CC BY
48
146_ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА_
2015. Т. 25, вып. 2 ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
УДК 821.161.1 (021) Е.А. Подшивалова
СЛОВАРЬ В. ДАЛЯ В РОМАНЕ БОРИСА ПИЛЬНЯКА «МАШИНЫ И ВОЛКИ»
Рассматриваются миромоделирующие и текстопорождающие функции «Словаря Живаго Великорусского языка» в романе «Машины и волки». Освободив слово от узко-изобразительной функции, сделав его непосредственным объектом художественного изображения и познания, Пильняк формирует особый тип автора, - человека, воплощающегося в Слове, что обеспечивает металитературность произведения. Этот автор извлекает из национальных пластов языка тему, систему образов, конструкцию создаваемого романного текста, посвященного евразийской сущности России. Через характер наименования объекта изображения, названного в книге Россией, Расеей, Русью, автор стремится истолковать образ родины, существующий в народном сознании и отраженный в просторечном языке и устно-поэтическом творчестве. А разворачивая в пространстве текста семантику, содержащуюся в свернутом виде в наименованиях родины, зафиксированных в словаре В. Даля, он добивается описания универсальной картины мира.
Ключевые слова: Б. Пильняк, В. Даль, образ автора, образ России, металитературность.
Автор, организующий текст романа Б. Пильняка «Машины и волки», представлен через имя, воспринятое чужим сознанием. «В Москве, на Поварской, я играл в шахматы с итальянским художником, -и он спросил меня: - мое имя - Борис - не в честь ли русских разбойников?»1. Свою фамилию автор видит в тексте выданной «Подъотделом» справки, где написано: «Гражданину Вагаю (вместо Вогау)». И итальянский художник, и безграмотный руководитель «подъотдела» маркируют имя автора докультур-ными смыслами, от которых он как литератор дистанцирован. Процесс написания книги превращается в самоидентификацию, в постижение этих заданных чужим сознанием смыслов. Роман «Машины и волки» - это книга «.. .о России, Расеи, Руси». Российское пространство с его топонимами, прорезанное старым Астраханским трактом, является для писателя-Бориса пространством языка: «Я перебираю слова -Ростислав, Таруса, Кашира, Коломна, Гончары, Никола-на Посадьях: старые слова мне, как монета нумизмату. Нумизматика слов - история» (369). По мнению Бориса, история творится словом и формируется в слове. Он перекраивает реальность, создавая ее заново: «Нету города Ростислава (...) и нету Рас-числовых гор, потому что они выдуманы мною» (370). Потому писатель и является основным героем романа. О себе он скажет: «На столе у меня (...) Даль, который я купил на базаре у бабы за гроши» (369). Словарь, составленный В.И. Далем, активно используется в формировании смыслов книги.
«Романная перспектива» произведения определяется не развитием действия, не сменой тем и мотивов, а разворачиванием в тексте семантики слова, концентрирующего мысль автора. Название (имя) произведения трактуется исследователями как антитеза, что спровоцировано самим Пильняком, запечатлевшим в «Отрывках из дневника» свое меняющееся отношение к революции: «.мне впервые теперь, после Англии «прозвучала» коммунистическая, рабочая, машинная революция (...) Мой роман будет замешан не на поте, как раньше, а на копоти и масле.»2. Словесной формулой «Машины и волки» обозначена актуализированная еще А.. Белым тема евраазиатской души России. Но если у Белого Россия - это антиномичный восток-запад, это драма распада, установления географических границ, трагедия двойственности человека, то у Пильняка метафорическое наименование России нацелено на поиски целокупности мира, о чем свидетельствует соединительный союз, поставленный между антиномичными понятиями.
Семантику исходной метафоры «Машины и волки» в произведении развивают лексические формулы «Учин во хребте», «Хребет во пучине», «Пучин во хребте», «Пучин во учине», которыми обозначены подглавки основного раздела книги».
По В. Далю, слово «учин» связано с глаголом «учинать» («учать»)3, что обозначает «начинать», «начать», «стать». Следовательно, «учин» - это какое-то «начинание», «возникновение», «появление» чего-то (если в основу словообразования положить глагол «стать»). Но у слова есть и второе
1 Пильняк Б. Романы. Голый год. Машины и волки. Волга впадает в Каспийское море. М., 1990. С. 368. Далее текст цитируется по этому изданию. Номера страниц указаны в скобках.
2 Там же. С. 32.
3 Даль В. Толковый словарь живаго великорусского языка: в 4 т. М., 1998. Т. 4. Ст. 1117.
Словарь В. Даля в романе Бориса Пильняка «Машины и волки» 147
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2015. Т. 25, вып. 2
значение - «граница, предел, межа»4. Учитывая эти толкования, формулу «учин во хребте» можно семантически интерпретировать как знак возникшей в миропорядке деструкции, сигнал надвигающегося хаоса, символ азиатчины. Вторая подглавка «Хребет во пучине» акцентирует сему «остова», «хрящовки», «европеизации» азиатской Руси. Название третьей подглавки «Пучин во хребте» возвращает читателя к исходной формуле. Слова «пучин» в словаре В.И. Даля нет. Но оно явно образовано от слова «пучить», что означает «вздымать», «вздувать», «горбить», «коробить»5. Таким образом, «пучин во хребте» - это знак коррозии. В словосочетании «пучин во учине» слово «учин», поставленное рядом с «пучин» выглядит рудиментарным, неким обрубком слова. Потому, когда мы читаем «пучин во учине», возникает представление о процессе разрушения, возникшем в каком-то начинании. Логика смены названий подглавок книги обнаруживает, что авторская мысль о возможности «машинизации» России прерывается мыслью о непреодолимой патриархальности Руси.
Названия, фигурирующие в «основном» «разделе книги», связаны друг с другом еще и фоносе-мантичеки. Словосочетания «учин во хребте», «хребет во пучине», «пучин во хребте» для человека книжной культуры представляют собою образец языковой игры. Книжное слово «пучина» в данных конструкциях утрачивает литературность, трансформируется в слово «пучин», выглядящее обособленно-диалектным, так как оно не зафиксировано даже в «Словаре Живаго Великорусского языка». Словообразование происходит по принципу фонологического соответствия: «учин» - «пучин». Тем самым акцентируется семантика «внутренней формы»6. Слово «учин», будучи трансформированным в слова «пучина» и «пучин», меняет свое «тело», свою «внутреннюю форму», обнаруживает способность к игре, в отличие от слова «хребет», остающегося статичным во всех трех словосочетаниях. Однако устойчивая форма слова «хребет» все же не позволяет перенести качество устойчивости на его семантику, представленную в книге: в обозначаемом этим словом понятии представление о прочности корректируется. Форма предлога, которым оно связано со словами «учин» и «пучин», обозна-
7
чает проникновение во внутрь , свидетельствует о внутренней уязвимости явления.
Так исходная формула «Машины и волки», означающая евразийскую природу отечества, семантически динамизируется в названиях частей произведения, где автор акцентирует внимание на России как на Азии, поглотившей Европу. Рассмотрим теперь, как сема родной страны проявлена в образном ряду произведения.
Россия - сквозной образ книги. В пространстве повествования он обретает многозначность и универсальность. Прямой смысл слова, обозначающий название родной страны, возникает в подзаголовке: «Книга о (...) России, Расее, Руси...» (180). Три использованных наименования свидетельствуют о дифференциации смыслов обозначаемого ими явления.
«Россия» - это название государства. Но, по В. Далю, словом «Россия» обозначаются только внутренние губернии страны, а также «общество православных христиан, отправляющее богослужение по исправленным книгам в противоположность раскольникам и староверам»8. "Внутренние губернии" - главный объект изображения в книге. Образ столицы послереволюционного государства для героев и повествователя не является символом державной советской России. С Москвой связано лирическое воспоминание Юрия Росчиславского: «Москва, Трубниковский. Зима. - Где сердце Москвы? - Милица!» (211) и. рассуждение повествователя: «.не узнаешь, где сердце Москвы, сердце России! - и надо искать его там же, где твое сердце:.» (197). Послереволюционная. Москва изображается как природное пространство, полевая Россия: «Тишина, ночные колотушки. А потом - лиловой лентой за Москвой-рекой - рассвет» (295). Кремль также не является государственно-идеологическим символом. Он «сед, во мхах» (...) Пушки во мхах мути стоят, как столетье» (209). Кремль трансформирован в предание, сказку, слово: «чтобы пройти в Кремль в лето тысяча девятьсот двадцать первое (...) не надо звонить в комендатуру, не надо идти Кутафьей башней, Троицким мостом, Троицкими воротами, - надо уйти в русские сказки, такие же прекрасные, как московский Кремль, как русский июнь, как мхи июньских сумерек» (297).
Действие романа протекает в глубинке, в лесах за Щуровым, в Белоомутских лугах, Расчислав-ских горках, на Коломзаводе: «Выехать маем из Москвы - поезд ушел в вечер, и в Люберцах первый
4 Там же. Ст. 1119.
5 Даль В. Указ. соч. Т. 3. Ст. 1429.
6 См.: Протоиерей Сергий Булгаков. Философия имени. М.: КаИр, 1997. С. 17.
7 Даль В. Указ. соч. Т. 1. Ст. 677.
8 Даль В. Указ. соч. Т. 3. Ст. 1718.
148
Е.А. Подшивалова
2015. Т. 25, вып. 2 ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
проныл комар, а потом от лощин, от болотцев пошел туман, водяные выставили бороды, и около поезда, справа, слева - один десяток, сотня - защелкали, засвистели соловьи» (197). Россия понимается писателем-Борисом как провинция, потому-то в подзаголовке книги, определяя ее тематику, он и указывает: «о Коломенских землях» (180), что обозначает «о России» (180). В словарях В. Даля и М. Фасмера отмечается, что слово «Коломна» образовано от диалектного «коломень», что означает окрестность9.
Другая, отмеченная В.И. Далем, семантика слова «Россия», обозначающая «общество православных христиан», тоже работает в произведении, но с обратным знаком: «На коломенских землях молились: трем богам (отцу, сыну и духу), черту, сорока великомученникам, десятку богоматерей, пудовым и семиточным свечам, начальству, деньгам, ведьмам, водяным, недостойным бабенкам, пьяным заборам» (190). История России изображается как история богоотступничества, отраженная русской книжной культурой: «Вор, дурак, просто Иванушка- дурачок, хам, холуй, смердяков, гоголе-вец, щедриновец, островский - и с ними юродивые-христа-ради, Алеши Карамазовы, Иулиании Лазоревы, Серафимы Саровские - жили вместе, в тесноте, смраде, пьянстве (...) и о них сказано Некрасовым, о коломенских землях:
Там он и молится, там он и верит, Там он и мочится, там он и с.» (190).
И писатель-Борис добавляет к этой летописи свою историю, «где разбойник и бог рядом» (227). Отсюда образный ряд, заданный книге той семантикой слова «Россия», которая, с точки зрения писателя-Бориса, не нашла воплощения в строе национально-религиозной жизни. Вместо «общества православных христиан, отправляющего богослужение по исправленным книгам в противоположность раскольникам и староверам», изображены монахини, объятые одновременно и религиозными, и земными страстями, хлысты, отщепенцы. В результате понятие «русский» оказывается неприменимым по отношению к людям, населяющим Россию: «- Да что ты - русский, што ли? - Нет, мы зарай-скии...» (189). Наименование «зарайскии» («.у Христа за раем, за пазухой - деревня Чертанова будет» (183)), подменяет понятие «русские» как православные, то есть антиномично второму значению слова, на которое указал В. Даль. В итоге этой подмены описание героев воплощает исходную словесную формулу автора: «Велика мать - Россия, черт бы ее побрал!» (187).
Вторым наименованием объекта изображения - «книга о Расеи» - обозначается мужицкий мир: «надо рассказывать о мужиках, об исторической - земного шара - этой легенде без истории» (188). Историю Расеи запечатлевает устное народное слово, в котором содержится неиспользованный пока культурой запас ассоциативности и многозначности. Рассмотрим словосочетание «о волчьей сыти и машинах». «Волчья сыть», по Далю, это «пища, харч, корм, все что насыщает голодного»10. Если учитывать такое толкование слова, то лексическая формула утрачивает свой изначальный смысл, ибо понятие «волк» как знак стихийно-звериного трансформируется в обыденное понятие пищи. Однако в тексте романа слово «хлеб» фигурирует рядом со словом «завод», являющимся синонимом слова «машина»: «.хлеб строят заводами» (300). Причем, производство пищи предполагает и сферу духовного насыщения: «Мы будем делать правду, справедливость, хлеб и воду». Таким образом, формула «о волчьей сыти и машинах» предполагает обращение к теме «пища и машина». В «основном» и в «фантастическом разделах книги эта тема получает развитие в главках «Машина о «волчьей сыти», «Города, о черном хлебе, страны обывательские» и «Мужичья глава, о черном хлебе, сторона обывательская».
Второе значение словосочетания «волчья сыть», отмеченное у Даля, - образное: данную формулу используют, когда бранят лошадь. Таким образом, «волчья сыть» - метафора лошади, утратившей свою ценность рядом с машиной. Такой аспект изображения намечается уже во «Вступлении», когда описывается, как «лошади склонили головы перед долгой путиной», а «стальной конь» - «грузовик старый - фуруфуз - травил тракт, как свинья с бегемота - в истерике» (186).
Словосочетание «о Рязани-яблоке» выглядит как удачно найденный образ, опредмечивающий благозвучность топонима. Однако В. Даль указывает на то, что так называются мелкие, дичковые яб-
9 «Коломень - околица, околоток, соседство» (Даль В. Указ. соч. Т. 2. Ст.318); «Коломень - от диалектного окрестность» (Фасмер М. Этимологический словарь русского языка в 4 т. М., 1964-1973. Т. 3. С. 294).
10 Даль В. Указ. соч. Т. 1. Ст. 686.
Словарь В. Даля в романе Бориса Пильняка «Машины и волки» 149
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2015. Т. 25, вып. 2
локи, «мороженые яблоки, привозимые по зимнему пути, сибирские, китайские, райские яблочки»11. Лексический ряд «мороженые», «сибирские», «китайские», «райские» отражается в основных семантических линиях романа. Словосочетание «Рязань-яблоко», предполагающее наименование мороженых сибирских плодов, является метафорой «полярных морозов», с которыми ассоциируется русская революция: «Холод идет с пальцев, и пальцы давно запухли от холода, красные, как морковины (...) Москва затихла в морозе, безмолствовали даже очереди сплетен у промерзших магазинов (...) и веснами, и в июле был полярный декабрь» (211-215). «Рязань-яблоко» в смысле «китайские яблочки» является метафорой азиатской России. «Китайская» семантика просматривается и в авторском понимании революции, уподобленой дыбам, поставившим горизонталь России отвесно и поднявшим ее до Памирских высот. Слово «Рязань-яблоко» в свернутом виде хранит в себе и смысл «райского яблочка», который в сюжете романа разворачивается в образ зарайской (антихристианской, богохульной) русской жизни. Как видим, в понятии «Рязань-яблоко» утрачивается значение топонима и обнажается метафорическая семантика, разворачивающаяся далее в ключевые образы романа.
И, наконец, третье обозначение России - «Русь» - отсылает читателя к сохранившейся в слове (в наименовании) памяти о допетровской истории. Н.М. Карамзин отмечает, что слово «Русь» возникло «по имени князей варяго-русских»12. В романе повествователь говорит о Руси не как о едином государстве, а как о княжеских уделах: Владимирской, Суздальской, Московской Руси». М.Фасмер указывает на то, что этноним «Русь» возводится к древнеисландскому «гребцы», «мореплаватели»13. Писатель-Борис создает образ плывущей Руси: «Москва - тоже портовый город: у Садовников на Москве-реке (...) стоят баржи и пароходы (...) как на всех русских реках,» (376). Слово «Русь», по Далю, обозначает мир, бел-свет («совсем на руси - навиду, на открытом месте, на юру»14). В сюжете книги разворачивается семантика Руси-мира: «И - сначала ночные проселки, а потом большаки, -куда глаза глядят, без начала, без края (...) Тысячи верст: не впервые тысячам им растворяться в тысячах верст.» (186). Пореволюционная Русь заключает в себе семантику все-мира: « над всеми просторами России и мира, по-мирно, на всех языках России и мира (...) всей этой шарообразной махиной, что несется в межпланетных пространствах, что зовется - Земля - узналось, что умер человек (...) ставший для истории главою - Россия и мир» (389). Итоговый образ книги наименован «влади-мирствующей Россией» (389). Повествователь поясняет этимологию: «владимирствующее - владеющее миром (...) владимирствующее изо всех болот Руси и Расеи» (390).
Таким образом, через характер наименования объекта изображения, писатель-Борис стремится создать многозначный образ России. А разворачивая в пространстве текста семантику, содержащуюся в свернутом виде в именах, которыми он этот объект нарекает, художник добивается описания универсальной картины мира.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Пильняк Б. Романы. Голый год. Машины и волки. Волга впадает в Каспийское море. М., 1990.
2. Даль В. Толковый словарь живаго великорусского языка: в 4 т. М., 1998.
3. Протоиерей Сергий Булгаков. Философия имени. М.: КаИр, 1997.
4. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка в 4 т. М., 1964-1973.
5. Карамзин Н.М. Предания веков. М., 1989.
Поступила в редакцию 03.03.15
E.A. Podshivalova
DICTIONARY OF V. DAL IN THE NOVEL OF B. PILNYAK "MACHINES AND WOLVES"
The paper deals with world-modeling and text-building functions of "Zhivago's Dictionary of the Great Russian Language" in the novel "Machines and wolves". Due to the word which is set free from the strictly descriptive function and is eventually transformed into the object of artistic cognition, Pilnyak is able to develop a specific image of the author whose personality is revealed in the Word. This provides metaliterariness of the composition. Keeping in mind national
11 Даль В. Указ. соч. Т. 3. Ст. 1780.
12 Карамзин Н.М. Предания веков. М., 1989. С. 66.
13 Фасмер М. Указ. соч. Т. 3. С. 522.
14 Даль В. Указ. соч. Т. 3. Ст. 1746.
150
Е.А. Подшивалова
2015. Т. 25, вып. 2 ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
layers of the language the author picks out the topic, the set of patterns, the structural system of the novel devoted to the Eurasian nature of Russia. Through the names of the object called Russia, Rassea, Rus in the book, the author tries to interpret the image of the motherland, existing in the popular consciousness and reflected in the vernacular language and the oral-poetic creativity. By unfolding semantics within the text space (it is contained in a minimized form in the names of the homeland, recorded in the dictionary of Dal), he achieves the description of the universal picture of the world.
Keywords: B. Pilnyak, V. Dal, author's image, image of Russia, metaliterariness.
Подшивалова Елена Алексеевна, Podshivalova E.A.,
доктор филологических наук, профессор Doctor of Philology, Professor
ФГБОУ ВПО «Удмуртский государственный университет» Udmurt State University
426034, Россия, г. Ижевск, ул. Университетская, 1 (корп. 2) 426034, Russia, Izhevsk, Universitetskaya st., 1/2
E-mail: [email protected] E-mail: [email protected]
