CC BY
133
Филологические науки Philology
УДК 82-4(470.343)
Р. А. Бушков
Казанский (Приволжский) федеральный университет, Казань
Сернурские очерки Василия Пескова
Статья посвящена очеркам «Молитвенный лес» и «К мельнику, на блины» русского писателя Василия Михайловича Пескова, написанным им под впечатлением творческой поездки в октябре 1995 года в Сернурский муниципальный район Республики Марий Эл и посвященным теме взаимоотношений человека и природы.
Ключевые слова: взаимоотношение человека и природы, жанр очерка в художественной литературе, творчество писателя В. М. Пескова.
В начале октября 1995 года из Москвы в поселок Сернур Республики Марий Эл приехал пишущий на экологическую тему известный российский писатель и журналист Василий Песков, ведущий рубрики «Окно в природу» в газете «Комсомольская правда».
Его внимание на этой стороне могли привлечь немало красивых мест: прежде всего, описанная проведшим в этих краях свое детство и отрочество поэтом Николаем Заболоцким в его очерке «Ранние годы» «Швейцария под Сернуром»; местная вековая лиственная роща; родниковый уголок с целебной ключевой водой «Марьян памаш» («Марьин родничок») у деревушки Часовня на границе с Кировской областью; попавшее в энциклопедию загадочных мест России и электронный путеводитель «Алмазная россыпь» находящееся в глубине проходящего по району Марийско-Вятского увала урочище Нолькин камень с характерными для горных пещер сталактитами и занесенными в Красную книгу России и Республики Марий Эл редкими растениями - легендарной северной орхидеей - венерин башмачок, лилией кудреватой, уникальными видами папоротников -голокучник Роберта и костенец постенный, а также крупной бабочкой махаон из семейства парусников. Но на этот раз именитый гость заинтересовался другим: сохранившейся единственной на всю республику водяной мельницей и ставшими
одной из главных достопримечательностей района заповедными молитвенными лесами кюсото.
Природа сернурской стороны неброская, кроткая, без высоких гор, больших рек, озер и густых таежных лесов. Заезжего человека этим не удивишь. Василий Песков, полагавший до приезда сюда из Москвы, «что марийцы сплошь - люди лесные» заметил: «А если ехать на северо-восток от столицы марийцев Йошкар-Олы к Сернуру, пейзаж меняется резко, становится он похожим на тульский - поля на холмистой земле, с лесами и перелесками. Лесов и тут, пишут, было когда-то больше, но расширение пашни, с приходом русских, непрерывно росло, и нынче места тут открытые. Как память о прошлом стоят на полях одинокие вековые деревья, явно мешающие пахоте, но все же оставленные потому, что радуют глаз, а у кого-то, возможно, пробуждают чувства молитвенные» [3].
Верно было подмечено им в очерке «Молитвенный лес», опубликованном в ноябрьском субботнем выпуске газеты «Комсомольская правда» за 3-10 ноября: марийские деревни сернурской стороны начинаются с так называемого дерева предков и святой рощи кюсото, главной местной достопримечательности, из которых 118 находятся сейчас под охраной государства. Василий Песков посетил один из них - Куприяновский, самый
98
Филологические науки
знаменитый, прославившийся тем, что здесь 3 декабря 1828 года состоялось крупнейшее после широкомасштабных волн внедряемого православного христианства и «черемисских войн» XVI века, связанных с упорной борьбой народа за свою самостоятельность и государственность, Всемарийское соборное языческое моление с участием представителей крестьянских общин из Вятской, Казанской и Уфимской губерний, давшее мощный толчок и последующие импульсы к консолидации марийцев и их национальному возрождению. Отголоски о нем имели долгое хождение в губернии. О них стало известно через губернатора Вятской губернии А. Н. Рыхлевского государю - императору Николай I, повелевшему «чтоб людям сим, из снисхождения в их простоте, никаких притеснений чинимо не было и чтоб с ними поступлено было с крайнею осторожностью» [3], а также находившемуся в 1835-1837 годах в вятской ссылке писателю А. И. Герцену, о чем он упомянул в своей художественной автобиографии «Былое и думы».
Профессор императорского Казанского университета И. Н. Смирнов в своей монографии «Черемисы: Историко-этнографический очерк», назвал Купрансолинскую рощу «сборным молитвенным пунктом для населения с лишком сорока деревень одного Уржумского уезда», а также марийцев «из Царевококшайского уезда Казанской губернии, Малмыжского и Елабуж-ского Вятской и Бирского Уфимской». Моления здесь совершались вплоть до 1920-х годов, пока по постановлению ВЦИК и СНК РСФСР «О религиозных объединениях» от 8 апреля 1929 года они, как совершаемые вне церковных помещений, не попали под запрет. Правда, после окончания Великой Отечественной войны 1941-1945 годов людям дозволили таки провести разовые моления в честь одержанной советским народом победы над фашистской Германией. Но запрет на них был снят лишь принятым 25 октября 1990 года законом Российской Федерации «О свободе вероисповедания», и языческие моления вновь вернулись в рощу деревни Куприяново. Они были возобновлены 29 сентября 1995 года, а пару недель спустя сюда пожаловал Василий Песков.
«Мы вошли в лес... Спутники мои до этого говорившие громко, притихли, как это бывает со всеми, кто входит в храм,- писал он о своем посещении святой рощи в опубликованной под рубрикой «Окно в природу» в газете «Комсомольская правда» очерке «Молитвенный лес». - Деревьям,
водам, громам марийцы ходят молиться в эти храмы сегодня.
На взгляд стороннего человека, лес как лес-ели, березы, осины, липы с подлеском из бересклета, орешника, волчьего лыка. Зайчишка, уже побледневший в ожидании близкой зимы, шмыгнул из-под ног и выскочил в поле. Дятел дырявит сухую сосну, тихо посвистывают красногрудые снегири.
По ковру уже блекнувшей от мороза листвы идем в середину леска, сказать точнее - рощицы, как будто циркулем вписанной в слегка всхолмленные пажити. В середине круга десятка три старых лип. Им лет по двести» [3].
«В молельном лесу не охотятся, из него не берут дрова и древеса на постройки, не бросят тут мусора, соблюдается тишина» [3], - объяснили В. Пескову сопровождающие из местных марийцев.
«Я бы и без молитвы снял шапку перед старожилами этой рощи, - заметил им писатель, обратив внимание, что «несколько лип уже без верхушек», у других «стволы уходят высоко в небо», и на их «шершавой коре потеки от свеч». Вот здесь, сказали ему, всего несколько недель назад люди из «притаившейся за холмом» деревни творили молитву, «опускаясь перед деревом на колени» [3].
«Мне рассказали, когда и как проходят моленья, сколько бывает на них людей,- продолжал свой рассказ В. Песков. - У края рощи встречаем пожилого уже человека, героя войны Семена Прокопьевича Кузикова. Он готовит дрова для костра моленья семейного. Пока мы тихо беседуем с человеком, в просветленной осенью рощице появляются две женщины в деревенской одежде. Нашим присутствием несколько смущены. Отойдя в сторону, наблюдаем: укрепили на стволе липу свечку, чиркают спичками и опускаются перед деревом на колени. Не крестятся, лишь что-то шепчут» [3].
«Двадцатый век. А у липы с догорающей на ней свечкой двое стоят на коленях. Язычество! Самое настоящее, родом из детства всего человечества» [3],- невольно пронеслось в голове писателя. Удивляло его и другое: «Но от язычества стали тут отлучать уже при Иване Грозном, и четыреста лет марийцы ходили в дорогие для них молитвенные кущи украдкой, старались не выделять их среди других лесных островов. Теперь кое-где появились ограды. Это знак «легализации» старой веры.
Выясняется, христианство тут прочных корней не пустило. Внедрялось оно часто по прину-жденью (за крещенье освобождали от подати
Р. А. Бушков
99
на три года, от службы в армии, поощрялось другими льготами или же притеснялся язычник). Формально черемисы (марийцы) приняли «греческий закон», но большинство их остались равнодушными к церквям и иконам, понятней и ближе был им молитвенный лес. Идолов в нем в отличие от язычества на Руси не ставили, был просто лес, в котором долго живущие липы как бы связывали поколенья людей, возле них верилось в существование Главного Бога, Бога грома, Бога леса, Бога пчелы, Бога пятницы ...» [3].
По рассказам спутников он попытался воссоздать то, что здесь происходило во время общественного моления, с шорохом листьев, при треске сотен свечей, укрепленных на березах, елках и липах. Хотя «все уже было припорошено снегом», но еще «попахивало погашенными кострами», «вороны, собаки и все, кто ищет остатки съестного после присутствия в лесу человека, изрядно по снегу уже наследили», «на больших перекладинах висели березовые крючья для огромных котлов», «остались в лесу столы - настилы из тонких жердей» [3].
«Сошлось и съехалось несколько тысяч людей - марийцы местные, из соседних районов, из Чуваши и Башкирии, - пересказывал услышанное В. Песков - Молитвенный лес в красках осени был торжественным и нарядным. По ритуалу в двадцати с лишним котлах варилось жертвенное мясо тут же заколотых лошади и быка, десятков ощипанных возле костров гусей. На столы приходившие клали хлебцы, лепешки из творога. Когда мясо и овсяная каша (традиционная еда на моленьях) поспели, жрец, одетый в белые холщовые одежды с узорчатой вышивкой, начал читать молитвы. Все слушали, упав под старыми липами на колени».
«С какими же молитвами обращались марийцы, зажигая свечи на стволе липы?» [3] - вопрошал В. Песков у своих спутников. После их слов, они показались ему «простыми, как звуки берестяного рожка, с которыми марийские девушки осенью выходили на порог дома и звучно оповещали округу, что есть в деревне невеста». Он выписал некоторые из молитв: «Как свеча горит светло, так меня здравием награди», «Скотину сохранить помоги от глубокой грязи; от медведей, волков и воров оную помилуй», «Пошли, боже, добродушного друга».
«Есть в этих древних и сравнительно новых молитвах прошенья «о верном полете стрелы», «об избавлении от злого духа в доме, - размышлял В. Песков. - С молитвами канонизированными
обращаются к богам осенью - благодарят за урожай, за все, что ниспослано ими для поддержания жизни. На таких коллективных моленьях к богу громко обращается жрец (карт) - лицо, уважаемое в деревне, хорошо помнящее молитвы и умеющее произнести их так, что «они будто бы льются из сердца каждого» Карта за это вознаграждают, но деньгами, а каким-нибудь подношением: медом, творогом, гусем, лепешками.
Богам при моленьях тоже приносят жертвы. На «мировые» (собранные в складчину) деньги покупаются лошадь, бык, а из каждого дома приносят гуся, специально для этго испеченные хлебцы».
Многое в марийских моленьях напоминало храм или то, что видят люди под крышами храма. «Тут же крышей было небо и желтый шатер из листьев, - отметил писатель. - Понятен и нынешний большой сход - вера, поиск веры, поиск точки опоры в расшатанном нынешнем бытии, естественное желание небольшого народа ощутить свои корни и свою самобытность» [3].
На своем писательском веку ему доводилось видеть в поездках по миру всякое: почитание современными японцами природы, моление аляскинских индейцев вороне, поклонение американских -лесным божествам, богам из глины - Богу кукурузы, Богу дождя, Богу общего успеха.». Марийцы же ходят в молитвенный лес, - отметил он, сравнивая их древнейшую и поэтичную веру с другими народами. - Кое-кто из них приобщился и к христианству. На кладбищах над могилой ставят не жердь с пучком соломы, а крест, но к храмам с крестами они в большинстве своем равнодушны, им уютней общаться с богами в березовых рощах у старых вековых лип».
Не осталось незамеченным им и то, что «сегодня мариец уже без оглядки по сторонам отправляется в свой молитвенный лес», объявленный властями Республики Марий Эл заповедным.
Следом за публикацией «Молитвенный лес», за подписью «В. Песков. Сернурский район, Республика Марий Эл» в газете «Комсомольской правде» 9 ноября 1995 года вышел еще один его очерк «К мельнику, на блины» [4].
«Мельницы ветряные когда-то покрывали полмира. Столько же было и водяных мельниц. Их прикончили пар, потом электричество. Но в памяти у людей остался поэтический мир этих спутников хлеба. Ветряки я еще кое-где видел в работе, а мельницу водяную искал очень долго, - признавался в нем писатель. - И вот недавно получаю письмо: «Мельница действует! Добро пожаловать на блины!» [4].
100
Филологические науки
Это оказалось приглашение из Марий Эл: от тогдашнего председателя Сернурского районного комитета по охране природы Владислава Шуматовича Конышева. Прочитав как-то в газете о предпринятых В. Песковым необычных поисках, он решил порадовать его, сообщив в Москву о восстановленной на местной реке водяной мукомольной мельнице, пока единственной на всю республику. И тот не мешкая выехал в гости «к мельнику на блины»: «На блины к мельнику я попал потому, что люблю мельницы. А люблю потому, возможно, что в детстве, в военное время, размалывал зерна из собранных колосков на домашней мельнице-терке. Нехитрый этот снаряд представлял собой деревянный стояк, обтянутый металлической теркой, поверх которого надевался цилиндрический кожух - опять же терка с дырочками. Из муки такого помола лучше всего получается не хлеб, а каша. Мука настоящая вырабатывалась жерновами. У домашних мельниц были они небольшими - с хорошее блюдо.
Камни потяжелее два старика-умельца в нашем селе заставляли вертеться с помощью шестеренок. Это был уже агрегат современный -крутишь ручку, как у веялки или соломорезки, и по лоточку из-под шуршащего камня льется пахучий теплый размол» [4].
Стар, как ларь.
Фонарь под матицей.
Дед да внучек У лотка,
Где молочной струйкой Катится Из-под жернова Мука, -
писал об одной из водных мельниц сернурской стороны военных лет местный поэт Иван Смоленцев. Но после войны они постепенно сошли на нет.
Приютившаяся к речке Оне мельничная деревня Желонкино, куда писателя доставили В. Ш. Конышев и тогдашний глава районной администрации А. А. Максимов встретила их приветливо. «Все было как в отцовских рассказах о мельнице. Деревенька в двадцать дворов глядится в тихий задумчивый пруд. По воде важно плавают гуси. Теченьице тянет к плотине осенние листья, - рассказывал В. Песков. - летом увидел бы тут рыболова, шумных купальщиков. Весь этот мир с водяным зеркалом, обрамленный березняком, ракитами, осокой и рогозом, образован, организован водяной мельницей. Высокий бревенчатый сруб ее возвышается у плотины.
Уже с дороги видно, как в строение по лотку серебром струится из пруда вода, и слышен спокойный, размеренный шум, означающий: в срубе что-то крутится, вертится. Подойдя вплотную, прислоняю к бревнам ладонь. Чувствую легкое подрагивание и гул внутри сруба».
Из «избушки, похожей на деревенскую баню» навстречу вышел «осыпанный белой пудрой» как Дед Мороз мельник Борис Дмитриевич Яковлев, взявшийся показать мельничное хозяйство.
- Это вот, как теперь говорят, «офис», -улыбнулся он гостям. - Тут оформляю помол, тут все, кто придет, могут посидеть-подождать, спрятаться от дождя, само собой, языком помолоть, для этого поводов сейчас много.
«А потом с Борисом Дмитриевичем мы идем по настилу из бревен на верхний этаж мукомольни, - описывал эту экскурсию московский гость. -Сюда заносят мешки, и мельница постепенно поглощает их содержимое, отдавая внизу муку. В принципе все то же самое, что и на домашней маленькой мельнице. Но жернова, упрятанные в огромный барабан, очень большие, и только большому тяжелому колесу под силу вертеть верхний камень. Мельник ведет меня «в моторную часть» - показать этот двигатель. Обычно мельничное колесо находится снаружи сруба, тут же оно внутри - надо посветить фонарем, чтобы увидеть, как льется вода, как вертится колесо, как передается вращение на вал жернову.
- Митрич! Ты бы, Митрич, помягче сделал! -слышится голос снизу.
В нижней части мельницы - туман из муки. И в этом тумане двигается старушка, Любовь Сергеевна Лоскутова, из соседней деревни. На ресницах у старушки мука, нос белый, одежонка вся белая от муки, в руках гаечный ключ - поднять или опустить камень, но сама им Любовь Сергеевна действовать не решается. Извинившись за отлучку - «гость на мельнице», Митрич чуть трогает нужную гайку, и старушка сразу кивает, покрывая шум камня, кричит: «Хорошо!» Ей приятно запускать руки в теплый, душистый размол, бегущий из барабана. Она энергично действует совком. И вот уже готовый мешок муки отодвинут мельником в сторону. Любовь Сергеевна привезла утром пятнадцать мешков ржи. К ночи все зерно будет смолото.
- Работать можем в ведро и в дождь, зимою и летом, работаем днем, а если надо, и ночью -вода не купленная, - балагурит Митрич. И Любовь Сергеевна счастливо ему подмигивает: «Хорошее дело - мельница!»
Р. А. Бушков
101
Люди на мельницах всегда бывали с радостью. Этому можно найти объяснение. Мельница - завершающее звено в заботах человека о хлебе. Все позади - пахота, сев, жатва и молотьба. Теперь вот только слушай, как поет камень, как шумит вода на мельничном колесе, и успевай отгребать, успевай отгребать. И уже сегодня можно напечь лепешек... Мельницы были для сельского человека и чем-то вроде клубов, где можно повидаться, поговорить о том, о сем, дожидаясь своей очереди. Мельник в деревне, наряду с кузнецом и коновалом, был всегда лицом уважаемым и почитаемым.
Нехитрый снаряд,- продолжает балагурить Митрич. - А как без него? Без мельницы никак нельзя.
«Нет, никак нельзя!» - счастливо соглашается, моргая белыми от муки ресницами, Любовь Сергеевна. Она вполне понимает мое желание подержать руку под мягкой струею размола. Смеется: «Вы тоже на мельника стали похожи!..»
Выхожу из сруба вытрясти куртку и кепку. Гуси плавают возле плотины. Из двора напротив лениво выходит корова и аппетитно пьет из пруда. В прозрачной воде видно полосатого, задремавшего окунька, видно улитку на потонувших желтых и красных листьях».
Мельница, как заметил В. Песков, стала украшеньем деревни. Сопровождавший его А. А. Максимов, В. Ш. Конышев и председатель сельсовета Серафим Григорьевич Васильев, поведали ему, что в начале ХХ века только в Сернурской волости насчитывалось 11 водяных, 5 ветряных и 2 конные мельницы. А потом они исчезли вовсе. Желонкинскую мельницу восстанавливали всем миром. «Главным двигателем дела, как я понял, был Владислав Шуматович, он всех подталкивал, убеждал, следил, что бы сделали «все, как надо», чтобы плотина была надежной, -отметил писатель в очерке. - Восстановление мельницы замышлялось вначале как создание памятника народного быта и как объекта, обла-горажущего деревню. Но вышло так, что в первую очередь она стала экономически важной постройкой для целой округи».
- И вот она, мельница, под рукой - не требует ни солярки, ни пара, ни электричества. Бежит из пруда в нее вода, а из-под камня льется духовитый хлебный размол либо фураж для скотины. Как же не любить голубушку-мельницу! Любят, очень любят ее, - признался мельник Митрич. После оглядки своего «комбината» он пригласил
гостей на блины к себе домой, оставив присмотреть за помолом сына Олега.
«Встречают у дома мельника нас гоготанием гуси. А на столе на вышитой марийским узором скатерти уже дымятся румяные стопки блинов. Рядом в глубоких чашках - мед и сметана, рыба на сковороде и бутылочка, разумеется, - вспоминал тот вечер В. Песков. - Уже в сумерках прощались мы с мельником и с хозяйкой его, кормившей гостей блинами. На пруду гоготали гуси, и чуть слышен был гул водяного колеса и каменных жерновов. Это Любовь Сергеевна Лоскутова домалывала свои пятнадцать мешков» [4].
Вкус марийских блинов-коман мелна, которые ему довелось отведать в гостях у мельника В. Д. Яковлева, Василий Песков запомнил надолго. Он был доволен, что ему приоткрылась и здесь живая народная кулинарная традиция.
После очерка Василия Пескова о сернурских блинах стало известно всей России.
Велика ли в масштабах страны и Марийского края Сернурская земля? Но упоминание о ней и ее жителях есть в произведениях русских литераторов и журналистов А. И. Герцена и В. Г. Короленко. Здесь побывал писатель М. Е. Салтыков-Щедрин. Об этих родимых местах вслед за классиком русской пейзажной лирики Н. А. Заболоцким писали с чувством сыновей нежности и любви получившие всероссийское признание поэты и прозаики Н. И. Попов, Б. С. Шабалин, И. И. Смоленцев, М. Г. Смоленцев, Г. А. Ведерников и И. С. Чемеков. В конце ХХ века к ним прибавился замечательный русский писатель В. М. Песков (1930-2013). Посвященные ей два очерка «Молитвенный лес» и «К мельнику, на блины» заняли достойное место в его творчестве.
Ш
1. Бушков Р. А. Утро земли Онара: история и культура Сернурского муниципального района Республики Марий Эл / Мар. гос. ун-т. Йошкар-Ола, 2014. С. 437-452.
2. Живой камень: русские писатели о Марийском крае / сост. К. К. Васин. Йошкар-Ола: Мар. кн. изд-во, 1970.
3. Песков В. Молитвенный лес // Комсомольская правда: субботний выпуск. 1995. 3-10 ноября.
4. Песков В. К мельнику, на блины // Комсомольская правда, 1995, 9 ноября.
5. Энциклопедия Марий Эл / рук. гл. ред. коллегии Л. И. Маркелов. Йошкар-Ола: МарНИИЯЛИ, 2009. С. 704.
1. Bushkov R. A. Utro zemli Onara: istorija i kul'tura Sernur-skogo municipal'nogo rajona Respubliki Marij Jel, Mar. gos. un-t, Yoshkar-Ola, 2014, pp. 437-452.
102
Филологические науки
2. Zhivoj kamen': russkie pisateli o Marijskom krae, sost.
K. K. Vasin, Yoshkar-Ola: Mar. kn. izd-vo, 1970.
3. Peskov V. Molitvennyj les, Komsomol'skaja pravda: subbotnij vypusk, 1995, 3-10 nojabrja.
4. Peskov V. K mel'niku, na bliny, Komsomol'skaja pravda, 1995, 9 nojabrja.
5. Jenciklopedija Marij Jel, ruk. gl. red. kollegii L. I. Markelov. Yoshkar-Ola: MarNIIJaLI, 2009, p. 704.
R. A. Bushkov
Kazan (Volga) Federal University, Kazan
Sernur essays by Vasily Peskov
The article is devoted to essays "Sacred Groove" and "At the Miller’s pancake dinner" written by Russian writer Vasily Mikhailovich Peskov under the impression of his creative travel around the Sernur municipal district of the Republic of Mari El in October 1995. The essays are focused on the relationship between human and nature.
Keywords: relationship between human and nature, the essay as literary genre, works by V. Peskov.
