CC BY
310
УДК 821.113.4.09Андресен+821.111.09Диккенс
М.Л.Купченко
Сказка Г. Х. Андерсена «Снежная Королева» и роман Ч. Диккенса «Большие надежды»: опыт сравнительного анализа
Многие исследователи творчества Ч. Диккенса неоднократно упоминали о его дружбе с Г. Х. Андерсеном и их внутренней близости. Однако до сих пор не было серьезного изучения их взаимовлияний. Даная статья посвящена анализу влияния сказки Андерсена «Снежная королева» на роман Диккенса «Большие надежды». Поразительный сплав сказки и реальности в романе Диккенса усиливал реалистическую типизацию образов, придавая многим из них символический смысл. Герои Диккенса представляли собой некие параллели к образам сказки Андерсена: Пип - Герда, Эстела - Кай, мисс Хэвишем - Снежная королева, разница лишь в том, что герои Диккенса - люди и, следовательно, могут страдать, осознавать свои ошибки и меняться, что ярко проявилось в образах мисс Хэвишем и Эстеллы.
Ключевые слова: Чарльз Диккенс, Ханс Кристиан Андерсен, христианские духовные ценности, психологическая эволюция личности, идея духовного возрождения личности
Marina L. Kupchenko
The fairy tale by Andersen «The Snow Queen» and the novel by Ch. Dickens «Great expectations»: the essay of comparative analyses
Many specialists in Dickens's creative work mention his friendship with Andersen and their inner closeness. But nobody has yet seriously studied their mutual influence. This article is devoted to the analyses of the influence of Andersen's fairy tale «The Snow Queen» upon the novel «Great expectations» by Ch. Dickens. The astonishing integrity of a fairy tale and reality in the Dickens's novel magnifies the realistic manner of typification of his personages, giving to many of them symbolic sense. Some personages of Dickens's novel are parallels to the images of Anderson's fairy tale. That is Pip - Gerda, Estella - Kay, Miss Havisham - The Snow Queen, the only difference is: the personages of Dickens are people that is why they can suffer, realize their mistakes and change as one an see in the histories of Miss Havisham and Estella.
Keywords: Charles Dickens, Hans Christian Andersen, Christian spiritual values, psychological evolution of a personality, idea of spiritual resurrection of a personality
Роман «Большие надежды» был закончен Ч. Диккенсом в 1861 г. и обычно считается произведением, открывающим последний период творчества писателя. Касаясь этого периода, критики часто подчеркивают «развитие и закрепление детективного жанра»1 в последних романах писателя. Видимо этим стоит объяснить тот факт, что эти романы Диккенса, несмотря на некоторые попытки последних десятилетий, до сих пор остаются недостаточно исследованными литературоведами. Вместе с тем следует отметить, что в настоящее время отмечается явное повышение интереса как отечественных, так и зарубежных исследователей именно к последним произведениям великого романиста, в том числе и к роману «Большие надежды». Это работы К. и Ф. Ливисов, Стоуна, Б. Харди, Д. ван Гента, Н. Ларри, А. Герарда, Г. Стюарда, Н. П. Михальской и др. В этих трудах роман Диккенса рассматривается на фоне и в сопоставлении с произведениями крупнейших европейских художников слова этого перио-
да, близких Диккенсу по духу и мироощущению. Чаще всего роман сопоставляют с произведениями В. Гюго, Ф. М. Достоевского и О. де Бальзака. Мотив «утраченных иллюзий» особенно привлекает исследователей, что, безусловно, вполне справедливо. Однако в этом списке явно не хватает имени еще одного выдающегося писателя, которое хотя и упоминается иногда литературоведами в связи с творчеством Диккенса, но никогда влияние его на Диккенса не анализировалось столь глубоко, чтобы провести между их произведениями непосредственные параллели. А эти параллели, безусловно, существуют, ибо если говорить о художественных произведениях наиболее близких роману Диккенса «Большие надежды» и оказавших на него бесспорное влияние, необходимо в первую очередь вспомнить сказку Г. Х. Андерсена «Снежная королева», написанную в 1846 г.
О дружбе Диккенса и Андерсена, об их внутренней близости, об их переписке писали уже не раз. Но до сих пор не было попыток
изучения взаимного влияния этих писателей, а анализ такого рода представлял бы собою значительный интерес, ибо взгляды обоих писателей на мир, на проблемы становления и сохранения личности в современном обществе, на перспективы социального развития во многом совпадали. Но, если Андерсен изображал окружающий жестокий и безрадостный мир в сказочном, превращенном и даже опоэтизированном виде, то Диккенс, как правило, изображал его в реалистических тонах, хотя и ему не была чужда сказочная, поэтическая форма, которая проявлялась не только непосредственно в сказках («Рождественские рассказы»), но и в больших реалистических полотнах его романов, где сказочные образы воплощались то в удивительных, гиперболизированных сравнениях (вспомним хотя бы замороженные блюда на праздничном столе в честь крестин Поля, которые заледенели от холода, исходящего от мистера Домби), а то и в самой структуре художественного образа. Роман «Большие надежды» представляет в этом смысле значительный интерес, ибо в его художественной ткани сказочные метафорические гиперболы лишь оттеняют и фантастическое, истинно сказочное строение некоторых художественных образов, и даже частично фантастический сюжет. Поразительный сплав сказки и реальности, созданный Диккенсом для усиления реалистической типизации образов, для более яркого раскрытия потрясающей бессмыслицы, жестокости и антигуманности общества, в котором он жил, становится характерным художественным приемом его романов второй половины творчества, причем тенденция эта все усиливалась по мере того, как гас его социальный оптимизм.
Повесть Андерсена о волшебном зеркале, искажающем мир, зеркале, где все доброе и прекрасное превращается в злое и уродливое, зеркале, извращающем даже самую природу человека, - это повесть о трагической, но закономерной дегуманизации современного ему общества. Вспомним, что осколки волшебного зеркала попадали людям в глаза и сердца, шли на очки и оконные стекла. Человек с осколком в глазу начинал замечать в каждой вещи лишь дурные стороны, а сердца от этих осколков превращались в лед. Через осколки, вставленные в оконные рамы, «не стоило смотреть на своих добрых друзей»2, - а сквозь очки из зеркала тролля не стоило пытаться «смотреть на вещи более зорко и судить о них вернее»3. Каю попали два осколка: один в глаз, другой - в сердце. Поцелуи Снеж-
ной королевы довершили злое дело: сердце Кая умерло для жизни, и занимался он отныне только «ледяной игрой разума»4, пытаясь сложить слово «вечность». Андерсен неслучайно называет занятие Кая «ледяной игрой разума»: разум без сердца мертв и античеловечен, философия холода, т. е. современного мира, убивает людей. Спасти человека способна лишь Любовь. Ее великую силу и олицетворяет в сказке Герда. Недаром финка говорит о ней: «Сильнее, чем она есть, я не могу ее сделать... Ее сила - в ее сердце, в ее милом, невинном детском сердечке»5. Слезы Герды -слезы Любви, растопили ледяное сердце Кая, возродив его к жизни, а собственные его слезы, вызванные раскаянием и любовью, уничтожили осколок зеркала, засевший в глазу. Так Кай, забыв о своей «ледяной» мечте стать Господином Вселенной, вновь стал Человеком, способным страдать, чувствовать и сочувствовать, сопереживать, качества, необходимые человеку, чтобы не только стать истинно гуманным, но и истинно свободным. Неслучайно именно тогда льдинки сами собой складываются в заветное слово, делая Кая господином самому себе и как бы подписывая ему вольную. И строки старого гимна:
Розы цветут. Красота, красота!
Скоро узрим мы младенца Христа!
открывают героям свой истинный смысл, который Андерсен видит в человеколюбии, милосердии, любви к ближнему, гуманизации общества, где Христос и христианство являются, прежде всего, символом идеальных человеческих отношений. Так старый латинский девиз: «Amor vincit omnia» приобретает в сказке Андерсена новый гуманистический смысл. Писатель пытается придать ему не только общечеловеческие масштабы, но и масштабы социальной утопии, прямо сближаясь в своих выводах с выводами, которые делал в своих произведениях Диккенс.
В чем же конкретно проявляется близость «Снежной королевы» Андерсена и «Больших надежд» Диккенса? Общности одной лишь идеи недостаточно для того, чтобы говорить о непосредственном взаимовлиянии этих произведений. Однако если мы проанализируем всю систему художественных образов «Больших надежд», то столкнемся с удивительной близостью образной системы сказки Андерсена и романа Диккенса. Прежде всего - это ледяное сердце Кая, окончательно замороженное поцелуями Снежной королевы. Ближайшая
аналогия, которую мы вспоминаем в «Больших надеждах», - это ледяное сердце Эстел-лы, превращенное в камень мисс Хэвишем. Эстелла - красавица, чье сердце умерло для любви, для жизни, точнее, не умерло, а сознательно убито, заморожено. Кажется, что в глазах ее тоже осколки зеркала тролля: весь мир Эстелла видит в искаженном свете, даже не подозревая о том, что существует такое чувство, как любовь, что люди могут мучиться и страдать. Доставлять окружающим страдания - радость для Эстеллы. Она тоже хочет стать Госпожой Вселенной, хочет царить, но ее царствование может приносить людям лишь горе и слезы. Научить Эстеллу плакать, страдать, любить - значит спасти ее. Именно эту задачу и ставит перед собою Диккенс. Часто пишут о том, что Диккенс переделал конец «Больших надежд» под влиянием совета Э. Бульвера-Литтона, который опасался, что отсутствие традиционного «happy end» вызовет разочарование читателей и снизит интерес к роману. Но при этом совсем не учитывают, что Диккенс - большой художник, который практически никогда не шел на поводу у публики, а если и менял свои замыслы, то обычно имел к тому более серьезные основания, чем пожелания литературных мещан (термином «литературный мещанин» здесь определяется, конечно, не сам Э. Бульвер-Литтон, а тот средний английский читатель, от имени которого Бульвер обращался к Диккенсу). Ф. Р. и К. Д. Ливисы справедливо замечают в своей книге «Диккенс-романист», что мысль Диккенса «создала правильное именно в силу своей логичности решение проблемы того, как закончить без сентиментального хэппи-энда, но удовлетворительно „закруглив" все темы»6. Тема возрожденного Кая - это как раз та самая тема, которая и звучит на последней странице «Больших надежд». Пип встречает новую Эстеллу, познавшею горе, страдания, слезы, причиною которых столь часто бывала она сама, Эстеллу, способную любить. Много раз за годы страданий и разлуки с Пипом Эстелла вспоминала его, вспоминала те слезы, которые когда-то сознательно вызывала у других, даже не понимая, как бесчеловечно она поступает, и эти воспоминания, равно как и собственные несчастья, понемногу растопили и заставили оттаять ее сердце. Научившись страдать, она стала понимать и чужие страдания, сопереживать им. Таким образом, Пип сыграл в отношении Эстеллы ту же роль, какую Герда сыграла в отношении Кая.
Но, если между образами Кая и Эстеллы можно провести прямую аналогию, то в от-
ношении образов Пипа и Герды эта параллель не столь однозначна. Собственно, роль Пипа аналогична роли Герды лишь в отношении Эстеллы и то в весьма ограниченных пределах. Это связано с тем, что и сам Пип стал в какой-то момент жертвою «троллевского волшебного зеркала». Новое видение мира захватывает Пипа постепенно, не сразу, более того, оно оказывается, к счастью, не очень прочным, и Пип довольно быстро преодолевает его опасные последствия, излечиваясь от него, как от тяжелой болезни. Но это видение на какое-то время все же овладело Пипом, и он вдруг стал чувствовать себя джентльменом и стыдиться своих старых друзей оттого, что они недостаточно образованы и немодно одеты. Его новый взгляд на Джо действительно напоминает адерсеновские слова о том, что через оконные стекла из зеркала тролля «не стоило смотреть на своих добрых друзей». Мир денег преображает человеческое зрение, заставляя видеть дурное там, где нормальный человеческий глаз увидел бы подлинную человечность, доброту и высокую нравственность. Именно это и происходит с Пипом, когда он выздоравливает не только от лихорадки, но и от того «осколка зеркала тролля», которое засело у него в глазу. Мир снова приобретает для него нормальные пропорции, и снова самыми высокими мерилами нравственности и доброты оказываются для Пипа Джо и Бидди, ибо именно они выполняют в романе функцию Герды - носительницы любви по отношению к Пипу.
Интересен и образ мисс Хэвишем. Еще Т. И. Сильман отмечала в своей книге о Диккенсе, что «криминально-авантюрная атмосфера романа усиливается еще сказочным элементом»7, а атмосфера той части романа, где речь идет о мисс Хэвишем, «в значительной мере напоминает атмосферу какой-нибудь из сказок Андерсена, где герой попадает в таинственный замок, в котором живет старая волшебница и прекрасная, но жестокая прин-цесса»8. Вспомним портрет мисс Хэвишем. В этом портрете обращает на себя внимание обилие белого цвета. Мисс Хэвишем одета в подвенечное платье, белая фата, белые чулки, белые башмаки, один из которых вот уже двадцать лет лежит на столе возле ее руки, белые венчальные цветы и ко всему этому -белые, совсем седые волосы. И, несмотря на то, что «белое давно уже перестало быть белым, потеряло белизну и блеск, поблекло, пожелтело», что «невеста поблекла так же, как ее венчальные одежды и цветы», а платье, некогда сшитое «на стройные формы молодой
девушки, теперь висело, как мешок на ее фигуре, представлявшей собой кости, обтянутые кожей»9, именно мисс Хэвишем - Снежная королева «Больших надежд». Да, Снежная королева Андерсена была молодой красавицей, а в лице мисс Хэвишем остались жить одни лишь глаза, и следы былой красоты едва угадываются в этом изменившимся за годы страданий лице, но властность и жестокая холодность - вот те отличительные качества, которые делают ее злой, а точнее бессердечной волшебницей.
Вспомним, что Снежная королева летала «белить» кратеры Везувия и Этны, заявляя, что «это полезно для лимонов и вино-града»10, и давала Каю играть со льдинками, чтобы развивать его ум. Мисс Хэвишем тоже совершает нечто подобное. С одной стороны, Эстелла играет с Пипом не столько для забавы, сколько с целью научиться лучше терзать человеческое сердце, так как, поскольку ее сердце, благодаря поцелуям мисс Хэвишем, превратилось в ледяное, у нее нет основания считать, что сердца других людей могут быть иными. Разбивать чужие сердца - вот чего требует мисс Хэвишем от Эстеллы. С другой стороны, губить снегом и льдом молодые зеленые побеги любви, этого весьма теплолюбивого растения, - вот вторая задача мисс Хэвишем. Именно ради этого она приглашает к себе в дом простого деревенского мальчика, рассчитывая отравить его зрелищем Эстеллы, а потом, проверив на нем ее злые чары, заплатить ему за услуги, сделав его подручным кузнеца, и припорошить снегом золота и презрения тоненькие ростки любви, выросшие в его сердце.
Однако, в отличие от Снежной королевы, мисс Хэвишем - человек, причем изначально она такая же жертва бесчеловечности, как и Кай. Следовательно, она не может быть абсолютно и безнадежно мертва для жизни. Главную задачу своего творчества Диккенс видел именно в пробуждении и оживлении человеческой души и совести. Заставить героя осознать свои ошибки - вот главный и решающий момент на пути регенерации его героев. У Снежной королевы Андерсена не могло быть подобных перспектив, ибо она была символом холодного, бездушного общества, тогда как безвинно наказанная мисс Хэвишем безмерно богаче Снежной королевы, ибо, будучи человеком, она могла понять свои ошибки и искупить их. Осознание это приходит к мисс Хэвишем горьким и страшным путем, но именно муки совести, как казалось, давно в ней умершей вместе со всеми
другими человеческими чувствами, кроме тщеславной жажды мести, заставляют ее признать, что она украла у Эстеллы «сердце и на место его вложила кусок льда»11 (характерно, что Диккенс и сам ипользует образы и метафоры Андерсена!). Именно они заставляют мисс Хэвишем броситься перед Пипом на колени и умолять его написать когда-нибудь под ее именем: «Я ее прощаю». И то, что Пип прощает мисс Хэвишем, без конца повторяющую в бреду: «Что я наделала!», показывает, что в конце пути Диккенс преображает свою Снежную королеву в страдающее человеческое существо, вновь научившееся сострадать другим и таким путем получившее ответное право на сострадание, человеческое участие и прощение, что подчеркивается еще одной параллелью между сказкой Андерсена и романом Диккенса. В начале сказки Кай говорит бабушке и Герде, что он посадит Снежную королеву на печку и она растает. Но эта задача Каю не под силу, ибо Снежная королева сильнее его: она всесильная идея мира, в котором ему предстоит жить. В отличие от нее мисс Хэвишем сама в конце своей жизни случайно падает в пламень камина, проходя таким путем в романе символическое очищение огнем. Полученные ожоги, приведшие ее, в конце концов, к физической смерти, содействуют возрождению ее души. Именно теперь, испытывая физические муки, она лучше понимает прошлые душевные страдания Пипа. В пламени камина сгорели не только пожелтелые подвенечные одеяния Снежной королевы романа, но случилось то, чего никогда не могло случиться со Снежной королевой сказки: она ожила. И Пип сыграл в этом процессе возрождения не последнюю роль, ибо среди жадных и своекорыстных людей, именовавших себя ее родственниками, мисс Хэвишем не увидела никого, кто сострадал бы ей как страдающему человеческому существу. Это истинное сострадание и сочувствие она нашла лишь в бывшем деревенском мальчике, которого сама заставила когда-то тяжко и безвинно страдать.
Снежная королева растаяла. Чары сказки распались. Жизнь жестокая и милосердная, в зависимости от того, поняли ли герои ее главную истину, заключающуюся, по Диккенсу, в том, что счастье - категория, имеющая и нравственный аспект, что нельзя ограничить мир лишь собственным благополучием, но нужно попытаться сделать и окружающих хоть немного счастливее, эта жизнь вступает в свои права и оказывается сильнее сказки. Она побеждает не только сказку о бессердечной
фее, но и печальную реальность жестокого и холодного мира и поет вечный диккенсовский гимн во славу умного и любящего сердца. И этот гимн тоже сближает роман Диккенса со сказкой Андерсена.
Если рассмотреть понятие художественного влияния в широком смысле, не только как влияние отдельных образов или эпизодов, но и как восприятие духа и идей произведения, то такого рода взаимовлияние между Андерсеном и Диккенсом проступает еще ярче. Это связано не только с аналогичными проблемами, выдвигаемыми эпохой и получившими у столь различных внешне, но близких по внутреннему восприятию мира художников аналогичное разрешение, но и близостью самого типа их талантов. Сказка, похожая на жизнь, или сказочная аллегория и жизнь, сгущенная до неправдоподобно-сказочных концентраций, как бы взаимодополняют друг друга, создавая не только грандиозное по-
лотно современной жизни, но и пытаясь предложить собственные варианты и перспективы ее изменения и улучшения.
Примечания
1 Сильман Т. И. Диккенс: очерк творчества. Л., 1970. С. 308.
2 Андерсен Х.-К. Огниво: сказки и истории. М., 1974.
С. 96.
3 Там же.
4 Там же. С. 118.
5 Там же. С. 116.
6 Leavis F., Leavis Q. Dickens the novelist. New York, 1970. P. 263.
7 Сильман Т. И. Указ. соч. С. 314.
8 Там же. С. 315.
9 Диккенс Ч. Собр. соч.: в 30 т. М., 1960. Т. 23. С. 62.
10 Андерсен Х.-К. Указ. соч. С. 118.
11 Диккенс Ч. Указ. соч. Т. 23. С. 423.
