CC BY
129
11. Arosalo S. Social conditions for political violence: red and white terror in the Finnish Civil War of 1918 // Journal of Peace Research. - 1998. - №35.
12. Figes O. Peasant Russia, Civil War: the Volga countryside in revolution. - Oxford: Oxford University Press, 1989.
13. Figes O. The red army and mass mobilization during the Russian Civil War // Past & Present. - 1990. - №129.
14. Figes O. A People’s tragedy: the Russian revolution, 1891-1924. - London: Penguin, 1996.
15. Gatrell P. Russia’s First World War: a social and economic history. - Harlow, England: Pearson, 2005.
16. Hasegawa T. The February Revolution: Petrograd 1917.
- Seattle: The University of Washington Press, 1981.
17. Holquist P. Making war, forging revolution: Russia’s continuum of crisis, 1914-1921. - Cambridge, MA: Harvard University Press, 2002.
18. Kenez P. A history of the Soviet Union from the beginning to the end. - Cambridge: Cambridge University Press, 2006.
19. Kirby D. Revolutionary ferment in Finland and the origins of the Civil War, 1917-1918 // The Scandinavian Economic History Review. - 1978. - 26.
20. Kirby D. The workers’ cause: rank-and-file attitudes and opinions in the Finnish Social Democratic Party, 19051918 // Past & Present. - 1986. - №111.
21. Kissane B., Sitter N. Civil Wars, party politics and the consolidation of regimes in Twentieth Century Europe // Democratization. - 2005. - №12.
22. Kronlund J. Suomen puolustuslaitos 1918-1939. Puolus-tusvoimien rauhan ajan historia, Sotatieteen laitoksen julkaisuja XXIV, Sotahistorian toimisto. - Porvoo: WSOY, 1989.
23. Malia M. The Soviet tragedy: a history of socialism in Russia, 1917-1991. - New York: Free Press. - 1994.
24. Manninen O. Red, white and blue in Finland, 1918 // Scandinavian Journal of History. - 1978. - №3.
25. Manninen T. Jarjestysvalta jarkkyy: Kaartit vastakkain in Itsenaistymisen vuodet I: Irti Venaiasta VAPK Kustannus. -
1992.
26. Pipes R. The Russian revolution. - New York: Vintage Books, 1990.
27. Pipes R. Russia under the Bolshevik Regime. - New York: A.A. Knopf, 1993.
28. Ragin C. The comparative method . - Berkeley, CA: University of California Press, 1987.
29. Rasila V. Finnish Civil War and land lease problem // The Scandinavian Economic History Review. - 1969. - №17.
30. Sanborn J. Drafting the Russian nation: military conscription, Total War, and mass politics, 1905-1925. - DeKalb, IL: Northern Illinois University, 2002.
31. Smith J. Finland and the Russian Revolution, 19171922. - Athens, GA: University of Georgia Press, 1958.
32. Soderhjelm H. The red insurrection in Finland in 1918.
- London: Harrison and Sons. - 1919.
33. Upton A. The Finnish revolution, 1917-1918. - Minneapolis, MN: University of Minnesota Press, 1980.
34. Wildman A. The end of the Russian imperial army: the old army and the Soviets’ revolt (March-April 1917). - Princeton, NJ: Princeton University Press, 1980.
35. Ylikangas H. Tie Tampereelle. - Helsinki: WSOY,
1993.
Осинский Павел Иванович, доктор философских наук, ассистирующий профессор департамента социологии Аппалачского государственного университета, г. Бун, США, e-mail: osinskyp@appstate.edu. Элоранта Яри, доктор исторических наук, ассоциированный профессор департамента истории Аппалачского государственного университета, г. Бун, США, e-mail: elorantaj@appstate.edu.
Osinskiy Pavel Ivanovich, doctor of philosophical science, assistant professor, department of sociology, Appalachian State University, Boone, NC, USA, e-mail: osinskyp@appstate.edu.
Eloranta Jari, doctor of historical science, associate professor, department of history, Appalachian State University, Boone, NC, USA, e-mail: eloran-
taj@appstate.edu.
УДК 294.3+32 © Т.Б. Бадмацыренов
САНГХА И ПОЛИТИКА: ПОЛИТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ БУДДИЙСКОГО ДУХОВЕНСТВА МОНГОЛИИ И БУРЯТИИ
*Статья выполнена при поддержке РГНФ в рамках гранта международного конкурса РГНФ-МинОКН 2012 г. «Возвращение России в Монголию: модели и сценарии» № 12-23-03002
Статья посвящена описанию политических аспектов функционирования современного буддийского духовенства. Сангха является важным, хотя и не относящимся к числу наиболее значительных субъектом политического процесса Бурятии и Монголии. С одной стороны, «внутрибуддийские» отношения упорядочены по существу политическими институтами, а с другой - сангха интегрирована в публичный политический процесс.
Ключевые слова: буддизм, буддийское духовенство, сангха, политика, церковь.
T.B. Badmatsyrenov
THE SANGHA AND THE POLITICS: POLITICAL ASPECTS OF THE FUNCTIONING OF THE BUDDHIST CLERGY IN BURYATIA AND MONGOLIA
This research is devoted to the politological analysis of the Buddhist clergy. The Sangha is the important subject in political process in Buryatia and Mongolia. There are some differences between a public politics and the inner-church
relations, though these spheres in functional structure are political. The author describes inner-sangha relations through the peculiarities of the traditional and the non-traditional Buddhist community organization.
Key words: Buddhism, Buddhist clergy, Sangha, politics, church.
Буддийская церковь исторически выполняла в бурятском обществе этноконсолидирующие функции, которые в других странах брало на себя государство, а потому воздействие буддизма на формирование национального самосознания, национальную идеологию бурят было более значимым, чем роль религии в странах с сильной национальной государственностью. Буддийское духовенство активно участвовало в политическом процессе, особенно в начале ХХ века. В современной Бурятии влияние буддизма на политику далеко не столь значительно, хотя ряд обстоятельств позволяет сделать вывод о наличии политического потенциала буддийской церкви. Так, Пандито Хамбо-лама Д.Аюшеев признается одним из наиболее влиятельных политиков региона, а буддистами считает себя значительное число жителей Бурятии и иных регионов. В истории Монголии буддизм сыграл еще более значимую роль. Становление независимого государства, формирование политической культуры и национальной идентичности неразрывно связано с буддийской церковью. В современной же Монголии сангха хотя и обладает большим политическим значением, закрепленным в ряде правовых документов, но влияние ее весьма ограниченно и несравнимо с государственными институтами или политическими партиями.
Цель данной работы состоит в выявлении политических аспектов функционирования буддийской церкви в Монголии и Бурятии.
В целом, если говорить о политическом значении буддизма, можно различать идейный уровень политической культуры и институциональный - сферы взаимодействий между политическими акторами. Другими словами, буддизм воздействует на политику посредством «идеального влияния буддийских концептов и символов на структуру и механизм власти,... прямого влияния сангхи (буддийского монашеского ордена) как социального института, как экономической и политической силы на борьбу за власть и осуществление власти» [1, с. 268]. В идейной сфере для сегодняшних Бурятии и Монголии характерно господство светских идеологических принципов конструирования политической системы. В политике буддийская культура выступает в качестве сегмента, для Бурятии преимущественно в сфере этнополитического дискурса одного из «национальных» регионов, а в Монголии как декларируемого общекультурного фона
суверенного государства. Функционирование политических институтов в обоих случаях основано на идеях национального светского государства, ориентированного на демократические принципы.
В описании политических функций буддийской церкви можно говорить о ее внутренней организации как совокупности по сути политических институтов. В отличии от «большой» политики, взаимодействия внутри сангхи необязательно имеют публичный характер и не всегда направлены на взаимодействие с политическими государственными институтами. С другой стороны, церковь включена в современный публичный политический и правовой контекст, «открытое прокламирование буддийских ценностей осуществляется по трем направлениям: его адресатами выступают общество, государство и международное сообщество» [17, с. 297].
Границу между «внутрибуддийской» и публичной политикой провести подчас довольно сложно, поскольку внутренние проблемы буддийского сообщества часто становятся предметом общественного обсуждения, и логика современного политического процесса вынуждает церковь выступать в качестве субъекта политики, прежде всего, во взаимодействии с государством.
В настоящее время в Бурятии зарегистрировано 57 буддийских организаций, в которых несколько различаются системы управления и должностной иерархии [21, с. 46-52, 233]. В Монголии зарегистрированных буддийских монастырей и храмов насчитывается 142 [13, с. 344].
Организационное развитие буддизма протекает в двух формах: традиционной, хотя и построенной на обновленческих принципах, да-цанской (монастырской) и, сравнительно новой для Бурятии, форме Дхарма-центров. В рамках этих двух типов общин конструируются различающиеся системы иерархии, хотя в основе они базируются на общих для тибетской традиции принципах, проявляются некоторые различия, которые можно трактовать как политические. В монгольской и бурятской буддийской традиции монастырь конституировался на основе монашеской общины, хотя монахи-гелонги, как правило, не составляли большинство. Исторически существовало несколько типов монастырей, причем преимущественное распространение получили монастыри школьного типа, возникшего
еще в Индии. Первые буддийские монастыри в Бурятии появляются после 30-х годов XVIII века. До этого времени существовали единичные княжеские молельни и родовые общественные сумэ в войлочных юртах, «которые еще не были объединены в единую систему церковной организации ламаистов Забайкалья» [11, с. 18.]. По мнению С.П. Нестеркина, современные монастыри изменили свои функции, «они перестали быть местом уединения монахов, в основном в них проводятся хуралы и требы по заказам населения, что ведет к росту числа дуганов, которые для удобства прихожан строятся в черте населенных пунктов» [15, с. 148.]. Сегодня постоянно в дацанах находится лишь небольшое число лам и хувараков, основная же их часть проживает вне пределов монастырей. Увеличение количества дуганов и их постройка в черте населенных пунктов связаны также и с изменениями территориально-поселенческой карты Бурятии. Значительное количество дуганов функционирует в г. Улан-Удэ, они зарегистрированы как местные религиозные организации буддийских общин, имеют штат лам и хувараков, однако дацанами не являются. Хотя существуют буддийские монашеские общины и общины мирян, с точки зрения действующего законодательства, как религиозные организации они не дифференцируются.
Дхарма-центры возникли в ХХ веке в период распространения буддизма в странах Запада. Как правило, Дхарма-центрами называют буддийские общины, членами которых являются преимущественно миряне. Деятельность в центрах многообразная: проводятся лекции, беседы с тибетскими учителями и их учениками, меди-тационные занятия, одним из основных направлений деятельности крупных центров является издательская [4, с. 31.]. В средствах массовой информации, печатных и электронных изданиях, научной и популярной литературе взаимодействию буддийских организаций уделяется весьма пристальное внимание, которое временами превращается в довольно оживленные дискуссии [3; 5; 6; 7, с. 99; 8; 10; 14, с. 35;19; 23]. Одним из таких сюжетов стала деятельность тибетских лам в России, которой подчас приписывается характер политической деятельности в интересах тибетской эмиграции [2; 18, с. 72-79].
Система церковного управления выполняет политическую функцию целеполагания, реализует внутреннюю субординацию системы ролей и статусов и организует мобилизацию ресурсов в интересах поддержания функционирования всей церковной системы. В узком смысле, это
церковно-административная система управления сангхой, включающая иерархию должностных статусов и ролей от Пандито Хамбо-ламы до хуварака. На этом уровне сангха представляет собой совокупность ассоциаций, основанных на иерархической дифференциации статусов своих членов, отражающей функциональные и престижные их различия, и связанных с политическими аспектами взаимодействия людей. В широком смысле церковная организация практически совпадает с социальной системой буддийского сообщества и включает не только административные должностные позиции, но и иные статусы, включенные в буддийский социум. В этом смысле и в терминах принятой нами аналитической схемы политика включает не только основные функции правительства в его отношениях с социетальным сообществом, но и те аспекты любого коллектива, которые связаны с организацией и мобилизацией ресурсов для достижения его целей [20, с. 30].
В церковной организации Гелуг существует ряд элементов, которые могут занимать промежуточное положение в системах как религиозного, так политического управления. Особо следует отметить существование специфической иерархической системы тулку, которая выполняет очень важные экономические и политические функции. Хубилган, или, как закрепилось уже в русском языке, «перерожденец», обладает автономной доктринальной легитимностью, так, сангху составляют четыре монаха-гелонга или один святой [9, с. 39]. Кроме того, показательно, что после разрушения организованной церкви в Бурятии «действовали многочисленные «хубил-ганы» и «гэгэны» [25, с. 69]. Исторически в Бурятии институт хубилганов не получил развития, подобного Тибету и Монголии, хотя существуют данные о нескольких линиях перерождений. Возможно, определяющими факторами явились периферийное положение и изоляция Бурятии от основных центров Гелуг, политика царской администрации и противодействие церковного аппарата. В современной Монголии и Бурятии церковь в целом построена на административном принципе и выборных началах. Так, Буддийская традиционная сангха России (БТСР) возглавляется Пандито Хамбо-ламой, буддийская церковь Монголии - Хамбо ламой, во главе Центрального духовного управления буддистов (ЦДУБ) и Объединения буддистов Бурятии стоит председатель, и все они избираются из числа духовенства.
Политико-управленческая группа функций включает функции управления, распределения
ресурсов, представительскую и другие функции. Она институционализирует статусы и роли в рамках системы церковного управления: панди-то хамбо-лама, дид-хамбо, ширээтэ и т.д. Кроме того, в систему церковного управления включаются интегративные нормативные структуры, выполняющие функции нормотворчества и социального контроля. В рамках интегративной подсистемы происходит институционализация системы социальных статусов, связанных с социальным контролем внутри общины и интегрированных в систему церковного управления. Интеграция общности буддийского духовенства происходит на основе фиксированных норм и правил, особое место среди которых занимают дисциплинарные обеты Пратимокши. По обетам пратимокши происходит дифференциация социальных статусов монахов (гелонгов) и не-монахов (генинов, банди и гецулов). Традиционно именно монахи имеют доступ к замещению должностей в системе церковного управления, образования, ведению культовой, образовательной деятельности, могут принимать новых членов общины и т.п. Вместе с тем, церковная система в основном базируется на административной должностной иерархии. В Бурятии, как и в современной Монголии, высшие позиции в сангхе занимают не монахи и не хубилганы, кроме того не предъявляются требования к прохождению всех ступеней традиционного монастырского образования, хотя часто такое «отступление» от доктринальных положений объясняется временем «упадка» религии и переходным состоянием сангхи. Более того, существующая система церковного управления и в Бурятии, и в Монголии не заинтересована в усилении института хубилганов.
Ядром политической подсистемы Буддийской традиционной сангхи России выступает институт Пандито Хамбо лам, причем в современном варианте система оформилась в результате деятельности XXIV Пандито Хамбо-ламы Дамбы Аюшеева, которая в целом направлена на дальнейшую институционализацию буддизма в Бурятии. Это проявляется в развитии и укреплении системы образования и подготовки кадров, системы управления и кадровой службы дацанов, мерах по унификации хуралов и переводе служб с тибетского на бурятский язык. Усилению института Пандито Хамбо-лам, придается большое значение, постоянно подчеркивается длительность его исторической традиции и преемственность независимого от иных центров Гелуг развития.
Кроме того, Пандито-Хамбо лама является одним из центральных персонажей публичного политического процесса региона, выступая в роли идеолога этнокультурного возрождения, выдвигая фактически его программу [12, с. 183]. Во многом именно актуальность этнополитиче-ской составляющей обусловила значимость деятельности Пандито Хамбо-ламы не только как одного из духовных лидеров, но и как публичного политика. Причем, хотя по многим вопросам политического процесса он выступает как лидер общественного мнения, в таких резонансных вопросах как, например, «ликвидация» бурятских автономных округов или ситуация вокруг приглашения Далай-Ламы, налицо весьма сдержанная позиция.
В современной России буддийское духовенство оказалось в новых для себя социальнополитических и правовых условиях. Распад Советского Союза и оформление нового государства - Российской Федерации - кардинально изменили систему государственно-
конфессиональных отношений. С трансформацией политической системы России, буддийское духовенство России начинает активно участвовать в политическом процессе. Причем его политическое участие получило неоднозначную оценку. Так, например, А.Д. Нанзанов констатирует, что в июне 1998 года руководство БТСР оказалось втянутым в так называемые «грязные технологии», связанные с выборами президента РБ [14, с. 188-221]. Именно с этого времени, как принято считать, происходит резкое ухудшение отношений БТСР и республиканского руководства, с чем связывают также и нагнетание напряженности во внутрицерковном «расколе». С другой стороны, существует мнение, что «как один из социальных институтов государства, Буддийская церковь должна взаимодействовать и сотрудничать с государственными органами власти и органами местного самоуправления, не вмешиваясь при этом во внутренние дела друг друга» [26, с. 29]. Существенным фактором выведения внутрибуддийских противоречий в публичную плоскость является резонанс вокруг взаимодействия БТСР и тибетской диаспоры, включая проблему приглашения Далай-ламы XIV.
Представители духовенства активно участвуют в деятельности политических представительных, совещательных и консультативных органов. Так, ряд священнослужителей входит в состав Совета по взаимодействию с религиозными объединениями при Президенте Республики Бурятия. Буддийские религиозные органи-
зации и священнослужители активно взаимодействуют с органами местного самоуправления и районными администрациями. При этом, «каждый из глав дацанов решает проблемы взаимодействия с обществом и государственной властью самостоятельно» [6]. В 1990 г. шэрээтэ-лама Ленинградского дацана Эрдэм-лама (Э.Д. Цыбикжапов) среди значительного числа кандидатов одержал победу на выборах в Верховный Совет РСФСР. В качестве депутата работал заместителем председателя Комитета Верховного Совета РСФСР по свободе совести, вероисповеданиям, милосердию и благотворительности. На выборах депутата Государственной Думы Федерального Собрания РФ по одномандатному округу от Бурятии в 1995 году баллотировался Н.Илюхинов, занявший по результатам выборов четвертое место в списке из девяти кандидатов. В 2003 году кенсур Чой Доржи (А.Н. Будаев) выдвигался в качестве кандидата на выборах депутата Государственной Думы Федерального Собрания РФ, и занял третье место. Ряд представителей буддийского духовенства избирались депутатами Народного Хурала Республики Бурятия (М.Р. Чойбонов, Д.-Х. Самаев, Д.-Н.В. Содномдоржиев).
Пандито Хамбо-лама Д.Аюшеев является членом Совета по взаимодействию с религиозными объединениями при президенте Российской Федерации, входит в президиум Межрели-гиозного совета России, а также президиум Межрелигиозного совета стран СНГ. Входил в состав Общественной палаты Российской Федерации.
БТСР принимает активное участие в деятельности Азиатской Буддийской Конференции за Мир (АБКМ), которая объединяет 22 национальных центра из 16 стран Азии, многих авторитетных буддийских лидеров, политических и общественных деятелей. АБКМ имеет статус третьей категории в ЮНЕСКО и признана ООН в качестве неправительственной организации. Штаб-квартира АБКМ находится в г.Улан-Батор в монастыре Гандантекчинлинг. Президентом организации является Глава буддистов Монголии Хамбо лама Чойжамц. В России действуют два национальных центра, одним из которых является Агинский дацан. Пандито Хамбо лама Д.Аюшеев является вице-президентом АБКМ.
В Монголии протекают схожие с Бурятией, хотя и далеко не идентичные процессы, религия занимает важное место в политической жизни, а воспроизводство национальной политической идентичности весьма тесно сопрягается с этнорелигиозным компонентом. Так или иначе, во-
просы, связанные с религией, выступают объектом общественной дискуссии, рефреном обсуждаются в СМИ, затрагиваются в выступлениях политических деятелей. Даже в условиях радикально, по оценке ряда экспертов, либерального законодательства в отношении религии, буддизм занимает место «объективированного» культурного «фона» во взаимодействии политических акторов Монголии. В условиях сложившейся политической системы существует совокупность устойчивых идей, отражающих ведущую роль буддизма в современном монгольском обществе, они закреплены в целом ряде основополагающих нормативных правовых актов и программных документах политических партий.
Воспроизводство религиозной идентичности в политическом отношении протекает через реконструкцию буддийских «смыслов» и эксплуатацию буддийских образов в политической практике. Нельзя не отметить существование определенного противоречия в том, что современное монгольское государство, которое конструировалось как светское, более того, марксистское, и прямо противопоставлялось предшествующему опыту буддийского теократического развития, на новом, демократическом, витке своего развития довольно активно использует буддийскую семантику. В период становления демократического режима реабилитация буддизма в качестве одного из столпов национальной культуры совпала со все возрастающим влиянием буддизма, особенно школы Гелуг, на международный политический процесс. С конца XIX века начинается становление «глобального» буддизма, когда он проникает в европейскую культуру и обретает в ней новые черты и организационные формы, зачастую лишаясь религиозного содержания и усиливая философский компонент. К концу же ХХ века буддизм выступил одним из символов культурной глобализации. С другой стороны, события 50-х годов ХХ века в Тибете, тибетская диаспора на Западе и активная международная деятельность Далай-ламы XIV способствовали существенной политизации буддизма и признанию его как значимого фактора международных отношений. В отношении России в этот период даже применяется термин «необуддийская эйфория», который был призван отразить восприятие буддизма в регионах его нетрадиционного распространения.
Вместе с тем, политическая роль собственно санхги в современной Монголии, хотя она принимает активное участие в международных организациях и, несмотря на успехи религиозного возрождения последних двадцати лет, несрав-
нима с историческим политическим значением периода становления независимого монгольского государства. Буддизм и буддийское духовенство находятся в современной Монголии в совершенно иных политических, социальноэкономических и культурных условиях, что проявляется и в функционировании современной монгольской сангхи, которая руководствуется организационными принципами, в целом выработанными в течении социалистического периода, и значительно отличающимися от организации церкви до 30-х годов ХХ века.
В настоящее время, после кончины Джебзун Дамба-хутухты, встает проблема дальнейшего развития буддийской церкви в свете отношений Монголии, Китая и тибетской диаспоры. Позиция Далай-ламы XIV, который представил в 1991 году Джебзун Дамба-хутухту К, может весьма существенно сказаться на развитии монголо-китайских отношений. С другой стороны, весьма вероятно стремление, по крайней мере, части монгольской политической элиты к использованию ситуации с поиском Джебзун Дам-ба-хутухты. Нельзя не отметить пристальный интерес и со стороны российских буддистов, которые также могут занять неоднородные позиции.
Воспроизводство буддийской идентичности сопряжено также с изменениями в массовой религиозности населения Монголии. По материалам многих исследований, большинство жителей по прежнему относят себя к буддистам, хотя отмечается устойчивый рост доли верующих иных конфессий. Отмечается рост числа организаций новых для страны школ и направлений «глобального» буддизма, таких как Кагью, Дзогчен, Ньигма. Усиливается влияние христианства, что связывается с развитием демократических прав и свобод. Характерно, что для постсоветских государств характерна схожая связь демократических ценностей с буддизмом. Это может служить доказательством кризиса традиционной религиозности, как объективного следствия развития монгольского общества. В этом контексте монгольская сангха занимает в большей или меньшей степени консервативные «охранительные» позиции защиты интересов национальной церкви.
В развитии буддийской церкви в Бурятии и в Монголии налицо повышение актуальности политической составляющей, включая ее внутри-церковное и публичное измерения. Сангха функционирует в сложных условиях изменения социальной структуры общества и становления новых форм организации политической жизни,
что оказывает существенное влияние на развитие буддийского сообщества.
Литература
1. Агаджанян А. Буддизм и политические конфликты в Юго-Восточной Азии - М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2007. - С. 266-284.
2. Арзуманов И., Бычков О.В. Некоторые тенденции
развития буддо-католической экспансии в Байкальском регионе //
http://seminaria.bel.ru/pages/mo/2000/mo2_st_4.htm.
3. Аримпилов П. Живу с молитвами на устах.// Бурятия. - 2001. - № 244. - 25 дек.
4. Аюшеева Д.В. Современный тибетский буддизм на Западе. - Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2003.
5. Бадмаев С.Н. Карма российского буддизма // http://religion.ng.ru/people/2011-08-03/5_karma.html.
6. Буддизм старый и новый. Интервью с главой БТСР пандито хамбо-ламой Д.Аюшеевым // Независимая газета.
- 5 марта 2003.
7. Дондоков Б. Главная задача - консолидация // Лег-шед. - 1998. - № 3.
8. Дондоков Б. Сангха - открытая организация // Бурятия. - 2001. - № 238. - 15 дек.
9. Еше-Лодой Ринпоче Краткое объяснение сущности Ламрима / пер. с тиб. Ж.Урабханова. - Улан-Удэ: Ринпоче-багша; СПб: Нартанг, 2002.
10. И снова о Хамбо-ламе Аюшееве. // Бурятия - 2001.
- 13 нояб.
11. Ламаизм в Бурятии XVIII - нач. ХХ в. Структура и социальная роль культовой системы. - Новосибирск: Наука, 1983.
12. Махачкеев А. Портрет иерарха. XXIV Пандито Хамбо лама Д.Аюшеев. - Улан-Удэ: Нова Принт, 2012.
13. Монгол улсын статистикийн эмхэтгэл 2011. - Улаан баатар: Монгол Улсын Yндэснийн статистикийн хороо, 2012 - 462 с.
14. Нанзанов А.Д. Религиозные объединения в Бурятии 1990-2000 гг. // Общественные перемены Бурятии в условиях трансформации российского общества на рубеже веков. - Улан-Удэ: Изд-во ВСГТУ, 2002.
15. Нестеркин С.П. О церковной иерархии церковного
буддизма // Буддизм в контексте истории, идеологии и культуры Центральной и Восточной Азии: материалы меж-дунар. науч. конф. - Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО
РАН, 2003.
16. Новое объединение бурятских буддистов // Буддизм России. - 2002. - № 35.
17. Островская Е. Российский буддизм в оправе гражданского общества // Двадцать лет религиозной свободы в России / под ред. А.Малашенко и С.Филатова. - М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2009.
18. Островская Е.А. Транснациональная сеть тибетского буддизма как инструмент эскалации этнорелигиозного конфликта // Вестник аналитики - № 35(2009-1).
19. Открытое письмо к Президенту Республики Бурятия Л.В.Потапову // Буддизм России. - 2000. - № 33.
20. Парсонс Т. Система современных обществ. - М.: Аспект - Пресс, 1997.
21. Религиозные организации Бурятии: словарь-
справочник / С.В. Васильева и др. - Улан-Удэ: Изд-во Бурятского госуниверситета, 2011.
22. Сабиров Р.Т. Буддийская сангха в Монголии: конец 1980-х - 2003 гг. // Восток: история, филология, экономика. Вып. 3. - М.: Гуманитарий, 2004.
23. Терентьев А.А. Отягощенная карма конспиролога: Об истинных и мнимых конфликтах в буддийской общине
России // http://religion.ng.ru/society/2011-11-
16/4_carma.html.
24. Цыбикдоржиев В. Сангха - не закрытая каста // Бурятия. - 2001. - № 165. - 1 сент.
25. Цыбикжапов В. Современная церковная организация ламаизма в Бурятии // Вопросы преодоления пережитков ламаизма, шаманизма и старообрядчества: сб. ст. -Улан-Удэ: Бурят кн-е изд-во, 1971.
26. Шаглахаев Д. Прошлое и настоящее Хойморского дацана. - Улан-Удэ, 2005.
Бадмацыренов Тимур Баторович, кандидат социологических наук, старший преподаватель кафедры политологии и социологии Бурятского госуниверси-тета, г. Улан-Удэ, e-mail: batorovitch@mail.ru. Badmatsyrenov Timur Batorovich, candidate of sociological science, senior lecturer, department of political science and sociology, Buryat State University, Ulan-Ude, e-mail: batorovitch@mail.ru.
УДК 394+070 © С.К. Зандеева
РОЛЬ СРЕДСТВ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ В ПРОЦЕССЕ ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИХ КОНФЛИКТОВ
Природа средств массовой информации (публичность, открытость, доступность, массовость, периодичность) позволяет ей играть особую роль в становлении системы органов власти, в том числе развитии этнополитических процессов.
Ключевые слова: этнополитический процесс, этнополитический конфликт, толерантность, средства массовой информации, политическое право, этническое право, общефедеральное и местное ТВ.
S.K. Zandeeva
THE ROLE OF MASS MEDIA IN THE PROCESS OF ETHNOPOLITICAL CONFLICTS
The nature of mass media (publicity, openness, availability, mass character, and periodicity) allows to play a special role in the formation of system of authorities, including development of the ethnopolitical processes.
Key words: ethnopolitical process, ethnopolitical conflict, tolerance, mass media, political right, ethnic right, all-federal and local TV.
Средства массовой информации являются полноправными участниками общественнополитических и этнополитических процессов. Они способны популяризировать традиционноэтнический и современный опыт межкультурно-го коммуникативного процесса. Национальное вещание, как один из видов средств массовой информации, отражает и организует этнический дискурс. В то же время посредством телевизионного вещания могут обостряться межэтнические отношения в силу предвзятого отражения этнополитических и этнокультурных процессов, а также неоправданного акцентирования этнич-ности и необъективной оценки этнических групп, подчеркивающих их превосходство над другими. Таким образом, средства массовой информации, и особенно национальное вещание, играют существенную роль в формировании и развитии этнополитических конфликтов.
События последних десятилетий свидетельствуют об активизации и политизации межнациональных отношений в России и на постсоветском пространстве. Это обусловлено, прежде всего, возросшим уровнем этнического самосознания населения, которое характеризуется уси-
лением этнической специфики в обществе, последствиями политических и социальноэкономических преобразований в России и странах бывшего СССР, в той или иной степени отражающих интересы различных этносов в радикально изменившихся условиях. Специфика переживаемого Россией и ее гражданами периода такова, что в современных условиях основная угроза национальной безопасности исходит не столько извне, сколько от различных деструктивных сил внутри страны [6].
Этнополитический процесс - вид социального процесса, который характеризуется изменением состояния социальной системы под воздействием факторов, включающих отношения между национальными общностями, а также этносами и государственными органами по поводу реализации интересов этнических групп и их притязаний на политическую власть. Этно-политические процессы, имевшие место в России в последние годы, характеризуются различной степенью остроты межнациональных конфликтов. При этом, не следует забывать о том, что многие из них достались России в «наследство» от бывшего СССР, а значительное число
