CC BY
314УДК 94; 327
Владимир МЯСНИКОВ
Россия и Восток.
Становление отечественного китаеведения
Аннотация. В связях России с Востоком, в познании русскими Востока особое место занимает Китай. В статье анализируется история становления российского китаеведения с ХVII до начала ХХ вв. Рассматриваются геополитический и социокультурный контекст интереса к Китаю в России, этапы развития отечественной китаистики и ее достижения, конкретный вклад наиболее видных русских китаеведов. Обрисован ряд ключевых методологических проблем и особенностей современной синологии.
Ключевые слова: Россия, Восток, Китай, китаеведение, история китаеведения, синология, китаеведение в России.
Проблема «Восток и Россия» как важный фактор развития человеческой цивилизации существует более тысячи лет, с момента зарождения русской государственности. В качестве объекта научного изучения она требует синтеза результатов, получаемых такими дисциплинами, как: история, филология, философия, психология, экономика, международные отношения, культуроведение, демография, антропология и генетика. Многогранность проблемы определяется не только ее мультидисциплинарностью, но и тем, что Восток не единообразен. В этнокультурном отношении страны Востока не менее разнятся друг от друга, чем от Запада. (Среди западных стран такого рода полифония менее выражена благодаря относительной ценностной унификации, произведенной христианством.)
Особая роль в исторических связях России с восточными народами и в познании русскими Востока принадлежит Китаю. Из всех стран Азии именно Китай в наибольшей мере повлиял на различные стороны жизни нашей страны (или оказался в определенном смысле близок России). Этому способствовали несколько факторов.
Как отмечалось в нашем китаеведении, «Китай и Россию, с точки зрения взаимодействия народов и обществ, можно рассматривать как части гигантского геополитического целого на материке Евразии. Эти части — два наиболее крупных очага земледелия, которые, подобно двум чашам весов, непосредственно примыкают к длинному коромыслу — бескрайнему поясу евразийских степей и пустынь, протянувшихся от Карпат до Великой Китайской стены. Именно вхождение в этот гигантский геополи-
Сведения об авторе: Мясников Владимир Степанович — академик РАН, заместитель академика-секретаря Бюро Отделения истории РАН, член дирекции Института востоковедения РАН, заместитель председателя Общества российско-китайской дружбы, профессор, доктор исторических наук; [email protected].
тический комплекс и сформировало в обеих странах на протяжении многих веков основные структуры их внутри- и внешнеполитического бытия — борьбу поля со степью» [Мартынов, с. 168.].
Можно добавить, что конфуцианская модель политической и духовной жизни Китая по многим показателям была близка к православным воззрениям.
Во времена монгольских завоеваний Русь и Китай испытали одинаковые удары и примерно в одно и то же историческое время сбросили монгольское иго. Н.А. Самойлов пришел к правильному выводу, что, «пережив монгольское нашествие, оба государства были вынуждены изменить характер внутренней организации общества, в них усилилось самодержавное начало. Во многом в силу этих причин государства в России и Китае сопоставимы по многим параметрам: активное воздействие государства на экономическую жизнь, характер и роль государственной идеологии, примат государства над обществом» [Самойлов, 2002, с.503].
На рубеже XVII — XVIII столетий Русское государство превращается в Российскую империю. В ее внешнеполитических интересах в Азии, на Дальнем Востоке, в ее экономических связях с внешним миром особое место приобретает Китай, ставший в этот период могущественной Цинской империей, властители которой считали, что не имеют себе равных в Поднебесной (Тянься1).
Поднебесная в это время, в период установления дипломатических связей с Россией, вновь оказалась под властью завоевателей, на сей раз маньчжуров. Насколько эти новые азиатские устроители своей империи представляли угрозу для России? Этот вопрос не был риторическим. Именно маньчжуры отторгли от нее Приамурье по Нер-чинскому договору 1689 г. И именно с Цинским Китаем Россия в конечном итоге выстроила самую протяженную в мире границу. При этом оба государства использовали только мирные дипломатические методы.
В различных кругах российского общества существовал живой интерес к истории китайской цивилизации, к искусству самосохранения, которое она демонстрировала на протяжении нескольких тысячелетий, невзирая на неоднократные вторжения завоевателей. Освещавшая эту проблему китайская историческая наука появилась, когда великим историком Сыма Цянем (145 или 135 до н.э. — ок. 86 до н.э.) был подготовлен труд «Ши цзи» — «Исторические записки». Он охватывал огромный период станов-
1 Для русского языка перевод tianxia как «Поднебесная» — находящийся под небом, небесами, Земля, весь мир, Вселенная — был органичен. «Поднебесье» означало: простор, пространство, ширь под небесами. С давних лет существовала пословица: «Птичьего молока во всей поднебесной не найдешь» [Даль, с. 189]. В китайском языке tianxia означает: 1) мир, свет; поднебесная, вселенная. Tianxia weigung — Поднебесная есть общественное достояние (Конфуций, Сунь Ятсен);
2) уст. Китай, китайская империя; juan tianxia — отказаться от престола. [Большой.., с. 669]. Первым русским китаеведом, кто начал переводить с китайского (а не с маньчжурского) языка, был Н.Я. Бичурин. Думаю, что он и был первым применившим термин «Поднебесная» в качестве синонима понятию Китайская империя.
ления государственности в Древнем Китае [Сыма Цянь]. Затем, уже в императорском Китае, специальная комиссия занималась составлением истории каждой предыдущей династии. Так было создано документированное изложение китайской истории на протяжении правления 24 династий. Задолго до нашей эры в Китае были заложены основы мощных философских и этических школ [См.: Духовная...]. Но особенно были развиты наука о военном деле и политическом руководстве государством. На 1700 лет раньше «Государя» Н. Макиавелли в Китае появились «Трактат о военном искусстве» Сунь Цзы и «Книга правителя области Шан» (Шанцзюнь шу) Шан Яна. Императорская Академия наук — «Хань линь» («Лес перьев») — на протяжении многих веков (с 738 по 1911 г.) развивала науки о человеке — гуманитарные дисциплины.
Молодой русской цивилизации было что черпать из «колодца дракона». Правящие слои российского общества стремились познакомиться поближе с произведениями китайской духовной и материальной культуры. В этой связи стоит особо стоит отметить те возможности для познания Китая, которые получила Россия, учредив в 1727 г. в Пекине Русскую духовную миссию.
* * *
Знакомство русских и китайцев состоялось в период господства монголов на огромных территориях Азии. Русские княжества находились в вассальной зависимости от Золотой Орды, связи с которой имела Юаньская империя. Три не зависящих друг от друга источника донесли до нас сведения о русско-китайских контактах того времени. Наиболее подробную информацию содержит хроника Юаньской династии «Юань ши», сообщающая о службе русских пленников в ханской гвардии в Пекине [Чжан, 1930, с. 26-27; Кафаров, 1894, с. 65-67; его же, 1872, с. 47-49; Бретшнейдер, с. 67-73; Иванов, с. 22]. Вряд ли можно было вернуться из этого плена обратно на Русь, но какие-то сведения о Китае все же доходили и сюда, и упоминания о нем попали в русские летописи XIV в. [Софийская.., с. 125; Книга.., с. 431] наконец, о фактах пребывания русских на Востоке и их общении с китайцами повествуют западноевропейские путешественники, побывавшие в монгольских владениях [Карпини, с. 78, 161; Конрад, с.77-102].
Первыми источниками более-менее развернутых сведений о Китае в Русском государстве стали отчеты посольств и миссий, направлявшихся царским правительством в Пекин для установления дипломатических и торговых отношений с Китаем. Среди них наибольший научный интерес представляли «Роспись» Ивана Петлина (1618-1619), статейные списки Ф.И. Байкова (1654-1657) и Н.Г. Спафария (1675-1677), дневники Избранта Идеса и Адама Бранда (1692-1695) [См.: Демидова; Идес]. Эти документы содержали разнообразную информацию о Китае и сопредельных странах, о политическом положении Цинской империи. Мировая географическая наука обогатилась открытиями первостепенной важности — были проложены пути из Европы в Китай через Сибирь, Монголию и Маньчжурию. Интерес к этим наиболее ранним русским описаниям Китая и ведущих в него маршрутов был исключительно велик. Уже в XVII в. они неоднократно издавались и переиздавались в большинстве европейских столиц на английском, немецком, французском, латинском языках.
В этот период для русского правительства выявилась необходимость привлечь на службу сведущих в восточных делах людей, в первую очередь знатоков китайского и маньчжурского языков. Из-за отсутствия переводчиков содержание привозившихся из Пекина «листов» оставалось порой неизвестным в течение десятков лет, а русские послы при переговорах с цинскими дипломатами испытывали неимоверные трудности и вынуждены были для преодоления языкового барьера прибегать к услугам посредников — монгольских толмачей и миссионеров-иезуитов. Н.Г. Спафарий писал царю, что хотя он выбрал в Тобольске, Селенгинске и Нерчинске лучших толмачей, «однако же де насилу можем вразумети с китайским боярином, что говорим междо себя», потому что толмачи «люди безграмотные и неискусные, да и в твоих, великого государя, делах не бывали ж... И так меж себя больши догадом разумеем, нежели толмачест-вом их» [Русско-китайские ... в XVII, с. 511]. Во время Нерчинской конференции официальным языком на переговорах был избран латинский. «Этот ловкий ход, — замечает французский историк Г.Каэн, — дал иезуитам положение незаменимых переводчиков и сделал их хранителями важнейших государственных секретов» [Боте., р. 8].
Характерный для XVII в. подход к «китайским делам» в известной мере сохранялся и в первые десятилетия XVIII в. Тем не менее реформы Петра I, охватившие буквально все стороны русской жизни, коснулись и востоковедения. В 1714 г. в Петербурге был создан музей антропологии и этнографии, названный Кунсткамерой, где находилось много экспонатов, рукописей и книг из стран Азии. Он положил начало системному изучению Востока в России. В 1719 г. Петр I учредил Коллегию иностранных дел, поднявшую русскую дипломатическую службу на новый уровень. Строящийся Петербург украсил себя многими фрагментами китайской архитектуры и изобразительного искусства [См.: Самойлов, 2002, с.526-528; Его же, 2003; Кисляков, с. 36-42]. В 1727 г. Россия учредила Русскую духовную миссию в Пекине.
В это же время предпринимаются первые шаги к созданию научного востоковедения. Петр поручил подготовить положение об Императорской Академии наук — центре научного и духовного обновления страны. Огромную роль в этом сыграл именной указ Петра I от 28 января 1724 г. «Об учреждении Академии...». В последовавшем затем сенатском указе говорилось, что «Петр Великий. указал учинить Академию, в которой бы учились языкам, также прочим наукам и знатным художествам и переводили б книги»1. Эти правительственные постановления подвели под русское востоковедение прочную научно-организационную основу [См. Бертельс, с. 6-7; Ефимов]2.
В 1725 г., уже при императрице Екатерине I, Российская Академия наук стала фактом интеллектуальной жизни империи. Первым академиком-китаеведом был приглашен-
1 Цит. по: Академия наук СССР. Т. I. М. 1977. С. 29.
2 Первым по времени распоряжением русского правительства об обучении русских людей языкам народов Дальнего Востока был указ Петра I от 18 июня 1700 г. Согласно этому указу предписывалось отправить в Тобольск «добрых и ученых не престарелых иноков двух или трех человек, которые бы могли китайскому и мунгальскому языку и грамоте научитись». Цит. по: Бартольд В. В. История изучения Востока в Европе и России. Л. 1925. С. 196-197; текст указа опубликован в «Полном собрании законов Российской империи», т. IV, N 800.
ный в 1725 г. из Германии филолог Теофиль Зигфрид Байер (1694-1738). Т.З. Байер был автором первой в Европе грамматики китайского языка, в Петербурге им был выполнен ряд компилятивных работ по Китаю, однако он «не сделал даже попыток, живя среди русских, изучить русский язык и подготовить себе преемника, хотя Устав Академии наук к этому обязывал всех академиков» [Скачков,1966, с. 163].
В то же время практика дипломатических отношений давала правительству России значительный объем сведений о Цинском Китае. Так, один из сподвижников Петра I, выдающийся дипломат Савва Лукич Владиславич-Рагузинский [О нем см: Русско-китайские ... в XVIII, т. 2, т. 3; Дучич] в качестве итоговых документов о своем посольстве в Китай представил русскому правительству не только Статейный список. через три года после возвращения в Москву, приведя в порядок свои записи, он преподнес в 1731 г. императрице Анне Иоанновне рукопись, озаглавленную «Секретная информация о силе и состоянии Китайского государства, и о протчем, сочиненная тайным советником и ордена Св. Александра кавалером, Ильлирийским графом Савою Владиславичем, бывшим в характере чрезвычайного посланника и полномочного министра при Дворе Китайском» [Русский вестник, с. 180-337].
В начале своего сочинения С.Л. Владиславич кратко изложил историю династий Китая. Особое внимание он уделил тому, как маньчжуры смогли овладеть пекинским троном. А затем весьма точно, очевидно, опираясь на имевшиеся в его распоряжении документы, описал перипетии отношений Русского государства с Цинской империей во второй половине XVII — начале XVIII столетий. Его с полным основанием можно считать первым историком, изложившим историю русско-китайских отношений более чем за полвека, начиная от посольства Н.Г. Спафария и до заключения Кяхтинского договора. При этом автор уделил большое внимание ситуации в Монголии, где шла война ойратов с Цинской империей.
Интересно замечание С.Л. Владиславича о Тулишене, возглавлявшем цинское посольство к волжским калмыкам. Владиславич был хорошо знаком с ним («сей был третий определенный министр для заключения трактата и разграничения границ со мною в 1726, 1727 и 1728 годах»). «Вышепомянутый Тулешин, по возвращении своем в Пекин, не токмо своему государю обстоятельное известие подал о слабом тогдашнем состоянии Сибири, о слабости городов и крепостей ея и о малолюдных гарнизонах оных, но и книгу в печать выдал, в которой именно изъяснены все места и крепости Сибирские, не без урона чести Российскаго империя» [Там же, с. 211.].
«Секретность» сочинения С.Л. Владиславича заключалась в тех оценках, которые он давал обороноспособности Цинской империи. Русский посол отметил, что в 15 провинциях Китая имеется 155 столичных городов и еще имеется 1312 городов 2-го и 3-го ранга, обнесенных кирпичными стенами. И как человек, имевший европейский военный опыт, подчеркнул, что «ни един из тех городов может формальную восьмидневную, по нынешнему европейскому обыкновению учиненную осаду вытерпеть. И хотя в оных многочисленный гарнизон имеется, наипаче же в тех, которые называются воинские крепости, которых великое число считается, кроме вышеупомянутых городов, однако ж китайское воинство за весьма слабое почтено и уничтожено быть имеет» [Там же, с. 219.].
Не менее критически С.Л. Владиславич высказался и о китайской крепостной артиллерии, и о сухопутной армии, которая насчитывала более миллиона войск «таких, которые получают императорское жалование». В целом же труд С.Л. Владиславича впервые давал целостное, комплексное представление о Цинском Китае. Трудно сказать, как он изучался в правительственных кругах, но опубликован для широкой публики был лишь через 111 лет после представления его императрице.
Петр I обсуждал особенности китайской цивилизации с Г.-В. Лейбницем, Екатерина II — с Вольтером. Однако при русском императорском дворе не было достаточно четкого понимания специфики китайской дипломатии, которая заключалась в двух базовых элементах: китаецентристском взгляде на мир и преломлении его на практике в данническую систему. Лейбниц посоветовал Петру I создать в России Академию наук. Вольтер, который был на службе у Екатерины II, опубликовал свои довольно пространные размышления о Китае [Саркисова, с.100]. В 1756-1757 гг. русский дипломат Василий Федорович Братищев, хорошо знакомый с китайским циклом сочинений Вольтера, был направлен в качестве дипломатического курьера в Пекин, где провел переговоры с императором Цянь Луном (Хун Ли). Возвратившись из Китая, В.Ф. Братищев подготовил для петербургской публики, увлекавшейся, по примеру государыни, Вольтером и его сочинениями о Китае, собственный критический анализ "Осведомление или некоторое поверение Вольтеровых о Китае примечаний" [Мясников, 2011, с.17]. Даже кратковременное пребывание в Пекине позволило В.Ф. Братищеву оценить высказывания Вольтера о Китае и дать, в отличие от французского философа1, реальную картину политической жизни Цинской империи.
Огромное влияние на формирование русской школы китаеведов оказала уже упоминавшаяся Русская духовная миссия в Пекине. Деятельность миссии была официально обусловлена 5-й статьей Кяхтинского трактата 1727 г. России предоставлялась возможность, помимо лиц духовного звания, для изучения языков направлять в Пекин «четыре мальчика учеников, и два побольшего возраста, которые по-русски и по-ла-тыни знают» [Русско-китайские.., 2004, с.44].
Около 120 лет, вплоть до 1860 г., Русская духовная миссия в Пекине являлась одновременно и дипломатическим представительством России, и своеобразным учебным центром практического изучения китайского, маньчжурского и других языков Китая и соседних с ним стран. За это время в ней побывало более 60 студентов, врачей, художников и около 100 священнослужителей [Скачков, 1966, с. 163].
Одной из обязанностей миссионеров было преподавание русского языка в открытой цинским правительством в 1725 г. Школе русского языка при Государственной канцелярии («Нэйгэ олосы вэньгуань»).
1 Как говорил в своих лекциях В.О. Ключевский, «Вольтер — человек не гениальный, но живой, способный писать много и обо всем, талант, но не первой величины <...> В научном отношении исторические сочинения Вольтера — легкость, отсутствие критики, вздор; но они поднимали самые живые вопросы и читались с жадностью» [Ключевский, с. 56.]
Несмотря на различного рода трудности, именно из стен духовной миссии вышли первые русские ученые-китаеведы. Именно они начали знакомить правительство и общественность России с китайскими реалиями. Крупнейшими среди них в XVIII в. по праву должны быть названы И.К. Россохин и А.Л. Леонтьев. Вернувшийся в 1740 г. из Пекина, Россохин по указанию Коллегии иностранных дел был направлен в распоряжение Академии наукдля перевода и обучения китайскому и маньчжурскому языкам.
С именем Россохина связано образование китайского фонда библиотеки Академии наук, которая приобрела из его личной библиотеки свыше ста книг [Меньшиков Л.Н., с. 81-82]. Россохин начал переводить «Цзы-чжи тун-цзянь ган-му» («Основное содержание "Всеобъемлющего зерцала, управлению помогающего"»). Ему также принадлежит описание маньчжурского двора — первый труд, представленный российскому императорскому двору, который хотел знать партнера.
К середине XVIII в. относится и начало преподавания китайского и маньчжурского языков в России. Первая школа маньчжурского языка открылась в Москве в 1739 г., набор в нее был произведен из слушателей Славяно-Греко-Латинской академии, а преподавателем стал китаец Чжоу Гэ [Скачков, 1960, с. 198-201]. Эта школа просуществовала всего два года; получив начальную подготовку в маньчжурском языке, ее четыре ученика отправились в Пекин в качестве студентов миссии. среди них был и Алексей Леонтьев, перу которого принадлежат первые переводы на русский язык двух книг «Сышу» («Четверокнижия») — «Дасюэ» и «Чжунъюн»1, а также ряда трудов по истории.
В 1757 г. А.Л. Леонтьев присоединился к И.К. Россохину в Академии наук. Одновременно с этим в Петербурге при Академии наук открылась просуществовавшая десять лет (1741-1751) школа китайского и маньчжурского языков, которую возглавил И.К. Россохин. В 1762 г. была сделана новая попытка наладить преподавание китайского и маньчжурского языков: на этот раз руководство школой было поручено А.Л. Леонтьеву.
Основной работой И.К. Россохина и А.Л. Леонтьева был переведенный ими совместно и опубликованный в 1784 г. «иждивением» Российской Академии наук капитальный труд — 16-томное «Обстоятельное описание происхождения и состояния маньчжурского народа и войска, в осьми знаменах состоящего» («Баци тунчжи»). Этот труд давал ответ на вопрос, кто такие маньчжуры и как им удалось завоевать Китай.
Работая в Коллегии иностранных дел и в Академии наук, Леонтьев в 1781 г. подготовил и опубликовал перевод с маньчжурского языка такого источника сведений
0 Цинском Китае, как «Тайцин гурунь и ухери коли» [Леонтьев]. Приближалось 20-летие царствования Екатерины II, и Леонтьев предпослал своему труду Посвящение императрице.
1 «Сышу цзеи», то есть четыре книги с толкованиями. Книга первая философа Конфуциуса. Перевел с китайского и маньчжурского на русский язык надворный советник Алексей Леонтьев. СПб, 1780; «Джун-юн», то есть закон непреложный. Из преданий китайского философа Кун Дзы. Перевел с китайского и маньчжурского на российский язык Коллегии иностранных дел канцелярии советник Алексей Леонтьев. СПб. 1784.
Это подношение всемилостивейшей и всепресветлейшей государыне было весьма своевременным, так как именно тогда император Цяньлун писал Екатерине II столь надменные письма, что русская императрица не стала отвечать на них. Одновременно цинской стороной была остановлена торговля в Кяхте. Неизвестно, прочитала ли Екатерина весь труд А.Л. Леонтьева, но ее должно было заинтересовать открывавшее его Предисловие императора Канси, деда Цяньлуна, который состоял в дружественной переписке с Петром I. В Предисловии Канси раскрывал свои методы управления Поднебесной.
Свидетельством огромного интереса, который проявлялся в русском обществе к Китаю, являются 120 книг и статей по китайской проблематике, опубликованные в России в течение XVIII в. [Скачков, 1966, с. 173].
Таким образом, русское китаеведение, пройдя в XVII — первой четверти XVIII в. стадию накопления сведений о Китае и создания его географических и политических описаний, после создания Академии наук и заключения Кяхтинского трактата начало оформляться как научная дисциплина. На базе интенсивной работы по переводу китайских и маньчжурских источников были предприняты попытки исследовать историю, языки и духовную культуру китайцев, маньчжуров и других народов, вошедших в состав Цинской империи.
Строящийся Петербург украсил себя многими фрагментами китайской архитектуры и изобразительного искусства [См.: Самойлов, 2002, с.526-528; Его же, 2003; Кисляков, с.36-42]. В Петербурге интерес к Китаю перешел в стремление наладить у себя производство тех китайских изделий, которые привозились из зарубежных стран. Фарфоровый завод действовал в столице России с 1744 г. А в 1798 г. известный путешественник и натуралист Иван Иванович Лепехин (1740-1802), изучив образцы китайской чесучи (плотного шелка), издал «Краткое руководство к разведению шелков в России».
Новый этап в развитии русского востоковедения начинается в первые десятилетия XIX в. В числе событий, повлиявших в дальнейшем на активизацию востоковедных исследований, следует упомянуть принятие в 1803 г. нового «Регламента» Академии наук [История Академии, с. 663-686] и первого устава российских университетов (1804 г.), включавшего востоковедение в разряд учебных дисциплин.
Была предпринята и попытка существенно расширить русское присутствие на Востоке. В Японию была направлена миссия Н.П. Резанова [Климова, с. 176-189], которая являлась частью обширного плана укрепления позиций России в Восточной Азии путем установления торгово-экономических связей от Аляски через Японию и Китай до столицы Дурранийской державы — Кабула. Этот план был предложен министром коммерции Н.П. Румянцевым в 1803 г. [Русско-китайские ... в XIX веке, с. 43-45] императору Александру I. Его главной составляющей была миссия в Китай, которую возглавил граф Ю.А Головкин в ранге чрезвычайного и полномочного посла [Там же, док. № 64, с. 103104]. Одним из пунктов переговоров русского посла в китайской столице был вопрос об открытии плавания русских судов по Амуру. Но это посольство не смогло преодолеть
препятствия, чинившиеся цинскими властями, и проехать далее Урги. Миссия окончилась полным провалом. Одновременно корабли первой кругосветной экспедиции должны были зайти в Гуанчжоу (Кантон), чтобы попытаться получить право на торговлю в этом портовом городе. Этот визит состоялся, но цинское правительство ответило отказом на попытку России установить с Китаем морскую торговлю и даже попыталось арестовать русские корабли [История внешней..., с. 257-258].
Несмотря на такой афронт, Александр I высоко оценил деятельность Ю.А. Головкина. В эти годы в Царскосельском парке был реализован давний план — построена Китайская деревня. В ее домах жили высокопоставленные лица. Например, два домика занимал Н.М. Карамзин с семьей, работавший тогда над «Историей государства Российского».
Отказав Ю.А. Головкину, пекинские власти разрешили произвести смену Русской духовной миссии. Ее глава архимандрит о. Иакинф (Н.Я. Бичурин) свое 14-летнее пребывание в Пекине целиком посвятил изучению Китая, его языка, истории, географии, нравов и обычаев. За это время им были написаны или подготовлены все основные труды, впоследствии изданные в России. Основной целью научной деятельности Н.Я. Бичурин считал создание максимально точной и полной картины современного ему Китая и сопредельных стран Дальнего Востока и Центральной Азии. «Я привык писать одно дельное, высказываться откровенно, и притом в коротких словах», — говорил Н.Я. Бичурин о методе своей работы [«Москвитянин», с. 4.].
Труды Н.Я. Бичурина рассеяли укоренившееся к началу XIX в. в Европе и в России мнение, которое предельно четко сформулировал в описании своего плавания в китайских водах знаменитый мореплаватель Крузенштерн: «О Китае написано столь много, что весьма трудно уже сказать о нем что-либо новое» [Крузенштерн, с. 338.]. Высоко оценила труды Н.Я. Бичурина Академия наук: в год выхода в свет «Записок о Монголии» автор был избран ее членом-корреспондентом.
На протяжении последующих 25 лет Н.Я. Бичурин познакомил русскую и европейскую общественность сначала с историей народов и стран, сопредельных с Китаем, выпустив в свет такие работы, как «История первых четырех ханов из дома Чингисова» (1829), «Историческое обозрение ойратов или калмыков с XV столетия до настоящего времени» (1834), «История Тибета и Хухунора с 2282 г. до н.э. по 1227 г. н.э.» (1833), «Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии с древнейших времен» (1851). А затем перешел к освещению истории и современного ему состояния собственно Китая, опубликовав книги «Китай, его нравы, обычаи» (1840), «Статическое описание Китайской империи» (1842) (результат многолетней работы Н.Я. Бичурина над китайскими источниками), «Земледелие в Китае» (1844), «Китай в гражданском и нравственном состоянии» (1848). Труды Н.Я. Бичурина четырежды отмечались одной из высших наград Академии наук — Демидовской премией [Бернштам, с.М].
Расширяя круг тех, кого он хотел бы ознакомить с Китаем, Н.Я. Бичурин часто выступал в журналах. Конечно, такая его статья, как «Ежедневные упражнения китайского
государя», не могла остаться незамеченной читающей публикой [«Московский телеграф», 101-107].
Имя Н.Я. Бичурина является символом целой эпохи в истории русского китаеведения. Но оно не закрывает от нас плеяды выдающихся китаеведов, его современников и учеников. П. Каменский (чл.-корр. Академии наук с 1819 г.), С.В. Липовцев, З.Ф. Ле-онтьевский, Г.М. Розов [См. Мясников, 2006, с.129-137] внесли существенный вклад в исследования по китайской и маньчжурской филологии, истории Китая и сопредельных стран. Все они были глубокими знатоками Китая, получившими подготовку в Пекинской духовной миссии.
В середине XIX столетия в миссии обучались те, кому было суждено приумножить славу отечественного китаеведения, развить в нем все лучшее, что было заложено трудами Н.Я. Бичурина: А. Честной, В.В. Горский, К.А. Скачков, Э.В. Бретшнейдер, П. Кафа-ров, И.И. Захаров, В.П. Васильев. Столь блестящего созвездия ученых, одновременно работавших в различных областях китаеведения [см.: Воробьева-Десятовская], не знала ни одна из национальных синологических школ в мире.
К середине XIX в. Русская духовная миссия в Пекине исчерпала возможности совершенствования подготовки востоковедческих кадров. Один за другим правительству представляются проекты реорганизации университетского преподавания востоковедческих дисциплин. Наконец в октябре 1854 г. последовал указ о создании Восточного факультета Петербургского университета, во главе которого встал выдающийся знаток Китая, его истории, общественной мысли, языка и обычаев — академик Василий Павлович Васильев.
Этапным событием в развитии отечественного востоковедения было открытие в Петербурге в 1818 г. Азиатского музея — крупного хранилища бесценных восточных рукописей и манускриптов (рукописных книг) [Азиатский.; Куликова].
В России образовались три главных центра ориенталистики: петербургский, московский и казанский. Если в XVIII столетии первыми академиками были приглашенные из Европы иностранцы, то с середины XIX в. в Академии уже преобладают востоковеды-россияне. Складывается национальная школа ориенталистики [История отечественного...]. В XIX в. российская востоковедная академическая наука в ряде отраслей достигла уровня передовых европейских государств.
Поддержка независимости и целостности Китая, заключение Союзного договора с Китаем — таков был фундамент восточноазиатской политики России в XIX в. Общественное мнение России было настроено в пользу развития дружественных связей с Китаем. Эту позицию формировали лучшие умы России — Александр Пушкин, Дмитрий Менделеев, Сергей Витте, Лев Толстой и др. «В наше время, — писал Л.Н.Толстой 4 февраля 1909 г., — людям, хотя несколько просвещенным, нельзя притворяться, что они не знают того, что есть 500 миллионов китайцев и японцев, 400 миллионов индусов, турок, персов, татар, исповедовавших веками и теперь со-
вершенно другие веры, чем наша». Развивая эту мысль, великий писатель продолжал: «Учение буддизма и стоицизма, как и еврейских пророков. а также и китайские учения Конфуция, Лаотзе и мало известного Ми-ти (Мо Ди. — В.М.), все возникшие почти одновременно, около VI века до Рождества Христова, все одинаково признают сущностью человека его духовную природу, и в этом их величайшая заслуга». 11 мая 1899 г. в беседе с молодым музыкантом А.Б. Гольденвейзером Толстой сказал с одобрением: «.У китайцев среди добродетелей упоминается одна — уважение. Просто без отношения к чему-нибудь определенному. Уважение к личности и мнению всякого человека» [Шифман].
высказывая претензию к востоковедному образованию и современной ему науке, Л.Н. Толстой писал: «Мы плохо знаем азиатский мир. Кто изучил его, кто проникся им, кто овладел его сознанием? Я вижу, что китайцы и индусы — не воинственные народы, что они презирают войну и тех, кто ее ведет, что их Будда объявил главной заповедью — запрещение причинить смерть даже насекомому, это уже немало, и хотя бы в этом одном их истинное превосходство над нами. Я вижу, что они не убивают. Из рассказов путешественников я вижу, что они добросовестны в деловых отношениях, уважают свое слово, что они не лгут. А ведь это не часто встречается в Европе» [Шифман].
Как бы ответом на эту претензию были наблюдения путешествовавшего в 1907 г. по Китаю В.М. Алексеева: «Осуждение в течение столь многих веков войны как грубого насилия привело к ярко выраженному миролюбию этого народа. Проповедь культурной силы привела к тому, что в каждом китайце, на каком бы уровне культуры он ни был, сидит вера в совершенствование человеческой природы путем проникновения в книжную премудрость. Исключительное уважение к ученым, благоговейное отношение к покрытой письменами бумаге, строжайшее почитание старших, семейное долготерпение, позволявшее нескольким поколения жить совместно и, наконец, полное отсутствие всякой религиозной исключительности, — во всем этом не трудно видеть конфуцианское влияние.» [Алексеев, 1958. С. 100].
В свою очередь и Китай, в лице таких своих представителей, как Сунь Ятсен, Лу Синь, Ли Дачжао, с надеждой и уважением взирал на Россию.
Выдающийся китаевед второй половины XIX столетия В.П. Васильев был открывателем многих новых направлений не только в синологии, но и в отечественном востоковедении вообще. Его труды, с одной стороны, как бы восполнили те пробелы, которые были в нашей науке о Китае, а с другой — заложили прочный фундамент русской буд-дологии, истории китайской литературы, источниковедения истории Китая.
Исключительно глубокие знания китайского, маньчжурского, монгольского, тибетского языков и санскрита определили не только широту диапазона исследований, но и уникальность источниковедческой основы трудов В.П. Васильева. Характерной чертой творчества ученого являлось критическое отношение к источникам, стремление переосмыслить их данные для установления истинности фактов. В своей «Автобиографии» Васильев отмечал, что еще в студенческие годы в Казанском университете слова
профессора О.М. Ковалевского «не преклоняться в отыскивании истины перед авторитетом» глубоко запали в его душу, были руководителями всех его симпатий и антипатий [Венгеров, с. 150].
Васильев опубликовал серию фундаментальных исследований в области истории Китая и сопредельных стран, куда вошли «История и древности Восточной части Средней Азии от X до XIII в.» (1859), «Сведения о маньчжурах во времена династий Юань и Мин» (1863), «О движении магометанства в Китае» (1867), «Приведение в покорность монголов при начале Дайцинской династии» (1868) [См.: Никифоров, с. 11-14].
Изданная В.П. Васильевым в 1873 г. книга «Религии Востока. Конфуцианство, буддизм и даосизм» явилась обобщением многочисленных предварительных исследований, которые автор начал, будучи студентом Русской духовной миссии в Пекине. Следующим обобщающим трудом Васильева были «Очерки китайской литературы», увидевшие свет в 1880 г. Немаловажную роль в подготовке этой книги сыграл прочитанный Васильевым впервые в Европе курс лекций по истории китайской и маньчжурской литературы [Эйдлин].
Почти полвека интенсивнейшей работы в области китаеведения принесли В.П. Васильеву заслуженное признание не только в отечественном, но и в мировом востоковедении. Когда 20 августа 1876 г. в Петербурге начал работу III Международный конгресс ориенталистов, Васильев был избран председателем I отдела конгресса, а его выступления привлекли большое внимание [Труды III.., с. XXIV-XXXV]. На V Международном конгрессе ориенталистов в Берлине в 1881 г. Васильев, присутствовавший в составе русской делегации, был избран вице-президентом Дальневосточной секции.
Учившийся у В.П. Васильева академик В.М. Алексеев так обрисовывал впоследствии состояние русской синологии и трагедию своего учителя: «Все прошлое русского китаеведения сложно и мучительно. Разрушительные силы всегда действовали вернее созидательных, и оглядываться на это больно. Наши вполне самобытные таланты: Иа-кинф Бичурин, сумевший при скудности средств познания страны дать такое разнообразие ответов на основные вопросы, Палладий Кафаров, В.П. Васильев и его ученики Ивановский и Георгиевский — все эти люди всю жизнь мучились огромными проблемами, не ленились ни минуты, но наша русская действительность сумела загнать их, сломить. Все они были, прежде всего, настолько бедны, что не могли напечатать свои сочинения на свой счет, а университет находил только крохи средств. Академику Васильеву хватило их только на печатание китайских текстов на отвратительной бумаге отвратительным набором китайских знаков. И это в конце XIX в.! Уделом большинства ученых поэтому было писать книги, составлять пособия... только для того, чтобы эти книги затем скупала Академия наук у их вдов и хоронила в Азиатском музее... Васильев, потеряв всякую надежду напечатать свои многотомные и первоклассные материалы по исследованию буддизма, сложил их у себя в кабинете, а прислуга, без ведома его, употребила эти длинные листы на растопку печей. Глупая и страшная трагедия!» [Алексеев, 1958, с. 287-288]
Среди выдающихся русских китаеведов второй половины XIX в. видное место занимают современники В.П. Васильева — П. Кафаров и И.И. Захаров, каждый из которых, внеся новое в определенные направления китаеведения, в то же время стоял на вершине всего комплекса знаний о Китае, достигнутых мировой наукой. Именно их работы положили начало дифференциации отечественного китаеведения, появлению таких его направлений, как исследование социально-экономической истории Китая, его идеологии, создание обобщающих филологических трудов.
П. Кафаров находился в Пекине в составе трех миссий, две из которых он возглавлял. Круг его научных интересов необычайно широк. Каждому китаеведу и сегодня известен китайско-русский словарь П. Кафарова, ставший классическим образцом труда по китайской филологии второй половины XIX в. Не менее значительны его исследования по истории Монголии, выполненные на основании глубокого изучения китайских источников1, а также личных наблюдений во время поездок через Монголию в 1847 и 1859 гг. [Дорожные.]. П. Кафаров был первым китаеведом, побывавшим в Уссурийском крае и объяснившим историю его древностей [Ларичев].
И.И. Захаров известен главным образом как автор непревзойденных «Полного мань-чжурско-русского словаря» и «Грамматики маньчжурского языка» [Захаров Полный.; он же Грамматика.]. Но он был и первым в России и Европе китаеведом, проведшим исследования земельной собственности в Китае [Захаров Поземельная.]. Не менее интересна работа Захарова по исторической демографии Китая [Захаров Историческое.]. Многие годы своей жизни Захаров отдал дипломатической работе в Китае, а также преподаванию маньчжурского языка в Петербургском университете, профессором которого он был.
Профессор Восточного факультета Петербургского университета С.М. Георгиевский, известный своими трудами в области древней истории Китая, попытался сформулировать практические цели научного китаеведения в России. Он подчеркивал, что китаеведы должны помочь обществу выработать новый взгляд на обитателей Китая — «многовекового, многомиллионного, связанного с нами узами той дружбы, которою в будущем может быть обеспечиваться мир всего мира, на благо живущих в нем племен и народов» [Георгиевский, 1890, с. 271].
Между тем состояние как отечественной, так и европейской синологии, по мнению С.М. Георгиевского, явно не отвечало задачам, выдвигавшимся жизнью. «Синологии как установившейся науки еще не существует, — констатировал он, — в синологии нет еще ни определенных целей, ни утвержденных основ, ни выработанных приемов; синология смешивается еще с простым драгоманством, с умением переводить с китайского языка на тот или другой из языков европейских» [Георгиевский, 1889, с. 6.]. Выход из этого положения Георгиевский видел в дифференциации китаеведения: «Под синологией (ныне понятием весьма туманным) должна разуметься не одна какая-либо наука, а совокупность многих наук» [Там же].
1 Академик Б.Я. Владимирцов назвал П. Кафарова «тонким и умелым знатоком источников по истории монголов» [Владимирцов, с. 9].
В это время европейское востоковедение выступило с тезисом о «застойности Востока». Отповедь этой лжетеории мы находим у выдающегося исследователя кросскуль-турных связей Н.Я. Данилевского. В своей книге о взаимосвязях России с Европой он писал: «Возьмем, к примеру, самый тип застоя и коснения — Китай, выставляемый как наисильнейший контраст прогрессивной Европе. В этой стране живет около 400 миллионов народа в гражданском благоустройстве. Если бы имелись точные цифры о количестве производительности китайского труда, то перед ними, может быть, побледнели бы цифры английской и американской промышленности и торговли, хотя китайская торговля почти вся внутренняя. Многие отрасли китайской промышленности находятся до сих пор на недосягаемой для европейских мануфактур степени совершенства, как, например, краски, окрашивание тканей, фарфор, многие шелковые материи, лаковые изделия и т.д. Китайское земледелие занимает, бесспорно, первое место на земном шаре.» [Данилевский, 1871. Цит. по: Данилевский, 1991, с. 72-73.].
Китайским земледелием много занимался видный китаевед второй половины XIX в. К.А. Скачков. К сожалению, эти его труды остались в рукописях [Скачков, 1977, с. 429-431]. Скачков пытался привить в России китайские чайные кусты, но они погибали в холодном климате. Чайная торговля шла в основном через Кяхту, куда тюки с чаем доставлялись караванами верблюдов. Из Кяхты он развозился по всей России. В 1863 г. русские предприниматели братья К. и С. Поповы арендовали в Китае чайную плантацию и фабрику у города Ханькоу. Через несколько лет чай их фирмы продавался в 90 городах России. С.К. Попова привлекла идея не возить чай из Китая, а разводить его в России. Ему удалось уговорить китайского мастера-чаевода Лю1 Чжэнь-жуна отправиться в Россию, где он в 1893 г. приобрел несколько участков земли неподалеку от Батуми. Вместе с ними прибыли еще десять мастеров-китайцев, которых взял с собой Лю Чжэнь-жун. Они привезли десять тысяч черенков чайных кустов и несколько сотен пудов семян. Китайский чай — одно из наиболее заметных достижений китайской цивилизации, воспринятое в России.
На рубеже XIX-XX вв. началась массовая миграция китайцев в Россию. Нехватка рук при строительстве Великой Сибирской магистрали и Мурманской железной дороги вынудила российские власти приглашать китайских рабочих [См.: Ларин; Решетов, с. 9-24]. Уже после японско-русской войны на российском Дальнем Востоке сложилась ситуация, когда «часть власти в крае фактически оказалась в руках китайцев, российская администрация была бессильна изменить в свою пользу положение дел. И по мере развития миграционных процессов на Дальнем Востоке — наплыва китайцев в Россию и интенсивного заселения Маньчжурии — опасения за его судьбу в российском обществе усиливались» [Ларин, с. 47].
Для удовлетворения практических потребностей в специалистах по Восточной Азии в 1899 г. во Владивостоке открыли Восточный институт, в котором было широко постав-
1 В ряде документов и исторической литературе фамилия и имя этого чаевода пишется как Лау Джон-джау. Однако его сын, известный ученый и общественный деятель Китая Лю Цзе-жун (Лау Сиу-чжау) объяснил в написанной в 1957 г. «Краткой биографии членов семьи Лао Джон-джау», что так его имя и фамилия звучит на провинциальном диалекте пров. Гуанчжоу, а на официальном государственном языке иероглифы читаются как Лю Чжэнь-жун. [См.: Друг.., с.117.]
лено изучение китайского, японского, корейского, монгольского и маньчжурского языков. Институт возглавил Алексей Матвеевич Позднеев, известный монголовед. для преподавания китаеведческих дисциплин были приглашены П.П. Шмидт, А.В. Гребенщиков и А.В. Рудаков. Впоследствии в нем преподавали Г. Цыбиков, Н.В. Кюнер, Д.М. Позднеев.
В Восточном институте велась и исследовательская работа по Китаю, развивавшаяся главным образом в двух направлениях: исследования по Маньчжурии и создание литературы, дававшей практические знания о современном Китае. Исключительно плодотворно работал во Владивостоке Н.В. Кюнер, подготовивший пособия по древней и средневековой истории Китая, географии стран Дальнего Востока, истории отношений Китая со странами Запада. Его капитальный труд «Описание Тибета» [Кюнер] явился сводом накопленных наукой данных об этой части Центральной Азии.
В первом десятилетии ХХ в. на Восточном факультете Петербургского университета успешно работали китаеведы П.С. Попов, А.И. Иванов, А.Е. Любимов, В.Л. Котвич, начал свой творческий путь В.М. Алексеев. В этот период русская наука вносит огромный вклад в изучение географии, этнографии и археологии Китая и окраинных территорий Цинской империи.
Экспедиции Н.М. Пржевальского, Г.Н. Потанина, Н.М. Ядринцева, П.К. Козлова, В.И. Робровского, Д.А. Клеменца открыли науке центральноазиатский мир во всем величии его истории и трагизме тогдашнего состояния.
В 1911 г. в Китае цинская монархия была свергнута в результате Синьхайской революции. В 1917 г. разразились две русские революции, потрясшие мир. Грозные события в России отозвались в Азии и Африке гулом многочисленных восстаний, вызвали в Азии цепную реакцию, положили начало активизации борьбы народов Востока против колониальной системы.
* * *
Еще в 1817 г. Наполеон сказал: «Пусть Китай спит, когда он проснется, он потрясет мир». Сегодня мир смотрит на Китай с восхищением и опаской. Китай, в свою очередь, внимательно следит за миром. Особенно за собственным имиджем на мировой арене. Образ каждого государства в мире создается в том числе и зарубежными специалистами, его изучающими. К таким специалистам как раз и относятся китаеведы.
Если обратиться к методологии китаеведения, то, прежде всего, следует сказать, что синология является частью ориенталистики, то есть изучения Востока в целом. Общность методологии можно проследить, обратившись к эволюции востоковедческих исследований [См.: Саид]. Исследования Китая претерпели несколько этапов, прежде чем были выработаны современные методологические подходы.
Первый этап совпадает с эпохой великих географических открытий в XIV-XVII вв. и в основном сводился к поиску сухопутных и морских путей в страны Востока. Вели-
кие страны Азии — Китай и Индия манили европейцев своими богатствами, загадками своих цивилизаций. Этот ознакомительный период дал миру значительное количество описательной литературы, которая содержала географические, политические, экономические, этнографические, антропологические и другие сведения, отличавшиеся той или иной степенью достоверности.
Второй этап охватывает XVII—XVIII столетия. Он привел к установлению и развитию торговых и политических контактов Европы с Востоком. В связи с этим европейским странам потребовались специалисты, знающие восточные языки и нравы. Первые китаеведы в России изучали маньчжурский язык, который был государственным языком империи Цин. Начались переводы на русский язык основных книг, содержавших сведения о Цинском Китае. Этот переводческий период был увенчан изданием на русском языке «Баци тунчжи», что давало представление о происхождении маньчжуров, становлении их государственности, военной организации, обычаях. В свою очередь это помогало понять кто, как и почему правил в Китае. В это же время и в Западной Европе появились первые описания Цинского Китая, выпущенные католическими миссионерами.
В XIX в. переводческий этап был продолжен, но с тем отличием, что начались переводы основных классических (философских, политических, литературных) канонов Китая с китайского языка. Академик Н.И. Конрад справедливо писал: «Научное востоковедение родилось как филология, и притом филология в своем исконном, исторически сложившемся смысле: как наука о письменных памятниках» [Конрад, с.7].
Так было и в Западной Европе, и в России. Не случайно крупнейший востоковед XX в. академик В.М. Алексеев подчеркивал, что «китаистику из всех прочих востоковедных дисциплин едва ли не приходится считать дисциплиной наиболее традици-онною, поскольку ее европейская лаборатория до сих пор всецело зависит от вековой туземной лаборатории и ее продукции. Ввести что-либо новое и прочное в нашу науку можно лишь при основательном учете всех предыдущих достижений, которые, увы, до сих пор почти целиком заключены в китайском тексте, и выходит, что для изучения китайского языка нужно, прежде всего, знать этот самый китайский язык» [Алексеев Н.Я. Марр... , с. 30].
Западноевропейская ориенталистика в этот период подверглась влиянию идей европоцентризма. Европейская цивилизация сделала в XIX столетии исторический рывок в своем развитии. Это и стало питательной средой европоцентризма, адепты которого пропагандировали тезис о том, что история человечества направлялась гением, волей и мощью европейского континента. Социально-экономические законы, формации, уклады, по которым жил этот континент, преподносились как универсальные. Европейский сюртук пытались надевать на восточный халат. Возникновению европоцентризма способствовала слабая изученность в Европе цивилизаций Востока.
Так как Россия исторически формировалась как евразийское государство, в котором Восток был существенным компонентом, русское китаеведение избежало «детской болезни» европоцентризма [См.: Скачков, 1977].
В конце XIX и особенно в XX в. наблюдался интенсивный процесс специализации гуманитарного знания, его дифференциации и возникновения новых научных дисциплин и областей исследования. Сформировался большой корпус дисциплин, которыми занималось академическое китаеведение. В него вошли языкознание, литературоведение, философия, археология, культурология, эпиграфика, древняя, средневековая и новая история, международные отношения, страноведение, этнопсихология, нумизматика и др. В дальнейшем гуманитарные науки начали отделяться от социальных, которые также претендуют на изучение культуры Китая в ее различных формах и модусах [См.: Алексеев Советская...].
Это вызывает необходимость выделить из всей совокупности гуманитарных и социальных дисциплин «основную науку», как ее определял еще Г.Г. Шпет. «Как основная наука, — отмечал выдающийся философ, — должна быть и может быть принята только та наука, которая в области данного предмета изучает его в наибольшей полноте. это нормальная постановка вопроса, <которая> единственно разрешает проблему множественности научных методов.» [Шпет, с.1065]. В качестве регулирующего идеала, который позволяет найти способы рассматривать единство разнообразных гуманитарных и социальных наук, предстает культура.
Таким объектом исследования в синологии и стала культура Китая, которая позволила сомкнуть в единое целое объекты различных гуманитарных наук (от археологии до музыковедения, от теории литературы до архитектуры) и найти руководящий принцип при образовании их понятий. При этом, по словам академика В.М. Алексеева, «востоковедение есть наука, уничтожающая на карте точного познания культур мира белые или фальшиво окрашенные пятна» [Алексеев Советская.., с.193].
В.М. Алексеев делил китаеведение на две части: синологию китайскую и синологию европейскую [Алексеев Китайская.., с. 331]. Вот что он говорил о новых поколениях китайских историков: «В новом Китае старый конфуцианский историк сменился новым историком общемирового типа, европейским ученым, перед которым вся предыдущая история китайского старого историка предстала, наконец, в виде мировой проблемы, и он решает ее на общенаучных линиях, в которых конфуцианская идеология есть только объект изучения, а не идеологическая доминанта» [Там же, с.137].
При анализе китайской действительности европейская, американская и даже японская синология сегодня уже не может соревноваться с китайской. Со своей стороны, китайская синология выработала такие базовые концепции, как «теория мирного возвышения Китая», в которой китайской культуре отводится важнейшая роль в построении общечеловеческой цивилизации, а также «мир и гармония» — метод обновления международных отношений.
В XXI в. во всех странах расширяется изучение кросскультурных взаимодействий, использующее комплексную методологию сопряжения различных культур. Эта методология применяется и в китаеведческих исследованиях [Самойлов, 2012] — как важный компонент постижения дихотомий Восток — Запад, Север — Юг.
Остается заметить, что без понимания традиционной и современной китайской духовной культуры невозможно адекватно оценить те гигантские достижения в области
производства материальных благ, которые мы видим в Китае в XXI в.
Литература:
Азиатский музей — Ленинградское отделение Института востоковедения. М. 1972.
Алексеев В.М. В старом Китае. Дневники путешествия 1907 г. М. 1958.
Алексеев В.М. Китайская литература. Избранные труды. М. 1978.
Алексеев В.М. Н.Я. Марр. К характеристике ученого и университетского деятеля. // Наука о Востоке. М. 1982.
Алексеев В.М. Советская синология // Наука о Востоке. М. 1982. С. 114-159.
Бартольд В. В. История изучения Востока в Европе и России. Л. 1925.
БернштамА.Н. Н.Я. Бичурин (Иакинф) и его труд «Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена» // Н.Я.Бичурин (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. М.-Л. 1950. Т. I.
Бертельс Д.Е. Введение // Азиатский музей — Ленинградское отделение Институт востоковедения АН СССР. Коллективной монография. М. 1972.
Большой китайско-русский словарь / Сост. под руков. проф. И.М. Ошанина. Т.3. М. 1984.
Бранд И.И., Брандт А. Записки о русском посольстве в Китай (1692-1695) / Вступительная статья, перевод и комментарии М. И. Казанина. М. 1967.
Бретшнейдер Э.В. Русь и Асы на военной службе в Китае // Живая старина. 1894. N 1. С. 67-73.
Венгеров С.А. Критико-биографический словарь русских писателей и ученых. Т. IV, отд. II.
Владимирцов Б.Я. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм. Л. 1934.
Воробьева-Десятовская М.И., Савицкий Л.С. Тибетоведение // Азиатский музей — Ленинградское отделение Института востоковедения АН СССР. М. 1972.
Георгиевский С.М. Важность изучения Китая. СПб. 1890.
Георгиевский С.М. Граф Л. Толстой и «Принципы жизни Китая». СПб. 1889.
Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 3. М. 2006.
Данзан Л. Алтан Тобчи («Золотое сказание»). М. 1973.
Данилевский Н.Я. Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения Славянского мира к Германо-Романскому. СПб. 1871.
Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М. 1991.
Демидова Н.Ф., Мясников В.С. Первые русские дипломаты в Китае. М. 1966.
Дорожные заметки на пути в Монголию в 1847 и 1859 гг. архимандрита Палладия... СПб. 1892.
Друг издалека. Документы из истории грузинско-китайской дружбы. Батуми. Госиздат. 1958.
Духовная культура Китая. Т. 1. Философия. М., 2006; Т.2. Религии, верования мифы. М. 2007.
Дучич Й. Граф Савва Владиславич. Серб-дипломат при дворе Петра Великого и Екатерины I. СПб. 2009.
Ефимов Г.В. У истоков русского востоковедения // Вестник ЛГУ. 1973. № 20.
Захаров И.И. Грамматика маньчжурского языка. СПб. 1875.
Захаров И.И. Историческое обозрение народонаселения Китая // Труды членов Российской духовной миссии. 1852. Т. I. С. 247-360.
Захаров И.И. Поземельная собственность в Китае // Труды членов Российской духовной миссии. 1853. Т. II. С. 1-96.
Захаров И.И. Полный маньчжурско-русский словарь. СПб., 1875.
Захаров И.И. Полный маньчжурско-русский словарь. Изд. 2-е. Пекин. 1939.
Иванов А.И. Походы монголов на Россию по официальной китайской истории Юань-ши // Записки разряда военной археологии и археографии. Имп. русского военно-исторического общества. 1914. Т.3.
Идес Избрант, Бранд Адам Записки о русском посольстве в Китай (1692-1695) / Вст. ст., пер. и ком. М. И. Казанина. М. 1967.
История Академии наук СССР. М.-Л. 1964. Т. 2.
История внешней политики России. Первая половина XIX века. (От войн России против Наполеона до Парижского мира 1856 г.). М. 1995.
История отечественного востоковедения до середины Х!Х в. М. Т. I. 1990; Т. 2. 1997.
Карпини Джиованни дель Плано История монголов; Гильом де Рубрук. Путешествие в Восточные страны. М. 1957.
Кафаров П. Русское поселение в Китае в первой половине XIV века // Живая старина. 1894. № 1. С. 65-67.
Кафаров П. Старинные следы христианства в Китае // Восточный сборник. Т. 1. Вып. 1. СПб. 1872. С. 47-49.
Кисляков В.Н. Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН — одно из крупнейших хранилищ китайских этнографических коллекций. // Санкт-Петербург — Китай. Три века контактов. СПб. 2006.
Климова О.В. Первая экспедиция Н.А. Хвостова на Сахалин в 1806 г. (по российским и японским источникам) // Страны и народы Востока. Вып. XXXIII. М. 2010. С. 176-189.
Ключевский В.О. Лекции по истории Западной Европы в связи с историей России / Под ред. Р.А. Киреевой. М. 2012.
Книга степенная царского родословия. Ч. 2. СПб. 1913.
Конрад Н.И. Запад и Восток. М. 1972.
Крузенштерн И.Ф. Путешествие вокруг света в 1803, 1804, 1805 и 1806 годах на кораблях «Надежда» и «Нева». Ч. II. СПб. 1810.
Куликова А. М. Становление университетского востоковедения в Петербурге. М. 1982.
Кюнер Н. Описание Тибета. Владивосток. 1907. Ч. I; 1908, ч. II.
Ларин А.Г. Китайские мигранты в России. М. 2009 г.
Ларичев В.Е. Путешествие в страну восточных иноземцев. Новосибирск. 1973.
Леонтьев А. Тайцин гурунь и ухери коли, или все законы и установления Китайского (а ныне Манжурского) правительства. Т. 1. Перевел с манжурского на российский язык Коллегии Иностранных дел надворный советник Алексей Леонтиев. СПб. Императорская Академия Наук. 1781 г.
Леонтьев А. Тайцин гурунь и ухери коли, или все законы и установления Китайского (а ныне Манжурского) правительства. Т. 1. Перевел с манжурского на российский язык Коллегии Иностранных дел надворный советник Алексей Леонтиев. СПб.1781.
Мартынов А.С. Россия и Китай: сходство наследия — общность судьбы. // «Звезда». 1995. № 10.
Меньшиков Л.Н., Чугуевский Л.И. Китаеведение // Азиатский музей — Ленинградское отделение Института востоковедения АН СССР. М. 1972.
Москвитянин. 1848. № 9.
Московский телеграф. 1828. № 7.
Мясников В.С. Реализация русской дипломатией Кяхтинского договора с Китаем (середина XVIII века) // Русско-китайские отношения в XVIII веке. Т. VI. 1752 * 1765. М. 2011.
Мясников В.С. Русский маньчжуровед Г.М. Розов // Мясников В.С. Квадратура китайского круга. Избранные статьи. Кн. 1. М. 2006.
Никифоров В.Н. Советские историки о проблемах Китая. М. 1970.
Решетов А.М. Китайцы в Санкт-Петербурге: (фрагменты истории) // Санкт-Петербург — Китай: Три века контактов. СПб. 2006.
Русский вестник. Т. 5. СПб. 1842.
Русско-китайские договорно-правовые акты.1689-1916 / Под общ. ред. ак. В.С. Мясникова. М.2004.
Русско-китайские отношения в XIX веке. Материалы и документы. Т. 1. 1803-1807. М. 1995. Док. № 3, 64.
Русско-китайские отношения в XVII в. Материалы и документы. 1608-1683. М. Т. I. 1969.
Русско-китайские отношения в XVIII. Документы и материалы. Т. 2. 1725*1727. М. 1990.
Русско-китайские отношения в XVIII. Документы и материалы. Т. 3. 1727*1729. М. 2006.
Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. М. 1982.
Саид Э.В. Ориентализм. Западные концепции Востока / Перев. с англ. А.В. Говорунова. СПб. 2006.
Самойлов Н.А. Китайский маршрут. Путеводитель с картами. СПб. 2003.
Самойлов Н.А. Россия и Китай // Россия и Восток. СПб. 2002. С.526-528.
Самойлов Н.А. Россия и Китай в XVII — начале XX века: тенденции, формы и стадии социокультурного взаимодействия. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук. СПб. 2012.
Самойлов Н.А. Россия и Китай. // Россия и Восток. СПб. 2002.
Саркисова Г.И. Вольтер о Китае и становление русского китаеведения // И не распалась связь времен... К 100-летию со дня рождения П.Е. Скачкова. М. 1993.
Скачков П.Е. История изучения Китая в России в XVII и XVIII вв. (краткий очерк) // Международные связи России в XVII и XVIII вв. М. 1966.
Скачков П.Е. Очерки истории русского китаеведения. М. 1977.
Скачков П.Е. Первый преподаватель китайского и маньчжурского языков в России // Проблемы востоковедения. 1960. № 3.
Софийская вторая летопись 6903 г. // Полное собрание русских летописей. Т. IV. СПб. 1853.
Сыма Цянь. Исторические записки. Перевод Р.В. Вяткина. ТТ. 1-10. М. 1972-2001.
Труды III съезда ориенталистов. СПб. Т. I. 1879-1880.
Чжан Син-лань История отношений Китая с Западом. Т. 2. Пекин. 1930.
Шифман А. И. Лев Толстой и Восток. Изд. 2-е перераб. и доп. М. 1971.
Шпет Г.Г. История как проблема логики / Под. ред. ак. В.С. Мясникова. М. 2004.
ЭйдлинЛ.З. К 90-летию выхода в свет первого очерка истории китайской литературы // Страны и народы Востока. М. Вып. II. 1970.
Some early Russo-Chinese relations by Gaston Cahen, Shanghay. 1939.
