CC BY
25
Патрушев Владимир Григорьевич
г. Владивосток
"Всякую революцию задумывают романтики,
осуществляют фанатики, а пользуются ее плодами отпетые негодяи."
Томас Карлейль.
РОМАНТИК РЕВОЛЮЦИИ
До чего же в детстве и юности мы бываем так равнодушны к своим историческим корням и предкам, так безразличны и, порой даже, эгоистичны. И лишь взрослея, годам к сорока, мы вдруг обнаруживаем необходимость узнать больше о своих истоках, но зачастую это уже становится невыполнимым. Мой дед был немногословен, считая себя незаслуженно обиженным властью, которую сам и устанавливал, а может просто берег мою детскую, еще не окрепшую психику, хотя в душе надеялся, что когда-нибудь его внук вступится за честное имя своего деда. Я помню, как он огорчался из-за публикации в «Удмуртской правде», где его называли бандитом, а фраза: «Опять Федор Кокоулин поднимает голову» звучала как пощечина пожилому и заслуженному человеку. Должен заметить, что Федор Федорович Кокоулин никогда головы не опускал, был человеком честным и бескомпромиссным, а потому долго не уживался в местах, где царил произвол и казнокрадство. И до конца считал, что революция пошла не по тому пути. В наследство от него мне досталась краткая автобиография и потрепанный томик произведений М.Ю. Лермонтова, внутри которой в обложке врезана фотография моей бабушки и вложена тетрадка в 25 страниц со стихами его собственного сочинения. Стихи были написаны во время заключения деда в Соловецкий концлагерь в 1924 году. «Соловецкая тетрадь», как я ее окрестил, содержит 11 стихотворений, в большинстве
своем элегического содержания. Несмотря на литературную корявость стиха и несовершенство грамматических норм, эти произведения подкупают своей искренностью и сердечностью. К сожалению, некоторые места этой рукописи не поддаются расшифровке, но, тем не менее, стихи открывают еще одну грань характера несгибаемого революционера-максималиста.
Ф.Ф. Кокоулин. Фото с удостоверения бывшего красногвардейца 1933 г.
Меня огорчает однобокое и предвзятое освещение исторических событий в средствах массовой информации. В Интернете размещены «воспоминания» внучатой племянницы Ивана Пастухова - Татьяны Викторовны Николаевой, в которых много исторических неточностей и ошибок. К примеру, она утверждает, что большевик Пастухов возглавил Ижевское правительство с первых дней революции. На самом деле, все было сложнее. Сергей Львович Бехтерев, опираясь на архивные источники, пишет: «Наметившийся сдвиг в политических настроениях заводского населения позволил большевистско-максималистскому блоку между 17-21 июля 1918 г., опираясь на вооруженную силу Петроградского отряда, разогнать правый состав Ижевского Совета. Власть была передана вновь сформированному исполкому, в который вошли 5 коммунистов, 5 максималистов, 1 левый эсер и 4 беспартийных, стоящих на платформе Советской власти. Президиум Совета составили 3 большевика, 3 максималиста, 1 беспартийный. Председателем Совета стал И.Д. Пастухов, его заместителем Ф. Кокоулин.»1
И еще, уважаемая Татьяна Викторовна Николаева пишет в Интернете: «Незадолго до восстания из столицы прислали деньги на выплату зарплаты рабочим. Всего в заводской казне было около 30 миллионов рублей - в основном тысячными ассигнациями. Понимая, что мятежники вот-вот захватят Ижевск, Иван Пастухов принял решение спрятать казну. Большевикам на двух подводах удалось вывезти из города 12 миллионов рублей в мешках, остальные деньги остались в казначействе и достались мятежникам. Сам Иван Пастухов деньги не вывозил - он поручил это товарищам по партии. Поэтому он не знал, где именно их спрятали. После освобождения Ижевска в ноябре 1918 года Михаил Пастухов вернул в городскую казну все 12 миллионов.2 Документы об этом есть в Центральном государственном архиве УР в фонде Военно-революционного комитета Ижевска.»
1 Бехтерев С.Л. Эсеро-максималистское движение в Удмуртии. — Ижевск, 1997, стр.82-83.
2 От издателя: Документы по данному вопросу в ЦГА УР, действительно, имеются. Но никаких свидетельств того, что Ивану Пастухову кто-то поручал эти деньги изъять и спрятать, пока не обнаружено. Иван Пастухов повстанцами был схвачен и убит; они нуждались в средствах на выплату зарплаты рабочим и закупки продовольствия у крестьян. Те бумажные деньги были возвращены братом Пастухова Ивана, когда в ноябре 1918 г. в Ижевск вошли части Красной армии. Эти банкноты были малоликвидны, ибо зарплата рабочего тогда была
А вот что пишет мой дед в своей автобиографии: «В 1918 г., 8 августа, в момент восстания фронтов я, будучи членом Ревкома, созданного Исполкомом, мне поручено было эвакуировать государственные ценности в виде 18 миллионов денег. Поручение мною выполнено, деньги изъяты и сохранены мною одна половина, а вторую половину сохранил тов. Пастухов Михаил. По ликвидации белогвардейского мятежа, деньги мною и Пастуховым сданы Ревкому во главе т Зорина.»
Я все-таки склонен верить своему деду, потому что он никогда не врал, и никогда не взял бы ни одной чужой копеечки. Так и меня с пеленок воспитывали. А если в ЦГА УР есть документы об этом факте, то почему превозносят до небес Пастухова и замалчивают акцию Кокоулина. Спасибо Сергею Львовичу Бехтереву за его книгу о максималистах. Жаль, что книгу прочитали в основном специалисты ограниченного круга, а памятник Пастухову стоит на виду у всех. Все правильно, Пастухов - большевистская «икона», а мой дед - «бандит», которого в 20-е годы вообще упекли в
о
Соловки, хотя в 1918 году оба делили одно кресло.
Озар Ворон (Лев Прозоров) в статье ««Советская» власть в России» пишет: «После того, как изрядно полютовала ЧК (в котором служил в те годы Борис Моисеевич Любич, предок известного журналиста-коммуниста В. Любича4), Аронштам решил, что теперь можно и в демократию поиграть
куда как меньше тысячи рублей. Они ещё некоторое время имели хождение, но вскоре были заменены «совзнаками».
А вот судьба нескольких молочных бидонов с золотыми и серебряными монетами, которые были вывезены тогда же Пастуховым из казначейства и представляли реальную ценность, неизвестна до сих пор.
3 От издателя: членом Ижевского Ревкома, созданного незадолго до Восстания была и учительница Клавдия Викторовна Посаженникова, также эсерка-максималистка. Она была схвачена повстанцами и казнена, а её брат, Аркадий Викторович, после Восстания служил в местной ЧК и оставил выразительные мемуары. О её судьбе и причастности к «ижевским миллионам» см.: Коробейников А.В. Как мы пишем историю. // Война, Восстание, Ледяной поход. /Иднакар: методы историко-культурной реконструкции [Текст]: научно-практический журнал. № 3 (20). - 2014. - С. 28-51
Режим доступа: http://elibrary.ru/contents.asp?issueid=1257636
4 От издателя: Журналиста Виктора Любича, ныне покойного, я хорошо знал со времён учёбы на истфаке УдГУ; будучи внуком чекиста, который имел непосредственное отношение к уничтожению местной интеллигенции в годы «большого террора», и сыном преподавателя Университета, сам Виктор никогда симпатий идеям коммунизма не выказывал. Скорее наоборот: начав писать, со времён «перестройки» он позиционировал себя в качестве «интеллектуального оппозиционера»; достаточно почитать его статьи в газетах того периода.
и объявил выборы в Советы. Ижевцы дружно проголосовали за... эсеров-максималистов (единственную дозволенную оппозиционную партию) и их вождя, русского рабочего Фёдора Кокоулина. Вообще, максималисты в Прикамье были исключительно русской партией. Пришлось Аронштаму быстро сворачивать демократию и по новой вводить «диктатуру пролетариата».
В апреле 1918 года максималисты выпустили листовку с обращением к народу:
«Мы, «банда» максималистов с Красной гвардией - ваши враги, грабители, убийцы, в настоящий момент чувствуем больше, чем Ваши друзья - большевики, что настал час, настал миг, в который должна свершиться наша судьба. Быть или не быть свободе... нашей души, мысли и тела. Решайте.
А мы видим впереди большевистский кулак, палку, законы, декреты и приказы. Ленин тот же Николай, но с кличкой социалиста. Тем хуже. Николай носил только кличку Кровавого. Он открыто шел против Вас. А Ленин-социалист подходит к Вам с поцелуями «иуды». Идите за ним. Молитесь на него. Будьте снова рабами. Много лилось крови, лейте еще. и на крови создавайте трон Большевикам.
А мы же, «контрреволюционеры» максималисты, рабами не будем. Мы шли за свет, за счастье и волю народа. идем и сейчас умрем с оружием в руках. Только оружием мы порвем цепи рабства - вашего Рабства, Граждане. А они гремят уже в руках большевиков.»5
Должен заметить, что, несмотря на пугающее название: максималисты, ССРМ (Союз социалистов-революционеров максималистов) не был партией, и в отличие от большевиков не был настолько кровожаден, как его рисовали политические противники. Напротив, отрицая диктатуру пролетариата, «они считали, что настоящая Советская власть - это власть
vy Vy Vy Vy Vy vy
всей организованной трудовой массы, без различий партий и мнений, а Советы - это такие органы власти, которые способны вести страну к социализму независимо от того, кто находится у их руководства. Наиболее рельефно эту мысль выразил Ф.Ф. Кокоулин: «Максималистам все равно,
5 Бехтерев С.Л. Эсеро-максималистское движение в Удмуртии. — Ижевск, 1997, с. 68-69.
кто выступает, меньшевик, коммунист или анархист, и если на их стороне правда, то максималисты поддержат.»6
Личные вещи Ф.Ф. Кокоулина: книга с фотографией жены и удостоверение бывшего красногвардейца 1933 г.
Мой дед был наполовину романтиком, наполовину фанатиком революции, но никогда не был негодяем. Разобраться в тогдашней ситуации было достаточно сложно полуграмотному рабочему. Но, тем не менее, своя позиция у него была, а то покаяние, которое проскальзывало в его стихах, на мой взгляд, не более, чем лукавство. Был еще один фактор, разрывавший душу революционера - это любовь к моей бабушке. Красавица Ольга никогда не приветствовала революционную деятельность Федора, а после осуждения его на Соловки и вовсе ушла от мужа. В порыве отчаяния не-
6 Там же, стр. 58.
сгибаемый максималист был готов подписать любое отречение, чтобы вернуть беглянку. Скорее всего, деда досрочно освободили, любимую жену, Ольгу Сергеевну, он вернул, но до конца дней замкнулся в себе. В семье напрямую об этом не говорили, но по многим недомолвкам и малозначащим фразам я это реконструировал и нашел подтверждение своим гипотезам в стихах Федора Федоровича Кокоулина. Некоторые из которых, я предлагаю вашему вниманию.
*
Если б овладеть мне чуть пером поэта, Написал бы много кое-что для света.
Света не валетов .....и их пижонов.
Кафе и балетов, княжеских притонов. Нет, я написал бы жизнь и быт народа, Я бы рассказал вам: есть така порода, С самой колыбели труд ему навязан, К кирке и лопате на всю жизнь привязан. В армяке заплатанном ходит он обряжен И кормить богатых целый век обязан. Это ничего бы, жизнь была б с полгоря, Если б не нагрянул враг к нам из-за моря. «Жили бы тихонько, знать така уж доля»-Рассуждал мужик наш со своего горя. Невдомек бедняге, что мужик заморский С поля и с завода или житель горский Так же рассуждает, думает, горюет Про поля, про хаты. Для чего воюет? Есть земли немного, есть семья и хата. Нет, так вот поди ж ты, бей-ка супостата. Не идти — изменник ты своему роду, попадешь в неволю чуждому народу. Разорит- развеет он твое хозяйство. Над детьми учинит зверское нахальство. Так испокон веку мужика в сермяге Обували ловко разные варяги.
Царь, король, диктатор, генерал в Конвенте Иль буржуй пархатый в ультра перманенте, Но и мулла иль раввин, ксендз или пастор Или соглашатель - интендантский вор, От войны им польза, лишь не мужикам. Бедным вдовам - слезы, детям- сиротам. Сколько не вернется мужей и отцов, Сколько наживется разных подлецов. Буржуа за рынок весть войну готов, Сбыть свои товары - получить улов. Расширить ли границы, пополнить свой доход Царь иль князь в короне объявит вам поход. А интендантам любо поставка на полки, Гнилых сапог доставят, с опилкою муки. Но вернемся снова к нашим мужичкам Только лишь в шинелях в шапках со значкам, С ружьями, снарядам, с пушкам и газам, С минами фугасам - будет же бедлам. Пригнали в казармы, как стада баран И потом на бойню - бьет их эроплан, Свищут в поле пули, то что пчелок рой, Над чужим окопом завязался бой. Газова баллона, от снарядов вой, Пулеметы пулями брызжут как водой. Выбитый противник по полям бежит, А кого пришибло, на земле лежит. Стихло понемногу, грохот не гудит, Над прекрасной нивой стон и смерть стоит. Сколько понабито, их нельзя учесть, Раненых сбирают в лазарет отнесть. Мертвые смешались, всем одна им честь, Свой иль неприятель - не кипит уж месть. Пленных победитель в тыл к себе угнал, По селам, деревням робить заставлял. Там, где дети ждали бедного отца,
Пленного послали к ним в семью жильца. Истомлен забитый бывший супостат Чуждому семейству беспредельно рад. Трудится, старатся бедный наш солдат А под вечер деток хоть чужих ласкат. Языки не знают, трудно им понять, Что таких же крошек он оставил пять. Но детвора смышлена стала привыкать, Хоть с трудом великим в речь его вникать, Что он такой же пахарь, как и ваш косарь,
А w __w w
А войну придумал ихний скверный царь. В угоду буржуям, разным господам Мы орем и сеем сами голодам, И таким порядком вся земля полна, Горькими слезами залита она. Нет на свете горше доли бедняка, С южных стран далеких вплоть до ледника. Бесконечно гнется ветка лозняка Нестерпимо гнуться спине мужика,
С голоду болезни, рвутся потроха...
***
Затянул «Лучину», песня есть така Но не в песне дело, песня это вздор, И тогда повел он верный разговор. Надо разглядеться, сыщем варнака, Надо с ним покончить раз наверняка. Разговор короткий, где же супостат? Ан, всмотрясь поближе, оказался брат. Как же это вышло? Ей, заврался сват. А ведь просто ясно — он царю солдат. Царям нужно войско, чтобы легче жить, Трон и власть насилья крепче закрепить. Закрепить кого же? Тех же мужиков,
Расстрелять, рассеять всех бунтовщиков. А бунтует кто же? Тот же люд труда, Когда его заставит горькая нужда. Подати, налоги, во время плати... Бить заставят брата, крепче колоти. Государству деньги нужны и купцу, И служи отчизне, не спускай отцу. Разобьем заморских мы, дескать, гостей, А потом уж много будет жить вольней. Завоюем земли, села меж полей, А в придачу селам батраков- людей. Ну, посмотрим, что же получил бедняк От войны, походов, разных передряг? Чахнет от простуды, боль от многих ран, А хозяйство пало без тебя Демьян. Где же бабе справить, все тягать одной, Да с детишками малыми хоть иди с сумой. Где же обещание от царя и бар, Что войну окончил, ты получишь дар? Подати не меньше стали им платить, Также продолжали и по морде бить. Правда потерялась, правда извелась, И мужик не верил больше в царску власть, Собирал ватаги вольных казаков И дрался с неправдой царских холопов. Так тянулись годы, но пришла пора Лезвие сверкнуло грозно топора. Истощен, измучен на войне солдат, А в тылу рабочий. Он такой же брат. Оба изнурены долгою войной. Буря прокатилась грозною волной, Шире разливаясь по стране родной. Скоро докатилась до страны другой. Из траншей-окопов свой и супостат Братались солдаты, точно родной брат.
Были недомолвки, нечего скрывать, Юнкер-белоручка начинал срывать Братские беседы, что своих с врагом, Нужно немцев кончить, ликовать потом. Но не в немце дело, понял тут солдат, Подприжать свободу, дать народу Мат. Вот к чему клонили юнкера и знать, Чтобы нас, рабочих, к власти не пускать. Чтоб самим забраться на престол царя, С ними расправляться как захочут зря. Но не вышло дело, как буржуй мечтал. В октябре приспело - Власть рабочий взял.
Ольга Сергеевна Кокоулина (Светлолобова). Фото, примерно, 1920 года.
***
Зачем я ж там, где знамена колышутся, В ясной лазури, как птицы в прилет, Где массы колоннами радостно движутся, Туда, где коммуна святая зовет. Зачем я не с ними, где возгласы слышатся Про радость, свободу, октябрьский извет. К тебе я взываю, пусть крик мой услышится, Тебе же мой верный горячий привет.
К
***
Эх, думы мои, мои думы, одна другой мрачней. Мелькают мои мысли, как ветер средь полей. В прошедшее заглянешь, оставишь поскорей, А сердце защемится и думаешь о ней. Любить её, любил я едва ли не сильней Всего на свете целом, всего она милей. И вот её не стало, ушла она с другим, Остался сиротина, остался я один. Ушла, оставив деток, беда стряслась над ним, Как вырасти им крошкам, заброшенных одним. Тяжелый и тернистый им путь лежит теперь. Тюремные ворота, откройтеся скорей. Не был я, веришь, прежде не взяточник, ей-ей? Лишь только заблудившимся во множестве идей, Не осознав, не понял дороги для людей, Которая вела бы к свободушке прямей. За что и я наказан, хоть не ношу цепей, Моральные оковы, пожалуй, пострашней. К чему. Зачем кичился я гордостью своей, Родной семьи лишился, виновный перед ней. С тщеславием расстался и гордость поборол,
К друзьям я обратился смягчить мой приговор. Винюся перед вами — неправильно я шел, Святым трудом исправить свой временный позор. Эх, думы мои, думы, одна другой мрачней, Тюремные ворота, откройтеся скорей.
К
***
Домик одинокий, у ворот верста, Мрак царит глубокий, горенка пуста. Не горит, как прежде, огонек свеца, Не дождались дети бедного отца. Их отец в отлучке, ждет её конца, Мать его считает как за мертвеца. Но не умер, крошки, бедный ваш отец. Хоть безвольный, жалкий, только не мертвец. За ошибки, детки, я ношу венец Тернием обвитый. Но придет конец, Только лишь сознаться мне в ошибке той, Бросить лицемерие, стать самим собой, В утопизм иллюзий верить перестать И за человека тень его считать. Скрыта тень туманом, чуть ее видать, Жизнь же караваном движется на гладь. Мне от тени, детки, нечто ожидать, Потому я дружбу с ней хочу порвать, И воскреснуть к жизни снова я хочу. Это я серьезно. Верно, не шучу. Не могу прощенья я себе дождать И с того момента как бы вас обнять, Слиться воедино, как и встарь опять, От нужды и горя вам меня отнять. Как вам, детки, трудно без отца страдать, По чужим семействам, может, голодать, Да и мне томиться, трудно изнывать,
Не могу я, крошки, время скоротать. Будем ждать, вернуся к домику с верстой, Будет тогда, детки, уголочек свой. Плох ли он, хороший, все же он родной, И не будет домик наш стоять пустой.
Фёдор Фёдорович и Ольга Сергеевна Кокоулины.
Конец 1950-х годов.
Послесловие издателя
Данная публикация имеет сразу несколько «смыслов». Прежде всего, она обращает внимание читателя на личную историю лидера политической организации, значение которой в истории Ижевска периода Гражданской войны трудно переоценить, ибо максималисты тогда пользовались симпатией и поддержкой большинства кадровых рабочих, образуя городской отряд Красной гвардии. Чем же они отличались от правых социали-
стов-революционеров, которых в документах того времени именовали минималистами? Программа максималистов была проста и понятна: они выступали против Учредительного собрания, считая его органом управления, который весьма далёк от Уральского рабочего географически. Да и идейная платформа такого всесословного образования была неясна (и возможно ли было её формирование в принципе?). Максималисты предложили систему управления промышленностью, при которой заводы и фабрики поступали в непосредственное управление рабочих коллективов. Да, по факту, так оно и было у нас: в Ижевске и Воткинске ещё с 1917 года работали цеховые комитеты и общезаводские комитеты, которые и решали все стратегические вопросы руководства заводами, оставив администрации область текущего управления. Такая схема вошла в противоречие с большевистской практикой строгой централизации и «ручного управления» заводами, путём назначения на них комиссаров из центра. Впрочем, и вожди Белого движения, кажется, не собирались передавать предприятия под рабочий контроль? Таким образом, максималисты, а с ними и рабочие Ижевска и Воткинска, оказывались, что называется, «между двух огней».
Ранее мы уже обращались к судьбам лидеров эсеров-максималистов Ижевска; в 20-м номере нашего журнала была опубликована статья, написанная по архивным данным и воспоминаниям членов семьи Посаженнико-вых. 7 Эта фамилия была у ижевчан на слуху не только в период Гражданской войны: Клавдия Посаженникова, входившая в руководство местных максималистов, была казнена повстанцами, и её имя можно видеть на мемориальной стеле на месте захоронений у Свято-Михайловского собора. Её сестра, Екатерина, также была казнена восставшими рабочими Воткинска. Отец этих максималисток (которых в публикациях Советского периода отчего-то именовали большевичками) получал за них персональную пенсию, а их брат, Аркадий, стал чекистом и также именовал себя «коренным» большевиком. Одним словом, семейные истории здесь очень тесно переплетаются с историей Гражданской войны.
Поэтому и обращение к личности Фёдора Фёдоровича Кокоулина позволяет вдумчивому читателю отойти от «плоской» и двухполюсной схемы
7 и w
Коробейников А.В. Как мы пишем историю.// Война, Восстание, Ледяной поход. /Иднакар: методы историко-культурной реконструкции [Текст]: научно-практический журнал. № 3 (20), 2014. С. 28-51 Режим доступа: http://elibrary.ru/contents.asp?issueid=1257636
противодействия Красных и Белых; ижевские рабочие, в массе своей, отказались от принципов большевизма, но ведь и Белыми они, по сути, также не были, хотя и ушли в «Колчаковию», а после разлетелись по различным эмигрантским центрам.
Очень важно, что публикуемый материал указывает нам на те пласты малоизвестных источников, которые сохранились в архивных делах ФСБ и мемуарах и ждут своего исследователя и публикатора.
И, наконец, публикуемые бесхитростные стихи, чем-то живо напоминающие духовные стихи старообрядцев, ярко рисуют личность человека простого, но образованного и страстного.
