CC BY
194
И.А. Едошина
ШЕКСПИР И А.Н. ОСТРОВСКИЙ
Аннотация
Шекспир занимает в творчестве Островского важное место, что проявляется в нескольких аспектах: переводах; прямом и непрямом цитировании; заимствовании драматических коллизий; размышлениях о сущности театрального искусства. Островский всегда высоко оценивал драматургию Шекспира, видя в ней образец сценического искусства, обращенного к сущностным вопросам бытия человека.
Ключевые слова: сценическое искусство, перевод, цитирование, фабула, герои / персонажи, мировоззрение.
Yedoshina I.A. W. Shakespeare and A.N. Ostrovsky
Summary. Shakespeare holds a prominent place in the works of Ostrovsky, which is manifested in such aspects as translations; direct or indirect quoting; borrowing dramatic collisions; reflection about the essence of the theater. Ostrovsky always appreciated the drama of Shakespeare, seeing it as a sample of theatric art oriented towards the fundamental issues of human existence.
Уже современники обнаруживали в пьесах Островского влияние Шекспира. Так, А. А. Фет назвал Островского «Яузским Шекспиром драмы». В этом определении поэтом содержится высокая оценка исторических хроник А.Н. Островского, в отличие от его пьес, где дан образ самодура (в частности, упоминается «Гроза»). Фет пишет: Островский, «создав самодура, сумел только глумиться над ним, не догадавшись, что всякий за 40 лет перевалившийся непустоцвет непременно самодур»1. К счастью, Островский не столь однозначен даже в описании самодура (Большов не то же, что Кит Китыч), как это представляется Фету, и в этом неоднозначном понимании сущности героев и персонажей заклю-
чается одна из характеристик творимого драматургом художественного мира. Но если оставить иронию Фета относительно самодуров, то самая характеристика Островского через Шекспира угадана поэтом верно.
Островский, конечно, драматург глубоко национальный, но талант его развивался на основе постижения мировой драматургии, и Шекспир занимает в этом процессе первое место. Не случайно Островский начнет свою творческую деятельность с перевода комедии Шекспира «The Taming of the Shrew», прозаическому варианту которой даст название «Укрощение злой жены» (1850, напечатана в 1865), а завершится жизнь драматурга над переводом «Антония и Клеопатры» летом 1886 г. Надо сказать, что переводы никогда не были для Островского самоцелью, скорее через переводы он постигал сценическую специфику драмы, потому Шекспир как практик театра был прекрасной школой. Отсюда -прозаический перевод пьесы «The Taming of the Shrew»: Островского интересовало не собственно слово, а действие, его выстраивание по событийному ряду. Об этом свидетельствует и первоначальное полное название перевода - «"Укрощение злой жены" (The Taming of the Shrew). Комедия Шекспира (в пяти действиях), переведенная и приноровленная для сцены Александром Островским в трех действиях»2. Позднее он вернется вновь к переводу этой комедии и сделает, как заметит М.М. Морозов, «эквилинеарный» перевод3 пьесы Шекспира, которая получает теперь название «Усмирение своенравной» (1886). По мысли М.М. Морозова, Островский был первым русским переводчиком Шекспира, который следовал за оригиналом не слепо, а стремился приспособить английский текст к реалиям русской жизни. Этому принципу Островский останется верным во всех своих дальнейших переводах и переделках пьес, написанных на разных языках4.
Нередко фабулы из пьес Шекспира Островский примерял к русской жизни, выстраивая своеобразное «мерцающее» действие, где высокая планка бытийствования героя, заданная английским драматургом, откровенно снижается, чтобы в итоге достичь трагического звучания, как в пьесе «Свои люди - сочтемся!» (1850). В ее основе комедийно переосмысленный конфликт «Короля Лира» Шекспира. Разница заключается в том, что Лир отдает дочерям все, что имел, будучи уверен в их любви. Великий экспе-
римент Лира благороден и глубоко трагичен: тяжкий путь познания приведет его к смерти. Иное - купец Большов. Он отдает все, что имеет, дочери и ее мужу, по договору, прикидываясь банкротом, чтобы в дальнейшем поживиться. Большов никак не ожидает подлости со стороны близких, хотя сам-то изначально явно подличает.
Большов. Змеи вы подколодные!..
Аграфена Кондратьевна. Варвар ты, варвар!.. Нет тебе моего благословения! Иссохнешь ведь и с деньгами-то, иссохнешь, не доживя веку... Подхалюзин. Полноте, маменька, Бога-то гневить!..
Олимпиада Самсоновна. ...А то вы рады проклинать в преисподнюю... За то вам, должно быть, и других детей-то Бог не дал. Аграфена Кондратьевна. ...И одну-то тебя Бог в наказание послал. Олимпиада Самсоновна. ...На себя-то посмотрели бы: только что поне-дельничаете, а то дня не пройдет, чтоб не облаять кого-нибудь. Аграфена Кондратьевна. ...Да я прокляну тебя на всех соборах! Олимпиада Самсоновна. Проклинайте, пожалуй! Аграфена Кондратьевна. Да! Вот как! Умрешь, не сгинешь! Да!.. Олимпиада Самсоновна. Очень нужно! Большов (встает). Ну, прощайте, дети.
<...>
Прощай, дочка! Прощайте, Алимпияда Самсоновна! Ну, вот вы теперь будете богаты, заживете по-барски. По гуляньям это, по балам - дьявола тешить! А не забудьте вы, Алимпияда Самсоновна, что есть клетки с железными решетками, сидят там бедные-заключенные. Не забудьте нас, бедных-заключенных. (Уходит с Аграфеной Кондратьевной.)
Подхалюзин. Эх, Алимпияда Самсоновна-с! Неловко-с! Жаль тятеньку, ей-Богу, жаль-с! [1, с. 148-149].
Поначалу Самсон Силыч Большов слушает ругань близких как бы со стороны, как зритель в зале, и неожиданно (именно, что называется, вдруг) узнает в них самого себя и всякого, кто деньгами владеет. Так, Большову открывается его духовное сиротство, его богооставленность отражается в близких людях. Потому он должен быть наказан, потому он принимает назначенное наказание, потому напоминает о нем дочери. В этой сцене на глазах читателей / зрителей явственным становится то, что в обычной
жизни редко замечается: торжествует Истина, идущая от слова Божьего. Большов появляется в приведенном эпизоде со словами «ругательными» («змеи подколодные»), а уходит, прощаясь со всеми, словно всех прощая. Подобно библейскому Самсону, Большов Самсон Силыч проходит через искушение страстью (в данном случае - деньгами), которое приводит его к искреннему раскаянию и сокрушению. Но если библейский Самсон гибнет под развалинами филистимлянского капища, то Большову драматургом дается шанс к спасению. Островский разрушает только неправедные основания бытия Большова, чтобы персонаж мог обрести подлинное лицо, ибо «сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил» (Бытие, 1; 27).
В основе пьес обоих драматургов лежит семейный конфликт, который постепенно наполняется социальным звучанием. Перевод Островским трагедии Шекспира в комедию Н.И. Ищук-Фадеева связывает со спецификой русского национального театра, которому чужда трагедия рока и которому близко стремление «наказать порок там, где юридический суд бессилен»5.
Уже в XIX в. было замечено сходство «Снегурочки» (1873) с комедией Шекспира «Сон в летнюю ночь» (см. рецензию в журнале «Сын отечества», 1873, № 212), что со временем превратилось фактически в общее место - мотив любви в сказочном лесу. Иное предлагает современная исследовательница Н.И. Ищук-Фадеева, чье внимание сосредоточено на концептуальном различии пьес английского и русского драматургов. Весеннюю сказку Островского отличают национальный колорит, пейзаж, резко индивидуализированные мужские характеры, иное содержание волшебства: в сказке Островского любовь понимается как чудо природы, но не волшебства, а в комедии Шекспира сок анютиных глазок, «минуя окружающий мир, фокусирует взгляд просыпающегося на человеке, и чудо любви... - происходит»6.
Мотив «усмирения своенравной» обнаруживается в «Бешеных деньгах» (1870) Островского и совместной с Н.Я. Соловьёвым «Женитьбой Белугина» (1878). Свою пьесу «Кто ожидал!» Соловьёв переписывал в мае-сентябре 1876 г. в Щелыкове под приглядом Островского, а позднее Островский значительно исправил рукопись. Итоговый вариант сравнивали с «Укрощением строптивой» Шекспира («Новое Время», 1878, 13 января). Однако логич-
нее было бы сравнение «Женитьбы Белугина» с «Бешеными деньгами». В обеих пьесах главное действующее лицо - богатый, внешне простоватый человек (Васильков из комедии «Бешеные деньги», Белугин из комедии «Женитьба Белугина»), который влюбляется в девушку образованную, но небогатую (Лидия Чебок-сарова в «Бешеных деньгах», Елена Кармина в «Женитьбе Белугина»). Девушки в пьесах приблизительно одного возраста, хороши собой, не питают никаких чувств к влюбленным соответственно Василькову и Белугину, но выходят замуж из расчета, что смогут управлять своими мужьями. Строптивость Лидии и Елены связана с их бедностью, которая не соответствует ни их красоте, ни их образованию, потому приобретаемое с замужеством богатство понимается ими как справедливое возмездие мужьям. Они не любят своих мужей и не скрывают своих чувств в отношении к тем мужчинам, что им нравятся. Однако за внешней простотой мужей таятся натуры глубокие, умные, умеющие постоять за свои чувства и свое человеческое достоинство. И как результат - обретение если не семейного счастья, то явного пути к нему.
Комедии «Усмирение своенравной» Шекспира и «Бешеные деньги» Островского роднятся в драматической коллизии и обрисовке главных персонажей. Муж должен усмирить жену - такова сверхзадача в развитии действия, которой полностью определяется характер Петручио в комедии Шекспира. В отличие от Петручио Васильков искренне увлечен Лидией, которая к нему явно равнодушна. Однако чувства девушки не мешают Василькову почти сразу поспорить (цена спора три тысячи), что он женится на Лидии. Мотив бюджета, за пределы которого Васильков не выйдет ни при каких обстоятельствах, объединяет его с Петручио, сначала узнавшего, сколько дают за невестой, и только потом приступившего к исполнению задуманного плана. Иными словами, в обеих пьесах чувства густо замешаны на деньгах. Но женские характеры все же разнятся.
Катарина строптива оттого, что ее окружают неумные люди, достойные только ее презрения. В Петручио она находит достойного соперника, в котором угадывает друга, потому Катарина не выказывает никакого сопротивления, когда отец отдает ее в жены фактически незнакомому человеку. Комедия Шекспира выстраивается как подчеркнуто театральное действо: перед медником
Сляем, нарочно переодетым в порядочного человека - лорда, актеры разыгрывают спектакль-укрощение. Удвоенная театральность (театр в театре) позволяет органично существовать нескрываемой буффонаде побоев, словесных поединков, переодеваний, что рождает игровую стихию в комедии Шекспира, где все подвижно, изменчиво, правда легко подменяет ложь и наоборот.
Лидия Чебоксарова в комедии Островского полностью исчерпывается своим внешним видом, все ее усилия материальны по своему существу, как и ее условная строптивость. Лидия там, где есть деньги, чем скрепляется ее союз с Васильковым, покупающим ее как дорогую и красивую вещь. Пройдет менее десяти лет, и этот мотив «женщина-вещь» приведет Ларису Огудалову к смерти. В «Бешеных деньгах» сделка совершается как нечто само собой разумеющееся.
Лидия. .Но ко всем поклонникам я равнодушна одинаково: вы знаете,
скольким женихам я уж отказала; а выйти замуж надо, пора уж, потому я и
предоставляю себя в полное ваше распоряжение.
Васильков. Значит, вы меня не любите?
Лидия. Нет, не люблю. Зачем я буду вас обманывать!
<...>
Васильков. .Можно жениться без любви, любовь придет со временем. Но я желаю, чтоб вы меня уважали, без этого уж брак невозможен. Лидия. Все это разумеется само собой.
Васильков. .Я полюбил вас, может быть, прежде, чем вы того заслуживали. Вы должны тоже заслужить мою любовь.
<.>
Лидия. Будем играть комедию, заслуживать любовь друг друга [3, с. 197, 198].
Если в кратком жениховстве Петручио между ним и Катариной возникает некое понимание, то у Островского предложение руки и сердца больше напоминает договор, притом весьма сомнительного свойства - брак как игра в комедию. Этот мотив, явно взятый Островским у Шекспира, пронизывает весь мир «Бешеных денег». Глумов пускает слух о золотых приисках Василькова, знакомит его с Чебоксаровой старшей и радостно замечает: «Ну,
комедия начинается» [3, с. 176]. Далее мотив комедии появится в приведенном объяснении Лидии и Василькова, чтобы достичь своего апогея в сцене ухода Лидии от мужа. Она признается: «Вы играли комедию, и мы играли комедию» [3, с. 230]. Но для Ва-силькова ее уход оборачивается мелодрамой, он плачет по убитой душе своей и уж совсем в духе самой разнузданной мелодрамы заявляет Телятеву: «Вези мой труп, куда хочешь, пока он не ляжет где-нибудь под кустом за заставой» [3, с. 230]. Откровенно театральный мелодраматизм, которого вовсе нет в комедии Шекспира, объясняется главным лейтмотивом любви Василькова - бюджетом, из которого он не выйдет при любых обстоятельствах.
Подобно Петручио, Васильков лишит жену жизненных удобств, которые отныне ей будут даваться только по заслугам, вместо светской жизни - деревня, ведение хозяйства. И завершается пьеса «Бешеные деньги» прямой цитатой из «Укрощения своенравной»: «И в рубище почтенна добродетель».
В размышлениях Островского о театре, драматургии имя Шекспира, героев и персонажей из его пьес встречаются постоянно. Шекспир для Островского безоговорочно «великий» [10, с. 25, потому что владеет искусством творить в пьесе «живую правду» [10, с. 148].
Шекспиром меряет Островский как талант актеров, так и в целом уровень развития театра как явления искусства [10, с. 458459]. По его мнению, «у Шекспира высок строй всех лиц, все роли требуют осмысленного и постоянно оживленного чтения» [10, с. 24]. Без хорошего трагика, без общего понимания природы шекспировских конфликтов его драмы в постановке на русской сцене превращаются, по образному определению Островского, «в срам».
Столь же строг Островский к иностранным труппам, приезжающим в Россию играть Шекспира. Так, мейнингейцев он укоряет: «Я отправился смотреть "Юлия Цезаря" Шекспира, но ни Цезаря, ни Шекспира не видел, а видел отлично дисциплинированную труппу, состоящую из посредственных актеров и отвратительно поющих и ломающихся актрис» [10, с. 427]. Этого впечатления не изменили все технические достижения мейнингенцев, хотя сами по себе эти достижения высоко оцениваются драматургом [10, с. 297-301].
Не принимает Островский и такие постановки шекспировских пьес, где физиономия режиссера кричит о себе каждую минуту [10, с. 297-298]. По его мысли, главное в искусстве «"не выдумывать" небывалую интригу, а. даже небывалую интригу объяснять законами жизни» [10, с. 459]. Здесь Островский следует еще и Аполлону Григорьеву, с которым их связывали самые задушевные личные и творческие отношения, а также интерес к Шекспиру7.
Английский драматург всегда оставался для Островского мерой качества в сценичности пьесы, помогая ему быть в переводах его пьес, как в собственной стихии, по меткому определению М. М. Морозова. Незадолго до смерти Островский взялся переводить «Антония и Клеопатру» Шекспира. Вот он сообщает из Ще-лыкова в письме к А.Ф. Дамичу (редактору готовящегося собрания сочинений Шекспира в русских переводах) от 28 июля 1885 г.: «"Антония и Клеопатру" я прошу оставить за мной. . Я английский язык знаю порядочно и перевесть всякую пьесу могу легко; но с Шекспиром очень осторожен: для каждой английской фразы можно найти десяток русских фраз, но я стараюсь выбрать из этого десятка самую подходящую» [12, с. 371]. К ноябрю перевод еще не был окончен, а уже в следующем году Островский займется для этого же издания уточнением своего перевода «Усмирения своенравной», что задержит работу над «Антонием и Клеопатрой», а скорая смерть в июне 1886 г. и вовсе ее прервет. Что привлекло Островского в этой пьесе?
В «Антонии и Клеопатре» Шекспир прослеживает коллизию отношений между мужчиной и женщиной в ситуации, когда они равны друг другу как личности, когда они соразмерны. В трагедиях Шекспира героини, как правило, даются достаточно абрисно, если они воплощают положительные характеры, и более полно - в противоположном качестве, выступая как разрушительное для мужчины начало. В «Антонии и Клеопатре» Шекспир дает иную коллизию. Как ни увлечен Антоний Клеопатрой, долг оказывается выше чувств, потому она принимает его решение, хотя и страдает при этом безмерно. Гибель Антония решает ее судьбу. Связь египетской царицы с Антонием была основана на искренних чувствах, потому несвобода страны казалась почти призрачной. Но теперь, после смерти Антония, она может выбрать только смерть. В противном случае ее ожидает участь римской наложницы.
Смерть главных героев в равной степени овеяна героическим настроением.
Подобный взгляд на женщину и ее роль в жизни мужчины не представляется типичным для Шекспира, зато оказался важным для Островского 1885-1886 гг. «Антоний и Клеопатра» Шекспира может прочитываться как своеобразный комментарий к творчеству Островского этих лет, времени написания последней оригинальной пьесы «Не от мира сего»: когда жизнь теряет смысл, когда ценности бытия оказываются поверженными, жить незачем. Язычница Клеопатра убивает себя, прибегая к укусу змеи, христианка Ксения умирает безропотно тихо, подобно святой деве. Живя по законам древнего благочестия, она оказывается не от мира сего.
Семейные сцены под названием «Не от мира сего» могут быть определены как драма идей. События происходят нигде конкретно и везде. Дом Кочуева не имеет подробных описаний, герои и персонажи перемещаются в некоем пространстве из кабинета в гостиную и наоборот. В этой пьесе быт отсутствует, никто не ест, не пьет, играют только в шахматы. Своеобразны действующие лица: кажется, все они уже когда-то были созданы Островским и явились в «очищенном» виде, хотя и сохраняя приметы характерности.
В пьесе дается сшибка двух мировоззрений, отражающая отчаянную борьбу Муругова с его антропоцентризмом и Ксении с ее онтологизмом миропонимания. В Муругове воплотился мир, в котором ему подобные могли торжествовать, не вызывая в авторе никаких симпатий, потому что утверждение человека мерой всему миру неизбежно влечет выстраивание этого мира по себе с помощью денег. Онтологизм мировоззрения Ксении основан на любви к миру, любви, преображающей человека и устремляющей к Богу. Эта любовь включает бытие в симфоническое устроение мира. Вот здесь-то и оказался важным Шекспир, постижение творчества которого помогло Островскому прийти к убеждению, что жизнь следует объяснять ее же законами. Потому Островский не подвергает жизнь субъективной рефлексии, а возвращает бытию его смысл.
Если вернуться к мысли Фета о сопоставимости хроник Шекспира с историческими пьесами Островского, то на поверхности лежащее общее - это, конечно, масштабность в изображении событий, народные массы, вовлеченные в конфликт. Но Шекспир
в хрониках более действен, с хорошо закрученной интригой. Островский скорее выступает как национально ориентированный мыслитель поэтического склада.
Таким образом, на протяжении всей творческой жизни Островского английский драматург был для него образцом не только в постижении сценического искусства, но и в умении наполнять это искусство мировоззренческим содержанием.
Черновик письма А. А. Фета И.С. Тургеневу от 19 апреля <1867 г.> // Литературное наследство. А.А. Фет и его литературное окружение. Книга первая / отв. ред. Т.Г. Динесман. - М.: ИМЛИ РАН, 2008. - С. 548. Островский А.Н. Полное собрание сочинений: В 12 т. / Под общ. ред. Г.И. Владыкина, И.В. Ильинского, В.Я. Лакшина и др. - М.: Искусство, 19731980. - Т. 9. - С. 614. Далее все ссылки на тексты Островского даются по этому изданию, в скобках указываются том и страницы.
Морозов М.М. А.Н. Островский - переводчик Шекспира // Морозов М.М. Избранное / Редкол.: Е.М. Буромская-Морозова и др.; Вступ. статья М.В. Ур-нова. - М.: Искусство, 1979. - С. 367.
Об Островском как переводчике Шекспира также см.: Фомин А.А. Связь творчества Островского с предшестовавшей драматической литературой // Творчество А.Н. Островского. - М.; Пг., 1923. - С. 1-25; ЯковлевН.В. Островский -переводчик «Антония и Клеопатры» // Островский. Новые материалы / Под ред. М.Д. Беляева. - Л., 1924. - С. 178-198; Левин Ю.Д. Переводы шестидесятых годов // Шекспир и русская культура / Под ред. академика М.П. Алексеева. - М.; Л.: Наука, 1965. - С. 499-503; Маликов В., Томашев-ский Н. Островский-переводчик [9, с. 604-607]; А.Н. Островский о «Юлии Цезаре» в постановке мейнингенцев // Альтшуллер А.Я., Данилова Л.С. История русской театральной критики. Вып. 4. - Л.: ЛГИТМИК, 1977. - С. 22-23; Ильина Н.К. Островский-переводчик // А.Н. Островский. Материалы и исследования. Вып. 2. - Шуя, 2008. - С. 166-172.
Ищук-Фадеева Н.И. «Король Лир» Шекспира и «Банкрут» Островского - два лика одной драмы // Щелыковские чтения - 2007. А.Н. Островский в контексте мировой культуры: Сб. статей / Науч. ред., сост. И.А. Едошина. - Кострома: Авантитул, 2008. - С. 202.
Ищук-Фадеева Н.И. «Рассказ любви в прекраснейшей из книг» («Сон в летнюю ночь» Шекспира и «Снегурочка» Островского) // Щелыковские чтения -2005. А.Н. Островский: Личность, мыслитель, драматург, мастер слова: Сб. статей / Науч. ред., сост. И.А. Едошина. - Кострома, 2006. - С. 157. Левин Ю.Д. Переводы шестидесятых годов. С. 490-499.
2
3
4
5
6
