CC BY
175
Новый филологический вестник. 2015. №3(34).
Прочтения
Interpretations
Т.А. Красильникова (Нижний Новгород)
«СЛОВА ГОРЕЛИ, КАК ПОД ВЕТРОМ СВЕЧИ»: об одном стихотворении Арсения Тарковского
Аннотация. Статья посвящена исследованию стихотворения Арсения Тарковского «Ветер», при этом в центре внимания оказываются такие категории и явления, как звукосимволизм, синестезия в искусстве, в частности взаимозаменяемость аудиальной и кинестетической модальностей, а также особенности временной организации текста. В ходе анализа формулируются причины трудности переноса импрессионистской рефлексии в рамки научного дискурса и предлагается спроецировать некоторые методы исследования стихотворения «Ветер» на поэзию Тарковского в целом.
Ключевые слова: Арсений Тарковский; синестезия; модальность; звукосимволизм; прошедшее время.
T.A. Krasilnikova (Nizhny Novgorod)
“Words Were Burning Like Candles in the Wind”: on a Poem by Arseny Tarkovsky
Abstract. The article is dedicated to the research of a poem “Wind” by Arseny Tarkovsky, focusing on such categories and phenomena as sound symbolism, synesthesia in art, especially interchangeability of auditory and kinesthetic modalities, as well as, features of tenses’ system of the text. The analysis reveals the reasons of difficulties in transferring impressionistic reflection into the framework of a scientific discourse, and suggests projecting some methods of the poem “Wind” analysis on Tarkovsky’s poetry as a whole.
Key words: Arseny Tarkovsky; synesthesia; modality; sound symbolism; past tense.
Лирика Арсения Александровича Тарковского несомненно заслуживает большего внимания исследователей, чем то, которое уделяется ей в настоящее время. «Импрессионистскую» рефлексию, вполне естественную при чтении его стихов, сложно перенести в рамки научного дискурса. Возможно, именно этот фактор определяет относительно небольшое количество литературоведческих и лингвистических работ, посвященных творчеству автора. По целому ряду причин тяжело как понять генезис его поэтики («ряд более или менее сильных воздействий предшественников и современников», по словам Ахматовой1), так и спроецировать его на бо-
82
Новый филологический вестник. 2015. №3(34).
лее поздние тексты. Выпадение из ожидаемых контекстов - «серебряного века», советской поэзии, позже - неофициальной литературы, занятия восточными переводами и неизбежное влияние поэтики восточных литератур, обширный античный пласт, редкий в поэзии середины века - все эти факторы в совокупности создают эффект ускользания смысла, подмены ожидаемого.
По нашему мнению, одна из важнейших работ, посвященных лирике Тарковского, - статья С.Н. Бройтмана «Мир, меняющий обличье»2. Автор, разбирая стихотворение «Дождь», говорит о тесной связи поэзии Тарковского с мифологией, о роли паронимов, о своеобразии восприятия поэтом тютчевской традиции и натурфилософской лирики. Слова, сказанные по отношению к «Дождю», применимы почти ко всем стихам Тарковского: «...символический план с самого начала присутствует внутри него и заставляет прочитывать изображенную картину в неуловимо многозначной смысловой перспективе»3. Попробуем увидеть в этой перспективе стихотворение «Ветер».
Смысл его, казалось бы, довольно прозрачен: исходная ситуация - воспоминание о любимой женщине, которая по каким-то причинам ушла из жизни (своей или поэта). Приведем текст полностью:
ВЕТЕР
Душа моя затосковала ночью.
А я любил изорванную в клочья,
Исхлестанную ветром темноту И звезды, брезжущие на лету Над мокрыми сентябрьскими садами,
Как бабочки с незрячими глазами,
И на цыганской масляной реке Шатучий мост, и женщину в платке,
Спадавшем с плеч над медленной водою,
И эти руки, как перед бедою.
И кажется, она была жива,
Жива, как прежде, но ее слова Из влажных “Л” теперь не означали Ни счастья, ни желаний, ни печали,
И больше мысль не связывала их,
Как повелось на свете у живых.
Слова горели, как под ветром свечи,
И гасли, словно ей легло на плечи Все горе всех времен. Мы рядом шли,
Но этой горькой, как полынь, земли
83
Новый филологический вестник. 2015. №3(34).
Она уже стопами не касалась И мне живою больше не казалась.
Когда-то имя было у нее.
Сентябрьский ветер и ко мне в жилье Врывается -то лязгает замками,
То волосы мне трогает руками4.
1959 г.
(Здесь и далее все тексты цитируются по указанному изданию).
Не совсем понятный биографический контекст проясняется благодаря записям Е.В. Трениной, дочери второй жены Тарковского А.А. Бохоновой:
«Арсений, вспоминая тот период, позже напишет стихотворение “Ветер”, как воспоминание о маме, о периоде жизни в Грозном перед отъездом в Москву <...> Это стихотворение ошибочно отнесено Мариной Тарковской к Марине Густавовне Фальц, как и несколько других, о которых я еще скажу. Приметы этого стихотворения настолько очевидны, что не заметить их невозможно. Например, “на цыганской масляной реке” - речь идет о речке, протекавшей через Грозный. “Цыганская - чеченская” (метафора), “масляной” - нефтяные пятна на реке. “Шатучий мост” и т.д., и “эти руки, как перед бедою”. “Мы рядом шли”, они рядом шли, т.к. мама была его женой. Стихотворение написано в 1952 году, а в 1951 году мамы уже не стало. Стихотворение-воспоминание. У Арсения много стихотворений, обращенных к маме, с предчувствием беды»5.
Но биографический контекст, проясняющий детали, не создает впечатления полной ясности, «прозрачности» стихотворения. А.А. Ахматова в рецензии на сборник Тарковского «Перед снегом» писала об этом тексте так: «Одно из самых пронзительных стихотворений - “Ветер”, где героиня изображена с благоговейным ужасом, от которого мы что-то стали отвыкать, - кажется мне одной из вершин современной русской поэзии»6. В самом начале рецензии Ахматова пишет о ключевом моменте поэзии Тарковского, препятствующем полному пониманию стихов и вместе с тем «рождающем неожиданный отклик в сердце» - это «тайна», которой покрываются вроде бы знакомые, обычные слова, но становящиеся неузнаваемыми в тексте. Стихотворениям Тарковского присуще свойство, которое можно определить как едва заметный сдвиг семантики, смещение привычных лексических значений.
Поэзия Тарковского не предполагает ответа на вопрос «А почему?» -читателю нужно поверить, что и так тоже бывает. Стихотворение «Ветер» словно бы разрешает познавать визуальное на ощупь, менять местами кинестетическую и аудиальную модальности, растягивать и замедлять время. Природа таких явлений связана с понятием синестезии в искусстве.
84
Новый филологический вестник. 2015. №3(34).
Под этим термином подразумеваются «особые иносказания, образные выражения (тропы и стилистические фигуры), связанные с переносом значения в иную чувственную модальность»7.
Так, например, Тарковский пишет об «изорванной в клочья» и «исхлестанной ветром» темноте. Можно вообразить, что лирический герой видит «клочья» темноты, т.е. обрывки туч, но очень сложно допустить, что он видит, как темнота исхлестана ветром. Очевидно, что здесь происходит некий «сдвиг» ощущений: восприятие темноты тактильно. Вообще осязание в этом тексте - едва ли не главное чувство субъекта; мир познается кинестетически: единственная характеристика «сентябрьских садов» - мокрые, «цыганская река» масляная (понятно, что, по словам Е.В. Трениной, это могли быть нефтяные пятна, которые автор видит, но психике человека свойственно домысливать и проецировать ощущения одних органов чувств на другие - то же самое и с шатучим мостом, о движении которого можно узнать как зрительно, так и тактильно). Горе всех времен осознается только после того, как оно ложится на плечи. Нередкий эпитет горькая земля так же не произволен, а объясним горечью полыни, т.е. реальным и ощутимым свойством травы, да и земля обозначает здесь, вероятнее всего, именно почву, которой можно касаться или не касаться стопами (естественно, это не отменяет других коннотаций). Получается, лирический герой познает горечь земли как будто эмпирическим путем, на вкус. Финал стихотворения заостряет тактильное ощущение: ветер трогает руками волосы. Осязание оказывается важнее зрения.
Неполноценность зрительного восприятия проявляется в образе бабочек с незрячими глазами: безусловно, Тарковский знал, что у чешуекрылых фасеточное строение глаз, и слепыми их назвать нельзя, но, видимо, в его поэтическом мире визуальность неполноценна. Таким образом, мир познается всеми органами чувств, но сами границы этого обостренного восприятия оказываются смещенными по отношению к привычным.
Можно отметить, что если пространство у Тарковского чаще познается на ощупь, то время как раз предполагает визуальное восприятие. И здесь мы сталкиваемся еще с одним - едва заметным - лексико-грамматическим сдвигом: «и женщину в платке, / Спадавшем с плеч над медленной водою, / И эти руки, как перед бедою». Действие здесь предельно замедляется: платок спадает, но не падает, вода движется и в то же время застыла, как и руки женщины, при описании которых явно выпущено причастие или глагол. Перед нами своего рода кадр замедленной киносъемки, повторяющийся, но не завершенный. Зрительно воспринимается прошлое, когда героиня была жива, и момент осознания ее смерти («земли / она уже стопами не касалась»). Последняя же строфа - за пределами общей жизни - подчеркнуто аудиальна и тактильна: лирический герой слышит и ощущает, как ветер лязгает замками и трогает волосы руками.
Неясен способ горения слов из влажных «Л». Вероятно, речь идет не о сжигании бумаги, а о звуках речи, которые наделяются то способностью быть влажными, то способностью гореть. Связь фонетического и тактиль-
85
Новый филологический вестник. 2015. №3(34).
ного восприятий мира заслуживает отдельного разговора в рамках встречающегося в некоторых стихах Тарковского явления синестетического (по классификации А.Б. Михалева)8 звукосимволизма. Очевидно, не случайно А.П. Журавлев в книге «Звук и смысл»9 разрабатывал теорию семантического соответствия цветов и звуков, иллюстрируя это примерами из поэзии Тарковского. Исследователь по преимуществу обращался к аудиаль-ной и визуальной модальностям, но не менее значима тактильная. Звуки в стихах Тарковского приобретают свойства, информацию о которых мы получаем посредством телесного контакта с предметом: «Ты помнишь рифмы влажное биенье?». Примечательно, что у Тарковского звук [л] вообще ассоциируется с влажностью: тот же эпитет, только уже по отношению к слову «речь», употреблен Арсением Тарковским в стихотворении «Греческая кофейня»: «А чашки разносила Зоя // И что-то нежное и злое // Скрывала медленная речь ,// Как будто море кружевное // Спадало с этих узких плеч». Преобладание согласных [л] и [н] (разносила, нежное, злое, скрывала, медленная, спадало) снова возникает при описании чего-то «влажного» - в данном случае моря (понятно, что в «реальности» речь идет о кружевной одежде, своими свойствами напоминающей море). В стихотворении «Песня» автор, описывая иву на берегу реки, говорит о влажных звуках («Но лучшего имени влажные звуки // На память я взял при последней разлуке»), а с ними - обилие фонемы [л]: колышется, белые, лучшего, влажные, взял, разлуке, излуки, неоплатном, сказал, лугу, русалка, палец, колечко. Тем самым, «Ветер» - не только не единственное стихотворение Тарковского, построенное на явлениях синестезии и звукосимволизма, но и не единственное, в котором звуку [л] дается эпитет влажный. Возможно, такое восприятие звука [л] восходит к М.Ю. Лермонтову, который в поэме «Сказка для детей» пишет: «Я без ума от тройственных созвучий // И влажных рифм - как например на ю»10. Эта строка рифмуется со словами «люблю» и «ловлю», а значит, «влажность рифмы» здесь опять определяется звуком [л]. Вопросу замены «сладких рифм» на «влажные рифмы» в этом произведении посвящена статья К.Ф. Тарановского «“Сладкие” и “влажные” рифмы у Лермонтова»11, в которой проблемы синестетическо-го восприятия звуков рассматриваются с точки зрения фонологии: «Напомним, что звуки л’ и йот не только сладкие, но и влажные. Если к ним прибавить еще три ударяемых влажных у, станет ясно, что в тональности всего “тройственного созвучия” влажность играет более важную роль, чем сладость»12.
Еще один фактор, за счет которого создается «таинственность» текста, - система глагольных времен. До последней строфы все глаголы употреблены в прошедшем времени («кажется» во второй строфе - вводное слово). Тем не менее, речь идет о разных временных отрезках, описание которых в рамках правил русской грамматики кажется неполноценным. Возможно, определенное влияние на поэтику Тарковского оказали занятия восточными переводами, требующими вдумчивой, глубокой работы с грамматическими структурами иностранных языков. Так, например, в
86
Новый филологический вестник. 2015. №3(34).
азербайджанском языке, с которого Тарковский переводил Мушфика, Микаэла Рафили, Расула Рза и других авторов, существует сложная система прошедших времен глаголов: «прошедшее простое», «прошедшее категорическое», «предпрошедшее» и «прошедшее повествовательное»13 (помимо второстепенных), однако развитие этой гипотезы требует отдельного исследования.
Тем не менее, попробуем все же описать временную структуру стихотворения. Итак, есть время, которое можно условно обозначить словом «прежде»: там героиня «жива», там «женщина в платке», «шатучий мост», «медленная вода», «мокрые сентябрьские сады», но «руки, как перед бедою». Здесь обозначена почти точная граница времени - сентябрь. Следующий период - прошлое, которое происходит после «беды». Эти действия описываются во второй и третьей строфах, тут показывается постепенное умирание героини, нарастает болезненность ощущений. Период жизни растянут, безграничен - мы не знаем ни времени суток, ни времени года, зато перед нами «все горе всех времен». После этого совершается настоящее, оно определяется глаголом прошедшего времени («Душа моя затосковала ночью») с точным указанием на время суток (ночь). Что касается композиции этого стихотворения, деление на строфы, скорее всего, обусловлено именно сменой времен и несоответствием между фабулой и сюжетом.
Данное исследование не только не решает основной загадки текста, но и открывает новые области вопросов, связанных как со стихотворением «Ветер», так и со всей поэзией Тарковского в целом. Возможно, по-новому рассмотренные категории синестезии в искусстве, система времен стихотворения, способы познания мира в тексте позволят расширить список методов изучения поэтики Тарковского, а тем самым приблизиться к пониманию его поэзии.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Ахматова А.А. Рецензия на сборник А. Тарковского // День поэзии. М., 1976. С. 188-189.
2 Бройтман С.Н. «Мир, меняющий обличье»: стихотворение Арсения Тарковского «Дождь» // Вопросы литературы. 2001. № 4. С. 317-324.
3 Бройтман С.Н. А. Тарковский. Дождь // Бройтман С.Н. Поэтика русской классической и неклассической лирики. М., 2008. С. 361.
4 Тарковский А.А. Стихи разных лет. М., 1983.
5 Тренина Е.В. С той стороны зеркального стекла... Из воспоминаний // Знамя. 2011. № 11. URL: http://magazines.russ.ru/znamia/2011/11/pe5.html (дата обращения: 29.09.2015).
6 Ахматова А.А. Рецензия на сборник А. Тарковского // День поэзии. М., 1976. С. 188-189.
7 Галеев Б.М. Художники слова о поэтической синестезии // Синтез в русской и мировой художественной культуре. М., 2005. С. 14-18.
87
Новый филологический вестник. 2015. №3(34).
8 Михалев А.Б. О семантическом пространстве консонантного комплекса BR- в современном французском языке // Психолингвистические проблемы фонетики и лексики. Калинин, 1989. С. 30-38.
9 Журавлев А.П. Звук и смысл. М., 1991.
10 ЛермонтовМ.Ю. Сказка для детей // Лермонтов М.Ю. Полное собрание сочинений: в 5 т. Т 3. М.; Л., 1935. С. 419-428.
11 Тарановский К.Ф. «Сладкие» и «влажные» рифмы у Лермонтова // Тарановский К.Ф. О поэзии и поэтике. М., 2000. С. 343-346.
12 Тарановский К.Ф. «Сладкие» и «влажные» рифмы у Лермонтова // Тарановский К.Ф. О поэзии и поэтике. М., 2000. С. 345.
13 Грамматика азербайджанского языка (фонетика, морфология и синтаксис) / ред. М.Ш. Ширалиев, Э.В. Севортян. Баку, 1971. С. 123-128.
References
1. Akhmatova A.A. Retsenziya na sbomik A. Tarkovskogo [A Review for a Digest of A. Tarkovskiy]. Den’poezii [The Day of Poetry]. Moscow, 1976, pp.188-189.
2. Broytman S.N. “Mir, menyayushchiy oblich’e”: stikhotvorenie Arseniya Tarkovskogo “Dozhd’ ” [“The world that changes its countenance”: the Poem by Arseniy Tarkovskiy “Rain”]. Voprosy literatury, 2001, no. 4, pp. 317-324.
3. Broytman S.N. A. Tarkovskiy. Dozhd’ [A. Tarkovskiy. Rain], in: Broytman S.N. Poetika russkoy klassicheskoy i neklassicheskoy liriki [Poetics of Russian Classical and Non-Classical Lyric Poetry]. Moscow, 2008, p. 361.
4. Tarkovskiy A.A. Stikhi raznykh let [Poems of Different Years]. Moscow, 1983.
5. Trenina E.V. S toy storony zerkal’nogo stekla... Iz vospominaniy [From
the Other Side of Mirror Glass. From the Memories]. Znamya, 2011, no. 11. Available at: http://magazines.russ.ru/znamia/2011/11/pe5.html (accessed
29.09.2015).
6. Akhmatova A.A. Retsenziya na sbornik A. Tarkovskogo [A Review for a Digest of A. Tarkovskiy]. Den’poezii [The Day of Poetry]. Moscow, 1976, pp.188-189.
7. Galeev B.M. Khudozhniki slova o poeticheskoy sinestezii [Word Artists About Poetical Synesthesia]. Sintez v russkoy i mirovoy khudozhestvennoy kul’ture [A Synthesis in Russian and World Cultures]. Moscow, 2005, pp. 1418.
8. Mikhalev A.B. O semanticheskom prostranstve konsonantnogo kompleksa BR- v sovremennom frantsuzskom yazyke [About a Semantic Space of a Consonant Complex BR- in Modern French]. Psikholingvisticheskie problemy fonetiki i leksiki [Psycholinguistic Problems of Phonetics and Lexis]. Kalinin, 1989, pp. 30-38.
9. Zhuravlev A.P. Zvuk i smysl [Sound and Sense]. Moscow, 1991.
10. Lermontov M.Yu. Skazka dlya detey [A Fairy Tale for Children], in:
88
Новый филологический вестник. 2015. №3(34).
Lermontov M.Yu. Polnoe sobranie sochineniy: v 5 t. T. 3 [Complete Works: in 5 vols. Vol. 3]. Moscow; Leningrad, 1935, pp. 419-428.
11. Taranovskiy K.F. “Sladkie” i “vlazhnye” rifmy u Lermontova [‘Sweet’ and ‘wet’ rhymes of Lermontov], in: Taranovskiy K.F. Opoezii ipoetike [About Poetry and Poetics]. Moscow, 2000, pp. 343-346.
12. Taranovskiy K.F. “Sladkie” i “vlazhnye” rifmy u Lermontova [‘Sweet’ and ‘wet’ rhymes of Lermontov], in: Taranovskiy K.F. Opoezii ipoetike [About Poetry and Poetics]. Moscow, 2000, p. 345.
13. Shiraliev M.Sh., Sevortyan E.V. (eds.). Grammatika azerbaydzhanskogo yazyka (fonetika, morfologiya i sintaksis) [Grammar of Azerbaijani Language (Phonetics, Morphology, Syntax)]. Baku, 1971, pp. 123-128.
Красильникова Татьяна Александровна - студентка факультета гуманитарных наук Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» (НИУ ВШЭ - Нижний Новгород).
Научные интересы: неподцензурная русская поэзия 60-80-х гг., современная русская поэзия.
E-mail: [email protected]
Krasilnikova Tatiana A. - student of the Faculty of Humanities, National Research University Higher School of Economics (NRU HSE - Nizhny Novgorod).
Research interests: unofficial Russian poetry ofthe 60’s - 80’s, contemporary Russian poetry.
E-mail: [email protected]
89
