«Русский вестник» С. Н. Глинки Текст научной статьи по специальности «История и археология»

DOI: 10.24411/2588-0276-2019-10018

Философия русского консерватизма

Н.Н. Лупарева

«русский ВЕСТНИК» с.н. глинки

Статья посвящена журналу Сергея Николаевича Глинки «Русский вестник», почти беспрерывно издававшемуся с 1808 по 1824 гг. Журнал был создан предчувствием надвигающейся большой войны между Россией и Францией и раскрывал основной круг вопросов, интересовавших консерваторов первой четверти XIX в. — требования отказа от подражательства европейским, прежде всего, французским культурным, политическим и бытовым образцам, важности обращения к исторически сложившимся, традиционным для России началам со-цио-культурного и политико-правового бытия. Ориентиром для дальнейшего развития русского государства и общества Глинка считал исторический опыт России, опиравшийся на сильную монархическую власть, религию, патриархальность и иерархичность общественных отношений. В качестве квинтэссенции праотеческой нравственности «Русский вестник» предлагал триединую формулу «Бог. Вера. Отечество», безусловно, стоявшую у истоков идеологического поиска, который завершился созданием знаменитой уваровской триады «Православие. Самодержавие. Народность». Историческая концепция журнала оказала влияние на русскую патриотическую историографию царствования Николая I, прежде всего, на М. П. Погодина. Патриархальная модель общественно-политического устройства, представленная в «Русском вестнике», перекликается с моделью государственного устройства, разработанной К. П. Победоносцевым. Значение журнала С. Н. Глинки для своей эпохи заключалось в том, что он внес значительный вклад в процесс становления национального самосознания и подготовку общественного мнения к Отечественной войне 1812 г.

Ключевые слова: «Русский вестник», С. Н. Глинка, русский консерватизм первой четверти XIX в., патриотизм, монархизм, Православие, патриархальное общественное устройство, Александр I, Наполеон, Отечественная война 1812 г.

Обычно название «Русский вестник» ассоциируется с издательской деятельностью М.Н.Каткова, возглавлявшего этот журнал в 1856-1887гг., реже вспоминают других издателей — Н.И. Греча, Н.А. Полевого, Н.В. Кукольника в 1841-1844гг., Ф. Н. Берга в 1887-1896 гг., Д. И. Стахеева в 1896-1902 гг., В. В. Комарова в 1902-1906 гг. Простое перечисление этих имен и дат дает понятие о том, насколько долгую жизнь и большую востребованность получил журнал, созданный в самом начале XIX столетия. К сожалению, биография его основателя и первого издателя не так хорошо известна, а между тем Сергей Николаевич Глинка, имя которого стало нарицательным среди его современников, небезосновательно сравнивавших его с Жанной Д'Арк1, безусловно, заслуживает признательности потомков.

Вышеприведенное сравнение для любого человека, хорошо информированного и разбирающегося в истории царствования Александра I, не будет выглядеть натянутым. Свой патриотический русский «поход» Глинка начал в то время, когда российское образованное общество, а тем более высшая аристократия, было по сути оккупировано европейской культурой, и прежде всего галломанией, т. е. культурно-поведенческой ориентацией на все французское: философскую мысль, язык, моды,

Надежда Николаевна Лупарева — кандидат исторических наук, доцент кафедры гуманитарных и социально-экономических дисциплин ВУНЦ ВВС «ВВА им. профессора Н. И. Жуковского и Ю. А. Гагарина» (nadezhda.lupareva@yandex.ru).

1 Галахов АРусская патриотическая литература 1805-1812гг. // Филологические записки. 1867. Вып. 1. С. 18.

предметы роскоши и быта. Достаточно вспомнить знаменитую сцену в салоне Анны Павловны Шерер из романа Л. Н. Толстого «Война и мир». Известно, что Л. Н. Толстой очень много работал с мемуаристикой той эпохи и блестяще передал особенности российской элиты начала александровского царствования. Однако в романе есть и другая сцена, где в воспитанной французской гувернанткой гра-финечке Наташе пробивается коренное, вековое, составляющее плоть национального бытия понимание русской народной культуры и она пускается в русскую пляску, тогда распространенную только в простонародной крестьянской среде, которой российское дворянство чуждалось. Точно так и в ряде представителей офранцуженного высшего общества Российской империи в первом десятилетии XIX в. стали пробиваться ростки русского национального самосознания, и причин тому было несколько.

Во-первых, либеральное западническое реформаторство Александра I, которое на фоне итогов Французской революции, начавшейся с утверждения тех же просветительских принципов, что теперь вдохновляли молодого российского императора, очень настораживало наиболее опытных государственных чиновников и просто думающих людей. Во-вторых, неудачные действия русских войск в кампаниях третьей и четвертой антинаполеоновских коалиций, завершившиеся подписанием унизительного для России Тильзитского мира и осознанием неизбежности большой войны с Францией. В-третьих, собственно галломания русской аристократии, выглядевшая на фоне происходящих событий настоящей диверсией и источником распространения революционных идей. Совокупность этих факторов подвигла мыслящую часть русского образованного общества объединиться под флагом консервативно-националистических ценностей.

Собрания в доме знаменитого поэта Г. Р. Державина, вдохновленные адмиралом А. С. Шишковым и получившие название «Беседы любителей русского слова»; разошедшийся огромным тиражом памфлет будущего московского генерал-губернатора Ф. В. Ростопчина «Мысли вслух на Красном крыльце российского дворянина Силы Андреевича Богатырева»; «Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношении», написанная историографом Н. М. Карамзиным по инициативе великой княгини Екатерины Павловны, ставшей центром притяжения нарождающейся «русской партии», и поданная на рассмотрение Александру I — актуализировали схожий и чрезвычайно важный для исторического момента круг проблем: необходимость отказа от подражательства европейским, и прежде всего французским, образцам в культурной, политической, повседневной жизни, подражательства, порой доходящего до прямого и глупого «обезьянничанья», и важность обращения к исторически сложившимся, традиционным для России началам социо-культурного и политико-правового бытия. Наиболее полно и системно этот круг проблем был рассмотрен именно в «Русском вестнике» Сергея Николаевича Глинки.

Интересно упомянуть, что Глинка до определенного периода и сам являлся истым галломаном и поклонником всего французского, чему в наибольшей степени поспособствовало традиционное для той эпохи образование. Воспитанный в петербургском Сухопутном Шляхетном кадетском корпусе, система обучения которого базировалась на европейской просветительской мысли и большая часть преподавателей которого были французами, Глинка так страстно полюбил французский язык,

что «затеял уверять, будто бы родился во Франции, а не в России»2. Кроме того, он сделался поклонником республиканских идей и Наполеона Бонапарта и даже перевел с французского языка на русский текст Марсельезы3.

Однако впечатления от трагического развития революционного процесса во Франции и Европе, поражения России под Аустерлицем, больно ударившего по национальной гордости русских, вступления страны в очередную антинаполеоновскую коалицию и начала формирования в ее пределах осенью 1806 г. крестьянской милиции стали началом перерождения Глинки из космополита и поклонника французской культуры в патриота и консерватора. В декабре 1806 г. он начал службу в милицейских войсках в звании бригад-майора в Сычевском уезде Смоленской губернии. Общение с ветеранами из крестьян, их искренний патриотизм и самоотверженность произвели на него глубочайшее впечатление: «В необычайный год среди русского народа ознакомился я с душою русских воинов... Мне стыдно стало, что доселе, кружась в каком-то неведомом мире, не знал я ни духа, ни коренного образа мыслей русского народа... Но время могучею силой вывело дух русский перед лицом нашего отечества и перед лицом Европы... И этот первый урок повел меня постепенно к изданию „Русского вестника"»4.

Первый номер «Русского Вестника» увидел свет в январе 1808 г. Его главной целью С. Н. Глинка положил «возбуждение народного духа и вызов к новой и неизбежной борьбе»5. Название журнала уже было знаковым: оно как бы полемизировало с карамзинским «Вестником Европы». И если издатель последнего ставил целью «знакомить читателей с Европой и сообщать им сведения о том, что там происходит замечательного и любопытного»6, то Глинка в объявлении о выходе своего журнала обещал помещать в нем всё то, что «непосредственно относится к отечественному», и «политические известия касательно токмо до России»7.

В журнале Глинки публиковались сочинения уже упоминавшихся выше консерваторов — А. С. Шишкова, Ф. В. Ростопчина, Г. Р. Державина и даже могущественного А. А. Аракчеева. Некоторые из авторов — Д. И. Хвостов, П. И. Голенищев-Кутузов, Н. Николев, А. А. Волкова — так или иначе были связаны с «Беседой любителей русского слова»8. Все же основная часть статей «Русского вестника», носивших программный характер, принадлежала самому С. Н. Глинке.

Программу своего издания Глинка изложил во вступлении к первому номеру9. Он начал с утверждения «русского направления» журнала: «Издавая Русский вестник, намерен я предлагать читателям все то, что непосредственно относится к Русским.

2 Глинка С.Н. Записки. М., 2004. С. 83-84.

3 См.: Там же. С. 140, 230.

4 Там же. С. 256.

5 Там же. С. 259.

6 Цит. по: БочкаревВ.Н. Консерваторы и националисты в России в начале XIX в. // Отечественная война и русское общество. 1812-1912. М., 1911. Т. 2. С. 197.

7 Цит. по: ПредтеченскийА.В. «Русский вестник» С.Н.Глинки // ПредтеченскийА.В.Из творческого наследия. СПб., 1999. С. 121.

8 См.: Альтшуллер М.Г. Беседа любителей русского слова: У истоков русского славянофильства. М., 2007. С.401-404; МинаковА.Ю.Русский консерватизм в первой четверти XIX века. Воронеж, 2011. С. 131-132.

9 Глинка С. Н. Вступление // Рус. вестн. 1808. № 1. С. 3-10.

Александр Семенович Шишков. Литография П. Бореля с оригинала Д. Доу, 1860-е гг.

Все наши упражнения, деяния, чувства и мысли должны иметь целью Отечество; на сем единодушном стремлении основано общее благо. <...> Русский вестник посвящается Русским»10. Но далее из текста следовало, что обращение «к отечественному» опыту будет проходить в контексте противостояния Франции как стране, в которой распространение антимонархических и антирелигиозных идей Просвещения спровоцировало революционные события: «Философы осьмагонадесять столетия — писал Глинка, — никогда не заботились о доказательствах; они... все опровергали, обещива-ли беспредельное просвещение, неограниченную свободу... Мы видели, к чему привели... сии мечты воспаленного и тщеславного воображения! И так, замечая нынешние нравы, воспитание, обычаи, моды и проч., мы будем противополагать им не вымыслы романические, но нравы и добродетели праотцов наших»11.

Уже весной 1808 г. «Русский вестник» взбудоражил московское общество, а в Английском клубе третий номер журнала с восторгом передавали из рук в руки12. Внимание читающей публики привлекла статья, в которой Тильзитский мир был назван временным перемирием и утверждалось, что если «неисповедимыми творческими судьбами назначено когда-нибудь возгореться войне между Россиею и Франциею», то Россия найдет в себе силы для отпора13. После столь «воинственной» публикации на направление журнала самому Александру I пожаловался французский посланник А. де Коленкур. Вероятно, официальные круги, осознававшие искусственность мира с Наполеоном, были заинтересованы в сохранении патриотических настроений в русском обществе, а потому дело с «Русским вестником» ограничилось лишь выговором цензору журнала А. Ф. Мерзлякову и увольнением С. Н. Глинки от московского театра, где он состоял сочинителем и переводчиком14. Запрета на издание журнала не последовало, однако вплоть до 1812 г. «Русский вестник» оставался оппозиционным официальной правительственной линии, что опровергает точку зрения ряда либеральных и марксистских историков, обвинявших издание в официозном или казенном патриотизме15.

Инцидент с жалобой наполеоновского посланника заставил Глинку сосредоточиться на одной из главных задач своего издания — критике Франции и французской культуры и галломании русского образованного общества. Франция и французская культура в глазах Глинки представляли источник разрушительных в общественно-политическом плане идей, поэтому галломания виделась ему явлением не просто вредным, но опасным, орудием ведения «сокровенной войны» против России, которая действует на «душу» государства, и гораздо опаснее, чем война «явная», действующая только на государственное «тело»16. Острейшую критику Глинки вызывало наследие французских просветителей — Вольтера, Д'Аламбера, Дидро и мн. др., которых издатель именовал не иначе как «лжеумствователями осьмагонадесять столетия». Именно их рационалистическую, индивидуалистическую философию, нашедшую отражение в знаменитой формуле «Свобода. Равенство. Братство», он считал повинной в кошмарах Французской революции, закончившейся падением легального порядка, цареубийством и злодеяниями якобинской диктатуры: «Скопища разбойников,

10 Там же. С. 3, 9.

11 Там же. С. 6.

12 См.: Глинка С.Н. Записки... С. 279.

13 Глинка С. Н. Некоторые замечания на некоторые статьи политического сочинения г. Шле-цера под названием: «взор на прошедшее, настоящее и будущее» в «Вестнике Европы» 1808 г., № 3, февраль, из С.-Петербурга // Рус. вестн. 1808. № 3. С. 404.

14 См.: Он же. Записки... С. 280.

15 См.: Заборов П.Р. Русская литература и Вольтер. XVIII — первая треть XIX века. М., 1978. С.133-135; История русской журналистики XVШ-XIX вв. / под ред. проф. А.В. Западова. М., 1973. С. 114; Мельгунов С. Глинка С. Н. // Энциклопедический словарь Русского Библиографического Института Гранат. Т. 15. М., 1912. С. 143.

16 Глинка С.Н. Ответ издателя «Русского вестника» на письмо Россиянки (кн. Дашковой) // Рус. вестн. 1808. №4. С. 62.

изверженных адом, наполнили Францию ужасами, каких никогда не было под солнцем. В зверском неистовстве вооружились они на сограждан, на ближних; расстреливали, топили, казнили, мучили лютыми пытками и тысячами отправляли в ссылку»17. Соответственно, чтение произведений французских просветителей, чрезвычайно популярных среди русского дворянства, с точки зрения Глинки могло сеять семена революционности на отечественной почве.

Не менее опасными виделись работа французских гувернеров и засилье книг французских авторов, способных распространять «тлетворные» идеи. По поводу умаления иностранными наставниками чувства национальной гордости в своих воспитанниках Глинка замечал: «Что проповедывают нам иноземные учители? (я не говорю о всех: нет правила без исключения). Сперва станут они уверять питомца своего, что он ошибкою родился на Руси; что природа сама не знала, для чего напустила на Север такие стужи и непогоды; что родина его сотворена только для медведей, и что все его соотчичи невежды, дикари; словом, не люди. Потом, следуя похвальным правилам новой философии, исподволь и ухитряясь, так очистят ум от предрассудков, что в нем... чуть ли и названия останутся о Вере, нравах и добродетелях...»18.

Даже иностранцы (заметим, что «иностранец» в большинстве материалов «Русского вестника» фактически означает «француз»), долгое время жившие в России и хорошо знакомые с русскими летописями, такие как Леклерк и Левек, не смогли создать достоверного описания России и ее исторического развития, потому что «по чувствам своих душ, по образу мыслей своих» не «могли судить о душах, о нравах наших предков»19. Что уж говорить об авторах, никогда не видевших Россию, таких например, как Кондильяк и Монтескье: первый «клеветал на нравы русских», второй утверждал, «будто бы до Петра I все русское духовенство пресмыкалось во мраке варварства и невежества»20. Глинка с сожалением замечал, что вместо книг, полезных для воспитания, именно эти вредные, унижающие национальное достоинство русских книги заполонили Россию. Так, он приводил выдержку из одного французского романа: «Петр I должен был сражаться с закоснелыми предрассудками Веры, с невежеством и проч. Словом, Россия тогда подобна была семиглавному чудовищу»21. Последствия распространения подобной литературы Глинка считал неутешительными: «Русский переводчик без сомнения пропустит сию ложь и клевету: но кто выскоблит оные из подлинника, и кто предохранит питомиц большого света от чтения Французского романа. Воображение их невольно испугается семиглавного чудовища, в виде которого представлено Отечество наше»22.

Большое количество материалов «Русского вестника» затрагивало проблему нравственной, экономической и социальной деградации российского общества, вызванной засильем иностранного образования. Поверхностность, пустота «модного воспитания», его ориентация на внешний эффект породили ранее неизвестные в русском обществе понятия и явления — «бон-тон», «бомонд», «любезность», «мода» и «роскоши». Эти новшества оказались подобны «лютым и опасным язвам общественным»23, т. к. они не только подменили истинные нравственные ценности ложными, в результате чего человек начинал оцениваться не по собственным заслугам, а по стоимости одежды, экипажа и т. д. Эти явления имели и другого рода негативные последствия: они, например, вредили физическому здоровью женщин большого света. Нарушая

17 Глинка С.Н. Воспоминание первоначальных общественных правил // Рус. вестн. 1812. №5. С. 29-30.

18 Он же. Мысли про себя // Там же. 1808. № 3. С. 256-258.

19 Он же. Замечания на некоторые мысли рассматривателя книги: о первобытной России и ее жителях // Там же. 1810. № 3. С. 103-104.

20 Там же. С. 100-101.

21 Он же. О полезных книгах для воспитания // Там же. 1808. № 9. С. 375.

22 Там же. С. 375-376.

23 Глинка С.Н. Кузнецкий мост, или владычество моды и роскоши // Рус. вестн. 1808. №9. С. 334.

все законы природы, светские дамы «на смех северным бурям и зимней стуже, летают Зефирами, и легкой модной одежде жертвуют здоровьем, а нередко и жизнию»24.

С детства наученные считать качественной и престижной только иностранную продукцию, представители благородных сословий проматывали целые «родовые и благоприобретенные поместья»25 как внутри страны, так и за ее пределами: «И молодые, и старые все из царства в царство взапуски рыщут. За чем же старые бредут? Один ответ: к водам. Разве в России нет целительных вод, и не читаем ли мы в Истории, что Римляне ездили лечиться к Кавказским водам? Но Сарепта не Спа, а Липецк не Карльсбат: там веселее... может статься; но расплата тяжела. Бог знает, вылечится ли от телесной чахотки, а карманная как сон в руку»26.

Наиболее страшным последствием иностранного воспитания Глинка считал нездоровую социальную ситуацию в стране. «Порабощенные» западно-европейской культурой и образом жизни, привилегированные слои объединились в «общество людей, от всех прочих сословий отличенное одеждою, нравами, обычаями, и которое как будто бы составило в России область иноплеменную»27, совершенно чуждую простонародью, все еще живущему в рамках национальных традиций и культуры28. Этот мировоззренческий конфликт, с точки зрения Глинки, был чреват возможностью социально-политических потрясений, ведь оказывалась нарушенной традиционная патриархальная связь между помещиками и крестьянами, которые теперь подвергались сильнейшему гнету со стороны своих хозяев29. На фоне французской военной угрозы эти обстоятельства выглядели еще более взрывоопасными.

Панацею от «тлетворного» влияния иностранной образованности Глинка увидел в «отечественном воспитании», программу которого подробно развил на страницах «Русского вестника». Глинка изначально задумывал свое издание как «журнал отечественного воспитания»30, т. к. именно свое европеизированное, по сути антинациональное образование он считал повинным в том, что до выхода из кадетского корпуса «исполинский призрак древнего Рима» заслонял от него родную страну и в России он видел и знал одну Екатерину31. Выше уже было сказано, что Глинка испытывал чувство стыда за то, что лишь на тридцатом году жизни «открыл» для себя родной народ, с его образом жизни и мыслей, но тот же стыд и даже горечь сквозят в строках «Записок», где Глинка сообщает, что так же поздно он впервые ознакомился с летописью Нестора32. Это погружение в мир древнего и славного русского прошлого, оказавшегося не менее, а даже более героическим, чем штудировавшаяся кадетами античная история, восхищение, охватившее Глинку от очередного «открытия», заставляли его спешить знакомить российское общество со своими «прозрениями», тем более что того требовал исторический момент.

С организационной стороны «отечественное воспитание» предполагало: во-первых, исключительное внимание родителей к процессу обучения своих детей33; во-вторых, подготовку русских педагогических кадров, учреждение русских училищ и пансионов, составление отечественных учебных пособий и преподавание на русском

24 Там же. С. 339.

25 Он же. Разбор записки министра народного просвещения гр. Разумовского, поднесенной Государю, о воспитании, напечатанной в «Северной Почте» // Там же. 1811. № 7. С. 123.

26 Он же. Мысли про себя // Там же. 1808. № 3. С. 262-263.

27 Он же. Напоминание о Екатерине II // Там же. №4. С. 37-38.

28 См.: Он же. Статьи о семейственном воспитании, или уведомление о книге, издаваемой А.С. Шишковым, под названием «Собрание детских повестей» // Там же. 1812. №2. С. 96-97.

29 См.: Глинка С.Н. Федор Михайлович Ртищев // Рус. вестн. 1809. №4. С. 22.

30 Письмо Глинки С. Н. к Державину Г. Р. 21 марта 1807 г. // Державин Г.Р. Сочинения Державина с объяснительными примечаниями Я. Грота. Т. 6. СПб., 1876. С. 202.

31 Глинка С. Н. Записки... С. 79-80.

32 См.: Там же. С. 256.

33 См.: Он же. Краткие выписки из «Кормчей книги» и замечания на оные // Рус. вестн. 1808. №8. С. 190.

языке34. Что же касается содержательной стороны образовательного процесса, то его стержнем должно было стать изучение национальной истории. Уже во вступительной статье к первому номеру «Русского вестника» Глинка говорил о намерении составить на страницах своего издания «новую отечественную историю: историю о добродетельных деяниях и благотворных заведениях»35, как средоточие «правильных» моделей поведения, которым родители должны были обучать своих детей. При этом решающую роль для автора имело следование традиции, опора на исторический опыт предков. Поэтому центральное место в материалах «Русского вестника» заняли статьи, посвященные отечественной истории. Эти материалы целесообразно рассматривать как единый текст, тогда сквозь них проступает концептуальное восприятие Глинкой отечественного прошлого.

«Бог. Вера. Отечество» — таковы, по мнению издателя, основы праотеческой нрав-ственности36. Наши предки никогда не сомневались в существовании Бога, в Его всемогуществе, и знали, что всё в земной жизни предначертано Божественным Провидением37. Поэтому в старину люди жили, следуя божественным законам и уставам Веры. Вера — краеугольный камень праотеческой нравственности. На протяжении многих веков она поддерживала гармоничное развитие Отечества. Вера, «учиняющая всех чадами Отца небесного»38, во-первых, уравнивала всех людей перед Богом, во-вторых, превращала русское общество в братский союз. Поэтому «старинных русских» никогда не возмущало существование социального неравенства, ибо они осознавали свою причастность к высшему «христианскому равенству», т. е. все они были равны перед Богом.

Существование сословной системы в российском государстве виделось им явлением таким же нормальным и необходимым, как различное положение членов в семье. Они осознавали, что «малое семейственное владычество есть образец всех других владычеств. В Державе обширной и благоустроенной все то же, что и в тесном кругу семейства. Владыка есть отец-наставник, судия и распорядитель; подданные суть чада»39. Эту иерархию они воспринимали лишь как частное проявление природного неравенства, установленного на земле Богом. Поэтому «всякое старшинство было для них священно»40.

Наши предки, утверждает Глинка, осознавали, что отсутствие общественного начальства и повиновения ему угрожает стабильности и безопасности государства. Поэтому русские люди всех сословий, как любящие и послушные дети, служили своим монархам-отцам. Монархическое государство они считали единственно возможным и легитимным, а потому «лучше желали умереть, нежели жить самоуправно и без главы законной»41. В свою очередь, русские государи «могущества своего не отделяли от счастия и великости своего народа», равно заботились обо всех сословиях42,

34 См.: Он же. Разбор записки министра народного просвещения гр. Разумовского, поднесенной Государю, о воспитании, напечатанной в «Северной Почте» // Там же. 1811. № 7. С. 125-134.

35 Он же. Вступление // Там же. 1808. № 1. С. 4.

36 Глинка С.Н. Священная история в пользу юношества, изданная на французском языке Пронияком: Дух христианских ораторов, или нравственность христианская, из сочинений Боссюэта, Бурдалу, Массильона и пр., издана на французском языке; римская история, изданная на французском языке 1809 г. // Рус. вестн. 1811. № 8. С. 71.

37 См.: Он же. Рассуждение о том, что справедливое понятие о вещах руководствует к справедливым понятиям о Боге и о душе // Там же. 1809. № 5. С. 165.

38 Он же. Любовь к отцам, матерям и привязанность к родным // Там же. 1812. № 6. С. 86.

39 Он же. Правила русского воспитания, или нравственное рассмотрение духовной князя Владимира Мономаха // Там же. 1815. № 2. С. 16-17.

40 Он же. Союз семейственный и родственный утверждает все прочие общественные связи // Там же. 1812. № 6. С. 78.

41 Он же. Мысли о нравственной и отечественной общенародной истории // Там же. №5. С. 64.

42 Глинка С.Н. Император Александр I, любитель отечественной древности // Рус. вестн. 1808. № 6. С. 267.

«старались о распространении правил, необходимых для счастия человеческого и гражданского»43. Их отеческая опека над народом подавала пример нравственного взаимоотношения с подданными всем представителям высших сословий. Потому русские бояре и дворяне были любящими, милосердными отцами своим подчинен-ным44, они «учреждали общенародные празднества, угощения и сближались с просто-людимством, не умаляя ни сана, ни достоинства своего»45. Таким образом, в концепции Глинки Вера являлась основой особого социального порядка праотеческой Руси.

Этот порядок воспроизводился благодаря тому, что Вера составляла основу пра-отеческого воспитания, ибо оно базировалось на священных и духовных книгах46. Обучением своих детей занимались родители, которые сообщали своим питомцам знания, прежде всего, о родной стране, свято чтимые «праотеческие предания», словом, все, что возбуждало в молодом поколении патриотические чувства47. «Любовь к Богу, к ближнему и к Отечеству» составляла «нравственное воспитание»48. Оно дополнялось «воспитанием физическим», заключавшимся в том, что предки «жили сообразно природе, употребляли здоровую, простую и отечественную пищу: привыкали с младенческих лет к трудам и непогодам»49. Отечественное воспитание готовило наших предков к «бытию гражданина», который жертвует своим частным благом ради общего, т. к. понимает, что первое без второго невозможно50.

Особое внимание Глинка придавал тому факту, что праотеческое воспитание было общенародным, т. е. одинаковым «для земледельцев от сохи, и бояр от теремов княжеских»51. В результате в старой России не существовало того культурного разрыва, который Глинка видел в настоящем, и «голос России для всех... был равно понятен»52. Поэтому, как утверждал издатель, в старину представители верхушки общества не презирали простой народ. Руководствуясь нормами христианской морали, учившей, что «душа превыше всего»53, наши предки оценивали человека не по богатству и чинам, а по его личным достоинствам и заслугам. Потому вышестоящие по социальной лестнице не боялись признать выдающихся качеств нижестоящих. Яркой иллюстрацией Глинка считал события Смуты, когда простой купец Минин возглавил дворянские дружины54.

Не зная ни «мод», ни «роскошей», представители всех сословий вели одинаково простой образ жизни, были скромны и умеренны в своих желаниях и все необходимое находили в своем Отечестве. Так, издатель утверждает, что даже русские цари «жили почти в таких же домах, как и подданные их»55. «Старинные русские» знали цену нажитому их предками имуществу, потому не спускали его на ветер, а были очень бережливы: «Платье прадеда переходило к правнуку»56. Не расточительные на предметы материального мира, наши предки обладали исключительной духовной

43 Он же. Напоминание о Екатерине II // Там же. №4. С. 29-30.

44 См.: Он же. О свойствах русских бояр: боярин Феодор; Ив. Кир. Нарышкин; замечания о боярине Матвееве // Там же. № 9. С. 365.

45 Он же. Боярин Арт. Серг. Матвеев // Там же. № 2. С. 130.

46 См.: Он же. Выписка из разговоров о словесности, сочиненных А. С. Шишковым, о русских пословицах, с некоторыми прибавлениями издателя // Там же. 1811. № 7. С. 22.

47 Он же. О силе нравственного воспитания и том, откуда Минин заимствовал нравственные качества и познания // Там же. 1812. № 6. С. 30-31.

48 Он же. О воспитании русских до времен Петра Великого // Там же. 1808. № 3. С. 294.

49 Там же. С. 294.

50 Там же. С. 295.

51 Он же. Нравственность общенародная сохраняется воспитанием или ученьем // Там же. 1812. №5. С. 48.

52 Он же. Замечания на слова одной французской принцессы // Там же. 1808. № 6. С. 288.

53 Глинка С.Н. Нравственность общенародная сохраняется воспитанием или ученьем // Рус. вестн. 1812. №5. С. 47.

54 См.: Он же. Минин // Там же. № 6. С. 14-15.

55 Он же. О просвещении русских до времен Петра Великого // Там же. 1808. № 7. С. 33.

56 Он же. Мысли про себя // Там же. № 3. С. 261.

щедростью. К ней Глинка относил милосердие, сострадание, гостеприимство и т. д. Например, в одной из статей Глинка рассказывал о том, как, узнав, что его подданные стали менее гостеприимны, царь Иван Васильевич Грозный облекался в рубище и «посещал отдаленные хижины», «стараясь чрез то восстановить в земле Русской гостеприимство»57.

Таким образом, вера, которую Глинка считал основой особой «Русской нравственности»58, являлась источником «единодушия и единомыслия» русского народа59. Эти две силы обеспечивали крепость и гармоничность общества и государства в допетровской России. Такое государство, как доказывает Глинка, могло противостоять любой внешней опасности: оно выстояло в период татаро-монгольского нашествия60 и в Смутное время61 (эти и вообще все «темные» моменты отечественной истории издатель считал следствием забвения некоторыми членами общества «уставов Веры»; но они были исключением и преодолевались благодаря тому, что все остальное население оставалось верным праотеческой нравственности62). На эти же силы издатель уповал и в условиях наполеоновской агрессии и ориентировал на них своих читателей.

Концепция русской истории, предложенная С. Н. Глинкой в «Русском вестнике», была в определенной степени мифологизирована и идеализирована. Сам издатель, исходя из дидактического назначения истории, считал это вполне оправданным. При этом не стоит забывать, что исторические статьи Глинки базировались на обширной источниковой базе: в «Русском вестнике» были опубликованы рукопись о Задонском побоище63, «Поучение детям» Владимира Мономаха64, многочисленные документы эпохи Смуты65 и царствований первых Романовых66 и др. Своеобразным было

57 Он же. Гостеприимство // Там же. 1812. № 12. С. 62-63.

58 Он же. Правила русского воспитания, или нравственное рассмотрение духовной князя Владимира Мономаха // Там же. 1815. № 2. С. 43.

59 Он же. Союз семейственный и родственный утверждает все прочие общественные связи // Там же. 1812. № 6. С. 80.

60 Он же. Неизменность духа россиян: галлы под державою римлян; россияне под игом татар // Там же. 1808. № 4. С. 48.

61 Он же. Выписки из рукописи под заглавием: грамоты от 1610-1613 г. // Там же. 1810. №7. С. 13-45.

62 Глинка С. Н. Догадки и замечания при чтении книги, под заглавием: Нестор, русские летописи, сличенные, переведенные и объясненные Авг. Шлецером // Там же. 1811. № 9. С. 87-97.

63 См.: Он же. Рукопись о Задонском побоище под заглавием: «Сказание о Задонском побоище как бысть то побоище» // Там же. 1810. № 3. С. 1-32.

64 См.: Он же. Правила русского воспитания или нравственное рассмотрение духовной князя Владимира Мономаха // Там же. 1815. № 2. С. 3-45.

65 См.: Он же. Выписки из рукописи под заглавием: грамоты от 1610-1613 гг. // Там же. 1810. №7. С. 13-45; №8. С. 32-55; Он же. Отрывки о ратном деле из указов, изданных при царях Василии Ивановиче Шуйском и Михаиле Федоровиче, с некоторыми примечаниями, из книги: Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки, изданный Анисимом Михайловым // Там же. 1811. №5. С. 11-34; Он же. Рассмотрение грамоты, писанной московскими обывателями в разные города в генваре 7119 г., во время междуцарствия // Там же. № 12. С.40-65; Он же. Подвиги Прокопия Ляпунова во время междуцарствия // Там же. 1812. №2. С. 1-12; №3. С. 1-45; №4. С. 1-38 и др.

66 См.: Он же. О запрещении продажи табаку и ревеню царями Михаилом Федоровичем и Алексеем Михайловичем из рукописи: «Грамоты в государствование царей Михаила Федоровича, Алексея Михайловича и Феодора Алексеевича, 1613 — 1682 гг.» // Там же. 1809. №4. С. 55-68; Он же. Наставление царю Алексею Михайловичу Симеона Полоцкого // Там же. №11. С. 139-161; № 12. С. 280-315 ; 1810. № 2. С. 1-22 ; № 4. С. 36-56; № 9. С. 51-86; Он же. Грамота Алексея Михайловича в Туринск, об отдании чести святым дарам // Там же. № 11. С. 35-56; Он же. Поучительная грамота царя Алексея Михайловича в Туринск о божьем гневе и об учреждении поста, из рукописи // Там же. 1811. № 1. С. 56-71; Он же. Выписки и замечания из хитрости ратного дела или воинского устава, изданного в царствование царя Алексея Михайловича // Там же. № 2. С. 62-80.

авторское толкование этих материалов. С. Н. Глинка разделял «ученую критику» и «нравственное рассмотрение» исторического источника, и если первая акцентирует внимание на фактической достоверности документа, то второе «вникает в деяния, от которых зависит благо или вред общественный; оно изыскивает причины твердости нравов, силы добродетелей, прочности законов и единодушия народного»67. Глинка без сомнения делал выбор в пользу второго способа исследования.

Следующим обязательным условием «отечественного воспитания» было преподавание на русском языке, проблема, которая в начале XIX в. выходила за рамки чисто лингвистической68. Подобно А. С. Шишкову и его сторонникам, так называемым «архаистам», Глинка рассматривал язык как субстанцию, которая предопределяет миросозерцание человека. С этой точки зрения, в природе, строе и духе национального языка содержится освященный национальной историей и традицией комплекс нравственных устоев, который автоматически вместе с языком вливается в сознание носителя и приводит его к определенным мыслям и поступкам, соответствующим духу нации69. Таким образом, в критике карамзинистов — реформаторов русского языка в соответствии с некоторыми французскими языковыми нормами, речь шла не только о стремлении последних усвоить западную, прежде всего французскую словесность, но и о неизбежно сопровождавшей этот процесс переориентации русского общества на французские культурно-поведенческие модели70. Глинка вел свою борьбу как мог: множество статей «Русского вестника» он посвятил разоблачению «бедности» французского языка в сравнении со смысловым богатством русского наречия. Вот пример одного из таких разоблачений: «Мы из двух или трех имен составляем одно, и тем самым не простое воспоминание вещи возбуждаем в памяти, но и образ ее представляется воображению: сладкогласный, самодержавный, великосердый, громо-носный и проч... Такого стихотворного соединения не терпит язык французский»71. Глинка прибегал и к авторитетным в европеизированном высшем свете мнениям французских просветителей. Так, в статье «Вольтерово рассуждение о бедности французского языка» он приводил следующее высказывание этого мыслителя: «Все доказывает варварство щеголеватого Французского языка»72. В этой же статье упоминалось мнение Вольтера о греческом языке, который он называл изящнейшим именно в силу обилия сложных слов. Глинка предсказуемо подытоживал эти факты патриотическим выводом: «Тоже можно сказать и о Русском языке, присовокупляя к тому, что красоты оного усугубились богатством, занятым от Греческого слова»73.

С помощью «отечественного воспитания» читатели «Русского вестника» должны были вернуться к традиционным для России нормам поведения и жизни в обществе. Важнейшим из них было исполнение своей «должности», т. е. социальных обязательств каждого человека, безусловно сопряженных и с определенными правами. Исполнение всеми членами общества своих «должностей» было основой сохранения стабильности общественного порядка. Глинка утверждал, что все социальные потрясения в российской истории были вызваны нарушением общественных границ

67 Он же. Догадки и замечания при чтении книги, под заглавием: Нестор, русские летописи, сличенные, переведенные и объясненные Авг. Шлецером // Рус. вестн. 1811. №2. С. 32-35.

68 См.: Альтшуллер М.Г. Беседа любителей русского слова: У истоков русского славянофильства. М., 2007. С. 26-50; Киселева Л.Н. К языковой позиции «старших архаистов» (С. Н. Глинка, Е. И. Станевич) // Учен. зап. Тартус. гос. ун-та. 1983. Вып. 620. С. 18-29; Минаков А. Ю. Франкобе-сие // Родина. 2002. №8. С. 18-19; Проскурин О. Литературные скандалы пушкинской эпохи. М., 2000. С. 19.

69 См.: Киселева Л. Н. К языковой позиции... С. 24.

70 См.: МинаковА. Ю. Рассуждение... С. 240.

71 Глинка С. Н. О богатстве русского языка, отрывок из рассуждения о преимуществе русского языка пред французским, соч. Воейкова // Рус. вестн. 1808. №7. С. 66; Он же. Выписка из разговоров о словесности, сочиненных А. С. Шишковым, о русских пословицах, с некоторыми прибавлениями издателя // Там же. 1811. № 7. С. 69.

72 Он же. Вольтерово рассуждение о бедности французского языка // Там же. 1808. № 7. С. 72.

73 Там же. С. 72.

и соответствующих каждому сословию обязанностей. Так, стрелецкие бунты конца XVII столетия были инициированы тем, что стрельцы оказались допущены к торговым промыслам, «несвойственным оборонителям Отечества», вследствие чего «прилепились к алчбе, буйству и своеволию»74. Поэтому «Русский вестник» С. Н. Глинки последовательно отстаивал необходимость сохранения жесткой иерархической структуры российского общества.

Издатель не ассоциировал общественную иерархию с социальной несправедливостью и угнетением нижестоящих на социальной лестнице слоев населения. На страницах своего журнала он в законченном виде сформулировал один из стержневых принципов зрелой консервативной идеологии — принцип иерархии как регулятора требований, предъявляемых каждому члену общества в зависимости от его социального статуса: т. е. чем выше положение человека, тем выше его ответственность и шире круг его обязанностей75. Получалось, что различное положение сословий нивелировалось степенью долга и ответственности, которую несли на себе привилегированные слои. Соответственно, самой сложной социальной ролью была «должность» монарха, который, согласно патриархальным взглядам на общественное устройство С. Н. Глинки, был отцом всего народа и «примером своим учреждал нравы и мнение общественное»76, при этом соображая «деяния и учреждения свои с духом и коренными свойствами народа»77.

С точки зрения С. Н. Глинки, все российские монархи соответствовали этому образу. Даже представленный в «Русском вестнике» биографический портрет Петра I полностью соответствовал изображенной издателем в журнале картине русской патриархальной старины. «Воссоздавая» образ Петра, Глинка безусловно следовал апологетической традиции XVIII в., мифу о «работнике на троне», оформившемуся в творчестве М. В. Ломоносова и А. П. Сумарокова, но у Глинки это уже не преобразователь России, не Демиург, его Петр — это «Божество-хранитель»78, действующий в рамках национальных традиций. Екатерина II — также «истинная Матерь народа», русская не по происхождению, а по усвоенной в России системе ценностей79; императрица, которая «отреклась от самой себя для блага россиян». Она — последовательница Петра I и истинно русских традиций управления. Это утверждение позволяло Глинке отрицать факт ломки политической и культурной системы допетровской Руси.

Рассматривая екатерининское царствование, Глинка не побоялся затронуть проблему существования в России крепостного права. В статье «Напоминание о Екатерине II»80, упомянув о том, что императрица поднимала вопрос, «полезнее ли в России быть крестьянам вольными или крепостными?»81, Глинка задается вопросом: «Может быть, некоторые спросят: почему же Екатерина не дала свободы крестьянам?» И дает следующий комментарий: «Разрешение сего вопроса не относится к рассуждениям частного человека»82. В этой же статье Глинка цитировал рассуждение Ж.-Ж. Руссо о том, что правовому освобождению крестьян должно предшествовать «расторжение

74 ГлинкаС.Н. Замечание о стрельцах и стрелецких мятежах // Рус. вестн. 1809. №10. С. 16; Он же. Отрывки о внутренней промышленности и о сношении оной с нравственностью // Там же. 1811. № 1. С. 41-42; Он же. Нравственность народная всегда изменяется от оди-наких причин // Там же. 1812. № 5. С. 50-51.

75 См.: РепниковА.В. Метаморфозы русского консерватизма: от С.С. Уварова до Никиты Михалкова // Отеч. история. 2001. № 3. С. 107-108.

76 Глинка С.Н. Замечания на некоторые иноплеменные сказания о нравственности русского народа // Рус. вестн. 1812. № 6. С. 53.

77 Он же. Догадки и замечания при чтении книги, под заглавием: Нестор, русские летописи, сличенные, переведенные и объясненные Авг. Шлецером // Там же. 1811. №9. С. 78.

78 Глинка С. Н. О пользе в России ремесел художеств, искусств // Рус. вестн. 1808. № 3. С. 303.

79 Он же. Правила русского воспитания, или нравственное рассмотрение духовной князя Владимира Мономаха // Там же. 1815. № 2. С. 35-40.

80 Он же. Напоминание о Екатерине II // Там же. 1808. №4. С. 3-45.

81 Там же. С. 36.

82 Там же. С. 42-43.

душевных оков, обременяющих тела»83. Таким образом, неправы те дореволюционные и советские исследователи, которые изображали С. Н. Глинку откровенным крепостником и его «Русский вестник» как «орган крепостнического консерватизма»84.

О том, что Глинка отрицательно относился к институту крепостного права, свидетельствуют и факты его собственной биографии. Так, получив от родителей наследство в размере 30 душ, он отдал его сестре85, а в 1808 г. дал вольную своему последнему человеку86 и больше никогда не был душевладельцем. Один из богатых друзей С. Н. Глинки Ф. Г. Карин вызывался когда-то подарить ему 60 крепостных, но тот отказался со словами: «Не возьму, я никогда не буду иметь человека как собственность»87. Однако политико-правовое разрешение вопроса о крепостном праве издатель журнала относил к компетенции верховной власти, причем считал необходимым длительный период соответствующей подготовки и просвещения крестьян. До этого момента требовался поиск альтернативных путей устранения имеющихся антагонизмов. После вышеупомянутой статьи в открытой форме Глинка не касался этого щекотливого для консервативного дискурса вопроса в «Русском вестнике». Но, судя по тому, как часто на страницах журнала издатель апеллировал к образам «истинного русского помещика» и «истинного русского крестьянина», он раздумывал над этой проблемой на протяжении всего периода существования «Русского вестника». Предложенная издателем модель взаимоотношения помещиков и крестьян должна была, по его мнению, снять наиболее острые проблемы крепостничества.

Глинка начинал с утверждения о том, что отношения между помещиками и крестьянами вписывались в традиционную для России патриархальную модель общественного устройства. В частности, «истинные русские помещики» «были всегда помещиками человеколюбивыми. Они знали и старались напечатлевать в сердцах детей своих, что крестьяне суть такие же люди, как и они»88. Русские православные крестьяне, в свою очередь, всегда и во всем повиновались «Богу, Государю, помещикам, отцам и матерям», потому что «Бог велит повиноваться старшим»89.

«Звание» «отца-помещика» — одна из составляющих «должности» русского дворянина, которая также включала военную, государственную службу и примерное выполнение обязанностей отца, сына, брата и мужа в рамках своей семьи90. Причем по своему статусу «попечение о крестьянах есть такая же служба, как и служение на ратном поприще. Отечество вверяет крестьян в человеколюбивый и отеческий присмотр; он отвечает за них совести, Богу и Отечеству»91. На помещике лежала ответственность за нравственность, здоровье и благосостояние своих крестьян.

Глинка стремился доказать, что исправное выполнение помещиками своей должности непременно вызовет благодарность и признательность крестьян, т. к. «сии люди умеют живо чувствовать силу любви и благодетельности»92. Издатель настаивал, что «название благородного человека... часто неправильно употребляется... Простой воин, земледелец, усердно и терпеливо переносящие обязанности свои, суть

83 Там же. С. 37.

84 См., например: Мельгунов С. Глинка С. Н. // Энциклопедический словарь Русского Библиографического Института Гранат. Т. 15. Гирке — Город. С. 143; Предтеченский А.В. Очерки общественно-политической истории России в первой четверти XIX в. М.-Л., 1957. С. 232; История русской журналистики XVIII-XIX вв. / под ред. проф. А. В. Западова. М., 1973. С. 114.

85 См.: Глинка. С.Н. Записки... С. 222.

86 См.: Там же. С. 287.

87 Там же. С. 211.

88 Глинка С.Н. Примерная приверженность и признательность крестьян при кончине благодетельного помещика, кн. П. М. Волконского // Рус. вестн. 1809. № 2. С. 208.

89 Он же. Послушный сын // Там же. 1812. № 10. С. 58.

90 Он же. Напоминание о Екатерине II // Там же. 1808. №4. С. 24-25.

91 Он же. Русский отец семейства и некоторые замечания об обязанностях русских дворян и помещиков // Там же. 1810. № 1. С. 121-122.

92 Он же. Примерная приверженность и признательность крестьян при кончине благодетельного помещика, кн. П. М. Волконского // Там же. 1809. № 2. С. 208.

достойные и благородные сыны Отечества»93. Наделяя крестьян, наряду с другими сословиями, долгом не только перед их непосредственными хозяевами, но и перед Отечеством, Глинка подчеркивал их гражданский статус и встраивал в общую социально-политическую структуру. Он акцентировал проявление гражданской позиции крестьян их мужеством и рвением участвовать в обороне Отечества, что, в отличие от дворянства, вообще не подразумевалось их социальным статусом. Глинка утверждал, что «воинский дух и неустрашимость суть природные... свойства»94 крестьян. Понять, насколько новаторскими были материалы «Русского вестника» о крестьянах, можно, если вспомнить, что лишь в 1792 г. Н. М. Карамзин впервые заговорил о том, что «и крестьянки любить умеют»95. До этого времени вопрос о внутреннем мире, переживаниях и чувствах простого, по терминологии первой половины XVIII в. «под-лородного», человека в России не рассматривался вообще.

Важным элементом социальных отношений «Русский вестник» считал «благотворение», которое «сближает и соединяет души. Сие равенство, не нарушая порядка, доставляет способ одним благотворить, а другим — любить благодетеля своего»96, и таким образом препятствует возникновению социальной напряженности и скрепляет общество на высшем духовно-нравственном уровне. «Русский вестник» сам являл наглядный пример деятельного благотворения. В конце каждого номера помещалась информация о нуждающихся людях или семьях и рассказы о помощи читателей журнала в ответ на такие объявления. Если верить «Запискам» С. Н. Глинки, то благодаря многочисленным откликам читателей в период с 1808 по 1816 гг. через издание оказавшимся в затруднительном положении людям было направлено более 40 тысяч рублей97.

Таким образом, консервативная программа «Русского вестника» имела яркую дидактическую направленность и представляла собой конструктивную альтернативу революционному преобразованию действительности. Представленная во всем комплексе статей журнала концепция Глинки была выведена в жизнеописаниях не только упомянутых Петра Великого и Екатерины II, но и целого пантеона героев русской истории: князей Владимира Мономаха, Александра Невского, Дмитрия Донского; первых представителей династии Романовых Михаила Федоровича и Алексея Михайловича; иерархов Русской Православной Церкви — патриархов Гермогена и Филарета, Авраамия Палицына; бояр — Михаила Шеина, Федора Ртищева, Артамона Матвеева; дворян и полководцев — Прокопия Ляпунова, Петра Еропкина, Александра Суворова; русских государынь — великой старицы Марфы (Ксении Ивановны Романовой), Натальи Кирилловны и мн. мн. др. С точки зрения издателя, привлекательность их образов должна была побудить его современников подражать их добродетельности и служению на благо Отечества, что способствовало бы снятию всех социальных противоречий при сохранении существующего в стране политического устройства.

Созданный предчувствием надвигающейся войны, «Русский вестник» именно в 1812 г. «облекся в плоть и кровь»98. Эпиграф к статье «Обеты русских воинов», открывавшей первый номер журнала за 1812 г., гласил: «Никому живому не сдаваться, всем умирать за одного; биться до смерти за веру, за царя, за землю Русскую»99. В военное время Глинка уже не сдерживал своего натиска на «лживых и неверных»

93 Он же. Крестьянин, не хотевший заменить сына наемным рекрутом // Там же. 1808. №6. С. 315.

94 Глинка С.Н. Решительность россиян, письмо из Пскова // Рус. вестн. 1808. № 8. С. 219.

95 Казаков Р. Б. Крестьянство и власть в сочинениях Н. М. Карамзина: проблемы источниковедения // Народ и власть: Исторические источники и методы исследования: Мат-лы XVI науч. конференции. Москва, 30-31 января 2004 г. / Под ред. В. А. Муравьева. М., 2004. С. 96.

96 Глинка С.Н. Примерная приверженность и признательность крестьян при кончине благодетельного помещика, кн. П. М. Волконского // Рус. вестн. 1809. № 2. С. 208.

97 См.: Он же. Записки... С. 363.

98 Вяземский П. А. Сергей Николаевич Глинка // Глинка С. Н. Записки... С. 440.

99 Глинка С. Н. Обеты русских воинов // Рус. вестн. 1812. № 1. С. 3.

французов, которые обещали жить в мире, а сами «разбойнически ворвались в земли любезного нашего отечества»100. В статье с красноречивым заголовком «Злоумышлен-ность французских военных правил»101 издатель резко критиковал безнравственные захватнические амбиции французских войск, порожденные «зловредным духом» французской революции, который эти войска распространяют на побежденных тер-риториях102. Глинка описывал коварство и жестокость французского правительства, намеренно не снабжавшего свои войска продовольствием, чтобы заставить их «добывать отважно в чужой земле все то, в чем отказало им их правительство»103, т. е. фактически заниматься мародерством. Для характеристики Наполеона Глинка не жалел самых мрачных красок: он «неверный Гольяф», выступивший против «верного Давида»104; «лицемер», для которого сам Бог будет «карателем»105; «исчадие греха, раб ложной, адской славы, изверг естества, лютый сын геенны»106.

Очевидно, одной из своих задач в военное время Глинка считал предотвращение пугавших российское дворянство крестьянских бунтов, которые считались возможными ввиду пропагандистских обещаний Наполеона отменить крепостное право в Российской империи. В пользу этого предположения говорит обилие в номерах журнала за 1812 г. статей, призванных, с одной стороны, создать необходимый нравственный ориентир и образец для подражания крестьянству, а с другой — успокоить дворян, убедив их в верности крестьян престолу и Отечеству. Так, в статье «Крестьянский разговор» побывавший за границей крестьянин произносит следующую речь: «Хвали чужбину тот, кто ее не видал; а я видел, видел братцы! тамошнюю волю и вольность. Оборони нас Бог от той воли, от которой часто и кусить нечего... Многие из вольницы иноземской до того от воли Французской дожили, что все прожили... Выпьем, братцы! за Русь правоверную: у нас славное житье-бытье... Ходит Он (Царь — Н.Л.) между народа православного как отец между детей. Не то на чужбине! Не дети там подданные; гоняют их толпами Бог весть куда; выгоняют из родных пепелищ проливать кровь в дальних сторонах, за что и за кого, сами того не знают. Вот какова вольность иноземская! Вот каково тамошнее житье-бытье! Иные там крестьяне и куску хлеба были бы рады, да неоткуда взять. Помещик там про себя, купец про себя, всякий про себя, и всякому тяжело там от руки сильной. А у нас в земле Русской все доброе для всех. Бережет нас ЦАРЬ-ГОСУДАРЬ, жалуют нас отцы-помещики; у нас все за всех и все для всех. Милосердие Божие живет над землею Русскою»107.

Наиболее полно образ крестьянина — героя и защитника Отечества и престола был выведен Глинкой в статьях, посвященных подвигу Ивана Сусанина108. Причем, как убедительно доказали М. Велижев и М. Лавринович, именно Глинка на страницах своего журнала сформулировал сусанинский сюжет в том виде, в котором он вошел в официальную историографию царствования Николая I109.

Вообще, войну с французами С. Н. Глинка воспринимал как зло, но зло необходимое, которое может объединить все сословия перед лицом внешней угрозы. Поэтому в «Русском вестнике» за 1812 г. он помещал материалы, призванные подчеркнуть долгожданное для него единение русского народа в своем патриотическом порыве,

100 Он же. Речь русского помещика крестьянам своим при отправлении ратников // Там же. № 9. С. 88.

101 Он же. Злоумышленность французских военных правил // Там же. № 10. С. 36-46.

102 Там же. С. 36-39.

103 Там же. С. 40-41.

104 Он же. Стихи русским воинам, по прочтении приказа о выступлении гвардейских полков // Там же. № 4. С. 96-102.

105 Он же. Стихи по случаю известия о нашествии неприятеля // Там же. № 7. С. 89.

106 Он же. Ночные размышления 1 ноября 1812 г. // Там же. № 11. С. 16.

107 Глинка С. Н. Крестьянский разговор // Рус. вестн. 1812. № 10. С. 67-68, 71-72.

108 См.: напр.: Он же. Крестьянин Иван Сусанин, победитель лести и Избавитель Царя Михаила Федоровича Романова // Там же. № 5. С. 72-94.

109 См.: Велижев М., Лавринович М. «Сусанинский миф»: становление канона // Новое лит. обозрение. 2003. № 63. С. 186-204.

что иллюстрируют статьи «Русская речь Никифора Михайлова, крестьянина государева села Крылацкого, что близ Хорошева»110, «Усердие русского купечества к воен-нослужащим»111, «Добродетельный подвиг мещанина Семена Зунькова»112, «Подвиг смоленского дворянина Петра Николаевича Клочкова»113 и мн. др. Знаменательно, что именно в 1812 г. на страницах «Русского вестника» появилась обширная статья «Опыт о народном нравоучении»114, в которой Глинка впервые в систематизированном виде изложил свою консервативно-националистическую концепцию.

Глинка надеялся, что нашествие французов заставит обратиться к национальной культурно-исторической традиции самых отъявленных галломанов. Подобный сценарий развития событий отражен в одной из статей об Артемии Булатове115. Этому герою в «Русском вестнике» посвящен целый цикл статей, которые были явным стилистическим подражанием ростопчинским «Мыслям вслух...», и также были проникнуты ярким патриотическим пафосом. В десятом номере «Русского вестника» за 1812 г. появилась статья «Разговор Артемия Булатова с Молодовым»116, в которой издатель показал столкновение двух «миров» современной ему России — приверженцев праотеческих традиций и убежденных галломанов, представленных соответственно Булатовым и Молодовым. Оканчивалась статья тем, что под впечатлением от французской опасности и под воздействием отповеди Булатова Молодов сжигал все свои французские альбомы и, вооружившись отцовской шпагой, готовился к службе Отечеству и Государю. Для С. Н. Глинки это желаемая кульминация войны, которая приводит к уничтожению нравственного господства французов в русском образованном обществе.

Уже в 1830г. в одном из своих писем П.А.Вяземский писал, что в 1812г. С. Н. Глинка был «оракулом провинций»117. Действительно, «Русский вестник» стал фактически первым изданием, доступным пониманию не только высокообразованного столичного общества, но и самым широким слоям населения, включая мещанство и крестьянство. Когда М. Т. Каченовский обвинил издателя журнала в том, что он пишет «для двухперстного сложения и для мучных лавок», Глинка воспринял это как комплимент и заявил, что «желал породнить „Русский вестник" с народной мыслью, и это сближение пригодилось мне в 1812 году, когда по возложенным на меня особенным препоручениям надлежало заведовать и мучными лавками, и всеми разрядами быта московского»118. Правительство действительно оценило значение патриотической публицистики С. Н. Глинки накануне и в период

110 Глинка С. Н. Русская речь Никифора Михайлова, крестьянина государева села Крылацкого, что близ Хорошева // Рус. вестн. 1812. № 9. С. 91-93.

111 Он же. Усердие русского купечества к военнослужащим // Там же. С. 121-125.

112 Он же. Добродетельный подвиг мещанина Семена Зунькова // Там же. № 10. С. 50-55.

113 Он же. Подвиг смоленского дворянина Петра Николаевича Клочкова // Там же. С. 89-90.

114 Он же. Опыт о народном нравоучении // Там же. № 5. С. 1-94; № 6. С. 5-106.

115 См.: Глинка С.Н. Сельские упражнения старого служивого: письмо к издателю от Артемия Булатова из города Б. из села Громилова // Там же. 1809. №3. С. 351-376; Он же. Второе письмо // Там же. №5. С.230-249; Он же. Третье письмо: сельский праздник по случаю рекрутского набора // Там же. № 12. С. 396-416; Он же. Мечты и разговоры в селе Громилове или четвертое наставление Артемия Булатова // Там же. 1810. №11. С. 120-133; Он же. Пятое письмо Артемия Булатова, или богатырские воспоминания в селе Громилове, относящиеся к Суворову // Там же. 1811. №3. С. 1-79. См. схожий цикл статей о Герасиме Старожилове: Он же. Рассуждение Герасима Старожилова (из деревни Т. п. л. в. к.) о прошедшей зиме // Там же. 1809. № 6. С. 396-410; Он же. О русских пословицах, второе письмо Старожилова // Там же. №8. С. 173-194; Он же. Третье письмо Старожилова о празднике в селе Громилове по случаю пребывания в Москве Государя // Там же. 1810. №2. С. 133-149; Он же. Письмо Старожилова о памятнике, поставленном в селе Громилове Ивану Сусанину // Рус. вестн. 1810. № 10. С. 3-15.

116 Он же. Разговор Артемия Булатова с Молодовым // Там же. 1812. № 10. С. 3-20.

117 Князь Вяземский — Бибикову Д. Г. Остафьево, 2 сент. 1830 // Вяземский П.А. Старая записная книжка. 1813-1877. М., 2003. С. 593.

118 Глинка С.Н. Записки. С. 291.

Отечественной войны. На него была возложена упомянутая в цитате миссия работы с народом в Москве и ее окрестностях в преддверии вторжения Наполеона, но и издательская деятельность С. Н. Глинки была удостоена высочайшего внимания императора Александра I: Глинка был пожалован кавалером ордена Св. Владимира четвертой степени за «любовь... к Отечеству, доказанную сочинениями и деяниями»119 и суммой в триста тысяч рублей на издательскую деятельность120. Сложно поверить, что Глинка, человек небогатый, а в некоторые периоды жизни очень нуждавшийся, вернул эту сумму в казну сполна и продолжал издательскую работу, обходясь собственными скромными средствами.

В первые годы своего издания, т. е. в 1808-1812 гг., «Русский вестник» пользовался несомненным успехом у читающей публики, т. к. направление журнала совпадало с общественным настроением. По окончании заграничных походов русской армии 1813-1814гг. в связи с изменением умонастроений русского общества, приведшим к возникновению декабризма, тираж «Русского вестника» начал неуклонно сокращаться, журнал стал казаться анахронизмом. Чтобы хоть как-то оживить издание, Глинке пришлось нарушить свое обещание предоставлять «политические известия касательно токмо до России», и с 1817 года каждый номер журнала делился на две части: отечественные ведомости и иностранные известия, и русская история121. В 1818 г. вторую часть журнала составило «Семейственное чтение»122, а в 1819 — «Новое детское чтение, или вечера доброго отца семейства»123. Но, несмотря на это, интерес читателей к «Русскому вестнику» продолжал падать. В 1820 г. «Русский вестник» вышел под заглавием «Новое детское чтение», и в последней 11-й книжке за этот год Глинка сообщил о том, что прекращает издание журнала. В следующем году «Русский вестник» уже не вышел. В 1824 г. Глинка предпринял попытку возобновления «Русского вестника», но журнал прекратился на девятой книжке.

В период с 1811 по 1813 гг. количество подписчиков варьировало от 600 до 800 человек. А т. к. наиболее общепризнанные журналы того времени — «Вестник Европы» и «Сын Отечества» — издавались тиражом в 1-2 тысячи экземпляров, то это была довольно внушительная цифра124. Однако число подписчиков отнюдь не отражает реального числа читателей. Оно, видимо, было еще большим, если учитывать, что «Русский вестник», судя по подписным листам125, читался в различных клубах и частных салонах, в крестьянской среде он также мог читаться при большом стечении народа. Среди именитых читателей «Русского вестника» числились такие видные общественно-политические и культурные деятели, как А. С. Шишков, Ф. В. Ростопчин, И. И. Дмитриев, Д. П. Рунич, А. С. Хомяков, М. Т. Каченовский, тогда еще юный М. П. Погодин, кстати, сын крепостного крестьянина, и др.

«Русский вестник» стал, безусловно, ярким событием своей эпохи и вызвал очень неоднозначные оценки современников. Невероятная экспрессия в выражении патриотических чувств, склонность издателя к патетике, морализаторству, категоричность в выражении мнений и оценок, методичное повторение из номера в номер наиболее важных с точки зрения Глинки мыслей вызывали язвительную, резкую, а иногда прямо агрессивную реакцию либеральной общественности126.

119 Глинка Василий Сергеевич. Очерк жизни Сергея Николаевича Глинки. Б/д. // РО ИРЛИ. Ф. 265. Оп. 2. Е. х. 675. Л. 6.

120 См.: Глинка С.Н. Записки о 1812 годе... С. 27-28.

121 См. роспись номеров «Русского вестника» в: Колюпанов Н. Биография А. И. Кошелева. М., 1889. Т. I, кн. 2. С. 401.

122 Там же. С. 404.

123 Там же. С. 406.

124 См.: Мартин А. «Патриархальная» модель общественного устройства и проблемы русской национальной самобытности в «Русском вестнике» С. Н. Глинки // Консерватизм в России и мире : в 3 ч. Воронеж, 2004. Ч. 1. С. 106.

125 См.: 1811. №11; 1812. №2; 1813. №№ 3, 6, 11, 12.

126 См.: Глинка С.Н. Записки... С. 290.

С. Н. Глинку зло высмеяли наиболее известные литературные сатиры первой четверти XIX в.: «Видение на брегах Леты» К.Н. Батюшкова (1809 г.) и «Дом сумасшедших» А. Ф. Воейкова (1814 г.). Батюшков акцентировал в образе Глинки аффектив-ность его патриотизма, подчеркнутую тем, что в сатире издатель «Русского вестника» семь раз повторяет слово «русский», и одновременную зависимость Глинки от западно-европейской культуры:

«Уф! я устал; подайте стул! — Позвольте мне, я очень славен! Бессмертен я, пока забавен!» Кто ж ты? «Я русский и поэт. Я сам бегу, лечу за славой; Мне враг — чужой рассудок здравый, Для русских прав — мой толк кривой, И в том клянусь моей душой!» Да кто же ты? — Жан Жак я русский, Расин и Локк и Юнг я русский! Три драмы русских сочинил, Для русских — нет уж боле сил! Писал для русских драмы слезны, Труды мои все бесполезны: Вина тому разврат умов!» Сказал, в реку, и был таков!127

Пожалуй, образнее отражает восприятие искреннего патриотизма С. Н. Глинки либерально настроенной частью общества более поздняя сатира А. Ф. Воейкова:

Нумер третий: на лежанке Истый Глинка восседит, Перед ним дух русский в склянке Не откупорен стоит. Книга Кормчая отверста И уста отворены. Сложены десной два перста, Очи вверх устремлены. О, Расин! Откуда слава? Я тебя, дружок, поймал: Из российского Стоглава Ты Гофолию украл. Чувств возвышенных слиянье, Выраженья красота В Андромахе — подражанье Погребению кота!128

Тем не менее, переписка и мемуары современников Глинки позволяют утверждать, что определенные слои общества, и далеко не всегда консервативные, видели то важное, что несла в себе публицистика «Русского вестника». Положительная оценка журналистики Глинки литераторами круга А. С. Шишкова вполне понятна. В переписке самого главы архаистов сохранилось его мнение об издании Глинки: «Весьма охотно читаю Руской вестник, который не твердит о словах эстетика, образование,

127 Батюшков К.Н. Полное собрание стихотворений. М.-Л., 1964. С. 98.

128 Цит. по: Поэты 1790-1810-х годов. Л., 1971. С. 297. Две последние строфы опираются на действительные замечания С. Н. Глинки; в последнем случае имеется в виду старинная русская сказка «Как мыши кота хоронили».

просвещение, и тому подобных, — но говорит всегда об истинной и чистой нравственности, от которой в нынешние времена род человеческий, к злополучию своему, далее и далее отпадает»129. В неизданных документах Глинки сохранилось письмо одного из видных деятелей «Беседы любителей русского слова», поэта и баснописца Д. И. Хвосто-ва, в котором он высказывал благодарность издателю «Русского вестника», не только от себя, но от «всех благомыслящих соземцев своих»130.

Однако значение журнала понимали и люди отнюдь не консервативных взглядов. Ф. Ф. Вигель в своих мемуарах отмечал: «В обстоятельствах, в которых мы тогда находились, журнал его, при всем несовершенстве своем, был полезен, даже благодетелен для провинций»131. Ярче отразил эту мысль П. А. Вяземский: «По всей России, особенно в провинциях, читали его («Русский вестник» — Н. Л.) с жадностью и верою... Одно заглавие его было уже знамя. В то время властолюбие и победы Наполеона, постепенно порабощая Европу, грозили независимости всех государств. Нужно было поддерживать и воспламенять дух народный, пробуждать силы его, напоминая о доблестях предков, которые также сражались за честь и целость отечества... Укорительные слова: „галломания", „французолюбцы", бывшие тогда в употреблении, имели полное значение. Ими стреляли не на воздух, а в прямую цель. Надлежало драться не только на полях битвы, но воевать и против нравов, предубеждений, малодушных привычек. Европа онаполеонилась. России, прижатой к своим степям; предлежал вопрос: быть или не быть, т. е. следовать за общим потоком и поглотиться в нем, или упорствовать до смерти или до победы? Перо Глинки первое на Руси начало перестреливаться с неприятелем»132.

Некоторые современники подметили в материалах журнала то, что во многом положило начало российскому традиционалистскому дискурсу. Так, М. А. Дмитриев писал: «Надобно вспомнить, надобно знать то время, чтобы понять всю важность появления „Русского вестника". Теперь о нашей старине нам твердят беспрестанно, а тогда — многие в первый раз услышали из „Русского вестника" о царице Наталье Кирилловне, о боярине Матвееве, о Зотове, воспитателе Петра Великого, и в первый раз увидели их портреты»133. О том, что влияние публицистики С. Н. Глинки проявилось в последующих поколениях, может свидетельствовать письмо к нему известного русского журналиста и видного консервативного историка М. П. Погодина. Уже в 40-е годы, узнав, что С. Н. Глинка интересуется «Москвитянином», Погодин прислал ему подписной билет и, между прочим, написал: «Ваш „Русский вестник" 1808 года, с портретами царя Алексея Михайловича, Дмитрия Донского и Зотова, возбудил во мне первое чувство любви к Отечеству, Русское чувство, и я благодарен Вам во веки веков»134.

Опираясь на источники, многочисленные факты и воспоминания современников, можно сказать, что «Русский вестник» С. Н. Глинки внес значительный вклад в процесс становления национального самосознания и подготовку общественного мнения

129 Письмо Шишкова А. С. к Бардовскому Я. И. от 19 июля 1811 г. // Записки, мнения и переписка адмирала А. С. Шишкова. Берлин, 1870. С. 318.

130 ОР РНБ. Ф. 191. Е. х. 28. Л. 1.

131 Вигель Ф. Ф. Записки. М.. 2003. Кн. 1. С. 562.

132 Вяземский П.А. Глинка Сергей Николаевич // Глинка С. Н. Записки... С. 437-438.

133 Дмитриев М. А. Мелочи из запаса моей памяти. М, 1869. С. 104.

134 Цит. по: Барсуков Н. Жизнь и труды М. П. Погодина. СПб., 1894. Кн. 8. С. 34.

Михаил Петрович Погодин. Гравюра П. Ф. Бореля, 1860-е гг.

к Отечественной войне 1812 г. Однако значение журнала этим не ограничивается: без анализа идейно-политической платформы «Русского вестника» С. Н. Глинки невозможно изучение истории становления и сущности русского консерватизма. Историческая концепция журнала, безусловно, оказала влияние на русскую патриотическую историографию николаевского царствования и, прежде всего, на М. П. Погодина, который в юном возрасте потратил свои первые деньги на полное собрание «Русского вестника»135. Триединая формула Глинки «Бог. Вера. Отечество», явившаяся консервативной альтернативой революционного лозунга «Свобода. Равенство. Братство» (в концепции Глинки высшая свобода человека состоит в самоотречении и смирении перед уделом, предназначенным ему всесовершенным Богом, а Вера в Него, уравнивая всех православных соотечественников как божественных чад, одновременно превращает их в братский союз (курсив автора — Н. Л.)), на наш взгляд, стояла у истоков идеологического поиска, завершившегося созданием знаменитой уваровской триады «Православие. Самодержавие. Народность». Патриархальная модель общественно-политического устройства, представленная в «Русском вестнике», перекликается с моделью государственного устройства, разработанной К. П. Победоносцевым. И это лишь самые очевидные примеры. В любом случае, «Русский вестник» С. Н. Глинки стал по сути первым изданием, утверждавшим, что Россия — особый мир, создавший уникальный тип духовности и культуры, понятный только русскому человеку, этой культурой окруженному и воспитанному; что стержневыми для этой культуры являются ценности консервативного порядка: монархизм, православие, патриархальность мышления и общественного устройства. И именно они, а не европейский опыт, должны стать ориентиром для будущего развития России.

Источники и литература

1. АльтшуллерМ.Г.Беседа любителей русского слова: У истоков русского славянофильства. М., 2007. 448 с.

2. Барсуков Н. Жизнь и труды М. П. Погодина. СПб., 1894. Кн. 8. 629 с.

3. Батюшков К.Н. Полное собрание стихотворений. М.-Л., 1964. 353 с.

4. Бочкарев В. Н. Консерваторы и националисты в России в начале XIX в. // Отечественная война и русское общество. 1812-1912. М., 1911. Т. 2. С. 404-448.

5. Велижев М, Лавринович М. «Сусанинский миф»: становление канона // Новое лит. обозрение. № 63. С. 186-204.

6. Вигель Ф. Ф. Записки: в 2 кн. М.: Захаров, 2003. Кн. 1. 608 с.; Кн. 2. 752 с.

7. Вяземский П. А. Сергей Николаевич Глинка // Глинка С. Н. Записки М., 2004. С. 435-446.

8. Галахов А. Русская патриотическая литература 1805-1812 гг. // Филологические записки. 1867. Вып. 1. С. 1-32.

9. Глинка Василий Сергеевич. Очерк жизни Сергея Николаевича Глинки. Б/д. // РО ИРЛИ. Ф. 265. Оп. 2. Е. х. 675. Л. 6.

10. Глинка. С.Н. Боярин Арт. Серг. Матвеев // Рус. вестн. 1808. № 2. С. 121-145.

11. Глинка С.Н. Вольтерово рассуждение о бедности французского языка // Рус. вестн. 1808. № 7. С. 70-79.

12. Глинка С.Н. Воспоминание первоначальных общественных правил // Рус. вестн. 1812. №5. С. 22-30.

13. Глинка С. Н. Вступление // Рус. вестн. 1808. № 1. С. 3-10.

14. Глинка С. Н. Выписка из разговоров о словесности, сочиненных А. С. Шишковым, о русских пословицах, с некоторыми прибавлениями издателя // Рус. вестн. 1811. №7. С. 8-43.

135 См.: Можаева Г. В. Погодин М. П. // Историки России. Биографии. М., 2001. С. 138.

15. Глинка С.Н. Выписки и замечания из хитрости ратного дела или воинского устава, изданного в царствование царя Алексея Михайловича // Рус. вестн. 1811. № 2. С. 62-80.

16. Глинка С. Н. Выписки из рукописи под заглавием: грамоты от 1610-1613 г. // Рус. вестн. 1810. №7. С. 13-45.

17. Глинка С. Н. Гостеприимство // Рус. вестн. 1812. № 12. С. 56-67.

18. Глинка С. Н. Грамота Алексея Михайловича в Туринск, об отдании чести святым дарам // Рус. вестн. 1810. № 11. С. 35-56.

19. Глинка С. Н. Добродетельный подвиг мещанина Семена Зунькова // Рус. вестн. 1812. № 10. С. 50-55.

20. Глинка С. Н. Догадки и замечания при чтении книги, под заглавием: Нестор, русские летописи, сличенные, переведенные и объясненные Авг. Шлецером // Рус. вестн. 1811. № 2. С. 26-46; № 9. С. 8-106.

21. ГлинкаС. Н.Замечания на некоторые иноплеменные сказания о нравственности русского народа // Рус. вестн. 1812. № 6. С. 52-70.

22. Глинка С. Н. Замечания на некоторые мысли рассматривателя книги: о первобытной России и ее жителях // Рус. вестн. 1810. № 3. С. 90-121.

23. Глинка С.Н. Замечания на слова одной французской принцессы // Рус. вестн. 1808. № 6. С. 286-290.

24. Глинка С.Н. Замечание о стрельцах и стрелецких мятежах // Рус. вестн. 1809. № 10. С. 3-29.

25. Глинка С. Н. Замечание о языке славянском и русском или светском наречии // Рус. вестн. 1811. №7. С.52-92.

26. Глинка С. Н. Записки. М., 2004. 464 с.

27. Глинка С. Н. Записки о 1812 годе. Сергея Глинки, первого ратника Московского ополчения. СПб., 1836. 401 с.

28. Глинка С. Н. Злоумышленность французских военных правил // Рус. вестн. 1812. № 10. С. 36-46.

29. Глинка С. Н. Император Александр I, любитель отечественной древности // Там же. 1808. № 6. С. 261-267.

30. Глинка С. Н. Краткие выписки из «Кормчей книги» и замечания на оные // Рус. вестн. 1808. № 8. С. 189-200.

31. Глинка С. Н. Крестьянин Иван Сусанин, победитель лести и Избавитель Царя Михаила Федоровича Романова // Рус. вестн. 1812. № 5. С. 72-94.

32. ГлинкаС.Н.Крестьянин, не хотевший заменить сына наемным рекрутом // Рус. вестн. 1808. № 6. С. 315-319.

33. Глинка С. Н. Крестьянский разговор // Рус. вестн. 1812. № 10. С. 66-78.

34. Глинка С. Н. Кузнецкий мост, или владычество моды и роскоши // Рус. вестн. 1808. № 9. С. 331-360.

35. Глинка С. Н. Любовь к отцам, матерям и привязанность к родным // Рус. вестн. 1812. № 6. С. 83-87.

36. Глинка С. Н. Мечты и разговоры в селе Громилове или четвертое наставление Артемия Булатова // Рус. вестн.1810. № 11. С. 120-133.

37. Глинка С. Н. Минин // Рус. вестн. 1812. № 6. С. 5-28.

38. Глинка С. Н. Мысли о нравственной и отечественной общенародной истории // Рус. вестн. 1812. №5. С. 60-71.

39. Глинка. С. Н. Мысли про себя // Рус. вестн. 1808. № 3. С. 250-264.

40. Глинка С.Н. Напоминание о Екатерине II // Рус. вестн. 1808. №4. С. 3-46.

41. Глинка С. Н. Наставление царю Алексею Михайловичу Симеона Полоцкого // Рус. вестн. 1809. № 11. С. 139-161; № 12. С. 280-315; 1810. № 2. С. 1-22; № 4. С. 36-56; № 9. С. 51-86.

42. Глинка С. Н. Неизменность духа россиян: галлы под державою римлян; россияне под игом татар // Рус. вестн. 1808. № 4. С. 46-50.

43. Глинка С. Н. Некоторые замечания на некоторые статьи политического сочинения г. Шлецера под названием: «взор на прошедшее, настоящее и будущее» в «Вестнике Европы» 1808 г., № 3, февраль, из С.-Петербурга // Рус. вестн. 1808. № 3. С. 398-407.

44. Глинка С.Н. Ночные размышления 1 ноября 1812 г. // Рус. вестн. 1812. № 11. С. 16-26.

45. Глинка С.Н. Нравственность народная всегда изменяется от одинаких причин // Рус. вестн. 1812. №5. С. 49-60.

46. Глинка С.Н. Нравственность общенародная сохраняется воспитанием или ученьем // Рус. вестн. 1812. № 5. С. 45-49.

47. Глинка С. Н. О богатстве русского языка, отрывок из рассуждения о преимуществе русского языка пред французским, соч. Воейкова // Рус. вестн. 1808. № 7. С. 65-69.

48. Глинка С. Н. О воспитании русских до времен Петра Великого // Рус. вестн. 1808. № 3. С. 278-300.

49. Глинка С. Н. О запрещении продажи табаку и ревеню царями Михаилом Федоровичем и Алексеем Михайловичем из рукописи: «Грамоты в государствование царей Михаила Федоровича, Алексея Михайловича и Феодора Алексеевича, 1613-1682 гг.» // Рус. вестн. 1809. №4. С. 55-68.

50. Глинка С. Н. О полезных книгах для воспитания // Рус. вестн. 1808. № 9. С. 373-376.

51. Глинка С. Н. О пользе в России ремесел художеств, искусств // Рус. вестн. 1808. №3. С. 300-315.

52. Глинка С. Н. О просвещении русских до времен Петра Великого // Рус. вестн. 1808. № 7. С. 17-49.

53. Глинка С. Н. О свойствах русских бояр: боярин Феодор; Ив. Кир. Нарышкин; замечания о боярине Матвееве // Рус. вестн. 1808. № 9. С. 361-372.

54. Глинка С. Н. О силе нравственного воспитания и том, откуда Минин заимствовал нравственные качества и познания // Рус. вестн. 1812. № 6. С. 29-52.

55. Глинка С. Н. Обеты русских воинов // Рус. вестн. 1812. № 1. С. 1-24.

56. Глинка С. Н. Опыт о народном нравоучении // Рус. вестн. 1812. №5. С. 1-94; №6. С. 5-106.

57. Глинка С. Н. Ответ издателя «Русского вестника» на письмо Россиянки (кн. Дашковой) // Рус. вестн. 1808. № 4. С. 57-76.

58. Глинка С. Н. Отрывки о внутренней промышленности и о сношении оной с нравственностью // Рус. вестн. 1811. № 1. С. 31-49.

59. Глинка С. Н. Отрывки о ратном деле из указов, изданных при царях Василии Ивановиче Шуйском и Михаиле Федоровиче, с некоторыми примечаниями, из книги: Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки, изданный Анисимом Михайловым // Рус. вестн. 1811. № 5. С. 11-34.

60. Глинка С. Н. Подвиг смоленского дворянина Петра Николаевича Клочкова // Рус. вестн. 1812. № 10. С. 89-90.

61. ГлинкаС. Н.Подвиги Прокопия Ляпунова во время междуцарствия // Рус. вестн. 1812. № 2. С. 1-12; № 3. С. 1-45; № 4. С. 1-38.

62. Глинка С. Н. Послушный сын // Рус. вестн. 1812. № 10. С. 58-62.

63. Глинка С. Н. Поучительная грамота царя Алексея Михайловича в Туринск о божьем гневе и об учреждении поста, из рукописи // Рус. вестн. 1811. № 1. С. 56-71.

64. Глинка С. Н. Правила русского воспитания, или нравственное рассмотрение духовной князя Владимира Мономаха // Рус. вестн. 1815. № 2. С. 3-45.

65. Глинка С. Н. Примерная приверженность и признательность крестьян при кончине благодетельного помещика, кн. П. М. Волконского // Рус. вестн. 1809. № 2. С. 207-220.

66. Глинка С. Н. Разбор записки министра народного просвещения гр. Разумовского, поднесенной Государю, о воспитании, напечатанной в «Северной Почте» // Рус. вестн. 1811. №7. С. 115-135.

67. ГлинкаС.НРазговор Артемия Булатова с Молодовым // Рус. вестн. 1812. №10. С. 3-20.

68. Глинка С. Н. Рассмотрение грамоты, писанной московскими обывателями в разные города в генваре 7119 г., во время междуцарствия // Рус. вестн. № 12. С. 40-65.

69. Глинка С. Н. Рассуждение о том, что справедливое понятие о вещах руководствует к справедливым понятиям о Боге и о душе // Рус. вестн. 1809. № 5. С. 165-196.

70. Глинка С. Н. Речь русского помещика крестьянам своим при отправлении ратников // Рус. вестн. 1812. № 9. С. 85-91.

71. ГлинкаС.Н.Решительность россиян, письмо из Пскова // Рус. вестн. 1808. №8. С. 219-220.

72. Глинка С. Н. Рукопись о Задонском побоище под заглавием: «Сказание о Задонском побоище как бысть то побоище» // Рус. вестн. 1810. № 3. С. 1-32.

73. Глинка С. Н. Русская речь Никифора Михайлова, крестьянина государева села Кры-лацкого, что близ Хорошева // Рус. вестн. 1812. № 9. С. 91-93.

74. Глинка С. Н. Русский отец семейства и некоторые замечания об обязанностях русских дворян и помещиков // Рус. вестн. 1810. № 1. С. 116-133.

75. Глинка С. Н. Священная история в пользу юношества, изданная на французском языке Пронияком: Дух христианских ораторов, или нравственность христианская, из сочинений Боссюэта, Бурдалу, Массильона и пр., издана на французском языке; римская история, изданная на французском языке 1809 г. // Рус. вестн. 1811. № 8. С. 55-71.

76. Глинка С. Н. Сельские упражнения старого служивого: письмо к издателю от Артемия Булатова из города Б. из села Громилова // Рус. вестн. 1809. № 3. С. 351-376; второе письмо // Там же. № 5. С. 230-249; третье письмо: сельский праздник по случаю рекрутского набора // Там же. № 12. С. 396-416; пятое письмо Артемия Булатова, или богатырские воспоминания в селе Громилове, относящиеся к Суворову // Там же. 1811. № 3. С. 1-79.

77. Глинка С. Н. Союз семейственный и родственный утверждает все прочие общественные связи // Рус. вестн. 1812. № 6. С. 77-83.

78. Глинка С.Н. Статьи о семейственном воспитании, или уведомление о книге, издаваемой А. С. Шишковым, под названием «Собрание детских повестей» // Рус. вестн. 1812. №2. С. 90-100.

79. Глинка С.Н. Стихи по случаю известия о нашествии неприятеля // Рус. вестн. 1812. № 7. С. 77-89.

80. Глинка С. Н. Стихи русским воинам, по прочтении приказа о выступлении гвардейских полков // Рус. вестн. 1812. №4. С. 96-102.

81. Глинка С. Н. Усердие русского купечества к военнослужащим // Рус. вестн. 1812. № 9. С. 121-125.

82. Глинка С. Н. Федор Михайлович Ртищев // Рус. вестн. 1809. №4. С. 3-37.

83. Дмитриев М. А. Мелочи из запаса моей памяти. М, 1869. 297 с.

84. Заборов П. Р. Русская литература и Вольтер. XVIII — первая треть XIX века. М., 1978. 251 с.

85. История русской журналистики Х"УШ-ХК вв. / под ред. проф. А. В. Западова. М., 1973. 518 с.

86. Казаков Р. Б. Крестьянство и власть в сочинениях Н. М. Карамзина: проблемы источниковедения // Народ и власть: Исторические источники и методы исследования: Мат-лы XVI науч. конференции. Москва, 30-31 января 2004 г. / Под ред. В. А. Муравьева. М., 2004. С. 87-98.

87. Киселева Л Н. К языковой позиции «старших архаистов» (С. Н. Глинка, Е. И. Стане-вич) // Учен. зап. Тартус. гос. ун-та. 1983. Вып. 620. С. 18-29.

88. Князь Вяземский — Бибикову Д. Г. Остафьево, 2 сент. 1830 // Вяземский П. А. Старая записная книжка. 1813-1877. С. 593.

89. Колюпанов Н. Биография А. И. Кошелева. М., 1889. Т. I, кн. 2. 443 с.

90. Мартин А. «Патриархальная» модель общественного устройства и проблемы русской национальной самобытности в «Русском вестнике» С. Н. Глинки (18081812) / А. Мартин // Консерватизм в России и мире: в 3 ч. Воронеж, 2004. Ч. 1. С. 85-116.

91. Мельгунов С. Глинка С. Н. // Энциклопедический словарь Русского Библиографического Института Гранат. Т. 15. Гирке — Город. М., 1912. С. 143-145.

92. Минаков А. Ю. Рассуждение о старом и новом слоге российского языка А. С. Шишкова — первый манифест русского консервативного национализма / А.Ю. Минаков // Проблемы этнической истории Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в новое и новейшее время. Воронеж, 2002. С. 239-253.

93. МинаковА.Ю.Русский консерватизм в первой четверти XIX века. Воронеж, 2011. 560 с.

94. Минаков А.Ю. Франкобесие // Родина. 2002. № 8. С. 18-19.

95. Можаева Г. В. Погодин М. П. // Историки России. Биографии. М., 2001. С. 138-144.

96. Письмо Глинки С. Н. к Державину Г.Р.21 марта 1807 г. // Державин Г. Р. Сочинения Державина с объяснительными примечаниями Я. Грота. Т. 6. СПб., 1876. С. 201-203.

97. Письмо Шишкова А. С. к Бардовскому Я. И. от 19 июля 1811 г. // Записки, мнения и переписка адмирала А. С. Шишкова. Берлин, 1870. С. 318-321.

98. Подписные листы // Рус. вестн. 1811. № 11; 1812. № 2.; 1813. №№ 3, 6, 11, 12.

99. Поэты 1790-1810-х годов. Л., 1971. С. 297.

100. ПредтеченскийА. В. Очерки общественно-политической истории России в первой четверти XIX в. М.-Л., 1957. 456 с.

101. ПредтеченскийА.В. «Русский вестник» С.Н.Глинки // ПредтеченскийА.В.Из творческого наследия. СПб., 1999. С. 118-132.

102. Проскурин О. Литературные скандалы пушкинской эпохи. М., 2000. 368 с.

103. Репников А. В. Метаморфозы русского консерватизма: от С. С. Уварова до Никиты Михалкова // Отеч. история. 2001. № 3. С. 107-108.

104. Хвостов Дмитрий Иванович. Письмо издателю «Русского вестника» // ОР РНБ. Ф. 191. Оп. 1512. Е. х. 28. 2 л.

Nadezhda Lupareva. "The Russian Messenger" of S. N. Glinka.

Abstract: The article is devoted to "The Russian Messenger", published by Sergey Nikolayevich Glinka in 1808-1824. The magazine was inspired by presentiment of the great war between Russia and France and analyzing the basic questions of Russian conservative thought of the first quarter of 19th century — criticism of Gallomania, importance of Russian historical tradition and patriotism. Glinka considered Russian historical experience with his monarchism, Orthodoxy, patriarchy and hierarchy of social relations as an example for the future development of Russian state and society. The quintessence of ancestral morality "The Russian Messenger" saw in a triune formula "God. Religion. Fatherland". This formula certainly was one of the first step to creation of the famous S. S. Uvarov's theory "Orthodoxy. Autocracy. Nationality". The magazine's historical conception influenced on a patriotic historiography of the Nicolas's I reign, especially on M. P. Pogodin. Created in "The Russian Messenger" patriarchal socio-political model related to the same of K. P. Pobedonostsev. The importance of S. N. Glinka's magazine for his own epoch was in preparing Russian national identity and social opinion to the War for Fatherland of 1812.

Keywords: "Russian Messenger", S. N. Glinka, Russian conservatism of the first quarter of 19th century, patriotism, monarchism, Orthodoxy, patriarchal socio-political model, Alexander I, Napoleon, Patriotic War 1812.

Nadezhda Nicolaevna Lupareva — Candidate of Historical Sciences, Associate Professor on Chair of Humanitarian and Socioeconomic Disciplines of Military Educational and Scientific center of Air force "Air academy n.a. N. E. Zhukovski and Y. A. Gagarin" (nadezhda. lupareva@yandex.ru).