CC BY
72
ТЕОЛОГИЯ. ИСТОРИЯ ЦЕРКВИ
УДК 94(470)
А. В. Еремин
РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ И ГОСУДАРСТВО НА РУБЕЖЕ СТОЛЕТИЙ: АРХЕТИПЫ И ОБРАЗЫ ПОСТСОВЕТСКОГО ВРЕМЕНИ**
В статье исследуются государственно-церковные отношения на рубеже XX-XXI вв. Установлено влияние «рубежности» на культурные трансформации, определяющие эволюцию взаимодействия государства и Церкви. Проанализированы процессы актуализации архетипически детерминированной специфики русской культуры, формирования образов «нового времени» в контексте актуальных парадигм современности. На основании культурно-исторического анализа показано влияние цивилизационной специфики на государственно-церковные отношения. Рассмотрено влияние кодов массовой культуры на деятельность Церкви, показан процесс мимикрии современных трендов глобализации и традиционных представлений о роли Церкви и государства в обществе.
Ключевые слова: Церковь, власть, государство, глобализация, архетипы, образы, патриарх, взаимоотношения.
A. V. Eremin
RUSSIAN ORTHODOX CHURCH AND STATE ON THE "BOUNDARIES" OF CENTURIES: ARCHETYPES AND IMAGES OF THE "NEW" TIME
In the article, the process of transformation of state-church relations at the "boundary" of the XX-XXI centuries is studied. The influence of "boundary" on cultural transformations determining the evolution of interaction between the state and the Church is established. The processes of actualization of the archetypically determined specifics of Russian culture, the formation of images of the "new time" in the context of the current paradigms of the present are analyzed. On the basis of cultural and historical analysis, the influence of civilizational specificity on state-church relations is shown. The work examines the influence of mass culture codes on the specifics of the activities of the Church, shows the process of mimicry of contemporary trends of globalization and traditional ideas about the role of the Church and the state in society.
Keywords: church, power, state, globalization, archetypes, images, patriarch, mutual relations.
* Еремин Александр Владимирович, доктор культурологии, кандидат исторических наук, доцент, Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Ярославский государственный педагогический университет им. К. Д. Ушинского» (Yaroslavl State Pedagogical University named after K. D. Ushinsky), Ярославль, Россия; a.eremin@yspu.org
** Статья подготовлена при поддержке Российского научного фонда (проект № 14-18-01833-II «Текст и контекст массовой культуры: российский дискуро>).
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2017. Том 18. Выпуск 3
11
Более четверти столетия после распада СССР продолжается эпоха «новой» России, становление которой происходит на рубеже веков. Полагаем, что «ру-бежность» как культурно-историческая, социально-философская доминанта общественного развития оказывала воздействие на культурные трансформации социума, определяя специфику повседневных практик различных его сфер. Оказывала она влияние и на государственно-церковные отношения, которые становятся в постсоветской России важным фактором формирования новой российской государственности. Сегодня уже очевидна тенденция, которая разными группами жителей России оценивается диаметрально противоположным образом, но никем не отрицается: Русская Православная Церковь за последние 25 лет приобрела утраченный в ХХ в. статус влиятельного социального института, оказывающего воздействие на различные векторы социального бытия. Данное обстоятельство приводит к необходимости формирования новой научной, прежде всего культурологической парадигмы, системно обоснованного понимания культурных оснований складывания новых образов государственно-церковных отношений, влияния «рубежности» на актуализацию социокультурных констант (мы видим их как архетипически детерминированные) в контексте новых парадигм современности.
В современном гуманитарном знании «рубеж», отделяющий «одно» от «другого» (т. е. отделяющие друг от друга различные явления, имеющие пространственно-временные характеристики) и, в то же время, реализующий связь «того» и «другого», становится понятием, синонимичным понятию «граница», которая в философском дискурсе есть «начало или конец всякого определенного бытия; межа, отделяющая нечто от иного; место прямого соприкосновения, единения и взаимопроникновения смежно сосуществующих предметов» [16, с. 144].
Анализ государственно-церковных отношений в контексте «рубежности» столетий позволяет сделать предположение о том, что в процессе культурных трансформаций, связанных с осознанием своей идентичности, актуализацией исторической памяти, цивилизационных механизмов, происходит ревитали-зация архетипических оснований культурного опыта, что определяет и формирование новых/старых образов в условиях парадигм современности.
Аргументируем данное предположение.
Очевидно, что после распада СССР началось возрождение Церкви, восстановление и укрепление ее социально-экономического и правового положения. РПЦ становится феноменом культуры, приобретая статус духовной власти. Причины усиления позиций Церкви находятся далеко за рамками решений конкретных персон, определенных стихийных или смоделированных ситуаций. Они определяются культурным опытом. События и факты являются лишь следствием, проявлением действия скрытых механизмов, свойственных культуре общества. В культурном опыте отдельных людей, групп, наций откладываются не факты сами по себе, в т. ч. в их хронологических деталях, а контекст. Это значит, что контекстуальные связи в культурном опыте важнее формально зафиксированных фактов и дат.
Подчеркнем, что культура в таком научном дискурсе понимается как автопроект, включающий три составляющих: архетип — знак — имидж [10].
Культура не статична, она находится в постоянном развитии как целостная семиосфера [11], как творческий процесс [3; 6; 12]. Особенно важно это учитывать при анализе культуры переходного времени [4]. Отметим, что одним из механизмов осуществления культуры, формой организации социальной жизни является цивилизация — своеобразный автопроект культуры. И в этой связи, определяя императивы культурного опыта, необходимо анализировать и цивилизационную специфику общества. Это очень важно для понимания государственно-церковных отношений на рубеже ХХ-ХХ1 вв., т. к. актуализируется цивилизационный дискурс. О цивилизационной специфике можно говорить как о проекте русской культуры. Это проект, который развивается длительное время и не прекращается до сих пор. Попытка ответить на вопрос: «Россия — Запад или Восток?» — мощный катализатор автопроекта культуры, для которой характерен поиск интегрирующих свойств.
Если мы говорим о русской цивилизации, то имеем в виду прежде всего континуально присутствующий проект, включающий следующие компоненты и процессы: Третий Рим (христианское, православное государство), империя, построение коммунизма, формирование «нравственного государства». В таком контексте национальная идея России — это поиск национальной идеи, поиск новых (старых) имиджей. Русская культура как культура культур, как транскультура (М. Н. Эпштейн) [25] уникальна в том плане, что она представляет своеобразное поле для диалога культур, включая их в свою семиосферу, трансформируя их через механизм параморфоза, но при этом не теряет своей самобытности.
Реализация цивилизационного проекта может происходить в условиях вызовов внешних глобалитетов, и именно культура в такой ситуации находит варианты «ответа» (А. Д. Тойнби) [18]. На рубеже ХХ-ХХ1 вв. мы наблюдаем своеобразный вызов глобализационной парадигмы. Отметим, что ответ на вызов данной парадигмы осуществляется через усиление интеграционных механизмов архетипичных особенностей общества, через ревитализацию традиции.
В современной России наблюдается прямо или косвенно проявляющаяся тенденция, связанная с потребностью многих людей, независимо от их социально-профессионального или гендерного статуса, в опоре на незыблемые ценности, в стабильности и определенности ориентиров (подчас на социально-культурном уровне это имеют «национальной идеей»). Эта тенденция порождает апелляцию различных социальных групп и институций к традиции, отсюда — ревитализацию традиционных парадигм и, далее, поиск коллективной идентичности, осуществляемый в числе прочего в форме возрождения традиционных институтов, к которым принадлежит и РПЦ. Наблюдение культурных, социальных, нравственных процессов, изучение суждений официальных, государственных лиц и рядовых жителей России, обращение к материалам СМИ позволяет утверждать: в России сегодня государство и Церковь актуализируют цивилизационный проект — проект «русского мира» основанный на понимании единого кода существования — «русской культуры». Отсюда — заметно, что происходит апелляция к цивилизационной самобытности, роли православия и Церкви как силе способной актуализировать осознание единого знакового кода, основанного на христианских ценностях как смыслах бытия.
Стремление к ревитализации архетипически детерминированных оснований русской культуры способствует усилению традиционных для России парадигм, среди которых особое значение приобретает парадигма «русской симфонии», о которой считаем необходимым напомнить особо.
Итак: «русская симфония» — термин, который содержит в себе две составляющих: слово «русская», указывающее на культурное основание, и «симфония» — соработничество, сотрудничество, взаимодействие. Говоря об исторической локализации понятия «симфония», отметим, что оно широко распространено в светской и религиозной современной практике и имеет уже богатую традицию использования в постсоветской России. Например, в 1994 г. вышла в свет книга митр. Иоанна Снычева «Русская симфония» [7], есть примеры использования данного определения в кинематографе (фильм Константина Лопушанского «Русская симфония»), существует издательство «Русская симфония». Подчеркнем, что данное понятие экстраполируется нами в сферу государственно-церковных отношений, что придает ему качество термина [5].
Парадигма «русской симфонии» является квинтэссенцией представлений о независимом положении Церкви и государства и одновременно тесном сотрудничестве двух институтов на благо общества и для достижения христианской цели спасения.
В «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви» [9] указывается, что идеальной моделью взаимодействия государства и Церкви является «византийская симфония». Ее суть была высказана императором Юстинианом в VI н. э. В своих Новеллах Юстиниан впервые концептуально объясняет принцип отделения Церкви от государства в силу разной «природы» двух институтов. Церковь воспринимается как душа, а государство — как тело. Друг без друга они не могут существовать, а значит должны действовать сообща. Нужно отметить, что в Византии такие представления остались только теоретическими высказываниями, заняв важное место в богословии. Однако на практике «византийская симфония» не получила воплощения. Данная парадигма реализовалась только на Руси / в России в силу региональной специфики, суть которой заключается в отсутствии сильных традиций единодержавной власти. Более того, священство на Руси длительное время было представлено греками, которые считали своей властью константинопольского патриарха и византийского императора. В таких условиях «византийская симфония» как представление о равноправном соработничестве двух институтов получает возможность развития в культурных реалиях Руси / России. В этой связи гораздо более оправдано говорить о парадигме «русской симфонии». Необходимо также отметить, что высказанные размышления императора Юстиниана о симфонии в основе своей глубоко расходились с понимание императора о своей роли в Церкви. Рассуждая о симфонии, император делал своеобразную уступку богословам, но сам не мог выйти за рамки представлений о главенстве власти светской. Тем не менее им был создан новый образ, который смог реализоваться в русской культуре.
Парадигма «русской симфонии» — это сциентизация «византийской симфонии» и самобытной специфики государственно-церковного взаимодействия, которая была характерна для Руси/России до конца XVII столетия.
В XVIII в. была актуализирована парадигма цезаропапизма, в основе которой находился дискурс о главенстве светской власти, об императоре как главе Церкви (византийская модель взаимодействия двух институтов). С началом имперского периода в истории России парадигма «русской симфонии» находит свое проявление в провинции, так как на общегосударственном уровне властвует парадигма цезаропапизма. Церковь становится частью государства и управляется государственным органом — синодом.
На рубеже ХХ-ХХ1 вв. парадигма «русской симфонии» стала важной составляющей российского культурного опыта. Ключевая дата для ее актуализации — 1988 год, празднование Тысячелетия крещения Руси. Анализ взаимодействия государства и Церкви на институциональном, региональном и персональном уровнях позволяет сказать, что в постсоветской России государственно-церковные отношения развиваются в русле парадигмы «русской симфонии», которая предполагает независимое от государства существование Церкви и в то же время ее большую роль в конструировании социокультурной реальности, когда Церковь позиционирует себя как духовная власть, призванная наполнить смыслами социокультурное пространство и легитимизировать светскую власть. То есть «русская симфония» создает условия для определенной православизации культуры.
Отметим, что «симфонические» отношения не предполагают обязательной гармонизации, как это может показаться недостаточно осведомленному наблюдателю. «Симфоничность» и «гармонизация» — это не синонимы. Парадигма «Русской симфонии» очень многогранна в плане конкретных воплощений и практических механизмов реализации. В постсоветской России — это кооперационная модель взаимодействия межу РПЦ и государством.
Анализируя влияние «рубежности» на актуализацию цивилизационной парадигмы «русской симфонии», необходимо обратиться к рубежу XIX-XX столетий. В этот важный для России период происходит переосмысление модели государственно-церковных отношений. По мнению современных историков, рассматривавших данный вопрос, в начале XX в. назрел кризис во взаимодействии двух институтов. Подобной точки зрения, придерживаются, например, С. Л. Фирсов [20], Ю. И. Белоногова [2], М. И. Одинцов [14]. В современной отечественной историографии в целом поддерживается тезис о том, что необходимость перемен осознавались всеми, в т. ч. и властью. Ряд исследователей отмечает, что революционные тенденции прослеживались и в среде священников (О. В. Останина [15], М. В. Шкаровский [22]). В то же время власть в начале XX в. пытается задействовать православные императивы с целью достижения единства общества. Так, например, К. Н. Цимбаев отмечает, что на рубеже XIX-XX вв. увеличивается масштаб религиозных торжеств, праздников, юбилеев. Из 160 праздников рубежа веков % приходится на первое десятилетие перед революцией [21]. Это объясняется стремлением понизить революционный накал, объединить народ вокруг Церкви и царя. Однако культурные трансформации вызывали стремление к переменам в религиозной сфере, что выразилось в конкретных мероприятиях власти: указ 1905 г. о «Об укреплении начал веротерпимости», Предсоборное присутствие (1906), Предсоборное совещание. Итогом этого процесса стал По-
местный собор (1917), принявший историческое решение о восстановлении Патриаршества в России.
Перемены начала XX в. и стремление к обновлению государственно-церковных отношений способствовали актуализации парадигмы «русской симфонии». Парадигма цезаропапизма, укрепляемая государством в XVIII и в XIX вв., в условиях «нового» времени не могла обеспечить власти сакральную легитимацию в силу подчиненного положения Церкви. РПЦ воспринималась как государственный институт, что в конечном итоге ограничивало ее возможности в сфере общественного сознания. Это хорошо прослеживается при анализе «рабочего вопроса» и процесса радикализации рабочих. Несмотря на активные действия Церкви при поддержке синода, эффективность противодействия революционному движению была крайне низкой. По мнению Н. Б. Миронова Русская Православная Церковь оказывала большое влияние на жизнь людей, а степень религиозности была очень высока [13]. Однако если говорить о радикализованной части общества, прежде всего городской, то в этой среде влияние Церкви уменьшалось. Более того, лояльная к Церкви часть общества, боровшаяся за перемены в условиях революционных процессов, искала в Церкви защитника своих интересов, что способствовало радикализации и части священства. На рубеже XIX-XX вв. происходит актуализация архитепических представлений о Церкви как о независимом социальном институте. Актуализация цивилизационной специфики приводит к постановке вопроса о соотношении священства и царства. Парадигма «русской симфонии» отводит священству не меньшую в сравнении со светской властью роль в обществе. Более того, власть духовная в некотором смысле значимей, т. к. определяет смыслы существования.
Принято считать, что начало XX в. — это время актуализации традиционной специфики русской цивилизации наряду с развитием революционных тенденций. Действительно, столкновение модерна и традиции в этот период прослеживается наиболее остро. Тем не менее необходимо отметить, что укрепление традиции могло осуществляться только независимой Церковью, голос которой не отождествлялся бы с государством. Ослабление парадигмы цезаропапизма — результат естественного осознания важности независимого статуса Церкови как обществом, так и властью. В начале XX в. возобладал сценарий, при котором революционные процессы привели к радикализации общества, в т. ч. и священства, что препятствовало созыву Поместного собора и в конечном счете повлияло на оппозиционность самого синода, не поддержавшего царя в 1917 г.
И вот уже приходится констатировать, что на рубеже XX-XXI вв., в условиях осознания населением России, представителями разных, подчас не дружелюбных по отношению друг к другу слоев, коллективной идентичности — «русская симфония» становится определяющей парадигмой, в рамках которой происходит развитие современных государственно-церковных отношений. Церковь является духовной властью, формирующей и развивающей образы, укорененные в традиции и цивилизационной специфике. Однако данные процессы сталкиваются с актуальной для современности глобализационной парадигмой.
Очевидно, хотя и не всегда учитывается как субъектами культурных процессов, так и исследователями, что глобализация как одна из доминант культурных трансформаций общества задействует механизмы массовой культуры, в результате формируются тренды, конструирующие повседневные практики, в т. ч. и в религиозной сфере. Столкновение цивилизационной специфики русской культуры с вызовами современности приводит к мимикрии, глубокому взаимопроникновению формы и содержания. О. Шпенглер, анализируя процесс столкновения культур, предлагал концепт «псевдоморфоза», согласно которому одна кульутра поглощает другую [23], однако мы полагаем более удачным термин «параморфоз», который означает не поглощение, а глубокую мимикрию. Параморфоз — свойственный для русской культуры механизм, позволяющий трансформировать культурные заимствования и сохранять самобытную специфику. В этом плане культурный опыт России представляет собой постоянный параморфоз — соединение заимствованных образов, механизмов, знаков «другой» культуры, влияющих в т. ч. и на трансформацию архетипов русской культуры.
Одним из кодов современной глобализационной парадигмы, оказывающим влияние на культурные трансформации России, можно назвать движение New Age.
New Age — религиозное движение современности, характеризующееся комплексом различных верований, мистических практик, оккультных учений и т. д. Последователи новой религии принимают различные представления и религиозные практики. Здесь воедино соединены и представления о Христе, Будде, Мухаммеде как о пророках, достигших наивысшей ступени просветления, и практики йоги, и вера в переселение душ, и существование ангелов и демонов, и вселенское единство, и космическая энергия и т. д. Эти представления тесно взаимосвязаны с медицинскими и психологическими практиками, проникают и в сферу политики, экономики. Особенностью «религии нового времени» является то, что невозможно точно сказать, сколько учений составляют ее суть, т. к. нет никаких догм, авторитетов, человек признается центром существования, и он сам выбирает то, что ему нужно для комфортной жизни. Важно лишь то, что все последователи этой религии верят в существование высшего разума. Стираются все конфессиональные и этнические границы, возникает новая «религия» мира.
На рубеже XX-XXI вв. мы можем наблюдать своеобразные процессы, к которым можно применить употреблявшееся по другому поводу понятие «декаданс», только в религиозной сфере. New Age стало частью не только религиозных представлений, но и элементом повседневности.
Характеризуя развитие мира во второй половине XX в., Д. Белл полагал, что социокультурные изменения в мире приведут к появлению новых религий [1]. Об этом же говорил и Э. Тоффлер, рассуждая о «цивилизации третьей волны» [19]. Т. Роззак еще более конкретно определил тенденцию глобального мира, утверждая, что произойдет «спиритуальная трансформация», которая начнется в среде молодежи через развитие контркультуры, путем распространения новой мистической религии, магии, оккультизма [17]. М. Элиаде анализировал новые тенденции в религиозной сфере через призму изменений
в культурной сфере, называя их «модой культуры», которая характеризуется новыми вкусами, идеями, подходами [24].
В церковной среде New Age воспринимается как результат глобализации, секуляризации человеческой жизни, оторванности от традиционных духовных ценностей, церковной организации, угрожающее человеку размыванием идентичности, ослаблением христианского миропонимания. New Age, с точки зрения Церкви — следствие антропоцентрических потребностей современного человека, порожденных «культом человека».
Безусловно, New Age — продукт массовой культуры. Размывание догматов и учений традиционных конфессий, «легкое» усвоение знаний о загробном мире в «привычных» повседневных формах приводят к тому, что человек выбирает тот вариант, который удовлетворяет его потребностям. Человек — участник «рынка спиритуальных товаров». Стремление к необъяснимому порождает потребность в религиозном продукте, который был бы доступен и понятен. Мы можем говорить о постсекулярной эпохе — времени распространения религиозных учений без догматических рамок. На наш взгляд подобные тенденции характерны для современного мира.
Распространение движения New Age является своеобразным вызовом, на которой Русская Православная Церковь находит ответ в виде конструирования новых/старых образов, укорененных в традиции. В государственно-церковных отношениях это проявляется в укреплении проекта «русского мира», основанного на православных традиционных ценностях и реализующегося в рамках парадигмы «русской симфонии». В то же время массовая культура — неотъемлимая составляющая глобализации и движения New Age — оказывает воздействие на деятельность Церкви и государственно-церковные взаимоотношения.
Одним из последствий влияния глобализации и ее проявлений в культурной жизни является секуляризация церковной деятельности и клерикализация политических программ государства. Власть пытается использовать традиционные церковные парадигмы, делегируя Церкви функцию культуртрегера. Церковь же вписывается в светские тренды современности. Так, новым формируемым образом является т. н. религиозная модернизация, возникшая в лоне модернизационного дискурса, актуального для России на рубеже XX-XXI вв. Модернизация воспринимается как обновление, качественное преобразование жизни, включая формирование духовных смыслов бытия на основе духовно-нравственных ценностей и патриотизма. В этом плане Церковь позиционирует себя как активного участника модернизационных процессов в обществе с целью христианизации культуры. О поддержке процесса модернизации в стране не раз заявлял патриарх Кирилл, выражая готовность участвовать в обсуждении данного дискурса [8].
Участие Церкви в «религиозной модернизации» в условиях рынка «спиритуальных товаров» приводит к неизбежному использованию знаковой системы эпохи, образов массовой культуры. Православный дискурс культуры приобретает масскультовский характер. Нужно отметить, что организуемая церковью информационная политика — это только небольшая часть т. н. православного мейнстрима в культурном поле современной России. Православный
дискурс существует в различных полях массовой культуры, в т. ч. в рекламе. Мы можем говорить о существовании православных религиогем, которые подкрепляются православным сообществом и представителями власти. Существуют многочисленные православные фильмы, ролики, а также рок-, рэп-, поп-группы, православные общества спортсменов и других профессиональных групп, активно поддерживается тренд православной направленности российских байкеров (всероссийский мотоклуб «Ночные волки»). Православная традиция пронизывает культурное поле России. Ее знаки мы находим в том числе и на денежных купюрах (тысячная купюра с изображением Ярославских храмов). Православные праздники: День любви, семьи и верности (день памяти св. Петра и Февронии), День славянской письменности и культуры (день памяти св. Кирилла и Мефодия), День народного всеединства (день Казанской иконы Божией Матери) позиционируются в основном как православные всероссийские праздники. То есть СМИ и каналы массовой культуры оказывают существенное влияние на формирование массового сознания, которое подвержено процессу православизации. В этом плане антиклерикальные СМИ уступают, хотя транслируемая ими информация и вызывает определенный резонанс (статьи о недвижимости и предметах личного обихода Патриарха, сводки новостей об отдельных священнослужителях в связи со скандальными ситуациями, в т. ч. криминального характера и т. д.).
Проявлением глобализационных процессов в сфере культуры можно считать дискурс церковного интеллектуализма, особо распространившийся с приходом патриарха Кирилла (выдвижение на первый план церковных интеллектуалов, подчас вступающих в острую дискуссию и занимающих разные именно политические позиции: митрополита Илариона, епископа Тихона (шевкунова), протоиерея Димитрия Смирнова, протоиерея Всеволода Чаплина, диакона Андрея Кураева и др.).
Сегодня в России главным принципом церковного участия в общественной жизни объявляется принцип светскости. Философия личного успеха и стремление к преобразованию бытия светскими методами и административными мерами (императивы рациональной протестантской этики) приводят к появлению профессиональных церковных чиновников-функционеров, оптимизации церковной структуры в соответствии со спецификой общественной жизни. Глобализационная форма оказывает влияние на специфику церковного управления: системность, рационализм, четкое администрирование. Церкви нужны талантливые менеджеры, администраторы, умеющие системно решать проблему. Именно такие люди выходят на первый план в Церкви (например митрополит Иларион, председатель ОВЦС). Церковь живет по капиталистическим законам. Необходимость добывать средства приводит к тому, что настоятели храмов превращаются в предпринимателей и хозяйственников.
За всеми вышеуказанными особенностями церковного управления мы можем увидеть цивилизационное содержание, которое усиливается с помощью новых и укоренившихся форм: реализацию социального исихазма и представлений о святой Руси, святом народе с помощью форм массовой культуры, административной системы, церковных функционеров и интеллектуалов (стремящихся донести до людей церковную позицию и христианские идеалы
на рациональном современном языке) и создание социокультурных трендов; укрепление «русской симфонии» в форме светскости; усиление антиглобализма, традиционализма, православной культуры, религиозного мессианизма в форме экуменизма, активной международной деятельности первых церковных лиц, и в частности патриарха.
Таким образом, на рубеже XX-XXI вв. государственно-церковные отношения развиваются в контексте актуализированных архетипов русской культуры и формирующихся образов «нового» времени, которые детерминируются современными парадигмами. Трансформации культурных основ взаимодействия двух институтов происходят и виде глубокой мимикрии форм массовой культуры и цивилизационной специфики российского общества.
ЛИТЕРАТУРА
1. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. — М.: Academia, 2004.
2. Белоногова Ю. И. Отношение иерархов Русской православной церкви и государственной власти в начале XX века // Ежегодная богословская конференция Православного Свято-Тихоновского богословского института. Материалы. — М., 2002. — С. 138-145.
3. Баллер Э. А. Преемственность в развитии культуры. — М.: Наука, 1964.
4. Бурлака Д. К. Понятие культуры в контексте идей русской религиозной философии // Известия РГПУ им. А. И. Герцена. — 2008. — № 50. — С. 7-20.
5. Еремин А. В. Государство и Русская Православная Церковь в контексте трансформации цивилизационных основ российского общества на рубеже XX-XXI вв. // Ярославский педагогический вестник. — 2014. — Т. 1, № 2. — С. 92-100.
6. Злобин Н. С. Культура и общественный прогресс. — М.: Наука, 1980.
7. Иоанн (Снычев), митрополит. Русская симфония. — М.: Царское дело, 2013.
8. Интервью Святейшего Патриарха Кирилла для программы «Национальный интерес» (телеканал «Россия»). — URL: http://www.patriarchia.ru/ db/text/950675.html (дата обращения: 13.03.2014).
9. Основы социальной концепции Русской православной церкви. — М.: Московская Патриархия, 2000.
10. Киященко Л. П., Злотникова Т. С. Методологические и эмпирические аспекты изучения массовой культуры в России // Ярославский педагогический вестник. — 2016. — № 5. — С. 249-254.
11. Лотман Ю. М. Статьи по семиотике культуры и искусства / Предисл. С. М. Даниэля, сост. Р. Г. Григорьва. — СПб.: Академический проект, 2002.
12. Межуев В. М. Культура и история. — М.: Политическая литература, 1977.
13. Миронов Н. Б. Народ — богоносец или народ — атеист? Как россияне верили в Бога накануне 1917 года // Родина. — 2001. — № 3. — С. 52-58.
14. Одинцов М. И. Государство и Церковь в России. ХХ в. — М.: Луч, 1994.
15. Останина О. В. Обновленчество и реформаторство в Русской православной церкви в начале XX века: дис. ... канд. филос. наук. — Л., 1991.
16. Пивоваров Д. В. Граница // Современный философский словарь. 4-е изд. — М.: Академический Проект, Деловая книга, 2015. — C. 144-147.
17. Роззак Т. Незавершенное животное. Форпост эпохи Водолея и эволюция сознания: Фрагменты // Человек и общество. — Вып. 4. — М., 1992.
18. Тойнби А. Дж. Постижение истории. Вып. 4.М.: Айрис-Пресс, 2008.
19. Тоффлер Э. Шок будущего. — М.: ACT, 2002.
20. Фирсов С. Л. Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х — 1918 гг.). — М.: Духовная библиотека, 2002.
21. Цимбаев К. Н. Православная Церковь и государственные юбилеи императорской России//Отечественная история. — 2005 — № 6. — С. 42-51.
22. Шкаровский М. В. Обновленческое движение в русской православной церкви XX века // Ученые записки. Российский православный университет апостола Иоанна Богослова. — 2000. — Вып. 6.
23. Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. — Т. 2: Всемирно-исторические перспективы. — URL: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/ History/Speng/ (дата обращения: 19.04.2014).
24. Элиаде М. Аспекты мифа. — М. Инвест — ППП, 1996.
25. Эпштейн М. Н. Транскультура и трансценденция // Только уникальное глобально: Личность и Управление. Культура и Образование. — СПб.: СПбГУКИ, 2007. — С. 90-102.
