CC BY
7УДК 82-94+94"1808/09'
Н. Н. Акимова
Русско-шведская война 1808-1809 годов в мемуарах ее участника Ф. В. Булгарина
Статья посвящена изображению событий Русско-шведской войны 18081809 гг. в «Воспоминаниях» популярного русского литератора Ф. В. Булгарина. В войне, известной как Финляндская кампания, он принял участие в составе второго батальона Уланского цесаревича Константина Павловича полка. Мемуарные свидетельства участника этого довольно закрытого для русского общества события позволяют уточнить не только представление об исторических реалиях, связанных с присоединением Финляндии к Российской империи, но и о реакциях на них общественного сознания. Ключевые слова: мемуары; военная история; Финляндская кампания 1808-1809 гг.; присоединение Финляндии; Ф. В. Булгарин.
Natalia Akimova The Russo-Swedish War of 1808-1809 in the Memoirs of its Participant F. V. Bulgarin
The article is devoted to the depiction of the events of the Russo-Swedish War of 1808-1809 in "Memoirs" of the popular Russian writer F. V. Bulgarin. In the war, known as the Finnish campaign, he took part in the second battalion of the Prince Konstantin Pavlovich's Uhlan regiment. Memoir evidence of the participant of this historic event, which was quite closed to the Russian society, allows us to clarify not only the idea of the historical realities connected with Finland's annexation to the Russian Empire, but also about the reactions of public consciousness to them.
Keywords: memoirs; military history; The Finnish campaign of 1808-1809; accession of Finland; F. V. Bulgarin.
94
Известный русский литератор польского происхождения, в прошлом профессиональный военный, Ф. В. Булгарин (1789— 1859) одним из первых в своих мемуарах обратился к событиям непопулярной у его современников Русско-шведской войны 18081809 гг. «„Вызвать эту войну к бессмертию" хотел было Фаддей Булгарин, - писал историк Финляндии генерал М. М. Бородкин, -и произвел несколько опытов ее описания, но удостоверившись на деле... что в нашей „святой Руси любовь к отечественному не проявляется еще довольно сильно привязанностию к историческим предметам", приостановился.» [9, с. 293].
Военная биография Булгарина такова: по окончании Первого кадетского корпуса 11 (23) октября 1806 г. он был выпущен корнетом в Уланский его императорского высочества цесаревича Константина Павловича полк, в составе которого воевал сначала против наполеоновской Франции (за мужество и отвагу в сражении под Фридландом был награжден орденом Святой Анны III степени), затем в Финляндии. После отставки в 1811 г. (по другим сведениям в 1810 г.)1 вступил в Польский легион наполеоновской армии, воевал в Испании, России (в составе 8-го шеволежерско-го полка полковника Т. Любеньского) и в Пруссии, где в 1814 г. попал в плен; в наполеоновской армии Булгарин дослужился до чина капитана, был награжден орденом Почетного легиона. По окончании наполеоновских войн вместе с другими поляками, воевавшими за свободу своей родины под знаменами Наполеона, получил высочайшее прощение, но к военной службе уже не вернулся. Оказавшись в Петербурге, с 1820-х гг. занялся литературной деятельностью и вскоре стал популярным русским журналистом и писателем, заслужившим, однако, у современников и в истории литературы отрицательную репутацию, по преимуществу из-за связей с III Отделением.
Многотомные «Воспоминания» Булгарина, вышедшие при жизни писателя [10]2, стали попыткой откорректировать сложившуюся репутацию. Хотя Булгарин и раньше, еще в 1820-х гг., рассказывал в своей прозе о военной молодости и по праву считал себя одним из создателей жанра военного рассказа3, именно
95
«Воспоминания» стали источником многочисленных ссылок на Булгарина-мемуариста военных историков, писавших не только историю Уланского полка, но и историю Русско-шведской войны 1808-1809 гг.
Булгаринские «Воспоминания» не были его первым обращением к событиям этой войны - впервые о Финляндской кампании он рассказал в исторических очерках «Переход русских через Квар-кен в 1809 году» [15, ч. I, с. 163-181] и «Завоевание Финляндии корпусом графа Николая Михайловича Каменского в 1808 году» [16, ч. XII, с. 81-167]. Очерк «Завоевание Финляндии.», вошедший позднее в четвертую часть «Воспоминаний», был первым развернутым повествованием на русском языке о присоединении Финляндии к России, при этом Булгарин указал, что в описании хода событий опирался на труд П. П. Сухтелена [48]. Об этом источнике следует сказать подробнее.
По свидетельству Булгарина, «Сочинение это написано покойным генерал-лейтенантом графом Павлом Петровичем Сухтеленом, напечатано в числе 250-ти экземпляров и не было никогда в продаже, но роздано автором приятелям и знакомым в России и в Швеции. Граф Павел Петрович Сухтелен сам действовал в Финляндской войне и пользовался сведениями своего родителя, инженер-генерала Петра Корнилиевича Сухтелена, принимавшего самое деятельное участие во всех успешных распоряжениях во время этой войны по военной и дипломатической части. Кроме того, граф Павел Петрович Сухтелен, посещая родителя своего в Стокгольме (когда он был русским посланником в Швеции), почерпал дополнительные сведения из шведских печатных и рукописных источников и изустных рассказов шведских высших офицеров, участвовавших в войне. Сочинение графа П. П. Сухтелена особенно важно в стратегическом отношении, потому что он сам был отличный генерал и, участвуя в войне, знал местности края, а кроме того, пользовался советами знаменитого своего родителя, бывшего в армии первым лицом после главнокомандовавшего» [10, ч. IV, с. 7-8].
Действительно, первая история Финляндской кампании, изданная в Санкт-Петербурге на французском языке в 1827 г.4, пере-
96
издавалась на шведском (Стокгольм, 1835 и 1836) и английском языках (Лондон, 1854) с указанием авторства П. П. Сухтелена. Однако в русском переиздании 1832 г. автором был указан Петр Корнильевич Сухтелен [37]; это внесло путаницу - большинство историков с тех пор приписывают авторство ему5. Вместе с тем о принадлежности этого труда Сухтелену-младшему (который во время кампании состоял при отце в звании флигель-адъютанта, был послан для ведения переговоров о сдаче крепости Свеаборг, затем участвовал в военных действиях в Карелии, Саволаксе, в делах при Иденсальми, Куопио и Лапфиорде, при захвате Аландских островов, совершил переход по льду Ботнического залива на шведский берег) пишет и автор его биографии А. А. Голомбиевский [19]. Учитывая свидетельства других современников6, можно признать верной булгаринскую атрибуцию первой истории Русско-шведской войны 1808-1809 гг.
Среди других источников своего очерка Булгарин назвал и бывшего адъютанта командующего корпусом графа Н. М. Каменского Арсения Андреевича Закревского, которому Булгарин посвятил оба очерка: «Официальными документами снабжал меня в то время граф А. А. Закревский... Ему посвящено мое описание подвигов корпуса графа Каменского» [10, ч. IV, с. 10]7.
на характер изложения военных событий в «воспоминаниях» Булгарина, скорее всего, оказали влияние и военные мемуары Д. В. Давыдова, в частности его «Воспоминание о Кульневе в Финляндии. (Из военных моих записок) 1808-й год» [21]. Ранее Булгарин назвал лучшей публикацией альманаха «Мнемозина» мемуарную статью Давыдова «Извлечение из записок генерал-майора Д. В. Давыдова. Финляндская кампания 1808 года», сожалея о ее краткости и высказав надежду на продолжение [24].
Ко времени работы Булгарина над «Воспоминаниями» вышла история Русско-шведской войны 1808-1809 гг., написанная известным военным историком А. И. Михайловским-Данилевским [26], что дало возможность Булгарину периодически отсылать читателя к этому труду и соотносить собственное повествование с официальной военной историей. Однако, даже следуя за Михайловским-Данилевским,
97
Булгарин в то же время корректировал его трактовку сведениями из других источников и собственными воспоминаниями.
Так, в описании событий августа 1808 г. при Алаво он оказался более точен. В июле Алаво был временно занят отрядом Н. Н. Раевского, который из-за тяжелого положения оставил его. Вторично Алаво был занят отрядом полковника И. М. Эриксона 28 июля (9 августа), но, атакованный значительными силами шведов 5 (17) августа, русский отряд вынужден был отступить, что заставило Н. М. Каменского вместе со своим главным корпусом двинуться к Алаво, который он и занял 13 (25) августа. Будучи вместе со своим эскадроном участником этого броска, Булгарин точно указал последовательность событий, в отличие от военных историков, повторивших ошибку, вкравшуюся в работу Михайловского-данилевского, где сообщалось, что Каменский занял Алаво 13 (25) июля 1808 г. [26, с. 223]8, тогда как в это время он только прибыл в действующую армию.
Можно заметить, что Михайловский-данилевский, в свою очередь, учитывал мемуарные свидетельства Булгарина как участника войны. К примеру, в описании поведения графа Каменского во время битвы при Оровайсе 2 (14) сентября 1808 г., в особенности его обращения к уставшим бойцам после боя [26, с. 248255], Михайловский-Данилевский явно следовал за упоминавшимся очерком Булгарина, который первым описал это сражение, причисленное им «к знаменитейшим подвигам русского оружия в XIX столетии».
Внимание историков к мемуарам Булгарина обусловлено его непосредственным опытом в этой войне. В Финляндской кампании принял участие второй батальон Уланского цесаревича Константина Павловича полка9 в составе пяти эскадронов под общей командой полковника А. И. Гудовича10. Булгарин служил в 6-м командирском эскадроне полкового командира генерал-майора А. С. Чаликова, которым командовал штаб-ротмистр Г. Ф. Кир-цели. Эскадрон выступил в поход 7 (19) мая 1808 г., а возвратился в Стрельну в конце января 1809-го11. Из уланов, участвовавших в Финляндской кампании, собственно в военных действиях были
98
задействованы лишь 2 эскадрона: князя н. С. Манвелова и ротмистра Кирцели. По свидетельству полкового историка, именно этот эскадрон, в котором служил Булгарин, «очистил от шведов три деревни и своими стремительными атаками навел такой ужас на неприятеля, что тот без сопротивления покинул четвертое селение» [4, с. 15], после чего булгаринские утверждения вроде «крестьянам было объявлено, что при первом неприязненном поступке с их стороны, я сожгу дотла деревню и перебью беспощадно всех, кто нам ни попадется» [10, ч. IV, с. 211] перестают восприниматься лишь банальным бахвальством.
Булгарин не мог не сказать о сложнейших условиях, в которых осуществлялась кампания: «Стоит взглянуть на карту Финляндии, чтоб удостовериться в трудности воевать в этой стране. Только берег Ботнического залива, от Аландских островов до Улеаборга, покрыт небольшими равнинами и лугами и имеет хотя немноголюдные, но порядочные города. Если же провесть прямую черту от Або до Улеаборга, то вся Финляндия на восток за этою чертою состоит из бесчисленного множества озер и скал, в некоторых местах довольно высоких, как будто взгроможденных одна на другую и везде почти непроходимых. небольшие долины между скалами завалены булыжником и обломками гранитных скал и пересекаемы быстрыми ручьями, а иногда и речками, соединяющими между собою озера. некоторые долины заросли непроходимыми лесами. <...> Везде дико и уныло. На севере и северо-востоке есть огромные расстояния, заросшие лесами и затопленные болотами, непроходимые летом даже для туземцев. Вообще, в летнее время нет возможности многочисленному войску действовать внутри страны.» [10, ч. IV, с. 28-30]. В четвертой части «Воспоминаний» он поместил карту Финляндии периода военных действий.
Мемуары фиксируют ожесточение с обеих сторон. Булга-рину довелось стать свидетелем жестокости местных жителей: «Семьдесят человек лейб-казаков захватили поселяне врасплох на морском берегу и мучительски умертвили. Я сам видел яму, в которой под грудою угольев найдены кости наших несчастных
99
казаков. Говорят, что поселяне бросали в огонь раненых вместе с мертвыми. Некоторые пикеты, явно атакованные, защищались до крайности, но были взяты превышающею силою бунтовщиков и изрублены топорами в мелкие куски. Находили обезглавленные трупы наших солдат, зарытые стоймя по грудь в землю. Изуродованные тела умерщвленных изменнически наших солдат висели на деревьях у большой дороги» [10, ч. IV, с. 119]. Однако он не скрыл и фактов жесткости со стороны русских. Так, во время высадки шведов под Вазой жители города поддержали шведов. Нападение шведов было отбито, но «Наши солдаты, - пишет Булгарин, - были ожесточены противу жителей, сражавшихся вместе с шведскими солдатами, и во время общей суматохи, врываясь в домы для изгнания неприятеля, подняли город на царя, как говорили в старину, т. е. разграбили богатейшие домы и лавки. Многие из сопротивлявшихся жителей были убиты, и нельзя было избегнуть, чтоб при этом не произошло каких-нибудь покушений противу женского целомудрия. <.. .> Шведские и английские газеты возопили противу варварства русских, утверждая, что Демидов приказал грабить, убивать и насиловать и что русские умерщвляли женщин и детей. <...> Оправдывать этого несчастного события невозможно и не должно, а можно только сожалеть о нем, извиняя наших солдат ожесточением в битве. Кто видел, как берут города с боя, когда жители сопротивляются вооруженною рукою, тот легко поймет невозможность удержать в порядке разъяренных солдат, сражающихся врассыпную» [10, ч. IV, с. 116-118] (курсив Булгарина). По словам Булгарина, проведенное прибывшим генерал-лейтенантом д. в. Голицыным следствие оправдало действия генерала Н. И. Демидова и его солдат. Правдивость его свидетельства подтверждает и рапорт шведского офицера Ульфгельма от 27 июня 1808 г. [9, с. 153].
Ценность булгаринским воспоминаниям придают как свидетельства самого мемуариста - участника событий, так и очевидцев, которых он знал лично. Так, размышляя о причинах летних неудач русских в Финляндии, когда «в Петербурге и во всей Европе почитали Финляндию уже покоренною», Булгарин замечает,
100
что «почти все наши военные неудачи происходили от нашей самонадеянности. Будучи даже сильнее неприятеля, мы всегда вступаем в дело с меньшим противу него числом войска, надеясь на храбрость и стойкость русского солдата» [10, ч. IV, с. 36-37]. Одним из следствий такой самонадеянности предстает в мемуарах разгром отряда генерал-майора М. Л. Булатова. Булгарин посчитал необходимым защитить отступивший во время этого боя под натиском превосходящего противника батальон Пермского мушкетерского полка от обвинений в трусости: «Этот батальон, который осуждали современники и осуждают историки. провинился не трусостью, а неосмотрительностью и торопливостью командира. Булатов слишком растянул свой слабый отряд, и когда шведы, втрое сильнее, напали на Пермский батальон, стоявший отдельно, была такая сильная метель, что нельзя было видеть на три шага перед собою. Батальон отступил наудачу, и шведы отрезали ему путь к Булатову. Так рассказывали мне офицеры этого батальона, бывшего потом в одном отряде с нашим эскадроном» [10, ч. IV, с. 44]12.
Будучи талантливым литератором, Булгарин столь выразительно воссоздал эпизоды Финляндской кампании по рассказам очевидцев, что этим ввел в заблуждение некоторых исследователей, посчитавших его непосредственным участником всех описанных им событий13. На основании собственных впечатлений он подробно рассказал о занятии 7 (19) июня 1808 г. русскими войсками (его эскадрон входил в передовой отряд) во главе с М. Б. Барклаем-де-Толли столицы Саволакса - Ку-опио, о пребывании в нем русского гарнизона, о том, как удалось удержать город после неожиданных нападений шведов. Особенно памятной была победа над шведами, напавшими на Куопио в ночь с 17 (29) на 18 (30) июня, в честь чего Булгарин, слывший «сочинителем», тогда же написал экспромтом стихи (за что удостоился от Барклая приглашения к обеду), «которые хотя и не имеют никакого литературного достоинства, но тогда всем понравились, потому что были кстати и выражали наше единодушное чувство»:
101
Скорее финские каменья с мест сойдут, Чем шведы Купио теперь у нас возьмут. Пусть идут против нас, хотя бы с кораблями; Победа верная - Барклай-де-Толли с нами! И с удивлением тогда увидит свет, Что невозможного для нас с Барклаем нет!
[10, IV, с. 161-162] (курсив Булгарина).
Мемуары Булгарина содержат описание военных эпизодов, не попавших в труды Сухтелена и Михайловского-Данилевского и других мемуаристов. К их числу относится рассказ о сложнейшем походе объединенного отряда, в состав которого входили и два эскадрона улан (князя Манвелова и ротмистра Кирцели) под командованием полковника И. В. Сабанеева, для подкрепления корпуса Н. М. Каменского. 8 (20) июля 1808 г. отряд выступил из Куопио в юго-западном направлении на Рауталамби для соединения с полковником Е. И. Властовым, составлявшим авангард бывшего отряда Н. Н. раевского, положение которого к этому времени было критическим из-за развернувшегося в Финляндии партизанского движения14. По охваченному партизанской войной, зачастую непроходимому для кавалерии краю и был совершен этот бросок: «Нам надлежало пройти около двухсот верст внутренностью взбунтованного края, по местам, нам вовсе не известным, не зная даже, где находится армия графа Клингспора и его отдельные отряды и партизаны. Когда мы вышли за город, Иван Васильевич Сабанеев перекрестился и сказал: "С нами Бог!"»; «Жар был несносный, и от рауталамби (переправившись чрез рукав Конивеси) мы шли ночью и отдыхали днем. Прошед верст до ста тридцати от Куопио, мы пошли местами, где еще не были русские. Тут мы находили на мызах у пасторов и даже у крестьян съестные припасы, а иногда и фураж, которые забирали под расписки. Между тем поселяне восстали и несколько раз завязывали с нами порядочную перестрелку. Важно было то, что при каждом первом выстреле мы не знали, с кем будем иметь дело, ожидая встречи с армией графа Клингспора, и что беспрерывная бдительность изнуряла солдат.
102
Чем далее мы шли вперед, тем более встречали ненависти к нам и надежды на скорое очищение Финляндии русскими. В Куопио мы не знали хорошо всего случившегося с генералом Раевским, но на пути, на мызах и в пасторатах, нам изображали в преувеличенном виде победы шведов, погибель целых корпусов наших и говорили, что ждут самого короля, который с сильным флотом и армией находится на Аландских островах. Радовались, вовсе не стесняясь нашим присутствием. Нам предсказывали верную погибель, и некоторые добрые люди, особенно женщины, даже сожалели о нас!» [10, ч. IV, с. 178, 237-238]. «Воспоминания» воссоздают масштабную картину партизанской войны: «После неудачи Кульнева под Сикаиоки, истребления отрядов Булатова и Обухова и ретирады Тучкова Финляндия как будто воспрянула от волшебного сна. <.> Бунт вспыхнул во всей Финляндии и распространился внутри страны до Таммерфорса и на востоке во всей Саволакской области и Карелии, почти до русской границы. <.> Возмущение было в полной силе, и народная война кипела со всеми своими ужасами» [10, ч. IV, с. 49-50], - существенно уточняя дебатируемый вопрос о размахе партизанского движения в Финлян-дии15. Однако, несмотря на это, булгаринские мемуары, содержащие выразительные примеры нравственной стойкости и благородства финнов, остаются редким свидетельством симпатии и уважения и к завоеванным финнам, и к храбро сражавшимся шведам. «Нравственность финляндцев вообще была безукоризненная. Примерные христиане, верные блюстители законов, твердые в слове, честные во всех своих взаимных сношениях, финны могли служить примером для гражданских обществ», - писал он [10, ч. IV, с. 196].
Пожалуй, наиболее востребованы современными авторами булгаринские мемуарные портреты командиров и офицеров16, среди которых: М. Б. Барклай-де-Толли, Н. М. Каменский, А. И. Гудо-вич, А. А. Закревский, Я. П. Кульнев, А. И. Лорер, Ф. О. Паулуч-чи, И. В. Сабанеев. Особое внимание уделено Барклаю-де-Толли: в мемуары включен посвященный ему обширный биографический очерк [10, ч. IV, с. 163-177], в котором, вопреки сложившейся репутации полководца, рассказывается о любви к генералу-остзейцу
103
простых солдат - для поляка Булгарина принципиально, что России служили не только коренные русские17. Другой, и важнейшей, фигурой этой войны для него, безусловно, является граф Николай Михайлович Каменский, которому, по словам Булгарина, «принадлежит вся слава покорения Финляндии» [10, ч. IV, с. 275], - значительную часть своего повествования о Финляндской кампании он посвятил личности полководца [10, ч. IV, с. 268-275] и рассказу о его подвигах в этой войне.
В «Воспоминаниях» Булгарин повторил содержавшуюся в его очерке «Завоевание Финляндии.» характеристику знаменитого полковника Гродненского гусарского полка Якова Петровича Кульнева, утверждая, что «Кульнев был правою рукою и глазом графа Каменского в Финляндскую войну» [10, ч. IV, с. 305]. К воспоминаниям о Кульневе, которого он знал лично в Финляндскую кампанию, Булгарин обращался и в очерке «Путевые записки в поездку из Дерпта в Белоруссию весною 1835 года». Рисуя в нем портрет Кульнева, Булгарин, кроме прочего, писал: «Он носил длинную гусарскую куртку с черными шнурками и широкие казацкие шаровары. На плечах у него была бурка, а на голове вместо фуражки красный шерстяной колпак, какие носят финские крестьяне» [13]. Возможно, этот булгаринский очерк послужил поводом к публикации Д. В. Давыдовым, близко знавшим Кульнева, упоминавшегося выше мемуарного очерка «Воспоминание о Кульневе в Финляндии», в котором Давыдов возразил некоему мемуаристу (не называя его по имени), что Кульнев, не носил казацких шаровар, а носил одежду форменную, но не офицерскую, а рядового гусара, однако на голове любил носить что-нибудь странное: финский колпак, скуфью, ермолку и т.п. [21, с. 187].
Булгарин, писавший зачастую по памяти, как говорили, «с плеча», не всегда сверявшийся с необходимыми источниками, порой допускал ошибки, в особенности когда писал об участниках событий, с которыми не был знаком. Так, он перепутал погибшего под Иденсальми князя М. П. Долгорукова с его старшим братом - Петром Петровичем, участником переговоров с Наполеоном накануне Аустерлицкого сражения - смешав в своем рассказе биографические
104
обстоятельства обоих братьев, любимцев Александра I. Что, собственно, и не мудрено: главы, посвященные Финляндской войне, содержат около 180 (!) имен участников этой кампании. О некоторых из сослуживцев Булгарину уже доводилось писать как журналисту-хроникеру, в чьи обязанности входила подготовка некрологов. «Думал ли я тогда, что мне придется писать биографию моего доброго Александра Ивановича!» - восклицает он, вспоминая эскадронного командира А. И. Лорера, с которым был близко знаком [10, ч. IV, с. 76]18.
«Мне суждено было описать смерть Лопатинского...» - сетует он о другом сослуживце, поручике 10-го эскадрона Якове Борисовиче Лопатинском [10, ч. IV, с. 79]. 16 (28) июня 1808 г. Лопатинский был послан из Куопио с взводом улан для разведки обстановки у Тайволы. Расположившись в финской деревне и не приняв мер предосторожности, он был окружен Саволакскими партизанами во главе с поручиком К.-Ф. Тигерстедтом и погиб. Булгарин поместил мемуарный очерк «Смерть Лопатинского (Эпизод войны в Финляндии 1808 г.)» с посвящением П. П. Сухтелену в «Сыне отечества» [14]19. В жанровом отношении очерк представлял собой романтизированный рассказ: события разворачиваются на фоне бурного грозового пейзажа, Лопатинский полон мрачных предчувствий, на призыв шведского офицера сдаться он отвечает: «Нет! <.> Кому не удалось сохранить свободы оружием, тот умирай!» - и умирает со словами «Прости, Россия!» [15, ч. I, с. 143-144]. По версии Булгарина, Лопатинский вступил в бой с превосходящим его противником и смог поразить многих врагов. Опубликованный в Финляндии очерк [46] вызвал критические замечания финского рецензента, в статье «Булгарин и история войны в Финляндии» [45] отметившего неточности в описании событий. Финский рецензент писал, «что Лопатинский не имел возможности убить кого-либо; что отряд его не был изрублен, а взят в плен и что вообще только два человека пали в ту ночь, которую Булгарин описывает столь кровавой» [1, л. 9].
Тем не менее нельзя не поразиться цепкости памяти Бул-гарина и не быть благодарным ему за сохраненные в мемуарах
105
имена участников войны и малоизвестные обстоятельства их гибели, как это происходит, например, в рассказе о погибших вместе друзьях - прапорщиках Егерского полка Павле Вильбоа и Антоне фон Штакельберге.
Как нельзя проигнорировать и весьма своеобразный мемуарный пласт, представленный слухами того времени, поскольку они передают неповторимый «воздух» эпохи, кроме того, за ними угадывается реальный фон событий этой войны. Таковы слухи, ходившие в обоих лагерях противников, о «золотой бомбе», взорвавшей неприступный Свеаборг [10, ч. IV, с. 55], намекавшие на подкуп и измену коменданта крепости вице-адмирала К. Кронштедта. Или же история о дуэли со смертельным исходом Ф. И. Толстого-«американца» с прапорщиком лейб-гвардии Егерского полка А. И. Нарышкиным, за которую Толстой был отправлен на гауптвахту в Выборгскую крепость и переведен из лейб-гвардии Преображенского полка в армейскую часть.
Однако, будучи опытным литератором, Булгарин, во-первых, видит разницу между мемуарно-документальным и беллетристическим повествованием, не случайно в его повествовании появляется уточнение, относящееся к документальному источнику: «.. .я оставил сущность событий, но изменил изложение, прибавив военные анекдоты и характеристику замечательных лиц, присовокупив частности, которые были бы неуместны в историческом рассказе» [10, ч. IV, с. 10-11]. Во-вторых, в то же самое время он стремится к популяризации военно-исторического нарратива, используя с этой целью вставную главу под названием «Солдатское сердце», сопровождаемую предуведомлением: «Расскажу теперь с исторической точностью то, что уже было рассказано с примесью литературных цветов» [10, ч. IV, с. 365].
Дело в том, что история о том, как посланный арестовать шведского пастора из сострадания нарушил приказ, положенная Булгариным в основу военного рассказа «Прав или виноват?» [40], уже была хорошо знакома читателю. Художественная структура рассказа основана на беллетристических штампах: герои - великодушный русский офицер, жена пастора-врага (необыкновенная кра-
106
савица и страстная патриотка) и донесший на ее мужа, некогда отвергнутый ею злодей. Покоренный самоотверженностью красавицы, благородный русский офицер требует от нее обещания, что ее муж покинет страну и никогда не будет воевать против русских, а затем признается во всем генералу со словами: «Я солдат. но я человек!» Н. И. Греч подтверждал правдивость этой истории в своих мемуарах: «По заключении мира явилась в Стокгольме гравюра с изображением этого случая и с надписью: „Великодушие русского офицера"», добавляя: «Этот анекдот слышал я от Булгарина и от некоторых финляндцев» [20, с. 674]. На основе булгаринского рассказа Н. А. Полевой создал пьесу «Солдатское сердце» [32; 31], не имевшую, однако, успеха на сцене (премьера состоялась в Александринском театре, в бенефис Е. Я. Сосницкой 9 июля 1840 г.).
Другое приключение, случившееся в сентябре 1808 г., о котором идет речь в мемуарах, стало источником булгаринского рассказа «Ужасная ночь» [43]20; беллетристическая интерпретация событий существенно отличалась от мемуарной: стремясь к занимательности повествования, автор снабдил его вымыслом. В рассказе русский корнет попадает не к шведам, а к легковерным финляндцам, перед которыми разыгрывает сцену из комедии «Доктор поневоле», выдав себя за шведского врача - ему удается сделать медицинский осмотр жены поселянина и даже получить за это гонорар. В мемуарах оба сюжета как бы «возращены» автором военно-исторической реальности.
Любопытно, что самые неправдоподобные приключения мемуариста зачастую, как ни странно, оказывались правдой. Такова отдающая «литературщиной» история о знакомстве во время кампании с пасторским сыном, с которым Булгарин «.возобновил дружбу во время поездки. в Стокгольм в 1838 году». Это ученый Арвидссон, хранитель Королевской библиотеки в Стокгольме [10, ч. IV, с. 231]. О теплой встрече с известным шведским профессором-историком А. И. Арвидссоном при посещении Шведской королевской библиотеки Булгарин рассказал в книге «Летняя прогулка по Финляндии и Швеции в 1838 году» [12, ч. II, с. 111-113].
107
В память об этой встрече Арвидссон подарил Булгарину собрание древних шведских народных песен «^уе^ка Fornsanger» с надписью: «Русскому Вальтеру Скотту. Молодые люди 1808 г. в Луккасе, встретились зрелыми мужчинами в Стокгольме в 1838 г. Знаменитый муж не должен, надеюсь, отказываться принять это доказательство величайшего уважения» [34]. Ко времени своего путешествия по местам, где ему довелось воевать в молодости, Булгарин был уже хорошо известен как писатель в Финляндии и Швеции. В переводе на шведский язык вышли не только его популярные романы, но и очерки, посвященные событиям Русско-шведской войны 1808-1809 гг. На страницах периодики печатались «Опасная ночь в лесу», «Смерть Лопатинского», «Переход русской армии через Кваркен в 1809 г.», а затем и «Летняя прогулка по Финляндии и Швеции в 1838 г.», вызвавшие отклики читателей, поэтому финская общественность в Гельсингфорсе 26 июля 1838 г. дала обед в честь посетившего Финляндию Булгарина, о чем он не преминул рассказать в своем путевом очерке [12, ч. II, с. 384-386].
Оценка булгаринских мемуаров о Финляндской кампании русским обществом была заслонена негативной рецепцией его «Воспоминаний» в целом21. Однако этому разделу его жизнеописания, пожалуй, повезло больше других. Для военных историков Булгарин был не «продажным журналистом», чья репутация сложилась в литературной полемике эпохи, а прежде всего военным человеком, прошедшим несколько войн и получившим свою первую награду за кровопролитную битву под Фридландом. Для этой группы читателей были невозможны снисходительные оценки булгаринского боевого опыта - справедливости ради следует сказать, что упреки в том, что он «бегал под двумя орлами», исходили в основном от людей, как правило, принадлежащих к литературному кругу. Со многими военными, прошедшими через наполеоновские войны, у Булгарина сохранялись добрые отношения, лишь некоторые из них разделяли позицию, характерную для литераторов. Дружеские отношения связывали его не только с участниками Финляндской кампании, но и Отечественной войны 1812 г., среди которых были и литераторы Ф. Н. Глинка, Р. М. Зотов, В. А. Ушаков.
108
Любопытная деталь: участник Отечественной войны, член партизанского отряда под началом знаменитого А. С. Фигнера К. А. Бискупский, присылавший в конце 1840-х гг. редактору «Отечественных записок» А. А. Краевскому по просьбе последнего свои воспоминания о партизанской войне, сомневаясь в том,что он сам сможет обработать ценные свидетельства, предлагал использовать свои заметки как материал для истории партизанского движения, поручив их «ученым военным» - участникам Отечественной войны - Ф. Глинке или Ф. Булгарину: «.они бы сумели сделать интересное, любопытное и дельное родное, русское, а не переводное издание.», - писал он [7, с. 227]. Не случайно, что от упреков Булгарину в искажении военных событий и неверном изображении характера Барклая-де-Толли, предъявленных рецензентом тех же «Отечественных записок» [29], его защитил «Военный журнал», писавший о достойном изображении в его мемуарах офицеров и полководцев, в особенности Барклая, в сочинении, «написанном во славу России и русского оружия» и по самому содержанию своему «близком русскому сердцу» [18].
Поляк Булгарин, на протяжении долгих лет на страницах «Северной пчелы» утверждавший главные имперские идеологемы, учивший русских любви к Отечеству, чем вызывал негодование своих оппонентов, конечно же, не был мемуаристом, избегавшим исторической оценки событий, о которых писал, поэтому нельзя обойти стороной булгаринскую оценку русско-шведской войны и присоединения Финляндии.
Причины войны, по его мнению, были вызваны необходимостью расширения границ: «.император Александр давно помышлял о покорении Финляндии и. это завоевание почитал довершением великого подвига бессмертного Петра.» [10, ч. IV, с. 56-57]. Обращу внимание на то, что Булгарин задолго до К. Ф. Ордина, автора труда «Покорение Финляндии» (СПб.,1889), размышляет именно о покорении Финляндии22. Иллюстрацией этого утверждения служит слышанный им от Н. И. Греча анекдот, в свою очередь рассказанный тому П. П. Сухтеленом о его отце Петре Корнильевиче. Будучи оскорбленным, тот пожаловался императору Александру I
109
на обидчика, на что государь отвечал: «Брось это, Сухтелен!..По-сердишься - и забудешь» [10, ч. IV, с. 17-18]. Во время одного из совещаний Александр, глядя на карту Европы и указав на границу со Швецией, обратился к Сухтелену и сказал: «„Где бы ты думал выгоднее было для обоих государств назначить границу?" Граф Сухтелен, не говоря ни слова, взял со стола карандаш и провел черту от Торнео к Северному океану. ,Что ты это! Это уж слишком много!" - сказал государь улыбаясь. „Ваше величество требовали выгодной границы для обоих государств, и другой выгодной и безопасной черты нет и быть не может", - возразил граф Сухтелен. „Но ведь мой свояк, шведский король, рассердится", - сказал государь шутя. „Посердится и забудет", - отвечал граф Сухтелен, повторив при этом случае ответ государя на жалобу его на одного из его приближенных» [10, ч. IV, с. 19-20] (курсив Булгарина). Этот анекдот позволяет Булгарину прийти к следующему выводу: «Очевидно, однако, что еще перед Тильзитским миром император Александр уже помышлял об утверждении русской границы на большем расстоянии от Петербурга. Тильзитский мир представил случай к довершению начатого Петром Великим, и император Александр должен был воспользоваться сим единственным случаем. В другое время европейские державы на основании так называемого европейского равновесия могли бы воспротивиться завоеванию Финляндии, но тогда меч Наполеона, брошенный на весы политики, перевесил все права и расчеты и только две державы, россия и Франция, имели голос на твердой земле Европы. Не воспользоваться единственным случаем, представившимся в течение целого столетия, для блага России было бы более, нежели неблагоразумно» [10, ч. IV, с. 20-21] (курсив Булгарина).
Кроме прочего для обоснования своей позиции Булгарин включил в повествование обширный исторический очерк Финляндии и ее взаимоотношений со Швецией, в котором утверждал, что «Швеция извлекала из этой страны великую пользу, все, что можно было извлечь, и ничем не помогала Финляндии, которая претерпевала всегда опустошения в войнах с Россией, со времени новгородского владычества на севере до Петра Великого, и исто-
110
щалась в дальних войнах шведов, не приобретая никогда никаких выгод» [10, ч. IV, с. 188], доказывая, что у завоеванной Финляндии благодаря широкой внутренней автономии открывались новые возможности в составе российской империи.
Будучи участником наполеоновских войн в Испании, Булгарин указал на разницу двух завоевательных войн: «Но при всех враждебных к нам чувствах и при общем желании остаться под шведским правительством, - писал он о финнах, - в высшем, т. е. образованном, сословии не было той народной гордости и того патриотизма, а в простом народе того фанатизма, которыми одушевился в том же году народ испанский противу Наполеона; не было энергии, свойственной южным народам. Энтузиазм в Финляндии вспыхнул, и по мере побед наших стал затихать, и погас. В Испании, напротив, победы французов усиливали ненависть к ним и возбуждали народ к восстанию и сопротивлению» [10, ч. IV, с. 195-196]. Более того, Булга-рин посчитал нужным рассказать о терпимом отношении некоторых финнов к завоеванию русскими, объяснив их позицию стремлением сохранить главное - веру и обычаи. Имплицитная отсылка к историческому опыту поляков в этом случае очевидна. Теперь он сам принимал участие в аннексии чужой территории и не мог не испытывать потребность оправдать эти действия какими-то разумными доводами исторического или политического характера. Это своеобразное «сверхзадание» обнаруживает себя на разных уровнях текста: не только в апелляции к историческому контексту, размышлениях мемуариста, но и в сюжетных ситуациях. Не случайно он находит выход в обращении к мотиву о достойном сопернике, остающемся при своей правде - таков, собственно, рассказ о встрече с Арвидссоном и символическом соперничестве с ним (в котором победил русский корнет). Даже если эта история фикциональна, она позволяет Бул-гарину продемонстрировать свое уважение к чужой правде, заключив: «Скажу раз и навсегда, что я уважаю всякое искреннее чувство в друге и враге. Совесть отвечает только перед Богом, и убеждение уступает только в силе разума» [10, ч. IV, с. 236-237].
Официозная имперская позиция Булгарина-мемуариста резко выделялась на фоне не только распространенной в окружении
111
императора точки зрения, выраженной Н. М. Карамзиным, считавшим, что завоеванием Финляндии россия пожертвовала «честью, справедливостью» и «нравственным достоинством великой империи», «заслужив ненависть шведов, укоризну всех народов» [22, с. 55-56], но и других мемуаристов-современников. Так, Ф. Ф. Ви-гель писал об этой непопулярной войне: «В первый раз еще, может быть, с тех пор как россия существует, наступательная война против старинных ее врагов была всеми русскими громко осуждаема, и успехи наших войск почитаемы бесславием»; «Русские видели в новом завоевании своем одно только беззаконное, постыдное насилие. Во всей России, дотоле славной и без потерь владений униженной все более и более, господствовала одна мысль, что у нее . есть на Западе страшный соперник. С самого Тильзитского мира смотрела она на приобретения свои с омерзением, как на подачки Наполеона» [17, с. 450, 473, 491-492].
Для Булгарина, пережившего трагедию раздела Польши, прошедшего наполеоновские войны (побывав на стороне противников), завоевывавшего для России Финляндию, для Наполеоновской Франции - Испанию, для поляков - Польшу, присоединение Финляндии виделось не таким драматичным. Не скрывая трагедии войны, он тем не менее разделял, а в годы работы над мемуарами, скорее, и не мог не разделять официальный имперский пафос. «Финляндская война, любопытная во всех отношениях, особенно занимательна подробностями, - писал он. - Так сказать, частными случаями, потому что войско действовало небольшими отрядами в стране, единственной по своему местоположению, и в этой войне не одни генералы, но и фронтовые офицеры имели случаи выказать не только свое мужество, но и военные способности. Финляндская война была практическая школа для военных людей и, так сказать, горнило, в котором закалились и душа и тело русского воина, долженствовавшего бороться и с ожесточенными людьми, и с яростными стихиями, и с дикою местностью. Только войну французов в Испании можно в некотором отношении сравнивать с Финляндскою войною; в испанской народной войне, однако, французы хотя и имели противу себя ожесточенный народ и страдали сильно от
112
зноя, но по крайней мере находили везде пристанище, в городах и селах, и были везде в превосходном числе. Мы же претерпевали в Финляндии и африканский зной, и стужу полюсов, страдали от голода, редко (а солдаты почти никогда) отдыхали под крышей, дрались и с храбрым войском, и с ожесточенным народом, в стране бедной, бесплодной, малонаселенной, почти непроходимой - и все преодолели терпением и непреклонным мужеством, отличающими русского солдата. Финляндская война - это блистательный эпизод в русской истории, достойный иметь своего Тацита и своего Гомера» [10, ч. IV, с. 11-12].
ценность мемуарных свидетельств Булгарина об этом довольно закрытом для русского общества историческом событии безусловна, поскольку позволяет уточнить не только представление об исторических реалиях этой войны, но и о реакциях на нее общественного сознания, более сложных, нежели это представляется на первый взгляд. Тем более что «Воспоминания» отличает весьма редкое сочетание официальной имперской идеологии с подлинной и искренней авторской толерантностью, отмечаемой уже современниками и сохраняющей свое значение: недаром не так давно финны издали воспоминания Булгарина о Финской войне (снабдив их картой, указывающей маршруты булгаринских военных походов) и его очерки о посещении мест боевой молодости [47] (ил. 1). «Книга понравилась читателям, и финское консульство, пока находилось в Тарту, даже взяло на себя расходы по уходу за могилой ее автора» [36, с. 159].
Финляндская кампания для Булгарина - это эпоха славы русского оружия и его собственной воинской славы, дающей право быть русским журналистом и писателем, несмотря на превратности судьбы.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Согласно русскому аттестату, Булгарин был «отставлен от службы» 10 мая 1811 г. [6, с. 419], во французском же аттестате указано, что Булгарин вступил подпоручиком в 3-й легион французских улан в августе 1810 г. [см.: 33, с. 81].
113
2 Одновременно в 1845-1849 гг. (с некоторыми сокращениями) состоялась журнальная публикация «Воспоминаний» в «Библиотеке для чтения» (Т. 73-74, 86-88, 93, 95).
3 См. об этом: [2].
4 См. экземпляр названного издания в РНБ под шифром 13.8.4.91, с выполненной в карандаше на титульном листе письменной расшифровкой автора: «lientenant-général Conte Paul de Suchtelen», а также указание автора в генеральном каталоге.
5 См., к примеру, из последних: [38; 25].
6 Так, в письме А. Ф. Воейкова к Ф. Н. Глинке от 16 ноября 1829 г. содержится совет прочесть «превосходное описание Финляндских походов 1808 и 1809 г., составленное на французском языке ген.-лейтенантом графом Сухтеленом из официальных бумаг его родителя, инженер-генерала, посла нашего в Стокгольме, и из записок бывшего главнокомандующего финляндскою армиею генерала графа Буксгевдена. Оно напечатано было на французском языке только 50 экземпляров, кои не продавались, а розданы приятелям автора» [30].
7 Среди документов, находящихся в его обширном архиве, Булгарин называет переписку главнокомандующего графа Ф. Ф. Буксгёвдена [10, ч. IV, с. 64].
8 Эта описка Михайловского-Данилевского по сей день сохраняется в популярных источниках, см., к примеру, статью «Сражение при Алаво» в Википедии.
9 Следует отметить, что в период Финляндской кампании гвардейским этот полк еще не был, хотя входил в состав войск Гвардейского корпуса и дислоцировался в местах расположения гвардии. В декабре 1809 г. по возвращении полка из Финляндии ему были предоставлены права старой гвардии и вместе с тем из него было образовано два кавалерийских полка: из 1-го батальона и половины запасного эскадрона был сформирован лейб-гвардии Уланский полк, 2-й батальон вошел в лейб-гвардии Драгунский полк [см.: 35, с. 8-9, 67, 228; 8, с. XXII].
10 Булгарин сетовал в «Воспоминаниях», что на протяжении двадцати лет собирался навестить Андрея Ивановича Гудовича, бывшего московским губернским предводителем дворянства с 1832 по1841 г., да так и не собрался. Однако в конце жизни он все-таки осуществил свое намерение - в январе 1854 г. посетил своего командира в Москве и описал эту встречу [см.: 11].
11 Как сообщает историк полка, эскадроны улан прибыли в Стрельну 26 января 1809 г. и расположились следующим образом: «генерал-майора
114
Чаликова - в мызе Стрельне, майора Лорера, князя Манвелова и полковника князя Гудовича - в Петергофе» [8, с. 111].
12 Его суждение находит поддержку у военного историка, считающего, что Булатов руководствовался неверными представлениями о расположении противника во время боя [28, с. 83].
13 Так, И. И. Кяйвяряйнен называет Булгарина участником ледового похода по Ботническому заливу для занятия Аландского архипелага [23, с. 251], в то время как тот себе подобных подвигов не приписывал.
14 Воспоминания об этом походе ранее были включены в путевые заметки Булгарина о поездке в Финляндию в 1840 г. [см.: 42].
15 Так, автор основательной монографии, посвященной периоду Финляндской кампании, считает, что партизанской войны как таковой не было и это миф, созданный историками [23, с. 5 и далее]; см. об этом также: [44].
16 См., к примеру, из новейших биографий, вышедших в серии «Жизнь замечательных людей»: [5; 27].
17 Уже в романе «Петр Иванович Выжигин» (СПб., 1831) Булгарин одним из первых в русской литературе предпринял попытку объективного изображения непопулярного полководца, см. также его статью «Правда о 1812-м годе, служащая к исправлению исторической ошибки, вкравшейся в мнение современников» [41].
18 См. его некролог А. И. Лореру под названием «Воспоминание об Александре Ивановиче Лорере» [39], перепечатан в: [15, ч. I, с. 97-106].
19 Позднее очерк входил в собрания сочинений Булгарина [см.: 15, ч. I, с. 133-145].
20 C подзаголовком «Из воспоминаний военного человека» перепечатан в: [15, ч. II, с. 60-78].
21 Об оценке булгаринских мемуаров см. в нашей вступительной статье к сокращенному изданию «Воспоминаний» [3].
22 Ср. мнение современных исследователей о том, что до ордина «принято было писать либо о русско-шведской, либо о финляндской войне, но ни одному из авторов, включая непосредственных участников боевых действий, не пришло в голову говорить о покорении Финляндии» (курсив авторов статьи) [38, с. 67].
ИСТОЧНИКИ И БИБЛИОГРАФИЯ
1. ОР РНБ. Ф. 391. Ед. хр. 108. Л. 8-9 об. Булгарин и военная история Финляндии (Из Боргоской газеты № 34, 37, 39 за 1839 год).
115
2. Акимова Н. Н. Военный рассказ в русской литературе первой половины XIX века // Жанры в историко-литературном процессе. СПб., 2000. С. 25-36.
3. Акимова Н. Н. Последняя попытка Фаддея Булгарина: мемуары в ситуации культурного мифотворчества // Ф. В. Булгарин. Воспоминания. СПб., 2012. С. 31- 46.
4. Александровский К. Очерк истории Лейб-гвардии Уланского ее Величества Государыни Императрицы Александры Федоровны полка. СПб., 1897.
5. АнисимовЕ. В. Генерал Багратион: Жизнь и война. 2-е изд. М., 2011.
6. Аттестат Булгарина / Публикация Н. А. Гастфрейнда // Литературный вестник. 1901. Т. 1. Кн. IV. С. 419-421.
7. Бискупский К. А. Письма к А. А. Краевскому // Давыдов Д. Дневник партизана. СПб., 2012. C. 222-293.
8. Бобровский П. О. История Лейб-гвардии Уланского Ее Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны полка : в 3 т. СПб.,1903. Т. I.
9. БородкинМ. М. История Финляндии 1801-1825. Время императора Александра I. СПб., 1909.
10. Булгарин Ф. В. Воспоминания Фаддея Булгарина: Отрывки из виденного, слышанного и испытанного в жизни. Ч. I-VI. СПб. : Изд-во М. Д. Ольхина, 1846-1849.
11. [Булгарин Ф. В.] Дорожные впечатления Ф. Б. // Северная пчела. 1854. № 47.
12. Булгарин Ф. В. Летняя прогулка по Финляндии и Швеции в 1838 году. СПб., 1839. Ч. 1-2.
13 . Булгарин Ф. В. Путевые записки в поездку из Дерпта в Белоруссию весною 1835 года // Северная пчела. 1835. № 189.
14. Булгарин Ф. В. Смерть Лопатинского (Эпизод войны в Финляндии 1808 г.) // Сын отечества. 1823. № 30. С. 151-162.
15. Булгарин Ф. В. Сочинения : в 10 ч. СПб., 1827-1828.
16. Булгарин Ф. В. Сочинения : в 12 ч. Изд-е 2-е, испр. СПб., 1830.
17. Вигель Ф. Ф. Записки : в 2 кн. М., 2003. Кн. 1.
18. Военный журнал. 1848. № 6. Отд. III. С. 162-164.
19. Голомбиевский А. Граф Павел Петрович Сухтелен // Сборник биографий кавалергардов / Под ред. С. А. Панчулидзева. В 4 т. Репринт. М., 2001. Т. 3. 1801-1825. С. 123.
20. Греч Н. И. Фаддей Булгарин // Греч Н. И. Записки о моей жизни. М. ; Л., 1930. С. 665-724.
116
21. Давыдов Д. В. Воспоминание о Кульневе в Финляндии. (Из военных моих записок) 1808-й год // Сын отечества. 1838. Т. 3. Раздел III. С. 165-194.
22. Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. М., 1991.
23. Кяйвяряйнен И. И. Международные отношения на Севере Европы в начале XIX века и присоединение Финляндии к России в 1809 году. Петрозаводск, 1965.
24. Литературные листки. 1824. № 5. С. 183.
25. Мейер Э. Е. Труды очевидцев и современников как источники по Финляндской войне 1808-1809 гг. // Электронный научный журнал: Язык. Культура. Коммуникации. 2015. № 2. [URL]: http://journals.susu.ru/ lcc/article/view/103/284 (дата обращения 25.04.16).
26. Михайловский-Данилевский А. И. Описание Финляндской войны на сухом пути и на море в 1808 и 1809 годах. СПб., 1841.
27. Нечаев С. Ю. Барклай-де-Толли. М., 2011.
28. Ниве П. А. Русско-шведская война 1808-1809 гг. СПб., 1910.
29. Отечественные записки. 1848. Т. 57. Отд. VI. С. 108-111.
30. Письма к Ф. Н. Глинке / Сообщил К. С. // Литературный вестник. Т. IV. Кн. 8. 1902. С. 346.
31. ПолевойН. А. Драматические сочинения и переводы : в 2 ч. СПб., 1842. Ч. 2. С. 89-189.
32. Полевой Н. А. Солдатское сердце, или Бивуак в Саволаксе. военный анекдот из Финляндской кампании, в двух действиях, с эпилогом. Посвящено Ф. В. Булгарину // Репертуар русского театра. 1840. Т. II. № 8.
33. Рейтблат А. И. Видок Фиглярин (История одной литературной репутации) // Вопросы литературы. 1990. № 3. С. 73-101.
34. Рейтблат А. И. Инскрипты на книгах из библиотеки Булгарина // Рейтблат А. И. Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции : Статьи и материалы. М., 2016. С. 507.
35. Российская Гвардия. 1700-1918 : Справочник / Отв. сост. А. М. Валькович, А. П. Капитонов. М., 2005.
36. СалупереМ. Ф. В. Булгарин в Лифляндии и Эстляндии // Русские в Эстонии: Сб. статей, 2000. С. 159.
37. Сухтелен П. К. Картина военных действий в Финляндии в последнюю войну России со Швециею в 1808 и 1809 годах. Пер. с фр. СПб., 1832.
38. Такала И. Р., Соломещ И. М. «Неизвестная война?» Два века российской историографии русско-шведской войны 1808-1809 годов // Российская история. 2009. № 3. С. 66-72.
117
39. Ф. Б. [Булгарин Ф. В.] Александр Иванович Лорер II Литературные листки. 1824. № 5. C. 176-182.
40. Ф. Б. [Булгарин Ф. В.] Прав или виноват? (Военный рассказ) II Cевернaя пчела. 1840. № 81, 82.
41. Ф. Б. [Булгарин Ф. В.] Правда о 1812-м годе, служащая к исправлению исторической ошибки, вкравшейся в мнение современников II Cевернaя пчела. 1837. № 7.
42. Ф. Б. [Булгарин Ф. В.] Путевые заметки и впечатления (Отчет Ф. Б., представленный редакции «Cеверной пчелы») II Cевернaя пчела. 1840. № 213.
43. Ф. Б. [Булгарин Ф. В.] Ужасная ночь (Отрывок из рукописи «Военные рассказы и воспоминания») II Cевернaя пчела. 1826. № 7, 8.
44. Фишер А. Е. К вопросу об особенностях исследования партизанского движения в Финляндии в период русско-шведской 1808-1809 гг. На примере российской историографии XIX-XX вв. II Caнкт-Петербyрг и страны Cеверной Европы. Материалы седьмой ежегодной научной конференции I Под ред. В. Н. Барышникова, П. А. Кротова. CM., 2006. C. 254-264.
45. [б!п] Bulgarin och finska krigshistorien II Borgâ Tidning. 1839. № 34, 37, 39.
46. Bulgarin [F.] Lopatinskys död II Vasa Tidning. 1839. № 4.
47. Bulgarin F. Sotilaan sydän. Suomen sodasta. Engelin Helsinkiin. Helsinki, 1996.
48. [Suchtelen Paul] Précis des événements militaires des campagnes de 1808 et 1809 en Finlande dans la derniére guerre entre la Russie et la Suède par le L.-G. C. P. de S*** SPb., 1827.
118
1. Финское издание воспоминаний и очерков Ф. В. Булгарина о Финляндии «Солдатское сердце» (Хельсинки, 1996)
