CC BY
41
СКРОМНОЕ ОБАЯНИЕ ДЕТСКОЙ КНИГИ АЛТАЯ Э.П. Хомич
Ключевые слова: детская литература Алтая, литературное детство, взрослая литература, литературный процесс, «литература в литературе», «новая» литература, онтология детства. Keywords: children literature of Altai, literary childhood, adult literature, literary process, «literature in literature», «new» literature, ontology of literature.
Детская литература Алтайского края, являясь частью литературного процесса отечественной словесности, сегодня выглядит достаточно самобытной. Уже можно говорить о некоторой сложившейся картине. Активно осваивая духовные ценности региональной культуры, «большая литература для маленьких» начинает опережать «взрослую» литературу по многим позициям. Это можно наблюдать всякий раз, когда большая литература предпочитает по тем или иным причинам рефлексию и умолчание. В такие периоды детская литература ведет себя очень активно, вызывая к себе острый интерес со стороны взрослой. Доказательство тому многочисленные издания и тиражное их количество, а также конкурсные победы регионального, федерального и международного уровня. Успехи детской литературы настолько убедительны, что создают впечатление о локальности ее пространства. Деление литературы на взрослую и детскую, может быть и условно, но необходимо, мы предпочитаем в этом случае формулу С. Михалкова -«литература в литературе».
Если литературный процесс большой литературы на современном этапе размеренно эпичен, то характер развития детской литературы отличается динамизмом и перспективой жанрового потенциала. «Взрослая» литература, по преимуществу представленная прозой старшего поколения писателей, в большинстве своем воспоминатель-ная, носит ностальгический характер и отдает предпочтение мемуарным жанрам, эссе, а также повестям, написанным в тональности шестидесятников. Как правило, это размышления писателя «о маргинальных началах в любом и каждом», мысли о взаимоотношениях человека с реальностью - романное повествование о жизни, хронотоп которого
предпочитает прошедшее время и топику молодости. Вектор повествования в таком случае направлен вверх по лестнице настоящего, ведущей вниз - в прошлое. Все усилия при этом соединяются для того, чтобы «почистить память». «Время и Пространство - больше нет ничего». «... Взгляд все время направлен назад - обращение к себе прежнему, общение с собой прежним, восхищение собой прежним. ... нынешнего будто и не существует вовсе, будто неведомая рука сначала вычеркнула, а потом и стерла». « Человек имеет право удерживать себя в прошлом», «болеть от душевной неразберихи», «заблудиться во времени». «Навсегда сохранилось убеждение: мимо прошло лучшее, а осталось - что осталось». Приведенные здесь строчки из произведений А. Кирилина передают общее настроение, и ему есть объяснение.
Дело в том, что современный постмодернизм несет в себе множество эмоциональных проблем, среди них особенно звучит остро тема одиночества. В связи с этим обращает на себя внимание название книги А. Родионова - «Одинокое дело мое». При всей многозначности названия семантика одиночества перекрывает другие значения. Оно созвучно словам российского писателя В. Попова о том, что писатель сейчас скорее единоличник, нежели участник литературного процесса. Однако, об одиночестве и «очень личном» пишет сейчас большинство из тех, кто еще пишет. Заметим, что мы не ставим своей задачей описать весь литературный процесс, а приводим, с нашей точки зрения, самые показательные для процесса примеры, которые, как правило, поощрены тем или иным конкурсом.
«Интимизация» (термин И.С. Кона) в литературе порождает в конечном итоге большое число биографических и мемуарных текстов. Стремясь отделить пустое от сущего, автор сосредоточен на проблеме «человек и человеческая жизнь», рассматривая ее в большей части на примере личного опыта. «Личное» делает автора изнутри «причастным жизни ... изнутри ее понимающим». С высот этой позиции формируется эстетическое отношение к герою и его миру. Если обратиться к авторитетам, то известный ученый литературовед М.М. Бахтин задачу художника в этом случае видел в том, чтобы «найти сущностный подход к жизни извне». Пожалуй, уместным будет добавить, что «сущностным подходом» отличилась нынче публицистика, правда, придется повториться в именах авторства, так как мэтры и есть эти авторы. Анатолий Кирилин в строгих рамках публицистики остается верным эпистолярному жанру, как впрочем, во всех жанрах верен он публицистике. Его книга «Письма из страны великого незнания» победила в издательском конкурсе 2012 года. В этом же году писатель стал лауреатом
премии России. Общественный пафос Родионова и Вторушина тоже не остался не замеченным.
В настоящее время в литературе края представительствуют Анатолий Кирилин, Сергей Бузмаков, Александр Родионов, Станислав Вторушин. Если брать во внимание мнение психологов о том, что ностальгия является признаком старости, то, как видим, возраст лауреатов достаточно солидный. И хотя ностальгический характер региональной словесности не противоречит общим тенденциям современной отечественной литературы, а качество литературного материала, казалось бы, подтверждается победами в конкурсах (названные авторы - неоднократные лауреаты региональных и всероссийских конкурсов), прецедент литературного генералитета требует новых молодых имен. И они, нужно признаться, уже появляются. Здесь надо прежде назвать победителя издательского конкурса Александра Пешкова, автора сборника повестей и рассказов «Таежная вечеря», кстати с доминантой темы одиночества. Среди прозаических работ, представленных на конкурс 2012 года, эксперты в качестве перспективных авторов назвали Надежду Митягину и Алексея Денисенко.
Пока «взрослая» литература «грустит и печалится», мы попробуем создать круг юношеского чтения. Полагаю, будет справедливым открыть такой список произведениями писателей, чьи имена нами уже названы. «Литерный на голгофу» Станислава Вторушина, «Письма из страны великого незнания» Анатолия Кирилина, «Одинокое дело мое» Александра Родионова, безусловно, содержат интеллектуальные ресурсы формирования и развития личности. Книги названных писателей и многие из не названных нами книг «взрослой» литературы можно переадресовать юношеству. Заканчивая беглый обзор взрослой литературы, заметим, что «сущностный подход извне» (по М.М. Бахтину) как точку отсчета она теряет. Равновесие литературного процесса сохраняет детская литература, выдержит она и важное для литературного процесса условие: художественное время - это прошлое, настоящее и будущее. Но прежде - настоящее. Имея это в виду, обратимся к литературе юношества или к тем книгам, которые молодое поколение выбрало для чтения самостоятельно.
Предмет нашего интереса составила повесть Юлии Нифонтовой «Не хочу в Нормандию!». Писательница «без страха и упрека» обращается к темам и проблемам «группы риска», будь то наркомания или «невесты по вызову».
«Не хочу в Нормандию!» - вторая книжка прозы писательницы Юлии Нифонтовой. Предыдущая, дебютная («Шиза»), была замечена читателями, отмечена критикой. Для меня достоинство книги, прежде всего, со-
стоялось в том, что при всей черноте темы (речь идет о наркомании), она имеет просветляющий финал. Автор не пугает читателя, не вводит его в состояние ужаса мрачным описанием проблемы и не призывает к незамедлительному искоренению социального недуга. Трезвый взгляд на вещи, понимание сложности проблемы - с одной стороны, природно-женское упование на мудрость жизни - с другой, сохраняет баланс мнений в оценках и анализе непростой ситуации. Важно и то, что повествователь, разделяя позицию писателя, не впадает в крайности, обходит авторитарность и в суждениях императивно не категоричен. Книга получилась спокойной, взвешенной. Книга-предупреждение. Без «педагогических гвоздей». Можно было бы продолжить разговор о первом прозаическом опыте Ю. Нифонтовой, но говорим мы сегодня о другой книге. «Виза невесты», «выйти замуж за иностранца» - темы не надуманные. Их наша, по преимуществу женская, аудитория знает не понаслышке. Во всяком случае, если кто и не был в подобной ситуации, то уж точно проецировал ее на себя. К тому же замужество нигде так не актуально, как в выездной проекции. Грамматическое исключение «уж замуж невтерпеж» в сюжетной ситуации повести становится парадигмой матримониальных отношений персонажей.
Обозначенная тема располагает текст к реминисцентности, к игре ассоциациями. В этом смысле повесть неслучайно открывается реминисценцией, поскольку текст, повторимся, изначально реминисцентен: « обыденное дело - в Париж на уикенд смотаться». На поверхности аллюзия Бориса Шергина: «Возьмите меня в этих хоромах, да и с мостом поставьте среди городу Парижу, где мой миленький живет». Легко угадывается реминисценция «Бесприданницы» А.Н. Островского: «А хорошо с такой барышней в Париж... ». Возможны и другие параллели. Понятно, что такой интертекст разоблачает героиню, поскольку все ассоциации подчеркивают мещанскую мотивацию сюжетно важного поступка. Да и по жанру повесть напоминает мещанский романс. Оговоримся сразу: «мещанин» мы употребляем в житейском значении «обыватель», т. е. житель. По житейски расчетливо раскладывается пасьянс заграничного замужества. Однако героиня прагматичной себя не считает - ведь она возвращается в Россию, и возвращается с нимбом победительницы. В чем пафос победы? - «НЕ ХОЧУ В НОРМАНДИЮ!» «Ты дома и душа на месте!».
Ситуация читается неоднозначно. Казалось бы, высмеивается ложный патриотизм, эквивалентный патриотизму Пышки Мопассана. Но дело в том, что в образе «нищей училки из глубокой сибирской провинции» нет-нет да и выглянет профиль Юлии Нифонтовой, которая, будучи умнее и
тоньше своей героини, тем не менее, оставляет за собой право на сочувствие. Оно и понятно: автору по статусу положено сострадать нашей сестре.
Надежда отыскать хотя бы одного француза, который бы соответствовал идеальной модели принца, - разбилась об быт. Но, тем не менее, только во Францию на пэ-эм жэ хотят попасть дочери совка и внучки постсовковой России, «надеясь обрести нежную любовь в предместье Парижа».
К Парижу, а не к Москве, вопреки классике, прикованы взоры потенциальных невест. «Бегство русских невест за границу приобрело масштабы государственного бедствия». Добавим: и получило криминальный резонанс, что, впрочем, не отбило желания невеститься во Франции. «Запугивают документальными триллерами про маньяков-иностранцев, что, мол, женятся на русских, чтобы всю жизнь потом издеваться. Только бесполезно - пуганые уже».
Одна из мотиваций обозначенного «государственного бедствия» -«Там хоть с голоду издохнуть не дадут». Язык еды в повести - гастрономический код, раскрывающий ментальность героев и их несходство, которое в дальнейшем обречено на конфликтный исход. Нарастает раздражение, углубляется непонимание. Проявляется у каждого своя историческая правда, у каждой правды свой архетип. «Марьяжный интерес» - только фабула, сюжет развивается в диалоговой форме. В повести две ментально-сти, два географических пространства, две национальных кухни, два типа мышления и языкового общения. Конфликт чужое / родное определяет характер отношений и драматизм событий. В тексте достаточно много семиотических кодов, но они, как и мифологический пласт, заслуживают отдельного разговора. Прежде чем пускаться в литературоведческие объяснения, следует заметить, что повествование (в том числе и о том, что едят французы) автор не случайно передоверил героине, сделав это для того, чтобы не путали прототип с персонажем, тем более, автора с писательницей Ю. Нифонтовой. К тому же в этом случае повествование от первого лица освобождает автора от ответственности за прямолинейность высказываний и тенденциозность образа в целом. Поскольку все перипетии сюжета в руках женщины, Франция начинается с кухни. «Если на Родине главной статьей расходов среднестатистического гражданина было и остается - статья продуктовая, то в Европе ...» далее по тексту подобных синтаксических конструкций будет немало. Героине «с последней ступеньки социальной лестницы», на которую поставило ее отечество, контраст в пользу рая виден достаточно отчетливо, как очевидны и «жестокие законы французского застолья», и «эпохального завтрака». У французов есть поговорка: «Характер нации лучше всего проявляется в
трех ситуациях - в политике, в застолье и в постели». По этой схеме и «протестировала» училка из России француза месье. Результат, как говорится, «превзошел все ожидания». Здесь самое время сказать о новом для автора приеме - приеме искажения. Это относится к поиску угла зрения, когда автор выбирает точку отсчета в повествовании, к содержанию повествования, к оценкам и характеристикам героини, к выводам второстепенных персонажей и, конечно, к резюме автора. Относится это и к выше упомянутому тесту. Внимательный читатель успевает заметить, что тестируются и герой, и героиня. Тест провалили оба. «Это как на это посмотреть», - отреагирует проницательный читатель и будет прав, потому что мы имеем пример метода смещений. В этой связи обращают на себя внимание многочисленные пометки в тексте об искажении французского языка. Казалось бы, корректорская деталь, но как «играет» в тексте. Все прежние представления о Франции и о французах оказались иллюзорными и ложными, то есть искаженными.
Оппозиция свое / чужое таким образом организовала диалогическую структуру повести, что возникла на этом уровне амбивалентность повествовательной интонации, одновременно ироничной и серьезной, пафосной и критичной, сердечной и агрессивной. Тон повествования «вибрирует» от патетики к фарсу, изображение «пляшет»: постоянно смещается то в сторону драматического, то в сторону водевильного (эмигрантская линейка образов, описание русской диаспоры, сцены с женихом).
Главное противоречие повести: мотив потерянной Родины и мотив не обретенного рая. Матримониальные отношения переходят в разряд провинциальных. Обычно это периферийная территория текста, где «живут и умирают» второстепенные персонажи. Искомый принц оказался брутальным конезаводчиком (какая проза!), финал - неожиданным и отчасти бытовым.
С поэтикой искажения связаны синтез искусств в изображении реалий и окказионалистическая особенность текста. Мы имеем дело с визуальной прозой. Ее видеомы представляют собой концентрацию смыслов, выраженные графически, они иллюстративно соответствуют высокому статусу текста.
Новая повесть Нифонтовой - особый вид текста. Его видеомы - способ метафорически, изобразительно прочесть текст. Ряд смыслообразов составился знаковыми для Франции поп-артовскими предметами и символами: Эйфелева Башня, дом, фужер с вином, женская грудь. У нас в руках жанровый микс нового времени. Его образующие имеют семантику способов выражения и понимания внутреннего вида homa sapiens и внутрен-
него «я» автора. Нельзя не заметить, что средствами авангарда автор достигает эффекта реальности.
Видеомы визуально выделяются из общего текста повести еще одной особенностью: они напоминают газетные вырезки, что соответствует жанру репортажа. К финалу становится повествовательно очевидным формат отчета или отчетного доклада. Рассказ о «самом удивительном событии» в своей жизни героиня раскладывает как конспект урока, не забывая «во-первых, во-вторых» выделить и заканчивает свой урок выводами «на заданную тему». Само собой разумеется, сделано профессионально, но скучно. Одно слово - училка. И мыслит стереотипами, а они перекрывают все возможные потенции. Очень даже узнаваемый персонаж.
Не думаю, что героиня найдет абсолютную признательность у читателей (да автор и не ставил такой задачи), но то, что книга, раскрывая новые грани таланта писательницы, дает повод говорить о жанровом разнообразии, взаимодействии новых жанров и стилей в литературе Алтая, -факт уже состоявшийся.
История детской литературы показывает, что во все времена юных читателей в большей степени интересует не опыт прошлых лет в литературной интерпретации старшего поколения, а современные реалии, исследование которых должно составлять содержание молодой литературы. Для современного литературоведения актуальным становится стремление выделить прозу о детстве в особый жанр и, определив его структурообразующие признаки, назвать «литературным детством». Детство и Детская Книга есть главные категории детской литературы.
Чтобы выстроить траекторию литературного детства Алтая, нам понадобится небольшой исторический экскурс. Прежде всего, вспомним, что детская литература сравнительно молода в отличие от «взрослой», так называемой, большой литературы, тем более, молода наука о ней. Становление и развитие художественной литературы для детей приходится на ХХ век, когда в центре внимания во всех областях культуры оказывается ребенок, а детская литература рассматривается как социокультурное явление, сопровождающее в обществе развитие детской субкультуры. Не случайно ХХ век получает название «век ребенка»: концепт детства становится культурным феноменом, отражающим картину мира в научной и художественной традиции ХХ века. Художественные тенденции изображения детства получают психологическую и педагогическую нагрузку. До этого литература для детей не являлась собственно художественной - наличествовала литература обучающего и дидактического плана, она определяла пространство образовательного детского чтения. Осмысление дет-
ства как феномена человеческого бытия, наметившееся на рубеже веков, новое отношение к детству в культуре - все это способствует рождению «новой» литературы. В отличие от литературы о детях, отобранной взрослыми для организации детского чтения, в «новой» литературе жизнь ребенка входит в состав концепта «культура», и тема детства рассматривается соответственно как художественный концепт. Так зарождается новый образ детства, растет интерес к ребенку во всех сферах культуры, детство объявляется социальной и психологической ценностью, картина мира ребенка становится объектом научного и художественного исследования. Самостоятельной художественной литературы специального назначения для детского читателя, до этого периода, за редким исключением, повторюсь, не было.
Признание самоценности детства - факт осознания психологии ребенка - предопределил изображение детского мира не логикой взрослого, а мотивацией ребенка. Так на этом этапе формирования и развития детской литературы показательным ее свойством становится психологизм. «Новая» литература ищет новые формы и, осваивая их, расширяет возможности игровой поэтики. В детской литературе, по природе своей весьма подвижной, игровой, освоение новизны происходит заметно и результативно, особенно в периоды социальных перестроек.
Детская литература Алтайского края в ее художественном понимании и профессиональном исполнении обозначится своей самобытностью в эпоху шестидесятников, что связано, в первую очередь, с появлением детских писателей, чей опыт и концепция определят будущее подростковой прозы. Талантливые прозаики Л. Квин («Мальчишечьи тайны»), В. Сидоров («Сокровища древнего кургана», «Слабо!» и др.), А. Киселева («Алтайские робинзоны») вошли в историю литературы как профессиональные детские писатели. Алтайская робинзонада - важный фактор, определяющий детскую литературу края.
В ряду произведений литературной «оттепели» особое место занимает проза Льва Квина. «Мальчишечьи рассказы» писателя - своеобразный метатекст, онтология детства, в которой автор выступает в роли «доверенного лица» своих персонажей, «достоверно записавшего истории героев с их собственных слов, с краткими пояснениями и толкованиями без единой капли выдумки».
Детская литература в годы реформ отмечена преодолением со стороны отдельных писателей тотальной педагогики и лакировки действительности. Как правило, такие писатели были критически настроены к идеологемам этих лет - «воспитание правдой», «коммунистическое воспитание» - парадигма «счастливое детство» перестает быть общим прави-
лом. Лев Квин - в числе тех, кто отказался сочинять облегченно развлекательные произведения. Писатель отказывается также от схемы героического ребенка, от изображения страданий детей на войне и в условиях тыла, а именно такое направление характеризовало лучшие повести и рассказы послевоенной литературы: «Иван» Ю. Богомолова, «Юрка Гусь» Ю. Козлова, «Живи, солдат» Р. Погодина и др. Для Квина, напротив, важно было уйти от трагической темы и помочь детям адаптироваться к мирной жизни. Его мальчишки верны идеалам, преданы мечте, честны в дружбе. Вырастая «из шинели» Гайдара, Квин не отказывается от традиций учителя, чье литературное влияние отразилось на его прозе аллюзиями войны, реминисценциями «Школы» и «Судьбы барабанщика», но при этом он не поэтизирует романтику пионерской жизни, не увлекается военной атрибутикой - это станет приметой другого не менее интересного писателя - В. Крапивина. Герои Квина находят иные источники героизма, преимущественно приключенческого характера. В пошаговом развитии литературы пионерского возраста выйти из общих рядов, чтобы найти свой ритм, пожалуй, без преувеличения можно считать поступком. Подростковая проза, например, А. Лиханова направлена в те годы на формирование «школы мужества», в этой парадигме можно рассматривать весь тематический блок «ребенок и война». Квин отдал предпочтение «школе выживания». Писательская концепция сопротивления стандартам обяжет его сосредоточиться на своеобразии детского мира и детской души. Главный библиотерапевтический эффект при этом достигался романтикой повседневности: в реальной и каждодневной жизни его героев всегда находился повод стать робинзонами новой действительности, позиционируя себя искателями приключений. Таким образом складывалась линия психологически достоверного изображения детства в его самоценности.
В список авторов книг, адресованных подросткам, следует включить имя Владимира Свинцова - писатель внес существенный вклад в детскую литературу, обогатил ее опытом познавательной и приключенческой прозы. Главная тема его творчества - мир животных, главная художественная особенность - анималистическая поэтика. «Мальчишечьи» книги Свинцо-ва составили «школу взросления», опыт которой продолжает работать в современной детской лиьтературе.
«Большая литература для маленьких» на Алтае как явление заявляет о себе в более позднем времени в сравнении с «взрослой». Поэзия детства исторически представлена творчеством Василия Нечунаева и Валентины Новичихиной. И это не просто констатация факта, если вспомнить борьбу с гендерным адресом, когда на корню уничтожали обозначения «книга для вас, девочки», «мальчикам, будущим адмиралам». С Нечунаевым и Нови-
чихиной мы связываем тендерный дискурс регионального литературного детства. А главное: Нечунаев и Новичихина - пример позитивного детского писателя с гедонистическим отношением к миру и бережным - к психике ребенка. Безусловно, этими именами не исчерпывается весь литературный процесс, но в значительной степени он формировался под влиянием их творческих поисков. Влияние это и сегодня заметно. Убедиться в этом пытливый читатель может, читая «Большие тайны маленьких людей» О. Такмаковой, книги Л. Акимовой, Е.И. Бовиной и др.
Пройдя определенный путь развития, детская литература Алтая вошла в XXI век, имея сложившуюся жанрово-стилевую систему. Представленные жанры и стили дают повод говорить о тенденциях формирования школы и направления. Во-первых, сложился корпус профессиональных детских писателей. Это не отдельно существующие отдельные писатели или детские от случая к случаю, а целевая категория писателей, пишущих специально для детей. Они испытывают потребность в детском адресате и в анализе детства. Авторскую интенцию на потенциального читателя наука о детстве считает важным фактором, определяющим детскую литературу. Почти каждый второй писатель брался за создание детского текста (начиная с патриарха алтайской литературы М.И. Юдалевича), и случалось, что отдельные произведения стратифицировались как детская литература, но не всем удавалось задержаться в детской литературе. «Детским писателем надо родиться», - любил повторять В.Г. Белинский. Фраза стала хрестоматийной, ее часто повторяют, но что она означает по сути - никто еще внятно не сформулировал. Это, должно быть, так же трудно, как трудно быть детским писателем.
Как показывает анализ, детская книга на сегодня имеет разнообразную тематику, экспериментальную поэтику, подвижную жанровую карту, а также примеры оригинального жанрового взаимодействия и мифологию повседневной жизни. «Настроенные» на детское мировосприятие, современные детские писатели творчески осваивают приемы игровой поэтики, продвигают сюжетные ходы в диалоге с воображаемым детским читателем. Находок в «большой литературе для маленьких» достаточно, не заметить их нельзя. Это ритмико-интонационное разнообразие и серьезно-ироничная афористичность стихов В. Нечунаева, поэтика эпистолярного жанра и приемы интеллектуальной игровой поэтики в творчестве А. Никольской, объемность образного строя и детские неологизмы в поэзии В. Новичихиной, повествовательная техника освоения пространства между миром детей и взрослых Е. Ожич. В случае указанных примеров адрес детской книги выверен с учетом возрастных и психологических особенностей адресата, дидактически корректно выдержан. Во-вторых,
обозначились новые имена и, естественно, появились новые издания. Среди них дебютная сказка-повесть «Егорка и Змей Добрыныч» Юстасии Тарасавы представляет собою своеобразный алтайский текст. Книга, соединившая два плана - сказку и реальность, занимательна по сюжету и патриотична по пафосу, поскольку сделана на местном материале. В художественном исполнении здесь представлена и картография (например, карта Змеиногорского района), и история села, и описание ландшафта алтайской деревеньки Усть-Порозихи, жителям которой посвящена книга. Она выдержана в критериях художественности, как с содержательной стороны, так и с оформительской. Рисунки, выполненные художником Александром Маркиным, органично «вписались» в поэтику книжки о Змее Добрыныче, характер которой во многом определил синтез искусств. Здесь важно заметить, что мы говорим о книге, эстетическое понятие о которой шире, чем понятие «литературное произведение». Феномен детской книги заключается в том, что она детская по своей природе, то есть соответствует модели детского мышления и речи. Она создается в расчете на определенную возрастную категорию читателей. Возраст книгочея, особенности его восприятия определяют характер психолого-педагогической направленности книги и тех педагогических задач, которые адресуются взрослому читателю (педагогам, родителям и воспитателям).
Предметная область современной отечественной книги значительно изменилась и расширилась. Ее репертуар отличает многоаспектность, однако главным остается знакомство детей с окружающим миром. Современная книга Алтая дает возможность говорить о ней, как о серьезном явлении нашей культуры, а это сам по себе позитивный факт общей культуры в целом.
Книги Юстасии Тарасавы, адресованные интеллектуальному читателю интеллектуальным автором, стимулируют жить в режиме активного саморазвития и противостоять современной эпохе тотального развлечения. В этом контексте современно проявляет себя функция воспитания читателя - назидательно, но с тактом гуманной педагогики. Педагогическое участие автора в воспитании читателя проявляется не навязчиво и реализуется художественно тонко, без «лобовой атаки».
Тему малой Родины Юстасия Тарасава продолжит в книге о сырном мальчике и о защитниках большой Родины расскажет в книге «Просыпаемся мы». Образы несут в себе подтекст хитросплетений реальной действительности, художественный мир (реальный и фантастический), создает свою сказочную/нереальную реальность. Такова, в частности, природа сказки «Путешествие Маленького Вулканоежки». Показательна маленькая
«подробность» книг Тарасавы - все они имеют посвящения, то есть все ориентированы на конкретного адресата, а это «обстоятельство», в свою очередь, определяет не только тематический аспект, но и диалогичность его содержания, что обеспечивает «собеседность» и «завороженность» повествовательного тона. Очень важно: книга воспитывает читателя-труженика, приучая его работать со справочным аппаратом, обращаться к энциклопедическим источникам. Сказка получилась и семейная, и учебная, и познавательная. Новые сказки переосмысливают традиционные сказочные образы и включают их в контекст общечеловеческих, остро современных проблем. В случае со Змеем Добрынычем мы имеем полное перевоплощение известного сказочного персонажа, которому в новом для него качестве сопутствует добрая ирония.
Подход к детству с позиций культурологических и литературоведческих расширил жанровые возможности детской литературы. С одной стороны, ее сердцем становится сказка, с другой, сказочная традиция «переживает» своеобразное преломление. Произошла трансформация жанра, появились наджанровые и жанровые модификации. Другими словами, выросла культура жанра. Однако, достигая актуальности, сказка утрачивает чистоту и подлинность жанра, что в науке о детстве рассматривается как следствие бытования произведений «в форме сказки»: повесть-сказка, сказочная история, сказка-посвящение и даже сказка-роман. В результате снизилась самоценность сказки, но остался смысловой потенциал и сохранилось нравственное ядро.
Жанровое преломление рождает новые формы сказки. Барнаульская писательница Ирина Цхай работает, например, в жанре философской сказки. «Сказки для маленьких и больших» - авторская редакция подзаголовка не только обозначает адресата, это принципиальное авторское уточнение жанра. В каждой жанровой картинке заключен определенный смысл, имеющий афористическую форму выражения. Притчевая интонация складывает слова в маленькие философемы. В них - мудрость взгляда, мягкая назидательность, житейский совет.
Ирина Цхай - состоявшийся детский писатель, у нее есть имя, есть читатели. Среди них - как юные, так и взрослые. Двухадресность является в этом случае показателем качества детской книжки, которая сегодня востребована широкой читательской аудиторией. Сказка Ирины Цхай - посредник для того, чтобы говорить на темы, созвучные нашей душе, она обращена к чистому и восприимчивому детскому началу каждого человека. Авторские сказки Цхай имеют жизненные основания, в них «зашифрованы» человеческие истории. Как афоризмы и философские высказывания они обладают психотерапевтическим эффектом. Удивительная полифония
взрослого и детского языка делает произведения автора взрослой литературой для детей. Поэтому они интересны не только детям, но даже детям. Предмет как главный герой в сказках сборника «Поющая радуга» - обычный предмет в необычном внутреннем измерении. Так, например, обыкновенный унитаз может петь при определенных обстоятельствах или не петь от смущения, а чайник может свистеть или не свистеть по деликатности. Оставаясь предметами социального мира, они ведут себя в нем как сказочные персонажи. Есть меж ними при этом какая-то особая «одушевляющая связь», атмосфера дружественности и хорошей компании, а в целом есть магия поэтики повседневности. И, напротив, поэтические образы переселяются из мира фантазий в мир прозаических реалий и постигают прагматический смысл человеческого поведения и общения. Ожившие вещи и предметы способны действовать самостоятельно.
Жанровое своеобразие сказок объясняет во многом синтез искусств, являющийся основополагающим принципом поэтики «Поющей радуги». Музыка, живопись, лепка как составляющие игровой поэтики, ее формообразующие - кредо автора-художника. Мировоззрение художника определило разноцветье книжки, а это в свою очередь определило психологические предпосылки сказкотерапии. Читатели детского возраста очень любят иллюстрировать тексты сказок Ирины Цхай. Цхай не просто писательница, она - творец, создатель книги, которая является предметом искусства - артефактом. Аналогов в литературном детстве Алтая нет.
«Стильное перо» - так отмечен дебют Елены Ожич («Как я ничего не ела», «Города, которых нет»), автора жанра «педагогического фэнтези». Описание как прием в произведениях Елены Ожич рассчитано на сильное эмоциональное воздействие, соответствующее силе чувства, вложенного в него автором, который «шифрует свой родительский опыт в надежде, что он будет полезен еще кому-то». Причудливая логика мыслей и поступков своих персонажей, мгновенная смена их настроений, поэзия детских неологизмов - все это мастерски передано писательницей.
Как уже было замечено, сегодня в детскую литературу пришли интересные художники слова и графики, живописцы. Иллюстрации художников соответствуют высокому статусу детского текста, подчеркивают эстетическую самостоятельность каждой отдельной детской книги. В числе художников детства Ольга Матушкина, Тамара Плотникова, Лариса Рябинина, Елена Абдуллаева, Елена Черныш, Александр Маркин. Воспитательный дискурс детской книги, изданной на Алтае, нашел свое оригинальное воплощение в синтезе искусств писателя и художника.
Последние пять лет - особенно интенсивный период в развитии детской литературы края. Своеобразной вехой в открытии новых авторов и
нового слова детской литературы исследователи региональной литературы называют 2008 год. Он отмечен повышением общественного престижа литературного творчества в области детской литературы, появлением детских книг, литературно грамотно, в соответствии с критериями, предъявляемыми к детской книге, оформленными. Так, визитной карточкой детской книги Алтая стали произведения, подготовленные к изданию Анной Никольской. Яркие и живописно оформленные, большинство из них - это книги-победительницы многочисленных конкурсов, в том числе, международных. Среди них прежде других следует назвать серию книг о собаках, их оригинальные сюжеты концептуально близки произведениям о животных известного алтайского прозаика Свинцова, наставника и вдохновителя писательницы. Повесть Анны Никольской «Кадын - владычица гор» вошла в Каталог рекомендательной литературы для российских школьных библиотек.
С именем молодой писательницы связано библиотерапевтическое направление детской литературы Алтая. Ее книга «По Зашкафью кувырком» занимает достойное место в ряду книг, адресованных детям с ограниченными возможностями. Среди них известные и «коронованные» критикой произведения современной детской литературы: «Палатные рассказы» Николая Назаркина, «Класс коррекции» Екатерины Мурашовой, «Мальчик, которому не больно» Альберта Лиханова» и др. Секрет успешности молодого алтайского автора, на наш взгляд, состоит в авторской мобильности, в удивительном писательском чутье к современным направлениям. Тенденция только еще формируется, а Никольская ее уже освоила. Так, например, появилась «нестрашная книга о страшном». «Энциклопедия чудищ» - пример детской книги-оберега, она исцеляет детей от страхов и профилактирует их фобии. Библиотерапевтический эффект ге-донистичен по результату. Роскошно оформленное издание, литературно грамотный текст, веселые интерпретации нечести и многих ее представителей, абсолютное чувство юмора, интеллектуальные развивалки - все это завораживающе действует на юных читателей. Звуко и цветообразы, их полисемантическая насыщенность, содержательность фольклорных форм и удачные сюжетные ходы - находки автора и свидетельство творческого роста. Качественные иллюстрации соответствуют, прежде всего, смыслу произведения и служат раскрытию авторского замысла, что имеет принципиальное значение: без изобразительного текста любая детская книжка - слепой текст.
Творчество детской писательницы Никольской - особая страница в истории литературного детства, перевернувшая все представления о региональной детской книге, она сняла провокационные вопросы прессы о
том, есть ли в Алтайском крае детская литература и литературный процесс как таковой.
Вот чего точно нет на Алтае, так это детской драматургии. Надежды на ее появление дают рукописи участников издательского конкурса. Драма - трудный жанр, но жизненно необходимый как зрелищное театрализованное действие, тем более, когда есть краевой театр кукол «Сказка», который, кстати будет заметить, тоже терпеливо ждет, когда на него обратят внимание. Название театра и его вид, что внешний, что изнутри, явно вошли в противоречие.
Завоевание современной детской литературы в том, что она создала прецедент феномена детской книги Алтая. Успешное участие в конкурсах позволило ей занять свое достойное место на литературной карте России. Что не менее важно: был создан читательский резонанс, который вызвал интерес к литературе Алтая, читабельной в лучшем смысле этого слова, а потому востребованной. Все это способствовало разгерметизации культурного пространства края. «Детское радио» России сделало несколько радиоспектаклей по книгам Тарасавы и Ирины Цхай, книги Никольской издаются на нескольких языках, одна из них хранится в библиотеке английской королевы, другая включена в Каталог рекомендательной литературы для российских школьников. Кроме того, детские тексты составили исследовательский интерес для филологов, литературоведов, историков литературы и учителей-словесников, а значит, стали фактом литературного образования.
Казалось бы, детскую литературу заметили и отметили не только на региональном уровне, но и на международном. В четвертом международном конкурсе имени Алексея Толстого - три наших лауреата - Сергей Бузмаков, Константин Филатов, Анна Никольская. Декларируя любовь к ребенку, внимание к его внутреннему миру, каждый из писателей нашел свое слово в изображении его внутреннего мира. Дождавшись признания, литература детства получила пополнение: издательский конкурс-2013 открывает для ее читателей новые имена - Е. Бызова, С. Матюшенко, А. Остапов.
Достигнутые успехи не снимают потребности в изучении современного процесса в детской литературе, в создании детской драматургии и подростковой поэзии, а также в формировании новой детской книги и современных эффективных способов ее продвижения.
Литература
Вторушин С.В. Избранное. Барнаул, 2012.
Квин Л.И. Мальчишечьи тайны. Барнаул, 1956.
Киселева А.Н. Алтайские робинзоны. Новосибирск, 1951.
Кирилин А.В. Письма из страны великого незнания. Барнаул, 2012.
Кирилин А.В. Избранное. Барнаул, 2012.
Нечунаев В.М. Воробьиные качели. Барнаул, 2012.
Никольская А. Кадын - владычица гор. М., 2011.
Никольская А. Валя offline. Барнаул, 2012.
Никольская А. По зашкафью кувырком. Барнаул, 2010.
Никольская А. неСтрашная энциклопедия чудищ, юдищ и бук М., 2012.
Нифонтова Ю.А. Шиза. Барнаул, 2009.
Нифонтова Ю.А. Не хочу в Нормандию! Барнаул, 2012.
Новичихина В.А. Планета детства. Барнаул, 2010.
Ожич Е. Как я ничего не ела. Барнаул, 2011.
Родионов А.М. Одинокое дело мое. Барнаул, 2012.
Сидоров В.С. Сокровища древнего кургана. Барнаул, 1983.
Тарасава Ю. Егорка и Змей Добрыныч. Барнаул, 2009.
Цхай И. Поющая радуга. Барнаул, 2011.
