CC BY
141
о о
Шишкина Л. И.
Русско-японская война
как «столкновение цивилизаций»
(по материалам периодической печати)
Шишкина Лидия Ивановна
Северо-Западный институт управления — филиал РАНХиГС (Санкт-Петербург) Профессор кафедры филологии и журналистики Кандидат филологических наук, доцент [email protected]
РЕФЕРАТ
В статье соотносятся два крупнейших события, перевернувших европейскую и русскую историю ХХ в., — Первая мировая война и Русско-японская война. При этом рассматриваются не конкретные факты, но вскрываются общекультурный смысл этих событий, который обозначен как «кризис гуманистической культуры», и первые симптомы «столкновения цивилизаций».
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА
Первая мировая война, Русско-японская война, культура, цивилизация, «столкновение цивилизаций», гуманизм
Shishkina L. I.
Russian-Japanese War as "Collision of Civilizations" (on Periodicals Materials) Shishkina Lidia Ivanovna
North-West Institute of Management — branch of the Russian Presidential Academy of National Economy and Public
Administration (Saint-Petersburg, Russian Federation)
Professor of the Chair of Philology and Journalism
PhD in Philology, Associate Professor
ABSTRACT
In this article relate to two major events that changed the European and Russian history of the 20th century — The First World War and Russian-Japanese War. While not considered the specific facts, but opened wider cultural meaning of these events, which is designated as a «crisis of humanistic culture» and the first symptoms of a «clash of civilizations»
KEYWORDS
the First world war, Russian-Japanese war, culture, civilization, clash of civilizations, humanism
2014 год — это юбилейный год для двух трагических событий ХХ в., смысл и содержание которых во многом предвосхищают проблемы, переживаемые современным миром. Это 100-летие Первой мировой войны и 110-летие Русско-японской войны. И то, и другое послужило катализатором череды событий, перевернувших Россию.
Начало нового века всегда сопровождалось подведением итогов и размышлением о дальнейших путях развития человечества. ХХ век не стал исключением. Публицисты на страницах газет и журналов размышляли о великих результатах, к которым пришла гуманистическая европейская культура, основанная на культе Разума и идее прогресса. Человек поверил в могущество знания, в способность собственного ума, который, двигаясь по цепи причинно-следственных связей, может познать тайны бытия и устроить наилучший порядок на земле, уверовал в победное шествие человечества по пути прогресса к счастью, истине и добру.
В этом контексте естественными представлялись многочисленные рассуждения < о гуманности современной цивилизации, когда достижения материально-техниче- ^ ского прогресса сделали войну пережитком архаичного прошлого, навсегда ушед- ^ шим из жизни человечества. На основе научных расчетов — математических таблиц, ^ выкладок, схем, чертежей и рисунков — доказывалось, что при силе современных ^ взрывных веществ, бездымном порохе, дальнобойности и скорострельности ружей ^ война с обязательными для нее личной храбростью и героизмом становится бес- о смысленной. А действия тысяч людей, искушенных в деле разрушения, строивших о неприступные крепости и титанические суда, изобретавших новые разрушительные орудия, превращаются в некую игру ума, не имеющую практического применения. «Десятки лет глубокого мира приучили людей к господству разума, а непрерывная проповедь любви, жалости и уважения к человеку облагородила их души, сделала их чуткими и нежными, отзывчивыми к страданиям. Бесконечная борьба человека с человеком за свободу, за справедливость, за счастье все также продолжалась, но была она теперь только в области мысли, а руки бездействовали: ударить человека и причинить страдание его телу казалось странным, немного смешным и таким же нелепым, как жечь книгу, с мыслями которой не согласны <...> Как и тысячи лет тому назад, люди не могли доказать, что убивать нельзя, но привыкли не убивать, всей своей жизнью признали, что убийство безрассудно, и были уверены, что кто-то давно доказал это так неопровержимо и ясно, как математическую истину». Так сформулировал эту иллюзию Л. Андреев в черновом варианте начала своей повести «Красный смех»1, ставшей откликом на события Русско-японской войны и воспроизводящей ее «безумие и ужас».
Прошло немногим более десяти лет — и разразилась катастрофа Первой мировой войны, которую О. Шпенглер назвал «обширным инфарктом прежней Европы». В ее событиях немецкий философ увидел симптом начинающейся и уже неотвратимой агонии великой культуры, итог которой был сформулирован в названии его знаменитой книги «Закат Европы» (1918). Разразившаяся бойня, вовлекшая в свою мясорубку многие страны и народы, подтвердила знаменитое изречение Ф. Ницше: «культура — это только тонкая яблочная кожура вокруг бушующего хаоса»2. Война разрушила обаяние «кумира культуры». Реальные факты: грязные канавы, кишащие крысами, пулеметы, косящие десятки тысяч людей, отравляющие вещества, которыми посыпали человека, как таракана дустом, железные танки и аэропланы, перед которыми оказывалось беззащитным живое человеческое тело, — все это окончательно уничтожило идею классического гуманизма о человеке как божественном создании. Исторические события показали несостоятельность всех великих метафизических систем и культурных моделей, основанных на математически выверенных истинах. Когда счет погибших пошел на миллионы, война обнажила трагические противоречия цивилизации, которая, обожествив научно-технический прогресс, направила его на уничтожение человечества. Осмысливая опыт войны, поэт-символист Андрей Белый напрямую свяжет достижения науки и техники с катастрофами ХХ в.: «Дифференциальное исчисление оказалось приложенным к пушке. Ньютон и Декарт поступили на службу к «солидному» Круппу»3. Много позже в своей последней работе «Путь к очевидности» русский философ И. Ильин назовет символом современной культуры атомную бомбу — величайшее открытие научной мысли, величайшее достижение техники, направленное на уничтожение человечества.
1 Андреев Л. Н. Красный смех. Черновой набросок // Hoover. Box. 4. Env. 14. (Стенфордский университет. Гуверовский институт. Коллекция Б. И. Николаевского).
2 Ницше Ф. Ценность европейской культуры. Посмертные афоризмы (из времен Заратустры). М., 1901. С. 64.
3 Белый А. На перевале. Кризис жизни. Петроград, 1918. С. 23.
< Война стала решительным потрясением для оптимизма, проповедовавшего воз-н можность взаимопонимания между народами и классами и движение человечества ^ к гармонии и миру. Она запустила мощный процесс культурной и национальной V идентификации, который во многом объясняет тот эмоциональный подъем, попу-^ лярность патриотических лозунгов, распространенных в начале войны в России не ^ только среди широких народных масс, но и в среде научной и творческой интел-о лигенции. «Время славянофильствует» — так назвал свою книгу, вышедшую под о общим заглавием «Война и культура», философ и публицист В. Эрн1. Тема войны и культуры стала центральной в статьях Н. Бердяева, Е. Трубецкого, С. Булгакова, В. Розанова и др. На повестке дня вновь встали вопросы отношений России и Европы, своеобразия русского пути, уникальности дихотомичной русской культуры, исторической и культурной миссии России.
Причины войны искали не в политических или экономических противоречиях, не в банальной «борьбе за проливы». Ее корни усматривались в истории современной цивилизации, забывшей о своих религиозных основах и поставившей на их место материализм и безрелигиозный гуманизм, сформировавшей губительное чувство стабильности и комфорта. В декабрьском номере журнала «Северные записки» за 1914 г. вышла статья Г. Ландау «Сумерки Европы», задолго до Шпенглера провозгласившая, что гегемония новоевропейской культуры подходит к концу. Этот процесс, по мысли автора, начался еще до войны и продолжится после ее окончания. Война — лишь точка перелома культурной традиции, и из ее хаоса постепенно явится новый тип человеческого сообщества. В более позднем переиздании той же работы Ландау подчеркивал отличие своей концепции от шпенглеровской, на первый план выдвигая морально-эсхатологическую проблематику: гибель культуры от собственной виновности. «Гибель Европы от собственной греховности и исчерпанности — мало общего имеет со шпенглеровским представлением о конце европейской культуры в силу ее завершенности и внутренней эволюции»2.
Весьма распространенной стала мысль, что война явилась не противостоянием государств, а борьбой национальностей и культур, конфликтом «германцев» и «славян». Миссия России виделась в защите свободы других национальностей, спасении всего культурного мира от германского духа с его милитаризмом и фальшивой культурой [4, p. 9-29]. Таким образом, мировая бойня — Великая война (как ее называли в Европе), Вторая Отечественная (так она именовалась до 1917 г. в России) — подняла такие проблемы, которые в дальнейшем были обозначены как «кризис культуры» и «столкновение цивилизаций». Но впервые эти вопросы встали перед человечеством в Русско-японской войне.
Русско-японская война стала для XX в. не только историческим и политическим событием, но и важным фактом культурного сознания, в определенной степени «эмблемой», обозначившей вступление человечества в новую культурную эпоху. Не случайно ее осмыслению посвящены публицистические статьи Л. Толстого, стихи В. Брю-сова, А. Белого, А. Блока, «Красный смех» Л. Андреева, «На японской войне» В. Вересаева, «Штабс-капитан Рыбников» А. Куприна, не говоря уже о многочисленных очерках, зарисовках и беллетристических произведениях писателей так называемого «второго ряда». Поистине «зеркалом войны» стала русская периодическая печать.
С первых же дней наступившего 1904 г. газеты оживленно обсуждали ситуацию на Дальнем Востоке, предрекая неизбежность столкновения и предполагая его возможные последствия. 24 января Япония прервала дипломатические отношения с Россией, а русское правительство отправило ноту по поводу японских действий в Корее. В ночь с 26 на 27 января была атакована русская эскадра; 27 января про-
1 Эрн В. Время славянофильствует. Война, Германия, Европа и Россия. М., 1915.
2 Ландау Г. Сумерки Европы. Берлин, 1923. С. 305.
изошел первый морской бой у Порт-Артура, в котором были затоплены крейсер < «Варяг» и канонерка «Кореец». ^
Русская периодическая печать предоставляла обширную информацию о ходе ^ военных действий на Дальнем Востоке. Газетные полосы заняли рубрики: «Война», ^ «С театра военных действий», «Война с Японией», схемы передвижения армий, ^ карты Маньчжурии с указанием мест боев, фотографии героев войны, прославлен- ^ ных русских кораблей, отдельных войсковых соединений и т. д. Воссоздавалась о трагическая хроника событий: бой у Порт-Артура 31 марта, когда подорвался на о мине флагманский корабль русского флота броненосец «Петропавловск»; сражение под Тюренченом 18 апреля, в котором подвиг самопожертвования явила русская артиллерия; поражение при Вафангоу; гибель крейсера «Новик»; августовское упорное сражение под Ляояном, в результате которого русская армия после кровопролитных боев и ужасных потерь (газеты называли от 30 до 40 тыс. чел.) отступила к Мукдену; неудача семидневной изнуряющей битвы при реке Шахэ, разгром русской сухопутной армии.
Военные корреспонденты писали о подвигах самопожертвования солдат и офицеров, о самоотверженности докторов и санитаров, нечеловеческом перенапряжении и бессонных ночах; об испепеляющем зное, сопровождающем отступления русских войск по Ляоянской (Мандаринской) дороге после кровопролитных боев 12, 13 и 14 августа. Они с негодованием сообщали о нарушении всех джентльменских законов ведения войны [См. подроб.: 5, с. 75-94].
«Кошмарная», «ужасная война», «не война, а настоящая бойня», переступившая грань реального и возможного — таковы были характеристики, повторявшиеся на страницах печати. Видавшие виды репортеры с изумлением фиксировали многочисленные случаи беспощадного истребления солдатами разных армий друг друга, обстрелы лазаретов, инстинктивную жестокость сражавшихся. Яркие реалии, конкретные цифровые данные, потрясающие воображение эпизоды, представленные в газетных материалах, становились выражением сущности войны как исторического и психологического феномена, складывались в общую картину явления, нарушающего законы человеческого бытия.
Первая война ХХ в. оказалась не похожей на прежние войны. Впервые противники перестали сражаться лицом друг к другу. «Воюют не люди, а чудовищные машины», — свидетельствовал очевидец; человек оказывался беспомощным перед беспощадным железом. «Богом войны» стала артиллерия. Именно она решала исход сражения, как это было в кровопролитном бою под Тюренченом в апреле 1904 г. Японцы, имея огромный перевес артиллерийского вооружения, буквально засыпали огромным количеством снарядов на протяжении многих часов русские позиции, а их защитники погибали, не успев вступить в бой. В сражениях на Дальнем Востоке использовались технические изобретения, предлагавшие изощренные способы массового убийства: проволочные заграждения, ловушки — «волчьи ямы» — с острыми кольями на дне, разрывные фугасы, бомбы-шимозы — новый тип оружия, способный не только вывести человека из строя, но причинить ему мучительные страдания и пожизненные увечья; пули «дум-дум», заменившие обычные мелкокалиберные пули, пушечные ядра и мины, заряженные «мелинитом», не просто убивавшие своими осколками, но и душившие газами. Использование достижений научной и технической мысли для массового убийства людей было затем «блистательно» продолжено в период Первой мировой войны, когда в воздух поднялись аэропланы, в бой вступили танки (впервые примененные в битве при Сомме в 1916 г. и массированно использованные в сражении при Камбре в 1917 г.), подводные лодки, химическое оружие, зенитные орудия, пулеметы и огнеметы, торпедные катера.
Возникала совершенно новая психологическая ситуация, когда смерть становилась невидимой, а целостная форма — человеческое тело — мгновенно разрыва-
g лось на составляющие его элементы. Потрясение от этого передается в газетной н хронике, когда в картинах боев акцентируются описания оторванных рук, ног, пере-^ плетения человеческих тел и смешения их отдельных фрагментов. Таково, напри-i мер, свидетельство участника битвы при Чемульпо, вошедшей в историю гибелью ^ «Варяга»: «Везде только и видны были ручьи крови. Кровь, кровь без конца. <...> s Оторванные руки, ноги. Истерзанные, пронизанные картечью тела, куски разо-о рванного мяса»1.
о Русско-японская война впервые наглядно продемонстрировала характерную черту цивилизации — ее способность к самоуничтожению. Не случайно одним из «знаковых» событий стала гибель 31 марта 1904 г. броненосца «Петропавловск», флагманского корабля русского флота. Гордость современного кораблестроения, он затонул в течение двух минут, подорвавшись на мине (некоторые газеты сообщали, что своей собственной). В одно мгновение было уничтожено все командование: погибли адмирал С. Макаров, его заместитель контр-адмирал М. Моллас, десятки офицеров и сотни матросов, находившийся на нем знаменитый художник В. Верещагин. Одна из газет констатировала: «Нашим морякам приходится первыми платить жизнью за опыты с новым флотом, созданным гигантскими успехами техники и современной науки»2.
Таким образом, Русско-японская война продемонстрировала первые симптомы неотвратимой агонии великой гуманистической культуры, переживающей последний этап своего развития — цивилизацию, в том ее понимании, которое было обозначено европейскими и русскими мыслителями рубежа XIX-XX вв. Цивилизацию — как конец цветущей европейской культуры, создавшей общество с развитой индустрией и техникой, но превратившей народы в безликие массы, продемонстрировавшей кризис идеи прогресса. Еще в конце XIX в. один из самых глубоких русских мыслителей К. Леонтьев предостерегал человечество от абсолютизации прогресса, безоглядное развитие которого, по его мнению, неминуемо приведет к кровопролитным переворотам и непредвиденным физическим катастрофам. Он пророчески предрекал ситуацию, когда «от неосторожного и смелого обращения с химией и физикой люди, увлеченные оргией изобретений, сделают такую исполинскую ошибку, что и „воздух, как свиток, совьется", и „сами они начнут гибнуть тысячами"» [2, с. 403]. „Как свиток" воздух совьется в конце Второй мировой войны, когда будет взорвана атомная бомба. Но счет на тысячи погибших начнет вести Русско-японская война. Газеты писали о горах трупов, оставляемых после каждого сражения. Только в битве под Ляояном, по сведениям газеты «Рейтер», потери обеих сторон достигали 50 тыс. чел. Газета «Daily Mail», подводя итоги первого года войны, называла цифру в 240 тыс. погибших. Они материализовались, когда «Русский инвалид» с сентября 1904 г. стал печатать приложения — огромные списки убитых, раненых и пропавших без вести, наглядно демонстрируя, как личность становится частью бесформенной массы, превращаясь в «материал», в «нумер», в цифру.
Но была и другая сторона в изображении и осмыслении войны. Русская публицистическая мысль чутко уловила общекультурное значение происходящего где-то на далекой окраине, поначалу воспринятого как незначительный локальный конфликт. Очень скоро стало понятно, что в далекой Маньчжурии столкнулись не просто две враждебных армии, но два типа культуры. Европейская печать противопоставляла «одряхлевшей Европе» «молодую, жизнерадостную Японию», восхищаясь последней. Об угрозе, идущей с Востока, размышляли и русские публицисты. Священник Гр. Петров пророчески говорил о новой силе, которая идет на смену «усталому» культурному европейцу. «Япония проснулась. Шевелится Китай. Что-то бродит и на ближнем Востоке, в мусульманском мире. Народы Азии и Африки,
1 Русское слово. 1904. № 39. 8 февраля. С. 2.
2 Русское слово.1904. № 92. 2 апреля. С. 2.
исповедующие Коран, тоже мечтают о мировой роли. Среди них есть секта, про- < поведующая панисламизм, объединяя всех мусульман для борьбы с христианской ^ Европой. Все это зловещие симптомы»1. В свете указанных процессов он оценивал ^ Русско-японскую войну как первое предупреждение самодовольной, эгоистичной, ^ самодостаточной в своей культуре Европе. Петр Краснов, в будущем один из ли- ^ деров белого движения и автор ретроспективных утопий, а в то время подъесаул ^ казачьего Атаманского полка и постоянный военный корреспондент газеты «Русский о инвалид», писал: «Не за Маньчжурию, не за потрясенные стены Порт-Артура идут о воевать» русские солдаты. На снежных полях Маньчжурии решается вопрос: „быть или не быть европейской цивилизации." <...> Желтый мир... вдруг встрепенулся и пошел войною на белолицего европейца. <...> И благополучие всего Востока вверено теперь доблести русского войска. .Русскому оружию выпала честь защитить европейскую цивилизацию, защитить то, что десятками веков накоплялось, вырабатывалось, изобреталось и устраивалось»2.
В этом контексте актуальность приобретал вопрос об исторической и культурной миссии России. В движении на Восток многие современники усматривали исполнение Россией ее предназначения: быть «цивилизационным мостом» между Востоком и Западом. «Со времен Петра Великого и до 80-х годов XIX века, — говорилось в редакционной статье „Биржевых ведомостей", — Россия отдавала все свое внимание Западу, интересуясь Дальним Востоком лишь по необходимости защиты от нападения азиатских племен. <...> Лишь очень недавно наше движение к Тихому океану из стихийного превратилось в осмысленное. Проложенный Россией рельсовый путь к Тихому океану — это закон исторического процесса, и не японцам задержать этот процесс, полный общемирового смысла». «Мы все понимаем, что Великий Сибирский путь являет собой не только железнодорожный гигант, по рельсам этого гиганта должна течь богатая мысль, должны нестись культурные идеи Запада. Мы гордимся, что эта великая миссия досталась нам»3.
В общественном сознании актуализировался и еще один образ России — страны, которая на протяжении многих веков выполняла миссию щита, закрывая собой ценности европейской культуры. Редактор газеты «Новое время» А. Суворин утверждал, что Россия, связав Европу и Азию, исполнила роль «младшей, но сильной сестры Просвещения». «Мы завоевываем будущее, мы становимся на стороне европейской цивилизации и на страже собственного развития»4, — писал он. Многие считали, что именно в этой войне решается вопрос будущего России — потеряет ли она статус великой державы или останется ею.
Среди авторитетных представителей научной и художественной мысли отношение к Русско-японской войне было различным. Так, великий ученый Д. И. Менделеев рассматривал это историческое событие в свете прогнозируемых им циви-лизационных процессов. В стремлении к океану ученый видел не только осуществление исконной мечты русского человека об идеальном царстве «на море-океане», но и необходимое условие равновесия центробежного и центростремительного начал, составляющих своеобразие русской истории и русского национального характера; а также результат естественного чувства самосохранения от посягательств на русское пространство со стороны густонаселенной Азии5.
1 Петров Г. Панмонголизм и всечеловечество // Русское слово. 1904. № 39. 8(21) февраля. С. 2.
2 Русский инвалид. 1904. № 65. 21 марта. С. 4.
3 Белый А. На перевале. Кризис жизни. Пг., 1918. С. 1; Биржевые ведомости. Утр. вып. 1904. № 16. 10 января. С. 3.
4 Новое время. 1904. № 10023. 26 января. С. 6.
5 Менделеев Д. И. По поводу японской войны // Заветные мысли Д. И. Менделеева. СПб., 1904.
g Размышления о судьбах цивилизации во многом объясняют и позицию В. Брю-н сова. Вслед за Вл. Соловьевым, предрекавшим в своей книге «Три разговора ^ о войне, прогрессе и конце всемирной истории» грядущее столкновение Европы i и Азии, поэт утверждал: «Панмонголизм и панисламизм — вот две реальные силы, ^ с которыми Европе скоро придется считаться». Полагая, что в ходе культурного s развития «ветхие страны проснутся от векового сна, и Запад ощутит угрозу своей о гегемонии», он воспел глобальные интересы Российской империи. «Ее (России) о мировое положение, вместе с тем судьба наших национальных идеалов, а с ними родного искусства и родного языка зависит от того, будет ли она в XX веке владычицей Азии и Тихого океана» [1, с. 423]. Не слияние с Западом, а концентрация усилий для превращения Тихого океана в «наше озеро» — такой видел Брюсов историческую перспективу для России.
Тема конца европейской культуры в результате столкновения цивилизаций станет центральной в историософских концепциях А. Белого с его идеей «желтой опасности» («скоро уж маршал Ояма / с музыкой в город войдет»), М. Волошина, который приветствовал возмездие Европе со стороны «мудрого Востока», а в письме к В. Брюсову характеризовал настроение переживаемого исторического момента: «Общее ожидание всесокрушающего европейского взрыва. Первые признаки смерча» [3, с. 306].
Таким образом, стремясь к точному воссозданию фактов войны, корреспонденции военных журналистов и русская публицистика, по сути, обнаружили симптомы тех проблем и трагедий, перед которыми окажется человечество в ближайшем будущем.
Литература
1. Брюсов В. Собр. соч.: в 7 т. Т. 6. М., 1976.
2. Леонтьев К. Восток. Россия и славянство. Философская и политическая публицистика. М., 1996.
3. Переписка В. Я. Брюсова с М. А. Волошиным // Литературное наследство. Кн. 2. М., 1994.
4. Хеллман Б. Когда время славянофильствовало. Русские философы и Первая мировая война // Hellman Ben. Meetings and clashes. Articles on Russian literature. Helsinki. 2009.
5. Шишкина Л. И. Русско-японская война в зеркале газетной периодики и в «Красном смехе» // Творчество Леонида Андреева в контексте культуры ХХ века / Л. И. Шишкина. СПб., 2009.
References
1. Bryusov V. Collection of works [Sobranie sochinenii]: in 7 v. V. 6. M., 1976.
2. Leontyev K. East. Russia and Slavic peoples. Philosophical and political journalism [Vostok. Rossiya i slavyanstvo. Filosofskaya i politicheskaya publitsistika]. M., 1996.
3. V. Ya. Bryusov's correspondence with M. A. Voloshin [Perepiska V. Ya. Bryusova s M. A. Vo-loshinym] // Literature Inheritance [Literaturnoe nasledstvo]. Book 2. M., 1994.
4. Hellman B. When is time to be Slavophile. Russian philosophers and World War I [Kogda vremya slavyanofil'stvovalo. Russkie filosofy i Pervaya mirovaya voina] // Hellman Ben. Meetings and clashes. Articles on Russian literature. Helsinki, 2009.
5. Shishkina L. I. Russian-Japanese war in a mirror of the newspaper periodical press and in "Red laughter" [Russko-yaponskaya voina v zerkale gazetnoi periodiki i v «Krasnom smekhe»] // Leonid Andreyev's creativity in the context of culture of the XX century [Tvorchestvo Leonida Andreeva v kontekste kul'tury XX veka] / L. I. Shishkina. SPb., 2009.
