CC BY
57
4. Кутон Ж. Избранные произведения 1793-1794. М., 1994.
5. Летчфорд С.Е. «Вандея»- судьба одного понятия// Новая и Новейшая история . Выпуск 19. Саратов, 2000.
6. Матьез А. Французская революция. Ростов-на-Дону. 1995.
7. Минье Ф. Исторя Французской революции с 1789 по 1814 гг.М., 2006.
8. Олар А. Политическая история Французской революции. М., 1938.
9. Фюре Ф. Постижение французской революции. СПб., 1998.
10.Archives parlementaires. Recueil complete des débatslégislatifs etpolitiques françaises. T.60. P., 1896-1901.
11.Archives parlementaires. Recueil complete des débatslégislatifs etpolitiques françaises.T.61. P., 1896-1901.
12.Archives parlementaires. Recueil complete des débatslégislatifs etpolitiques françaises. T.62. P., 1896-1901.
13.Archives parlementaires. Recueil complete des débatslégislatifs etpolitiques françaises. T.63. P., 1896-1901.
14.Archives parlementaires. Recueil complete des débatslégislatifs etpolitiques françaises. T.64. P., 1896-1901.
15.Lallie A. Le district de Machecoul1788-1793, études sur les originset les débuts de l'insurrection Vendeenne dans le pays de Retz. P., 1869.
16.Madelin L. Fouché. T.1. Paris, 1903.
17.Memoires de Joseph Fouché, duc d'Otranto ministre de la police general.T.1. P., 1824.
18.Michelet. J. Histoire de la Révolution française. T. 5. P., 1864.
19.Recueil des actes du Comité de Salut public avec la correspondence officielle des représentants en mission. T.2. P., 1889-1923.
20.Recueil des actes du Comité de Salut public avec la correspondence officielle des représentants en mission. T.3. P., 1889-1923.
Об авторе
Роленков А.Г. - магистр 2 курса факультета истории и международных отношений отношений Брянского государственного университета имени академика И.Г. Петровского, rolenkovalbert@yandex.ru
УДК 070.13 + 342.732 + 351.751.5
РОССИЙСКАЯ ПЕРИОДИЧЕСКАЯ ПЕЧАТЬ И ЦЕНЗУРНЫЕ ВЗЫСКАНИЯ В УСЛОВИЯХ ПОЛИТИЧЕСКОГО КРИЗИСА КОНЦА 1870-х гг.
В.А. Ромащенко
Русско-турецкая война, а затем наступивший после нее кризисный 1879 год заложили контуры новых отношений между российским правительством и периодической печатью. В статье рассматриваются особенности этих взаимоотношений, совмещавших традиционное административное вмешательство и финансовые средства давления с учетом степени воздействия прессы на общественное мнение.
Ключевые слова: цензура, периодическая печать, Главное управление по делам печати, цензурная политика, политический кризис.
На рубеже 1870-х - 1880-х гг. Россия оказалась в сложном экономическом и политическом положении. Финансовые трудности были вызваны неожиданно затянувшейся войной 1877-1878 гг. против Турции, усугубившейся кризисными явлениями в аграрном секторе, от которого полностью зависели возможности пополнения казны. Неурожаи, вялые попытки помещичьих хозяйств осуществить переход на современные для того времени методы сельскохозяйственного производства, наконец, мобилизация на войну более полумиллиона крестьян, представлявших собой наиболее трудоспособную часть российской деревни, создавали на тот момент, казалось бы, непреодолимые трудности.
Политическая жизнь страны также требовала активных государственных действий. Показателем очевидного правительственного кризиса, происходившего на фоне отстаивании привычных форм властвования, стал процесс Веры Засулич, явившийся последней попыткой при помощи гласного суда добиться общественного осуждения революционеров. Подсудимая совершила попытку убийства петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова, факт покушения был полностью доказан и не отрицался самой обвиняемой, судебное слушание проводилось не в виде политического процесса, а в качестве обычного уголовного, с привлечением присяжных заседателей, и оправдательный приговор, вынесенный 31 марта 1878 г., явился очевидным доказательством невозможности открытого давления правительства на новый суд.
Следующий, 1879 г., знаменовался усилением революционного движения и выделением из него организации «Народная Воля», избравшей путь террора. Одним из итогов произошедшего явилось смертельное ранение в феврале 1879 г. харьковского губернатора князя Д. М. Кропоткина, в марте произошло покушение на начальника III Отделения генерала А. Р. Дрентельна икиевского губернатора генерала М. И. Черткова, а 2 апреля А. К. Соловьёв совершил покушение на Александра II.
Внутренний кризис усугублялся также сложностями решения назревших проблем на международной арене. Военные успехи российской армии в русско-турецкой войне вызвали недовольство ряда европейских
держав, среди которых на первом месте находилась Англия. Берлинский конгресс, созванный для пересмотра Сан-Стефанского мира между Россией и Турцией, завершился подписанием 1 июля 1878 г. Берлинского трактата, сыгравшего определённую роль в деле стабилизации положения на Балканах, но не разрешившего противоречий в отношениях между европейскими государствами, предопределив возникновение многочисленных поводов для конфликтов и войн в будущем.
Тема возможной войны с Англией, особенно в момент наибольшего обострения англо-русских отношений в марте-апреле 1878 г., обрела практически легальные формы в российской печати [1, с. 30]. Один из многочисленных примеров - статья из политической и литературной газеты-журнала «Гражданин», передававшая настроения и тревоги, господствовавшие в обществе: «Мир или война? Тысячу раз в день вы слышите этот вопрос. Спрашивает извозчик, спрашивает сановный вельможа. Ни тот, ни другой не получают ответа по той простой причине, что неоткуда взять этот ответ» [2]. Публикация относится к началу мая 1878 г., но и после Берлинского конгресса печать была полна рассуждений о возможной войне, ее перспективах и последствиях как для обеих стран, так и для Европы в целом.
В советской исторической науке период с весны 1878 г. и до марта 1881 г. рассматривался в качестве «второй революционной ситуации» [3]. Отказываясь от оценок, определённых политической конъюнктурой, следует признать, что страна, действительно, в этот период находилась в состоянии глубокого кризиса.
Кризисные процессы конца 1870-х гг. происходили в России на фоне значительной активизации периодической печати. В условиях растерянности, которую проявляла власть, роль исследователя состояния страны и мер экономической, социальной и политической стабильности взяла на себя пресса [4, с. 324]. Как следствие, произошли изменения в отношениях между периодической печатью и контролировавшими ее государственными структурами. Министр внутренних дел А. Е. Тимашев еще 5 апреля 1878 г. докладывал Александру II, что все петербургские газеты стали вести себя вызывающе и обычные меры воздействия на печать не действуют [5].
В сложившейся ситуации действия правительства по отношению к периодической печати, не просто передававшей картину происходившего, но и пытавшейся показать свое видение принимаемых властных решений, а тем самым формировавшей мнение общества на внутренние и внешние события, наглядно показывают позицию власти в отношении прессы, раскрывают сущность проводимой ею политики. «Как бы мало ни значило у нас общественное мнение, оно может иногда способствовать наклонению весов на ту или иную сторону» [6, с. 882], - констатировал журнал «Вестник Европы».
Через мотивацию наказаний, обрушившихся на газеты и журналы, можно более детально воспроизвести внутренний механизм процесса формирования правительственной позиции в вопросах внешней и внутренней политики, а также изучить особенности истории самой периодической печати, характер тогдашних настроений с властными структурами.
Статья посвящена содержанию цензурных взысканий, полученных периодической печатью в 1879 г., ставшем одним из этапов разразившегося кризиса. С момента принятия нового закона от 6 апреля 1865 г. и на протяжении последующих почти сорока лет (до введения 24 ноября 1905 г. «временных правил для повременных изданий») в законодательство о печати были внесены многочисленные изменения, но при этом сохранилась мера, которая рассматривалась в 1865 г. как «временная и чрезвычайная», - административные взыскания за «вредное направление». Сущность этого явления в практике Главного управления по делам печати попыталась определить официальная газета Министерства внутренних дел «Северная почта»: «Словом вредное направление выражается мысль общая, не ограничивающая, конечно, полного произвола при толковании вреда, но так как нет никакой возможности даже приблизительно определить бесспорные признаки вредного направления, то приличнее, откровеннее и достойнее не прикрывать закона наружною формою определенности, когда внутреннее содержание его не подходит ни под какое положительное определение» [7, с. 110]. На примере одного года в жизни российской периодической печати рассмотрим особенности проявления «вредного направления» в трактовке главного цензурного ведомства страны.
В Государственной общественно-политической библиотеке (г. Москва) сохранилась машинописная (под грифом «секретно») «Справка о деятельности Совета Главного управления по делам печати за 1879 г.», которая представляет собой годовой отчет центрального цензурного учреждения России. В течение 1879 г. под наблюдением членов Совета Главного Управления по делам печати находилось 420 периодических изданий. Совет провел 46 заседаний, по которым было составлено 59 журналов, заключавших в себе 114 отдельных статей [8, с. 1].
Видится необходимым определить статус названного цензурного учреждения. Назначение Главного управления по делам печати конкретизировалось во Временных правилах о цензуре и печати от 6 апреля 1865 г. Учреждение состояло из начальника и Совета Главного управления. При Главном управлении состояли: 1) Канцелярия; 2) особые цензоры драматических сочинений, и 5) Чиновники особых поручений [9].
Издание поступало на рассмотрение цензора, который, обнаружив нарушения цензурных правил, составлял об этом донесение, которое обсуждалось на заседании комитета, а затем передавалось в Совет Главного управления. Одновременно делалось распоряжение о приостановке выхода в свет издания, а затем и об аресте типографии. Действия цензоров контролировал «наблюдающий» член Совета Главного управления, он же систематически составлял доклады о направлении того или иного органа [10, с. 160-161].
Председателем Совета Главного управления являлся министр внутренних дел, а в его состав входили
председатели петербургских цензурных комитетов и лица, которые по представлению министра внутренних дел назначались и увольнялись высочайшими указами Правительствующего сената [11].
При обнаружении нарушений член Совета обязан был письменно представить свое заключение на заседание Совета, который выносил решение и извещал о нем соответствующий цензурный комитет или цензора. Также этот цензурный орган наблюдал за действиями местных цензурных комитетов и отдельных цензоров, рассматривал жалобы на действия цензурных учреждений. В Совете рассматривались все административные или законодательное предложения по делам печати и цензуры, которые затем представлялись министру внутренних дел [10, с. 161].
Не всегда заключения Совета были единогласными. В 1879 г. таких было 99, а 15 решений принимались на основании большинства голосов. Внес свои коррективы в окончательные постановления и министр внутренних дел (с февраля 1879 г. эту должность занимал Лев Саввич Маков): от него по 9 заключениям последовали особые резолюции. Следует отметить, что еще при разработке закона, принятого 6 апреля 1865 г., далеко не все члены редакционной комиссии были согласны с предоставлением министру внутренних дел широких полномочий. Сторонникам тогдашнего руководителя МВД П. А. Валуева с трудом удалось блокировать возражения против наделения его правом отменять решения центральной надзорной и руководящей инстанции - Совета Главного управления по делам печати о возбуждении или невозбуждении судебного преследования издателей, редакторов и авторов, вынесении предупреждения, имеющего последствием прекращение печатного органа» [12, с. 329-332].
Эти спорные моменты затрагивали самую суть цензурной политики, поскольку ставили печать в зависимость от взглядов, настроений, наконец, эрудиции людей, осуществлявших, помимо цензоров, контроль за печатью. То, что удалось отстоять П. А. Валуеву, не лишенному литературного таланта, внимательно следившему за развитием прессы в стране, реально оценивавшему ее роль в общественной жизни, перешло в качестве прямой обязанности и права к последующим руководителям ведомства. Однако далеко не все из них были способны это право реализовывать столь же успешно. Впрочем, в бытность П. А. Валуева на посту министра, периодическая печать в полной мере испытала на себе последствия административного произвола.
Применительно к рассматриваемому времени, это в полной мере относится к министру внутренних дел Л. С. Макову. После его вступления в должность, 4 апреля 1879 г., на квартиру нового министра были приглашены все редакторы и издатели петербургских газет и журналов. Такая личная беседа министра с представителями печати, а всего их присутствовало около 30 человек, была явлением уникальным. Подробное описание участника этой встречи сохранилось в журнале «Вестник Европы».
Причем накануне у одного из петербургских редакторов состоялось общее совещание почти всех тех лиц, которые на следующий день были приглашены к министру. Там речь шла о мерах к тому, чтобы «рассеять господствовавшее тогда предубеждение», что якобы печать виновна во всех явлениях, омрачавших общественную жизнь, «будто бы, если бы этой печати вовсе не было, то и общественная жизнь сама собой пришла бы в спокойное состояние» [6, с. 897]. После бурного обсуждения было принято решение направить к министру внутренних дел своих представителей с заявлением от имени всей столичный печати, но неожиданно последовало приглашение от самого министра.
Однако редакторам и издателям на встрече была отведена лишь роль слушателей. Приглашенные заняли места вокруг большого стола, во главе которого разместился министр; по правую руку от него - начальник Главного управления по делам печати В. В. Григорьев, а по левую - правитель канцелярии министра С. С. Перфильев. Л. С. Маков разразился речью о тогдашнем, по его мнению, состоянии печати и «о средствах к пресечению порождаемого ею зла».
«Господа, надо перестать кокетничать с печатью. Чем вы все собственно занимаетесь? - Все вы, хотя и в разной степени, то между строк, то намеками, подрываете правительство и стараетесь набросить тень на ту или другую сторону управления. Прочтите сами, что вы пишете: и то дурно, и другое дурно и всё дурно; нигде ничего хорошего!» Продолжая далее развивать свою мысль, Л. С. Маков определил главную задачу печати, как он ее понимал, а именно, печать должна быть, прежде всего «патриотической», - и кончил первую часть речи словами: «Печать должна быть такою, и я вам ручаюсь, что она - или будет такою, или ее вовсе не будет! С этой минуты, нет снисхождения никому и ничему» [6, с. 899-900].
Далее произошел эпизод, который, наш взгляд, полностью подтверждает высказанную мысль о вреде для развития печати предоставления министру внутренних дел широких полномочий. Л. С. Маков взял в руки последний номер газеты «Голос», и прочел небольшой из нее отрывок, затем неожиданно прервал чтение и обратился к начальнику Главного управления по делам печати со словами: «Не могу читать дальше!.. Объявите газете третье предостережение и закройте ее на шесть месяцев». Повернувшись к редакторам газет и журналов, он вслед за этим добавил: «Довольно, господа! Шутить с подобными вещами я больше не намерен: за всякое противодействие правительству в форме нападок на полицию, или как-нибудь иначе, будет применяться с этого дня неумолимая кара. Я не буду прибегать к предостережениям, а прямо стану приостанавливать каждое издание» [6, с. 900].
Однако возникшая напряженная ситуация разрешилась неожиданным образом. Присутствовавший на собрании редактор «Голоса» объявил, что прочитанный министром отрывок не принадлежит газете, а является телеграммой, которая была предварительно пропущена специальной цензурой и напечатана во многих изданиях, включая «Правительственный вестник». В итоге, прежде чем редакторы и издатели покинули помещение, третье предостережение «Голосу» «было также скоро снято, как и дано» [6, с. 900].
Такова была практика вынесения некоторых решений в отношении периодических изданий в 1879 г. В
свое время, при обсуждении будущего цензурного закона 1865 г. в качестве аргументов в пользу предоставления особых полномочий министру внутренних дел был выдвинут следующий аргумент: «Важно, по крайней мере то, чтобы министр не мог прекратить издание прежде, чем Совет троекратно, по собственному рассуждению, а не по приказанию министра, осудит направление издания. Важно, во-вторых, то, что у министра отнимется нравственная возможность мироволить изданию после того, как перед публикой троекратно было изъяснено его серьезно-опасное направление. Одним словом, важно, чтобы судьба периодических изданий не зависела вполне и окончательно от случайных воззрений одного лица» [12, с. 332].
Так ли это было на деле представляется возможным рассмотреть через практику наложения взысканий, отображенную в отчете Совета Главного управления по делам печати. Так, в заседании, проходившем 2 января, Совет вынес решение объявить за статью в № 167 «Биржевой газеты» (1878 г.), освещавшей правительственные меры против эпидемии, и за материал о действующей системе управления печатью, «будто бы направленной к деморализации общества и литературы» (№ 1, за 1879 г.), первое предостережение «Биржевой газете» и «Телеграфу», в котором эти статьи были целиком перепечатаны. Однако министр внутренних дел поместил в журнале заседания следующую резолюцию: «В настоящее время не признаю удобным объявить предостережение, но прошу особенно строго наблюдать за "Биржевою газетой" и "Телеграфом"» [8, с. 1].
В заседании, состоявшемся 9 января, члены Совета вынесли второе предостережение газете «Русская правда», за передовую статью в № 6, содержавшую, по мнению цензоров, «косвенный протест против мер, принимаемых нашим Правительством в ограждение общества от вредного влияния социальной пропаганды» и за публикацию в разделе «Меж газет и журналов» в № 4 материала, в котором «ясно и настоятельно доказывается необходимость изменения нашего государственного строя» [8, с. 1]. Министр внутренних дел написал на журнале, что он редактору газеты «Русская правда» сделает внушение лично [8, с. 2].
В том же заседании члены Совета усмотрели насмешку в освещении «Петербургской газетой» 60-летнего юбилея санкт-петербургского губернатора Лутковского и предлагали запретить продажу издания в розницу. Однако министр внутренних дел посчитал, что для этого нет оснований.
В заседании от 16 января вновь обсуждались публикации «Биржевой газеты» и «Телеграфа». Вывод был устрашающим для этих изданий: вредное направление этих газет выражалось, по мнению членов Совета, «в крайне резких и неприличных выходках и против нашего правительства, по поводу почти каждого обсуждаемого газетою вопроса или события, - и против тех из иностранных правительств, которые принимают серьезные меры к охранению общества от анархических стремлении социал-демократической партии» [8, с. 2]. На этот раз министр высказался за объявление обоим изданиям по первому предостережению.
В следующем месяце, 13 марта, Совет отметил нарушение со стороны «Русских ведомостей», которые пренебрегли высочайшем повелением о запрете публикаций без разрешения министра Императорского двора сведений и известий о великом князе Николае Константиновиче. Запрет был связан с тем, что сын младшего брата Александра II находился в опале и был выслан из Петербурга в Оренбург, а затем в более далекий Ташкент по решению семейного совета Романовых.
Формальным поводом послужило «похищение им у родной матери из дворцовой иконы крупного бриллианта и поднесение его своей пассии, надевшей его при посещении одного парадного бала» [13, с. 115]. Он был лишен всех военных и придворных чинов, орденов, даже права носить военную форму, с сохранением, однако, звания «великого князя», почему в обращении к нему его по-прежнему до конца жизни титуловали «ваше императорское высочество».
Резолюция министра внутренних дел гласила: «Нахожу необходимым просить московского генерал-губернатора вызвать редактора и сделать строгое внушение, с объявлением, что за вторичное нарушение Высочайшего повеления редактор подвергнется личной ответственности» [8, с. 2].
Одно из самых влиятельных изданий России, насчитывавшее около семнадцати тысяч подписчиков [14, с. 527], газета «Голос» традиционно ориентировалась на деятелей либеральной бюрократии. В период Восточного кризиса 1875-1878 гг. она заняла сдержанную позицию, поддерживая осторожную линию Министерства иностранных дел и выступая против вмешательства России в балканские события [15, с. 36], чем вызвала волну возмущения в среде периодической печати, выступавшей за войну против Турции.
Миролюбивая позиция «Голоса» была сполна оценена Министерством внутренних дел и когда в середине октября 1876 г. над газетой нависла реальная угроза очередной приостановки, министр внутренних дел А. Е. Ти-машев избрал, вопреки мнению Совета Главного управления по делам печати, более мягкое наказание в виде запрещения розничной продажи всего на шестнадцать дней. Основанием было то, что «со времени замешательства на Востоке газета «Голос» держалась умереннее и правильнее всех других газет» [16, с. 83].
«Правильная» позиция газеты импонировала и новому министру внутренних дел Л. С. Макову, который на упомянутом совещании с редакторами и издателями выступил с откровенным признанием в том, что статьи «Голоса» «не раз просматривались им самим и исправлялись к лучшему; он иногда доставлял газете верные материалы, спасал ее своевременно от опасностей, указывал ложность того или другого известия; но рядом с этим, прибавил он, там появлялись всегда и статьи дурного направления» [6, с. 900]. Вот чем объясняется тот факт, что как раз накануне состоявшейся беседы, 3 апреля, «Голос» «в лице издателя статского советника Ан-
дрея Краевского и временного редактора, статского советника Василия Бильбасова» получил второе предостережение. Поводом послужили фельетоны в № 87 и 91, а также третья передовая статья в № 91.
Содержание этих публикаций позволяет понять причину недовольства как со стороны членов Совета Главного управления по делам печати, так и министра внутренних дел. Первый фельетон под названием «Наши грады и веси» был посвящен проблемам российской провинции. Автор статьи отмечал общие черты содержания хроники провинциальной жизни столичных газет: она наполнялась известиями о том, что бешеный или просто голодный волк искусал десяток-другой людей; выгорело село; лопнули два-три банка; убили или ограбили кого-нибудь на улице, среди бела дня; проворовался какой-нибудь казначей. «Должна же быть, однако, какая-нибудь внутренняя, причинная связь между такого рода фактами и явлениями? - задавался вопросом автор статьи. - И связь, надо полагать, довольно сильная, если характер проявлений нашей внутренней жизни, в общем, не изменяется с годами» [17]. Более того, по мнению «Голоса», «еще с прошлой осени в газетах довольно часто начали появляться известия о воровствах, грабежах и разбоях». Уделив значительное место подробному описанию происходивших в различных районах страны преступлениях, газета пришла к выводу, что «нет школ, чтоб разогнать эту непроглядную тьму душевную; мало заботится об этом и духовенство» и через восемнадцать лет после освобождения крестьян требуется решительная борьба с темным наследием рабства: «Нужны и слёзы, и кровь, и борьба, // Чтобы человек создался из раба» [17].
Следующий фельетон, послуживший основанием для взыскания назывался «Листок». В нем автор, как бы предвидя последствия предыдущей публикации, помещает своеобразное обращение к главному цензурному органу: «Да, печать, в самом деле, во многом виновата; будем вполне откровенны - печать виновата во всем, чем мы наслаждаемся в настоящем, что сулит нам светлую будущность. Она и одна она не устает еще обличать, наставлять, проповедовать. Замолкнет печать - погибнет и то хорошее, чем гордимся мы и внукам нашим гордиться накажем; перестанет печать будить - погрязнет общество опять в тех тенётах, что разорваны светлым словом Царя, озарившим русскую землю 19-го февраля 1861 года» [18]. Завершалась статья новым обращением: «Не кляните печать <...>, она не только бичует, не только раздражает. Посмотрите, какой неподдельной радостью возрадовалась она при чтении указа об отмене подушной подати - это продолжение той радости, что зажглась в сердцах восемнадцать лет назад, как и самый указ есть продолжение дела 19-го февраля» [18].
Передовая статья «Голоса» была посвящена проблемам внешней политики и «чувство умеренности» на этот раз подвело редактора. В статье говорилось о проблемах, которые «неминуемо» должны возникнуть после ухода русских войск из Восточной Румелии и Болгарии при буквальном осуществлении Берлинского трактата. Автор видит единственный выход для замедления взрывоопасной ситуации в «продлении русской оккупации», а это может в свою очередь произойти только при условии изменения постановлений Берлинского конгресса 1878 г.: «Без такой гарантии дальнейшее пребывание русских войск за Дунаем будет не более, как одним из способов, который употребляет враждебная нам Европа для постепенного, без борьбы, истощения наших государственных сил.» [19].
Вот такие публикации министр внутренних дел Л. С. Маков называл на встрече с редакторами и издателями петербургских газет и журналов «ужасными статьями». Однако особое отношение министра к «Голосу» всё же проявилось в том же апреле 1879 г. когда газете грозило третье предостережение с последующей приостановкой. Совет высказался на своем заседании 28 апреля за эти меры на основании цензурных претензий к ее статьям (корреспонденция из Венева в № 101, фельетон в № 110 и хроника Петербургской биржи в № 115). Однако Л. С. Маков не признал нужным объявлять за эти статьи предостережение [8, с. 3].
В заседании, проходившем 29 мая 1879 г., члены Совета Главного управления по делам печати отметили статью об отношении Финляндии к пребыванию в составе Российской империи в № 21 газеты «Отголоски». Было подчеркнуто, что «вызывающий тон», «натянутость фактов», приводимых для защиты выдвинутых в газете аргументов, могут привести к весьма нежелательной полемике.
Министр оставил на журнале этого заседания свою резолюцию: «Иметь в виду, а редактору газеты "Отголоски" мною даны будут надлежащие указания» [8, с. 3]. О другом исходе не могло быть и речи: редактором газеты был Е. П. Карнович, но фактически издание являлось личным органом П. А. Валуева, который создал его за счет казны. За три года существования газеты он поместил там более 200 статей [20, с. 562]. К тому же Л. С. Маков в бытность П. А. Валуева министром внутренних дел был правителем его канцелярии и всегда разделял взгляды своего шефа [20, с. 416]. После отказа нового министра финансов С. А. Грейга финансировать «Отголоски», издание продержалось еще полтора года.
Ноябрьское обсуждение проблем печати в Совете Главного управления было связано с изданной в Австрии книгой «OesterreichseitderKatastrophaHohenwart-Beшt, vonWalterRoggo». В этом году это было первое обсуждение непериодического издания. Примечательным было то, что цензурное ведомство не могло самостоятельно вынести решение по этой книге, поскольку речь шла о «передаче образа» верховной власти. На странице 173 австрийского издания описывалось пребывание российского императора в Вене и рассказывалось о принятых там по этому случаю полицейских предосторожностях. Совет, признавая возможным оставить это место в книге, решил все же переадресовать окончательное рассмотрение вопроса министру внутренних дел, который в свою очередь «признал необходимым снестись с Министром императорского Двора» [8, с. 3].
Дело в том, что к середине XIX в., по мнению властей, назрела необходимость в учреждении в России специального органа, занимающегося цензурой любой информации, содержащей упоминания о персонах государя императора и членов императорской фамилии. Вынесение решений по публикациям такого рода власти не
считали возможным поручать ведомству, осуществлявшему общую цензуру в государстве. Считалось, что столь важная идеологическая задача должна была решаться в рамках Министерства императорского двора [21, с. 9].
Наконец, на последнем заседании, состоявшемся 26 декабря, было рассмотрено «вредное направление» журнала «Слово», проявившееся в общем характере статей, помещенных в декабрьском номере. Совет вынес решение об объявлении этому изданию третьего предостережения, предоставив министру внутренних дел решение о сроке пpиостановки.
В ответ последовала следующая резолюция министра: «Вследствие личного соглашения моего с Шефом Жандармов, признаю возможным не объявлять ныне третьего предостережения за декабрьскую книгу, но при этом еще раз покорнейше прошу иметь неослабленное наблюдение за этим журналом, направлена коего надлежит вообще считать, как совершенно справедливо постановил Совет, весьма вредным» [8, с. 3-4].
Всего в 1879 г. было объявлено 11 предостережений, с пpиостановлением газет «Неделя» на 3 месяца и «Русская правда» на 5 месяцев; запрещено печатание объявлений в газете «Молва» с 20 ноября по 18 декабря; запрещена розничная продажа «Современных известий» с 21 января по 28 мая, «Нового времени» с 13 сентября по 14 октября, «St-PetersburgerZeitung» с 21 февраля по 14 марта, «Петербургского листка» с 3 по 27 апреля, «С.-Петербургских ведомостей» с 13 по 27 сентября. Кроме того были сделаны «внушения» редакторам шести изданий, находившихся под действием предварительной цензуры: через курского губернатора был поставлен на вид (т. е. за ним было установлено дополнительное наблюдение) чиновник цензирующий «Курский листок», из-за пропуска им «неуместных в подцензурной печати статей». Относительно «Донских областных ведомостей» сообщено военному министру с предложением прекратить издание в этой газете неофициального отдела, в виду постоянных нарушений в нем цензурного устава [8, с. 6-7].
Таков был далеко неполный итог деятельности Совета Главного управления по делам печати в 1879 г. Следует отметить, что в сравнении с первыми годами, последовавшими после введения в действие «временных правил» в виде закона от 6 апреля 1865 г., когда усилиями министра внутренних дел П. А. Валуева удалось поставить периодическую печать в угодные для правительства рамки, система предостережений кардинально изменила свое внутреннее содержание. «За сорок последующих лет, когда в России продолжали существовать эти "временные правила", обраставшие законодательными и административными дополнениями, положение отечественной печати, которая испытывала подъёмы и разочарования, постоянно изменялось в диапазоне от полной зависимости до состояния, когда средства информации могли диктовать свою волю правительству» [22, с. 36].
Одной из важнейших причин неэффективности законодательства 1865 г. для периода конца 1870-х гг. являлось то, что оно было направлено против «толстых» журналов. Анализ отчета Совета Главного управления по делам печати и вынесенных периодическим изданиям взысканий показывает, что основные цензурные проблемы были связаны с содержанием газетных публикаций. В новых условиях заметно усилилась роль вмешательства министра внутренних дел в выносимые определения Совета. На примере 1879 г. можно выделить и основную мотивацию: от личных пристрастий и привязанностей до интересов государственных структур, боровшихся с ростом революционных настроений в стране.
Russian-Turkish war and the crisis in 1879 which come after it has laid the contours of a new relationship between the Russian government and the press. The article discusses the features of these relationships which has combined the traditional administrative interference with the financial means of pressure depending on the degree of impact of the press on public opinion. Keywords: censorship, periodicals, the Main Committee for the Press Affairs, censorship policy, political crisis.
Список литературы
1. Блохин В. Ф., Косарев С. И. Российская периодическая печать о внешней политике Англии конца 1870-х гг. // Вестник Брянского государственного университета. 2014. № 2. С. 26-31.
2. Мир или война? // Гражданин. 1878. № 18. 6 мая.
3. Троицкий Н.А. Историография второй революционной ситуации в России. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1984. 93 с.
4. Власть и реформы. От самодержавной к Советской России. М.: ОЛМА-ПРЕСС: Экслибрис, 2006. 734 с.
5. Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 776. Оп. 6. Ед. хр. 243. Л. 89-90.
6. Из общественной хроники // Вестник Европы. 1883. Т. 4. Кн. 8. С. 896-910.
7. Блохин В. Ф. О вреде «Вредного направления» (начальный этап реализации новой государственной модели управления печатью в 60-е гг. XIX в. // Вестник молодых учёных. 4' 2006.(Серия: Исторические науки). СПб., 2006. № 2. С. 110. (С. 109-115).
8. Справка о деятельности Совета Главного управления по делам печати за 1879 г. Б. м., 1879. 7 с.
9. Полное собрание законов Российской империи. Собр. 2. Т. 40 (1865). Ч. 1. № 41990.
10. Патрушева Н. Г. Цензурное ведомство в государственной системе Российской империи во второй половине XIX - начале XX века. СПб.: Северная звезда, 2013. 620 с.
11. Постановление о публичном распространении слова, письма и печати (Составлено согласно заключениям департамента законов). Б. м., б. г. 33 с.
12. Лемке М. Эпоха цензурных реформ 1859-1865 годов. СПб.: типография «Герольд», 1904. 532 с.
13. Массон М. «Ташкентский» великий князь. Из воспоминаний старого туркестанца // Звезда Востока.
1991. № 12. С.114-125.
14. Никитенко А. В. Записки и дневник: В 3 т. М.; «Захаров», 2005. Т. 3. 692 с.
15. Луночкин А. В. Национальный вопрос в газете «Голос» (1863-1883) // Вестник ВолГУ. Серия 4: История. Философия. Вып. 2. 1977. С. 32-38.
16. Луночкин А. В. От сотрудничества к конфронтации: газета «Голос» и цензура (1863-1883) // Цензура в России: история и современность. Сб. научных трудов. СПб., 2001. Вып. 1. С. 77-94.
17. Наши грады и веси // Голос. 1879. № 87. 23 марта.
18. Листок // Голос. 1879. № 91. 1 апреля.
19. Санкт-Петербург. 31 марта 1879 г. // Голос. 1879. № 91. 1 апреля.
20. Зельдич Ю. В. Петр Александрович Валуев и его время6 Историческое повествование. М.: Аграф, 2006. 576 с.
21. Григорьев С. И. Придворная цензура и образ Верховной власти (1831-1917). СПб.: Алетейя, 2007. 480 с.
22. Блохин В. Ф. Из истории цензурного реформаторства: государство и легальная печать России в политическом контексте (1865-1905 годы) // Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 6. С. 34-44.
Об авторе
Ромащенко В.А. - лаборант лаборатории общественно-политического развития стран ближнего зарубежья исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова, var_rus@mail.ru
УДК 902/904
ЭТНОКУЛЬТУРНАЯ СИТУАЦИЯ В СРЕДНЕМ ПОДЕСЕНЬЕВ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ I ТЫС. Н.Э.
Н.Г. Рябчевский
В данной статье говорится о появлении славян или их предков - «венедов» (населения постзарубинецкой и киевской культур) в Среднем Подесенье в I - V вв. н.э. Рассматривается вопрос происхождения и приводятся различные концепции проблематики этнической принадлежности данного населения. Также рассматривается проблематика топонимики названий данного региона. Приводятся данные о соотношении постзарубинецкого и киевского горизонтов. А также прослеживается влияние готского населения на население данного региона.
Ключевые слова: Постзарубинецкий горизонт, Киевская культура, Среднее Подесенье, Римское время, Венеды, Готы.
Для периода I - начала II вв. н.э. в регионе Среднего Подесенья зафиксировано население двух культурных групп. Одна из них представлена доживающей свой век юхновской культурой раннего железного века, проблема верхнего хронологического рубежа которой обсуждается исследователями. Второй группой населения являются обитатели поселков постзарубинецкого горизонта Рахны-Лютеж-Почеп (втор. пол. I - нач. II вв. н. э.).
Вопрос об этнической принадлежности обеих групп населения продолжает оставаться дискуссионным. Неопределенности данному вопросу добавляет обстоятельство симбиоза пришлого постзарубинецкого населения с представителями юхновских племен. Еще одним осложняющим фактором является гипотеза о кризисе классической зарубинецкой культуры, как о периоде начала формирования восточнославянских народов. Данная концепция, выдвинутая А. М. Обломским, Р. В. Терпиловский и их соавторами намекает на славянство обитателей Среднего Подесенья. Одной из наиболее развитых концепций славянского этногенеза является версия В. В. Седова о Висло-Одерских истоках славянства. По данной гипотезе в Среднем Подесенье находилось балтское население. [Седов, 1979] Однако она уже не находит поддержки у большинства исследователей. Впрочем, существуют и другие точки зрения на этническое содержание постзарубинецкой культуры, их обзор для Среднего Подесенья см., например: Шинаков, 2007, С. 16-17. Но все же подробнее остановимся на одной из них, Петербургскогоархеолога Ю.Ю. Шевченко. Надо отметить, что это излишне смелая концепция. По его версии основателями почепской группы памятников являются бастарны-певники, переселившиеся под натиском Рима на Средний Днепр. Одно из бастарнских племен - роксоланы - прихватив с собой часть местного позднезарубинецкого населения переселилось в Подесенье и получило сводное наименование - россомоны, под которыми и понимают носителей Почеп-ской культуры. Затем «почепское население» было вытеснено под давлением носителей вельбаркской и пшевор-ской культур в Подесенье, но контакты с готами все равно продолжались. Ю. Ю. Шевченко начальным этапом почепской культуры считает возможным датировать серединой - I в. до н.э., развитым - 6 - 20-е гг. н.э., а окончанием - вторую половину II в. н.э. Таким образом идея о бастарнах, как об этносе, контаминированном с образованием почепской культуры, имеет основание для существования. Но о них стоит говорить лишь как о первом толчке миграций, которые привели к образованию данной культуры, а не как об ее этническом компоненте. Однако, в середине I в. н.э. археологическими исследованиями зафиксировано продвижение с запада на восток пшеворцев, которые вытесняли зарубинецкое население Среднего Поднепровья в Подесенье. Как видно, он оперирует названиями племен в письменных источниках, которые не дают точной привязки к Среднему Подесенью.
Если рассматривать территорию распространения почепской культуры, то из 23 ее памятников 16 (2/3),
