значительным фактом научных связей3. Они показывают, что Гольдбаха в Словакию привели научные интересы и мировая слава словацких горнорудных городов. Согласно мнению Й. Вавры, Гольдбах предпринял путешествие по Венгрии и посетил Братиславу, где находился с середины сентября до конца 1722 г. В конце января 1723 г. он покинул Братиславу, период с августа 1723 г. по январь 1724 г. провел в Банской Быстрице, посетив при этом, скорее всего, и Банску Штявницу. Й. Вавра выяснял план его ознакомительного путешествия по Словакии по датам отдельных писем, направленных различным адресатам4. Однако по корреспонденции трудно выяснить, чем конкретно петербургский ученый занимался в Словакии. Переписку Матея Бела и Христиана Гольдбаха во время пребывания последнего в Словакии дополняют четыре письма 1732-1740 гг., отправленные как из Братиславы, так и из Петербурга5.
В первом письме (1732) Матей Бел написал: «.. .я думал, что могу себе позволить при случае обратиться к тебе с письмом и оживить в твоей памяти воспоминание обо мне. Верю, что ты не истолкуешь это превратно, тем более что могу тебя заверить, что ты никогда не исчезал из моей памяти, хотя мы и не виделись.»6 Самой важной частью письма являются рекомендации Самуэлю Миковини, астроному и сотруднику М. Бела при издании труда для совместных астрономических наблюдений фаз планет и затмения солнца одновременно в Братиславе, Нюрнберге, Париже, Лондоне и Петербурге7.
Следующее письмо датировано 1738 г. В нем Гольдбах сообщает о смерти их общего друга, петербургского ученого Т. С. Байера. Одновременно он считает своим долгом продолжать товарищеские контакты и обещает выполнить все дружеские просьбы8.
В своем ответе М. Бел выразил соболезнования в связи со смертью друга и приветствовал предложение продолжать сотрудничество, ибо ему уже трудно в его возрасте находить новых друзей, особенно среди иностранцев из дальних стран, где господствует «глубокое молчание, или же нежелание и неприятие нашего имени, якобы варварского»9. В завершение он сообщает Гольдбаху, что заканчивает книгу «De re Rustica», копию которой он хотел бы направить петербургской академии, чтобы «. не только у лондонцев и берлинцев, но и у Вас (то есть в Петербурге) осталась для потомков память имени Бела.»10.
В последнем из сохранившихся писем Бел через Гольдбаха предлагает Петербургской академии рукописную генеалогию Австрийского дома и представляет свою «Хунгарию »11, которую хочет послать российской императрице12.
Корреспонденция М. Бела и Х. Гольдбаха является важным источником для изучения первых контактов словацкой и российской науки. Она свидетельствует о том, что отношениия между Белом и Гольдбахом были близкими и дружескими13. Это подтверждается очень личным и сердечным характером некоторых писем. Например, перед поездкой Гольдбаха по словацким городам Бел пишет: «Да вернет мне тебя Бог в здравии. Будь здоров и храни любовь к твоему Матею Белу»14, или «.поэтому считаю своим долгом уверить тебя и спустя столько времени в своем уважении и желании охотно оказать тебе все дружеские услуги, о которых ты меня просил.»15. В другом месте Бел пишет: «.будь здоров, и поскольку я, по твоему предложению, постоянно пользуюсь твоей дружбой, так и ты приказывай, что бы ты хотел, чтобы я сделал для тебя или для твоих друзей в этом уголке света.»16
Корреспонденция Бела демонстрирует нам стремление включить развивающуюся словацкую науку в более широкие рамки европейской науки. М. Бел стремился преодолеть насильственное прекращение контактов с зарубежной наукой, которое было обусловлено контрреформационным давлением иезуитского ордена в конце XVII — начале XVIII в. Он обратил свое внимание на восток, на Россию, которая благодаря политической деятельности Петра Великого была связана с некатолической частью Европы, чтобы постепенно создавать условия для восстановления научных связей с зарубежьем. Переписка Бела с петербургскими академиками, которые происходили из протестантской Германии, показывает, что Бел проявлял в этом направлении широкую инициативу, которая является признаком близящегося Просвещения.
Но еще более это проявилось в переписке с другим петербургским академиком, Теофилом Зигфридом Байером17. Й. Вавра в своем издании «Послания Матея Бела петербургским академикам» указывает восемь сохранившихся писем из их взаимной корреспонденции в 1726-1732 гг.18
Первое письмо адресовано М. Белу из Кенигсберга и датировано 12 января 1726 г.19 Уже тот факт, что Бел включил его в свой труд «Adparatus ad historiam Hungariae» под названием «Appendix Epistolica de originibus Hungarorum», позволяет предположить, что его содержание связано с вопросом о происхождении мадьяр. Этот вопрос интересовал профессора греческих и римских древностей Т. С. Байера. Опираясь на взгляды других историков, он не допускал, что венгры происходят от гуннов.
Второе письмо М. Бел направил «многоуважаемому господину» Т. Байеру 24 сентября 1726 г. из Братиславы20. Квинтэссенцию обширного письма составляет научная проблема происхождения венгров. Бел здесь отвечал на выводы Байера о том, какие народы можно считать народами скифского происхождения, которые были высказаны в предшествующем письме. По его мнению, существовали Скифия азиатская и европейская. Каждую населяли свои народы, которые описывают еще античные авторы. Бел на основании исследований и по зрелом размышлении пришел к выводу, что венгры происходят от гуннов, а гунны, в свою очередь, — от скифов. Тем самым Бел критически оценил взгляды Байера, высказанные в предшествующем письме.
Письмо является образцом научной полемики. Несмотря на различия в научных взглядах, все письмо выдержано в дружеском тоне.
Бел предлагает продолжать обмен письмами и пишет, что он не относится к тем, кто объявляет войну научным взглядам других, или к тем, кто любит отрицать достаточно обоснованные вещи21.
В третьем письме от 8 января 1730 г. Бел призывал Байера и далее продолжать обмен научными взглядами, которые касаются изучения скифских древностей22. В частности, он писал: «.тогда я тебе ответил и достаточно обширно изложил свои взгляды. Но так как я ничего не получил от тебя, то думаю, что мое письмо пропало, и что то большое расстояние, которое нас разделяет, лишило меня удовольствия от твоего письма.»23 Далее Бел просит Байера прислать свои исследования о скифах и обещает послать ему готовящуюся к изданию «Хунгарию». Затем следуют письма М. Бела от 31 июля 1730 г. и 10 марта 1732 г.24 Из содержания обоих писем становится ясным, что взаимный обмен письмами проходил не так, как ожидалось. Если внимательно присмотреться ко второму письму, то выясняется, что в тот же день, то есть 10 марта 1732 г., Бел направил письмо и своему первому корреспонденту, Х. Гольдбаху. Основным содержанием обоих писем являются рекомендации С. Миковини петербургскому ученому сообществу. Бел ходатайствует за Миковини, математика и своего помощника при черчении карт Венгрии, и просит, чтобы совместные астрономические наблюдения были включены в общую научную программу многих научных обществ.
В постскриптуме этого письма Бел просил Байера написать поэму для первого тома «^titia Hungariae Novae...»25.
Хронологически за ним следует письмо Байера от 4 сентября 1732 г.26 М. Бел включил его в свой труд «Адпаратус», поскольку его содержание позволяет судить о взглядах петербургского академика на происхождение мадьяр. Из предшествующего письма мы узнаем, что Бел послал Байеру «Linguae Hungaricae institutiones»27, чтобы он сравнил венгерский язык с финским, и написал о том, что имеют общего эти языки. Байер хотя и не обещал помощи в этом направлении, но при этом высказал мнение, что более важным является сравнение венгерского языка с мордовским28. Что касается происхождения мадьяр, то Байер по-прежнему настаивал на своем. Их прародиной он считал территорию между Волгой, Северным океаном и Балтийским морем, где жили народы, говорящие на финских языках. Мадьяры, смешиваясь с этими народами, испытывали их влияние. Переписку завершают два письма М. Бела Т. С. Байеру, первое от 16 октября 1732, к которому он прилагает фрагмент титульной страницы своего труда «Notitia Hungariae novae geographico-historica» и просит Байера,
равно как и в последнем сохранившемся письме от 16 ноября 1732, обеспечить подписку на это произведение среди интересующихся в Петербурге29.
Для полноты изложения, говоря о переписке М. Бела с Т. С. Байером, необходимо вспомнить имя еще одного петербургского академика — Иоганна Георга Гмелина30, которое появилось в письме от 24 сентября 1732 г. Из письма ясно, что Гмелин проявил интерес к научному сотрудничеству и обмену взглядами с Белом и попросил Байера, чтобы он стал посредником в этих контактах31. Обмен письмами М. Бела с петербургскими академиками и широкая инициатива С. Миковини по сотрудничеству в области астрономии показывает нам, как зреющий дух Просвещения сближал словацких и российских ученых, побуждал их решать многие научные проблемы и задачи. У Бела мы находим сведения о научных планах, о деятельности ученых, стремление к взаимной информированности, интерес к обмену научными публикациями, обмен научными взглядами и полемику, а у Маковини — серьезную попытку к установлению прямых научных контактов с российскими учеными32.
Однако условия, в которых эти научные контакты между Словакией и Россией начали складываться, были весьма сложными, учитывая территориальную отдаленность и вопросы политического характера.
Для развития науки российская среда была гораздо нейтральнее и терпимее, чем в остальной Европе, где насильственный контр-реформационный натиск, олицетворяемый иезуитским орденом, вызвал раскол науки и оформление замкнутых округов, с одной стороны, протестантских, а с другой — католических стран. В России лично Петр I, лишенный религиозных предрассудков, создал научный институт на неконфессиональной основе — Петербургскую академию наук, в которую пригласил ученых из-за рубежа, прежде всего из протестантской Германии.
Австрийская монархия существенно пострадала в результате контрреформации, а условия для развития науки, в том числе и для заграничных научных контактов, были неблагоприятными. Если они и существовали, то были ограничены по преимуществу католическими областями Европы. Наука, монополией на которую обладали прежде всего иезуиты, была консервативна и поддерживала связи с католическими научными центрами. Все, что проникало с другой стороны, считалось недопустимым и опасным. М. Бел, великий ученый и сторонник религиозной терпимости, а также С. Миковини
поднялись над рамками тогдашней науки и встали на совершенно нетрадиционный путь. В Словакии, в отличие от остальных земель Габсбургской монархии, это было возможно, отчасти и потому, что венское правительство до определенного предела терпимо относилось к некатолической среде в Венгрии, северной частью которой она и являлась в то время.
Ситуация изменилась во второй половине XVIII в., когда Просвещение достигло своего зенита. Эпоха терезианского просвещения начала решать задачу обновления более широких связей с заграничными научными центрами. Границы для взаимной информации и обмена научными взглядами постепенно открывались.
Продолжателем дела Матея Бела, опиравшимся на его исторические и филологические труды, стал сотрудник придворной венской библиотеки, а затем ее директор Адам Франтишек Коллар. В Вене А. Ф. Коллар находился под влиянием тамошних просветителей, прежде всего своего покровителя Герхарда ван Свиетена, который в это время был директором придворной библиотеки и личным врачом императрицы Марии Терезии33. Просветительский дух, охвативший Коллара, повлиял на всю его научную и политическую деятельность. Скорее всего под влиянием Свитена, члена Петербургской академии наук, и благодаря собственному интересу к восточным языкам и истории он обратил свое внимание и на Россию. В 1762 г. он адресовал ученому Вехтлеру письмо, в котором изъявил желание установить научные контакты с российским ученым миром34. Письмо разделено на шесть пунктов-вопросов. В первом пункте он просил дать ему рекомендации к кому-либо из российских ученых в Петербурге или Москве, с кем он бы мог вести научные дискуссии.
В следующих пунктах он просил у своего российского коллеги русский словарь (русско-латинский, русско-немецкий или русско-греческий), интересовался русскими работами по истории, в частности русскими летописями, спрашивал о работах историка Т. С. Байера и его переписке с М. Белом по вопросу о происхождении мадьяр, просил послать ему образцы языка монголов, татар и других народов, живущих вблизи китайских границ, и, наконец, выразил желание разыскать источники по венгерской истории, прежде всего в Польше35.
Сохранился черновик ответа на письмо Коллара историка Г. Ф. Миллера36, который приветствовал предложение Коллара консультироваться по вопросам, касающимся российской истории, составной частью которой он считал также историю гуннов, аваров
и венгров. На вопросы о русских словарях он отвечал, что существуют два словаря русского языка: Ф. П. Поликарпова37 и русско-французский словарь38. О летописи Нестора он упомянул в том смысле, что она еще не была издана. По просьбе Коллара он разыскал в архиве эпистолярное наследие Байера, где нашел шесть писем его взаимной корреспонденции с М. Белом. Что касается лингвистических работ, то он отослал Коллара к работам Байера в «Commentarii Academiae Petropolitanae».
Й. Вавра указывает, что не сохранилось ничего, кроме этих двух
39
писем, и предполагает, что переписка не получила продолжения39. Окончательный ответ может дать только подробное исследование наследия Коллара, поэтому пока подобные выводы являются преждевременными. Однако в пользу точки зрения Вавры говорит тот факт, что после вступления на престол Екатерины II отношения между Россией и Австрией ухудшились. Успехи русских войск в Семилетней войне произвели впечатление на Францию и союзную ей Австрию, которые с опаской наблюдали за усилением России и пытались создать альянс против нее. Российская внешняя политика в ответ стремилась противопоставить французско-австрийскому союзу коалицию северных государств — России, Пруссии и Англии. В результате сложившейся международной ситуации возможности научных контактов между двумя странами были ограничены. С другой стороны, о вероятности контактов Коллара с российским ученым миром свидетельствует его литературная и организаторская деятельность.
В 1767 г. Коллар написал латинскую поэму в честь российской государыни Екатерины II «Обращение к реке Волге». Латинский текст не сохранился, но нам известен его русский перевод, который опубликовал Н. И. Новиков в своем сатирическом журнале «Живописец»40.
Важным фактом, который одновременно является свидетельством ориентации Коллара на Россию, является его попытка организовать научную жизнь в Словакии41. Он был одним из авторов труда «Alleruntert hänigst — unvorgreiflicher Vorschlag zu Erichtung einer Academie oder Gelehrter Gesellschaft zu Pressburg in Hungarn», проекта по основанию ученого общества или академии в Братиславе42. Этот проект в 1771 г. он анонимно представил Марии Терезии. Ученое общество должно было называться «Academia Augusta» и строиться по образцу европейских ученых обществ, прежде всего Петербургской академии наук, структура которой могла бы подойти соответству-
ющей организации на венгерской территории. «Academia Augusta» должна была иметь четыре секции: философскую, которая занималась бы естественными науками, математикой и физикой, горным делом и т. п.; историческую, к которой кроме истории относилась бы и правовая наука; экономическую, в центре внимания которой были бы проблемы сельского хозяйства и виноделия. Члены четвертой секции должны были заниматься вопросами школы, образования и культуры в Венгрии, а также научными переводами и созданием словарей43. Если посмотреть на структуру Петербургской академии, то мы увидим, что главный упор также делается на естественные науки44. Мы находим здесь также секцию математическую с арифметикой, алгеброй, геометрией, астрономией, географией и механикой, затем секцию экспериментальной и теоретической физики, химии и ботаники и, наконец, секцию историческую, содержанием которой были древняя и новейшая история, а также правоведение. Члены братиславской академии подобно тому, как это было в петербургском научном обществе, должны были быть разделены на несколько групп: членов почетных, действительных, членов-корреспондентов и кандидатов. Общим признаком обоих ученых обществ была их подчиненность центральной власти. Если в России академия была подчинена прямо императору45, то в братиславском проекте «протектором» должно было быть некое высокопоставленное лицо, которое обеспечивало бы связь между обществом и государем46.
Проект основания академии в тех условиях был весьма сложным и дорогим и, вероятно, поэтому и в результате позиции венских официальных кругов не был реализован47.
Следующим примером интереса Коллара к русской истории является его труд об угорских народах в России, который он в духе просвещенного абсолютизма и при поддержке Марии Терезии написал в 1772 г.48 В этой работе Коллар обосновывает правомерность претензий венгерского государя на территорию Малороссии и Подолии.
Видимо, самым важным свидетельством духовных стремлений и ориентации Коллара является его библиотека, каталог которой вышел в 1783 г.49 На 290 страницах списка среди 1310 названий книг мы находим произведения научные, прежде всего исторические, всех славянских народов — чешские, хорватские, польские. Но больше всего в ней русских книг. Среди них политические труды, описания путешествий, лингвистические работы, исторические труды Татищева, Ломоносова, Крашенникова, Писарева, Новикова, Сумарокова, затем научные труды иностранных членов Петербургской академии
наук50. Среди российских историков больше всего Коллар ценил А. Л. Шлецера51.
Это имя он оценивал именно в те времена, когда мадьярское дворянство все более подчеркивало свои права на словацкие терри-тории52. Коллар доказывал, что дворянство имеет лишь право пользования, тогда как реальным непосредственным правом собственности обладает только король. Эти взгляды, равно как и представления об автохтонности венгров в Центральной Европе, он сформулировал в книге «№81опае iurisque риЬИе1 Яе§ш Ип§апае ашоепйа1е8» («Занимательная история и публичное право Венгерского королевства»)53. В этой книге он высоко оценил Шлецера, просвещенного человека и специалиста по всеобщей истории, нордистике и проблематике происхождения славян. «Это человек прогрессивных взглядов и специалист по славянской истории, который легко распознал современные русские идиомы, многое из их истории, а также русскую летопись Нестора. И хотя у него немного благожелателей и ни один историк права не хочет его признавать, но он первым среди всех напомнил, что славянский народ пришел в римские провинции в VI веке»54.
Интерес к России был присущ Коллару в течение всей его жизни. Он попытался завязать контакты с русскими учеными, чтобы познать русскую историю, русский язык, русские исторические труды. Так же как и М. Бела, его интересовал вопрос происхождения мадьяр, который должен был ему помочь в объяснении вопроса о происхождении и приходе славян и акцентировке права славян на свою территорию в Центральной Европе.
Если М. Бел стоял у истоков словацко-русских научных связей, то А. Ф. Коллар поднял эти научные контакты до сотрудничества в области славистики. Это произошло в эпоху зарождения национального движения, когда прежде всего те славянские народы, которые не имели собственной национальной государственности, начали опираться на идею родственности славянских народов как великого этнического образования.
ПРИМЕЧАНИЯ
На материалы, касающиеся корреспонденции М. Бела с петербургскими академиками, обратил внимание Е. С. Кулябко (Куляб-ко Е. С. К истории словацко-русских научных связей в XVIII веке //
Русская литература XVIII века и другие славянские литературы. М.; Л., 1963. С. 168-171). Почти одновременно первую часть петербургской корреспонденции издал Й. Вавра: Vávra J. Dopisy Mateje Bela petrohradskym akademikúm I. // Historické stúdie. 1963. VIII. S. 199-240. Продолжением стала работа: Vávra J. Dopisy Mateja Bela petrohradskym akademikúm II. // Historické stúdie. 1967. XII. S. 211224. Самым ранним известным источником корреспонденции М. Бела и Т. С. Байера является «Adparatus ah historiam Hungariae sive Collectio miscella monumentorum indeditorum partim, partim editorum, sed fungentium, Decas I., Pisonii 1735-1742», в котором М. Бел осуществил критическую публикацию важных исторических источников XVI-XVII вв. Она содержит три письма из переписки Бела — Байера (из существующих восьми писем).
Х. Гольдбах (1690-1764) был профессором математики в Петербургской академии с 1725 г., кроме того, занимал в ней посты секретаря и советника. Покинул академию в 1742 г. и перешел на службу в Коллегию иностранных дел в Москве.
См.: Vávra J. Dopisy Mateje Bela. II. S. 217-218. Это отодвинуло начало словацко-русских научных контактов на 1722 г. До этого предполагалось, что первым корреспондентом Бела был Т. С. Байер. Речь идет о письмах Гольдбаха, адресованных из Братиславы в Вену неизвестному адресату, из Кремницы в Падую Якубу Фацци-олату и из Банской Быстрицы в Падую Ф. Фацциолату (см.: Vávra J. Dopisy Mateje Bela... II. S. 220-222).
Речь идет о письме М. Бела Х. Гольдбаху из Братиславы в Петербург от 10 марта 1732 г., Х. Гольдбаха из Петербурга в Братиславу от 1738 г., М. Бела от 14 июля 1739 г. и 22 сентября 1740 г. в Петербург. Первые два письма см.: Vávra J. Dopisy Mateje Bela. II. S. 218-220. Два других письма см.: Vávra J. Dopisy Mateje Bela. I. S. 232-236. Vávra J. Dopisy Mateje Bela. II. S. 218.
7 Ibid.
8 Ibid. S. 219.
9 Ibid. I. S. 232-233. М. Бел в этом труде обобщает и систематически обрабатывает свои знания о современном состоянии венгерского сельского хозяйства — содержании скота, полеводстве, образе жизни крестьянского населения, живущего на всей территории Венгрии. Авторы книги «Провозвестники словацкой культуры» Й. Тибенски и М. Бо-кесова-Угерова считают, что М. Бел осознавал научное значение этого труда и именно его представлял на членство в Петербургской
6
академии наук. См.: Tibensky J., Bokesová-Uherová M. Priekopníci slovenskej kultúry. Bratislava, 1975. S. 54.
11 T. J. Notitia Hungariae novae historico geografica. Viennae, 1735-1742. T. 1-4.
12 Vávra J. Dopisy Mateje Bela... I. S. 234-235.
13 Нельзя согласиться с Е. С. Кулябко, который в статье «К истории словацко-русских связей в XVIII веке» (Русская литература XVII века и славянские литературы. М.; Л., 1963) указывает, что эта корреспонденция носила официальный характер.
14 Vávra J. Dopisy Mateje Bela. II. S. 217.
15 См. прим. 10.
16 Vávra J. Dopisy Mateje Bela. I. S. 235.
17 Т. С. Байер (1694-1738), по происхождению немец, был профессором на кафедре греческих и римских древностей Петербургской академии наук с 1725 г. Оставил академию в 1737 г. Являлся автором многих работ о скифах: «Chronologia Scythica», «De situ Scythiae sub aetatem Herodoti», «De origine et priscis sedibus Scytharum», «Memoriae Scythiae ad Alexandrum Magnum», «Conversiones rerum Scythiarum temporibus Mithriadatis Magni et paullo post Mithriadem» и др.
18 Vávra J. Dopisy Mateje Bela. I. S. 213-231. Три письма из переписки издал М. Бел в труде «Adparatus ad historiam Hungariae. Pisonii 1735» (Decas I. Monumentum IX. Pisonii 1742). S. 408-415. На эту корреспонденцию обратил внимание Й. Перфольф (Первольф И. И. Славяне, их взаимные отношения и связи. Варшава, 1888. Т. II. Славянская идея в литературе до XVIII века. С. 410), а также А. В. Фло-ровский (Флоровский А. В. Чехи и восточные славяне. Прага, 1947. Т. 2. С. 429) и Й. Мартинка (Martinka J. Vedecké styky Istropolisu a Petropolisu v geografii r. 1735 // Prazská univerzita moskevské univerzite. Praha, 1955. S. 94-97).
19 BelM. Adparatus... S. 408-410.
20 Ibid. S. 410-413.
21 Ibid. S. 413.
22 Vávra J. Dopisy Mateje Bela. I. S. 223-224.
23 Ibid. S. 223.
24 Ibid. S. 224-227.
25 Эта поэма действительно вышла в первом томе «Notitia Hungariae novae historico geografica» под названием: Theophilus Sigefridus Bayer, Academiae Petropolitanae socius, et antiquitatus Profesor S.P.D. Mathiae Belio, Societatis Berolinensis Regiae Collegae, Hungariam describenti.
28
29
30
26 Bel M. Adparatus... S. 414-415.
27 Vávra J. Dopisy Mateje Bela... I. S. 226. Автор предполагает, что речь идет о труде Бела «Historiae linguae hungaricae libros duos, genesim et exodum edere parat» (1713) или «Der ungarische Sprachmeister zu der edeln ungarischen Sprache, nebst einem Anhang von Gespächen», поскольку книга Бела под названием «Linguae Hungaricae...» неизвестна.
Т. С. Байер считал так потому, что финны понимали мордву, с которыми по соседству во времена императора Порфирогенета жили и мадьяры. См.: Bel M. Adparatus... S. 415. Мордва — народ, живущий в настоящее время в центре европейской части РФ. Vávra J. Dopisy Mateje Bela. I. S. 229-331.
И. Г. Гмелин (1709-1755) был профессором химии и естественных наук в Петербургской академии наук с 1731 г.
31 См.: Bel M. Adparatus... S. 414.
32 Самуель Миковини, картограф и астроном, прокладывал новый путь не только для астрономии, но и для картографии в Словакии. Ему было доверено картографирование венгерской территории в целом и каждой столицы отдельно. С. Миковини в своей картографической методике в качестве основного избрал меридиан, который проходил через коронационный храм в Братиславе. При контроле своих расчетов он исходил из петербургского меридиана, который по его мнению был надежно определен и использовался на картах российской империи, составленных учеными И. К. Кирилловым и академиком де Исли (см.: Martinka J. Vedecké styky... S. 94-95).
33 Tibensky J., Bokesová-UherováM. Priekopníci slovenskej kultúry. S. 59. Герхард ван Свиетен (1700-1772), голландский медик. В 1745 г. Мария Терезия пригласила его в качестве личного врача и профессора Венского университета. Являлся членом Петербургской академии наук с 1754 г., где он опубликовал несколько работ, например, «Краткое описание болезней, которые весьма часто приключаются в армиях» (S. Peterberg, 1778, перевод М. Тереховского). В Архиве Российской академии наук сохранилось извещение от 1772 г. баронессы ван Свиетен о смерти Г. ван Свиетена в Петербургскую академию наук (см.: Любименко И. И. Ученая корреспонденция Академии наук в XVIII веке. М.; Л., 1937. С. 224. № 1047).
34 Vávra J. Dopisy Mateje Bela. I. S. 236-240.
35 Ibid. S. 238-239. Ibid. S. 239-240. Г. Ф. Миллер (1705-1783) — историк и многолетний секретарь Петербургской академии наук. Автор сборника источ-
ников по истории России: «Sammlung rusischer Geschichte» (SPb., 1732-1765), «Geschichte Sibiriens» (SPb., I—III) и др.
37 Поликарпов Ф. П. Лексикон трехъязычный, сиречь речений славянских, эллино-греческих и латинских сокоровище. М., 1704.
38 Русско-французский лексикон. СПб., 1762.
39 Vâvra J. Dopisy Mateje Bela... I. S. 237.
40 Берков П. Н. Сатирические журналы Н. И. Новикова. М.; Л., 1951 (Живописец, 1772, ч. II, л. 4).
41 Организация научной жизни была составной частью школьных реформ, проведенных в 1777 г. под названием «Ratio educationis». Реформы касались народных школ, гимназий, университетов и академий. Определенным косвенным источником к научным связям А. Ф. Коллара с Россией является письмо Иосифа II русской императрице Екатерине II о школьных реформах, в подготовке которых участвовал А. Ф. Коллар. Иосиф II писал: «Мадам, сестра моя. Через князя де Кобенца вы сообщили мне, что желаете иметь в Петербурге человека, который был бы способен основать и обучать по методике нормальных школ и который бы исповедовал греческую веру. Тот, кто имеет честь передать Вашему Величеству это письмо, является директором моих иллирийских школ, по имени Янкович (Теодор фон, императорский директор школ в темешварском Бана-те), которого я выбрал. Я избрал его потому, что он человек не только способный и опытный, но и отлично знающий этот язык.» (то есть русский). См.: ArnethA. Josephus II. Imperator. Briefwechsel (mit) Katharina von Russland. Wien, 1869. S. 141—142.
42 Tibensky J. Pokusy o organizovanie vedeckého zivota v Habsburgskej risi a na Slovensku v 18. storoci // Maximiliân Hell. Zbornik prednasok z konfe-rencie o zivote a diele Maximiliana Hella. Bratislava, 1970. S. 11—12.
43 Ibid. S. 12.
44 Проект основания Академии наук и искусств, одобренный Петром I в 1724 г., см. в приложении: Курмачева М. Д. Петербургская академия наук и М. В. Ломоносов. М., 1975. С. 70—79.
45 Там же. C. 11.
46 Tibensky J. Pokusy... S. 12.
47 Ibid. S. 12—13.
48 Речь идет о труде: Kollâr A. F. Jurium Hungariae in Russiam minorem et Podoliam, Bohemiaeque in Oswicensem et Zatoriensem ducatus explicatio. Vienna, 1772. Труд по приказу Марии Терезии перевели на немецкий язык (об этом см.: Eliâs M. Adam Frantisek Kollar. Martin, 1968. S. 14).
49 Каталог вышел в Вене под названием «Catalogus praesentatissimorum librorum nec non rasissimorum manuscriptorum bibliothecae Kollarianae».
50 Tibensky J., Bokesová-üherováM. Priekopníci slovenskej kultúry. S. 68. Август Людвиг Шлецер (1735-1809), историк и публицист. Семь лет работал в Петербурге, перевел летопись Нестора, написал «Allgemeine nordische Geschichte» и т. д.
А. Ф. Коллар вынужден был часто отбиваться от нападок венгерского дворянства, которому он нанес ущерб изданием труда «De originibus et perpetuo potestatis legislatoriae sacra Apostolicorum regum Ungariae libellus singularis» (Vindobonae, 1764).
53 Kollár A. F. (Kollarii Adami Francisci). Historiae iurisque publici regni Ungariae amoenitas. Vindobonae, 1783. I-II.
54 Ibid. I. S. 81-82.
51
52
Danish M.
Slovakian-Russian Scientific Contacts in the 18th cent.
The author observes Slovakian-Russian scientific contacts in the 18th cent., which depended on political, ideological and territorial conditions and were realized deliberately; the scientific contacts were of great importance in the development of enlightenment and culture of the both countries in the 18th cent. Key words: M. Bel, S. Micovini, A. F. Kollar, T. Z. Bayer, H. Goldbach, I. G. Gmelin, the St. Petersburg Academy of Science.
