CC BY
38
щих постулатов исламского вероучения, отсутствие согласованности в деятельности различных географических центров российской уммы. Мусульманские организации Нижнего Новгорода выступили с инициативой провести всероссийские мусульманские форумы, имеющие целью выработку единой позиции мусульман нашего государства как по религиозно-догматическим, так и по общественно-политическим вопросам; повышение общего уровня их со-циокультуры и ее модернизацию, а также шаги по восстановлению имеющих давние традиции дружеских связей с единоверцами стран СНГ, что, вне всякого сомнения, соответствует интересам Российского государства.
«Азия и Африка сегодня», М., 2008, № 2, с. 56-60.
Алексей Малашенко, доктор исторических наук РОССИЯ:ИСЛАМ В ОППОЗИЦИИ
Политическая ангажированность ислама характеризуется не только и не столько действиями лояльного мусульманского духовенства, созданием партий и движений в поддержку власти. Главное здесь - использование религии оппозиционными силами, религиозными радикалами, исламистами, получившими в России наименование «ваххабиты». Корректнее было бы называть эту публику салафитами, поскольку корни их идеологии берут начало в УШ—Х вв., когда салафитами именовали себя те, кто призывал следовать нормам религиозного и бытового поведения «праведных предков» — ас-салаф ас-салихун. Нынешние радикалы во многом следуют этой заповеди, ссылаются на средневековых идеологов салафизма, и с поправкой на время их можно считать «неосалафи-тами».
Если на карте России отметить «ваххабитские зоны», то зрелище будет более чем впечатляющее: «ваххабитская сеть» покрывает страну от Калининграда до Владивостока и от Мурманска до Оренбурга. Проявления «ваххабизма» замечены в Татарстане (Набережные Челны, Альметьевск, Нижнекамск, Кукмор), Башкирии (Агидель, Баймак, Октябрьское, Сибай, Уфа), Мордовии (Белозе-рье), Самарской (Тольятти), Курганской, Оренбургской, Пензенской, Пермской, Ульяновской, Челябинской, Тюменской областях, не говоря уже о Юге России — от Ростова и Волгограда до респуб-
26
лик Северного Кавказа. Встречаются «ваххабиты» и в Москве, хотя здесь их действий на постоянной основе не замечено. Средства массовой информации на протяжении многих лет печатают с претензией на художественность публицистические материалы, которые в совокупности могут составить целую «сагу о ваххабитах». Однако почти невозможно найти точные сведения: каково общее (пусть самое приблизительное) число «ваххабитов» в России, каково среднее количество членов в их кружках, насколько устойчивы связи между ними. Не обнаружено и единой организованной общероссийской «ваххабитской конторы». Представители силовых структур постоянно говорят о разгромленных ячейках «ваххабитов», о захваченных и уничтоженных полевых командирах. Однако они же признают, что сам «ваххабизм» не исчезает, напротив, он становится все более привычным. Выше было отмечено, что российское мусульманское сообщество составляют два существенно отличающихся друг от друга ареала. Возникает вопрос: един ли феномен «ваххабизма» (я бы все-таки использовал термин «исламизм») для обоих ареалов? Да, един. Есть общие причины его появления на всем мусульманском пространстве России, как и в остальном мусульманском мире.
Первая, изначальная - «обмирщенность» ислама, его стремление регламентировать жизнь общества.
Из этого вытекает вторая причина - естественное для любого мусульманского социума выражение недовольства в религиозной форме. Поводов же для недовольства в России предостаточно.
Отсюда (третья причина) нестабильность на Северном Кавказе, источником которой является не только Чечня, а с 1999 г. - не столько Чечня, сколько общая ситуация в регионе. Не следует абсолютизировать воздействие обстановки в регионе на все российское мусульманство, но следует признать, что борьба против тамошних исламистов отдается эхом по всей мусульманской России.
Четвертая причина - влияние извне. После того как поднялся «железный занавес», российские мусульмане подверглись ин-доктринации с юга, принесшей идеи иного, ранее неведомого ислама, который в глазах части российских мусульман, особенно молодежи, выглядит привлекательнее, а главное, искреннее, чем тот, что проповедовали советские муллы и имамы, за многими из которых тянулась слава сотрудников КГБ. Появление новых идей сопровождалось интенсивным проникновением зарубежных исламских правительственных, неправительственных и международ-
27
ных организаций, преследовавших и гуманитарные, и политические цели. Иногда этот ислам называют «арабским», поскольку проводниками его становятся в первую очередь местные выпускники арабских религиозных вузов, действующие в России арабские исламские институты, осевшие в России арабы. Да и постигать новый ислам невозможно без хотя бы поверхностного знания арабского языка.
Наряду с общими причинами возникновения и функционирования исламизма существуют различия в его проявлениях на Северном Кавказе и в остальных регионах России. Причем специалисты-исламоведы подчеркивают различия между исламом на востоке Северного Кавказа и в его северо-западной части. Для Северного Кавказа исламизм как идейно-политическое течение более органичен: там борьба под религиозными лозунгами за социальную справедливость, противостояние местной власти протекают в более архаичном по сравнению с Поволжьем обществе. В этом регионе постоянно высок общий накал страстей, подпитывающий нервозность, эмоциональную готовность на крайние формы самовыражения, прежде всего религиозно-фанатичные. Интенсивнее, чем в остальной России, проникновение «арабского ислама» — Кавказ географически ближе к Ближнему Востоку, чем Поволжье и Урал, и в исламское паломничество (хадж) многие ездят на автобусах и личных автомобилях. Радикальный ислам провоцировался чеченским конфликтом, который подпитывал воинственные группировки в регионе. От Чечни исходили «исламские импульсы», стимулировавшие активность исламистов в Дагестане, Ингушетии, Кабардино-Балкарии и в других республиках. И хотя уровень исламской солидарности с чеченскими сепаратистами оказался значительно ниже, чем они ожидали, кавказский джихад все же служил связующим звеном между мусульманским Кавказом и мировой уммой.
Начиная с 2004—2005 гг. происходит своего рода инверсия, и отныне уже исламисты Дагестана и других республик поддерживают исламских радикалов Чечни. Исламистские флюиды «вальсируют» по Северному Кавказу, насыщая его общественное и индивидуальное сознание, ферментируя идеологию и политическую практику. Северокавказские исламисты встраиваются в систему местных политических связей. Негласно они получают поддержку от некоторых тамошних политиков, участвуя в системе политических противовесов. Но, как правило, исламисты поступают, следуя
28
собственной логике и амбициям. Они встречают поддержку у части населения и способны использовать ислам как средство политической мобилизации. На вопрос, сколько на Северном Кавказе «ваххабитов», ответы даются настолько разные, что сделать окончательный вывод об их количестве невозможно. Так, в Дагестане по разным оценкам от 20 до 100 тыс. активных членов 12 и более джамаатов. О джамаате «Ингушетия» говорят, что «в него входят все взрослые мужчины республики». В канун событий в Нальчике в декабре 2004 г. джамааты Кабардино-Балкарии насчитывали до 20 тыс. человек (только в крупнейшем джамаате «Кабардино-Балкария» состояло 6-7 тыс. членов). Когда местному муфтию Шафику Пшихачеву поручили составить список «ваххабитов», он внес в него лишь 50 имен (чем местная власть была крайне недовольна). Есть и другие данные: и Дагестане «ваххабитов» осталось не более 2 тыс., а по данным МВД республики в 2004 г. на учете состояло 939 «ваххабитов». В Ингушетии их несколько сотен, в Чечне - около 1 тыс. Заместитель начальника Управления ФСБ по Чечне Александр Потапов считает, что общее количество «джама-атчиков» - 13 500 плюс 1500 боевиков и террористов. Российский ученый Георгий Энгельгардт утверждает, что экстремистская сеть располагает более 10 тыс. бойцов, включая 4 тыс. в Поволжье и центральных регионах России. Как принято говорить в таких случаях, истина посередине. Но где эта середина?
В Поволжье, на Урале, в Сибири исламисты не столь заметны. Поле их деятельности ограничено, а популярность куда ниже, чем на Северном Кавказе. Российские города, где в отличие от Европы нет «мусульманских кварталов», даже по внешнему виду не приспособлены для распространения исламского радикализма. В конце 90-х годов казалось, что у исламистов вообще нет шансов закрепиться среди российских татар и башкир. Однако в начале XXI в. обнаружилось, что у исламских радикалов есть резервы. Возвращающиеся на родину выпускники арабских институтов сумели укрепиться в нескольких десятках мечетей, вокруг которых стали складываться группы радикально настроенной молодежи. Им удалось наладить связи с кавказскими единомышленниками, а также установить контакты с группировками из Центральной Азии, прежде всего с «Хизб ут-Тахрир». Наиболее заметным очагом исламизма в 1999-2002 гг. была расположенная в Набережных Челнах мечеть «Йолдуз», при которой действовало небольшое медресе. В 1999 г. образовались общины исламистов в Кумкоре (200
29
человек), в Вятских Полянах (100-150 человек), Нефтекамске (до 50 человек). В Татарстане в расположенной в Огрызском районе заброшенной деревне исламисты (30 человек) попытались воспроизвести опыт дагестанского села Карамахи и образовали «исламскую территорию». Однако сравнительно быстро эти общины были разогнаны правоохранительными органами.
Исламисты раскололи традиционный ислам, противопоставив традиционным для российского мусульманства мазхабам - ха-нафизму и шафиизму, а также тарикатизму на Северном Кавказе -иной, близкий к ханбалитскому толку «ваххабитский ислам». Противостояние между традиционным исламом и исламистами стало повсеместным. Помимо Северного Кавказа, где оно принимает самые крайние, вплоть до вооруженных столкновений формы, оно отмечено в Татарстане, Башкирии, Астраханской, Волгоградской и некоторых других областях. Надо отметить само понятие «традиционный ислам», ставшее в последнее десятилетие расхожим среди политиков, журналистов, а также исследователей, нуждается в корректировке. А. Ярлыкапов отмечает, что феномен, именуемый ныне «традиционным исламом», по сути сложился при советской власти. «Не имея образованных служителей культа, а также не имея возможности получать информацию в общении с единоверцами, советские мусульмане к 1970-1980 гг. создали особую форму локального ислама, особенностью которой стало обилие неисламских по происхождению обрядов, а также многочисленные нарушения установившегося порядка отправления собственно исламских обрядов». В самом деле, и на Северном Кавказе, и на остальной территории России сложилась специфическая форма ислама, которая позволяла ему выжить при советской власти. Об условности поддержания исламской традиции свидетельствовал и низкий уровень религиозного знания у советских мулл и имамов. В полноценном же виде традиционный ислам существовал анклавно и подпольно, например, в горных районах Дагестана, передавался из поколения в поколение в семьях, и именно он подвергался наибольшим гонениям со стороны властей.
Комичной, зато очень наглядной иллюстрацией сказанного стала дискуссия вокруг традиционного и «ваххабитского» ислама в Адыгее. Едва ли не главным предметом полемики стал вопрос о ношении на похоронах шляпы. В то время как критик «ваххабизма» и поборник традиционного ислама профессор Мурат Беджанов считал ношение головного убора данью местной традиции, его оп-
30
поненты доказывали, что «...мода на шляпы была привнесена в адыгскую среду советскими партийными работниками. Сама шляпа являлась в свое время знаком принадлежности к касте партократов». Такой псевдотрадиционный ислам проигрывал молодой энергичной неосалафийе, последователи которой призывали к очищению религии, одновременно делая ее орудием борьбы за социальную справедливость. 16 сентября 1999 г. дагестанский парламент по инициативе местного ДУМ запретил «ваххабизм», правда, «без конкретного упоминания его признаков», чуть позже аналогичные законы были утверждены в Ингушетии, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии и, наконец, в Чечне. Однако отлучение «ваххабитов» от ислама не способствовало укреплению влияния официального духовенства, не прибавило авторитета властям, а главное, не отменило «ваххабизм». К тому же провалились попытки запретить его на федеральном уровне. Московские эксперты не без труда, но сумели доказать центральной власти бессмысленность запрета идеологии.
С особой осторожностью следует относиться к взаимным обвинениям в «ваххабизме» мусульманских политиков и священнослужителей. Подобного рода препирательства наблюдались в Башкирии, Удмуртии, Чувашии, во многих областях России, но более всего на Северном Кавказе. В число обвиняемых в разное время попадали едва ли не все наиболее заметные мусульманские лидеры и духовные управления. Частой мишенью таких обвинений служит глава Духовного управления мусульман азиатской части России Нафигулла Аширов. В приверженности ваххабизму ухитрились подозревать даже председателя СМР Равиля Гайнутдина (заместителем которого является Аширов). «Без вины виноватым» оказался и его главный оппонент Талгат Таджутдин, получивший в 1991 г. от посетившей Ульяновскую область делегации из Саудовской Аравии 20 тыс. долл. на строительство второй в области мечети. Правда, делегацию возглавлял брат тогда еще мало кому известного Усамы бен Ладена Тарик.
Разобраться в истинном потенциале исламизма в России очень сложно. Вокруг него сложилась целая мифология, созданная усилиями государства, его спецслужбами, журналистами, да и самими исламистами. Эта мифология тиражируется зарубежными экспертами, чьи публикации и отчеты изобилуют цитатами из российских средств массовой информации, ссылками на сайты исламистов, а также выдержками из личных бесед с мусульманскими
31
политиками, в том числе с боевиками. Многие источники недостоверны, более того, публикуемые в газетах и на сайтах сведения нередко призваны скрыть истинное положение дел. Так возник «ногайский батальон» численностью 700 человек. От татарского националиста Ричарда Кашапова исходит легенда о 700 татарах, сражавшихся на стороне чеченцев. К этому можно присовокупить вечных «300 арабов» (почти «300 спартанцев»). Улыбку способны вызвать рассуждения о джамаате «Аманат», что в переводе якобы означает «Тишина», особенностью которого является использование «цианидов». Примером мифотворчества являются размышления о перспективах «исламской революции» в России или, напротив, разговоры о том, что Северный Кавказ абсолютно восприимчив к идеям демократии. Иногда такие выводы являются следствием добросовестных заблуждений в результате чтения газетных статей или интервью выходцев с Кавказа. Известно, что зарубежным гостям местные жители часто говорят именно то, что ожидают от них собеседники, - так возникают рассказы о «подвигах» исламистов или, напротив, мечтания о гражданском обществе.
Относительно новой тенденцией в радикальном исламе стало сближение «ваххабитов» и их непримиримых противников - та-рикатистов. «Определенной частью реальных и потенциальных "воинов ислама" располагают и тарикатские (суфийские) исламские объединения (т.е. так называемые традиционалисты)», - отмечает Х.Т. Курбанов. Оставаясь разделенными в богословии, «ваххабиты» и часть тарикатистов объединяются, призывая, каждый по-своему, решать социальные проблемы на стезе возврата к исламу.
Наконец, к религиозной оппозиции относится и «новый ислам», который, хотя он и не является традиционным, нельзя отождествлять с «ваххабитским» направлением. Наиболее ярко «новый ислам» заявил о себе в Кабардино-Балкарии, где его олицетворяет возникший еще в 1993 г. Исламский центр, в 1999 г. переименованный в Кабардино-Балкарский институт исламских исследований. Судьба последователей «нового ислама» трагична и в то же время поучительна. Его организаторы Руслан Нахушев, Ан-зор Астемиров, Муса Мукожев, объединившие несколько джамаа-тов, долго пытались найти общий язык с властью, избегая крайних форм борьбы. Они протестовали против вмешательства администрации в религиозные дела, против преследований и оскорблений мусульман, не согласных с властями. При этом они отвергали и
32
предложения о сотрудничестве с чеченскими «ваххабитами» Шамиля Басаева. В 1998 г. они осудили его призыв начать на территории республики джихад. «Новые мусульмане» стремились быть независимыми от внешнего влияния, в частности, от саудовских спонсоров, которые стремились навязать им свою интерпретацию ислама. Впоследствии, не встретив понимания властей, подвергшись преследованиям, Астемиров и его последователи стали на путь сотрудничества с Басаевым, что в конечном счете привело к кровавому полувосстанию в Нальчике в 2005 г., в ходе которого погибли десятки людей.
Новый президент Кабардино-Балкарии Арсен Каноков вскоре после своего прихода к власти признал, что в отношении ислама в предыдущие годы были допущены ошибки, чем подтвердил частичную вину властей за трагедию 2005 г. Тем самым было признано, что изначально сложившаяся вокруг Института исламских исследований община была не «ваххабитской», но стояла на иных позициях, и с ней можно и нужно было вести непростой диалог. Каковы перспективы оппозиционного ислама? Мнение на этот счет почти едино и у гордящихся своими победами силовиков, и у тех, кто относится к этим успехам скептически. Главные выводы таковы:
а) умеренная исламская оппозиция, т. е. та, с которой был возможен диалог, практически прекратила свое существование: кто-то отошел от дел, зато другие переходят в стан экстремистов;
б) экстремисты, потерпев ряд поражений, меняют тактику, уходя в подполье, где накапливают силы для следующих схваток;
в) экстремисты по-прежнему пользуются популярностью у части молодежи, которая остается их главным резервом, причем среди представителей молодого поколения все чаще встречаются люди с высшим образованием, осознанно разделяющие основные идеологические постулаты неосалафийи.
«Ислам для России», М., 2007, с. 30-37.
В.В. Семенов,
кандидат исторических наук
ИСЛАМ В САРАТОВСКОЙ ОБЛАСТИ
Саратовская область. Здесь живут самые разные народы. Саратовцы привыкли к этнической и конфессиональной чересполосице.
33
