CC BY
38
Андрей Валерьевич МОРОЗОВ,
студент факультета права Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», победитель Всероссийской студенческой юридической олимпиады 2015 г., секция «Сравнительное право»)
СИСТЕМА СУДОВ КАК ГРАНЬ ГОСУДАРСТВЕННОГО СУВЕРЕНИТЕТА: ВЫЗОВЫ КОНВЕРГЕНЦИЙ ПРАВОВЫХ СИСТЕМ НА ПРИМЕРЕ СОЕДИНЕННОГО КОРОЛЕВСТВА
В статье проводится анализ проблем эволюции судебной системы Великобритании в контексте трансформации теории и практики государственного суверенитета в стране.
Ключевые слова: право, система, суд, Великобритания, суверенитет.
MOROZOVA. V.,
student the faculty of law National indovinello University "Higher school of Economics", the winner of the Russian student legal Olympiad 2015 section "Comparative law")
THE SYSTEM OF THE COURTS AS A FACET OF STATE SOVEREIGNTY: CHALLENGES OF THE CONVERGENCE OF LEGAL SYSTEMS BY THE EXAMPLE OF THE UNITED KINGDOM
In the article the analysis of problems of evolution of judicial system in the UK in the context of transformation of the theory and practice of state sovereignty in the country.
Keywords: law system, court, Britain's sovereignty.
...и всиживущии на земли ни во чтоже вменишася; и по воли Своей творит в силе небесней и в селении земнем: и несть, иже воспротивится руце Его и речет Ему: «что сотворил еси?»
(Дан. 4:32)
Ибо если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы.
(1-е Коринфянам 11:31-32)
нализ проблемы суверенного государства продолжает оставаться актуальной научно-исследовательской задачей, по меньшей мере с XVI века, © А. В. Морозов, 2016 # Жкогда термин был собственно концептуализирован и наречен конкретным
^ jУНИВЕРСИТЕТА Система судов как грань государственного суверенитета: ^i^i^J
! -У имени o.e. кутефина(мгюА) вызовы конвергенции правовых систем...
информационно-семиотическим содержанием в корпусе работ французского философа политического толка Жана Бодена1. Предложенный им концепт суверенитета во многом политизирован и нуждается в четком осознании тех задач, которые преследовались мыслителем.
Изыскания Бодена послужили логическим ответом на ситуацию столкновения во Франции того периода (как в целом и в Европе) многих правопорядков, источниками коих являлись монархи, Ватикан в лице папы Римского, Император Священной Римской империи, феодалы разного рода, свободные города, что вкупе с полным отсутствием веротерпимости, начинающимся процессом реформации и не прекращающимися войнами сюзеренно-вассальной природы, подносило раздираемую юрисдикциями страну к порогу гражданской войны. Провозглашая ценностно-нагруженный лозунг о том, что тирания несомненно лучше гражданской войны, Жан Боден усматривает в монархе ту силу, которая может и должна предотвратить кровопролитие и политический хаос. На короля умозрительно налагается статус «суверена», где «суверенитет» определяется как «абсолютная постоянная власть, которую римляне называют величием (достоинством)... означающим высшую власть повелевать»2. Примечательно, что само слово «souveraineté» существует во французском языке в значениях господства, верховенства, верховной власти.
В понимании Боденом суверенитета ( как, впрочем, и государства) прослеживаются явные переживания римской традиции, выраженные в устойчивых реминисценциях на государство как союз семей (домохозяйств), сознанный по их же подобию; на власть суверена, подобную господству квирита-paterfamilias. Явно прослеживаются отсылки к становящимся популярными в то время идеям ограничения произвола власти естественным правом, невмешательства публичных организаций в дела семьи, дифференциации власти и управления, что, казалось бы, подобно массовым допустимым исключениям из общего правила, с натягом вписываются в теорию суверенитета Жана Бодена. Тем не менее предложенные философом атрибуты проблематизируемого явления, выраженные в единстве, абсолютной невозможности деления прерогативы с иными субъектами властвования, принципе исключенности конкурирующих органов, стоящих над суверенной властью или рядом с ней, перекочевали в современную дефиницию понятия, традиционно обозначаемую как независимость во внешних и верховенство во внутренних делах.
Будто бы пророчески Боден предопределил процессы грядущие: кризис всеобъемлющего влияния церкви и исчезновения церковных юрисдикций, распад Священной Римской империи, сопровождавшийся укреплением монаршей власти и последовательной борьбой с феодальной аристократией. «Лоскутная ^
Европа» за XVII—XVIII века преображается в сторону появления устойчивых è
территориальных границ, за каждой из которых скрывается определенная мо- m
<
>
1 Речь в первую очередь идет о труде «Шесть книг о государстве» (Les six livres de la République), изданном в 6 книгах в Париже, 1576, а в 1586 году переведенном непосред- □ ственно автором на латинский язык в несколько измененном виде, что, кроме всего про- î чего, ставит необходимость лингвистического и содержательного сравнения двух неиден- ^ тичных текстов Бодена.
2 Bodin Jean. Les six livres de la République. — à Lyon: de l'impr. de Jean de Tournes, 1579.
и
1 X
УЧЕНЫХ^Ъ
нархическая династия, объединившая вокруг себя титульную нацию, целенаправленно конструированную в плоскости мнимой истории и в устойчивых культурных самоидентификациях, отсылающих нас, в свою очередь, «различении друга и врага3» Карла Шмидта.
Так, в XVIII веке наступает эпоха « национальных государств» в тех сущностных проявлениях, которые мы сегодня привыкли видеть их безусловными атрибутами. Суверенитет же становится неотъемлемым на первый взгляд качеством государства, приобретшего, правда со временем, множество идеологемно нагруженных содержаний, выраженных в теориях «общественного договора», доктрине «народного суверенитета» Руссо, идеях эпохи Просвещения.
Определяемый изначально Боденом как власть скорее одного лица, суверенитет со временем превратился во власть одного политического субъекта, будь то парламент (доктрина «парламентского суверенитета» в Англии), народ, либо абстрактное государство-«Левиафан», юридическое тело короля. Можно заметить, что суверенитет наполняется все новыми содержаниями, дополняемыми устойчивой связью с понятием государства, и превращается в термин не только дескриптивного характера, но и прескриптивного. С изменением самого государства в сторону его всеобщности и функциональной универсальности, с одной стороны, развитием в пространстве политических практик идей либерально-демократического, естественно-правового и социалистического толка, растут и требования, предъявляемые к государству — с другой, что в контексте появления либеральных демократий и конституционных монархий, ограниченных прежде всего действующим правопорядком, вновь ставит вопрос о том, кто же есть суверен и на сколько он суверенен. Так происходило разрастание проблематики изнутри.
Во многом ответ на этот вопрос попытался дать немецкий юрист и политический теоретик Карл Шмитт, связав личность суверена с таким кризисом правопорядка, когда легальные институты государства не действуют, и находится диктатор, берущий на себя ответственность управлять там, где закона нет, т.е. воспроизводить правопорядок законов, но уже на основе собственной воли4. Однако возникает логичный вопрос: кто является сувереном в отсутствии подобного диктатора: либо сам правопорядок, либо тот, кто этот правопорядок учредил (точнее его сакральный довлеющий символ, олицетворенный в правопорядке), либо таковой отсутствует вообще (т.е. мы вынуждены признать, что суверенитет не является имманентным качеством государства или связан лишь с ситуацией гибели прежнего государства и образованием нового5).
Проблематика, исходящая «извне», тесно связана с процессами, обратными тем, что привели к появлению государств в известном нам качестве: процессы глобализации и экономической интеграции, формирование мирового рынка,
Шмитт К. Политическая теология. М. : Канон-Пресс-Ц, 2000.
Шмитт К. Диктатура: от истоков современной идеи суверенитета до пролетарской классовой борьбы / пер. с нем. Ю. Ю. Коринца ; под ред. Д. В. Скляднева. СПб. : Наука, 2006.
Во многом эта же линия прослеживается и в работе Джорджо Агамбена «Homo sacer. Чрезвычайное положение», где суверенитет и законотворческий «беспредел» государства, выраженный в его абсолютной власти, связывается именно с ситуацией чрезвычайных положений и раскрывается в них.
)УНИВЕРСИТЕТА Система судов как грань государственного суверенитета: 2С/
! -У имени o.e. кутеФина(мгюА) вызовы конвергенции правовых систем...
региональных и глобальных политических объединений военной или экономической направленности — все это сопряжено с делегированием национальными государствами части своих полномочий в сторону международных организаций, появлением институтов экономического и правового контроля (международные суды, ЕЦБ, МВФ, ООН). Международное право, военно-политические союзы, мировые финансовые биржи, транснациональные корпорации — все эти явления сформировали повестку для дискуссии о размытии суверенитета в том качестве, в котором мы его понимали до последнего дня, так как международные обязательства в общем и такие радикальные институты, как «обязанность защищать6» в частности, приводят к сущностным противоречиям в модусе «независимости во внешних делах», а конвергенция национальных правовых систем и признание примата международного права — к противоречиям в модусе «верховенства в делах внутренних».
Необходимо отметить, что до сих пор нет ясности относительно четкой дефиниции понятия суверенитета. До сих пор не существует единого научного дискурса, позволяющего прийти к общему знаменателю дискуссии, так как многие, исходя из глубоко ориенталистских посылов, отказывают в суверенитете сообществам, по их мнению, не удовлетворяющим условию «достаточной цивилизованности», а иные же ограничиваются вообще фактом международного признания, что вообще смахивает на казуистику и сводит научную проблематику к выяснению факта признания/непризнания международным сообществом. Однако, считая задачу частичного определения границ последнего выполненной, вижу необходимым перейти к непосредственному предмету данной работы, сузив площадку анализа различных граней государственного суверенитета до определенно-институциональной.
Во многом разночтения трактовок суверенитета связанно с неопределенностью вокруг государства, что выражается в попытках вывести дискуссию о природе государства за рамки дискуссии о суверенитете. На мой взгляд, подобное обречено на провал, ибо мы рискуем либо оказаться перед лицом персонификации, как это происходит у Бодена или Шмитта, либо в условиях визуализированной аб-страктизации, подобно представителям теорий «общественного договора» или неомарксистам. В этом смысле мне видится необходимым сперва взять наиболее универсальное и позднее определение государства, как например, данное в конце ХХ века американскими культурологами, понимающими государство как «независимую централизованную социально-политическую организацию для регулирования социальных отношений, существующую в сложном, стратифицированном обществе, расположенном на определенной территории и состоящем из двух основных страт — правителей и управляемых, где отношения между этими слоями ^ характеризуются политическим господством первых и налоговыми обязательства- ^
ми вторых, при том что эти отношения узаконены разделяемой, по крайней мере т
<
>
The responsibility to protect — принцип, определяющий суверенитет как обязанность и
санкционирующий вооруженное вмешательство международного сообщества в дела су- ^
веренного государства в том случае, если на его территории происходят массовые пре- □ ступления против человечества и собственного народа, отраженный в Доклад Комиссии
ООН по вмешательству и суверенитету и в Резолюции Совета Безопасности ООН 1674, Е
28 апр. 2006 г. УЧЕНЫ.
3/2016
>
6
частью общества, идеологией, в основе которой лежит принцип реципрокности7». Данное определение, включившее в себя сразу ряд общепризнанных концептов, наследует, во-первых, традицию снятия противопоставлений государства и общества (с чем, впрочем, не согласись бы М. Олсон и Р Нозик, как и другие представители либертарианской традиции), во-вторых, выделения в государстве управляющих, что отсылает нас и к классовой борьбе, и к теории элит, и к сторонникам бюрократической организации, в-третьих, выводит за рамки дискуссии о протогосударстве. принцип реципрокности в основе налоговых отношений, вероятно, будет поддержан далеко не всеми, хотя он здесь является ключевым, но это уже предмет совершенно иной исследовательской работы. «Независимость и централизованность» системы, несомненно, связывается с суверенитетом. Дело в том, что государство как политико-правовая публичная организация, требует соблюдения единственного условия своего существования: отсутствие конкурирующих публичных организаций, и не допускает противоречий данному условию — в этом смысле оно и независимо. Таким образом, закрепление суверенитета именно за государством в его институционально-организационном единстве снимет множество внутренних противоречий умозрительной конструкции и позволит предпринять структурно-функциональный анализ.
Возвращаясь к основам и вспоминая Бодена, следует отметить, что философ связывал суверенитет (и деятельность государства) с исполнением ряда функций: изданием законов, адресованных всем гражданам и учреждениям, решением вопросов войны и мира, помилованием, назначением магистрантов, действием в качестве высшего суда в последней инстанции. Строго говоря, расширение тех институциональных функций, которые теперь вкладываются в деятельность государства, выводятся из тех пяти, что были обозначены еще Жаном Боденом. Мне бы хотелось предметно иллюстрационно рассмотреть феномен суверенитета в контексте актуальных ныне вопросов глобализации и трансформации в связи с этим национальных правовых систем, выраженных в конвергенции и дивергенции, в той грани суверенитета, которую Боден определяет как деятельность в качестве высшего суда.
В качестве первой и ярчайшей иллюстрации преступно было бы не обратиться к опыту самой загадочной, сложной и многоликой правовой системе, обитающей в Туманном Альбионе, родине семьи Общего права. Часто об Общем праве говорят «право судей». Традиции прецедентного права, согласно которым суд творит закон в процессе, применение и толкования статутов — правовые явления, сложные во многом для понимания юристов-представителей иных правовых культур. В Великобритании на протяжении тысячелетия создавалась сложная и самобытная, автономно развивающаяся система, где писаные законы переплетаются с неписаными традициями, а принципы процесса порой общеизвестны, но нигде не отражены. Так или иначе, мы имеем дело с правовой системой, в которой возможно наиболее полно отражена независимость суда. Это утверждение было бы верным абсолютно, если бы в систему координат исследователя не вмешивалась бы часть этой системы, именуемой высшими судебными инстанциями Великобритании, а правовая система государства не состояла бы из трех правовых систем (Англии, Северной Ирландии и Шотландии), таящих в себе массу казусов и противоречий, столь же древних, сколь и само право.
7 Claessen H. J. M. 1996. State // Encyclopedia of Cultural Anthropology. Vol. IV. New York.
)УНИВЕРСИТЕТА Система судов как грань государственного суверенитета:
! -У имени o.e. кутеФина(мгюА) вызовы конвергенции правовых систем...
На сломе второго и третьего тысячелетий Великобритания вступила на путь евроинтеграции, что сопровождалось для государственных структур рядом мер по универсализации рыночных механизмов, стандартов социального обеспечения и, среди прочего, масштабными реформами в области правовой сферы. После долгих сомнений, исканий, проб и ошибок Соединенное Королевство приняло сложное, но поворотное решение встать на путь евроинтеграции и инкорпорирования норм Европейской конвенции, признания примата толкования последней со стороны Европейского Суда по правам человека, оптимизации собственной судебной практики в сторону ориентации на решения ЕСПЧ.
В 1975 году было рассмотрено первое дело по апелляции гражданина Великобритании в Страсбургском суде. До принятия Акта о правах человека в 1998 году Великобритания выступила в Страсбургском суде в качестве ответчика 97 раз, проиграв при этом половину дел8. В связи с этим выяснилось массовое расхождение норм британского законодательства с Европейской конвенцией, которые не могли быть нивелированы судами, не имевшими права применять конвенционные нормы, не прошедшие процедуру инкорпорации в правовую систему. В связи с этим Палата лордов, на которую были возложены вопросы адаптации норм европейского права к системе Общего права, неоднократно выступает с законодательными инициативами (первая из которых состоялась в 1977 году) по принятию Биллей о правах человека, которые последовательно отвергались консервативной партией ввиду радикальной и неумолимой позиции Маргарет Тэтчер, считавшей инкорпорацию европейских институтов нарушением целостности британского Обычного права и ущербом суверенитету9. Кроме того, здесь возникал вопрос национальных юрисдикций. Ввиду действия в ЕС верховенства «европейского права» над правом национальным, при расхождении этих норм суд должен применять право ЕС. Договором при этом предусмотрено, что ввиду сложных ситуаций национальный суд может обратиться в Суд Европейских сообществ за разъяснением, и последнее будет иметь преюдическое значение для решения дела по существу. То есть право обращения превращается в обязанность, особенно в случае рассмотрения дела, не подлежащего обжалованию (например, в Суде Короны или Палате лордов). Европейский Суд же по правам человека, не являясь судом высшей инстанции по отношению к судам национальных государств — членов Конвенции, не может заниматься конституционным контролем, судебным надзором, отменять решения судов в качестве апелляции, приостанавливать действия закона, давать указания к изменению писаного права или к иным юридически значимым последствиям в императивном порядке — абстрактный контроль для него не свойственен вообще. Однако, рассматривая жалобы, связанные с нарушениями Европейской конвенции на индивидуальном
"0
Так, широкий общественный резонанс получили дела «Санти Тайме против Соединенного у Королевства» 1979 (закон 1981 года «О неуважении к суду» появился именно в связи с ним)
и «Макмиллан и др. против Соединенного Королевства» 1995; они даже были включены в ^ Сборник «Европейского суда по правам человека».
«Некое новое декларирование прав понадобилось лишь потому, что закрепленные на бумаге конституции европейских стран оказались неспособны гарантировать свободы лич- □ ности так же эффективно, как Конституция Соединенного Королевства... Мы можем делать Ы все, что не запрещено законами. В европейском же понимании. реальные права, гаран- ^ тированные государством» // Тэтчер М. Искусство управления государством. М., 2003. УЧЕНЫ
8
9
или межгосударственном уровне, поданные против стран — участников Конвенции, и признавая нарушение прав того или иного заявителя, ЕСПЧ может установить и факт того, что подобное нарушение носит массовый характер в стране-ответчике и вызвано системной проблемой. В таком случае ЕСПЧ может направить государству-ответчику предписание принять меры по исправлению недостатка в действующем законодательстве. В свете Устава Совета Европы страна-ответчик подпадает под надзор Комитета Министров Совета Европы, контролирующего исправление норм внутреннего права или судебной практики с оглядкой на консультативные заключения о толковании Конвенции о защите прав человека и основных свобод, по вопросам, не связанным с рассмотрением дел и на судебную практику ЕСПЧ — в случае неисполнения подобное государство рискует потерять членство в Совете Европы.
Таким образом, деятельность ЕСПЧ по нормоконтролю, будучи добровольно-принудительной по отношению к странам — участникам Конвенции, сопровождается фактом того, что пока ни одна страна не отказалась от исполнения решения или рекомендаций ЕСПЧ в полном объеме. В этом смысле отношения высших судов Великобритании и европейских судов четко регламентированы. Проблема же заключается в том, что Европейская конвенция верховенством закона не обладает, а решения, к примеру, Страсбургского суда носят убеждающую силу. Ввиду неудачных же попыток Палаты лордов провести Билли о правах, уже Суд после произнесения в 1996 году лордом Бингхэмом речи о том, что, не взирая на статус Англии как «страны-пионера» в декларировании прав человека, нужно «иметь мужество» обращаться к Европейской конвенции и практике Европейских судов, действуя в духе Конвенции, а не против него, сформулировал новое правило толкования, по которому в случае толкования статутной нормы и возникновении юридической неопределенности или выявления факта противоречия Европейской конвенции, парламент намерен принять статут, соответствующий Конвенции. После победы в 1997 году на парламентских выборах лейбористской партии кабинет Тони Блэра приступил к полномасштабной конституционной реформе, в которой нам наиболее интересна судебная часть. Взяв окончательный курс на евроинтеграцию, Правительство вдобавок к уже имеющемуся шквалу критики получило еще и обвинения относительно сущности судебной системы вообще. Ведь по европейским стандартам факт присутствия высших судебных инстанций в законодательной (Апелляционный комитет Палаты лордов) и в исполнительной (Судебный комитет Тайного Совета) абсолютно противоречил принципу разделения властей, что в какой-то степени было справедливо. К тому же стояла проблема сложной иерархии судебной системы, где высшие суды с одной стороны, не были стеснены ранее принятыми решениями, с другой — их решения не обладали силой обязывающего прецедента и по отношению друг к другу. В купе с несоответствием европейских норм британским это породило кризисную ситуацию в системе права.
И вот в 1998 году принимается Акт о правах человека, инкорпорировавший в систему британского законодательства 2-12 и 4 статьи Европейской Конвенции и три статьи Протокола №1 с оговоркой, что нормы должны быть применены согласно их истолкованию в практике Страсбургского суда — позиция Палаты лордов была отражена. Следует отметить, что принятие данного акта вовсе не означало отказ от гарантий свободы, издавна существующих в английской непи-
^ jУНИВЕРСИТЕТА Система судов как грань государственного суверенитета: 20I
! -У имени o.e. кутеФина(мгюА) вызовы конвергенции правовых систем...
саной конституции; по мнению И. Лавеленда, акт лишь дополняет их требованиями международной системы защиты прав и свобод личности10. Особо следует отметить принятие в рамках акта «Декларации о несоответствии», заложившей основы конституционного контроля судами действий законодателя. Речь идет о том, что если судья в ходе рассмотрения дела заключает расхождение нормы национального права с нормой права европейского, он должен сделать все, что в его силах, для истолкования нормы в соответствии с Конвенцией — в противном же случае судья принимает «декларацию о несоответствии», где констатируется, что норма, по его мнению, нарушает требования Конвенции. Суд, таким образом, отказывается от применения этой нормы, а законодатель обязан в этом случае рассмотреть создавшееся противоречие и разрешить его. Хотелось бы отдельно отметить, что английская доктрина отвергает конституционную деятельность судов, так как это считается нарушением «парламентского суверенитета» — «английские суды в принципе не обладают полномочием рассматривать юридическую действенность английского статута», да и сама норма не прекращает своего действия, а лишь обязывает Парламент к своему пересмотру, тогда как в практике конституционных судов Европы и ВС США норма либо отменяется, либо блокируется, но, тем не менее, тут явно прослеживается тонкий юридический механизм конституционного контроля, не имеющий аналогов в других странах.
Впервые действие этой нормы было продемонстрировано Палатой лордов, и правительство было вынуждено исправить закон, что было, как указывают английские юристы, воспринято « важнейшим моментом в развитии конституции»11. В связи с появлением института контроля законности административных актов (judicial review) Палата лордов расширила понятие «ошибок в компетенции», квалифицировав их как действия «ultra vires»12; установила правовые критерии рассмотрения таких дел. Апелляционный комитет прежде всего провозгласил свое право пересматривать собственные же прецеденты. Кроме того, ординарные лорды обозначили необходимость расширения рамок судебного толкования, выйдя за рамки буквального толкования смысла текста, по выражению лорда Симондсона, являвшееся «беззастенчивой узурпацией законодательной функции»13 — согласитесь, довольно странно слышать это от законодателя. По-слереформенная работа палаты оказалась невероятно эффективной, а по некоторым оценкам — самой эффективной из верхних палат парламентов Европы, но сохранялось главное противоречие — нахождение в составе Палаты лордов судебной инстанции, даже несмотря на сделанное в 2000 году лордом Бингхэ-мом от лица всех судебных лордов заявления о том, что они берут на себя отныне и впредь обязательство воздерживаться от дебатов по законопроектам, и это правило зачастую исполнялось. Так или иначе, правительство Тони Блэра ^
выступило с решением продолжить конституционную реформа верхней палаты, ^
лишить ее судебных полномочий и создать новую высшую судебную инстанцию. m
Новый проект был построен на основании полной преемственности Апелляци- j
>
LovelandI. Constitutional Law, Administrative Law and Human Rights. Oxford, 2006. □
Allen M., Thompson B. Constitutional & Administrative Law. Cases & Materials. Oxford, 2005.
Й
Аналог института превышения полномочии. Loveland I. Constitutional Law, Administrative Law and Human Rights. Oxford, 2006. УЧЕНЫ
онного комитета палаты лордов и Верховного суда; в 2005 году был принят Акт о конституционной реформе (Constitutional Reform Act), а в 2009 начал функционировать Верховный суд, персонифицировано полностью заимствовавший состав судебных лордов, равно как и все принципы судопроизводства с вкраплениями, правда, интересных новшеств институционального плана; связи с другими судебными органами оставлены без изменений.
Результатами конституционной реформы 1998—2005(9) годов в Соединенном Королевстве можно считать подведение национального правопорядка в его конституционном, прежде всего, аспекте под требования ценностей и стандартов европейской правовой системы: инкорпорация Европейской конвенции, признание примата Европейской судебной практики, поворот в сторону статутного закрепления конституционных обычаев, нарушение доктрины «парламентского суверенитета» в пользу соблюдения принципа разделения властей — все это явственно показывает произошедшую конвергенцию национальной системы права Великобритании и Европейского Союза. Можно ли в этом случае говорить о суверенности государства Великобритании при сохранении институциональной независимости ее судебной системы, однако с учетом ее содержательной трансформации в сторону переориентации на правопорядок другого государства? Не является ли сам факт признания судебных решений Европейских судов и подписания Европейской конвенции отказом от собственного суверенитета?
Другая грань конституционной реформы, реализованная в региональных актах 1998 г. о Шотландии, Северной Ирландии и Акте об управлении Уэльсом и логически продолжившей тенденцию «Европы регионов» (волны регионализма, охватившей ряд европейских государств), — деволюция, затронувшая не только полномочия легислатур Северной Ирландии, Шотландии и Уэльса, но и компетенции высших судов частей Соединенного Королевства, создает любопытную для нас ситуацию уже внутри правопорядка самого Соединенного Королевства. Так, примечательно, что Верховный суд Северной Ирландии, практически полностью дублирующий Высокий суд Лондона, выступает нижестоящей инстанцией к Верховному суду Великобритании, что справедливо и для Верховного суда Шотландии, за тем исключением, что последний, согласно реформе 1998 года, стал второй и последней апелляционной инстанцией по уголовным делам, что само по себе, как минимум противоречит Боденовской трактовке суверенитета, однако в среде конституционалистов лишь аккуратно говорят о преобразовании Соединенного Королевства в «квазифедерацию»14. В то же время легализованный в Северной Ирландии и Шотландии референдум, решающий, согласно Human rights act, среди прочего, вопросы отделения частей от Соединенного Королевства, — институт, несвойственный для многих федераций (закрепляется лишь за типизируемыми как «мягкие»). Является ли сама возможность выхода частей из состава единого государства признаком суверенитета — вопрос сложный, однако законность референдума определяет однозначно не сама часть. Так, правовое обеспечение референдума, расширение компетенций судов и легислатур субъектов Соединенного Королевства привели к необходимости институционального решения споров, связанных с их разграничением и контролем. Эту
14 Hazell R. The Continuing Dynamism of Constitutional Reform // Parliamentary Affairs. Oxford, 2007. Vol. 60. № 1.
^ jУНИВЕРСИТЕТА Система судов как грань государственного суверенитета:
! -У имени o.e. кутеФина(мгюА) вызовы конвергенции правовых систем...
функцию стал исполнять Судебный комитет Тайного совета (Judicial Committee of the Privy Council), куда могли обращаться суды Англии и Уэльса, Шотландии и Северной Ирландии, их администрации, правительства, Генеральный Атторней, затем передавший ее Верховному суду.
Сам Судебный комитет, строго говоря, — презанятнейший институт даже для Великобритании, интересует нас в специфическом аспекте своей деятельности. История этого института сопряжена с деятельностью Тайного совета (Her Majesty's Most Honourable Privy Council): сущность заключается в передаче ходатайств Королеве об апелляциях (Ее Величеству в Совете), которая передает дело для «консультаций» Совету (то есть обращаются не к Совету, а на имя монарха)15. Хотя это явление тянется через века, формально сам Судебный комитет был учрежден на основании Закона о Судебном комитете 1833 для слушания апелляций в составе пяти членов Тайного совета. Так, Судебный комитет стал высшим судом Соединенного Королевства. Помимо этого, судебный орган является высшим апелляционным судом всего Содружества, британских коронных территорий и заморских территорий, что делает его конституционный статус поистине уникальным. Дело в том, что система Высшего Суда Правосудия распространяется лишь на Англию и Уэльс; Палаты лордов (теперь Верховного суда) — на Соединенное Королевство; Содружество находится вне юрисдикции, но зато входит в юрисдикцию Судебного комитета. Это порождает ряд вопросов: признание странами Содружества Судебного комитета в качестве высшей апелляционной инстанции не ставит ли их в абсолютно зависимое положение от Соединенного Королевства, выводя их за рамки суверенных государств?
На мой взгляд, ответ не столь однозначен, как кажется. Судебный комитет формируется Королевой непосредственно из всех ординарных лордов по рассмотрению апелляций, членов Тайного совета, являющихся судьями Апелляционного суда Англии, Внутренней палаты Сессионного суда Шотландии и Апелляционного суда Северной Ирландии. Довольно трудно дать четкую дефиницию конституционно-правовому статусу Судебного комитета Тайного совета, так как он не входит ни в систему Высшего Суда Правосудия, не связан и с Палатой лордов (теперь Верховным судом) какими-либо актами конституционного характе-ра16; так, он является частью системы исполнительной власти при главе государства, наделенной высшими судебными полномочиями, а лица, совмещающие членство в Тайном совете и иных учреждениях (примечательно, СКТС в полном составе представлен в действующем Верховном суде Великобритании), делают это в разных правовых статусах. В этом смысле, Судебный комитет является не столько частью исполнительной или судебной власти в Великобритании, сколько исполнительным органом при монархе, чьими подданным являются и граждане ^
стран Содружества. С другой стороны, для конституционных порядков ряда го- ^
сударств немыслима сама ситуация, при который иностранный гражданин может m
<
I
- >
15 Judicial Committee Act 1833.
□
16 Считается, что сейчас Тайный совет носит во многом более церемониальные функции, чем реальную политическую власть, но, на мой взгляд, это далеко не так. Правительство □ Великобритании обладает юрисдикцией лишь в пределах Соединенного Королевства, в Ы то время как Тайный совет, будучи альтернативной исполнительной властью, действует в ^ рамках всего Содружества. Часто Тайный совет становится «теневым кабинетом». УЧЕНЫ
стать высшим судьей — это расценивается как раз как покушение на национальный суверенитет. В моем представлении, говоря о странах Содружества, их конституционно-правовой связи с Соединенным Королевством в лице Королевы и Тайного совета, необходимо принимать тезис и том, что последние не обладают суверенной властью, хотя и признаются субъектами международного права, а, соответственно, и суверенными государствами.
Можно ли в этом контексте и в этой логике говорить о том, что и после-реформенное Соединенное Королевство не суверенно? Если подойти к этому вопросу, анализируя, как и было предложено в установленной методологии, институционально-функциональный аспект — нет: Великобритания сохраняет институциональную независимость и централизацию системной структуры государства, чего нельзя сказать о странах Содружества, конституционно признающих Британского монарха и апелляционные и нормоконтрольные полномочия Судебного комитета Тайного совета. Посмотрев же на проблему сущностно, содержательно, за Соединенным Королевством в полной мере нельзя сохранить статус суверенного государства, как и за большинством стран, реализовавших Европейскую конвенцию. Значит ли это, что верховная суверенная власть принадлежит органам Европейского сообщества? На мой взгляд, это значит лишь то, что сами понятия «суверенная власть» и «суверенное государство» становятся неприменимы, переживая кризис как минимум словоупотребления. Тем не менее, мы должны помнить, что Великобритания может в любой момент инициировать процесс дивергенции правовой системы, подвергшись, правда, санкциям со стороны ЕС, однако сам факт такой возможности не дает нам права говорить о суверенности/несуверенности, ибо тогда мы должны признать суверенными государствами Шотландию и Северную Ирландию.
Явления современной правовой действительности зачастую различны и несводимы друг к другу: допустимо ли методологическое сравнение подобных правопорядков, будь то сравнение национальных правовых систем или же их отдельных институтов, относящихся порой к разным семьям права, всегда оставался открытым. Верится, что допустимо в ограниченном качестве. Современные тенденции развития культуры, равно как и права как ее продукта, заставляют исследователей отказываться от принятых клише, устоявшихся парадигм. Наблюдаем ли мы сегодня кризис суверенных государств и теории суверенитета или трансформацию их в новом измерении? Время покажет
