CC BY
74
УДК 82-4
Михаил Юрьевич Манаков
Южно-Уральский государственный университет
РОССИЙСКАЯЖУРНАЛИСТИКА НА РУБЕЖЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЙ ГЛАЗАМИ КИРА БУЛЫЧЕВА
Статья посвящена анализу критических оценок, данных классиком отечественной фантастики Киром Булычевым нарастанию негативных тенденций в развитии отечественных масс-медиа в конце 1990-х - начале 2000-х годов.
Ключевые слова: публицистика, колумнистика, медиакритика, Кир Булычев, И. В. Можей-ко, система масс-медиа, авторская журналистика.
Литературные произведения замечательного писателя Кира Булычева хорошо знают и высоко ценят многие поколения любителей отечественной фантастики. Специальные труды крупного ученого-востоковеда, доктора исторических наук Игоря Можейко пользуются заслуженным признанием в научном мире. Большинству, конечно, давно известно, что Булычев и Можейко - это один и тот же человек, чья разносторонняя творческая деятельность обеспечила ему уникальное место в истории национальной культуры новейшего времени. Однако до сих пор остается недостаточно исследованным такой существенный аспект его наследия, как журналистские и публицистические тексты. Литературная слава и научный авторитет в значительной степени заслонили собой в общественном восприятии журналистскую составляющую его таланта. А ведь тот значительный вклад, который удалось внести Булычеву-Можейко в развитие отечественной системы масс-медиа, должен быть непременно тщательно учтен и оценен по достоинству. Многое здесь остается по-прежнему актуальным и более чем злободневным. Но начнем наш обзор в хронологическом порядке.
Первые журналы Игоря Можейко
Путь к читателям начинался для дебютирующего автора, как это чаще всего и бывает, еще в школьные годы, с участия в самодельной ученической периодике. Свои первые сочинения он разместил в рукописном литературном журнале, выразительно названном «Ковчег» и выпускавшемся одноклассниками по его инициативе и под общей его редакцией в старших классах. Увы, номера этого неформального «издания» не сохранились. Зато первая настоящая публикация в официальной, хотя и весьма специфической, газете не заставила себя долго
ждать и состоялась в период его обучения в Институте иностранных языков. Как позднее со свойственной ему иронией вспоминал сам Булычев в автобиографических записках о студенческом этапе своей жизни, «элита нашего факультета пятидесятых годов концентрировалась вокруг институтской многотиражки “Советский студент”. Как второстепенному институту удалось выбить для себя настоящую многотиражную газету - одному богу известно. В ней был даже настоящий освобожденный, получающий зарплату ответственный секретарь, который фактически и руководил газетой. Леня Лопатников был старше нас совсем ненамного, но казался нам мужчиной средних лет. До сих пор по крайней мере раз в году мы, редакция этой газеты, собираемся у одного из нас. Это значит, что внутренне мы считаем себя в первую очередь воспитанниками газеты.
Тамяи начал печататься.
Первой моей публикацией оказались наброски, которые я делал в зоопарке» [3. С. 107].
Было бы в высшей степени интересно ознакомиться с результатами юношеских наблюдений будущего составителя обширного «Фантастического бестиария», оригинально классифицировавшего целый массив информации о многочисленных вымышленных представителях животного мира нашей планеты, но, к сожалению, не так-то легко добраться до столь эфемерного образца московской вузовской периодики, к тому же более чем полувековой давности. Экземпляры газет вообще сохраняются не слишком тщательно...
Не намного лучше обстоит иной раз дело и с журналами, причем даже не рукописными, как школьный «Ковчег», а печатными. Речь в данном случае идет о студенческом начинании - журнале «Наше творчество». В своей мемуарной книге «Как стать фантастом» Бу-
лычев юмористически характеризует его как полуофициальный сборник, «посвященный оригинальным и переводным художественным опусам студентов, который выходил тиражом в сто экземпляров, и вышло два номера, после чего его редколлегия окончила институт, а гектографию закрыли по неизвестным мне причинам» [3. С. 108]. Свое участие в этом издании Булычев оценивает весьма скромно и чересчур самокритично: «Так как я был “деятелем” многотиражки и прочих культурных мероприятий, в первую очередь Устного журнала, и, в то же время, не имел никаких писательских дарований, то меня без особых трений утвердили редактором журнала. После “Ковчега”, который я издавал в восьмом классе, это был мой второй журнал» [3. С. 108].
Кстати, о творчестве. Первая выявленная и зафиксированная (по состоянию на сегодняшний день) в постоянно пополняющейся библиографии Кира Булычева его журнальная публикация относится именно к журналу с названием «Творчество», но, конечно, уже не к тому студенческому гектографическому ляпсусу [11]. Так что, можно сказать, творческий дебют наконец-то принял вполне осязаемые формы. Авторский ковчег отправился в долгое и успешное плавание по волнам журналистики.
Впрочем, первые два журнала все-таки не в счет. По-настоящему значимым в судьбе Мо-жейко-Булычева стал третий журнал - знаменитый ежемесячник «Вокруг света».
Человек «Вокруг света»
Так красноречиво назвала свои воспоминания о Булычеве его коллега по журналу Лидия Чешкова. Эти свидетельства очень интересны, ведь как раз на ее глазах в начале 1960-х годов началось активное и плодотворное сотрудничество молодого автора с одним из старейших отечественных периодических изданий. Да и сам псевдоним «Кир Булычев» впервые появился в качестве подписи под авторским текстом именно на страницах «Вокруг света»: это была журналистская заметка о затонувшем в годы Второй мировой войны корабле, груженом боеприпасами [5].
О том, насколько значимым было участие Можейко в этом журнале, можно судить, в частности, по такому воспоминанию Чешко-вой: «Много лет спустя после нашего знакомства Игорь показал мне как-то пухлый том, сброшюрованный им самим, - то были его материалы, напечатанные в “Вокруг света”,
которых хватило на целый том» [9. С. 81]. Действительно, его разнообразные и многочисленные публикации шли из номера в номер, и значительная часть из них была подготовлена по прямому заданию редакции. Позднее Булычев с большим удовольствием и обоснованной гордостью писал об этом периоде своей деятельности: «В качестве корреспондента “Вокруг света” я немало поездил по стране и в течение шестидесятых годов был одним из самых активных сотрудников журнала. Именно оттуда я и сделал шаг в литературу» [9. С. 173].
Коллеги-«вокругсветовцы» высоко ценили его журналистскую работу. Вот признание Юрия Савенкова: «Он безошибочно находил темы, нужные журналу. Любая миниатюра <...> становилась жемчужиной» [9. С. 93]. Столь же тепло отзывается о его участии в совместном журналистском труде Чешкова: «Вообще Игорь, не состоя в штате журнала, был в курсе многих редакционных дел и начинаний. Зная журнал буквально с момента его рождения (1861 год!) - Игорь собирал старинные подшивки и сам подписывался на “Вокруг света”, - он был для нас незаменимым консультантом. Любое новое начинание журнала он мог оценить в исторической, так сказать, перспективе, а его интуиция, его “вокругсветовская” душа подсказывали, будет ли оно интересно для читателя» [9. С. 82-83].
Но, пожалуй, самым важным и интересным является то обстоятельство, что дружеское звание человека «Вокруг света» очень точно соответствует еще одной ипостаси журналистской деятельности Булычева - его работе зарубежным корреспондентом в Бирме по линии АПН.
С блокнотом и фотоаппаратом
В этой экзотической стране Юго-Восточной Азии Булычев побывал в длительных командировках дважды: первый раз в 1957-1959 гг., в качестве переводчика при советском посольстве, а второй раз в 1962-1963 гг., уже после завершения аспирантуры в Институте востоковедения Академии наук СССР, набирая материалы для диссертации по средневековой бирманской истории. Именно на время «второй Бирмы», как назвал позднее Булычев годы своей научной стажировки, пришелся период его насыщенного сотрудничества с журналом «Вокруг света» (а также еще одним изданием сходной географической тематики - «Азия и Африка сегодня»), охотно публиковавшим присылаемые им тексты, выполненные в са-
мых разных жанрах. Савенков вспоминает, как высоко ценились руководством журнала публикации молодого автора, размещавшиеся в ближайших же номерах без какой-либо редакторской правки, что бывало в те времена в практике советской прессы не так уж часто: «Бирманские зарисовки Можейко вмешательства не требовали. Сложилось впечатление, что он давно уже работает в журнале. Теперь я понимаю: Игорь словно предвосхищал своим мастерством, ясностью стиля грядущий этап развития журнала» [9. С. 87].
Но из Бирмы присылались не только тексты. Можейко реализовал себя еще и как способный фотокорреспондент, искусно запечатлевший на пленку множество примечательных моментов: и широко пропагандируемые стройки социализма, и пребывание на бирманской земле советского лидера Н. С. Хрущева, и визит делегации советских космонавтов, и народные празднества, и памятники древней культуры. Кроме журнала «Вокруг света» журналистские материалы Можейко предназначались также для азиатского отдела АПН. Собственно говоря, это входило в его служебные обязанности, но ведь, как известно, к службе можно относиться по-разному. Можейко подошел к делу творчески, инициативно и ответственно, так что результаты оказались впечатляющими. По его свидетельству (выдержанному в характерных для него иронических тонах), «за год с небольшим в Бирме я настрочил в нашу АПНовскую газету двадцать или тридцать статей, причем сам же снабжал их фотографиями, написал две книжки для АПН - конечно же, о дружбе и сотрудничестве (к счастью, они вышли только на бирманском языке)» [3. С. 219]. Что поделать: тематика публикаций диктовалась идеологическими установками эпохи, но зато мастерство журналиста-международника определялось в полной мере собственным ярким талантом и достигнутым высоким уровнем профессионализма.
Эра компьютеров
К большому сожалению для отечественной журналистики, с 1970-х годов Игорь Можейко, приобретший к тому времени широкую известность как Кир Булычев, сосредоточил основные творческие усилия на художественной литературе, а также исторической науке, уделяя все меньше времени собственно журналистской работе, хотя и не прекращая сотрудничества со многими периодическими издани-
ями, но уже преимущественно в роли популярного писателя и ученого, а не корреспондента. Можно было бы подумать, что журналистский период деятельности оказался лишь эпизодом биографии, оставшись в прошлом и не выйдя за рамки молодых лет. Так очень часто бывает, но только не в этом случае! Булычев и здесь представил собой замечательное исключение из общераспространенных правил и стереотипов. В последние годы своей жизни он вновь, как и в начале пути, активно обратился к журналистике, причем успешно освоил новую жанровую форму, в которой не имел возможности попробовать свои силы раньше, а имен-но-к авторской колонке.
На рубеже веков и тысячелетий, в 2000 -2003 годах, Булычев регулярно выступал в качестве колумниста в журналах «Компьютерра» и «Домашний компьютер», оперативно откликаясь на те или события в общественнополитической и культурной жизни страны, публикуя остроумные материалы по различным поводам, в том числе и в связи с этим самым рубежом тысячелетий, пресловутым Миллениумом, который многими отмечался по ошибке чуть ли не дважды, из-за смены привычных календарных «тысяча девятьсот...» на шокировавшие поначалу диковинные «две тысячи...». Это сейчас мы вполне привыкли к цифре два в начале названия очередного года, но тогда, двенадцать лет назад, значительная часть человечества была попросту дезориентирована столь радикальной трансформацией летосчисления и поспешила закончить ХХ век и встретить век XXI досрочно, в 2000-м году вместо 2001-го, над чем Булычев справедливо поиронизировал, весьма точно назвав такую малограмотную спешку «катастрофическим гипнозом» [4].
Впрочем, для критических высказываний Булычева находились и гораздо более серьезные темы, постоянно вызывавшие потребность в незамедлительном и решительном личном реагировании. К числу таких актуальных тем принадлежала и неутешительная оценка направления деятельности российских масс-медиа, на характере которых не могло не отразиться кризисное состояние всего общества. Опираясь на собственный богатый журналистский опыт, Булычев хорошо разбирался в специфике журналистской работы, поэтому мог судить о происходящем с глубоким знанием дела, с профессиональных позиций. Сейчас такая аналитически-публицистическая экспертиза
системы СМИ называется медиакритикой, но в те годы, когда в «компьютерных» журналах публиковались авторские колонки Булычева, этот научный термин еще не получил такого повсеместного распространения. Булычев его и не употреблял, но то, о чем он писал, является не просто показательным образцом меди-акритки, но и приобрело за прошедшие годы, пожалуй, еще большую значимость и актуальное звучание. Есть все основания внимательно прислушаться к суждениям Булычева, взглянуть на состояние российской журналистики рубежа тысячелетий его глазами. Этот взгляд будет не только историческим, но и более чем современным. Кризисные тенденции, проницательно подмеченные и отчетливо зафиксированные им еще тогда, во многом получили в наши дни свое дальнейшее пагубное развитие.
Уровень злобы
Особую обеспокоенность Булычева вызывала формирующаяся под прямым влиянием журналистики морально-нравственная атмосфера явной нетерпимости, раздражения и агрессии, насаждавшихся в обществе, резко расколотом и политизированном, непоправимо разделившемся на противостоящие друг другу лагеря, каждый из которых стремился любыми средствами подорвать позиции противников и доказать свое приоритетное право на то, чтобы исключительно ему самому служить монопольным выражением и господствующим воплощением объективной истины и социальной справедливости. Процессы, происходившие в среде сменявшихся в ожесточенной внутренней борьбе на рубеже 1990-2000-х годов политических элит, отложили специфический отпечаток на тогдашнюю журналистику, и Булычев, как внимательный и заинтересованный наблюдатель текущей социально-политической жизни, не остался в стороне, открыто высказав свое отношение к возобладавшим негативным явлениям.
В своей колонке, опубликованной в 27-м номере «Компьютерры» за 2001 год, озаглавленной показательной цитатой из американских вестернов («Хороший индеец - мертвый индеец»), Булычев в развернутой форме выступил с критической оценкой того антикон-структивного характера, который приобрели многие СМИ в условиях развернувшихся политических баталий. Внешним поводом к написанию колонки послужило обращение к Булычеву журналистов одной из центральных газет в рамках проводимой ими пиар-акции по
своеобразной саморекламе собственного издания. Однако вместо заказного материала они получили неожиданную для них строгую отповедь. При этом автор колонки убедительно мотивировал свою позицию: «Мне позвонили из газеты “Известия” и попросили написать колонку на последней полосе, в которой я должен поведать миру, почему я люблю эту газету, подписываюсь на нее и другим советую. Я ответил примерно так: “Простите, но я больше на газету «Известия» подписываться не буду, хотя подписывался несколько лет.
В последнее время уровень злобы в ряде материалов газеты поднялся выше терпимого. Независимо от того, уважаю я Киселева, смотрю ли НТВ, преклоняюсь или нет перед Сергеем Ковалевым, отдаю должное пафосу Новодворской, я не желаю читать остервенелые пассажи Максима Соколова, недобрые строки Богомолова и Горелова и верноподданнические пассажи иных колумнистов. Мне надоела злоба, столь характерная для нашей политической и журналистской жизни”» [8].
Проблема была сформулирована со всей определенностью, и диагноз глубокого, системного нравственного кризиса выставлен очень точный: «Есть уровень злобы, который нельзя превзойти, а мы его превосходим» [8]. Упоминаемые Булычевым имена ведущих российских журналистов, многие из которых до сих пор продолжают активно подвизаться на политической сцене, воспринимаются в таком контексте как олицетворение симптомов нравственной болезни, охватившей значительную часть общества: «Различия поведения обозревателя Леонтьева или Соколова в разных ситуациях говорят о том, что их злоба питается не чувством, а расчетом. Помните, как в одночасье потерял запас злобы Доренко? Более за нее не платили» [8].
На эту тему Булычев неоднократно высказывался не только в своих журнальных колонках, но и во многих блиц-интервью, которые с регулярной периодичностью постоянно брали у него в те годы многие печатные издания. В частности, в ответ на обращение к нему корреспондентов газеты «Вечерняя Москва» с предложением высказать свое мнение о российском телевидении он подготовил критический материал, названный им «Пять огорчений», в котором сформулировал основные претензии к качеству и характеру отечественной тележурналистики. Центральным среди этих огорчений оказалась именно констатация духа оз-
лобленности, пронизывавшего деятельность многих «героев» телеэкрана, ставших в этом плане весьма одиозными фигурами: «Меня смущает порой, что у нас периодически появляются тележурналисты, которые действуют на аудиторию уровнем злобы. Мы проходили Невзорова, Доренко. А сейчас их место занял Леонтьев. Он в своей передаче “Однако”, на мой взгляд, перешел границы человеческого. Стоит вопрос о неуважении к зрителю, к самому себе. Когда я вижу оскаленное лицо человека, который практически матом кроет с экрана, мне становится очень стыдно и за программу, и за ведущего, и за меня, который не успел выключить телевизор» [7].
Булычев не ограничился одной лишь фиксацией внешних симптомов или риторическими сетованиями на предосудительное поведение «плохих» журналистов. В своем анализе положения дел в системе отечественных масс-медиа он пошел гораздо дальше, попытавшись вскрыть глубинные социально-психологические причины и проследить исходные корни столь очевидных для всех кризисных явлений в журналистике, служащей, как известно, наглядным зеркалом общества. Он справедливо указал на давнюю историческую обусловленность этих процессов: «Но злоба журналистов и политиков питается благодатной для нее атмосферой в обществе. Мы так долго были рабами - с XIII века с малыми перерывами до сегодняшнего дня, что впитали злобу в плоть и кровь. Ведь когда спортивный комментатор требует убить судью, он выражает настроение раба. Когда сатирик Задорнов так талантливо доказывает мне, что латыши - это нация подонков, я понимаю, откуда у него обида на латышей, но форму злобы она принимает, потому что в его аудитории сидит множество рабов, которым приятен злобный текст» [8].
Итак, диагноз общественной болезни был установлен, а, следовательно - яснее становились методы ее лечения. Массовая рабская психология требовала индивидуального подхода, в точном соответствии с гуманистическими заветами Чехова: выдавливать из себя по капле этого самого раба. Именно такой практический вывод можно (и нужно!) сделать из критических наблюдений и размышлений Булычева-колумниста.
Индейцы и чеченцы
Другой важнейшей социальной проблемой, крупным планом отразившейся в зерка-
ле журналистики и детально рассмотренной Булычевым в той же колонке, стала проблема межнациональных взаимоотношений, которые были до крайнего предела обострены тогда, в пору вооруженного конфликта в Чечне, да и сейчас по-прежнему далеки от того, чтобы считаться более или менее приемлемо урегулированными. При анализе этой проблемы Булычев отталкивался уже не от перехлестов заказного «киллерства» тележурналистики, а от образчика печатной прессы, разместившей на своих полосах мнение, очень типичное для значительной части российского общества, тем более что издание, в котором было обнародовано это мнение, имеет весьма сомнительную в моральном аспекте репутацию:
«В прошлом году меня потрясла статья в “Московском комсомольце”, написанная (надеюсь, память не подвела) обозревательницей Юлией Калининой.
Говорилось в ней о войне в Чечне и о том, каковы ее перспективы. Как вы знаете, точек зрения на эту войну немало, и граница между ними расплывчата, потому что большинство нашего общества предпочитает делать вид, что никакой войны нет и никого там не убивают. Но в той статье позиция девушки из “МК” была иной. Она доказывала, что чеченцы отличаются от прочих хороших людей и ничего с ними не поделаешь. Чеченец - всегда чеченец» [8].
С точки зрения Булычева, журналистка московской газеты в данном случае явно нарушила базовые этические нормы, заведомо предвзято относясь к целому народу, представляя его в сугубо негативном освещении и допуская тем самым возможность и оправданность его дискриминации по национальному признаку. Защитная реакция против угрозы этнического терроризма достигла болезненной крайности: «Статья в “МК” обрекает чеченцев на генетическую неполноценность» [8]. При таком подходе проблема лишь загоняется вглубь, и возрастает риск подмены рационального обсуждения путей ее решения привычным эмоциональным поиском виновных. Подобные ситуации уже неоднократно бывали в новейшей отечественной истории, когда на тот или иной народ перекладывалась коллективная ответственность за действия отдельных, хотя и многочисленных, его представителей. В этой связи Булычев вспоминает недоброй памяти методы национальной политики Сталина, по чьему приказу депортировались из родных мест целые народы, в том числе те же чеченцы: «Ста-
лин умел таить чувства многие годы, и злоба к горцам жила в нем с гражданской войны. Это мстительная злоба. Так же Сталин относился к полякам» [8].
Варварские упрощенные подходы к решению сложнейших проблем межнациональных отношений воспринимались Булычевым как проявления общего духа злобы, превышение уровня которой абсолютно недопустимо и в журналистке, и в общественных отношениях, и в государственной политике. На утверждение этой мысли и была направлена его колонка. Иными словами, дело не в индейцах или чеченцах, чьи «плохие» или «злые» качества возводятся в мифологизированный абсолют, а в способности строить отношения по-человечески и видеть в представителях другого этноса не врагов, а соседей, пусть даже и не лишенных отдельных, но опять-таки человеческих недостатков.
Чтобы окончательно прояснить ситуацию, Булычев предлагает журналистке «МК» применить ее же собственную логику рассуждений к себе самой, хотя бы временно поставив себя на место тех, о ком она пишет, почувствовать себя в их положении. Урок получается полезный, а упрек суровый, но вполне заслуженный: «Слабость позиции Калининой (и Сталина) заключается в ее антиисторичности. А что, если, допускаю я без всяких на то оснований, у Юлии Калининой была еврейская бабушка? Знаете ли вы, что говорил Гитлер об этом неполноценном народе? То же, что Юля о чеченцах» [8].
Все на одного
Еще одна актуальная тема, затронутая Булычевым в своих «компьютерровских» колонках и имеющая самое непосредственное отношение к оценке общего вектора развития российских масс-медиа в последнее время, связана с усиленной погоней многих журналистов за сенсационностью материалов, обеспечивающих высокие рейтинги СМИ. Конечно, зрелищность и новизна нужны, однако то, что при этом зачастую профанируется научная основательность и достоверность знаний, а вместо них поощряются примитивные и вульгаризированные взгляды на непонятые и неизученные явления, требующие к себе более серьезного и ответственного отношения, не могло не волновать Булычева как представителя не только популярной художественной литературы, но и настоящей академической науки.
Когда-то, в 1970-е годы, совместно с Романом Подольным, автором идеи шуточно-паро-
дийной Академии веселых наук, на страницах журнала «Знание - сила» Булычев сам нередко публиковал иронические и провокационные материалы, рассчитанные на розыгрыш наивных и чересчур доверчивых читателей: например, о том, что грецкие орехи - наши братья по разуму, ведь недаром их форма представляет собой уменьшенную копию мозга. Но если в ту пору такого рода публикации оставались всего лишь безобидными шутками, внося элементы юмора в серьезное научно-популярное издание просветительской направленности, то на рубеже веков российские масс-медиа готовы были обращаться к аналогичным приемам уже не ради розыгрыша, а с претензией на оспаривание научной точки зрения и вытеснение ее духом скандальной сенсационности. Порча вкуса, дискредитация фундаментальных знаний, насаждение суеверий и мифов становились закономерным следствием таких методов журналистской работы. Разоблачения всей этой сомнительной и зачастую низкопробной шумихи, будь то «новая хронология» Носовского - Фоменко или повальное увлечение обывательской публики слухами о разных НЛО и якобы имевших место контактах с внеземными цивилизациями, Булычев неоднократно касался в своих интервью.
Этому же была посвящена и его колонка в 41-м номере «Компьютерры» за 2001 год, названная «Объективность и пришельцы». Автор предостерегал своих читателей, что «если серьезно высказать в печати или с телеэкрана совершеннейшую чепуху, найдется немало людей, немедленно в нее поверящих. Главное - не улыбаться и желательно внести в сообщение элемент оппозиционности» [6]. Для подтверждения своей концепции Булычев тут же кратко сформулировал универсальные законы того, как достигается пресловутая журналистская сенсационность: «Разумеется, для дальнейшего продвижения идиотской идеи требуется ловкость рук. Тут на сцену выходит следующее правило: должна быть создана видимость объективности и равноправия точек зрения. Так как это теперь называется “пиаром” и характерно для политики в целом, ничего нового я не открою» [6].
Ироническая теория сенсационности была подкреплена практическим анализом технологии того, как всё это на деле осуществляется в российской тележурналистике: «Недавно я видел по первой программе передачу “Независимое расследование” во главе с Николаевым. На этот раз расследовался феномен инопланетян. Аудитория состояла из бывшей летчицы Ма-
рины Попович, отчаянного адепта уфологии <...>, изобретателя машинки, которая могла определить, трогал ли ты инопланетянина или он тебя, молодого человека, который как-то после теплой встречи с друзьями отключился на лугу, а очнувшись, решил, что спал не в траве, а на борту летающей тарелки. <.> Против этой глубоко эшелонированной армады «для объективности» усаживается умный космонавт Гречко. Тот факт, что Гречко одинок, доказывает телезрителю, что он не прав» [6].
Комментарии Булычева действительно остроумны, очень точны и в высшей степени наглядно демонстрируют расхожие журналистские приемы создания сенсации из ничего, раздувания рейтингов буквально на пустом месте: «В этом действе все серьезны. Всем ясно, что пришельцами кишит атмосфера. Они -ипостась Божества. Они не просто так летают, крадут людей, топят корабли и иными способами доказывают свое могущество. <.>
При подобном методе дискуссии голос оппонента не слышен, ибо другая сторона, то есть союзники и братья во инопланетянине, почти вежливо затыкают уши, когда одинокий Гречко пытается апеллировать к остаткам разума» [6].
Юмористическое изложение кульминации разбираемой программы сделано настолько ярко, талантливо и выразительно, что это как раз тот редкий случай, когда возможности художественного слова, которым в совершенстве владеет умный и тонкий мастер, намного превосходят по своей убедительности штампованные стереотипы, обычно используемые в массовой тележурналистике: «Бредовость ситуации подчеркивается отработанной логической цепочкой: молодой человек говорит (серьезно), что заснул на одном лугу, а проснулся на другом. Все потрясены. Затем дядя с машинкой, похожей на пишущую, нажимает на кнопки и говорит: “Прав товарищ, мой прибор подтверждает его контакт с пришельцами”. А в заключение тяжелая артиллерия в виде летчицы Попович восклицает: “А еще такой случай был в Шепетовке!”
Аплодисменты. Все готовы рухнуть на колени в ожидании Божества, а ведущий обращается к экрану, то есть к пришельцам, и просит их быть добренькими и дружить с нами домами. Тогда все наши проблемы будут решены. Разумеется, одинокий голос Гречко не слышен» [6].
И действительно: как тут выстоять одному против всех? Да, к тому же, сон разума порождает чудовищ, а ведь ничто не способно так быстро и глубоко усыпить здравый смысл и
рассудок, как ежедневное промывание обывательских мозгов в телеэфире. Такие внушения сродни зомбированию. Недаром же телевизор прозвали в народе «зомбоящиком». Правда, Булычев не употребляет столь тривиальных выражений. Он умеет находить намного более впечатляющие и свежие образы, подобные «катастрофическому гипнозу» Миллениума.
Правильная постановка вопросов
Конечно, Булычев не обольщал себя надеждой на то, что своими колонками ему удастся в корне изменить общественное мнение и переубедить читателей легко и быстро отказаться от годами накапливавшихся привычных мнений и шаблонов массового сознания. Слишком далеко и глубоко зашел кризис. Запущенная болезнь не поддается простому лечению: внешние средства тут не помогут - нужна длительная внутренняя работа над собой. Отнюдь не случайно поэтому в одной из колонок («Дело житейское») встречается грустное признание: «Все эти мои сентенции, к сожалению, пусты, ибо они никогда ничего не изменят. Но безнадежность борьбы не означает, что следует молчать. Уж очень долго молчали, да и сейчас говорим все реже» [1]. В самом деле: человек для того и наделен даром слова, чтобы при необходимости суметь поговорить о важнейших делах жизни и, по крайней мере, иметь возможность задать вопрос о том, отчего жизнь оказывается не такой, какой она должна быть.
Несмотря на немалую долю обоснованного скептицизма, Булычев все-таки верил в потенциальную силу журналистики, в присущее ей действенное начало. Задача заключалась в том, чтобы этот потенциал мог бы в полной мере раскрыться и проявить себя в реальном, насущном, жизненно необходимом деле. Это -одна из миссий настоящей журналистики, отвечающей требованиям общества.
Но чтобы давать такие ответы, нужно сначала научиться правильно задавать вопросы. К сожалению, далеко не все журналисты владеют этим искусством, оттого они не всегда в состоянии решать поставленные перед ними задачи. Не потому ли «четвертая власть», каковой призвана стать журналистика, столь часто бессильна по отношению к властям предержащим более ранних порядковых номеров? Не желая придавать такому вопросу риторический, отвлеченный характер, Булычев выступил с конкретными советами журналистам, работающим в жанре авторской колонки. Эти советы, оформ-
ленные в виде письма в редакцию «Вечерней Москвы», являются настолько дельными и полезными, что заслуживают быть приведенными целиком, как своеобразный мастер-класс, а точнее - завет человека с четырьмя десятилетиями журналистского стажа, подлинного мастера, к чьему голосу очень даже стоит прислушаться всем начинающим журналистам:
«Как строится разоблачительная телевизионная передача или, скажем, критический материал в газете?
Нам сообщают, что в поселке Барвиха (Сосны, Николина Гора) рубят заповедный бор, чтобы проворовавшимся чиновникам или думцам выделить участки под особняки.
Потом нас знакомят с постановлениями, запрещающими вырубку и строительство, затем корреспондент направляется на место преступления. И нам показывают, как охранники суют ему в рожу пятерню, потом разбивают камеру или просто гонят его прочь. Заключительная сцена: корреспондент беседует по душам с маститым экологом. Эколог согласен с корреспондентом, и они рыдают в два ручья.
Таких передач множество, статей - еще больше. Их объединяет то, что все они - игра в поддавки. Ведь после такой статьи владелец особняка не перестанет рубить заповедный лес.
Понимаете, почему это поддавки? Потому что современный журналист предпочитает брать интервью только у жертвы! С ней у вас полное взаимопонимание. А с обидчиком разговаривать не хочет.
К чему призываю?
К тому, чтобы в газете была колонка дня острых вопросов. Но обязательно, чтобы после этого вопроса нашелся бы смелый и упрямый журналист, который преодолеет неприязнь к обитателю какого-то кабинета и задаст ему, допустим, вопрос:
Почему в Москве продолжается истребление последних деревьев вдоль дорог?
И пускай журналист не успокоится на очередной отписке или обещании высадить в бочках по Тверской пальмы и кипарисы, а узнает, кто и сколько получает за это взяток и кто кого покрывает.
Я не настаиваю именно на этой теме. Их множество. Не надо только так душевно беседовать с жертвой. Займитесь гонителем» [2].
Приходится только пожалеть о том, что многие творческие замыслы последних лет своей жизни Булычев так и не успел осуществить в полной мере [10]. Не все литературные произ-
ведения были закончены, не все авторские книги успели выйти из печати. Недолгой оказалась и его работа колумнистом. Ни сами тексты колонок, ни многочисленные интервью различным периодическим изданиям так до сих пор не собраны под одной обложкой. Вероятно, это дело будущего - может быть, достаточно близкого. Но уже и сейчас можно с полным правом сказать, что в отечественной журналистике рубежа XX - XXI веков Кир Булычев занимает достойное место, а обращение к его наследию способно многое дать новым поколениям российских журналистов.
Список литературы
1. Булычев, К. Дело житейское [Текст] / К. Булычев // Компьютерра. - 2001. - № 24. -С. 37.
2. Булычев, К. Задайте вопрос обидчику [Текст] / К. Булычев // Вечерняя Москва. -2001. - 11 марта (№ 45). - С. 5.
3. Булычев, К. Как стать фантастом: Записки семидесятника [Текст] / К. Булычев. - Челябинск: Околица, 2001. - 325 с.
4. Булычев, К. Катастрофический гипноз [Текст] // Московская правда. - 1999. - 4 дек. (№ 222). - С. 2.
5. Булычев, К. Корабль, начиненный смертью [Текст] / К. Булычев // Вокруг света. -1965. - №3.- С. 11.
6. Булычев, К. Объективность и пришельцы [Текст] / К. Булычев // Компьютерра. -2001. -№ 41.-С. 32.
7. Булычев, К. Пять огорчений [Текст] / К. Булычев // Вечерняя Москва. - 2000. - 26 окт. (№ 202). - С. 12.
8. Булычев, К. Хороший индеец - мертвый индеец [Текст] / К. Булычев // Компьютерра. -2001. - № 27. - С. 34.
9. Кир Булычев и его друзья: Мемориальный сборник произведений Кира Булычева и воспоминаний о нем его друзей [Текст] / Сост. К. А. Сошинская и др. - Челябинск: Челябинский дом печати, 2004. -318 с.
10.Манаков, М. Ю. «Спринт-история» Кира Булычева в жанровом ряду сатирических словарей и энциклопедий [Текст] / М. Ю. Манаков // Известия высших учебных заведений. Уральский регион. -2012.-№3.- С. 94-113.
11.Можейко, И. В. От фресок Пагана до наших дней: Современное искусство Бирмы [Текст] / И. В. Можейко // Творчество. - 1960. -№6.- С. 22-24.
