Россия и Европейский Союз: современные тенденции во внешней политике, политике безопасности и экономике. Взгляд из Германии Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

Х.ТИММЕРМАНН РОССИЯ И ЕВРОПЕЙСКИЙ СОЮЗ: СОВРЕМЕННЫЕ ТЕНДЕНЦИИ ВО ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКЕ, ПОЛИТИКЕ БЕЗОПАСНОСТИ И ЭКОНОМИКЕ. ВЗГЛЯД ИЗ ГЕРМАНИИ

H.TIMMERMANN Russland und die Europäische Union: Aktuelle Tendenzen in Politik, Sicherheit, Wirtschaft.Ein deutscher Standpunkt. - Köln, 2000. - 27 S. - In recto.

1. По какому пути идет Россия?

Парадоксальным образом отношения России к Европе — Европе Европейского Союза — именно под знаком наметившегося партнерства — отличаются сильными противоречиями1. Такие противоречия, выражающие поиск новой Россией своей идентичности, имеют место во внешней политике страны в целом, но в особенности в ее отношении к Европе. Именно потому, что россияне так близки европейцам в историческом, политическом и культурном плане — преобладающее большинство россиян чувствуют себя "европейцами", а не "евразийцами" — значительная часть элит снова и снова испытывает потребность соблюдать по отношению к европейцам, их принципам, европейскому ценностному консенсусу критическую дистанцию, а также подчеркнуто выразительно выдвигать на первое место собственные традиции и самостоятельные интересы2. Высокие ожидания и надежды периода позднего Горбачёва и раннего Ельцина на то, что вскоре произойдет окончательное срастание России и Европы также и в том, что касается ценностей и представлений об общественном устройстве, не осуществились. Между тем в глазах значительной части российских элит важным признаком идентичности новой России стало определенное отмежевание от Запада как раз в том, что касается ценностей. Идеально политическим выражением этой противоречивости является послание Путина "Россия на рубеже тысячелетий", которое было передано миру по интернету в конце декабря 1999 г.3. С одной стороны, в нем подчеркивается значение для России европейских стандартов и принципов, таких как демократия, плюрализм, разделение властей, права человека, и даже указывается на формирование "живого гражданского общества". С другой стороны — указывается на необходимость связи с российскими традициями, к которым относятся: сильное государство, всеобъемлющее управление экономикой, а также патерналистские формы отправления власти. Так что вопрос о том, каким путем пойдет Россия при Путине, все еще остается открытым.

Путин, до сих пор человек без профиля и определенных свойств, прежде всего — продукт блестящей кампании по созданию имиджа на фоне войны в Чечне, которую поддерживает 2/3 населения. До своего избрания президентом в марте 2000 г. он сознательно избегал излагать свое кредо и свои конкретные программные принципы. Вместо этого он обещал решающие улучшения в повседневной жизни и частично даже реализовал их, например, в том, что касается выплаты заработной платы и пенсий. Кроме того, он подчеркнул те общепринятые ценности и стремления, "благодаря которым в обществе существует значительная степень согласия" (усиление роли государства как в экономике, так и во всех областях жизни; наведение порядка в стране; умеренная антизападная позиция)4.

После выборов новый президент должен был принимать важные решения относительно направления развития страны — одномерный метод завоевания власти через чеченскую войну, представляя себя поборником безопасности, порядка и сплочения России, оказался недостаточным для того, чтобы закрепить за собой власть на длительный срок. При этом Путин одновременно должен был стремиться к тому, чтобы расширить свое поле действия по отношению к тем гетерогенным и конкурирующим друг с другом группам, которые помогли ему прийти к власти — в сфере экономики, энергетики, финансов, по отношению к военным и органам безопасности, СМИ, а также представителям федеральной и региональной администрации. Каков же выбор, который они предлагают новому президенту, и как они могут повлиять на политику России по отношению к ЕС?

Здесь могут быть разные варианты. С одной стороны, Путин мог бы стремиться к "сильному государству" на основе плюрализма — государству, сила которого не связана с репрессиями, но проявляется как раз в том, что оно опирается на институты, способные к функционированию, развивает и осуществляет обязательные правила игры, а также утверждает себя как государство демократическое и правовое5. В этом случае можно было бы заложить фундамент для партнерства между Россией и ЕС; это способствовало бы прагматическому взаимодействию в экономике, внешней политике и политике безопасности, а также в области ценностей, и тем самым сокращению идейных и материальных разделительных линий на восточной границе Союза. Кроме того, соблюдение государством определенных правил по отношению к своим гражданам, защита их прав и предсказуемость действий властей могли бы положить конец бегству капитала из России и развитию экономических отношений европейцев с Россией, особенно в форме прямых инвестиций в реальную экономику.

С другой стороны, мы можем стать и свидетелями попытки утверждения и развития авторитарно-репрессивного типа политической системы при опоре на органы безопасности и военных в сочетании с модернизацией страны через мобилизацию внутренних ресурсов, при которой европейские институты и способы стимулирования модернизации хотя и приветствуются, однако европейские ценности и стандарты в рамках такой системы могут иметь только весьма ограниченное значение. Такая модель указывает на существование, при всех различиях, определенных традиций в российской истории — позднего царизма и нэпа. Она позволила бы наладить прагматическое сотрудничество с ЕС, как это и было во времена советской системы, однако никак не отношения партнерства; партнерство предполагает далеко идущее согласие относительно основных ценностей и принципов демократии, совместимость экономических порядков, а также постоянное выравнивание внешнеполитических интересов и интересов в области политики безопасности. Такая политика, как сказал министр иностранных дел Германии Й.Фишер, могла бы привести к тому, "чтобы Россия рассматривала цели ЕС по стимулированию развития демократии как основу партнерства"6.

Наконец, можно представить себе и третий вариант развития, как бы посредине между живой демократией и усилением государственного авторитаризма: "управляемая" или "манипулятивная демократия"7. При этом государственная власть соблюдала бы видимость демократического функционирования системы, одновременно манипулируя с помощью своей финансовой мощи и государственных средств массовой информации субсистемами (парламент, партии, регионы, остальные СМИ) таким образом, чтобы силы оппозиции и без применения прямых репрессий не имели подлинных шансов на завоевание власти. Такая модель, шансы на реализацию которой в настоящее время наиболее велики, позволила бы только прагматичное, формальное сотрудничество с ЕС. Однако подлинное партнерство в духе принципиального согласия относительно ценностей и принципов при формировании государства и общества вряд ли было бы возможно, по меньшей мере в среднесрочном аспекте. Может быть, для большинства элит и населения России оно и вовсе нежелательно. Возможно также, что Путин имеет в виду этот негативный консенсус, когда он говорит об отношениях между Россией и ЕС как о "практическом сотрудничестве", а не как о партнерстве8. Это соответствовало бы тенденции московского руководства интерпретировать понятие "стратегическое партнерство" в более узком, прагматическом духе, нежели ЕС, для которого такое партнерство включает в себя европейский консенсус относительно ценностей.

Неопределенность пути внутреннего развития России, естественно, отражается и на ее международных отношениях — в том числе и с ЕС.

Действительно, для значительной части российских элит характерна тенденция проявлять особую заботу о сохранении тесных отношений с ЕС и предоставлять преимущество европейскому направлению перед всеми остальными направлениями "стратегического партнерства" (например, с Китаем или Индией)9. Так, Арбатов видит шансы для России "в направлении постепенного, тщательно продуманного и согласующегося с российской спецификой сближения с Большой Европой. Или, если угодно, с возвращением в Европу, неотъемлемой частью которой Россия была тысячу лет назад". Это будет иметь тем большее значение, если Европа не станет пытаться, как США, сделать Россию сырьевым придатком или зависимым государством, не поставит под сомнение ее территориальную целостность. Важнейшая национальная цель новой России

— сохранить огромный природный и человеческий потенциал России в орбите европейской цивилизации", — заключает Арбатов10. И наоборот — ЕС, как все возрастающая по своему значению сила на европейском континенте, нуждается в международных партнерах, говорится в другой работе, и одним из них, несомненно, будет Россия, на основе ее географических, политических, экономических и военных особенностей11. Действительно, Европа — это регион, с которым Россия в историческом, политическом, экономическом и культурном планах связана теснее, чем со всеми другими регионами мира. Западная граница России вообще самая стабильная из всех ее границ.

В своеобразной форме все это находит выражение в стремлении России представить себя в качестве главной защитницы Европы против угрожающих ей опасностей с Юга. Пытаясь оправдать перед критикой со стороны европейцев вторую чеченскую войну со всеми ее безобразиями, министр иностранных дел Иванов в соей речи перед Парламентской Ассамблеей Совета Европы заявил: "Россия по существу защищает сейчас общие границы Европы от варварского нашествия международного терроризма, который последовательно и настойчиво выстраивает ось своего влияния: Афганистан — Центральная Азия —Кавказ — Балканы... И все это происходит на южных рубежах Европы, создавая непосредственную угрозу безопасности нашего континента, а также жизни и благополучию каждого европейца"12. Это предупреждение было, конечно, мотивировано тактическими соображениями и должно было служить тому, чтобы включить жестокую чеченскую войну России в более крупную взаимосвязь — с мнимыми террористическими волнами с Юга в направлении Европы. В соединении с устаревшими мифами (оборона Европы от монгольской, татарской, китайской опасностей) это предостережение выражает

— хотя и в извращенной форме — распространенное в России чувство, что она принадлежит к Европе и должна защищать континент на передней линии фронта от опасности, исходящей с южных границ.

2. Два стратегических документа и война в Чечне

Заинтересованность России в тесных отношениях с ЕС совпадает с соответствующей заинтересованностью Евросоюза. В 1999 г. обе стороны уточнили на основе всеохватывающего Соглашения о партнерстве и сотрудничестве Россия — ЕС (вступило в силу с декабря

1997 г.) в своих стратегических документах характер, содержание и перспективы взаимоотношений: сначала ЕС на встрече в верхах в Кёльне в июне 1999 г. принял документ "Общая стратегия Европейского Союза по отношению к России"13, а в октябре 1999 г. Россия приняла свой документ "Стратегия развития отношений Российской Федерации с Европейским Союзом на среднесрочную перспективу (2000-2010 гг.)14. Тот факт, что именно премьер-министр Путин передал этот документ на встрече в верхах ЕС и России в октябре 1999 г. в Хельсинки, придает положениям "Среднесрочной стратегии" особый вес. По сути дела, это первый документ, в котором Россия, побуждаемая стратегическим документом ЕС, сформулировала свою всеобъемлющую концепцию отношений с Европой и ЕС.

Насколько серьезно заинтересована российская сторона в дальнейшем развитии этих взаимоотношений, подтверждают два замечания В.Лихачева15, руководителя представительства России при ЕС в Брюсселе, на которые стоит обратить внимание: первоначально Москва выразила желание разработать стратегический документ совместно

с ЕС с далеко идущими оперативными задачами, однако ЕС до поры до времени отклонила такое предложение. После утверждения соответствующих стратегических документов Москва предложила при продлении Соглашения о сотрудничестве взять курс на заключение нового, расширенного "Договора о стратегическом партнерстве и сотрудничестве в XXI в." и в качестве первого шага подписать "Заявление об основных целях и принципах" этого партнерства. На это тоже ЕС не пожелал пойти, настаивая на том, что сначала нужно сначала полностью исчерпать возможности, заложенные в уже существующем договоре. Министр иностранных дел Иванов со своей стороны говорил в докладе об основных принципах отношений Россия — ЕС, что ЕС "играет в глобальных и европейских делах все более активную роль". Исходя из этого, он охарактеризовал партнерство с Евросоюзом как "стратегический выбор России", который не должен подвергаться никаким колебаниям16. Так далеко не пожелал пойти Путин. Тем не менее он увидел объективные предпосылки для того, чтобы "следующее десятилетие могло стать временем практической работы по созданию новых, более высоких форм взаимодействия

между Россией и ЕС". Во всяком случае, важнейшие политические силы страны поддержали идею о дальнейшем сближении с ЕС на принципах равноправного сотрудничества и взаимной выгоды, отметил Путин. В конце концов, ЕС для России — важнейший торговый партнер, кредитор и инвестор17. В другом выступлении Путин заявил о намерении России "быть стабильным, конструктивным и предсказуемым партнером при строительстве Большой Европы. Наша политика будет оставаться честной, открытой и прозрачной"18.

К несчастью, эта динамика в отношениях Россия — ЕС столкнулась с противоположными тенденциями, причины которых заключаются во внутреннем развитии России. Особенно сильно осложнились отношения России с ЕС из-за жестокой войны России против собственного населения в Чечне. Эта война привела к массовому нарушению прав человека и меньшинств, а также норм и принципов, соблюдать которые Москва обязалась перед ОБСЕ, Советом Европы и ЕС 19. Во всяком случае, ЕС был вынужден сначала фактически приостановить осуществление намеченных в стратегических документах намерений и пересмотреть уже действующие программы — по крайней мере, символически20. В частности, предусматривался более жесткий контроль за российской деятельностью в области торговли сталью и текстилем, а также перемещение средств программы ТАСИС по технической помощи в сферы стимулирования демократии и гуманитарной помощи.

Собственно, некоторое ухудшение в отношениях Россия — ЕС состояло в следующем: в ходе второй чеченской войны в России среди большинства политических партий и общественных групп сформировался "патриотический консенсус" (выражение Г.Зимона), который сложился на основе общности взглядов на идентичность России; при этом мобилизующей идеей послужили размеры страны, специфика ее представлений об общественном устройстве и системе институтов, а также своеобразие ее культуры. Все это означает, что европейские ценности, принципы и представления об общественном устройстве имеют для России ограниченное значение и что при сотрудничестве с европейцми все же соблюдается определенная дистанция по отношению к Западу. Логическим следствием этого является то, что Россия рассматривает вопросы о правах человека вопреки собственным обязательствам, зафиксированным в международных документах, как исключительно внутреннее дело страны, а зарубежные протесты против нарушения прав человека, как и в советские времена, считает недопустимым вмешательством во внутренние дела.

Как уже упоминалось, по этой причине Путин в своей до сего времени самой детальной оценке будущих отношений между Россией и ЕС ограничился выражением "практическое сотрудничество" и не проронил ни слова о партнерстве на основе консенсуса относительно основных ценностей. Более того: в связи с краткосрочными расчетами на завоевание власти внутри страны принимается во внимание значительное охлаждение отношений с Западом или даже снижение их ценности для России. "История не знает ни единого случая, когда внутренние проблемы России давали повод или основание для разрыва отношений. Этого никогда не происходило, так как Россия слишком важна для мирового сообщества", — такова была хладнокровно рассчитанная оборона Путиным позиции России против обвинений Запада и размышлений о

применении санкций21. Сотрудничество с европейцами исходит из российских условий и не может определяться извне. При этом политическое руководство страны как будто мало озабочено тем, что пренебрежительным отношением к ООН, ОБСЕ, Совету Европы и ЕС оно причиняет ущерб именно тем международным организациям, от которых оно само ожидает решающих действий по защите собственных интересов, например, в отношении защиты прав человека и гражданина для этнических русских в балтийских государствах. "Страна больше не будет иметь права поднимать с трибуны Совета Европы вопрос о защите русскоязычного меньшинства в других странах или обращаться в Европейский суд по правам человека для защиты своих собственных прав". Конечно, за этой спонтанной реакцией на первые санкции Совета Европы с других позиций последовало множество упреков и саркастических замечаний в адрес Страсбурга22.

Российская непримиримость поставила Европейский Союз перед настоящей дилеммой. С одной стороны, Евросоюзу приходится остро реагировать на поведение России, противоречащее соглашению, если он не хочет опрометчиво поставить на карту свою репутацию решительного защитника демократии, прав человека и основных свобод. В конце концов, у государств — партнеров ЕС в СНГ (например, Грузии), которые со своей стороны не исключают в будущем злоупотреблений властью со стороны Москвы, позиция ЕС "Ъштевв-ав-шиаГ' по отношению к жестокости российского поведения в Чечне вызвала бы отчуждение и опасения.

С другой стороны, вряд ли ЕС располагает действенными инструментами санкций. При последовательном применении они могли бы даже контрпродуктивно повлиять на долгосрочные отношения ЕС с Россией, например, привести к таким последствиям, как агрессивный национализм, атомные катастрофы, не знающие границ, самоизоляция России и отрицательное воздействие хаоса в России на ее непосредственных соседей23. Действительно, "слабости государственного авторитета в России становятся проблемой безопасности для всей Европы"24.

Если Парламентская Ассамблея Совета Европы в начале 2000 г. лишила российскую делегацию права голоса, а комитет министров потребовал рассмотреть вопрос об исключении России, то ЕС ограничился уже упомянутыми мерами, скорее символическими, среди которых был также пересмотр "Общей стратегии по отношению к России". Такой подход может стать конструктивным, если покажет российским элитам со всей убедительностью, к какому ущербу для России приведет несоблюдение ею правил и договоренностей, которые являются предпосылкой для осуществления и развития партнерства и совместной стратегии с ЕС. При этом ущерб для России мог бы затронуть как раз те области, где Москва рассчитывает на обязательства и поддержку ЕС: зарубежные инвестиции в реальное производство, включение России в ВТО, недопущение возникновения новых разделительных линий на восточных границах расширяющегося ЕС, приспособление торговой и финансовой системы к евро, который означает для России одновременно и новые шансы, и новые вызовы. Такие подходы могли бы стимулировать процесс проведения реформ в России и ослабить ее готовность к применению силы, которая противоречит принципам ОБСЕ. Кроме того, они могли бы побудить к тому, чтобы при новом правительстве Путина в политической калькуляции снова в большей степени учитывались долгосрочные аспекты, так как фаза выборов в Государственную Думу и выборов президента почти полностью проходила под знаком внутриполитических соображений завоевания власти, "социальной и политической инженерии", обещавшей успех в краткосрочном аспекте. Конечно, и в этом случае не может идти речь о том, чтобы пойти навстречу российским усилиям относительно заключения нового соглашения о сотрудничестве. С точки зрения Брюсселя, скорее следует сконцентрировать все внимание на строгом соблюдении и применении действующего соглашения. Как же конкретно выглядят российские оценки европейской интеграции, в чем состоят ее интересы в установлении тесных отношений с ЕС в различных измерениях и чего прежде всего ожидает Россия от Брюсселя? Путеводной нитью для ответа на этот вопрос служит уже упомянутая выше "Среднесрочная стратегия" России по отношению к ЕС. К длительному и, по-видимому, сложному процессу разработки этого документа под руководством министерства иностранных дел привлекались различные ведомства, так что — при всех выявившихся концептуальных расхождениях — можно считать, что этот документ выражает собой консенсус по основным вопросам политической линии Москвы по отношению к ЕС и будет иметь значение также и для эры Путина.

3. "Среднесрочная стратегия" России: концепции и образ действий

Вплоть до последнего времени в России рассматривали ЕС почти исключительно как экономический и торговый союз, но не как надрегиональное сообщество государств со все возрастающим собственным политическим весом, не понимали ни характера интеграции, ни политического завершения Евросоюза (РтаИШ). Причины такого непонимания прежде всего состоят в следующем.

— Влияние опыта деятельности СЭВ — организации, которая не была подлинной интеграцией, а всего только механизмом межгосударственной иерархически выстроенной кооперацией под руководством СССР.

— Мышление преимущественно категориями политическими и милитаристскими, для которого была характерна недооценка динамики интеграции на основе все растущего переплетения экономических связей.

— Низкая оценка общей внешней политики и политики безопасности, которую из-за сложного процесса формирования решений и малых полномочий в Москве не принимали всерьез.

— Концентрация на двусторонних отношениях со странами — членами ЕС, особенно с Германией, Францией и Италией, и пренебрежительное отношение к самой интеграции.

Только по той причине, что Европейский Союз в Москве почти не принимали во внимание в качестве мотора экономического срастания и политического действующего лица со все более увеличивающимся влиянием, российские политики высокого ранга, в том числе Ельцин, могли поднимать вопрос о полном членстве в ЕС. Непонимание характера и динамики интеграции ЕС привело в Москве к хаотическому процессу инфляции понятия "интеграция".

Между тем здесь произошло изменение, достойное внимания: по мере того, как развитие многосторонней европейской интеграции все более воспринимается в России как процесс реальный и необратимый, риторика по поводу интеграции с ЕС исчезает из определения Москвой своей позиции. Совершенно наоборот — имеет место заявление о намерении России создать свой собственный космос, достаточно большой и независимый, чтобы стать центральным, равноправным действующим лицом, а не частью нового целого, оттесненной на его периферию. Этот достойный одобрения отказ Москвы от интеграционной риторики, основанной на иллюзиях, в пользу реалистической линии по отношению к ЕС впервые нашло выражение в "Среднесрочной стратегии". Там буквально записано следующее:

"Партнерство Россия — Европейский Союз в рассматриваемый период будет строиться на базе договорных отношений, т.е. офи-

циальной постановки задачи присоединения или "ассоциации" России с Европейским Союзом. Как мировая держава, расположенная на двух континентах, Россия должна сохранять свободу определения и проведения своей внутренней и внешней политики, свой статус и преимущества евроазиатского государства и крупнейшей страны СНГ,

25

независимость позиций и деятельности в международных организациях"25.

Еще до этого из полуофициальных определений позиции России было ясно: вопреки прежним высказываниям, Россия "...не нуждается в перспективе присоединения к ЕС. Это означало бы утерю ее уникальной евроазиатской специфики, роли центра притяжения в хозяйственной реинтеграции СНГ, самостоятельности во внешней, экономической и оборонной политике и полную перестройку (еще одну!) всей российской государственности на базе требований Евросоюза. Наконец, великие державы ... не растворяются в интеграционных союзах — они создают их вокруг себя"26.

Конечно, при разъяснении позиции России по отношению к ЕС в "Среднесрочной стратегии" подчеркивается "стратегический характер партнерства Россия — ЕС" и стремление к тесному взаимодействию обеих сторон в деле создания Европы "без разделительных линий"27. Как Москва определяет свои интересы и подходы к отношениям с ЕС по различным параметрам? Ниже следует несколько замечаний о новых тенденциях в области экономики, внешней политики и политики безопасности.

Политические отношения

В своей общей стратегии ЕС предлагает развивать партнерство ЕС — Россия в рамках "перманентного диалога о политике и безопасности" и создать для этого "постоянный механизм", который со стороны ЕС воспринимался бы как "высокое представительство" Общей внешней политики и политики безопасности. При такой конкретизации документ выходит за пределы соглашения о партнерстве, поскольку здесь предлагаются уже совместные позиции и инициативы как на двустороннем уровне, так и на всех международных форумах.

Далеко идущие предложения о политическом сотрудничестве вызвали в Москве большой интерес, тем более что там положительно отнеслись к принятому в Амстердаме документу "Расширение наднационального влияния институтов ЕС" (так называемая "Среднесрочная стратегия"). Конечно, в стремлении к установлению более тесных отношений между Россией и ЕС с российской стороны продолжают играть роль традиционные подходы, а именно попытки противопоставить Европейский Союз США и включить Европу "в качестве противовеса центризму НАТО в Европе" в московскую модель многополярного мира. Но в то же время развивается тенденция рассматривать партнерство с ЕС как центральный элемент международных отношений, а не просто как переменную величину, зависимую от отношений с США. Иначе говоря — с российской стороны отношения с ЕС приобретают собственное значение и не используются более главным образом в качестве рычага для ограждения от американского влияния. Европейцы должны сами организовать общеевропейскую безопасность, записано в российской "Среднесрочной стратегии", разумеется, с примечательным дополнением: "без изоляции от США и НАТО, но и без их монополизма на континенте".

Эти высказывания довольно неопределенны, что неудивительно, так как будущее отношение Европейской политики безопасности и обороны к НАТО в самой Европе пока еще во всех аспектах остается неясным. Тем не менее они сигнализируют о намерении Москвы вступить во всеохватывающий и содержательный политический диалог с ЕС, особенно по вопросам "предотвращения и мирного урегулирования конфликтов на пространстве ОБСЕ". В этом смысле, — говорится далее в "Среднесрочной стратегии", обе стороны должны консультироваться и при необходимости, координировать свои позиции в международных организациях. Следовало бы подумать, кроме того, о тех странах и регионах на периферии России, где нельзя исключить опасность негативной эскалации событий. Впрочем, ЕС весьма трудно согласиться с определенными представлениями России по содержанию совместных действий в некоторых пунктах. Особенно это касается отношений России со странами — членами СНГ.

СНГ — Южный Кавказ. Здесь Москва выступает против всего того, что могло бы означать попытку ЕС помешать экономической интеграции в пространстве СНГ путем установления "особых отношений" с отдельными странами СНГ в ущерб России. Конечно, положительный опыт интеграции ЕС следует использовать в СНГ, говорится в "Среднесрочной стратегии". В то же время Россия и ЕС должны координировать свои действия по отношению к странам СНГ в сферах торговли, политики, экономики и финансов, а также в гуманитарной и других областях. Кроме того, говорится в документе, "развитие партнерства с Европейским Союзом должно содействовать укреплению России в качестве ведущей силы формирования новой системы межгосударственных политических и экономических отношений на пространстве СНГ". Естественно, ЕС не может принять или даже санкционировать такую доминирующую позицию России в странах СНГ, в частности, применительно к Грузии, Армении и Азербайджану, не считаясь с позицией самих стран. В конце концов, ЕС сам заключил с ними соглашения о партнерстве и сотрудничестве (вступили в силу с июля 1999 г.) — соглашения, которые не в последнюю очередь направлены на то, чтобы с помощью политической поддержки и материального стимулирования стабилизировать положение в республиках Южного Кавказа и укрепить их самостоятельность28.

Реализация далеко идущих замыслов о заключении такого пакта стабильности для Южного Кавказа с участием ЕС, России и трех затрагиваемых стран, несомненно, послужила бы выдающимся примером превентивной дипломатии предотвращения конфликтов. Однако по разным причинам потенциальные спонсоры такого пакта пока что не поддержали соответствующую инициативу: ЕС после выполнения руководящих задач,

связанных с пактом о стабилизации положения на Балканах, остерегается брать на себя дальнейшие политически сложные и материально дорогостоящие обязательства; России трудно примириться с выдающейся ролью третьей силы в регионе, который она продолжает рассматривать как сферу своих собственных жизненных интересов29.

Тем не менее есть признаки того, что Москва готова к сотрудничеству с ЕС в этом регионе30; примером такой модели региональной кооперации являются стимулируемые ЕС проекты ТИАСБСА (Транспортный коридор Европа — Кавказ — Центральная Азия) и ШООАТБ (Межгосударственное транспортирование газа и нефти в Европу). В обоих проектах Россия охотно приняла бы участие, хотя пути транспортировки расположены в обход российской территории. Во всяком случае, московский "Стратегический документ" избегает всякой полемики по поводу упомянутых крупных проектов. Вместо этого он довольствуется требованием, чтобы российские предприятия принимали определенное участие в разработке и создании этих региональных инфраструктур в форме "предоставления стройматериалов, технологии, рабочей силы и услуг". Такой подход Москвы достоин внимания и перспективен, поскольку геоэкономические соображения здесь преобладают над геостратегическими. Возможно, этот пункт был одним из спорных между российскими министерствами, что и привело к упомянутому выше промедлению при разработке "Среднесрочной стратегии".

Белоруссия. Другой потенциальный конфликтный пункт, который, впрочем, не упомянут в обоих стратегических документах, — это Белоруссия31. Эта страна, расположенная между Россией и расширяющимся Европейским Союзом, при своем непредсказуемом президенте-автократе Лукашенко, действующем по методам советской системы, неудержимо движется к экономической и социальной катастрофе, которая, без сомнения, в высшей степени негативно повлияет и на ее международное окружение. Здесь можно было бы попытаться — в рамках соглашения о партнерстве между Россией и ЕС и стратегических концепций обеих сторон и при участии представителей правительства и оппозиции в самой Белоруссии — найти подходящие решения, которые соответствовали бы близким отношениям Белоруссии с Россией и тесным связям страны с ЕС.

Впрочем, предпосылкой для такой "многовекторной" политики во внешних отношениях Белоруссии, которая должна, согласно заявлению Лукашенко, привести к "чрезвычайно дружественным и тесным отношениям с Западом"32, было бы введение, при содействии ОБСЕ, процессов, ориентированных на результативность и успех, которые в конечном итоге привели бы к свободным и честным выборам, беспрепятственной деятельности оппозиции, доступу к СМИ для всех политических течений, а также осуществление прав человека и гражданина. Вопрос состоит в том, возьмет ли на себя путинская исполнительная власть (а вместе с ней и авторитарно-репрессивный режим Лукашенко) обязательства по осуществлению такого сбалансированного общего решения, которое потенциально не привело бы отношения с ЕС к сильной перегрузке? Или же Москва включит эту обнищавшую страну, городское население которой ориентировано скорее на Европу, в состав России в качестве второго трофея после Чечни, что могло бы снова ухудшить ее отношения с ЕС? Представляется, что события развиваются скорее в последнем направлении.

Калининград. Следующий трудный вопрос, упомянутый в "Общей стратегии" ЕС и относительно подробно затронутый в "Среднесрочной стратегии" России, касается Калининграда (это единственный "субъект" РФ, о котором в документе говорится подробно). Специфическое, в политическом плане весьма уязвимое географическое положение региона России, который в будущем со всех сторон окажется окруженным государствами-членами ЕС, настоятельно требует решений, которые подтвердят положение Калининграда как интегральной составной части России и одновременно активного партнера ЕС и Балтийской кооперации. Подлинные угрозы для области связаны не с политикой безопасности, но с потенциальным экономическим и социальным спадом33. Примечательно, что Москва в своей "Среднесрочной стратегии" впервые в своем главном документе сигнализирует о согласии к переговорам с ЕС о Калининграде, после того как в июне 1999 г. на встрече в верхах с "тройкой" ЕС было официально выражено желание в ходе расширения ЕС вступить с ним в диалог о будущем Калининграда34. Прежде Российская сторона рассматривала проблемы этой области исключительно как внутренние проблемы России, и те силы — все без исключения — которые пытались на основе двусторонних переговоров или на европейском уровне найти решения, соответствующие

изменившимся условиям, характеризовались как ревизионистские. Можно было бы, например, объявить Калининград регионом с упрощенным визовым режимом или даже безвизовой зоной, как это имеет место в отношениях Калининграда с Литвой и Польшей (впрочем, после их вступления в ЕС этот режим придется отменить). По всем признакам, в Москве существует готовность согласиться с решением подобного рода, хотя такой свободный доступ в ЕС поставил бы население Калининградской области в привилегированное положение по сравнению с другими россиянами.

Во всяком случае, "Среднесрочная стратегия" выступает за обеспечение способности Калининграда к активному участию в трансграничном и межрегиональном сотрудничестве. В документе выражено стремление к заключению специального соглашения с ЕС, которое должно служить двум целям: во-первых, в процессе расширения ЕС соблюдать интересы Калининграда как части России; во-вторых, преобразовать Калининград "в "пилотный" российский регион в сотрудничестве России и Европейского Союза в XXI в.". Эти пассажи свидетельствуют: при стремительно меняющихся общих условиях в мире Россия все более серьезно воспринимает ЕС как политическое действующее лицо и во все большей степени учитывает то обстоятельство, что в самых различных сферах деятельности всегда существуют жизненные возможности для тесного партнерства с ЕС. Для Калининграда самоизоляция России в Европе привела бы к полной экономической катастрофе с непредсказуемыми последствиями. Напротив, при активизации отношений с ЕС невыгоды географического положения области превратились бы в преимущества — благодаря использованию ее как удобного транспортного коридора, коммуникационного пространства и центра оказания услуг в Балтийском регионе, а также связи между Россией и остальной Европой.

Во всяком случае, ЕС заявил о своей готовности воспрепятствовать изоляции региона и "совместно с Россией обсудить проблему особого визового режима для Калининградской области, которая после вступления балтийских государств в ЕС окажется в окружении государств-членов ЕС. Наша общая задача состоит в том, чтобы избежать негативных эффектов для этого региона и не разрушить транзит между этой областью и остальной частью России35. Остается ждать, смогут ли стороны найти действительно удовлетворительное решение для этого неотложного особого случая.

Политика безопасности и обороны. "Общая стратегия" ЕС предлагает России тесное сотрудничество также и в поле политики безопасности, так как "Россия и Европейский Союз имеют общие стратегические интересы и ощущают особую ответственность за сохранение стабильности и безопасности в Европе, а также в других регионах мира". В оперативном отношении документ, конечно, ограничивается высказыванием, что следует рассмотреть, не может ли участие России помочь в тех случаях, при которых Евросоюз пользуется помощью ЗЕС для выполнения "петерсбергских" задач по предупреждению конфликтов и кризисному регулированию. Война в Косово выявила дефицит собственных военных сил Европы и со всей беспощадностью показала ее всеобъемлющую зависимость от США; после этого формирование Европейской политики безопасности и обороны в рамках Общей внешней политики и политики безопасности ЕС явно обрело динамику. По сути дела, Европейская политика безопасности и обороны (ЕПБО) направлена на то, чтобы в форме надежных мобильных групп быстрого реагирования развивать собственные силы, причем к концу 2000 г. ЗЕС должен был включиться в ЕС. Создание многонациональных групп быстрого реагирования при возникновении кризисных ситуаций численностью около 60 тыс. человек к 2003 г. должно подчеркнуть готовность и способность ЕС брать на себя ответственность в качестве самостоятельного действующего лица за всю полноту задач, предусмотренных Петерсбергским соглашением36.

Конечно, при этом до сих пор остаются неопределенными основные пункты — особенно об отношении ЕПБО к НАТО. Может ли и должен ли ЕС действовать в области политики безопасности самостоятельно и независимо от НАТО или ему следует ориентироваться на уже испытанные принципы взаимозависимости, а также на основанные на договоренностях принципы кооперации и соответствующие механизмы? Должен ли ЕС развивать собственные силы командования, контроля, разведки, и стратегические транспортные силы или опираться в основном на силы НАТО? Должен ли ЕС использовать свои силы кризисного реагирования для автономного применения вне сферы действия НАТО или только дополнительно к вооруженным силам НАТО? Короче говоря, должна ли ЕПБО быть скорее атлантическим или европейским вариантом?

Однозначного ответа на эти главные вопросы, которые, естественно, повлияют и на характер будущих отношений ЕС — Россия, пока еще нет, и, по-видимому, на них вообще можно будет ответить только в процессе практического развития ЕПБО. В связи с этим представляется естественным, что Россия продолжает выжидать и пока не может точно определить свою позицию по отношению к ЕПБО. До сих пор Россия хотя и считала ЕС своим важнейшим партнером в нестратегической области, однако не принимала всерьез Общую внешнюю политику и политику безопасности ЕС (ОВПБ) из-за сложной системы принятия решений, незначительных компетенций и отсутствия действенных инструментов. То же самое относится и к ЗЕС. Те, кто указывает на "единственную в своем роде позицию ЗЕС", остаются в меньшинстве37. До сего времени существуют только подходы к институционализированному постоянному сотрудничеству Москвы с ЗЕС, встречи на политическом и рабочем уровнях носят спорадический характер38.

Такая сдержанная, скорее выжидательная позиция Москвы по отношению к ОВПБ и к ЕПБО могла бы измениться по мере обретения ими компетенции и динамики. К примеру, "Среднесрочная стратегия" побуждает Россию разрабатывать позицию по отношению к ЕПБО, "развивать политические и военные контакты с ЗЕС как интегральной составной частью Европейского Союза", а также "стимулировать практическое сотрудничество в области безопасности". Здесь прямо называются мероприятия по обеспечению мира, регулированию кризисов, а также различные аспекты ограничения и сокращения вооружений. В то же время в области ОВПБ, "включая оборонную идентичность", предусматривается установление рабочих контактов и взаимодействие с инстанциями ЕС.

За этими предварительными подходами, которые, впрочем, еще не нашли отражения в новой "Концепции национальной безопасности" (январь 2000 г.)39, просматриваются два основных стремления.

Во-первых, в Москве надеются — впрочем, как и в самой Евро-пе — что реализация ЕПБО придаст европейцам больший вес и влияние в НАТО. Максималистские представления Москвы простираются еще дальше — с помощью тесного сотрудничества с европейскими составляющими Альянса "противостоять НАТО-центризму в Европе и совместно развивать специфические интересы и действия". Для ЕС такая политика неприемлема. В то же время это свидетельствует о том, что Москва постепенно отходит от стремления противопоставить европейцев США и изнутри подорвать НАТО. Россия ни в коем случае не склонна к тому, чтобы игнорировать или недооценивать роль НАТО в европейских делах, подчеркивает министр иностранных дел Иванов, ссылаясь на Основополагающий акт об отношениях Россия — НАТО, подписанный в мае 1997 г. Соответственно Москва предпринимала значительные усилия для того, чтобы "превратить наши контакты с Альянсом в составной элемент европейской безопасности и стабильности"40. Такая позиция сигнализирует о том, что по меньшей мере внешнеполитический истеблишмент России сознает: отношения России к ОВПБ/ЕПБО могут успешно развиваться только в том случае, если будут существовать хотя бы корректные рабочие отношения с НАТО. Возможно, что осознание этой взаимосвязи стимулировало готовность России к тому, чтобы возобновить в феврале 2000 г. отношения в рамках Совет НАТО — Россия (миссия Робертсона в Москве)41.

Вторая причина позитивной оценки НАТО опять же связана с министерством иностранных дел И.Иванова. Там указывают на все более важную роль, которую ЕС играет в глобальных и европейских делах; такую роль он может принять на себя и при создании стабильной среды безопасности. Динамика отношений находит свое выражение в стратегических документах обеих сторон. В этой связи создание поста высокого представителя ОВПБ и его фактически персональная уния с генсеком ЗЕС открывает "новые возможности для нашего взаимодействия на международной арене, а также в контексте формирования "европейской оборонной идентичности". Ввиду таких "интеграционных трансформаций" ЕС, в условиях возникающих в Европе "принципиально новых структур" Россия не может оставаться в стороне, подчеркивает Иванов, она должна в качестве одного из "главных стабилизирующих факторов на нашем

42

континенте" активно участвовать в происходящем процессе42.

Позиции, подобные этой, сигнализируют о начале изменений в российском понимании партнерства с ЕС. При подписании Соглашения о партнерстве Россию главным образом интересовало экономическое измерение; политические разделы

соглашения для нее имели скорее второстепенное значение и принимались во внимание ради достижения экономических целей. Это соответствовало традиционным оценкам ЕС как экономического великана, но политического карлика. Между тем такая концепция "селективного партнерства" существенным образом изменилась: Россия теперь заинтересована в партнерстве с ЕС по всем измерениям, в том числе и в политике безопасности, и в военной области. В этой новой концепции учитывается тот факт, что ЕС ныне выступает в качестве и гражданской, и военной силы, причем экономические, политические и военные аспекты тесно переплетаются и обусловливают друг друга43; она исходит из убеждения, что подлинное партнерство может развиваться только в том случае, если оно рассматривается как всеохватывающее, а не селективное.

Тем временем в российской прессе чаще стали публиковаться сообщения о ЕПБО, хотя глубокие анализы характера и перспектив этого измерения интеграции, а также его значения для России пока появляются редко. Тем более достоин внимания доклад эксперта по политике безопасности из Института Европы Дмитрия Данилова44. Имеет смысл остановиться на нем подробнее, так как автор представляет определенное направление мышления и существующую в истеблишменте России тенденцию по вопросам внешней политики и политики безопасности.

В начале доклада Данилов указывает на то обстоятельство, что характер ЕС со времени заключения Соглашения о партнерстве значительно изменился и продолжает изменяться, поэтому Россия должна уделять особое внимание Европейскому Союзу, и не только в социально-экономической области, но и как "формирующемуся центру международной политики безопасности". В частности, Данилов отмечает следующие важные факторы.

1. Стремление ЕС к тому, чтобы "засыпать ров" между его социально-экономическим потенциалом и политическими возможностями. Развитие ЕПБО, конечно, не должно подпитывать иллюзии относительно того, что усиление европейского веса в НАТО автоматически приведет к ослаблению США, так как "нынешние изменения стали возможными потому, что они никоим образом не подрывают трансатлантические связи". Об этом хорошо сказал в 1998 г. тогдашний министр иностранных дел Австрии Шюссель (ныне федеральный канцлер Австрии): «Мы хотим не "меньше Америки", но "больше Европы"». В этом свете можно охарактеризовать один из главных вопросов для российской стратегии следующим образом: «Хочет ли Россия "больше Европы" в системе европейской безопасности и в том случае, если это не будет означать "меньше Америки и НАТО"? И что это нам даст?»

2. Значение "Общей стратегии" ЕС по отношению к России: без самостоятельной политики по отношению к России Евросоюз едва ли сможет взять на себя роль сильного действующего лица в системе европейской безопасности. Это и есть причина, по которой в "Общей стратегии" особое внимание посвящается проблемам безопасности. Теперь России надлежит подхватить предложения ЕС.

3. Третий фактор — Косовский кризис и его последствия для ЕС. С одной стороны, Евросоюз почти полностью подчинился стратегии США, что в высшей степени негативно повлияло и на отношения ЕС — Россия. Но с другой стороны, проявившаяся слабость европейцев, которая резко противоречит их инициативам в концепции ОВПБ, стала дополнительным стимулом для дальнейшей интеграции в форме ЕПБО.

4. Тот факт, что Европа является неотъемлемой составной частью трансатлантического стратегического партнерства и при всем расположении к сотрудничеству с Россией не хочет отступать от жизненно важных принципов атлантизма, ставит российскую политику перед дилеммой: каким образом Россия при неопределенных перспективах своих отношений с НАТО сможет осуществлять необходимое для Москвы плодотворное сотрудничество с ЕС, если сохраняются "объективно существующие противоречия в области европейской безопасности"?

Таков анализ эксперта в области политики безопасности Данилова. Не менее достойны внимания его заключения.

1. "Милитаризация" ЕС ни в коей мере не противоречит интересам России, напротив, полностью им соответствует, поскольку парадоксальным образом такая "милитаризация" позволяет "демилитаризацию международных отношений", так как "военное измерение ЕС неизбежно будет играть роль поддержки в рамках его

всеобъемлющей политики безопасности". Этим ЕС отличается от НАТО, где военные компоненты занимают центральное место при гарантии безопасности.

2. Усиление роли и ответственности ЕС/ЗЕС могло бы улучшить перспективы для взаимодействия Запада и России в сфере безопасности. Основанием для этого является то, что согласие относительно "неделимости европейской безопасности" для европейцев ввиду их соседства с Россией содержит больше материальной субстанции, чем для американцев.

3. И наконец, новое качество в отношениях ЕС — Россия открывает перспективу для преодоления близорукой политики пренебрежения, которую Москва проводит по отношению к странам ЦВЕ. Их включение в состав ЕС могло бы предоставить России дополнительные возможности для развития сотрудничества со странами этого региона.

Таковы, по мнению Данилова, положительные аспекты ЕПБО. Согласно его точке зрения, в этой инициативе ЕС речь идет о честолюбивом проекте, для которого, с одной стороны, необходимо сбалансированные отношения с США, а с другой — дальнейшее развитие отношений с Россией. Такая перспектива с точки зрения принципов весьма соответствует тем планам, которые европейцы связывают с ЕПБО. Если в будущем речь пойдет о том, чтобы этот проект Россия могла рассматривать как положительный и о том, чтобы — как это предусмотрено в "Общей стратегии" ЕС — в рамках "перманентного диалога о политике и безопасности" ЕС и Россия могли принять на себя совместную ответственность, то размышления Данилова предоставляют хорошо продуманные, конструктивные и перспективные отправные пункты. Например, они могут относиться и к балтийским государствам, которые после вступления в ЕС автоматически станут полноправными участниками ЕПБО. Последствия такого развития событий в Москве — во всяком случае публично — пока не обсуждались. Тем не менее балтийским государствам формально после вступления в ЕС предоставляется гарантия безопасности, поскольку соответствующая статья 5 "Соглашения" ЗЕС до конца 2000 г. — т.е. до момента включения этой организации в ЕС — сохраняет свое значение.

Конечно, остается пока открытым вопрос, выражают ли приведенные оценки и суждения общую тенденцию российских элит, занимающихся вопросами внешней политики и политики безопасности, или же речь идет о взглядах экспертов по политике безопасности, у которых на политическом уровне мало шансов на реализацию. Тем не менее европейцы должны относиться к интересам России принципиально отзывчиво. Так, они могли бы, как это делают США — самостоятельно обсуждать и реализовать с Россией совместные

проекты — что, впрочем, уже и происходит (например, при демонтаже объектов российской военной инфраструктуры и военной промышленности, а также при ликвидации химического оружия; для этих проектов, которые осуществляются с соблюдением экологических норм и в которых предусмотрено гражданское использование бывших военных баз, ЕС предоставило в качестве стартовых средств до конца 2000 г. 8,9 млн. евро45. Однако более тесная кооперация может быть осуществлена только по мере развития самим Евросоюзом собственной идентичности и своих способностей в этой области — в концептуальном, институциональном и оперативном планах. При этом не должно возникать впечатление, что своим особым отноше-нием к ЕС Россия могла бы нанести ущерб его трансатлантическим отношениям.

Экономическое измерение

Несмотря на существование описанных выше тенденций к развитию отношений с ЕС по всем измерениям, главным направлением для российских элит продолжает оставаться экономическое сотрудничество с ЕС. Использование потенциала развития Евросоюза привлекательно для Москвы и по той причине, что ей не приходится опасаться со стороны ЕС имперских амбиций по отношению к России.

В самом деле, ЕС для России — важнейший партнер по торговле, трансформации и модернизации. Здесь стоит напомнить только о некоторых данных. Около 40% внешнеторгового оборота Москвы приходится на ЕС, после вступления в него восточноевропейских стран эта доля будет составлять более 50%. Кроме того, 64% прямых инвестиций в Россию осуществляют государства-члены ЕС46. Сюда следует добавить, что участники зарубежных совместных венчурных компаний на 80% происходят из государств-

членов ЕС, а 2/3 всех предприятий с российским участием действуют в пространстве ЕС47. Тем не менее в Москве (и в Брюсселе тоже) полагают, что здесь существуют при благоприятных обстоятельствах большие резервы. Действительно, объем торговли между Россией и ЕС составляет только 1/3 того уровня, какого можно было бы ожидать, принимая во внимание российский социальный продукт и близость России к рынкам ЕС. В определенных областях это могло бы привести к известному "эффекту Роттердама" (Роттердам как самый большой "германский порт") в смысле растущей взаимозависимости между Россией и расширяющимся ЕС. Например, балтийские порты могли бы стать главными перевалочными пунктами для поставок российской нефти и природного газа в страны ЕС — что пошло бы на пользу и России, и балтийским государствам.

Автор не предлагает развернутый обзор экономических отношений ЕС — Россия, тем более, что на эту тему уже существует много компетентных анализов48, но обращает основное внимание на те аспекты этих отношений, о которых в "Среднесрочной стратегии", а также в последних высказываниях политиков и публицистов либо развиваются прежние подходы, либо расставляются новые акценты. При этом на первом плане находятся два пункта: во-первых, требование к ЕС об усилении его роли в качестве партнера по модернизации России; во-вторых, призыв совместными усилиями воспрепятствовать тому, чтобы на восточных границах расширяющегося ЕС возникали новые разделительные линии, а также нарастали такие явления, как падение моральных норм и уровня благосостояния. Российские специалисты, — пишут Барановский и Арбатов, — согласны в том, что "задача воспрепятствовать отходу России от остальной Европы, несомненно, представляет самый большой объективный интерес для евроатлантического региона, направление развития которого всегда может измениться в связи с внутренними обстоятельствами. Наихудшей для России является такая обстановка, при которой она стала бы изолированным действующим лицом, оказалась бы предоставлена самой себе и отделена от всех других государств региона"49.

В этой связи достойно внимания то, что "Среднесрочная стратегия" в целом обращается к ЕС с просьбой поддержать Россию консультациями при необходимых структурных мероприятиях по приспособлению к новым направлениям развития, предпочтительно через экспертизы ТАСИС и исследования о применимости этих мероприятий в России. Здесь, как кажется, существует возможность (в форме предоставления или отказа) для того, чтобы побудить Россию вести себя в соответствии с договорами — например, в чеченском конфликте. Российская просьба о своевременной информации и целенаправленной поддержке касается, в частности, следующих областей.

1. Прямые зарубежные инвестиции. Российское руководство возлагает большие надежды на ЕС, когда речь идет об увеличении объема прямых инвестиций в реальную экономику как важного вклада в стабилизацию и модернизацию экономики России. В "Среднесрочной стратегии" подчеркивается значение этого аспекта для инноваций и подъема российской экономики; и в документе Путина этот аспект — в качестве одного из немногих замечаний, касающихся международных отношений России — также играет важную роль. В этом контексте "Среднесрочная стратегия" многократно и недвусмысленно указывает на намерение России приспособить свое законодательство и правовую систему в тех областях, которые касаются тесного сотрудничества с Евросоюзом, к законодательству ЕС — при условии соблюдения собственной независимости. Подобным же образом Россия стремится гармонизировать свою систему стандартов и сертифицирования к соответствующим системам ЕС — там, где сеть торговли и кооперации всего плотнее.

Это, конечно, прогресс, а также и важное поле деятельности, где ЕС действительно может оказать прямое влияние на процесс структурного приспособления в России, поскольку это побуждает к реализации предусмотренного в Соглашении о партнерстве процесса приспособления к европейским нормам и стандартам. Причина здесь заключается не в устранении препятствий, блокирующих деятельность зарубежных инвесторов в России. Скорее главными предпосылками для этого являются те решающие внутренние реформы, которые называет "Общая стратегия" ЕС: поддающееся исчислению налоговое законодательство, возможность приобретения земли, функционирующие институты, правовая защищенность, а также четко определенные и действительно применяемые на практике правила. В этом отношении положения и обещания "Среднесрочной стратегии" весьма неопределенны: "принятие благоприятного

законодательства об инвестициях, а также гарантии зарубежных инвестиций". Остается ждать, попытается ли Путин реализовать общее согласие на радикальное улучшение экономических условий на основе консенсуса с важными политическими течениями и общественными группами, или же он учредит для этого режим "твердой руки", при котором жесткие политические репрессии фактически аннулируют принципы демократии, плюрализма и свободы средств массовой информации (крайний случай — режим типа пиночетовского)50. Последнее, без сомнения, подорвало бы партнерство ЕС — Россия, как это было в случае с Белоруссией.

Роль евро. Между тем в Москве теперь стали с большим вниманием наблюдать за Европейским Союзом, за этой интересной для России финансовой державой. Это было бы весьма логично, если бы евро мог получить глобальное значение как стабильная валюта и добиться большего влияния на международные финансовые организации51. В позитивном сценарии евро мог бы даже трансформировать существующую униполярную мировую валютную систему в биполярную, т.е. составить конкуренцию доллару в качестве резервной валюты и оттеснить доллар в России и в сфере СНГ. Во всяком случае, в политике и в публицистике влияние евро оценивается исключительно позитивно и рассматривается как важный вклад в укрепление партнерства России с ЕС. Российские специалисты объясняют

52

это следующими аргументами52.

1. Евро способен установить определенный баланс между обеими валютами, "дедолларизировать" экономику и финансы России, по меньшей мере частично, и вместо этого все больше "евроизировать" их. Впервые с 50-х годов на международных валютных и финансовых рынках возникла "реальная альтернатива доллару США". Тем самым может быть преодолено состояние, "когда Россия находилась во внешней зависимости, и сверх того — в зависимости от одной-единственной страны и ее валюты". Геополитическое положение России и ее экономическая безопасность требуют максимального использования новых возможностей. В этом смысле надлежит "последовательно преодолевать фактическое неравенство евро по отношению к доллару на внутренних валютных рынках".

2. Весьма важное значение придается геополитическому аспекту. США связаны с экономикой и политикой России только косвенно. ЕС, напротив, состоит с Россией в договорных отношениях, их связи во многих областях носят характер "непосредственной взаимозависимости". С этой точки зрения целесообразно "подвергнуть пересмотру" существующее законодательство и международные соглашения России "с целью привести их в соответствие с принятыми правовыми нормами ЕС относительно евро".

3. Евро будет способствовать существенному облегчению торговли между партнерами. Это касается не только "твердого ядра" членов зоны евро, но и все еще остающихся в стороне членов ЕС, также и кандидатов на вступление в Евросоюз из числа стран ЦВЕ, а в перспективе даже и европейских стран СНГ. В конце концов европейские сегменты "челночной торговли" в своих расчетах быстро перейдут на евро. То же самое можно прогнозировать и для зарубежной торговли в северозападных регионах России, особенно для Калининградской области.

На этом фоне "Среднесрочная стратегия" выступает за "укрепление евро как международной валюты путем его официального включения в валютные резервы банка России". Кроме того, она поддерживает увеличение использования евро на отечественных финансовых рынках и в зарубежной экономической деятельности российских фирм и банков. В конечном итоге российским банкам было рекомендовано "расширить и укрепить практическое сотрудничество с Европейским центральным банком, системой центральных банков и другими институтами ЕС" с целью "координации действий в перспективе реформы международной валютно-финансовой системы".

В связи с затянувшейся экономической и финансовой слабостью России перспектива координированного образа действий при преобразовании международной валютно-финансовой системы, конечно, представляется довольно амбициозной, тем более, что евро тоже проявляет неожиданные симптомы слабости по отношению к доллару. Однако в целом такая в высшей степени позитивная оценка евро как ядра финансовой системы ЕС подчеркивает стремление России к переплетению с ней и готовность страны к тесному партнерству с ЕС. И здесь тоже линия российской политики — как при позитивной оценке ЕПБО — не направлена прежде всего против доминирования США. Скорее, как и по отношению к вопросу о вступлении в ВТО, она

определяется преимущественно намерением формирования лучшего баланса между долларом и евро и стремлением сильнее вовлечь Россию с помощью ЕС в экономические и финансово-политические процессы глобализации.

Противостояние возникновению новых разделительных линий. Содержательная дискуссия в политических и научных кругах о последствиях расширения ЕС на восток в Москве только началась — в "Среднесрочной стратегии" эти последствия с российской точки зрения характеризуются как "амбивалентные". С одной стороны, безусловно, для России это означает преимущества: увеличение рынка для российской продукции, упрощение и надежность транзита и пограничных режимов в торговых связях, гармонизацию таможенных тарифов в пространстве ЕС53. Руководитель представительства России при ЕС в Брюсселе Лихачев оценивает процесс расширения даже неограниченно позитивно, поскольку он покоится на "объективной тенденции политического и экономического развития"54. В связи с этим приближение к зоне благосостояния и экономической модернизации понимается как шанс на извлечение выгоды для самой России.

С другой стороны, в России выражаются и опасения относительно возможных негативных последствий расширения ЕС на восток, особенно в связи с тем, что Россия тем самым еще больше утратит почву под ногами на своих традиционных рынках и в экономическом плане окажется "деевропеизированной" и маргинализированной55. Действительно, уже в настоящее время до 70% оборота внешней торговли кандидатов на вступление в ЕС приходится на государства-члены ЕС, совсем наоборот было во времена СЭВ. Поэтому не случайно во вступительной главе "Среднесрочная стратегия" требует обеспечения "законных интересов России при дальнейшем расширении Европейского Союза". Совершенно такие же позиции представляет министр иностранных дел И.Иванов, причем он указывает на то, что в Хельсинки новыми кандидатами на вступление в ЕС были объявлены страны, которые "были нашими важными экономическими партнерами"56. Каковы же с точки зрения Москвы законные интересы России, которые следует защищать, и каким образом это должно происходить? Вот несколько ключевых понятий.

1. Шенгенский режим с его постулатом о надежной защите будущих восточных границ Евросоюза от потоков посетителей и товаров из приграничных регионов усиливает в России ощущение обособления, тем более что с принятием в ЕС в 1995 г. Финляндии, а также с намеченным вступлением в него Польши и балтийских государств Европейский Союз расширяет свое непосредственное соседство с северозападом России.

2. С точки зрения Москвы в меньшей степени следует опасаться высоких таможенных пошлин на ввоз российской продукции в ЕС — в среднем они составляют 1%, и это действительно существенно ниже, чем в ЦВЕ (8%); 80% продукции ввозится в ЕС вообще беспошлинно. Скорее Россия опасается принятия стандартов ЕС, норм и правил сертифицирования кандидатами на вступление в ЕС первой волны, что, как полагают в Москве, отдалит эти страны от России57. Все-таки торговля России с ними ежегодно составляет сумму 10 млрд. долл.58.

3. Другие опасения Москвы можно описать следующим образом: угроза перемещения прямых инвестиций стран ЕС из России в будущие государства-члены ЕС; еще более сильная переориентация при покупке оружия и объектов военной инфраструктуры с российских поставок на западные — в результате принятия Польши, Венгрии, Чехии в НАТО; распространение существующих антидемпинговых правил ЕС по отношению к России на кандидатов в члены ЕС.

Тем не менее в связи с этими проблемами в Москве не приходят к заключению о противодействии расширению ЕС за счет стран, которые в 89-90 годах относились к внешней — или даже, как балтийские страны, к внутренней советской империи. Скорее это расширение принимается, а при случае даже приветствуется. Впрочем, российское руководство в "Среднесрочной стратегии" стремится к всеохватывающим и соответствующим образом подготовленным консультациям между Москвой и Брюсселем, а также на двустороннем уровне с кандидатами на вступление в ЕС, чтобы таким образом минимизировать возможные ущербы для России59. Еще раньше прежний российский премьер-министр Е.Примаков на первом заседании Совета по сотрудничеству ЕС — Россия в январе 1998 г. выразил желание поручить ТАСИС провести исследование о

возможных последствиях расширения ЕС на восток для России. ЕС принял эту инициативу и подтвердил свое намерение после вступления России в ВТО заключить с ней соглашение о свободной торговле. Создание зоны свободной торговли Россия-ЕС способствовало бы намеченной в "Общей стратегии" ЕС интеграции России в "общеевропейское экономическое пространство" и тем самым решению ряда проблем, возникающих для России в связи с расширением ЕС. Впрочем, возникает также вопрос, сможет ли российское руководство сохранить баланс между необходимым открытием рынка, с одной стороны, а с другой — с селективным протекционизмом, который защищает экономику от разрушающего воздействия зарубежной конкуренции. Приток зарубежных инвестиций, к которому подчеркнуто стремится правительство Путина, с учетом этого аспекта приобретает большое значение как вклад в модернизацию и конкурентоспособность российской реальной экономики.

4. ЕС: партнер России в условиях глобализации вместо "многополярности"

Прежде всего анализ показывает: по мере развития интеграции — хотя и по-разному протекающей в сферах экономики, политики и обороны — возрастает и интерес России к Европейскому Союзу. Особенно это выражается в том, что Москва считает ЕС своим главным партнером по модернизации России, который своими массивными прямыми инвестициями и целенаправленной передачей "ноу-хау" может способствовать ускорению внедрения инноваций и повышению конкурентоспособности страны. Не столько военная мощь характеризует ныне страну как великую державу, утверждается в заявлении Путина в декабре 1999 г., сколько способность занимать ведущие позиции в развитии и применении передовых технологий. С развитием ОВПБ и ЕПБО Москва все больше воспринимает ЕС также и как политическое и военное действующее лицо, и эта тенденция при успешном развитии указанных измерений европейской интеграции будет усиливаться. Перспектива всеохватывающего сотрудничества России с ЕС вместо прежнего селективного партнерства в области экономики сделает их отношения в будущем еще более тесными.

В широком контексте партнерство Россия — ЕС могло бы способствовать более реалистической оценке Москвой собственной роли и собственных способностей в международных отношениях. Это становится очевидно в ходе расширяющихся дискуссий о запущенной в оборот бывшим премьер-министром и министром иностранных дел Примаковым концепции "многополярности", которая лежит в основе официальной линии российской внешней политики. Эта концепция исходит из следующих соображений: США стремятся к миру, в котором они будут доминировать ("монополярность") и стараются усилить свое влияние в мировом масштабе. Однако это ни в коем случае не соответствует интересам остальных стран; они стремятся к развитию "многополярного" мира, мира со многими полюсами действия (среди них и Россия), чтобы противостоять завышенным притязаниям отдельных государств на доминирующую роль (имеется в виду США).

Между тем эта концепция была поставлена под сомнение ведущими деятелями внешней политики России, среди них и министром иностранных дел Ивановым. Если Россия говорит о концепции "многополярности", то она рассматривает отдельный полюс не как конкурирующий с другими, но как лежащий в фундаменте здания будущего мирового порядка"60. Среди экспертов по безопасности высокого ранга в Москве эта концепция считается вообще непригод-ной — и при этом по целому ряду причин. Во-первых, она покоится на устаревших геополитических подходах, своим упорным антиамериканизмом ограничивает свободу действий России и превышает силы страны и ее ресурсы. Каким образом должна Россия — тем более с такими ненадежными другими "полюсами", как например,

Китай — принять на себя главное бремя противостояния доминированию США, если она сама обладает только весьма ограниченными ресурсами?61. Это возражение исходит из верного рассуждения, что Китай или Индия ни в коем случае не пойдут на одностороннюю зависимость от Москвы, скорее они в поле напряжения Москва — Вашингтон будут ориентироваться на собственные интересы или даже при случае сталкивать между собой Россию и США. Во-вторых, концепция "многополярности" слепа по отношению к реальностям этого мира, для которого характерно нарастание процессов глобализации. Исходя из этого Россия должна как можно скорее использовать преимущества

глобализации, так как ее будущее зависит непосредственно от "притока зарубежных инвестиций в страну, а также от доступа к новейшим технологиям, и среди них в области менеджмента"62.

Взаимосвязь между отношениями Россия — ЕС, которые становятся все более тесными, и снижающимся значением концепции "многополярности" находится как бы на двух уровнях. Во-первых, Москва преодолевает, например, в "Среднесрочной стратегии" прежние позиции, согласно которым отношения с европейцами прежде всего представляют интерес в том случае, если их можно противопоставить американцам. Ныне в Москве намечается тенденция к интенсификации отношений с ЕС также и в том случае, если трансатлантический Альянс сохраняет свою суть — тесную взаимосвязь — при всей свободе для автономных действий европейцев. Такая позиция, при которой Россия воспринимает США как европейскую, а ЕС как трансатлантическую силу, на самом деле весьма трудно совмещается с конструкцией "многополярности".

Во-вторых, ЕС считается в Москве потенциальным партнером, когда речь идет об увеличении торгового оборота и — как это особенно подчеркнуто в документе Путина — привлечения широких зарубежных инвестиций для модернизации страны. Российское руководство сознает также, что именно ЕС берет на себя особые обязательства, когда речь идет о том, чтобы постепенно вовлекать Россию как активного и равноправного партнера в определенные международные политические, экономические и финансовые организации ("Восьмерка", МВФ, Мировой банк, затем ВТО и ОЭСР)63. Партнерские отношения России с ЕС как глобальной экономической и финансовой силой тем самым стимулирует вовлечение страны в процессы глобализации. Они позволяют рассматривать всякое стремление к осуществлению любого жесткого принципа "многополярности" в смысле баланса "полюсов" или даже в создание фронта ЕС против "униполярности" США как цель совершенно непригодную (в конце концов, для принятия России в названные организации необходимо согласие Вашингтона). Глобализация и "многополярность" находятся в явном противоречии друг другу. Отношения ЕС — Россия как раз могут способствовать осторожному включению России в мировую экономику. Связанная с этими отношениями политическая практика могла бы, наконец, побудить политическую элиту преодолеть те концепции, образец которых она видит в успешных действиях министра иностранных дел графа Горчакова в условиях мира государств XIX в.64.

5. Прагматически-реалистическое осуществление партнерства

Для России ЕС все более становится важным партнером в деле внутренней модернизации и внешнеполитическим действующим лицом. Россия нуждается для своего внутреннего развития в окружающей среде, ориентированной на сотрудничество, так что режим Путина будет стремиться к тому, чтобы именно с ЕС развивать тесные отношения во всех возможных областях. Впрочем, в отличие от "романтической фазы" первых лет правления Ельцина, в важных сферах деятельности по отношению к европейским ценностям и представлениям о порядке будет соблюдаться дистанция; будут развиваться собственные концепции, связанные с российскими традициями (сильная государственная власть, государственное вмешательство в экономику, патернализм, государственный патриотизм и т.д.).

Жестокая война на уничтожение против чеченского населения демонстрирует самым выразительным образом различия российских представлений от европейских ценностей и основных принципов. Следует также подумать о том, что российское руководство вплоть до февраля 2000 г. не сдержало никаких своих обещаний, данных в ходе двусторонних или многосторонних переговоров по Чечне, касалось ли это начала процесса политических переговоров, гуманитарной помощи или допуска западных экспертов к обстоятельным расследованиям военных преступлений (например, в так называемых "фильтрационных лагерях"). Симптоматичным для перемены настроений в Москве является упомянутое терминологическое снижение отношений России с "партнерства" до простого "сотрудничества". Не включение в западное общество с его ценностными установками, но больше реализма, прагматизма, приоритет защиты специфических национальных интересов России — таковы основные линии, на которые будут ориентироваться международные отношения Москвы в эру "после Ельцина". Тем не менее эти новые

ориентации предлагают и определенные шансы. Не в последнюю очередь они состоят в том, что Россия признает собственные пределы возможного и тем самым становится для европейских партнеров предсказуемой.

Для европейцев "партнерство с Россией — важнейшее требование начала XXI века", — говорит Х.Солана, высокий представитель ЕС по общей внешней политике и политике безопасности65. Действительно, события в России и в дальнейшем будут оказывать сильное влияние на происходящее в остальной Европе — изоляция страны невозможна уже по причине ее величины и ее ресурсов. Сюда следует добавить, что, как мы уже видели, отказ европейцев от кооперации — в форме ли эмбарго, санкций, стратегий изоляции — обернулся бы против самих европейцев, особенно с учетом массивных дестабилизирующих опасностей, не признающих границ — таких, как разрушение окружающей среды, расползание оружия массового уничтожения, распространение транснациональной преступности.

На этом фоне европейцы в своей стратегии по отношению к России должны усилить внимание к тому, что российская элита в своем большинстве скептически относится к вестернизации страны или даже отклоняет ее. В связи с дистанцированием России по отношению к важным аспектам европейских ценностных установок для ЕС представляется необходимым со своей стороны осуществлять партнерство с Россией тоже с прагматично-реалистичной точки зрения, отказавшись от иллюзий относительно шансов на скорое установление тесных связей и проявляя "стратегическое терпение" при учете возможных "откатов". Сюда относится и четкое формулирование собственных интересов, и критическая реакция на противоречащее договорам поведение России, например, со ссылками на убытки из-за сторнирования намеченных совместных проектов. ЕС сохраняет доверительные отношения с Россией только тогда, когда она правильно ведет себя как партнер, а также потенциально и как противник в игре. Не имеющие никаких последствий вербальные протесты против поведения России, противоречащего принципам партнерства, могут повредить доверительным отношениям ЕС с другими государствами партнерами в сфере СНГ — например, с Грузией и Азербайджаном. Впрочем, как показано, возможности ЕС в плане оказания соответствующего давления на Москву ограничены.

Итак, ЕС весьма заинтересован в том, чтобы стабильная, демократически ориентированная и в экономическом отношении здоровая Россия вышла из своей самоизоляции коммунистических времен и проявила себя как обладающий самосознанием активный и конструктивный член международного сообщества государств. С точки зрения европейцев, Россия принадлежит к Европе — конечно, только в том случае, если она сама этого желает и может это желание осуществить. Будущее для России открыто. Содержание и методы внутренней консолидации, к которой стремится режим Путина, будут оказывать важное влияние на характер отношений между ЕС и Россией. Им придется решать, станут ли различия в нормах и в благосостоянии между расширяющимся ЕС и Россией еще острее, или же желаемое и осуществляемое ныне обеими сторонами прагматично-реалистичное партнерство со временем они смогут действительно превратить в "стратегическое партнерство".

Примечания

1 См. мою ст.: Timmermann H. Russland: Strategischer Partner der Europäischen Union? Interessen, Impulse, Widersprüche // Osteuropa. - Aachen, 1999. - N 10. - S. 992-1009; здесь S. 992 ff. См также : Baranovsky V., Arbatov A. The Changing Security Perspective in Europe // Arbatov A., Kaiser K., Legvold R. Russia and the West. The 21 st Century Security Perspective Environment. — Armonk; New York, 1999. — P. 44-73.

2 Об этом см.: Simon G. Russland und die Grenzen Europas // Osteuropa. — Aachen, 1999. — N 11/12. — S. 1091-1107.

3 Путин В. Россия на рубеже тысячелетий // Независимая газ. — М., 1999. — 30 декабря.

4 Petuchov V. Präsidentschaftswahlkampf in Russland. Demokratische Wahl oder Plebiszit über Vertrauen zu Putin? // Aktuelle Analysen des Bundesinst. für ostwiss. u. intern. Studien (BlOst). Köln, 2000. — N 15, S.3.

5 Подробнее см.: Luchterhandt O. Russlands unsicherer Weg zum Rechtsstaat// Osteuropa Aachen, 1999. — N 11/12. — S.1108-1125.

6 Речь на Германо-Российском форуме в Берлине 15 февраля 2000 г. — по записи.

7 См. об этом ст. Сергея Маркова: Марков С. Манипулятивная демократия // Независимая газ. — М., 2000. — 2 марта.

8 Putin V. Der Westen darf nicht Sieger spielen. Interview // Süddeutsche Ztg.-München, 1999. — 23.Dez.

9 Арбатов А. Безопасность, российский выбор. — М., 1999. — С. 516 и след., с. 521; Тренин Д. Внешнеполитические проекты для России // Московские новости. — 2000. — № 3. — 17 февр.; см. также: Караганов С. Новая внешняя политика: что делать с Россией? // Там же, 2000. — № 8. — 29 февр. — 3 марта. — С. 3, 11. А.Арбатов — депутат Государственной Думы, фракция "Яблоко"; Д.Тренин — ведущий сотрудник Московского отделения Фонда Карнеги; С.Караганов — руководит близким Примакову "Советом по внешней политике и политике безопасности". См. также: Россия — Европейский Союз: вызовы времени и перспективы сотрудничества. — Москва, 2000 (о результатах конференции по Европе в Москве).

10 Арбатов А. Указ. соч., с. 517 и далее.

11 Горбатова Е. Россия неизбежно влияет на становление внешней политики ЕС // Евро. — М., 1999. — № 12. — С. 27-29; здесь с. 29.

12 Иванов И. Нам нечего скрывать // Независимая газ. — М., 2000. — 3 февраля.

13 Брюссель 1999. См.: Wolter D. Gemeinsame Strategie gegenüber Russland. Ein neues Instrument Europäischer Politik // Internationale Politik. — Bonn, 1999. — N 9. — S. 54-64. О перспективах, целях и инструментах Берлинской и Брюссельской Внешней политики см. ст. статс-секретаря по внешней политике Ишингера на Московской конференции Бергедорфского кружка в октябре 1999 г. в кн.: Russland in Europa. Zehn Jahre nach dem Krieg — politische und wirtschaftliche Herausforderungen. — Hamburg, 1999. — S. 8-12.

14 Стратегия развития отношений Российской Федерации с Европейским Союзом на среднесрочную перспективу (2000-2010 гг.) // Дипломатический вестник. — М., 1999. — № 11. — С. 20-28. Концентрированное изложение тезисов документа дает в своей статье руководитель Представительства России при ЕС в Брюсселе В.Лихачев. См.: Лихачев В. Россия и Европейский Союз в стратегической перспективе // Междунар. жизнь. — М., 2000. — № 1. — С. 40-49, здесь с. 44 и далее. О принципах отношений Россия — ЕС см. также ст. министра иностранных дел И.Иванова: Иванов И. Россия и Европа на рубеже столетий // Междунар. жизнь. — М., 2000. — № 2. — С. 24-29, а также ст.: Иванов И. Европа в преддверии XXI в. — там же, 1999. — № 1. — С. 8-13.

15 Лихачев В. Указ. соч., с. 49. См. также его интервью в "Euro-east." — Brussel, 1999. — N 78. — S 39.

16 Иванов И. Россия и Европа на рубеже столетий... с. 26 и далее.

17 Putin V. Der Westen darf nicht Sieger spielen. Interview. Süddeutsche Ztg. — München, 1999. — 23.Dez.

18 Речь на совещании по Ближнему Востоку в Москве. — Interfax, 1.2. 2000.

19 О генезисе укоренения статей о демократии и правах человека в Соглашении о партнерстве и сотрудничестве с Россией между ЕС и Россией см., в частности, мою статью: Timmermann H. Die Europäische Union und Russland // Blätter für deutsche u. intern. Politik. — Bonn, 1995. — N3. — S.286-298; здесь S.291 f.

20 О реакции ЕС на вторую чеченскую войну см.: Заявление на встрече в верхах в Хельсинки // Euro-east. — 1999.

— Dez., N 83. — S. V f. Zusammenfassungen von Beiträgen hochrangiger EU-Politiker, ebenda, S. 5-7 und 53-57, а также Euro-east 1999, Nov. N 82, S.23-25; Euro-east. — 2000, Jan., и наконец, Euro-east. — 2000. — Febr., N 85. — S. 21-28. О главных аргументах с российской стороны в споре с европейскими позициями можно прочитать в ст.: Косырев Д. Чеченский день в Страсбурге // Независимая газ. — М., 2000. — 3 февр. См. также: Речь министра иностранных дел И.Иванова, там же. Критику официальной позиции России см. в ст.: Портянский А. Брюссель и Страсбург посылают России серьезные предупреждения // Евро. — М., 2000. — N 12. — С.10-11.

21 Интервью в программе "Зеркало" (РТР).

22 Сабов А. Мир и Россия. На тему дня // Российская газ. — М., 2000. — 6 апреля.

23 Об этом см. мою ст.: Timmermann H. European — Russian Partnership: What Future? // Aktuelle Analysen des BIOst.

— Köln, 2000. — N 14.

24 Erler G. Beitrag anlässlich der Moskauer Tagung des Bergedorfer Gesprächskreises, a.a.O., S. 71.

25 Выделено автором.

26 Иванов И.Д. Расширение Евросоюза: Сценарии, проблемы, последствия // Мировая экономика и международные отношения // М., 1998. — N 9. — С. 22-23. Автор был в то время заместителем постоянного представителя России при ЕС в Брюсселе.

27 О четкости и вариантах интерпретации понятия "Стратегическое партнерство" см. выше.

28 Подробнее см.: Wolter D. Die Kaukasus-Politik der Europäischen Union // Aus Politik u. Zeitgeschichte. — Bonn, 1999. — N.42.

29 Любопытно, что статс-секретарь Ишингер во время московской конференции Бергедорфского кружка поддержал идею пакта стабильности и выразил надежду, что в будущем в российском правительстве такие предложения будут поддерживаться более открыто, чем до сих пор. — Там же, с.75 и далее.

30 См. также: Baranovsky V., Arbatov A. The changing Security Perspective in Europe, a. a. O., S.58.

31 См. мою ст.: Timmermann H. Belarus-Russland: Divergenzen über den Charakter des gemeinsamen "Unionsstaates" // Aktuelle Analysen des BIOst. — Köln, 1999. — N 35.

32 Аксиома: "больше продавать — меньше покупать". Сообщение о заседании расширенной коллегии министерства иностранных дел с участием Президента // Советская Белоруссия. — Минск, 1999. — 6 апреля.

33 Об этом подробно см.: Рожков-Юрьевский Ю. Российские дюны в центре Европы // Евро. — М., 2000. — N 3. — С.34-37.

34 Euro-east. — Juni 1999, N 78. — S.24.

35 Дюбуа Ж. Расширяющийся рынок ЕС создает новые возможности для России // Евро. — М., 2000. — Т.1/2. — С. 2-3 (здесь с.2). Ж.Дюбуа — исполнительный директор представительства ЕС в России.

36 См., например: Solana J. Die Gemeinsame Europäische Sicherheits-und Verteidigungspolitik — Das Integrationsprojekt der nächsten Dekade // Integration. — Bonn, 2000. — N 1. — S. 1-6.

37 Об этом подробно см.: Данилов Д. Перспективы европейской безопасности // Независимая газ. — М., 1995. — 27 дек., а также: Danilov D. De Spiegeleire, From Decoupling to Recoupling. A new security relationship between Russia and Western Europe? — Paris, 1998. — S. 3 ff. (Chaillot Papers N 31).

38 См.: Чернега В. Западноевропейский Союз в тени НАТО // Междунар. жизнь. — М., 1998. — N 8. — С.56-61. См. также: Danilov D / De Spiegeleire... S. 15 ff.

39 Концепция национальной безопасности Российской Федерации // Независимая газ. — М., 2000. — 17 февр. См. также: Adomeit H. Russlands neues Sicherheitskonzept: Der falsche Weg ins nächste Jahrtausend // SWP — aktuell. — Ebenhausen, 2000. — Febr., N 52.

40 Иванов И. Россия и Европа... С. 27.

41 См. об этом: Соколов В., Соловьев В. Кремль и НАТО помирились // Независимая газ. — М., 2000. — 17 февр., а также: Д.Горностаев Россия и НАТО снова советуются. — Там же, 2000. — 16 марта.

42 Иванов И. Россия и Европа. С.26.

43 Так записано в Приложении к Заявлению Кёльнской встречи руководителей ЕС по вопросу об усилении ЕПБО. См. также: Danilov D. De Spiegeleire... S.19 ff.

44 Данилов Д. Потенциальный союзник Москвы. Милитаризация Европейского Союза объективно выгодна для России // Независимое военное обозрение (электронная версия), 1999. — 3 дек. Данилов представлен как руководитель Отдела по европейской безопасности в Институте Европы АН РФ. О более ранней версии того же автора в том же направлении см.: Военные перспективы Европейского Союза // Красная звезда. — М., 1999. — 5 марта.

45 Евросоюз намерен сотрудничать с Россией в области разоружения // Евро. — М., 2000. — N 1/2. — С.31.

46 Лихачёв В. Россия и Европейский Союз. С.40. Подробнее см. также его интервью: Россия и Европейский Союз: сотрудничество и перспективы // Независимая газ. — М., 2000. — 6 апр.

47 Эти и другие данные см.: Иванов О., Поздняков В. Новые возможности России в Европейском Союзе // Междунар. жизнь. — М., 1998. — N 3. — С.25-31.

48 Особенного внимания заслуживает ст.: H.-H. Höhmann, Chr. Maier. Conceptual, Internal and International Aspects of Russia's Economic Security // Arbatov A., Keiser K., Ledvold R. Russia and the West... S. 77-97. О московской точке зрения см.: Шишаев А. Наши дела с Европейским Союзом // Междунар. жизнь. — М., 1999. — N 10. — С. 100-112.

49 Baranovsky V., Arbatov A. The Changing Security Perspective in Europe... P. 52.

50 За такое решение в духе Пиночета выступал между тем П.Авен, который как председатель Альфа-банка был одним из влиятельнейших олигархов режима. См. его интервью в газете Gardian (London) от 31.3. 2000. Подробнее см.: Хлыстом Пиночета // Советская Россия. — М., 2000. — 4 апр.

51 См.: Иванов И. Старт "Зоны евро" // Мировая экономика и междунар. отношения. — М., 1999. — N 1. — С.3-11 (здесь с.9 и далее).

52 См.: Шемятенко В., Буторина О., Бутаков М., Ершов М. Единая европейская валюта евро и национальные интересы России. Ч. 1 // Евро. — М., 1999. — N 12. — С. 34-41; Ч. 2. — Там же, 2000. — N 1/2. В статье речь идет о докладе экспертов правительству и Центральному банку России.

53 Иванов И. Расширение Евросоюза. С.22-33 (здесь с.9). (Аналогичная позиция и в "Среднесрочной стратегии").

54 Лихачёв В. Россия и Европейский Союз... С. 47.

55 Наиболее четко это изложено опять же у И.Иванова в его ст. "Расширение Евросоюза." с.31; см. также: Тиммерманн Х., Дудникова Т. Задача Европейского Союза и России — не допустить новых разделительных линий // Евро. — М., 1999. — N 11. — С.21-24; Kempe I. Direkte Nachbarschaft. Die Beziehungen zwischen der erweiterten EU und der Russischen Föderation, Ukraine, Weissrussland und Moldova. — Gütersloh, 1998.

56 Иванов И. Россия и Европа.., С. 26.

57 Иванов И. Расширение ..., С.30; см. также Euro-east. — 1999. — N 80. — S. 15 f. (содержание миссии А.Лившица, личного представителя президента Ельцина по отношениям с индустриально развитыми странами); а также Дюбуа Ж. Расширяющийся рынок ЕС создает новые возможности для России., с.2.

58 Euro-east, Okt. 1999. — N 81.

59 "Среднесрочная стратегия"; подобная позиция содержится также в ст.: Поздняков В., Ганжа С. Новые страны на пороге Европейского Союза // Междунар. жизнь. — М., 1999. — N 3. — С. 39-44 (здесь с.42). ЕС, конечно, разъяснил, что речь не может идти о тройственных переговорах ЕС — кандидат на вступление Россия, но только об информационных беседах под знаком наибольшей транспарентности, преимущественно в рамках Соглашения о партнерстве и сотрудничестве.

60 Иванов И. Россия и Европа.., с. 25.

61 Караганов С. Новая внешняя политика: Что делать с Россией.., с.11.

62 Тренин Д. Внешнеполитические проекты для России.., с.11.

63 Höhmann H.-H., Meier Chr. Conceptual.., p. 90 ff.

64 См.: Примаков Е.М. К 200-летию А.М.Горчакова: Россия в мировой политике // Междунар. жизнь. — М., 1998. — N 5. — С.3-9.

65 См.: Russia and Europa. — Stockholm, 2000. — S. 20 ff. (о конференции министра иностранных дел Швеции на тему "Россия и Европа"); см. также: Х.Солана. Отношения между Евросоюзом и Россией приобретают стратегическое значение // Независимая газ. — М., 2000. — 23 марта.

Перевела Т.Мацонашвили