CC BY
33
Вестник Томского государственного университета. Филология. 2023. № 84. С. 250-264 Tomsk State University Journal of Philology. 2023. 84. рр. 250-264
Научная статья УДК 070
10.17223/19986645/84/13
Самоцензура в журналистике: диалектика искажений профессиональной культуры
Виктор Александрович Сидоров1
1 Институт «Высшая школа журналистики и массовых коммуникаций» Санкт-Петербургского государственного университета, Санкт-Петербург, Россия,
v. sidorov@spbu. гы
Аннотация. В контексте публикаций последних лет отечественных и зарубежных исследователей массмедиа цифровой эпохи анализируются вопросы профессиональной культуры журналистов, ее ценностного ядра. Особое внимание уделяется амбивалентности проявлений самоцензуры в работе СМИ и профессионального поведения самих журналистов современной России. Феномен самоцензуры рассматривается в ключе разрабатываемых философами когнитивных искажений в медиакоммуникациях, также применяется аксиологический подход к оценке медийной среды цифровой эпохи.
Ключевые слова: ценности, профессиональная культура, поведение журналиста, медийная среда, СМИ, журналистика, самоцензура
Для цитирования: Сидоров В.А. Самоцензура в журналистике: диалектика искажений профессиональной культуры // Вестник Томского государственного университета. Филология. 2023. № 84. С. 250-264. аог 10.17223/19986645/84/13
Original article
doi: 10.17223/19986645/84/13
Self-censorship in journalism: The dialectics of professional culture distortions
Viktor A. Sidorov1
1 St. Petersburg State University, St. Petersburg, Russian Federation, [email protected]
Abstract. The media environment of society has become digital and has acquired a new quality in its development. Synchronously with it, a person is being formed, simultaneously immersed in physical and digital realities. A media replica of human existence appeared in the form of digital identity and digital emotions, digital life and digital death. At the same time, manifestations of the fluid variability of the mass media support the tradition of value development of reality, thereby reflecting the core of the culture of the ethnos, and immediately generating the values of the new century. Journalism is a witness and participant in the emergence of a new anthropological code. However, there is also a contradiction between the functioning of the value core
© Сидоров В.А., 2023
of culture as an unchanging substance and the value relativism of the mass media, capable of compressing and stretching space and time. The breakdown of the chrono-tope indicates the presence in journalism of several nuclei of culture, including professional ones. The idea of a professional culture of journalists arose in public discourse and is normatively fixed at the level of socially approved standards for the functioning of journalism. The results of the analysis of recent research works indicate the special importance of the phenomenon of self-censorship for the study of journalists' professional culture. The discrepancies of experts in its interpretation are caused by different evaluations of the motivation of a journalist resorting to self-censorship -whether s/he imposes restrictions on him-/herself so as not to harm people, or is afraid of sanctions from the authorities; how s/he internally reinforces his/her actions - by building a personal career or by the conviction "I can't be silent!". Works on this topic are analyzed taking into account modern scientific approaches in the field of cognitive research (self-censorship as a cognitive distortion), as well as the philosophy of clip consciousness. In general, this article is another link in the development of media axiology, an up-to-date direction in the theory of media communications. Self-censorship is not an exclusively negative phenomenon; it also contains the constructive side of the professional culture of journalists - the principle of social responsibility of creative media workers. Journalism as an institution of society should act in its interests. However, the imperative of obligation is one-sided and thus balanced by the imperative of value: a journalist owes society, and, at the same time, society needs his/her works and diverse creative activities. Thus, journalism, being a most important link in the spiritual life of society, acts as a socially significant value, which objectively depends on the specification of the forms and methods of life of the media and the entire media environment in changing sociocultural conditions.
Keywords: values, professional culture, journalistic behavior, media environment, media, journalism, self-censorship
For citation: Sidorov, V.A. (2023) Self-censorship in journalism: The dialectics of professional culture distortions. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Filologiya - Tomsk State University Journal of Philology. 84. рр. 250-264. (In Russian). doi: 10.17223/19986645/84/13
Текучая медийность цифровой эпохи
«Журналистская культура есть производное от публичного и непубличного дискурсов о профессии внутри журналистского сообщества, во власти и в обществе» [1. С. 9]. Иными словами, идея профессиональной культуры зарождается в публичной сфере и нормативно закрепляется на уровне принятых обществом стандартов.
Трудно не согласиться с процитированным утверждением К.Р. Нигма-туллиной, высказанным ею в весьма своевременной и очень интересной для исследователей журналистики монографии. Действительно, на протяжении вот уже почти двух столетий, вслед за К. Марксом мы говорим о журналистике как неотъемлемой части надстройки общества, которая, тем не менее, оказывает значительное воздействие на его базис; в результате общество не остается неизменным. Верно и обратное прочтение известной закономерности: в своем облике журналистика особым образом воспроизводит складывающиеся внутри социума отношения, динамично реагирует
на следствия большинства социальных перемен. Вот и в последнее время социальное напряжение, вызванное пандемией СОУШ-19, как считают исследователи, явилось катализатором глубоких перемен в журналистике: «изменения, которые произошли в медиа за время пандемии, необратимы. Они прежде всего касаются редакционной политики СМИ... Вместе с тем медиа в период пандемии СОУШ-19 столкнулись со стороны бизнеса и государства с экономическими и политическими ограничениями, которые им предстоит понять как риски и учесть для отстаивания принципов свободы выражения мнений и свободы печати» [2. С. 91]. В этом плане исследователи уделяют особое внимание одному из видов взаимодействия общества и журналистики, выраженному в самоцензуре журналиста. Это явление становится, пожалуй, наиболее важным показателем функционирования журналистики наших дней.
И все же мы не вправе остановиться на отмеченном здесь законе взаимодействия общества и массмедиа, так как журналистика не статичный, следовательно, неизменный, объект воздействия со стороны общества, а непрестанно развивающийся, неоднородный в своем устройстве субъект социальных связей. Именно поэтому так разнообразны рефлексии журналистики и журналистов на современные нам виды реальности - «первичную» и «вторичную». Под последней сегодня в науке чаще всего понимают «цифровую», «медийную», «виртуальную» реальности. Разделение на первичную и вторичную представляется целесообразным, и будем, по мере необходимости, его придерживаться. В аспекте такого разделения ученые выделяют «две особенности нашего сознания. Во-первых, тенденцией нашего сознания является построение субъективных моделей объектов реальности. Во-вторых, наше сознание является направленным... на нечто внешнее по отношению к нему, на то, что лежит за его пределами. . Объекты, которые существуют и принадлежат вторичной измененной реальности, как подчеркивают авторы цитируемого труда, могут осознаваться и интерпретироваться только на основании тех представлений и ощущений, которые существуют в первичной реальности» [3. С. 96-97].
Сознание журналиста субъективно оценивает мир реальностей, данный ему в ощущениях. Это с одной стороны, с другой - оценка реальности предопределена культурой журналиста как в целом, так и в ее профессиональной частности. При этом важно отметить, что культура обладает собственной социальной стратификацией. Плюс к тому, логика рассуждения подсказывает, что профессиональная культура журналиста, проявляющаяся в его медиаповедении, тоже социально стратифицирована, отчего по-разному рассматривается теоретиками. Например, «понятие роли "сторожевого пса" (журналист пристально следит за действиями власти в демократическом обществе) органично вписывается в профессиональное мировоззрение журналистов большинства зарубежных стран, то в России эта роль воспринимается либо как новоприобретенная ценность, либо как чуждый идеал» [1. С. 30]. Таким образом, профессиональная
культура в области медиа может быть продиктована или уже продиктована журналисту субъектами, находящимися вне профессионального сообщества (изнутри сообщества как частность). Отсюда закономерен вопрос, как рассматривать изучаемый феномен - в виде сложения смыслов публичного дискурса или его ценностным ядром, которое априори независимо от результатов смыслопорождения в публичной и профессиональной сферах, обладающих своей социальной динамикой?
Налицо новый рубеж понимания сложности в исследованиях профессиональной культуры журналиста в качестве феномена ускользающей реальности. Феномен замечен аналитиками, но как предмет изучения только определяется. По-прежнему сильны и не беспочвенны сомнения в возможности его объективного анализа. Так, многим определениям профессиональной культуры журналиста неизбежно присущ релятивизм, что побуждает задуматься о конвенциальной природе ее интерпретаций. Исследователи еще только договариваются о внешних параметрах изучаемого объекта, тогда как пора приступить к исследованиям его общечеловеческого содержания. На этот счет обращаются к авторитету Т. Ханиша, который подчеркнул непреходящее значение личности / идентичности журналиста, тех идеалов и ценностей, которых журналист придерживается в своей профессиональной деятельности (см.: [1. С. 26]). Фактически, Ханиш выделяет ценностное ядро профессиональной культуры журналистов на основе поливариантности социокультурных условий функционирования массмедиа и журналистики, отмечает значение причинно-следственных связей материальных и духовных аспектов жизни социума, которую социологи вслед за З. Бауманом нередко понимают в качестве «текучей современности». Во всяком случае именно так социолог (его часто именуют главным социологом постмодерна) назвал состояние современного общества, тем самым, дав объяснение «устойчивости современного социума при наличии высокой степени либерализма и невиданной ранее свободе личности» [4. С. 319]. «В настоящее время происходит перераспределение "сил плавления" современности, - пишет Бауман. - Сначала они затрагивали существующие институты, рамки... Это была стадия "разрушения формы" в истории нарушающей, ломающей границы, всеразрушающей современности» [5. С. 13]. Текучести «разрушения» наследовала текучесть «перераспределения» форм, сил, средств социальных связей. В этом контексте новому состоянию первичной социальной реальности соответствует и новое состояние информационного пространства - текучей медийности. В медийной среде происходят аналогичные процессы, вызванные, с одной стороны, ломкой социальных и политических границ, разрушающей современность, с другой - информационно-технологической революцией, которая поменяла значение прежних форм и средств медиа, даже устранив некоторые из них. Однако полного тождества между текучестью современности и текучестью медийности не наблюдается, поскольку в последнем случае особый смысл приобретает выделение ценностного ядра культуры, практически неизменного в любых социальных коллизиях,
определенного К. М. Кантором как «устойчивая бытийственная форма сознания» [6. С. 11].
Текучая медийность воздействует на культуру общества под влиянием нелинейного развития коммуникаций в классических / неклассических сообществах, когда факты становятся значимыми для аудитории массмедиа, если отображены в информационном пространстве, в котором даже «мнимые политические конструкции воздействуют на реальные процессы, не только подменяя собой действительность, но и активно формируя ее» [7. С. 99-100]. Новая социальность стала продлением технологической революции, поменявшей формы информационных связей человека с человеком. Зародилась вторичная социальная реальность - медиасоциум в его цифровом формате. Среди прочего текучесть медийной среды выражена нарушениями исторически сложившегося хода социального времени и его понимания: «...наше время - свидетель краха континуального мышления XIX века» [8. С. 63]. Происходит разрушение причинно-следственных связей: «новое время создает новые формы уязвимости. Для глобальных интегрированных сетей характерно, что всё - от компьютерного вируса до наркотиков, от орудий убийства до деструктивной мысли - перемещается свободнее, чем когда бы то ни было, укореняется и приводит ко множеству побочных эффектов (так называемый "эффект бабочки")» [9. С. 42]. Конечно, «бабочка взмахнула крылышками» не сегодня и даже не вчера, просто мы «течем» вместе с тем временем, в котором живем и не всегда замечаем его трансформации.
Как известно, медийные процессы интенсифицировались / обрели расширение под влиянием нескольких объективных факторов. Во-первых, за счет активного вторжения в информационную среду «массового человека». Во-вторых, под влиянием интенсификации присутствия в этой среде прежних медийных фигур (политик, ученый, деятель культуры) и прихода в нее новых (блогер, автор комьюнити). В-третьих, вследствие расширения числа видов контента медиасреды (текст, музыка, видео, игра). В-четвертых, за счет роста числа медийных платформ (мессенджеры, ви-деохостинги). В-пятых, под влиянием искусственного интеллекта.
Медийная среда социума стала цифровой и тем самым в своем развитии обрела новое качество. Синхронно с ней формируется человек, единовременно погруженный в физическую и цифровую реальности, который воспринимает мир «на кончиках пальцев» и готов расширить его за счет своего цифрового дополнения. Значит, интеракцию «человек-компьютер» уже заменяет симбиоз «человек-гаджет». Зародились цифровая идентичность и цифровые эмоции, цифровая жизнь и цифровая смерть. Несложно заметить, что все это - слепок человека физического, как и онлайн-работа, дистанционное обучение, виртуальные отношения между людьми. В то же время любой аспект текучей медийности несет в себе традицию ценностного освоения действительности человеком, тем самым отражая ядро культуры этноса, в одно и то же время становясь условием зарождения ценностей нового столетия, выходящих за пределы этнических. Следовательно,
мы стали свидетелями и участниками возникновения иного, чем прежде, антропологического кода.
Ценностный анализ фактов, явлений и процессов цифровых медиаком-муникаций - один из важнейших методов удовлетворения запросов общества на обновление знания. Это особый вид грамотности, представляющий собой совокупность медийных и цифровых навыков, которые обеспечивают повышение уровня жизни человека в новой реальности. Новое знание должно быть получено на новых направлениях исследований, в том числе через выделение исследовательского фрейма медиааксиологии, в основу которой положено признание феномена медиатизации, причем медиатизации всего комплекса духовных ценностей общества. Таким образом, актуализируется создание медиааксиологии как ценностной теории цифрового мира.
Естественно, что достижение такой масштабной цели подразумевает постановку и решение не менее значимых задач, среди которых прежде всего следует выделить анализ предшествующих научных трудов по аксиологии, главным образом тесно связанных с ценностным прочтением современного медиамира, волею технологий заключенного в цифровую оболочку. На первый план в целом аксиологического анализа выдвигается задача понимания человека цифрового мира, идентичности актора современных массмедиа, в том числе журналиста, его профессиональной культуры. Именно последнее обстоятельство и стало формирующим фактором по выработке цели настоящего исследования - раскрыть амбивалентность самоцензуры в работе журналиста как составляющей его профессиональной культуры, в итоге создавая одно из теоретико-эмпирических оснований заявляемой нами научной дисциплины - медиааксиологии.
Это целое направление исследовательских подходов и методов по изучению текучего состояния вторичной социальной реальности, в которой сегодня нарушены причинно-следственные связи, и в результате сама «текучая медийность» становится исходным пунктом (началом), где причины и следствия социокультурных процессов меняются местами. Таким образом, профессиональная культура журналиста рассматривается в качестве базисного фактора организации медиасоциума, а явление самоцензуры в журналистике - ее стержневого компонента, который в теоретическом аспекте соединяет веками устоявшиеся социально-философские подходы к пониманию медиа с новейшими, соответствующими современной цифровой эпохе. Самоцензура анализируется с учетом разрабатываемых сегодня в философии когнитивных искажений в медиакоммуникациях, аксиологических подходов к оценке медийной среды цифровой эпохи. Это значит, что в методику исследования заложен вторичный анализ соответствующих современных работ в области теории массмедиа. При этом выборка из их обширной номенклатуры трудов производится на основе индикации публикуемых в научных журналах статей по критерию их обращения к вопросам самоцензуры в журналистике. Выделение такого индикатора позволяет корректно ограничить исследовательское поле, выделяя наиболее спорный аспект в осмыслении профессиональной культуры журналистов.
Представляя результаты исследования, отметим связанные между собой обстоятельства. Так как явление самоцензуры объективно присуще любым - интимным, межличностным, публичным - коммуникациям, то и обсуждение этого феномена ему сродни по возрасту. Факты самоцензуры сопутствовали работе писателей, художников, быту людей во все времена, тем более проявили себя в журналистике, непосредственно с ее зарождения. Поэтому репрезентативность выборки научных публикаций, затрагивающих феномен, носит условный характер, так как более важно принять во внимание диаметрально противоположную ситуацию - было бы странным отсутствие работ по самоцензуре в медийной среде. Но они наличествуют всегда, поэтому количественные показатели уступают место качественным, когда существенно выделение в публикациях разных подходов к феномену - на первое место выходит не число исследователей, поддерживающих те или иные подходы, а факты артикуляции этих подходов, пусть и единичные.
Самоцензура как следствие когнитивных искажений медиакоммуникаций
Обратим внимание на противоречие между представлениями о ценностном ядре культуры как неизменной субстанции и ценностном релятивизме массмедиа, которые «способны сжимать или, наоборот, растягивать пространство и время» [10. С. 255]. Слом хронотопа, нарушение причинно-следственных связей в массмедиа не случайны и вызваны, как можно предположить, наличием не одного, а нескольких ядер медиакультуры, в том числе профессиональной, на что, в частности, указывают отдельные выводы К. Р. Нигматуллиной, например, о фрагментации профессиональной культуры журналистов России или о том, что российская журналистская культура видится «гибридной и размытой, без четких границ между группами» [1. С. 32, 35, 156]. Из этого следует, что относить всю российскую журналистику к одному типу профессиональной культуры надо с большой осторожностью, и то исключительно в контексте анализа глобальных проблем. Тогда как в контексте внутренней социально-политической структуры общества для понимания массмедиа более существенна демаркация между, с одной стороны, следованием журналистов традиции и, с другой, давлением среды функционирования, что наглядно выражено в практике так называемой самоцензуры журналиста.
Этой стороне журналистской работы уделили внимание многие исследователи, в том числе и Нигматуллина. Приведем ее заключение, спорное по сути, но опровергать его не станем, в данном случае важнее, что из него вытекает. В монографии сказано, что в современной российской практике журналистов отмечаются два понимания самоцензуры - с высоко позитивной и резко негативной оценками этого явления. «Под положительной оценкой подразумевается определение самоцензуры как благой и/или необходимой по моральным, профессиональным или редакционным причи-
нам практики... под негативной оценкой - традиционное западное понимание самоцензуры как умалчивания информации из-за предполагаемых рисков для себя или своей редакции». В итоге два понимания самоцензуры в журналистике ведут к утверждению, согласно которому российская журналистская культура является «не фрагментированной, а двуличной» [1. С. 152-153]. Однако сегодня находятся иные подходы к интерпретации феномена самоцензуры, которые связаны с развитием когнитивных исследований.
На этот счет интересное замечание сделал на прошедшей в СПбГУ VI Международной научной конференции «Язык в координатах медиа» (29.06-02.07.2022) В.Ю. Перов: «...распространение, представление и потребление информации предполагает доступность (доходчивость) контента и быстроту доведения до потребителя. При этом главным инструментом становятся применяемые журналистом когнитивные искажения», которые являются атрибутом цифровых технологий: они создают иллюзию отсутствия предвзятости в позиции журналиста, тогда как сами цифровые технологии выступают усилителем когнитивных искажений [11]. Если учесть, что когнитивные искажения надо понимать как отклонения в поведении, восприятии и мышлении, обусловленные субъективными убеждениями и стереотипами, сбоями в обработке и анализе информации, что когнитивные искажения могут носить как негативное значение (преднамеренное искажение фактов), так и позитивное (творческая обработка восприятия увиденного, образное отражение действительности), то наличие фактов самоцензуры в работе журналиста совсем не обязательно должно выглядеть следствием его моральной неустойчивости, ведущей к профессиональному двуличию. В контексте когнитивного подхода к феномену самоцензуры не лишне обратиться к работам по клиповому сознанию. Ф.И. Гиренок в своей работе заметил: «Символы иногда важнее реальности. Клип избавляет сознание от необходимости обобщать» [12. С. 8, 20]. Прибегать к самоцензуре значит уходить от какого-либо обобщения. В известном смысле самоцензура журналиста и его клиповое сознание родственны, поскольку многое из того, что не договаривается журналистом, умалчивается им, может быть понято аудиторией без какого-либо дополнительного разъяснения. Но при этом самоцензура носит стратегически ограниченный характер. На одной из конференций на факультете журналистики МГУ известный журналист А. Венедиктов выразил недоумение тем профессиональным поведением коллег из телевидения, которое наблюдал во время трагических событий в Беслане: журналисты снимали только то, что, по их мнению, «пропустят в эфир», но никто из них даже не подумал, что сегодня «не пропущенные в эфир» кадры через 10 лет станут бесценным историческим материалом. Налицо дискретное клиповое мышление журналистов, и выразилось оно в самоограничениях негативного характера.
Проявления самоцензуры амбивалентны, причем, и это следует подчеркнуть особо, как правило внедрены в структуру личности одного и того же журналиста: в корне различные, они далеко не всегда вызывают внут-
риличностный ролевой конфликт, так как негативные и позитивные аспекты самоцензуры восходят к разным основаниям культуры журналиста. Так, самоцензура в качестве поведенческого самоограничения отражает доминирующий тип культуры общества, традиции и культурное наследие. Подобное следование духовно-нравственным принципам общества влияет на поведенческие нормы журналистской профессии и СМИ. Такое когнитивное искажение сродни принципиальной позиции В. Маяковского, который «себя смирял, становясь на горло собственной песне». Однако исследователи журналистики чаще всего изучают самоцензуру как результат экономического и политического давления на СМИ, отчего журналисты вынуждены тем или иным способом искажать свое видение мира или, в лучшем случае, находить себе другое место работы. В этом аспекте несомненно, что амбивалентность самоцензуры на латентном уровне входит в профессиональную культуру журналистов.
Естественно, обозначенные типы профессиональной культуры журналистов следует должным образом интерпретировать. Наиболее очевидная интерпретация указана в работе Нигматуллиной - профессиональная культура подразделена на «благую» и «западную». Первая, как понимается из контекста, укоренена в российской политической культуре; вторая - в политической культуре стран Западной Европы и США [1. С. 5]. Но это разделение - не более чем распространенная в массмедиа политическая маркировка, если же раскрыть ее, то первое впечатление может быть перевернуто. Идентифицировать маркировку значит выделить в ней ценностное ядро. Однако и это не всегда способно привести к желаемому результату, так как на внутрицеховые процессы в журналистике накладывается радикализация внешних. Так, авторы одной из статей, ссылаясь на исследования социологов, утверждают, что в обществе происходит «интенсивный процесс обновления ценностей, определение их приоритетов, резко сужена зона совпадения ведущих ценностей, конфликты не решаются в рамках старых приоритетов и идеалов» [13. С. 137]. Такого рода «накладки» осложняют анализ ядерной зоны профессиональной культуры журналистов. Стоит добавить, что и в трудах западных коллег появились симптомы отхода от стандартов либеральной политической мысли о сущности самоцензуры в СМИ и тех ценностей, на которых она базируется.
Так, О. Зевелева (Кембриджский университет, Университет Хельсинки), обозревая тенденции в теории журналистики, выделила направления, выходящие «за пределы либерального понимания "цензуры" как внешней репрессивной практики.». «Историк Мэттью Банн, - пишет Зевелева, -назвал эту группу подходов новой теорией цензуры». Его последователи «понимают цензуру как норму, заложенную в любые социальные отношения, а не как аберрацию, выделяющуюся из привычного контекста, не как нарушение "свободы слова". <...> цензура может быть продуктивна <...>, самоцензура является частью (и даже движущей силой) культурного производства в целом» [14. С. 153]. Воронежские социологи, предприняв аналитический обзор исследований проблем самоцензуры в массмедиа, обра-
щают наше внимание на позицию Дж. Хантера, который столкновение между сторонниками разных подходов к пониманию самоцензуры представил в виде «"культурных войн" - в смысле перманентного противостояния между сторонниками противоположных социальных воззрений из-за существования давних и глубоких, часто неразрешимых противоречий между группами людей). Оружие культурной войны - это не только слово, но и молчание» [15. С. 107]. А вот сами социологи из Воронежа, обращаясь к известной метафоре «цензор в голове», по-своему объясняют «культуру молчания». По итогам проведенного исследования они сообщают, что этот «цензор в голове» свойствен многим журналистам, «немногие решаются плыть против течения. Потребителю информации приходится порой туго - ему нужно определяться, чья информация больше похожа на правду. Принимая за правду ту или иную информацию, он достраивает, реконструирует свою картину мира. В результате соседи или даже члены одной семьи могут жить в совершенно разных мирах. Деструктивные и конструктивные последствия свободы слова имеют место. Свобода слова - обоюдоострое оружие, оно способно ранить как героя, так и автора информационного материала, способна и к разрушению, и к созиданию. Но эта ценность стоит своей платы» [15. С. 114].
В результате свобода слова и самоцензура в работе СМИ не только тесно связаны, а выступают как две стороны одной медали - профессиональной культуры журналиста, рассматриваемой в ценностном измерении. Однако вопросы, как понимать свободу слова, как разобраться в феномене самоцензуры, в свою очередь ставят другие, фундаментального характера задачи: Для кого? Во имя чего? Столетие назад их сформулировал В.И. Ленин в письме Мясникову [16. С. 78-83], который предлагал в молодой Советской России дать свободу печати всем - «от анархистов до монархистов», чтобы пороки и язвы политической и хозяйственной жизни страны (а они были видны невооруженным глазом) лечить преданием их гласности. Возражения Ленина свелись не столько к невозможности и несвоевременности такого шага, и, надо сказать, в аргументации этих положений автор письма был безупречен. Главное в другом - за глубоким политическим анализом ситуации в стране и за ее пределами как раз и следовали ответы на интересующие нас вопросы, для кого и во имя чего открывать безбрежную свободу печати. Ответы отнюдь не абстрактные, а тесно связанные с социально-политической практикой, когда ценность свободы сводилась к её обесцениванию материальным ресурсом - у кого больше финансовых возможностей, тот свободно распорядится свободой всех.
Эта история вековой давности никогда не теряла своей актуальности, а в последнее время приобрела особую злободневность в связи с достигшим на рубеже 2021-2022 гг. апогеем в противостоянии стран Запада и России, что вылилось в масштабный военный конфликт на Украине. Политические противоречия на глобальном и континентальном уровнях, вне и внутри России, естественно, наши свое преломление в текстах массмедиа. Более того, они по-своему отразились на журналистской практике. Только в
начальной фазе военных действий российские власти предприняли меры по ограничению работы радиостанции «Эхо Москвы», что привело к ее закрытию [17], и функционирования в стране социальной сети БасеЬоок [18]. По сути это была ответная реакция российских властей на явно враждебную политике страны позицию со стороны определенной части информационных ресурсов.
Уже начатая нами на актуальных фактах из практики СМИ линия рассуждений неизбежно ведет к ее продолжению в областях социальной философии или политологии - мы не можем уклониться от вопроса о сущности демократии, ее трактовках в разных политических культурах. Но такая постановка проблемы выходит за пределы темы статьи. И поэтому остановимся на проявляемом в особых обстоятельствах принципе самоцензуры в работе журналистов и редакций СМИ. Судя по анализу современных публикаций отечественных и зарубежных авторов, можно утверждать, что этот принцип следует воспринимать в качестве объективной составляющей профессиональной культуры журналиста. Такого мнения придерживаются многие, пусть даже иначе его формулируют. В данном случае важно разобраться, как эти авторы оценивают мотивацию журналиста при его следовании по пути самоцензуры - налагает ли он на себя ограничения, чтобы не навредить людям, или опасается санкций со стороны власти; чем внутренне подкрепляет / оправдывает свои поступки - заботой о личной карьере или принципом «Не могу молчать!».
Понятие самоцензуры отнюдь не является исключительно негативным, в нем столь же явно заключена и конструктивная сторона профессиональной культуры журналистов. И это прежде всего известный принцип социальной ответственности творческих работников СМИ. Однако его демаркация с идеей самоцензуры так и не произошла. Как справедливо отмечается в монографии Нигматуллиной, «дискурс о самоцензуре еще не сформирован», на этот счет еще необходимы серьезные исследования, потому что в практике СМИ наличествует противоречивость проявлений профессиональной культуры журналиста: «представления российских журналистов о ценностях своей профессии определяются в большей степени опытом и типом СМИ, в меньшей степени - личными политическими воззрениями; при этом отмечаются большие сложности в гармонизации индивидуальной идентичности с редакционной идеологией - принятые в редакции ограничения берут верх» [1. С. 252]. И это тревожит: журналисты, полагает Нигматуллина, подвергая себя определенным самоограничениям, все же расценивают явление самоцензуры как позитивное.
Здесь самое место вернуться к подходу, уже апробированному в исследованиях политической культуры журналиста. Как известно, общим критерием для любых ракурсов рассмотрения журналистики является долженствование: должна, обязана, предназначена, призвана. Ни один из этих смыслов журналистики не грешит чрезмерностью. Потому что журналистика как институт общества и в самом деле обязана действовать в интересах людей. Однако представление только о долженствовании само по себе
односторонне, кажется чересчур однозначным, если не смягчено каким-то другим смыслом о назначении журналистики и призвании журналиста. В противном случае роль и судьба журналиста незавидны - быть всем обязанным не стимулирует творческую энергию, не пробуждает общественную активность. Категория долженствования в большей мере ограничивает, «придавливает» индивида, нежели раскрепощает его. В реальности действует пока что непознанный закон функционирования журналистики. Он очевиден в утверждении, которое не требует доказательства, что общество само по себе нуждается в журналистике, находит в ней свой особенный смысл. Для общества журналистика уже давно стала не просто атрибутом социальной действительности, она обрела статус постоянного присутствия в делах общества и подчас с правом решающего голоса. Потому что исполняет всем видимые особо важные социальные роли - вездесущего агента и связного, проповедника и обличителя, советчика и утешителя...
Тем самым предопределилось, что в журналистике императив долженствования уравновешен императивом ценности. С одной стороны, журналист должен обществу. Он не только не свободен от общества, он ему многим, если не всем, обязан. С другой - произведения журналиста и вся его многообразная творческая деятельность нужны тому же обществу. Так что журналистика, являясь важнейшим звеном духовной жизни человека, может быть определена как общественно значимая ценность, на значимость которой неизбежно влияет историческая динамика духовной жизни социума, начиная с конкретизации форм и методов функционирования СМИ и всей медийной среды в меняющихся социокультурных условиях. Так что всякий раз обнаруживается все новое и новое понимание ценности общественного института журналистики.
Выводы
Ядро профессиональной культуры журналистов по отношению к исторически возникшему ядру культуры этноса, безусловно, вторично. Оно возникло в качестве закономерного результата, во-первых, усвоения журналистикой традиционных норм и ценностей культуры социума, во-вторых, под влиянием динамики социально-политических и культурно-нравственных трансформаций в жизни общества. Отчего профессиональная культура журналистов носит двойственный характер: наличие ценностно-нормативного ядра выделяет ценностные константы в мышлении и поведении журналистов, тогда как повседневная связь массмедиа с текучей современностью обеспечивает подвижность (текучесть) составляющих профессиональной деятельности журналистов, которые в определенном смысле слова вынуждены соответствовать динамике информационных интересов общества и его представлений о журналистике. При этом процесс усложняется когнитивными искажениями, которые объективно свойственны творчеству журналиста: они отражают, с одной стороны, творческое своеобразие авторов журналистских произведений, с другой, неполноту их
представлений о реальности. Все это с особой силой проявляется в практике самоцензуры в СМИ и журналистике, где когнитивные искажения могут обретать как негативное (преднамеренное искажение фактов) значение, так и позитивное (творческое создание картин увиденного, образное отражение действительности), что, в свою очередь, усиливается фактором влияния цифровой среды: когнитивные искажения, пусть и возникающие по разным причинам, воспринимаются аудиторией как верифицированные. В представлениях современных исследователей самоцензура приобретает исключительное значение в практике СМИ, влияет на весь комплекс мышления и поведения в журналистике. Таким образом, оказывает глубокое воздействие на ценностные параметры ядра профессиональной культуры журналистов.
Список источников
1. Нигматуллина К.Р. Профессиональная культура журналистов в России. СПб. : Але-
тейя, 2021. 286 с.
2. Распопова С.С. Пандемия COVID-19 как триггер для изменений СМИ // Знак: про-
блемное поле медиаобразования. 2021. № 4 (42). С. 88-93. doi: 10.47475/2070-06952021-10410
3. Антонова О.А., Соловьев С.В. Теория и практика виртуальной реальности: логико-
философский анализ. СПб. : Изд-во СПб. ун-та, 2008. 168 с.
4. НероноваМ.Ю., Неронов А.В. «Текучая современность» как символ веры в постин-
дустриальном обществе // Современные исследования социальных проблем. 2020. Т. 12. № 2. URL: http://soc-journal.ru
5. Бауман З. Текучая современность : пер. с англ. СПб. : Питер, 2008. 240 с.
6. Кантор М.К. История против прогресса: опыт культурно-исторической генетики.
М. : Наука, 1992. 148 с.
7. Казимирчик Л.В. Феномен медиатизации публичной политики: теоретико-
методологический аспект // Теория и практика общественного развития. 2014. № 11. С. 99-103.
8. ДрюЖ.-М. Ломая стереотипы / пер. с англ. СПб. : Питер, 2002. 272 с.
9. Эриксен Томас Хюлланд. Время в эпоху информации / пер. с норв. М. : Весь мир,
2003. 208 с.
10. ЮсуповаА.М. Иллюзорный потенциал СМИ: журналистика как источник социальных иллюзий // Актуальные проблемы современной науки, техники и образования. 2017. Т. 2. С. 255-257.
11. Перов В.Ю. Когнитивные искажения и этические проблемы современных медиакомму-никаций : доклад на VI Международной научной конференции «Язык в координатах медиа». 29.06-02.07.2022. СПб., 2022. URL: https://linguistics-media.ru/programma/
12. Гиренок Ф.И. Клиповое сознание. М. : Проспект, 2018. 256 с.
13. ОлешкоВ.Ф. Особенности профессиональной культуры журналиста цифровой эпохи // Знак: проблемное поле медиаобразования. 2019. № 2 (32). С. 134-141.
14. Зевелева О. Самоцензура журналистов в Татарстане и в Крыму в сравнительной перспективе: Пьер Бурдье и новая теория цензуры // Laboratorium: журнал социальных исследований. 2020. № 3. С. 150-177.
15. Романович Н.А., Коробкова О.А. Свобода слова и повседневная практика журналистов региональных СМИ // Социс. 2018. № 11(415). С. 106-116.
16. Ленин В.И. Письмо Г. Мясникову // Полн. собр. соч. 5-е изд. М. : Изд-во полит. лит., 1970. Т. 44. С. 78-83.
17. Венедиктов сообщил о решении ликвидировать «Эхо Москвы» // Интерфакс. 2022.
5 марта. URL: https://www.interfax.ru/russia/825936 (дата обращения: 06.03.2022).
18. Роскомнадзор сообщил о полной блокировке Facebook в России // Российская газета.
2022. 4 марта. URL: https://rg.ru/2022/03/04/facebook-v-rossii-polnostiu-zablokirovan.html
(дата обращения: 06.03.2022).
References
1. Nigmatullina, K.R. (2021) Professional'naya kul'tura zhurnalistov v Rossii [Professional Culture of Journalists in Russia]. Saint Petersburg: Aleteyya.
2. Raspopova, S.S. (2021) COVID-19 Pandemic as a Trigger for Media Change. Znak: problemnoe pole mediaobrazovaniya. 4 (42). pp. 88-93. (In Russian). doi: 10.47475/20700695-2021-10410
3. Antonova, O.A. & Solovyov, S.V. (2008) Teoriya i praktika virtual'noy real'nosti: logiko-filosofskiy analiz [Theory and practice of virtual reality: logical and philosophical analysis]. St. Petersburg: St. Petersburg State University.
4. Neronova, M.Yu. & Neronov, A.V. (2020) "Liquid modernity" as a symbol of faith in a post-industrial society. Sovremennye issledovaniya sotsial'nykhproblem. 12 (2). (In Russian).
5. Bauman, Z. (2008) Tekuchaya sovremennost' [Liquid Modernity]. Translated from English. Saint Petersburg: Piter.
6. Kantor, M.K. (1992) Istoriya protiv progressa: opyt kul'turno-istoricheskoy genetiki [History against Progress: Experience of cultural-historical genetics]. Moscow: Nauka.
7. Kazimirchik, L.V. (2014) Fenomen mediatizatsii publichnoy politiki: teoretiko-metodologicheskiy aspekt [The phenomenon of mediatization of public policy: theoretical and methodological aspect]. Teoriya ipraktika obshchestvennogo razvitiya. 11. pp. 99-103.
8. Dru, J.-M. (2002) Lomaya stereotipy [Disruption: Overturning conventions and shaking up the marketplace]. Translated from English by D. Rayevskaya. Saint Petersburg: Piter.
9. Eriksen, T.H. (2003) Tirania momenta: Vremya v epokhu informatsii [Tyranny of the Moment]. Translated from Norwegian by E.S. Rachinskaya. Moscow: Ves' mir.
10. Yusupova, A.M. (2017) Illyuzornyy potentsial SMI: zhurnalistika kak istochnik sotsial'nykh illyuziy [The illusory potential of the media: journalism as a source of social illusions]. Aktual 'nyeproblemy sovremennoy nauki, tekhniki i obrazovaniya. 2. pp. 255-257.
11. Perov, V.Yu. (2022) [Cognitive distortions and ethical problems of modern media communications]. Report at the VI International Conference "Yazyk v koordinatakh media" [Language in Media Coordinates]. 29 June - 02 July 2022. [Online] Available from: https://linguistics-media.ru/programma/ (In Russian).
12. Girenok, F.I. (2018) Klipovoye soznaniye [Clip consciousness]. Moscow: Prospekt.
13. Oleshko, V.F. & Oleshko, E.V. (2019) Osobennosti professional'noy kul'tury zhurnalista tsifrovoy epokhi [Features of the professional culture of a journalist of the digital era]. Znak: problemnoe pole mediaobrazovaniya. 2 (32). pp. 134-141.
14. Zeveleva, O. (2020) Samotsenzura zhurnalistov v Tatarstane i v Krymu v sravnitel'noy perspektive: P'er Burd'e i novaya teoriya tsenzury [Self-censorship of journalists in Tatarstan and Crimea in a comparative perspective: Pierre Bourdieu and the new theory of censorship]. Laboratorium: zhurnal sotsial'nykh issledovaniy. 3. pp. 150-177.
15. Romanovich, N.A. & Korobkova, O.A. (2018) Svoboda slova i povsednevnaya praktika zhurnalistov regional'nykh SMI [Freedom of speech and everyday practice of journalists of regional media]. Sotsis. 11 (415). pp. 106-116.
16. Lenin, V.I. (1970) Polnoe sobranie sochineniy [Complete Works]. 5th ed. Vol. 44. Moscow: Izd-vo polit. lit. pp. 78-83.
17. Interfaks. (2022) Venediktov soobshchil o reshenii likvidirovat' "Ekho Moskvy" [Venediktov announced the decision to liquidate Ekho Moskvy]. Interfaks. 5th March. [Online] Available from: https://www.interfax.ru/russia/825936 (Accessed: 06.03.2022).
18. Rossiyskaya gazeta. (2022) Roskomnadzor soobshchil o polnoy blokirovke Facebook v Rossii [Roskomnadzor announced the complete blocking of Facebook in Russia]. Rossiyskaya gazeta. 4th March. [Online] Available from: https://rg.ru/2022/03/04/facebook-v-rossii-polnostiu-zablokirovan.html (Accessed: 06.03.2022).
Информация об авторе:
Сидоров В.А. - д-р филос. наук, профессор кафедры теории журналистики и массовых коммуникаций Института «Высшая школа журналистики и массовых коммуникаций» Санкт-Петербургского государственного университета (Санкт-Петербург, Россия). E-mail: [email protected]
Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов. Information about the author:
V.A. Sidorov, Dr. Sci. (Philosophy), professor, St. Petersburg State University (St. Petersburg, Russian Federation). E-mail: [email protected]
The author declares no conflicts of interests.
Статья поступила в редакцию 05.05.2022; одобрена после рецензирования 23.08.2022; принята к публикации 31.07.2023.
The article was submitted 05.05.2022; approved after reviewing 23.08.2022; accepted for publication 31.07.2023.
