CC BY
29
УДК 821.161.1+801.73
СЛАВЯНСКИЙ «СЛЕД» В ЖИЗНИ ВЕЛИКОГО НЕМЕЦКОГО КОМПОЗИТОРА, ИЛИ О «НРАВСТВЕННОМ УБЕЖДЕНИИ» В. Ф. ОДОЕВСКОГО
Наталья Адамовна Жданова
Сибирский государственный университет геосистем и технологий, 630108, Россия, г. Новосибирск, ул. Плахотного, 10, кандидат философских наук, доцент кафедры языковой подготовки и межкультурных коммуникаций, тел. (383)343-29-33, e-mail: kluft@mail.ru
В статье на основе историко-литературных и философских материалов делается попытка объяснить убежденность русского писателя и музыковеда В. Ф. Одоевского в определенных славянских корнях гениального немецкого композитора Себастьяна Баха. При этом, по мнению автора статьи, данная идея писателя, приобретая имагологическую направленность, становится одной из ключевых в его новелле «Себастиян Бах»: личность главного героя в свете данной интерпретации может восприниматься как образ «чужого», под влиянием общественной среды становящийся «своим». Такой взгляд русского писателя, соприкасаясь с его философской концепцией об «инстинктуальной силе», объясняет по-новому трагический финал новеллы и вносит также специфические коннотации в философский замысел романа «Русские ночи», составной частью которого является новелла.
Ключевые слова: имагология, русская литература XIX века, национальный характер, образ композитора, немецкий, славянский, Запад, национальная идея.
Имагология считается сегодня довольно молодой и перспективной наукой, способной продолжить исследования даже в области уже довольно хорошо изученных русско-немецких взаимоотношений. Причем особый интерес приобретают сегодня работы в области исторической имагологии, источниками которой становятся национально-исторические материалы, мемуары определенных исторических или частных лиц, документы из архивов и т. п. В современном сравнительном литературоведении можно говорить и о «художественной имагологии» [1, с. 32], освоение которой также очень актуально. И если для исторической имагологии, подчеркивает исследователь Е. В. Папилова, важна исключительная достоверность найденных фактов, то для художественной важнее «полнокровно, живо воссоздать атмосферу человеческих отношений, менталитет, характеры, речь, стереотипы обыденного сознания, сформированные в той или иной национальной или социальной среде» [1, с. 32]. Если же направления исследований этих видов имагологии пересекаются, то тогда мы имеем дело с объектом имагологии как междисциплинарной науки, что сегодня особенно злободневно. Доказательством этому служит множество опубликованных за последние десятилетия работ, затрагивающих имагологические проблемы (например, [2-5]). Чрезвычайно интересным в указанном аспекте становится изучение фактов жизни и творчества известной исторической личности одной страны, увиденной глазами историка или художника другой. В нашем конкретном случае речь идет о гениальном немецком музыканте Себастьяне Бахе, лю-
бовь к творчеству которого пронес через всю свою жизнь русский писатель и музыкальный критик В. Ф. Одоевский (1804-1869).
Как отмечают библиографы, музыка Себастьяна Баха сразу стала для В. Ф. Одоевского предметом восхищения, восторга от величия его таланта. В 1827 г. он посвящает великому немецкому композитору «собственную фугу и всю жизнь поверяет свои музыкальные оценки масштабом Баха и степенью приближения к нему» [6, с. 259]. Особое отношение В. Ф. Одоевского к музыке Себастьяна Баха проявилось в решении писателя создать о нем литературное произведение - новеллу «Себастиян Бах», позднее включенную в роман «Русские ночи».
Как нам представляется, тема национальности в этой новелле была одной из приоритетных: уже в самом начале произведения проблемы немецкости и славянизма оказываются сплетенными в тугой неразрывный узел, и в то же время каждая из них не теряет своей специфичности. «Наши господа историки занимаются очень важными делами, - ну что бы им значило доказать, что Фохт Бах принадлежал к славянскому поколению..., превратить мое нравственное убеждение в историческое?» [7, с. 151] - так практически сразу звучит эта тема в новелле. Следовательно, мы видим, что рассказчик уверен в славянских генетических корнях рода Бахов. Тогда вопрос заключается в следующем: было ли это случайно брошенной рассказчиком фразой или автор действительно так думал и передавал свои мысли рассказчику, основываясь на определенных фактах?
Сегодня известно, что В. Ф. Одоевский тщательно, кропотливо собирал биографические материалы одного из самых любимых своих композиторов и на основе полученных сведений строил определенные версии. Исследователь Б. Б. Грановский, изучая архивные документы, нашел заметку, в которой В. Ф. Одоевский указывал, что «Себастиян Бах, по всем вероятностям, принадлежит к славянскому племени (Иллириец или Кроат)» [8, с. 47], что прадед великого композитора - Вий Бах - переселился в Готу (город в Тюрингии) из Брятслава (нынешней Братиславы), т. е. истоки рода Бахов, с точки зрения писателя, стоит искать среди народов, населявших Балканский или Апеннинский полуострова. И хотя современные исследователи не сомневаются в чисто немецком происхождении рода Бахов, но в то же время мы не можем не учитывать, что «нравственное убеждение» [7, с. 151] В. Ф. Одоевского имело определенные основания: родоначальник рода Бахов Фохт (Фейхт), например, жил в Тюрингии, а сейчас пребывание славянских племен на этой территории уже научно доказанный факт. Так, современный историк А. Пауль указывает, что «славянские поселения вокруг Эрфурта неоднократно упоминаются еще в XIII-XIV веках» [9, с. 13], именно в этом городе около 1667 г. проживала семья Амвросия Баха, отца Себастьяна, откуда чуть позднее она перебралась в город Айзенах в той же Тюрингии, где родился великий композитор. Кроме того, указывает А. Пауль, некая «"славянская провинция" (нем. "Windische Mark") была известна на северо-западе Тюрингии еще даже в ХVII веке» [9, с. 13], т. е. тогда, когда родился Себастьян Бах. По утверждению А. Пауля, чаще всего для
немецких правителей славяне были желанными гостями и имели на германской земле не меньше прав, чем коренное население, а позднее они растворились в общей массе населения Германии. Возможно, В. Ф. Одоевский слышал что-либо о славянах, проживавших в Тюрингии, и именно на основе этого возникла у него идея о славянском происхождении рода Бахов? По свидетельству Б. Б. Грановского, в рукописи, где В. Ф. Одоевский описывал музыку Себастьяна Баха, записано: «... Если отделить эти мелодии от аккордов, то в них сказывается явственно славянский характер» [8, с. 47]. Можно также предположить, что, включая в новеллу эпизоды о пребывании Себастияна Баха в городе Люне-бурге, В. Ф. Одоевский, превосходно знавший историю Германии и тщательно изучивший историю мест, связанных с жизнью его любимого композитора, мог быть знаком и с версией о том, что около древнего Люнебурга жили полабские славянские племена (глиняне и древане), и наставники, обучающие С. Баха музыкальным «премудростям», могли, по логике автора (рассказчика), подсознательно впитать в себя дух славянской музыки и передать его гениальному ученику [10].
Если же мы погрузимся в текст новеллы о великом немецком композиторе, то увидим, что юный Себастиян разительно отличается от всех других немцев, рядом с которыми ему приходится жить. Его старшего брата Христофора чрезвычайно огорчают «непозволительные шалости» [7, с. 160] мальчика: «прилежный, смиренный, кроткий, даже робкий Себастиян, столь твердо выучивший катехизис в Ордруфе, хуже всех ... отвечал пастору в Эйзенахе, ... был рассеян ... и не умел никому выговорить одну из тех длинных кудрявых фраз, которыми немцы в то время измеряли степень своего уважения» [7, с. 156]. Юный Себа-стиян не может вписаться и в исполняемый, «по старинному обычаю», жителями Эйзенаха Quodlibet, так как его интересует в этот момент не пение, не кроткая и прекрасная Энхен, дочь Банделера, что было бы понятно любому жителю немецкого городка, а «хаос»: «Себастиян засматривался на ... трубы, клавиши, педали и другие принадлежности недоконченного органа ...; его юный ум, пораженный видом этого хаоса, трудился над разрешением задачи: каким образом столь низкие предметы порождают величественную гармонию?» [7, с. 157]. Восхищение хаосом, создающим гармонию, - в противоположность строгому и чинному немецкому порядку!1 И если Себастиан говорил о «непостижимом чувстве, которое увлекло его, о своем нетерпении, о своем восторге» [7, с. 159] от звучащей органной музыки, то Христофор отвечал, что «всякий восторг, всякая страсть должна основываться на правилах благоразумия и пристойного поведения.; что увлекаться каким бы то ни было чувством есть дело человека безнравственного и неблаговоспитанного» [7, с. 160]. Разница в восприятии по-
1 Как утверждают многие исследователи, в частности, С. С. Жданов [11, с. 150], в русской литературе XIX в. изображение русскости как начала стихийного, хаотического, а не-мецкости - как упорядочивающего, цивилизаторского станет классическим примером сопоставления народов России и Германии, и, на наш взгляд, В. Ф. Одоевский был одним из зачинателей формирования данной традиции.
разительная, и дело здесь, с нашей точки зрения, не только в том, что В. Ф. Одоевский видел в своем главном герое довольно редкий пример «сентиментально-романтического этнотипа немца как носителя нового ценностного отношения к внутреннему миру человека, его душе, чувствам, воображению, мечтам, идеалам» [12, с. 18], т. е. представителя другой Германии — не расчетливой, меркантильной, а исполненной «возвышенных идеалов и духа свободы» [12, с. 17]. Д. В. Веневитинов, друг и единомышленник В. Ф. Одоевского еще со времен «Общества любомудров», пытался найти особый путь для русского творчества, свой «залог самобытности» [13, с. 147] и в одной из последних своих статей утверждал, что «... цель и смысл жизни отдельного человека, народа и, наконец, всего человечества - это "самопознание"» [14], что последний критерий, по которому проверяется состоятельность человека или народа, - это уровень его продвижения по пути познания (самопознания духа). Сам же В. Ф. Одоевский создал учение об «инстинктуальной» силе. С точки зрения В. Ф. Одоевского, инстинкт - сила нравственная, основная для всех знаний и чувствований в человеке, поскольку его свойство - без посредства разума и воспитания познавать добро и зло, правильно судить о людях и вещах, открывать в себе и других неизвестное, внешне сокрытое, и именно в детстве ее проявления наиболее заметны: «Ребенок редко ошибается. Его ум и сердце еще не испорчены» [7, с. 277]. И нам представляется, что эта «нравственная сила» В. Ф. Одоевского, в своей сути пересекаясь с идеями Д. В. Веневитинова о национальной самобытности, имеет отношение к «нравственному убеждению», подчеркнутому в новелле. «Инстинктуальная» незамутненность сознания маленького Себастияна очевидна именно в силу отсутствия на текущий момент общественного влияния, и «инстинкт» здесь проявляется не только в необычайной даровитости мальчика, но и, если следовать идее автора, в иной, чем у немцев, этнической принадлежности.
На наш взгляд, автор, а вместе с ним и рассказчик убеждены в различном уровне «инстинктуального» (самобытного) чувства братьев Бахов в новелле. Разум, логика, свойственные представителю западной цивилизации (в данном случае - малочувствительному немецкому народу), побеждают в Христофоре «инстинктуальную» силу, свойственную ему изначально, но подавленную под воздействием образа жизни, общественной системы. Зато в маленьком Себа-стияне «инстинктуальная» сила еще дает о себе знать.
Думается, автору новеллы, прекрасно владевшему немецким языком, интересовавшемуся историей и философией, были знакомы также труды немецкого историка культуры ХУШ в. И. Г. Гердера, который, как указывает М. В. Белов [15], впервые заговорил об особом славянском характере. Представители его, по мысли И. Г. Гердера, милосердны, миролюбивы, гостеприимны, послушны. Именно таким изображается в новелле маленький Себастиян: «прилежный, смиренный, кроткий, даже робкий» [7, с. 156]. Да и в зрелом возрасте он сохранил эти черты: «добродушный и простосердечный», «ласково принимавший всех иностранцев» [7, с. 176]. Можно предположить, что, по замыслу
автора, так отзывалась в нем славянская душа, отличавшая его от соотечественников, организм которых был заражен, с точки зрения автора «Русских ночей», атмосферой умирающего Запада, и, таким образом, именно свежие силы славянского Востока сказались на всплеске одаренности С. Баха, новаторстве музыки композитора и всего его творчества.
Идея национальности, заложенная в основу новеллы, приобретает особую яркость при сопоставлении жизненных обстоятельств главных героев произведения - Себастияна и Магдалины. Возможно, именно то, что по происхождению Магдалина тоже не была немкой, как, по мнению рассказчика, не был немцем и С. Бах, в определенный момент - на неосознанном уровне (в философии В. Ф. Одоевского инстинктуальная сила не имеет связи с разумом) - сблизило их. С трех лет воспитанная по-немецки, замкнутая в жизни маленького немецкого городка и своего семейства, Магдалина, итальянка по крови, многое воспринимала по-детски просто и видела мир через призму сознания людей, находящихся рядом с ней. Словом, про нее «тогдашние люнебургские музыканты говорили, что она похожа на итальянскую тему, обработанную в немецком вкусе» [7, с. 166]. Детскость ее натуры подчеркнута автором: в описании ее встречаются такие слова и выражения, как «невинность» [7, с. 166], «несозревший голос» [7, с. 166], «с ... простосердечной улыбкой» [7, с. 170], «простодушно спрашивала» [7, с. 166], «с таким участием слушала.» [7, с. 170]. Но таким же был и остался во многом до конца дней своих Себасти-ян Бах: «кроткий ... все слушал терпеливо» [7, с. 176], «добродушный и простосердечный» [7, с. 176], ласковый. И решились Себастиян и Магдалина соединить свои судьбы именно потому, что не хотели «попасть снова в среду людей холодных, не понимающих святыни искусства!» [7, с. 170], т. е., в нашем понимании, не похожих на них людей - типичных немцев.
Однако под воздействием жизни в Германии Себастиян Бах становится все же настоящим немцем. С точки зрения В. Г. Белинского, «... тайна национальности каждого народа заключается ... в его. манере понимать вещи. Чтоб верно изображать какое-нибудь общество, надо сперва постигнуть его сущность, его особность, - а этого нельзя иначе сделать, как узнав фактически и оценив философски ту сумму правил, которыми держится общество» [16, с. 144]. Такую «сумму правил» германского общества впитал в себя Себастиян и, оставаясь внешне далеким от него, приверженцем только мира искусства, все же стал одним из тех, кто олицетворяет сущность немецкого характера в мире прекрасного: добродетельным, замкнутым, внешне холодным, бесстрастным, довольно самоуверенным («он привык к участию Магдалины в его музыкальной жизни; ему сладко было ее одобрение: оно укрепляло его самоуверенность» [7, с. 178]) и рассудочным - рационально и сухо рассчитывающим математические тайны гармонии: «спокойная душа его вполне напечатлелась в его (органа) величественных мелодиях, в его ровном, бесстрастном выражении. Словом, он сделался церковным органом, возведенным на степень человека» [7, с. 173]. Эта мысль подтверждается и другими исследователями творчества В. Ф. Одоевского, на-
пример, Е. Милюгиной: «Бах чересчур рационалистически выстраивает свою судьбу и творчество, постепенно забывая и о детском безумном отчаянии, и о тайных бдениях над заветной запрещенной братом книгой, и о ночи, проведенной в игре на органе, и о видении, посетившем его в церкви. ... Отныне всякая его страсть основывается на "правилах благоразумия" так же, как музыкальная идея - "на правилах контрапункта"» [17, с. 52]. При этом, с точки зрения Е. Г. Милюгиной, этот рационализм, не имея «на первый взгляд ничего общего с меркантильностью и расчетом, находясь в подсознании героя, . однако, с не меньшей силой определяет его жизненный и творческий путь, чем рационализм открытый, сознательный», что доказывает «история его женитьбы, "семейная" жизнь, свободная от семейных обязанностей» [17, с. 58], очищенная от быта, и сам тип творчества композитора, который привык к мелодичному спокойствию и усвоил правило видеть в нотных знаках «математическую необходимость» [7, с. 176]. Как указывает другой исследователь, С. С. Жданов, «одна из основных сюжетных линий новеллы "Себастиян Бах" заключается в том, как немецкий органист всю свою жизнь пытается упорядочить в гармонические фуги открывшийся ему однажды в детстве "хаос" музыкальных переживаний» [18, с. 28]. Словом, с точки зрения самого В. Ф. Одоевского, «... как бы ни была жива и своебытна деятельность художника, если он художник-ученый, то невольно подчиняется каким-либо внешним условиям, в каком бы виде они ни были.» [19, с. 373].
Однако, как нам представляется, мысль о национальном «самопознании» оказывается досказанной в конце произведения - в момент мучительного прозрения Себастияна, наступившего после смерти жены Магдалины: «Он все нашел в жизни: наслаждение искусства, славу, обожателей - кроме самой жизни; он не нашел существа, которое понимало бы все его движения, предупреждало бы все его желания, - существа, с которым он мог бы говорить не о музыке. Половина души его была мертвым трупом» [7, с. 181]. Данную фразу из новеллы многие исследователи интерпретировали по-разному и в то же время очень похоже: А. Ступель считает, что в лице Баха писатель «показал, что искусство, полностью поглощая художника, отвлекает его от простых, чисто человеческих отношений любви и дружбы» [20, с. 58], т. е. Бах становится «жертвой своего искусства и своей односторонности» [20, с. 58]. М. Турьян увидела здесь личную трагедию В. Ф. Одоевского, потерявшего дорогую ему женщину, что и привело, по ее мнению, писателя к мысли о том, что «"бесстрастное", вознесенное над земной суетой и земными чувствами величие "природы" не способно оградить человека от назначенных ему самой же природой земных треволнений, ибо в них заключен, пусть и трагический, но неизбежный смысл дарованной людям "грешной" жизни» [6, с. 271]. Е. Г. Милюгина объясняет трагический конец С. Баха излишней «рациональностью», воздвигнутой композитором в основу своей жизни, что привело к торжеству «искусства над жизнью путем подавления, попрания человеческих радостей, любви и дружбы» [17, с. 53]. Но, на наш взгляд, романтический исход драмы гения и его жены у русского писателя отмечен также и национальной идеей. В новелле изображена трагедия
людей, чье национальное самопознание, национальная самобытность в силу жизненных обстоятельств были подавлены на долгие годы, и неосознанное открытие их стало тяжким бременем для обоих. Ведь, с точки зрения В. Ф. Одоевского, «когда не существует равновесия и гармонии между элементами, - организм страждет; <...> ни развитие воли, ни дар творчества, ни сверхъестественное знание - будь он страною, обладающею всеми средствами силы, называйся он Бетховеном, Бахом, организм страждет, ибо не выполнил полноты жизни» [7, с. 241], «Запад произвел все, что могли произвесть его стихии, но ... в беспокойной, ускоренной деятельности он дал развитие одной и задушил другие» [7, с. 242, 243]: в результате «потерялось равновесие» [7, с. 243].
Себастиян и Магдалина до появления иностранца были по-своему счастливы, поскольку музыка, которая в силу обстоятельств жизни стала для них родной, - немецкая музыка - была до поры до времени дорога и тому, и другому, она объединяла их судьбы и давала возможность понимать друг друга без слов. Но любая музыка таит в себе «инстинктуальное» чувство родины, происхождения, и когда это открылось Магдалине, то произошел разлад в понимании между супругами. Самое трагическое для Себастияна, что музыка, воодушевлявшая его всю жизнь, вдруг в момент перестала удовлетворять и его тоже. Она потеряла для него те свойства, которые так ценились им в период гармонично созвучных отношений с женой, вдруг открывшей для себя прелесть родных по крови мелодий, самобытность которых была непонятна для Себастияна и не принята им, а своеобразие других (славянских, по убеждению В. Ф. Одоевского), живших в его музыке и составлявших ее сущностное, с точки зрения автора «Русских ночей», богатство и очарование, никогда не осознавалось им как родное и тем более не стало близким простодушной Магдалине, поэтому она, отдавшись всем сердцем единокровным звукам, так быстро отвергла все то, чем жила все предыдущие годы. Немецкая музыка, призывавшая прежде всего к разговору с Богом, и для Себастияна, и для Магдалины перестала восприниматься ими как средство общения между ними . Вдруг Себастиян осознал, что музыка, созданная им, таит в себе глубины, которые даже и для его гениального ума неподвластны, а тем более непонятны другим людям в его семье и родной, как он считал, стране, и осознание этой бездны отчуждения стало для него самым страшным открытием его жизни, приведшим к преждевременной смерти. Ведь, по большому счету, более всего страдает умирающий Бах от отсутствия близкого дорогого человека, с которым можно было поговорить по душам, излить свои чувства, показать свою любовь. До этого чувства свои он мог изливать только в музыке: «... он чувствовал, может быть, глубже других, но чувствовал по-своему; это были человеческие чувства, но в мире искусства» [7, с. 172]. Здесь слова «чувствовал по-своему» можно воспринимать как подчеркивание не только выражения чувства посредством музыки, но и своеобразного, национального восприятия, когда в немецкое мироощущение вносится, обогащая его,
2 На важность проблемы коммуникации в творчестве В. Ф. Одоевского справедливо указывает исследователь Я. Кюно [21, с. 96].
делая более душевным, фантастически многообразным, своя - «кровная» - славянская нота (именно эту идею отстаивал автор в своем музыкально-литературном творчестве: «... в гениальном человеке все ... чужие элементы соединяются (нейтрализуются) посредством мало еще исследованного психоорганического процесса претворения, подобного вещественному уподоблению, и остаются всегда подчиненными своебытной характеристике самого художника» [19, с. 372]). И здесь не забудем, что желание говорить «не о музыке» возникло у Себастияна только после смерти Магдалины, испытавшей похожие чувства, потому что заезжий итальянец возбудил в ней, до той поры не испытывающей страданий, не только мечту о земной страстной любви, но и чувства и мысли о никогда не знаемой, но все же потерянной родине, о незнакомом ей народе, зов которого, тем не менее, оказывается, незримо жил в ней, и достаточно было одной встречи с соотечественником, чтобы всколыхнулись доселе неведомые чувства. Нам представляется, что, по логике В. Ф. Одоевского, убежденного в славянском происхождении рода Бахов, произошедшее с Магдалиной стало также и для него своеобразным открытием своего неосознаваемого «Я». Он всю свою зрелую часть жизни прожил как немец и стал настоящим немцем, а значит, и должен был до дна испить эту ношу. В ХХ в. Т. Манн охарактеризовал этот «крест» немцев следующим образом: «Западу они дали ... самую глубокую, самую значительную музыку, какую он знал, и он воздал им за это признательностью и славой. И в то же время Запад всегда чувствовал, а сегодня чувствует острее, чем когда-либо, что такую музыкальность души приходится дорого оплачивать за счет другой сферы бытия, - . сферы человеческого общежития...» [22, с. 310].
Таким образом, на наш взгляд, национальная идея в новелле В. Ф. Одоевского, как и во всем его знаменитом романе «Русские ночи», является сквозной, исключительно важной. Согласно философским представлениям автора и идее «Русских ночей», славяне выступают как народ более свежий, яркий, жизнеспособный, могущий противостоять народам западной цивилизации, в том числе и немцам, которые, с его точки зрения, хотя и взошли на высшую ступень в осознании музыкальных глубин и более других осознали духовную сущность музыки, но все же, оставаясь в пространстве западной цивилизации, не смогли пойти против исторического движения цивилизационного вымирания, погряз-нув в своей расчетливости, сухости, педантизме, высокомерии и замкнутости. При этом философская концепция В. Ф. Одоевского об «инстинктуальной силе», в основе которой заложена прежде всего мысль о самопознании, позволяет увидеть в образе Себастияна Баха личность, оказавшуюся в промежуточном пространстве искаженной нравственности, когда элемент славянской души (в наличии которого был убежден В. Ф. Одоевский) оказался смятым, сдавленным, сломленным в угоду развития элемента немецкого, а мысль русского писателя о необходимости цельного развития любого «организма» вознесла эту идею на макроуровень восприятия судеб человеческих, лишившихся национальной идентичности.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Папилова Е. В. Имагология как гуманитарная дисциплина // Вестник Московского государственного гуманитарного университета им. М. А. Шолохова. Филологические науки. - 2011. - Вып. № 4. - С. 31-40.
2. Лебедева О. Б., Янушкевич А. С. Образы Неаполя в русской словесности XVIII -первой половины XIX веков / ред. М. Капальдо, А. Д'Амелия. - Салерно, 2014. - 436 с.
3. Меднис Н. Е. Венеция в русской литературе. - Новосибирск : НГУ, 1999. - 392 с.
4. Жданов С. С. Немецкость как воплощение порядка в русской литературе: от Н. В. Гоголя до С. Черного // Вестник СГУГиТ. - 2015. - Вып. 2 (30). - С. 151-163.
5. Сатюкова Е. Г. Феномен «английскость» в творчестве Г. Свифта: автореферат дис. ... канд. филол. наук. - Екатеринбург, 2012. - 21 с.
6. Турьян М. А. Странная моя судьба. О жизни В. Ф. Одоевского. - М. : Книга, 1991. -
399 с.
7. Одоевский В. Ф. Сочинения в 2 т. Т. 1. Русские ночи. Статьи. - М. : Художественная литература, 1981. - 365 с.
8. Грановский Б. Б. Заметки о Вл. Одоевском // Советская музыка. - 1952. - № 9. -С. 44-50.
9. Пауль А. Славяне в центральной Германии. - Русин. - 2014. - Вып. 1 (35). - С. 6-16.
10. История Люнебурга [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.cult-turist.ru/country/germany/niedersachsen/lueneburg/history/?q=1169&dp=hstr.
11. Жданов С. С. Русский хаос versus немецкий порядок как продолжение традиций русской литературы в рассказах Саши Черного // Вестник СГУГиТ. - 2015. - Вып. 1 (29). -С.149-157.
12. Папилова Е. В. Художественная имагология: немцы глазами русских (на материале литературы 19 в.) : автореферат дисс. ...канд. филол. наук. - М. : МГУ, 2013. - 21 с.
13. Зеньковский В. В. «Архивные юноши»: Д. В. Веневитинов, В. Ф. Одоевский, П. Я. Чаадаев. Т. 1, ч. 1. // История русской философии.- Ленинград : ЭГО, 1991. - С. 143-184.
14. Лишаев С. А. Лекция 4. Философское пробуждение [Электронный ресурс] // История русской философии. Часть I. С древнейших времен до середины XIX века : курс лекций. - Самара : Самарская гуманитарная академия, 2004. - С. 116-150. - Режим доступа : http://www.phil63.ru/lektsiya-4-filosofskoe-probuzhdenie.
15. Белов М. В. «Славянский характер»: русские публицисты, литературные критики и путешественники первой половины XIX века в поисках «народности» // Диалог со временем. - 2012. - Вып. 39. - С. 124-147.
16. Белинский В. Г. Избранные статьи. - М. : Детская литература, 1978. - 224 с.
17. Милюгина Е. Г. В. Ф. Одоевский и Вакенродер // В.-Г. Вакенродер и русская литература первой трети XIX века. - Тверь : ТГУ, 1995. - С. 37-58.
18. Жданов С. С. Русско-немецкий «музыкальный» диалог культур в творчестве
B. Ф. Одоевского // Филологические науки. Вопросы теории и практики. - 2017. - № 12-2 (78). -
C. 25-29.
19. Одоевский В. Ф. Музыкально-литературное наследие. - М. : Государственное музыкальное издательство, 1956. - 729 с.
20. Ступель А. М. В. Ф. Одоевский. 1804-1869. - Л. : Музыка, 1985.- 94 с.
21. Кюно Я. В поисках тайны души человека: о повести В. Ф. Одоевского «Космора-ма» // Acta slavica iaponica. - Sapporo, 2001. - Vol. 18. - С. 79-98.
22. Манн Т. Германия и немцы // Манн Т. Собр. соч. в 10 т. Т. 10. - М. : Гослитиздат, 1961. - С. 303-326.
Получено 22.12.2017
© Н. А. Жданова, 2018
SLAVIC «TRACE» IN THE LIFE OF THE GREAT GERMAN COMPOSER OR ABOUT THE «MORAL BELIEF» OF V. F. ODOEVSKY
Natalia A. Zhdanova
Siberian State University of Geosystems and Technologies, 630108, Russia, Novosibirsk, 10 Plakhotnogo St., Ph. D., Associate Professor, Department of Language Training and Intercultural Communications, phone: (383)343-29-33, e-mail: kluft@mail.ru
Basing on historical-literary and philosophical materials the author tries to explain the assurance of the Russian writer and musicologist V. F. Odoyevsky in the Slavic origins of the great German composer Sebastian Bach. Thus, this idea of the writer can be considered from the ima-gological viewpoint and it gets one of the essential elements of his short novel "Sebastian Bach". The main character in this context should be interpreted as an image of "Alien" that becomes "Owü influenced by the society. This viewpoint of V. F. Odoyevsky, connected with his philosophical conception of the "instinctual power, explains the tragic final of the story in a new light and also adds specific connotations to the philosophical intention of the novel "Russian Nights" which includes the above-mentioned story.
Key words: imagology, Russian literature of the XIX century, national character, image of a compser, German, Slavic, West, national idea.
REFERENCES
1. Papilova, E. V. (2011). Imagology as a humanitarian subject. Vestnik Moskovskogo gosudarstvennogo gumanitarnogo universiteta im. M. A. Sholohova. Filologicheskie nauki [Vestnik of Sholokhov Moscow State University for the Humanities: PHILOLOGY Series], 4, 31-40 [in Russian].
2. Lebedeva, O. B., & Januskevic, A. S. (2014). Obrazy Neapolya v russkoy slovesnosti XVIII - pervoy poloviny XIX vekov [Images of Naples in the Russian literature of the XVIII - early XIXcenturies]. M. Capaldo, & A. D'amelia (Ed.). Salerno [in Russian].
3. Mednis, N. E. (1999). Veneciya v russkoy literature [Venice in the Russian literature]. Novosibirsk: NSU Publ. [in Russian].
4. Zhdanov, S. S. (2015). Germanness as an implementation of order in the Russian literature: from N. V. Gogol to S. Chorny. VestnikSGUGiT[VestnikSSUGT], 2(30), 151-163 [in Russian].
5. Satyukova, E. G. (2012). Fenomen "angliyskost" v tvorchestve G. Svifta [Phenomenon of the "Englishness" in J. Swift's works]. Extended abstract of candidate's thesis.Yekaterinburg [in Russian].
6. Turyanö M. A. (1991). "Strannaya moya sud'ba..." O zhizni V. F. Odoevskogo [My strange fate: About V. F. Odoevsky's life]. Moscow: Kniga Publ. [in Russian].
7. Odoyevsky, V. F. (1981). Sochineniya: T. 1, Russkie nochi. Stat'i [Works: Vol. 1, Russian nights. Articles]. Moscow: Hudozhestvennaja literatura Publ. [in Russian].
8. Granovskiy, B. (1952). Notes on Vl. Odoyevsky. Sovetskaja muzyka [Soviet Music], 9, 44-50 [in Russian].
9. Paul, A. (2014). Slavs in the Central Germany. Rusin [Rusin], 1(35), 6-16 [in Russian].
10. Istoriya Luneburga [History of Lüneburg]. (n. d.). Retrieved from http://www.cult-turist.ru/country/germany/niedersachsen/lueneburg/history/?q=1169&dp=hstr [in Russian].
11. Zhdanov, S. S. (2015). Russian chaos versus German order as a continuation of the Russian literature traditions in Sasha Chorny's stories. Vestnik SGUGiT [Vestnik SSUGT], 1(29), 149157 [in Russian].
12. Papilova, E. V. (2013). Hudozhestvennaya imagologiya: nemcy glazami russkih (na materiale literatury 19 v.) [Literary imagology: Germans rom the Russians' viewpoint (based on the literary materials of the 19 century). Extended abstract of candidate's thesis. Moscow [in Russian].
13. Zenkovsky, V. V. (1991). Istorija russkoj filosofii: T. 1, ch.1. "Archivalyoung men": D. V. Venevitinov, V. F. Odoyevsky, P. Ya. Chaadaev [History of the Russian philosophy: Vol. 1. Part 1, "Archival Youths": D. V. Venevitinov, V. F. Odoevsky, P. Ya. Chaadaev] (pp. 143-184). Leningrad: EGO Publ. [in Russian].
14. Lishaev, S. A. (2004). Lecture 4. Philosophical awakening. In Istoriya russkoy filosofii: Ch. 1, S drevnejshih vremen do serediny XIX veka [History of the Russian philosophy: Part 1. From the ancient time to the middle of the XIX century] (pp. 116-150). Samara: Samara Humanitarian Academy Publ. Retrieved from: http://www.phil63.ru/lektsiya-4-filosofskoe-probuzhdenie [in Russian].
15. Belov, M. V. (2012). "Slavic character": Russian essay writers, literary critics and travelers of the first half of the XIX century in search of "national spirit". Dialog so vremenem [Dialog with the Time], 39, 124-147 [in Russian].
16. Belinsky, V. G. (1978). Izbrannye stat'i [Collected works]. Moscow: Detskaya literature Publ. [in Russian].
17. Milyugina, E. G. (1995). V. F. Odoevsky and Wackenroder. In W.-H. Wackenroder i russkaya literatura pervoj treti XIX veka [W.-H. Wackenroder and the Russian literature of the early XIXcentury] (pp. 37-58). Tver: TSU Publ. [in Russian].
18. Zhdanov, S. S. (2017). Russian-German "music" dialog of cultures in the works of V. F. Odoyevsky. Filologicheskie nauki. Voprosy teorii i praktiki [Philological Sciences. Matters of Theory and Practice], 12-2 (78), 25-29 [in Russian].
19. Odoyevsky, V. F. (1956). Muzykal'no-literaturnoe nasledie [Musical-literary legacy]. Moscow: State Musical Publ. [in Russian].
20. Stupel', A. M. (1985). V. F. Odoyevsky. 1804-1869 [V. F. Odoyevsky. 1804-1869]. Leningrad: Muzyka Publ. [in Russian].
21. Kyuno, Ya. (2001). In Search of the Mystery of human psyche: V. F. Odoyevsky's Novel "Kosmorama". Acta slavica iaponica, 18, 79-98 [in Russian].
22. Mann, Th. (1961). Sobraniye sochuneniy: T. 10, Germaniya i nemtsy [Collected works: Vol. 10, Germany and Germans] (pp. 303-326). Moscow: Goslitizdat [in Russian].
Received 22.12.2017
© N. A. Zhdanova, 2018
