CC BY
153
Шертоприводные записи и присяги сибирских «иноземцев» конца ХУ!-ХУ!!! вв
А.Ю. Конев
Принято считать, что в начальный период присоединения Сибири к Русскому государству основными формами нормативно-правовых актов, отражавших содержание и главное направление правительственной политики в отношении сибирских аборигенов, наряду с царскими указами, служили наказы и грамоты сибирским воеводам [Федоров, 1991. С. 1819]. Следует отметить, что наказы и грамоты представляли собой разновидность правовых документов, устанавливавших принципы местного управления, т. е. их следует рассматривать прежде всего как памятники административного права, действие которых формально ограничивалось во времени и пространстве. Наказы являлись своеобразной инструкцией, а грамоты — предписанием должностному лицу о том, как действовать в конкретной ситуации. В них, как правило, не фор-мулировались принципиально новые правовые нормы, а лишь трактовалось и разъяснялось применение наличного права. Поэтому исследователю, занимающемуся изучением правовых аспектов российской колониальной политики в Сибири, следует иметь в виду более широкий круг нормативных источников, в числе которых особое место занимает такой специфический и до сих пор малоисследованный тип публично-правового акта, как шерть. Именно процедура шертования юридически закрепляла сибирских иноземцев в русском подданстве со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Согласно «Полному церковно - славянскому словарю», составленному в 1898 г. Григорием Дьяченко, «шерть» — это присяга [Т. 2. С. 833]Щ. Отсюда значение слова «шертовать» — присягать, давать клятву. В словаре В. Даля шерть трактуется несколько уже — как присяга мусульман на подданство [Даль, 1995. Т. 4. С. 630]. В самом деле, термин шерть был заимствован у магометан, но применялся для обозначения присяг представителей всех азиатских народов, в том числе и язычников, поступавших в число подданных русских царей. Очевидно, что шертование иноземцев в широком смысле имело то же юридическое значение, что и крестоцелование — присяга православных подданных.
Присяга-клятва (принародное утверждение своего слова каким-либо действием, обещание в показании истины с призыванием имени Бога) известна в русском процессуальном праве с древних времен и первоначально обозначалась заимствованным из Библии греческим термином «рота» [Полный церковно-славянский словарь, 1998. Т. 1. С. 557]. Рота являлась важнейшим элементом суда Божьего. Так как в связи с принятием христианства она утверждалась целованием креста, то и стали называть ее крестным целованием. Впоследствии, видя что это выражение неудобно для иноверцев, в отношении христиан стали употреблять термин клятва, а для язычников и магометан — шерть. Наконец, вместо слова клятва вошло в употребление польское — присяга [Там же].
С изменением в русском процессуальном праве — вытеснением в ХУ!-ХУИ вв. состязательной формы судопроизводства розыскной формой — крестоцелование оказалось наиболее устойчивым пережитком «Божьих судов».
Его порядок был определен мартовским указом 1625 г., в том числе и для иноземцев: «литвы », «немцев», «татаровя», с учетом их вероисповедальной принадлежности [Законодательные акты..., 1986. № 142. С. 123-124]. Так, в ответ на иски русских людей, иноземцев разрешалось приводить к присяге «по их вере». Интересно отметить, что в случае крестоцелования русского человека в ответ на иск иноземца запрещалось «ставити крест» у образа Св. Николая, тогда как общий порядок для русских людей предусматривал целовать крест «у Николы Старова», написав крест «с роспятием и з деяньем». Статья 3 гл. XIV Соборного уложения повторила соответствующее положение указа 1625 г. Русские по искам иноземцев должны были приносить присягу в тех приказах, которым были подсудны иноземцы. Крест должен был быть изображен на иконе. За иноземцами закреплялось право присягать по своей вере [ПСЗ-1. 1830. Т. 1.]
Применение присяги как средства доказательства в первой половине XV!! в. сокращалось. А вот предварительная присяга (в случае «повального обыска» — опроса свидетелей) сохранялась во всей силе. Об этом свидетельствует, в частности, ст. 161 гл. X Соборного уложения, где среди прочего указано, что «татары и всякие ясачные люди» в процессе обыска присягали «по их вере по шерти» и скрепляли свои показания, в случае неграмотности, своими «знамянами»[2]. Процедура следствия, закрепленная в данной статье, по всей видимости, восходит к пятому пункту Статейного списка 11 января 1628 г. При этом Уложение развивает положения 1628 г. в части, касающейся возможности приведения иноземцев «к вере», т. е. к клятве, в процессе следственных действий. Статейный список состоял из восьми указов о судопроизводстве. Указы эти были даны царем Михаилом Федоровичем и патриархом Филаретом Романовыми [Законодательные акты., 1986. № 169. С. 139-140]. Отметим, что шерть-клятва как процессуальное действие при отправлении правосудия у аборигенов Сибири сохраняла свое значение на протяжении достаточно длительного периода.
Наличие соответствующих положений Соборного уложения 1649 г. послужило основанием для М. М. Федорова сделать вывод о том, что именно этим правовым документом были законодательно признаны обычаи ясачных народностей и возможность их применения [Федоров, 1991. С. 18]. На наш взгляд, такое утверждение не совсем корректно, так как, во-первых, следует учитывать предшествующее законодательство, и прежде всего вышеназванные указы 1625 и 1628 гг.; во-вторых, в отношении части аборигенов суд по обычаям был признан де-юре еще в конце XV! в. Ярким примером тому служит жалованная грамота царя Федора Ивановича от 18 февраля 1594 г. остяцкому князцу Игичею Алачеву и брату его
Онже Юрьеву, за которыми официально признавались их владельческие права, а воеводам предписывалось местное население «ни в чем не судити» [СГГД. 1819. Ч. 2, № 63. С. 127]. У подавляющего же большинства «ясашных» традиционный суд существовал де-факто и не оспаривался властями. Как правило, русская администрация в этот период избегала прямого вмешательства в сложившиеся правовые порядки коренного населения, за исключением попыток изъятия из регулятивной практики местных общин уголовных дел об убийствах.
Другой разновидностью шерти в рассматриваемый период была клятва тех, кто принимал подданство, в том числе ясачное. М. М. Федоров отмечает, что в этом случае шерть выступает как особая форма закрепления прав и обязанностей. Правда, он сводит ее значение к средству принуждения аборигенов платить ясак [Федоров, 1991. С. 26-27]. На наш взгляд, такая трактовка шертных договоров слишком узка. Получение ясака с сибирских иноземцев в этом случае не являлось самоцелью, а служило лишь формой обязанности, определявшей положение аборигенов как данников русского царя. Ясак носил в этот период не столько экономический, сколько политический характер. Укрепить в русском подданстве, заручиться лояльным отношением местного населения к русской администрации — вот основные задачи шертных договоров, причем акцент в них, безусловно, был сделан на формулировке обязанностей, а не прав.
Сохранилось несколько редакций шертной грамоты, относящейся ко времени похода Ермака 1581-1585 гг. Одна из них, включенная в основную редакцию Есиповской летописи,— приведена в нашей таблице. По мнению Е. К. Ромодановской, пересказ шертной грамоты в летописи находится «в несомненной связи с официальным документом»
[1980. С. 39]. Публикация соответствующего отрывка осуществлена по работе Ромодановской [Там же. С. 41].
Не исключено, что шертные грамоты (договоры) явились одним из источников «жалованного слова» — специфической статьи, присутствующей в наказах сибирским воеводам. Можно говорить о трансформации в воеводских наказах шертного договора в форму пожалования. Вывод этот напрашивается в результате сопоставительного анализа текста упоминавшейся выше шертной грамоты и соответствующих статей наказов XV!! столетия. По мнению Е. В. Вершинина, клаузула «жалованного слова» вошла в тексты сибирских наказов с первых воевод, назначенных при Борисе Годунове [Вершинин, 1998. С. 67]. Превратившись в начале XV!! в. в приказной штамп, «жалованное слово» зачитывалось русскому и ясачному населению сибирских уездов при каждом новом назначении воевод в приказной избе в торжественной обстановке. Юридическая сущность прямого обращения монарха к «ясашным сибирским людям» состояла в напоминании необходимости соблюдения данной ими ранее присяги-шерти, закреплявшей их подданство,— чтобы «служили, прямили, и во всем добра хотели по своей шерти». Обращает на себя внимание обязательное уточнение «на чем ему, государю, шерть дали», подтверждавшее правомерность присяги по вере, исповедовавшейся присягавшими. В отличие от шертного договора «жалованное слово» формулирует не только обязанности новоиспеченных подданных, в нем провозглашаются и обязательства властей в отношении своих подопечных «держать во всяком их царском милостивом призрении и ото всяких людей... их оберегать, чтоб им никаких обид, и продажи, и убытков, и налогов, и разоренья ни от кого не было», а также гарантируется («безо всякого сумненья») право проживать «в царском жалованье в покое и в тишине» и промыслы свои промышлять по-прежнему. Кроме того, в наказах закрепляется право местных народов «бить челом» на воевод и служилых людей, допустивших в отношении них «насильство, продажи» или взятие ясака «не по государеву указу». Что касается перечня обязанностей сибирских иноземцев, он в основном совпадает с тем, который определялся шертью, с некоторыми добавлениями и развернутой характеристикой того, как следует поступать с соплеменниками, в «которых почают шатость или воровство». Интересно отметить, что в «жалованном слове» преступное деяние («лихое дело», «воровство») и недонесение о готовящемся и совершенном «ясашным иноземцем» преступлении рассматривалось как нарушение присяги - шерти, а не закона. Оставляя за собой право на расследование и определение наказания, государство возлагает на ясачное общество функции по предупреждению и пресечению противоправных действий своих членов. Вызывает интерес отсутствие в «жалованном слове» напоминания о непременном, «беспереводном» платеже ясака. Акцент делается на ограждение ясачных от произвола местных властей и на соблюдение установленных норм и форм ясачного сбора. Так, в наказе сургутским воеводам от 16 февраля 1608 г. читаем: «...и ясаков лишних имати с них (сургутских остяков — А. К.) ...не велел, ...а велел ясаки имати рядовые, как кому мочно заплатить, смотря по вотчинам и по промыслам» [АВПВШ. № 108. С. 363, 364]. В более позднем наказе 1697 г. тобольскому воеводе М. Я. Черкасскому, уже после текста «жалованного слова», прибавляется: «.а о государевом ясаке и о поминках ясачным людям приказывати, чтоб они. соболи с пупки и с хвосты, и лисицы приносили с лапы и хвосты» [ПСЗ-!. 1830. Т. 3. № 1594].
Как мы видим, наказы, клаузулой содержащегося в них «жалованного слова», закрепляют и развивают юридические начала шертных договоров. Это выражается в подтверждении (пролонгации) действия ранее данных присяг на верность, подробной регламентации обязанностей ясачных подданных, возложении на представителей местной элиты («князцов» и «лутчих людей») функций предупреждения и пресечения преступных деяний со стороны их соплеменников. Новацией, по сравнению с шертными договорами, было то, что «жалованным словом» определялись некоторые права аборигенного населения, в частности право обитания на государевой земле, а также формулировались обязательства государственной власти в отношении сибирских народов, вступивших в русское подданство.
Следует учесть, что сама принадлежность к государству была малопонятна сибирским аборигенам, по-своему трактовавшим содержание отношений с ним. Симптоматична разница в квалификации выступлений против властей и государственного порядка, совершенных русскими и ясачными людьми. Если применительно к первым такого рода преступления оценивались как «бунт» и «заговор», то ко вторым — как «измена» и «шатость». Тем самым подчеркивалась специфика положения новоиспеченных подданных.
Приведение к шерти-присяге на верность практиковалось не только в случаях вступления в подданство вновь, но и, по заведенной с конца XV! в. практике, в момент смены царствующей персоны. Присяга подданных являлась на протяжении XVII-XVIII вв. важным условием легитимной передачи власти новому монарху. Православное население приводилось к крестоцелованию, а иноверцы — к шерти по их вере. Для этого составлялись «шертовальные записи» или «шертоприводные книги». На протяжении XVI! столетия шертоприводные тексты претерпели некоторые изменения.
Процесс этот носил организованный, санкционируемый и контролируемый центральными властями характер. Об этом свидетельствует следующее предписание «известительной грамоты» верхотурским воеводам по случаю кончины царя Михаила Федоровича и восшествия на престол его сына Алексея Михайловича от 20 июля 1645 г.: «А будет на Верхотурье в съезжей избе шертовальныя записи нет, или чего в прежних шертовальных записях против нынешней нашей московской записи не написано, и вы б (воеводы — А. К.) велели написать на Верхотурье, для татарскаго и вагульскаго шертования, новую шертовальную запись, примеряся нынешней нашей московской записи...». [СГГД. 1822.
Ч. 3, № 122. С. 420].
Можно с большой долей уверенности предположить, что, во-первых, изменения, вносившиеся в тексты шертовальных записей приказными канцеляристами, находились в определенной связи с содержанием «жалованного слова»; во-вторых, в результате этих редакций к концу XVI! в. сложился определенный формуляр шертовальной записи — присяги. Образец такой записи, датируемый рубежом XVII-XVIII вв. (около 1700 г.) [Памятники сибирской истории, 1882. Кн. I. С. 24-25] приводится нами в таблице.
Обращает на себя внимание публично-частный характер шерти - присяги 1700 г. Ранние шерти, как нам представляется, носили обезличенный характер, оформляя отношения между носителем власти и покоренным русской державе сообществом аборигенов в лице его лидеров, участвовавших в шертоприводной процедуре. Поздние записи — это уже договор между монархом и частным лицом (лицами), вступающим в подданство: «Я, имярек, даем шерть великому государю, царю.».
Стремление «дойти», по возможности, до каждого ясачного прослеживается довольно рано. В упоминавшейся грамоте верхотурским воеводам 1645 г. повелевается присягавших иноземцев «смотря по тамошней мере, к укрепленью... написать имянно», в особые книги. Если кто-то к «шертованью» не приедет, тех следовало привести к присяге позднее и так же написать в книги. Русских и иноземцев записывали по чинам, порознь, причем следовало указать «за чем кто не объявиться» у крестного целования и шерти. Книги эти отправлялись в Москву в Сибирский приказ.
Тексты шертоприводных записей послужили основой для появления в XV!!! в. присяг на верность русским царям при вступлении в российское подданство. Примером может служить обнаруженная автором в фондах Тобольского архива присяга ташкинца Салтана Мухаметева, датируемая январем 1789 г. [ГУТОГАТ. Ф. 341. Оп. 1. Д. 15. Л. 22]. Ее сопоставление с текстом шерти конца XV! в. и шертоприводной записью 1700 г. показывает, что при всех отличиях этих документальных памятников, в них имеется ряд принципиально сходных статей, свидетельствующих о преемственном развитии интересующих нас текстов. Во-первых, они содержат обязательное указание на факт вечного подданства присягающих; во-вторых, закрепляется обязательство регулярно платить ясак или нести службу; в-третьих, присягающие обязуются быть лояльными к представителям центральной власти на местах; в четвертых, присягающий обязуется извещать местные власти о «шатости и измене» своих соплеменников, о всем том, что могло нанести вред государству.
Подводя итог сказанному, следует подчеркнуть, что необходимо различать шертование как процессуально-ритуальное действие и шертную запись как юридический документ, подтверждающий факт и содержание клятвы-присяги, имеющей правовые последствия.
В XV!!! в. апелляции к шерти как к особой форме принятия подданства исчезают из правительственных указов, наказов местным администраторам, не встречаются в инструкциях первым сибирским губернаторам. Характерно, что одновременно с этим из делопроизводственных документов, адресованных сибирским чиновникам, исчезает формула «жалованного слова». Все это свидетельствовало об изменениях в положении народов Сибири в составе России, преодолении ими « иноземческого статуса».
Есиповская
летопись
(основная
редакция)
(1636 г.)
«...Изволением все -милостиваго, в Троице славимаго Бога и пречистыя его
Богоматери и великих всеа Руси чюдотворцов молитвами, его же государя царя и ве-
Из «Наказа ближнему боярину князю Черкасскому, назначенному в Тобольск воеводою.»
(1697 г.)
«.А сказать сибирским тобольским татаром и бухарцом а из волостей ясачным лучшим людем великаго государя царя и великаго князя Петра
Алексеевича, всея Великия и
Малыя и Белыя России
самодержца, жалованное слово,
Шертоприводная запись сибирских иноверцев на верную службу царю (около 1700 г.)
«Я, имярек, даем шерть великому государю царю и великому князю Петру Алексеевичю, всеа Великия и Малыя и Белыя России самодержцу, по своей бусорманской вере, на том, что быти мне, имяреку, под его государскою высокою рукою, и
Присяга ташкинца Салтана Мухаметева,
переходящего в российское
подданство
(1789 г.)
Я, ниже поименованный, обещаяся, всемогущим Богом по своему закону при 'ал' куране в том, что должен я быть Ея Императорскому Величеству Великои
государыне Императрице Екатерине Алексеевне и
ликого князя Ивана Васильевича всеа Русии праведною молитвою ко всещедрому Богу и [его царским] счастием царство Сибирьское взяша и царя Кучюма и с вои его победиша, под его царскую высокую руку привели многих живущих тамо
иноземъцов, тотар, и остяков, и вогулич, и прочия языцы, и к шерти их по их вере привели многих , что быть [им] под его царскою высокою рукою до веку, покамест изволит Бог вселенней стояти, и ясак им давати государю по вся лета без переводу, на руских людей зла никакова не мыслити. А которые похотят к государю в ево государьскую
службу, и тем бы его государьская служба служити прямо и недругом его
государьским не
спускати, елико Бог помощи подаст, и самем им не изменить, к царю Кучюму и в ыные орды и улусы не отъехать, и зла на всяких руских людей никакова не думать, и во всем правом постоянстве стоять».
что царское Величество их пожаловал, велел их держать во всяком их царском милостивом призрении и ото всяких людей велел их оберегать, чтоб им никаких обид, и продажи, и убытков, и налогов, и разоренья ни от кого не было, а они б, тобольские татаровя и бухарцы и уездные ясачные люди, в их царском жалованье во всем покое и в тишине безо всякого сумнения и промыслы всякими
промышляли по прежнему и великому царю и великому князю Петру Алексеевичу, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцу, служили, и прямили, и во всем добра хотели по своей шерти, на чем ему, великому государю, шерть дали. А над ворами шатости, и всякаго воровства, и лихова умышления смотрели и берегли накрепко, и детей своих, братью и племянников и друзей отовсюду в государеву милость призывали и в городех и юрты в уездех и волости полнили, а царское величество во всем их жалует своим царским жалованьем. А в которых будет людех почают шатость или какое воровство, и они б тех воров не укрывали и не таили, и тем великому государю службу свою и правду объявляли, и на тех воров, в которых почают шатость и воровство, сказывали и, переимав их, приводили к ним, ближним боярину и воеводам, ко князю Михайлу Яковлевичу с товарищи. А кто на кого скажет какое воровство или измену, а сыщется про то допряма, и великий государь царь и великий князь Петр Алексеевич, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержец, тех людей, кто на кого какую измену или воровство подлинно доведет, а тот в том обличен будет совершенно, пожалует своим царским жалованьем и животы и вотчины тех людей, на кого какую измену и воровство доведут, велят дать им, кто доведет.»
ему великому государю служить и прямить и добра хотети во всем, и ясак ему великому государю давати по вся годы безпеременно, как иные его государевы ясачные подгородные люди, и ему великому государю не изменять, и над его
государевыми служилыми людми дурна никакова не чинить и не побивать. А будем мы в которых Брацких людех сведаем шатость и измену, и нам, мне имяреку на тех людех про тот их воровской завод извещать государевым служилым людям, и на тех
государевых изменников стояти нам, или мне, с государевыми служилыми людми вместе, и иных свою братью Брацких людей ко государской милости призывать. Что в сей записи написано, великому государю царю и
великому князю. Петру Алексеевичю, всеа Великия и Малыя и Белыя России самодержцу, мы Брацкие люди, я, имярек, и шертъ даем. А будет мы, имярек, не учнем великому государю служить, и прямить, и во всем добра хотети, или
государева ясаку не учнем
давати, или государевых
служилых людей и ясачных
тунгусов учнем побивати, или под государские вотчины, под городы и под остроги учнем приходить, или про новые землицы служилым людем не учнем
сказывать и новых землиц свою братью под государскую высокую руку не учнем приводить, или услыша у своей братьи какое лихое умышление на
государевых служилых и на
промышленных и ясачных людей, и про то не учнем извещать его государевым служилым людем, и нам бы, за нашу неправду, рыбы в воде, и зверя в поле, и птицы не добыти, и чтоб нам за нашу неправду, с женами, и с детьми, и со всеми своими людми помереть голодною смерью, и чтоб нам, за нашу неправду, со всем своим животом и скотом напрасно погинуть, и чтоб нас, за нашу неправду, государския хлеб и соль по воде и по земле не носила; и как по земле поедем
наследнику Ея
Императорскаго Величества Благоверному Государю Цесаревичу и Великому князю Павлу Петровичу и супруге его Благоверной
Государын[е] Великой
княгине Ма-рии Федоровне, и благоверным Государям, Великим князям Александр[у] Павловичу и Константину Павловичу, и Благоверным го -
сударыням Великим княжнам Александре Павловне, Елене Павловне, Марии Павловне и Екатерине Павловне, во всю жизнь мою и с потомками верноподданным без всякаго лицемерия непоколебимо и во всем от Ея Императорскаго Величества и Великих Наследников Ея повелеваемом, повиноватся и от Ея Императорскаго Величества поставленным начальникам быть
послушным и при том наблюдать Ея
Императорскаго Величества интерес и не доводить оной чрез себя ни в какие убытки, а ежели где об таковом осведомлюсь или узнаю, в чем-либо положенному
узаконению и российскому обществу вредное, то об оном, по сущей
справедливости где
надлежит доносить должен и во всем поступать и весть себя так, как надлежит верному и непоколебимому рабу непременно: в чем по своему закону куран великую книгу целую амин'.
По сей присяге пришедше в российское подданство
ташкинец Салтан Мухамет Хозя Мухаметев на татарском диалекте
значущемся на обороте сего Крепости Святаго Петра в комендантской канцелярии приведён генваря 22 дня 789-го года, в чём засвидетельствов...»
или пойдем, нас бы земля поглотила; а как по воде поедем, и нас бы вода потопила. Шертую на том, на всем великому
государю, как в сей записи писано ».
ЛИТЕРАТУРА
Акты времени правления царя Василия Шуйского (1606 г. 19 мая — 17 июля 1610 г.) // Смутное время Московского государства. 1604-1613 гг. М., 1914. Вып. 2.
Вершинин Е. Н. Воеводское управление в Сибири (XVI! век). Екатеринбург, 1998.
Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 1995.
Законодательные акты Русского государства второй половины XV! — первой половины XVI! века. Тексты. / Под ред. Н. Е. Носова. Л., 1986.
Памятники сибирской истории XV!!! века. СПб., 1882. Кн. I.
Полный церковно-славянский словарь: В 2 т. / Сост. Священник магистр Г. Дьяченко. М., 1998.
Ромодановская Е. К. Погодинский летописец (К вопросу о начале сибирского летописания) // Сибирское источниковедение и археография. Новосибирск,
1980.
Собрание Государственных грамот и договоров, хранящихся в государственной коллегии иностранных дел. М., 1819-1822. Ч. 2-3.
Федоров М. М. История правового положения народов Восточной Сибири в составе России. Иркутск, 1991.
Полное собрание законов Российской империи. Собр. 1. СПб., 1830. Т. 1, 3.
Тобольск,
Тобольский индустриальный институт
ТюмГНГУ, ИПОС СО РАН,
В настоящей статье автор попытался проследить эволюцию присяг сибирских аборигенов, называвшихся в рассматриваемый период термином шертъ. Определены виды этих присяг, один из которых являлся процессуальным действием в суде и функционировал как элемент судов Божиих. Другой разновидностью шерти выступали шертные договоры (шертоприводные записи) на подданство и верную службу царю. Шертование иноземцев в широком смысле имело то же юридическое значение, что и крестоцелование - присяга православных подданных, но приносилась шерть по обычаям и вере аборигенных жителей. Выявляется связь шертных договоров с особой статьей наказов сибирским воеводам - «жалованным словом».
Тексты шертоприводных записей XVII в. послужили основой для появления в XVIII веке присяг на верность русским царям, при вступлении в российское подданство. Сопоставление присяги 1789 года с текстом шерти конца XVI в. и шертоприводной записью 1700 года показывает, что при всех отличиях этих документальных памятников, в них имеется ряд принципиально сходных статей, свидетельствующих о преемственном развитии этих документов. Во-первых, они содержат обязательное указание на факт вечного подданства присягающих, во-вторых, закрепляется обязательство регулярно платить ясак или нести службу, в-третьих, присягающие обязуются быть лояльными к представителям центральной власти на местах, и, в четвертых, присягающий обязуется извещать местные власти о «шатости и измене» своих соплеменников о всем том, что могло нанести вред государству.
Автор обращает внимание на то, что необходимо различать шертование как процессуально-ритуальное действие и шертную запись как юридический документ, подтверждающий факт и содержание клятвы-присяги, имеющей правовые последствия.
[1] Здесь и далее ссылки на репринтное переиздание 1998 года.
[2] «Знамяны» — личные или родовые рукоприкладные знаки (т амги).
