CC BY
96
стало следствием его биологической неполноценности как наименее приспособленного к жизни организма. Лондон полагал, что свирепость и жестокость человека и животного являются «доказательством его приспособляемости и способности изменяться под влиянием окружающей обстановки».
Согласно философии Спенсера постоянная изменчивость всех форм материи является главным законом жизни. Дальнейшая история Белого Клыка становится специфическим подтверждением данной идеи. Жестокая школа Красавчика Смита, казалось бы, окончательно сделала из Белого Клыка безумную машину для убийства. Но, попав в добрые руки Уиндона Скотта, волк снова начинает приспосабливаться к обстоятельствам. Чтобы жить в мире с добрым человеком, животное должно «преодолеть все побуждения инстинкта, забыть весь прежний опыт, счесть обманом всю свою прошлую жизнь» [23]. Лондон, показывая жизнь как постоянный процесс изменения, пишет, что «обстоятельства опять перерабатывали» волка, «действительность лепила из него новую, более совершенную форму» [24].
Анималистические повести писателя «Зов предков» и «Белый Клык», в которых отразилась «биологическая философия жизни» писателя, явились свидетельством глубокого интереса Джека Лондона к философии Г. Спенсера. Изображая процесс приспособления животного к окружающей среде, автор учитывает позитивистскую концепцию эмпирического и априорного познания мира и констатирует незыблемость закона борьбы за выживание.
Примечания
1. Стоун И. Моряк в седле: Художественная биография Джека Лондона / пер. с англ. М.: Книга, 1984. С. 91.
2. Самарин Р. М. Джек Лондон // Лондон Д. Собр. соч.: в 14 т. Т. 1. М.: Б-ка «Огонек»: Изд-во «Правда», 1961. С. 20.
3. Спенсер Г. Опыты научные, политические и философские / пер. с англ. Минск: Совр. литератор, 1999. С. 8.
4. Спенсер Г. Синтетическая философия / пер. с англ. К.: Ника-Центр, 1997. С. 46.
5. Лондон Д. Избранные сочинения: в 3 т. Т. 2 / пер. с англ. М.: Литература, 2004. С. 62.
6. Зверев А. Джек Лондон: величие таланта и парадоксы судьбы // Лондон Д. Белый Клык: повести. М.: ООО «Росмэн-Издат», 2000. С. 9.
7. Spiller R. The Cycle of American Literature. N. Y., 1955. Р. 205.
8. Tavernier-Courbin J. The Call of the Wild: A Naturalistic Romance. N. Y.: Twayne, 1994.
9. Спенсер Г. Опыты научные, политические и философские. С. 18.
10. Лондон Д. Избранные сочинения: в 3 т. Т. 1. С. 387.
11. Там же. С. 406.
12. Там же. С. 406.
13. Там же. С. 427.
14. Там же. С. 399.
15. Зверев А. Джек Лондон: величие таланта... С. 9.
16. Лондон Д. Избранные сочинения: в 3 т. Т. 2. С. 26.
17. Там же. С. 46.
18. Там же. С. 54.
19. Там же. С. 89.
20. Там же. С. 90.
21. Там же. С. 113.
22. Там же. С. 113.
23. Там же. С. 136.
24. Там же. С. 137.
УДК 82.09
Е. В. Павлова
«ROMAN A CLEF» ХЕМИНГУЭЯ. Ф. С. ФИЦДЖЕРАЛД И Э. ХЕМИНГУЭЙ
Статья посвящена автобиографическому роману Э. Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой». Анализируются три главы книги, повествующие о Ф. С. Фицджералде. В статье предпринята попытка доказать, что документальность «Праздника» весьма спорна. Книга Хемингуэя представляет интерес, прежде всего, как художественное произведение, где главы о Фицджералде носят субъективный характер.
The article focuses on the autobiographical novel by E. Hemingway "A Moveable Feast". Analysing its three chapters telling about F. S. Fitzgerald, the author of the article tries to prove that the documentary character of "Feast" is quite controversial. Hemingway's book is interesting fist of all as a piece of fiction, where the chapters about Fitzgerald reveal the writer's subjectivity.
Ключевые слова: Хемингуэй, Фицджералд, роман с ключом, «Праздник, который всегда с тобой».
Keywords: Hemingway, Fitzgerald, roman a clef, "A Moveable Feast".
Профессор университета Северной Каролины Майкл Рейнолдс писал в 1981 г., что необходимо изучить контакты Хемингуэя с крупнейшими писателями и поэтами - современниками писателя, чтобы получить более полное представление об американской литературе 1920-х гг. [1] В частности, ученый указывал на необходимость установления творческих связей между Фицдже-ралдом и Хемингуэем. И действительно, до 1980-х гг. вопроса отношений писателей ведущие исследователи творчества Фицджералда и Хемингуэя касались достаточно кратко [2]. На сегодняшний день на Западе существует весьма объемная литература об американских писателях, их непростых личных и творческих взаимоотношениях. Это, прежде всего, исследования
© Павлова Е. В., 2010
М. Брукколи и С. Доналдсона, появившиеся в конце двадцатого - начале двадцать первого века [3]. В советском и русском литературоведении в меньшей степени, чем европейские и американские ученые, тему «опасной дружбы» [4] двух писателей затрагивали в своих работах о Фицд-жералде А. Горбунов, Я. Засурский, А. Старцев [5]. Наиболее основательно интересующий нас вопрос рассмотрен в работах А. Зверева и В. Толмачева [6]. В 1985 г. вышла книга «Портрет в документах» - документальные свидетельства о Фицджералде (в частности, его письма, отрывки из записных книжек), где было уделено особое внимание переписке Фицджералда и Хемингуэя, Фицджералда и литературного редактора «Скрибнерз» М. Перкинса [7]. Хемингуэй и Фицджералд стали одними из тех писателей, без которых немыслимо представить создание так называемого «великого американского романа» в 1920-1930-х гг., и поэтому неудивительно, что вопрос, как соотнести типологически творчество столь непохожих авторов, волновал многих критиков [8] и даже писателей. Так, например, свою версию взаимоотношений двух писателей в 1978 г. дал канадский писатель М. Каллаган - современник Хемингуэя и Фицджералда [9], а английский писатель Дж. Олдридж написал целый роман под названием «Последний взгляд» (The Last Glimpse, 1978) о Фицджералде и Хемингуэе. Однако лучший путь понять литературный контекст, в котором творили американские прозаики, - это документальные свидетельства (письма, мемуары самих писателей). В данной статье мы хотели бы обратиться к одному из таких свидетельств - а именно, к трем эссе Хемингуэя, посвященным Фицджералду, которые были включены Хемингуэем в «Праздник, который всегда с тобой» (A Moveable Feast, опубл. посм. в 1964 г.) - незаконченную книгу мемуаров писателя.
Первым толчком к созданию этой книги могла послужить «Автобиография Алисы Б. Ток-лас»(Autobiography of Alice B. Toklas, 1933) Гертруды Стайн [10], где писательница подробно описывала жизнь богемного Парижа двадцатого века, в коей она принимала самое активное участие, собирая у себя на квартире-студии на улице Флерюс самых знаменитых художников, писателей, музыкантов своего времени [11]. Шестнадцать лет спустя после выхода в свет «Автобиографии», Хемингуэй написал Чарлзу Скриб-неру, что хочет написать свою версию того, что происходило в двадцатые годы в Париже [12].
Первоначально Хемингуэй собирался написать книгу, явно превосходившую по объему издание книги 1964 г. Кроме Ф. С. Фицджералда, Э. Па-унда, Г. Стайн, Ф. М. Форда, Хемингуэй планировал написать о «разных русских» (Л. Толстом и И. Тургеневе), А. Жиде, Т. Вулфе, П. Пикас-
со, У. Фолкнере, о своем сложном отношении к религии и о многом другом. Все это он сделать не успел - издание 1964 г., подготовленное его последней женой Мэри Уэлш, включило в себя двадцать коротких очерков. Книга не была дописана Хемингуэем и сохранилась в форме черновиков - писатель еще многое хотел проверить и добавить еще главы. В частности, сохранилась глава, которую Хемингуэй хотел вставить после глав о Фицджералде, это должна была быть глава
0 сыне Хемингуэя Бамби, которому в 1925 г. было два года. Шон Хемингуэй, внук Эрнеста Хемингуэя, подготовил к 2009 г. новое издание парижских воспоминаний писателя [13]: он убрал заглавие, предисловие и финал, поменял местами порядок глав (оставив главы в том порядке, как того хотел сам Э. Хемингуэй) и добавил «отреставрированную» версию книги (подзаголовок нового издания «Праздника» The Restored Version) несколько ранее неизвестных очерков - очерки о Бамби, о Полин Пфайффер, второй жене Хемингуэя (по мнению исследователей [14], Мэри Уэлш несправедливо отнеслась ко второй жене Хемингуэя Полин Пфайффер, оставив в тексте только воспоминание о Хедли, первой жене Хемингуэя). Таким образом, Ш. Хемингуэй рассчитывал представить читателю более точный вариант книги. Предисловие к новому изданию «Праздника» написал 82-летний Патрик Хемингуэй, сын Полин Пфайффер.
История написания Хемингуэем трех эссе о Фицджералде весьма занимательна. Фицджералд умер в 1940 г., Хемингуэй - в 1961, таким образом, у Хемингуэя был двадцать год (именно настолько он пережил Фицджералда), чтобы написать воспоминания, мемуары о Фицджералде -человеке, которого, как он сам утверждал, знал в некоторые периоды жизни лучше, чем кто бы то ни было [15]. Спустя четыре года после смерти Фицджералда, 25 февраля 1944 г., Хемингуэй в письме Максуэллу Перкинсу говорил, что хочет написать о Фицджералде книгу. Более того, Хемингуэй настаивал на том, чтобы Перкинс не давал права печатать переписку Фицджералда Эдмунду Уилсону, знаменитому критику и писателю, близко знавшему Фицджералда, которого Хемингуэй в последние годы очень не любил: "I wish you would keep all the Scott letters for a definitive book instead of letting Bunny Wilson pee them away in his usual malicious driblets <...>
1 should suggest you save all of your letters; don't give permission for any of them to be used; until we could get out a good book on Scott and his letters. I know him, through some periods, better than anyone and would be glad to write a long, true, just, detailed account of the years I knew him" [16].
Однако для осуществления этих планов было серьезное препятствие - Хемингуэй не хотел
печатать воспоминания о Фицджералде, пока была жива его жена Зельда Сейр, которую Хемингуэй относил к стану своих врагов [17]. Но Перкинс умер в 1947 г., Зельда сгорела в пожаре в госпитале для душевнобольных в 1948 г., а Хемингуэй так ничего о Фицджералде и не опубликовал.
В 1955 г. Хемингуэй пообещал Эдварду Уик-су, главному редактору журнала "The Atlantic Monthly", к юбилею (столетию) журнала прислать статью о Фицджералде, но передумал и в результате отправил в редакцию журнала два рассказа вместо ожидаемых Уиксом эссе о Фицджералде. Мотивировал Хемингуэй свой поступок тем, что не хочет писать «интимный дневник» ("intimate journal"), как это сделал американский поэт и литературовед Джон Малкольм Бриннин после смерти валлийского поэта и драматурга Дилана Томаса [18]. Таким образом, никто из издателей в сороковые годы не дождался от Хемингуэя воспоминаний о Фицджералде. Но, как отмечает К. Бейкер, именно три эссе о Фицджералде, написанные Хемингуэем в 1957 г., послужили началом книги воспоминаний Хемингуэя о парижской юности [19].
Юность Фицджералда и Хемингуэя пришлась на двадцатые годы двадцатого столетия, когда Париж был «столицей воображения» [20], обетованной землей для художников со всего мира, центром интеллектуальной эйфории. Двадцатые годы в Париже называли «десятилетием иллюзии» - двадцатые годы в Америке - «десятилетием процветания (prosperity)». Монпарнас стал столицей интеллектуальной и столицей художественной. Ле Во назвал Париж 1925 г. балом американских экспатриантов [21]. Самые богатые из американцев основывали издательства (Translantic Review Форда Мэдокса Форда, This Quarter Эрнеста Уэлша, Black Sun Press Гарри и Кэресс Кросби), где печатались апологеты литературы модернизма - Хемингуэй, Джойс, Паунд.
Жанр книги Хемингуэя обычно определяется специалистами как sketchbook - собрание эскизов, очерков, зарисовок, если дословно переводить слово sketch. На обложке издания 1964 г. под собственно названием (A Moveable Feast) более мелким шрифтом подписано: «Очерки о жизни писателя в Париже в двадцатые годы».
Самое длинное эссе книги, превышающее небольшой объем в пять-семь страниц - эссе о Фицджералде (около тридцати страниц). Фицд-жералду и его жене Зельде Сейр посвящены три главы «Праздника» - «Скотт Фицджералд» ("Scott Fitzgerald"), «Ястребы не делятся добычей» ("Hawks Do Not Share"), «Проблема телосложения» ("A Matter of Measurements"). Предшествует главам о Фицджералде эпиграф, без упоминания которого не обходится ни один ис-
следователь, пишущий о Фицджералде. В этом эпиграфе Хемингуэй пишет, что талант Фицджералда «был таким же естественным, как узор из пыльцы на крыльях бабочки. Одно время он понимал это не больше, чем бабочка, и не заметил, как узор стерся и поблек. Позднее он понял, что крылья его повреждены, и понял, как они устроены, и научился думать, но летать больше не мог, потому что любовь к полетам исчезла, а в памяти осталось только, как легко это было когда-то [22]». (Хемингуэй не раз использовал этот троп. Так, например, в письме М. Перкинсу от 15 ноября 1941 г. Хемингуэй писал, что ко времени написания «Последнего магната» у Фицд-жералда еще оставалось мастерство, но узор из пыльцы стерся с крыльев бабочки задолго до ее смерти [23].)
Обычно всеми исследователями цитируется только этот вариант эпиграфа к главе о Фицд-жералде. Но кроме него сохранился и еще один рабочий черновик эпиграфа, который, вполне возможно, и стал бы окончательным, так как был выделен специальными кавычками - пунктуационным знаком, которым Хемингуэй подчеркивал одобренные им варианты рукописей, что свидетельствует о том, что, может быть, именно этот вариант должен был быть конечным.
Сравним два варианта эпиграфов, нумеруя для удобства предложения. Эпиграф, который был напечатан в варианте редакции 1964 г., состоит из трех предложений:
"His talent was as natural as the pattern that was made by the dust on a butterfly's wings. (1) At one time he understood it no more than the butterfly did and he did not know when it was brushed or marred (2). Later he became conscious of his damaged wings and of their construction and he learned to think and could not fly any more because the love of flight was gone and he could only remember when it had been effortless (3)" [24] (курсив наш. - E. П.).
Второй вариант, вариант рабочего черновика Хемингуэя, состоит из четырех предложений, при этом последние два предложения по смыслу кардинально отличаются от напечатанного варианта:
"His talent was as natural as the pattern that was made by the dust on a butterfly's wings. (1) At one time he understood it no more than the butterfly did and he did not know when it was brushed or marred (2). Later he became conscious of his damaged wings and of their construction and he learned to think (3). He was flying again and I was lucky to meet him just after a good time in his writing if not a good one in his life (4)" [25] (курсив наш. - E. П.).
Первые два предложения идентичны - Хемингуэй очень поэтично сравнивает талант Фицдже-
ралда с узором из пыльцы на крыльях бабочки. Далее следует явственное различие. Третье предложение опубликованного варианта предисловия («Позднее он понял, что крылья его повреждены, и понял, как они устроены, и научился думать, но летать больше не мог, потому что любовь к полетам исчезла, а в памяти осталось только, как легко это было когда-то» [26]), как нам кажется, относится к незаконченному роману Фицджералда «Последний Магнат», который Хемингуэю понравился гораздо меньше, чем «Гэт-сби» и «Ночь» и который он в письмах Перкин-су называл наброском, планом романа.
В предложении «Он опять был способен летать» ("He was flying again") черновика речь, скорее всего, идет о романе Фицджералда «Ночь нежна». Хемингуэй несколько раз перечитывал роман Фицджералда и есть свидетельства (в частности, письма к Максуэллу Перкинсу 1934, 1939 и 1941 гг. [27]), где Хемингуэй неоднократно повторяет, что «Ночь», несмотря на недоработки в композиции, - самое сильное произведение Фицджералда: "The best book he [Fitzgerald] ever wrote, I think, is still "Tender is the Night" with all of its mix-up of who was Scott and Zelda and who was Sara and Gerald Murphy" [28].
Таким образом, Хемингуэй сам для себя еще решал, написать ли ему жестокое «...научился думать, но летать больше не мог» или более объективное «он опять летал, и я был счастлив встретить его сразу после расцвета его творчества, пусть и не в лучший период его жизни (4) [29]. Сложно поспорить с тем фактом, что наиболее авторитетный текст литературного произведения - это последний текст, напечатанный поэтом или писателем при жизни [30]. Но так как текст «Праздника» не был закончен писателем, то, нам кажется, ненапечатанная версия эпиграфа вполне имеет право на существование, доказывая тот факт, что, несмотря на сложные взаимоотношения писателей в тридцатые годы, Хемингуэй всегда ценил талант Фицджералда.
Тем не менее в книге воспоминаний Фицдже-ралд предстает этаким алкоголиком, ипохондриком, неответственным писателем (глава «Скотт Фицджералд»), который целиком и полностью подчиняется воле жены (глава «Ястребы не делятся добычей»). Кажется, что это очень убедительное воспоминание, так как, казалось бы, оно подкреплено рядом документальных деталей.
Так, например, в повествование вводится свидетель первой встречи Хемингуэя и Фицджералда (первая встреча между двумя писателями состоялась в 1925 г. парижской весной). При первой встрече с Фицджералдом Хемингуэй обращает внимание на внешность и одежду Фицджералда -скорее смазливый, чем красивый, чувственный ирландский рот, маленькие ноги, костюм от Бра-
тьев Брукс. (Примечательно, что Хемингуэй отметил, какой костюм был на писателе, так как одежда, действительно, как в жизни, так и в литературе играла большую роль для Фицджералда. Биограф Фицджералда Ф. Тернбулл отмечал, что Фицджералд всю жизнь предпочитал носить костюмы от Братьев Брукс, Фицджералд и многих своих героев одевает в универсальном магазине Нью-Йорка. Так, в романе «По эту сторону рая» подчеркивается, что мать главного героя романа Эмори Блейна очень трепетно относилась к туалетам сына: «Тебе нужны костюмы от Брукса» [31], - говорит она юному Эмори.)
Ужасная реакция на алкоголь Фицджералда, нелепая поездка в Лион, где Фицджералд, по описанию Хемингуэя, совершенно неадекватно себя ведет, абсолютно сумасшедшая жена Фицджералда Зельда «с ястребиными глазами», которая мешает мужу работать, - все это вкупе очень раздражает Хемингуэя, но, несмотря на все это он пишет, что Фицджералд стал ему другом и был обаятелен, умен и мил, когда был трезв. Документальность «Праздника» весьма спорна. Так, в повествовании возникает достаточно много неточностей в главах о Фицджералде. Назовем некоторые из них:
1. Известно, что Хемингуэй был далеко не так беден, как писал об этом в главах «Праздника» (главы «Славное кафе на площади Сен-Мишель», «На выучке у голода», «Париж никогда не кончается»). Да, он только начал зарабатывать на жизнь писательством, бросив журналистику, но у его жены Хедли было достаточно большое состояние. Кроме того, в двадцатые годы курс американского доллара к французскому франку был очень выгодным, и в Париже можно было жить дешевле, чем в Америке. Возрастающий валютный курс облегчал интеллектуальным умам Америки переезд во Францию. (В сентябре 1919 г. один доллар в Париже стоил восемь франков, через год уже пятнадцать, в июле 1925 г. - двадцать два. И до 1932 г. ставка оставалась на уровне не менее двадцати пяти франков.) Поэт Уильям Карлос Уильямс в своей автобиографии вспоминал [32], как он был удивлен, что он и его жена могли спокойно жить в пансионе, недалеко от Монте-Карло за двадцать долларов в неделю. Хотя у него не было больших денег, он и его американские друзья могли себе позволить завтракать в лучших ресторанах Парижа. Выгодный курс доллара по отношению к другим европейским валютам позволял американцам относительно безбедно проводить время в Италии, Германии, Австрии. Хемингуэй проводил зимы в Тироле, а лето в Испании, Фицджералд ездил в Италию осенью и зимой 1924 г., чтобы «экономить».
Таким образом, прекрасные, поэтичные страницы о том, как голодала семья Хемингуэя в
Париже, сильно преувеличены писателем, скорее, это художественный вымысел, чем правда.
2. Свидетелем первой встречи Хемингуэя и Фицджералда в «Празднике» становится знаменитый бейсболист Данк Чаплин, принстонский друг Фицджералда. Однако сам Чаплин утверждал, что он не был в 1925 г. в баре «Динго» на улице Де-ламбр Парижа, где первый раз встречались писатели, и вообще никогда не видел Хемингуэя [33]. Возможно, это был другой принстонец, не Чаплин. Но слишком убедительно и точно Хемингуэй пишет о Чаплине. Он высок, симпатичен. «Великий» ("the great") [34] Данк Чаплин становится, по словам Хемингуэя, сразу его другом.
3. Явный художественный вымысел присутствует во второй главе о Фицджералде, посвященной Фицджералду и его жене. Лейтмотивом главы «Ястребы не делятся добычей» становится наделение Зельды Сейр какой-то сатанинской силой над Фицджералдом и сравнение ее с ястребом, который не делится добычей [35]). Подчеркивая красоту Зельды, Хемингуэй сравнивает ее с ястребом - Хемингуэй четыре раза употребляет слово «ястреб» в главе о Зельде Фицд-жералд, особенно останавливаясь на ее глазах ("hawk's eyes"), может быть, имея в виду немигающий взгляд жены Фицджералда (в античной мифологии считалось, что ястреб, подобно орлу, может лететь к солнцу и, не мигая, смотреть на него). Подчеркивается в главе ревнивое отношение Зельды к работе мужа (слово "jealous" повторяется в небольшом эссе Хемингуэя много раз) - Зельда, по словам Хемингуэя, ревнует мужа к работе и не дает ему писать [36]. Хемингуэй и здесь несколько исказил факты. Так, в письмах к Стайн и Токлас Хемингуэй отзывался о Зельде весьма благожелательно. Сохранилась другая версия сцены завтрака у Фицджералдов, написанная для главы «Ястребы не делятся добычей», но не вошедшая в вариант публикации «Праздника» 1964 г. В этом варианте присутствует гораздо меньше негативных черт жены Фицджералда. Более того, Хемингуэй пишет, что несмотря на то что Зельда очень неудачно покрасила волосы и на то, что она была очень избалованной девушкой и говорила вещи, которые не имели никакого смысла, тем не менее ночью после этого завтрака Зельда приснилась ему в эротическом сне. Он рассказал ей об этом на следующий день, и ей было очень приятно это услышать. По словам Хемингуэя, это «был первый и последний раз» [37], когда у них появилось что-то общее с Зельдой.
4. В «Празднике» Хемингуэй очень разочарован автомобильной поездкой с Фицджералдом из Лиона в Париж. Но в двадцатые годы, после той поездки, Хемингуэй написал Перкинсу, что он и Скотт совершили чудесную поездку [38].
А в апреле 1931 г. Хемингуэй сам предложил Фицджералду попутешествовать на машине: "We might take one of those topless motor trips" [39].
Итак, чистая нота оказывается фальшивой и все восприятие от «музыки» документальности «Праздника» рассеивается.
В одном из черновиков предисловия к «Празднику» Хемингуэй написал, что никто не может написать правду в воспоминаниях. Не следует забывать, что Хемингуэй вернулся к воспоминаниям через тридцать лет после той весенней встречи с Фицджералдом в Париже 1925 г. М. Брук-коли предлагает рассматривать отредактированный Мэри Уэлш текст незаконченного «Праздника» как «roman à clef" («роман с ключом») [40]. «Роман с ключом» - это условное обозначение романа, в котором под вымышленными именами выведены реальные люди. М. Бахтин в работе «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса» отмечает [41], что в европейской литературе «романы с ключом» создавались на протяжении всего XVII в., в то время как создание жанра «документального романа» относится к XVIII в. [42] В «романе с ключом» писатели могут менять настоящие имена персонажей, давать волю фантазии, придерживаясь в то же время определенных фактов. Как о «романе с ключом» принято говорить о раннем романе Хемингуэя «И восходит солнце» (The Sun Also Rises, 1926). Неоднозначные отношения писателя с Дафф Туизден, звездой светского Парижа, стали прототипом отношений Джейка Барнса и Брет Эшли, а поездка в июле 1925 г. в Памплону Хемингуэя, его жены Хедли, Дафф Туизден и двух её поклонников - основой для главной сюжетной линии романа. Созданные Хемингуэем персонажи легко угадывались современниками. «Праздник, который всегда с тобой» можно, как и роман «И восходит солнце», рассматривать как «роман с ключом» -только роман, где «ключи» уже подобраны, то есть как роман, где писатель сохранил реальные имена персонажей, но при этом добавил в, казалось бы, документальную летопись изрядную долю вымысла.
Думается, что Хемингуэй не ставил себе целью написать художественное произведение, создавая «Праздник» и, как правило, «Праздник» обычно оценивают как одно из лучших документальных свидетельств о жизни поэтов, художников, писателей в Париже 1920-х гг. [43] Это действительно так. Но, на наш взгляд, «Праздник» представляет ценность не только с биографической точки зрения - описания богемного Парижа 1921-1927 гг. (хотя об этом, конечно, не стоит забывать), а прежде всего с художественной. В напечатанном варианте предисловия к «Празднику» редакции 1964 г. Хемингуэй на-
пишет, что, если читатель пожелает, он может считать эту книгу вымыслом. «Но ведь и вымысел может пролить какой-то свет на то, о чем пишут как о реальных фактах» [44].
«Праздник, который всегда с тобой» - книга, которую можно рассматривать не только как лучшее из документальной прозы, написанное Хемингуэем, но и как художественную книгу, «роман с ключом», в котором слились вымысел и явь, «поэзия» и «факт», очерк и роман [45]; поэтичный роман, написанный о двадцатых годах, когда в Париже жили и творили английские и американские писатели - Хемингуэй, Стайн, Фицджералд, Форд; когда слава подстерегала Хемингуэя за углом площади Контрэскарп; когда, по его собственным словам [46], он был беден, но очень счастлив.
Примечания
1. Reynolds M. S. Unexplored Territory: The Next Ten Years of Hemingway Studies // Ernest Hemingway: The Papers of a Writer / ed. by B. Oldsey. N. Y.; L., 1981. P. 15.
2. До 1980-х гг. вопрос отношений Хемингуэя затрагивали в своих монографиях об американских писателях К. Эйбл, К. Бейкер: Eble K. F. Scott Fitzgerald. N. Y.: Twayne, 1963; Baker C. Hemingway: The Writer as Artist. Princeton (N. J.), 1972. Больше, чем другие исследователи, до 1980-х гг. пжали о взаимоотношениях Фицджерал-да и Хемингуэя американский исследователь М. Брукко-ли и французский ученый А. Ле Во: Bruccoli M. J. Scott and Ernest: The Authority of Failure and the Authority of Success. N. Y.: Random House, 1978; Le Vot A. F. Scott Fitzgerald: A Biography. Garden City, 1983.
3. Bruccoli M. The Sons of Maxwell Perkins: Letters of F. Scott Fitzgerald, Ernest Hemingway, Thomas Wolfe, and Their Editor, editor with Judith S. Baughman. Columbia: University of South Carolina Press, 2004; Bruccoli M. Hemingway and the Mechanism of Fame, editor with Judith S. Baughman. Columbia: University of South Carolina Press, 2005; Bruccoli M. Fitzgerald and Hemingway A Dangerous Friendship. N. Y.: Carrol' Graf Publishers, Inc, 1994); Donaldson S. Hemingway vs. Fitzgerald. The Rise and Fall of a Literary Friendship. N. Y.: The Overlook Press, 1999.
4. Книга 1994 г. лучшего американского исследователя творчества Ф. С. Фицджералда Метью Брук-коли о Хемингуэе и Фицджералде носит подзаголовок «Опасная Дружба». Эта книга явилась доработкой книги Брукколи 1978 г. «Скотт и Эрнест: Поражение и Успех».
5. Горбунов А. Романы Френсиса Скотта Фицд-жеральда. М., 1974; Засурский Я. Н. Потерянное поколение. Френсис Скотт Фицджеральд и «поэзия отрицательных величин» // Засурский Я. Американская литература XX века. Некоторые аспекты литературного процесса. М.: Изд-во МГУ, 1966; Старцев А. Горькая судьба Фицджеральда // От Уитмена до Хемингуэя. М.: Сов. писатель, 1981.
6. Толмачёв В. М. Э. Хемингуэй: первый неоромантик; Ф. С. Фицджералд: последний романтик // Толмачёв В. М. От романтизма к романтизму: Американский роман 1920-х годов и проблема романтической культуры. М., 1997. C. 94-177; Зверев А. М. Ненаступившее утро // Американский роман 20-30-х годов. М., 1982. C. 35-54.
7. Разность стилей и манеры письма Фицджералда и Хемингуэя (ярко выраженный автобиографизм прозы Фицджералда, лиричность письма писателя, противопоставленная прозе Хемингуэя с его идеалом правдивости и объективности в искусстве, стремлением к флоберовскому идеалу письма - «быть сущим и нигде не зримым», максимально беспристрастным) дало повод французскому литературоведу А. Ле Во написать, что Хемингуэй и Фицджералд представили два разных типа развития романа в период между двумя войнами. Несколько надуманным представляется вывод А. Ле Во о том, что проза Фицджералда и Хемингуэя - это два разных типа американской литературы периода американского великого романа между двумя войнами. При всей несхожести прозы писателей, на сегодняшний день более правомерным кажется отнесение и романа Фиц-джералда и романа Хемингуэя к джеймсовской традиции американского романтизма 1920-1930-х гг.
8. Фрэнсис Скотт Фицджеральд. Маршрут Судьбы; От «Романтического эгоиста» к «Последнему магнату» // Фрэнсис Скотт Фицджеральд. Портрет в документах: письма. Из записных книжек. Воспоминания. М.: Прогресс, 1984.
9. На рус. яз. были переведены фрагменты из книги Морли Каллагана «Тем летом в Париже» // Фрэнсис Скотт Фицджеральд. Портрет в документах: письма. Из записных книжек. Воспоминания. М.: Прогресс, 1984. C. 267-294.
10. Baker C. Указ. соч. P. 349.
11. Le Vot A. F. Scott Fitzgerald: A Biography / Trans. W. Byron. Garden City, N. Y.: Doubleday & Co., 1983. P. 187.
12. Baker C. Указ. соч. P. 349.
13. Hemingway E.; Hemingway, Sean (ed.) A Moveable Feast: the Restored Edition. N. Y.: Scribner's, 2009.
14. Hotchner A. E. Don't Touch A Movable Feast. The New York Times. 2009. См. ссылку online http:// www.nytimes.com/2009/07/20/opinion/20hotch-ner.html?_r=1.
15. Bruccoli M. Fitzgerald and Hemingway. P. 211-212.
16. Там же.
17. О теме «враги» Хемингуэя см. Baker C. Указ. соч. P. 359.
18. Там же.
19. Там же. С. 352.
20. Le Vot A. F. Scott Fitzgerald: Biography. P. 185.
21. Там же. С. 187.
22. Хемингуэй Э. Праздник, который всегда с тобой. М.: Прогресс, 1965. С. 92.
23. Bruccoli M. The Only Thing that Counts. N. Y: Scribner. 1996. P. 313.
24. Hemingway E, ed. by Mary Welsh. A Moveable Feast. N. Y: Scribner. 1964. P. 147.
25. Bruccoli M. Fitzgerald and Hemingway. P. 6.
26. Хемингуэй Э. Указ. соч. С. 92.
27. Bruccoli M. The Only Thing that Counts. P. 207209, 313.
28. Там же.
29. Bruccoli M. Fitzgerald and Hemingway. P. 6.
30. Жирмунский В. М. Введение в литературоведение: курс лекций. Изд. 3. М.: Книжный дом «Либ-роком», 2009. С. 55.
31. Fitzgerald This Side of Paradise (with a new introduction by Bruccoli). N. Y.: Signet Classic, P. 60.
32. Le Vot A. F. Scott Fitzgerald: Biography. P. 185.
33. Donaldson S. Указ. соч. P. 55.
34. Hemingway E. A Moveable Feast / ed. by Mary Welsh. N. Y: Scribner, 1964. P. 151.
35. Там же. P. 180.
36. Там же.
37. Donaldson S. Указ. соч. P. 67.
38. Там же. С. 61.
39. Там же.
40. Bruccoli M. Fitzgerald and Hemingway. P. 6.
41. Бахтин M. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М.: Ху-дож. лит., 1990.
42. Самым знаменитым «романом с ключом» в начале семнадцатого века (см. Бахтин, вышеуказанное изд., с. 130) века был латинский роман англичанина Беркли «Сатирикон Эвформиона» (Barclay, Euphormionis Satiricon, London, 1603), который пользовался большой популярностью в первую половину века.
43. Ernest Hemingway // American Writers. A Collection of Literary Biographies. Vol. II. Ed. in Chief Leonard Unger. N. Y.: Ch. Scribner's Sons. P. 257.
44. Хемингуэй Э. Указ. соч. С. 5.
45. Толмачев В. M. Литература США между двумя мировыми войнами и творчество Э. Хемингуэя // Зарубежная литература XX века / под ред. В. М. Толмачева. М.: Изд. центр «Академия», 2003. С. 282.
46. Hemingway E., ed. by Mary Welsh. A Moveable Feast. N. Y.: Scribner, 1964. P. 211.
УДК 821.162.1
Т. В. Лошакова
РОМАН E. АНДЖЕЕВСКОГО «ПЕПЕЛ И АЛМАЗ» В АСПЕКТЕ ИДЕЙ ФИЛОСОФИИ ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМА
Статья посвящена проблеме художественного воплощения идей экзистенциализма в романе Е. Анджеевского «Пепел и алмаз». Образ Мацека Хелмицкого рассматривается как тип «бунтующего человека» - экзистенциального героя.
The paper deals with the problem of artistic implementation of existentialism ideas in the novel "Popiol i diament" by E. Andzhievski. The image of Macek Khelmiski is treated in this paper as a "revolting person", a character typical of existentialism.
Ключевые слова: Анджеевский, «Пепел и алмаз», стихийный экзистенциализм, абсурд, ситуация выбора, подлинное бытие.
Keywords: Andzhievski, «Popiol i diament», spontaneous existentialism, absurd, situation of choice, true being.
Na widnokr"gach armie jak c"gi gn si" i krusz .
O moi chlopcy, jakze nam swiaty odkupic jedn
rozdart dusz ?
K. Baczynski
В послевоенной польской литературе трудно найти роман, который по степени своей популярности мог бы сравниться с «Пеплом и алма-
© Лошакова Т. В., 2010
зом» (1947) Е. Анджеевского. Его не просто с интересом читали, но и по-разному интерпретировали, противоречиво оценивали. В первую очередь с пристрастием обсуждалась политическая проблематика романа, запечатлевшего трагедию послевоенной Польши - гражданскую войну 1945-1947 гг.
Безусловный трагизм заявленных в романе проблем, их исключительная важность для будущего нации в целом - все это способствовало актуализации политического содержания произведения, заставляло и читателей, и критиков размышлять над тем, как именно расставлены автором ценностно значимые акценты, с кем он, кому сочувствует, чьи взгляды не приемлет. Однозначно ответить на эти вопросы было нелегко. Да, Анджеевский во всеуслышание «сказал о том, о чем думали все», поставив под сомнение нравственность принципов, которые определяли политику, идеологию новой Польши [1]. При этом писатель прибег к такой форме повествования, которая «лишала фигуры персонажей и конфликты четкости и часто требовала от читателя произвольного домысливания». Эта преднамеренная «игра с читателем», надо думать, была удачным стратегическим ходом, позволявшим ввести в заблуждение цензуру, в то же время «широкое использование автором романа приемов умолчания, намеков и недомолвок стало в результате причиной многих недоразумений» [2].
Поначалу критики восприняли «Пепел и алмаз» как произведение, в котором главенствует исключительно злободневная политическая проблематика. Поэтому и анализировался роман при помощи привычного социологического метода -«метода короткого замыкания», как его позже иронично определит М. Кундера за ту сомнительную легкость, с которой произведение искусства связывалось с общественно-политическими факторами, в результате чего рассуждения, даже достаточно тонкие, «приводили к весьма убогим заключениям» [3]. Так, с одной стороны, Анд-жеевского упрекали в том, что он не уделил должного внимания классовой обусловленности исторических событий, и поэтому изображение ожесточенной схватки двух идеологий лишалось объективности. С другой стороны, явная социо-логизированность такого рода оценок и, следовательно, шаткость, а то и несостоятельность их критериев вынуждала критиков сосредоточивать внимание более на нравственном аспекте проблематики романа, тем самым вопросы социальные уходили на второй план [4].
Менялась эпоха, а вместе с ней менялось и восприятие «Пепла и алмаза»: все отчетливее проявлялась философичность мышления его автора, скрытые в подтексте смысловые пласты не просто эксплицировались, но и приобретали ста-
