CC BY
440
Л. В. САВЕЛЬЕВА
Карельский государственный педагогический институт
СЛАВЯНСКАЯ АЗБУКА: ДЕШИФРОВКА И ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ПЕРВОГО СЛАВЯНСКОГО ПОЭТИЧЕСКОГО ТЕКСТА
Из глубины веков церковнославянская традиция донесла до нас перечень буквенных наименований древнейшего славянского алфавита, изначально называвшегося "азбукой". Апологией славянской азбуке прозвучал уже первый (X век) и важнейший исторический источник - трактат "О письменах", автор которого черноризец Храбр с гордостью писал о том, что в отличие от греческого письма, сложенного многими книжниками-язычниками, оставшимися безвестными, наши письмена были созданы "святым мужем Константином Философом (в пострижении Кириллом)", о чем знает каждый славянский "букарь", хорошо помнящий не только имя создателя, но и время появления азбуки (863 год) и царствующих особ греческого, болгарского, моравского государств, в которых протекала деятельность Первоучителя1.
Современной науке хорошо известны конкретно-исторические условия возникновения славянской письменности и великая гуманистическая миссия "братской двоицы" Кирилла и Мефодия. В своей мужественной борьбе с ортодоксальной доктриной "триязычников", признававших литургическое предназначение только еврейского, греческого и латинского языков, солунские братья подвижнически отстаивали право славян на приобщение к христианству как к вершине духовной культуры европейской цивилизации.
Но несмотря на устойчивый интерес исследователей к истокам славянской письменности и творческой деятельности Первоучителя, несмотря на обширную специальную литературу на многих европейских языках, особенно возросшую в связи с последним, 1100-летним юбилеем славянской письменной культуры,
1 Сказание черноризца Храбра "О письменах" // Сказания о начале славянской письменности / Под ред. З. В. Удальцовой. М.: Наука, 1981. С.104.
12
ряд проблем, связанных с двумя графическими системами - глаголицей и кириллицей, - остается все еще не разрешенным.
Прежде всего, не получил должного освещения тот глубокий сакральный, культурно-исторический и нравственный смысл, который вложил Константин Философ в первоэлементы создаваемой им письменности.
Настоящая статья ставит своей задачей предложить и обосновать гипотезу
об основном принципе номинации букв и об исходном значении большинства из них как своеобразных "атомов" нашей письменной культуры, долженствующих, по замыслу их создателя, заложить фундамент повседневной духовной практики славян.
Конечно, более чем за одиннадцать веков пользования азбукой исходный смысл большинства буквенных имен сильно поблек или затемнился. Естественное опредмечивание слова-названия (ср., например, старинные выражения писати живетем, естем, от аза до глаголя и т. п.) способствовало разрушению живых словообразовательных связей и утрате внутренней мотивировки буквенных имен, то есть их деэтимологизации. Однако нельзя не заметить, что в ключевых словах азбуки - наименованиях предметного характера - легко узнаются привычные, традиционные символы христианской культуры, представляющие "вечные истины": добро, покой, слово (вспомним начало благовествования от Иоанна: Искони бъ Слово и Слово бъ отъ Бога и Богь бъ Слово - Иоан. I, 1. Остромирово евангелие 1057 г.).
Между тем названия славянских букв очень многим представлялись и представляются произвольными, случайными, лишенными малейшей внутренней связи друг с другом. Когда русский филолог Н. Ф. Грамматин сделал попытку (1822 г.) найти в них некие "апоффегмы" (изречения), А. С. Пушкин, обычно очень тонко чувствовавший слово, отнесся к этому с большим недоверием: "Буквы, составляющие славянскую азбуку, не представляют никакого смысла. Аз, буки, веди, глаголь, добро суть отдельные слова, взятые только для начального их звука"2. Конечно, на такое высказывание А. С. Пушкина спровоцировала очень неуклюжая и неубедительная расшифровка Н. Ф. Грамматина, отразившая, в частности, несовершенство филологической науки того времени.
Разгадать загадку буквенных имен можно лишь обратившись более пристально к древнейшей славянской азбуке - глаголице, поскольку в настоящее время именно она признается исторической славистикой творением Кирилла.
2 Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10 т. Т. VII. М.; Л., 1949. С. 521.
13
1-1. ф £о ю и* Н-к- • к* о о 00 ф * СЛ сл ф - - К! Г | £
> > Н»-1 > о > -О СО а4 а * * ио > СЛ а* > О я со С?» Н г5 о Н ДОБРО ГЛАГОЛИ СО ег* > а* С! О ^ г > Л ; —Ц' о - со
к—* 5*7* ста •■О — N ОЛ м/ ■л а> о- ого. < сг Звуковое значение
1» V £ а 9 9< О С* ПЕ + Глаголица
> 1 « 5? и? К СТ5 > -5 ся & р Кириллица
СЛ О 4*. О со о КЗ о о со 00 05 СЛ со К5 Ь-к. Глаголич. цифирь
со о ю о 1 ОС 1-к. о аз • СЛ го N5 1 Кириллич. цифирь
п/п Название буквы Звуковое значение Глаголица а Глагол ич. цифирь Кириллич. цифирь
15. мыслите 111 оЬ М 60 40
16. НАШЬ п -р N 70 50
17. от О Э 0 80 70
18. покои р г п 90 80
19. РЬЦИ г ь р 100 100
' 20. слово 8 8 с 200 200
21. ТВРЬДО е си т 300 300
22. оукъ и 99(3 400 400
23. ФСРТ ъ { Ф 500 500
24. ХЪРЪ сЬ Ь X 600 600
25. от ъ О СО 700 800
26. пе рЛ — — 800 -
27. ЦИ 1 с ■V ц 900 900
28. ЧРЬбЬ с' У 1000 90
15
Явная христианская символика отмечена в начертаниях, по крайней мере, трех очень важных букв глаголической азбуки: "азъ" (первая буква, представляющая одно из видоизменений креста как христианского символа), а также "иже" и "слово" - начало и конец подтитлового сокращения священного имени Иисус (начертания этих двух букв представляют собой две вертикальных комбинации треугольника (символа Троицы) и круга (символа
всевидящего ока)). Тайный сакральный смысл этих графических знаков полностью соответствовал духу средневековья, когда главной целью человеческого познания, в том числе науки и искусства, признавалось раскрытие символических отношений мира видимого и невидимого (духовного)3. Таким образом, несомненно, что азбука Кирилла как бы задавала априорную систему, пронизанную христианской символикой Священного Писания и провозглашавшую примат духовного над материальным. Именно для глаголических знаков составил Первоучитель буквенный именник, который затем перешел в азбуку, названную его именем - кириллица - и позаимствовавшую у глаголицы главное: соотношение звуковых типов и начертательных знаков. Очень характерно при этом, что строгую упорядоченность обнаруживают не кириллические, а глаголические наименования букв до чрьвь включительно, поскольку каждый буквенный знак мог представлять определенную цифру в натуральном ряде единиц, десятков и сотен. Буква чрьвь завершала этот ряд, соответствуя 1000, а все последующие буквенные знаки не имели цифровой функции.
В новое время, когда круг фактов, связанных с возникновением славянского письма, значительно расширился, наметился некоторый перелом и в отношении семиотики азбуки. Так, предметом активного исследовательского интереса стали многочисленные списки популярной в Болгарии и на Руси Азбучной молитвы - выдающегося поэтического произведения староболгарской литературы, в котором каждый стих начинался буквой в порядке ее азбучного следования. В работах известного болгарского филолога Э. Георгиева была выдвинута гипотеза, согласно которой традиционный азбучный именник - это разрушенный акростих Азбучной молитвы IX в., принадлежащей перу Первоучителя славян Кирилла. При этом им постулировался особый тип акростиха, в котором вертикально читаются не начальные буквы, а начальные слова4. Аналогичного мнения, хотя и с некоторыми уточнениями, придерживались
3 Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1979. С. 162.
4 Георгиев Е. Кирил и Методий - основоположници на славянските литератури. София, 1956. С. 124.
16
выдающийся языковед Н. С. Трубецкой5, а также чешский исследователь Ф. Мареш6.
Однако эта распространенная в настоящее время гипотеза, проникшая и в некоторые пособия по старославянскому языку, вызывает определенные возражения.
1. Предполагаемая вторичность буквенного именника по отношению к целому - постулируемой Азбучной молитве - означает, что автор глаголической азбуки, построивший основную ее часть в порядке греческого алфавита и отвергнувший греческие наименования ("альфа", "бета" и т. д.), изначально не предусматривал славянских названий, положившись на более-
менее случайные начала отдельных стихов своей молитвы. Думается, что у создателя глаголицы - человека высокообразованного, получившего глубокое не только церковное, но и светское образование, осознание созидательной роли азбуки, творимой на века, рождало иные приоритеты.
2. Те авторы, которые специально изучали списки (свыше 70) и редакции дошедшей до нас Азбучной молитвы, пришли к единому и хорошо аргументированному выводу о том, что она написана позднее периода деятельности солунских братьев и принадлежит перу их ученика и последователя Константина, пресвитера Преславского (Болгарского)7. Таким образом, если и существовала когда-то Азбучная молитва Первоучителя славян Кирилла, то она не дошла до нас, и поэтому нельзя одно неизвестное (принцип и смысл азбучных наименований) объяснять через другое неизвестное (предполагаемую молитву).
3. Понимание буквенных имен как рудиментов акростиха не удовлетворяет и потому, что оно если и не исключает, то оставляет в тени их текстообразующую роль, которая, как нам представляется, может быть доказана несомненной грамматической и лексической сочетаемостью омонимичных слов старославянского языка.
В пользу единого закодированного азбукой текста свидетельствуют такие аргументы грамматического характера:
1) наличие в перечне буквенных имен глаголицы не только существительных как обычных предметных наименований, но и других частей речи: глаголов (впдп, глаголи, естъ, живпте,
5 Trubetskoy N. S. Altkirchenslavische Grammatik. Wien, 1954. S. 18.
6 Mares F. V. Azbucna báseñ z rukopisi státni verejne Knihovny Saltykova-Scedrina v Leningrade (Sign. Q I 1202) (Püvodni text abecedni basne?) // Slovo, 14. Zagreb, 1964. S.19-48.
7 Об этом см.: Зыков Э. Г. Судьба Азбучной молитвы в древнерусской письменности // ТОДРЛ. T. XXVI. Л., 1971. С. 177-191; Куев К. М. Азбучна молитва в славянските литератури. София, 1974. С. 32-33.
17
мыслите, рьци), местоимений (азъ, нашь, онъ), наречий (эпло, како), прилагательных (тврьдо), союзов (и, иже), предлога (отъ) - подобно тому, как это бывает в связном речевом потоке;
2) отбор глагольных форм не в отвлеченном неопределенном наклонении, а в иных - личных и модальных - формах, притом, в основном в повелительном наклонении 2-го лица: глаголи (от "глаголати"), живпте (от "жити"), мыслите (от "мыслити"), рьци (от "решти"), - что свидетельствует о проповедническом, учительном смысле азбуки;
3) сочетание рядом расположенных слов по законам синтаксиса "словенского языка" IX века: а) согласование в роде и числе: нашь онъ покои, слово тврьдо, аналогично оукъ фертъ, о которых ниже; б) закономерности употребления числовых форм: людие мыслите, живпте... земля (слово земля в
собирательном значении, как и другие слова типа стража, стадо, народъ, в старославянском языке не без влияния греческого чаще имели смысловое согласование с формой мн. числа); в) закономерное употребление личных форм глагола при подлежащем: добро есть, азь... впдп, где впдп - остаток индоевропейского перфекта с медиальным окончанием 1-го лица ед. числа8, причем древнее медиальное значение (выражение того, что субъект глагола лично заинтересован в действии) стерлось: азъ впдп - "я знаю", "я осознаю", или "познаю"; г) обычное глагольное управление падежной формой существительного: рьци слово (винит. пад.), боукы впдп, где боукы - винит, пад. ед. числа (вариант боукъвь). Возможность омонимии имен. и винит. падежей в праславянском типе склонения на *й доказывается, например, аналогичной формой управляемого падежа: не прплюбы (винит. пад.) сътвориши (Матф. XIX, 18. Мариинское евангелие).
Чтобы убедиться в лексической сочетаемости азбучных наименований, рассмотрим более подробно значения соответствующих слов старославянского языка. Кроме общеизвестных слов и форм, в азбучном тексте встречаются слова с малоизвестными значениями или же совсем непонятные, нуждающиеся в этимологизации.
5ЪЛО - не только "сильно", "очень", но и "совершенно", "в высшей степени", "хорошо". Например: зЪло в-ЬдЬ - "хорошо осознаю" (Григорий Назианзин, XI в.).
ЗЕМЛЯ - не только "противоположение небу", но и "мир". Например: Поите Господа вься земля (Григорий Назианзин,
8 Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. М.: Прогресс, 19641973. Т. I. С. 283. 18
XI в.). Заметим при этом тот же характер согласования в числе, что и в азбуке: живтте... земля.
ИЖЕ - употреблялось, в частности, как противительный союз: Творити иже то княжения ради и власти (Послание митрополита Никифора, XII в.).
ОНЪ (оный) - указательное местоимение со значением "тот, противоположный", "потусторонний", "загробный": съ сего свЬта на онъ свЬтъ; А не боуди емоу отъ Бога мира оузрЬти на ономь свЬтЬ доуши его (Грамота Владимира Мономаха 1096 г.).
ПОКОИ - "успокоение, отдохновение": Покои души (Григорий Назианзин, XI в., 358); "кончина, преставление": на коньць жития пр-Ьшьдъ и прЬже оувЬдЬвъ еже къ Богоу свое отшьствие и дьнь покоя своего, правьдьныимъ бо съмьрть покои есть (Нестор. Житие Феодосия, 27); "обитель, свет, мир": Приближеся къ покоеви н(е)б(е)сьноумоу (Минея 1096 г., л. 23); И тако очищающе доуша своя отъ грЬхъ покаяниемъ и слезами, преставляхоу ся отъ сего свЬта на онъ покои (Новг. летопись IV, 6860 г.).
СЛОВО - "слово, речь": Мария... сЬдши при ногоу Ии(соу)совоу, слышавше слово его (Лук. X, 39. Остромирово евангелие); "учение": слово
крьстьянсько (Синайский патерик, XI в.); Слово Божие - "Священное Писание": Никъто же бо имъ проповЬдовал слово Б(о)жие (Нестор. Сказание о Борисе и Глебе. Гл. 5); "одно из наименований Сына Божия": Богъ бЬ Слово (Иоан. I, 1. Остромирово евангелие); "закон, заповедь": десять словъ, иже Г(оспод)ь г(лаго)ла къ намъ (Втор. зак. X, 4 по сп. XIV в.).
ТВРЬДО - форма ср. рода ед. числа прилагательного тврьдъ в значении "верный", "истинный", "непреложный": Невьсякы кънигы тврьды или чисто имя написания съгЬжавъша (Ефрем. кормч., л. 246, XI в.).
ОУКЪ - "учение, научение, наука": Не оукъмь ч(еловЬ)комъ, Б(о)жиею бл(а)г(о)датиею очищаета недугы ч(е)л(о)в(ь)чьскы (Минея 1097 г., л. 1).
ФРЬТЪ, или, по некоторым источникам, ФЕРТЪ. Первоначальное значение наименования пока не установлено. Версия этимологического словаря М. Фасмера, согласно которой рус. фертъ - новое славянское название ономатопоэтического происхождения (об этом Е. Швицер, А. Вайан9), нам представляется сомнительной. Но нельзя не согласиться с М. Фасмером в том, что два других этимологических толкования должны быть отвергнуты: 1) в основе слова лежит среднегреческое
9 Там же. Т. IV. С. 190.
19
фирт^С "смутьян, беспокойный человек" (Маценауэр, 1870); 2) слово связано с готским названием руны рег^а (Миклошич, 1876). Обе версии спорны как в фонетическом отношении, так и в семантическом. На наш взгляд, поскольку славянской речи звук [ф] был чужд и соответствующая буква нужна была для употребления только в заимствованных (прежде всего - греческих) словах, естественно искать именно греческий источник наименования. По всей видимости, славянский фертъ следует связывать с греческим фертоС (форма отглагольного прилагательного, обозначающего возможность действия, имеющего пассивно-страдательное значение) от глагола ферш с широкой семантикой, в том числе "получать", "избирать", "направлять"10. Таким образом, наиболее точно этимологическое значение славянского слова фертъ с учетом значения грамматической формы следует определить как "избираем", "избирателен", при этом греческому отглагольному прилагательному Кирилл дал славянское окончание муж. р. ед. числа для согласования с оукь.
XЪРЪ - название буквы X, которое вслед за А. Вайаном и М. Фасмером11 следует признать сокращением слова хпроувимъ (херовимь, хероувимъ), заимствованного из греческого языка (источником для греческого послужило древнееврейское слово с тем же значением). К аргументации такой этимологии добавим удивительное постоянство всех списков Азбучной молитвы Константина Преславского, в котором стих на эту букву всегда связывается с корнем "херувим": Хероувимьскоу мысль и оумь подажь (Сн. II ред.), при этом в одном из списков (VI) в буквенном ряду X опущено,
сливаясь с первым словом стиха, а в другом списке очень показательно сокращение херовьскоу вместо хероувимьскоу (Сн. I ред.)12. В христианской традиции херувим - ангельский чин, символизирующий местопребывание и воспевание "славы божией", вечный дух, созданный творцом, чтобы охранять путь к "древу жизни". Ср. соответствующие контексты: Сотворивъ бо многообразныа доухы вЬчныя... и первое хероувимъ (Житие Андр. Юрод. X в. I, 159); Убоися Б(ог)а сЬддща на Хироувим-хъ (Служ. Серг., л. 112); Херовьскы (!) (то есть по примеру херувимов. - Л. С.) въсхвалдемъ та, тричисльнаго б(о)жьства (Минея 1097 г., л. 112).
ОТЪ - название второй (по греческому образцу) буквы со звуковым значением [о]. Согласно числовому значению глаголических букв, после хтръ, обозначающего 600, следовала буква отъ (700) и далее загадочная буква пе (пт), обозначающая
10 Древнегреческо-русский словарь: В 2 т. М., 1958. Т. II. С. 1719.
11 Фасмер М. Указ. соч. Т. IV. С. 233.
12 Зыков Э. Г. Указ. соч. С. 188.
20
800. Загадочность этой графемы, названной в Московском списке сказания "О письменах" Храбра и отраженной в Мюнхенском абецедарии, в том, что старославянские тексты не зафиксировали ее употребления, а значит, не сохранился глаголический знак под этим именем. Ряд исследователей звуковое значение пе связывают с вариативной передачей лат. £ и греч. р^3, однако этому в большой степени противоречат регулярные реализации соответствующего азбучного стиха со словами печаль, реже - птснь. Ср.: Печаль мою на радость приложи - 26 стих Азбучной молитвы14. С высокой степенью гипотетичности можно предположить наименование этой буквы словоформой печали. Слово печаль в старославянском языке имело значение не только "огорчение, горе", но и "забота". Ср.: отагот-Ьютъ срца ваша... печальми житиискими (Лук. XXI, 34. Остромирово евангелие); и вы беспечальна сътворим (Ассеманиево евангелие, л. 14); По (отъ)врьжении вьсякоа мирьскыя печали (Нестор. Житие Феодосия). Ср. данные О. А. Седаковой: безпечальныи - "не имеющий забот": хоща же васъ безпечальныхъ быти (1 кор. 7, 37). Отсюда термин аскетики беспечалие -"отрешение от мирских забот"15. Азбучное соседство отъ - предлога, имеющего значение избавления, освобождения (ср.: избавить... отъ в-чьныа моукы - Церк. уст. Влад.; искоуплени отъ соуетнаго жития - Прав. метр. Кир.), и пе позволяют реконструировать фрагмент азбучного текста "отъ печали".
ЦИ - употреблялось как вопросительная частица "разв-ь", "ли": Ци не възможенъ от Б(о)га вьсяк г(лаго)лъ (Быт. XVIII, 14 по сп. XIV в.); Да ци диаволъ есть сътворилъ жену, но Богъ (Житие Андр. Юрод. XXXI, 119), а также как разделительный союз "или", "либо": Еда (если. - Л. С.) есть пьсъ ци
лжкавыи б-съ (Житие Нифонта. XIII в. 18); Чьто стонеши, завистьливыи: о своей напасти ци о чюже(м) блазЬ (Пчела. Имп. Публ. б., л. 104).
ЧРЬВЬ - "червь", "червяк": Не съкрываите себЬ съкровищь на земли, идеже чрьвь и тьля тьлить (Матф. VI, 19. Остромирово евангелие); Господь рече: въ дьнь месть въздамь сдержащимъ неправдж в разоум-Ь, тЬхъ огнь не оугаснеть, и червь ихъ не оумреть (Церк. уст. Влад. Синод. сп.). В контексте христианской культуры червь - символ самого ничтожного творения создателя, в полной мере живой еще для человека
13 См.: Иванова Т. А. Старославянский язык. М., 1977. С. 22.
14 Азбучная молитва Константина Болгарского // Записки Русской академической группы в США. T. XXI. New York, 1988. С. 298.
15 Седакова О. А. Церковнославянско-русские паронимы // Славяноведение. 1992. № 5. С. 99.
21
XVIII в. (Ср. известные строки Г. Державина: Я - царь, я - раб, я - червь, я -бог), а также символ бренности плотского начала, земного воплощения.
Итак, при обозначении букв славянской азбуки использованы старославянские слова и словоформы в следующих значениях: азъ ("я") -букы ("письмо, грамота") - вЬдЬ ("осознаю") - глаголи ("говори") - добро ("благо, добро") - естъ ("существует") - жив-Ьте ("живи") - s-ло ("совершенно, в высшей степени") - земля ("мир, земляне") - иже(и) ("но, а") - како ("как?") -людiе ("люди, дети человеческие") - мыслите ("размышляйте") - нашь ("наш, у нас'") - Онъ ("оный, потусторонний, неземной") - покои ("покой, прибежище") - рьци ("скажи") - слово ("речь, заповедь") - тврьдо ("твердое, непреложное, истинное") - оукъ ("научение") - фертъ ("избираемо, избирательно") - хЬръ ("херувимъ") - отъ ("от") - пе ("печали") - ци ("или") -чрьвь ("червь").
При переводе на современный язык голос Первоучителя славян звучит так:
Я грамоту осознаю. Говори: Добро существует!
Живи совершенно, Земля! Но как?
Люди, размышляйте! У нас потустороннее прибежище.
Скажи слово истинное. Научение избирательно:
Херувим, - отрешением печали, - или червь.
Несмотря на жесткую ограничительную схему, заданную количеством слов (26), их начальными буквами и порядком следования большинства из них в греческом алфавите, азбучный текст Кирилла обнаруживает не только глубокое концептуально-философское содержание, но и удивительное совершенство художественного решения.
Творчески преобразуя традиции византийской гомилетики, Кирилл дает свою интерпретацию основ христианского вероучения более всего в жанре проповеднического слова, обращенного ко всем и каждому, кто приобщается к новой письменной культуре. Многократное переключение модальных и субъективных планов в каждом из интонационно-смысловых отрезков
создает эффект своеобразного диалога: азъ втдт - повествоват. план, 1-е лицо; глаголи - побудит/ план, 2-е лицо; добро есть - повествоват. план, 3-е лицо; живтте sтло земля - побудит. план, 2-е лицо; иже(и) како - вопросит.
план16, вне лица;
В использовании вопросительного модального плана прослеживается творческое развитие жанровой традиции византийских катехизисов, где основы христианского вероучения давались в форме вопросов и ответов. 22
люд1е мыслите - побудит. план, 2-е лицо; нашъ онъ покои - повествоват. план, 1-е лицо; рьци слово тврьдо - побудит. план, 2-е лицо; оукъ фертъ: хтроувимъ отъ печали ци чрьвь - повествоват. план, 3-е лицо. Тем самым азбучный "пролог" Первоучителя приобретает внутренний динамизм и напряжение живого ораторского обращения к пастве, впервые вступающей во храм.
Композиция этого своеобразного "благовествования" Кирилла максимально подчинена его художественной идее - осознанию приобщения к грамоте как первого шага в сущностном познании мира.
Начало азбуки - понятие "я", которое логически акцентировано уже в силу грамматических законов старославянского языка IX века, поскольку личное местоимение крайне редко функционировало в роли подлежащего. Азъ ("я") выступает как субъект познания и самопознания, как отправная точка в развитии символических построений. Уже в экспозиции (первом стихе) Кирилл формулирует свою "благую весть" в лаконичной фразе Добро есть!, утверждающей ту высшую ценность христианской культуры, на которую должно быть направлено познание. При этом в контексте азбучного слова добро выступает в предельно расширенном, концептуальном значении: "абсолютное благо", "добро, исходящее от Бога", обязательный атрибут божественного начала (греч. соответствие - ауабои).
Развивая тему индивидуального духовного пути, Кирилл очерчивает сакральную модель мироздания и вместе с тем задает философский размах человеческой мысли и духовному поиску. Мотив смерти ("покоя"), несомненно, возвеличивает жизнь, как бы размыкая земное пространство. "Нервными узлами" художественной ткани напутного слова Кирилла становятся предельно сгущенные образы сакральной поэтики, составившие глобальную антитезу земля (как мир материальный, "живущий", изменяемый) - Онъ покои (как мир идеальный, потусторонний, вечный). Эти полюсы макрокосма, в Котором пребывает отдельная человеческая личность, призваны сформировать в ней чувство мироздания как основу для нравственного выбора.
В гармонии с философским содержанием лирический сюжет поэтического текста развивается в полном отвлечении от пространственно-временных и социально-этнических координат: добро, живтте, зтло, земля, покои - хорошо знакомая разговорно-бытовая лексика дотоле бесписьменного славянского языка насыщается предельно отвлеченным
содержанием опорных понятий христианского вероучения. Так, к примеру, даже слово земля во фразе живпте зпло земля обозначает не то,
23
что дано в физическом ощущении: земля выступает здесь как материальная ипостась божественного мироустройства.
Согласно гносеологическому аспекту христианской доктрины, Кирилл не унифицирует стиль жизни и строй души личности (Душа мыслива же и разумна - Иоанн, экзарх болгарский): пафос индивидуального поиска собственного пути к истине нарастает, чтобы в финале азбучного слова разрешиться изумительно четким обозначением полюсов микрокосма (внутреннего мира человека). Они даны в новой и метафорически более яркой антитезе пластических образов хпроувимъ - чрьвь. Невозможно переоценить мощь и силу символического обобщения, которую вложил Первоучитель в эти образы, отобранные им из множества других поэтических символов византийской гомилетики и литургики для выражения контраста высокого, идеального, вечного и низкого, плотского, бренного. Художественное чутье автора позволяет закончить предельно абстрактный ряд лексики словом чрьвь из конкретно-чувственного вещественного поля с антиэстетическим ассоциативным ореолом как символом всякого конца, противостоящего вечности.
Вместе с тем открытость финала, которая оставляет свободу выбора человеческому разуму и душе, не только обостряет самосознание личности (каждого "аза"), но и соответствует историческому значению азбучного текста как напутного слава Первоучителя к "словенскому племени", перед которым лишь открывается мир письменной культуры.
Реконструкция глаголического азбучного отрывка отъ печали, отсутствующего в кириллическом азбучном именнике, позволяет заключить, что в скупых словах азбуки ее создатель сумел поэтически наметить и путь приближения к высшему началу человеческого бытия. "Отрешением (отвержением) печали" (греч. Лип^) - очень емкий сакральный образ, знаменующий преодоление земных забот и помыслов силой человеческого духа. В евангелии печаль мирская противопоставлена радости общения с вечным, божественным началом: Печаль ваша в радость будетъ (Остромирово евангелие. 10. XVI, 20). См. также: Аште ли да ослаб1зетъ мыслъ огьМЛТВЫ абие начьнеть печаль поядати сРДДе члкоУ(Пандекты Антиоха XI в., л. 62).
Таким образом, в своем сакрально-поэтическом тексте, призванном дать имена первоэлементам новой письменной культуры, Кирилл отобрал самые емкие образы-концепты христианского вероучения: земля, покои, хпроувимь, печаль, чрьвь, - воздействуя не только на разум, но и на чувства человека17 и стимулируя
17 Заметим, что в дешифровке азбуки Н. Ф. Грамматиным полное отсутствие
поэтической струи более всего не удовлетворяло 24
пробуждение личности в ее стремлении к идеалу. Заимствуя из греческого языка систему переносных, метафорических значений этих слов, Кирилл наметил и определил принципы переводческой техники литургических текстов.
Для доказательства поэтической природы азбучного текста очень важно и то, что буквенные имена старшей глаголицы18 легко выстраиваются в структурно и ритмически организованные ряды, и в этой цикличности интонационно-смысловых отрезков трудно усматривать случайность (как это следовало бы из признания в азбучном именнике пословного акростиха известной Азбучной молитвы). Сравним:
Азъ боукы вЪдЪ / Глаголи добро есть // 101010 / 0100110
Жив-те $Ъло земля / Иже(и) како // 0100110 / 10010
Людiе мыслите / Нашь онъ покои // 100010 / 1010010
Рьци слово тврьдо / Оукъ фертъ // 011010 / 1010
Хьроувимъ отъ печали / Ци чрьвь // 001010010 / 10
Анализ формальной (звуковой) стороны этого первого книжно-славянского текста заставляет признать, что его автор творчески использовал не только христианскую поэтическую образность, но и стиховые традиции византийской литургической поэзии.
Интонационно-смысловые отрезки, выделенные нами в азбучном тексте, как правило, маркированы грамматическими формами императива и вокатива. Призванные устанавливать контакт между субъектом речи и собеседником, они обладают зачинательной функцией при построении речи. Как более экспрессивные по своей грамматической природе, они сопровождались более сильными ударениями (иктусами) и были удобным средством выделения начала стиха. Подобный выбор грамматических форм был знаком Кириллу как традиционный принцип несиллабического стихосложения византийских песнопений и славословий, как традиция свободного молитво-словного стиха. Именно такую "систему ритмических сигналов,
А. С. Пушкина, отсюда данная им по контрасту "трагедийная" интерпретация французского алфавита.
18 Разница старшей и младшей глаголицы в основной части (до чрьвь) касается лишь интерполяции буквы под названием дрьвь, которую при дешифровке мы не принимаем во внимание.
25
отмечающих начала строк", установил в церковнославянском и древнерусском молитвословном стихе американский исследователь Кирилл
Тарановский19. Однако первым опытом перенесения ее на славянскую почву, конечно же, было азбучное слово Кирилла. Начальные акценты в его стихах и полустишиях косвенно доказываются наличием "сильных" ударных знамен в аналогичных грамматических началах ирмосов и тропарей, отмечаемых музыковедами при анализе древнейших певческих рукописей, в отличие от статьи - знака наибольшей длительности, которым помечались речитативные окончания строк20. В этой связи очень характерно, что до настоящего времени в русской народной культуре у некоторых конфессиональных групп сохраняется традиция обучения азбуке методом ее
пения21.
С другой стороны, явное "ритмическое дыхание" поэтического текста Кирилла, безусловно, связано и с традицией византийского силлабического стихосложения. С учетом слогообразующей роли редуцированных, плавных сонорных и конечного и, обычной для славянского фонетического строя IX века, азбучный текст тяготеет к 13-сложнику с малоподвижной (после 67 слога) цезурой и постоянной женской клаузулой во всех полустишиях (заметим при этом, что слово земля ранее имело ударение на первом слоге22). Слоговое строение текста Кирилла: 1 стих - 13 слогов (полустишия 6 и 7); 2 стих - 12 слогов (7 и 5); 3 стих - 13 (6 и 7); 4 стих - 10 (6 и 4); 5 стих - 12 (9 и 3) - представляет собой первое творческое использование силлабической традиции византийской духовной лирики на славянском языковом материале. Аналогичную структуру стиха отмечает Роман Якобсон в славянских переработках греческих ирмосов, устанавливая в них более строгое "чередование неравносложных строк с парной группировкой"23, при которой "силлабическая
19 Тарановский К. Формы общеславянского и церковнославянского стиха в древнерусской литературе XI-XIII вв. // American Contribution to the Sixth International Congress of Slavists. Vol. I: Linguistic Contributions. The Hague-Paris, 1968. P. 377.
20 Келдыш Ю. В. История русской музыки. Т. 1. Древняя Русь XI-XVII вв. М.: Музыка, 1983. С. 95.
21 Никитина Е. С. Устная народная культура и языковое сознание. М.: Наука, 1993. С. 29.
22 Колесов В. В. История русского ударения. Л., 1972. С. 51.
23 Jakobson R. The Slavic Response to Byzantic Poetry // XII-e congress des études byzantines. Rapporte VIII. Belgrade-Ochride, 1961. P. 252.
26
мера зачастую приносится в жертву симметричному расположению акцентов в стихе"24.
Замеченная Р. Якобсоном тенденция к попарному объединению неравносложных стихов в сочетании с выдержанной акцентной нормой впервые как осознанный силлабо-тонический принцип проведена именно в азбучном слове Кирилла: так, на силлабическое строение его стихов (13-12-1310-12) наложена акцентная решетка, в которой сумма иктусов двух
полустиший обычно равна 5 - точнее: 6 (3+3); 5 (3+2); 5 (2+3); 5 (3+2); 5(3+2). Нарушения изосиллабизма в 4, 8, 9 и 10 полустишиях, компенсированные их выдержанной акцентной структурой, могут быть объяснены "смысловым экспрессивным курсивом", по выражению П. А. Руднева25, который оправдан идейно-эстетическим замыслом и придает учительному содержанию текста особую риторическую отточенность и ораторский пафос.
Таким образом, обращение к исконному буквенному именнику нашей азбуки, который, к счастью, донесен до нас непрерывавшейся церковнославянской традицией начального обучения грамоте, позволило дешифровать глубокий историко-культурный смысл первого славянского книжно-поэтического текста. Это дало возможность более чем через одиннадцать веков услышать голос величайшего ученого, философа, просветителя и миссионера, подвижническую жизнь которого венчает создание славянской письменности.
Мысль и чувство Кирилла, спрессованные всего лишь в 26 словах буквенного ряда, представили первую поэтическую версию христианской теории познания, открывая неизведанные пути новой письменной культуре. Ее прочные основы были заложены Первоучителем при переводе евангелия (апракос), псалтыри и апостола. Азбучный же "пролог" к чтению и письму направлял деятельность человека в соответствии с четко обозначенными нравственными ориентирами, рассматривая приобщение к грамоте как пробуждение личности, осознающей себя в этом мире.
Именно внутреннее содержание буквенного именника, по всей видимости, и вдохновило ученика и последователя солунских братьев Константина Преславского (Болгарского) на Азбучную молитву, столь популярную во всей Славии. Различные редакции этой молитвы по-своему развивали основные мотивы "напутного слова" Кирилла, но при этом неизменно вводили новый мотив следования Первоучителю:
24 Там же. Р. 254.
25 Руднев П. А. Метр и смысл // Мейука slowianska. Wrodaw-Warszawa, 1971. С. 77.
27
Шьствоую нынЁ по слЁдоу оучителю Имени (его) и дЁлоу послЁдоуя
(I ред., ГИМ, Синод, собр., № 262);
Шествие творд, послоуж(и) оучителю Имени его и дЁлоу последуд
(II ред. Собр. Тр.-Серг. лавры, № 103).
Показателен круг текстов, приписываемых по древнейшей традиции Первоучителю. Среди них "Азбучная молитва" (в рукописи она называется "Пролог о ХристЬ оумЬрьнъ") и "Написание о правой в-рь", которые современными славистами однозначно атрибутируются как произведения более поздние, созданные учениками Кирилла и Мефодия, а также
"Прогласъ к евангелию" - то есть все те оригинальные древнеславянские сочинения, в которых обнаруживается ясное понимание значения письменности ("букъвенного слова") как мощного толчка к духовному перерождению и к культурной жизни "словенского племени". По всей видимости, исконный смысл азбучного текста Кирилла был хорошо понятен первым книжникам, которым представлялась почетной и необходимой задача популяризации и развития намеченных Первоучителем идей, то есть приобщения "словен" к "букъвенному, евангельскому слову" - родство и созвучие этих слов, как показал В. Н. Топоров, стали импульсом для мифологемы словене в "Прогласе" - апофеозе "букъвенного слова", атрибутируемого им Первоучителю26.
По мере развития христианской культуры славян, как это, видимо, и было задумано гением Кирилла, все более углублялась эмблематическая функция азбучного именника. Именно поэтому возрождение исторических корней нашей памяти невозможно без ее осмысления. Забвение исходного, этимологического смысла "азов" нашего повседневного письма значило бы отторжение славянской культуры от ее исторически детерминированной нравственной первоосновы.
Целостный образ бесконечного мира, лаконично поданный Кириллом, был призван сформировать не только мироощущение, но и социокультурный стереотип поведения. Этот стереотип исходит из христианской идеи об истине как процессе движения к ней в рамках индивидуального человеческого бытия.
Именно сакральный смысл, открывающийся в ходе историко-филологического исследования азбучного текста, позволяет
26 Топоров В. Н. "Проглас" Константина Философа как образец старославянской поэзии //
Славянское и балканское языкознание. История литературных языков и письменности. М.: Наука, 1979.
28
значительно полнее и глубже раскрыть замысел автора в начертании начальной графемы глаголицы. Буква азъ требовала особого внимания создателя письменности как по причине важнейшего сакрального значения начала алфавита27, так и в связи со сложностью идеографической передачи дейктического (указательного) слова с его генерализующим типом номинации.
Глаголическое изображение аза (Ф) в исторической славистике обычно интерпретируется как прямой и непосредственный символ Иисуса Христа28, хотя некоторые исследователи не обнаруживают в нем явного сходства с христианским крестом, обращая внимание на низкую перекладину и обязательные ограничительные загибы на ней. По данным И. В. Ягича, начертания аза исследователи пытались связать с греческим (И. Добровский), еврейско-самаритским (П. Шафарик), финикийским ^г. Racki), латино-албанским (Леопольд Гейтлер) источниками29. Вслед за М. Московым акад.
Ю. С. Степанов усматривает в этой букве языческую первооснову - символ божества Тенгри в тюркских рунических письменах, который первоначально представлял вилообразный знак, но постепенно якобы трансформировался в
30
разновидность креста .
На наш взгляд, графическое изображение первой буквы глаголицы - это не только символ Христа (оспаривать такое понимание не имеет смысла, если учесть, что все византийские рукописи, с которыми имел дело Кирилл, обычно начинались с креста, имеющего не менее 5-6 вариантов), но и несомненная идеограмма, изображающая христианскую доктрину мирозданья и духовного развития личности (аза). Космогоническая модель-схема здесь естественно связана с пространственной ориентацией, с понятием верха - низа: поперечная перекладина, ограниченная загибами вниз, символизирует материальное, земное начало, а незамкнутая вертикальная черта - начало идеальное, духовное; их точка пересечения представляет собой символ познающего субъекта (азъ), уподобленного самому Богу, и вместе с тем отправную точку в духовном развитии человека. Характерно
27 Георгиев Е. Указ. соч. С. 124.
28 Наиболее полно об этом см.: Kiparsky V. Tschernochvostoffs Theorie über den Ursprung des glagolitischen Alphabets // Cyrillo-Methodiana. Zur Trühgeschichte des Christentums bei den Slaven 863-1963. Köln: Craz. S. 393-400.
29 Ягич И. В. Энциклопедия славянской филологии. T. III. СПб., 1911. С. 56-95.
30 Степанов Ю. С. Несколько гипотез об именах букв славянских алфавитов в связи с историей культуры // Вопросы языкознания. 1991. № 3. С. 35.
29
при этом, что верхняя часть вертикали не знает ограничений, соответствуя бесконечности (открытости) духовного пространства, а нижняя часть вертикали могла иметь вариант с ограничительной черточкой - как знак конечности земного, плотского начала. Космогоническая схема идеограммы азъ, таким образом, заключает в себе идею единства противоположностей -материального и духовного, земли и неба, человека и Бога. Статичное изображение этого единства сходится в познающем истину субъекте (азъ), ради которого четко расставлены векторы духовного пространства в азбучном слове Кирилла.
Итак, мы понимаем начертание первой и, безусловно, сакральной буквы глаголицы не только как символ Христа, но и как графическую проекцию той концепции божественного мироустройства, которая была заложена создателем письменности в азбучный текст.
Изучение семиотики славянской азбуки в отрыве от целей и задач, стоявших перед Кириллом, вряд ли может быть плодотворным. В этом отношении нам представляется очень искусственной гипотеза Ю. С. Степанова относительно языческой первоосновы начальной глаголической буквы азъ - как в ее крестообразном начертании (сложная трансформация вилообразного символа тюркского божества Тенгри в крест
совершенно не убедительна), так и в исходном значении ее наименования. Вместо общепринятой и хорошо аргументированной этимологии местоимения, восходящего к индоевропейскому корню ego ("я"), Ю. С. Степанов возводит слово азъ к имени готского божества - мифического изобретателя рун31. Сама миссия Кирилла, не говоря уже о догматах его веры, исключает предполагаемый исследователем "общий семантический фон" готского (языческого) алфавита и славянской азбуки, создаваемой для нужд христианской церкви в первую очередь.
Последовательно исторический взгляд на миссию Первоучителя славян Кирилла уже давно должен был привести к признанию концептуально-философских корней его азбуки. То, что до сих пор этого не произошло, объясняется, возможно, тем, что историческая славистика как светская наука и богословская герменевтика слишком "передоверили" друг другу смежную область познания.
Таким образом, благодаря установленной синтагматике буквенного именника, лингвистическое источниковедение пополняется древнейшим датированным текстом, что открывает возможность откорректировать многие вопросы лексики, грамматики, фонетики и даже, возможно, графики древнеболгарского
31 Степанов Ю. С. Указ. соч. С. 32-34.
языка IX века - первого письменно-литературного языка славян. При этом наши доказательства поэтической природы азбучного слова Кирилла расширяют корпус книжно-литературных произведений за счет уникального для этой эпохи текста оригинального характера, который не только позволяет уточнить и расширить представления исторической славистики о составе ранней глаголицы, но и проливает свет на истоки славянской духовной поэзии и зарождение традиций сакральной образности и молитвословного стиха.
В заключение подчеркнем всеевропейское значение великой просветительной деятельности Кирилла, столь ярко воплотившейся в его азбуке. Прорвав догматику "мертвого" триязычия, Первоучитель славян стал за 5 веков до европейского Ренессанса создателем первой в истории христианства независимой национальной церкви, открыв тем самым собственные дороги к христианству, а значит, и письменной культуре всем европейским этносам.
31
