Грибанова Г.И.
Доктор социологических наук, профессор, зав. Кафедрой международных политических процессов, Санкт-Петербургский государственный университет.
Юдин В.И.
Доктор политических наук. Эксперт Фонда поддержки межнациональной культуры и общественных международных отношений.
Роль коренных народов Латинской Америки в современном политическом процессе: национальный и международный аспект
Коренные народы играют важную роль в политическом процессе многих стран Латинской Америки. На протяжении большей части истории их требования подавлялись, игнорировались и замалчивались. Латиноамериканские государства не просто исключали интересы коренных народов; они были созданы в противовес им или даже против них самих. Переход к демократии в 1980-х годах поставил группы коренного населения перед дилеммой: участвовать в выборах, подчиняясь правилам, господствующим в во многом чуждой им политической системе, долгое время служившей инструментом ущемления их прав и свобод, или добиваться определенной степени представительства через протестные (а в ряде случаев - и внесистемные) социальные движения, одновременно оказывая давление на политическую систему извне.
Традиционно предполагается, что стратегия институционализации социальных движений сопряжена с риском потери легитимности и способности мобилизовывать массы. В отличие от политических партий, считается, что они, скорее, нарушают правила игры, а не соблюдают их. Однако в ряде стран, в первую очередь в Боливии и Эквадоре, движения коренных народов успешно преодолели это противоречие, сформировав свои собственные политические партии и участвуя в выборах на своих собственных условиях. Появление движений и партий коренных народов открыло новые возможности для коллективных действий и изменило отношения между коренными народами и государством. Поступая таким
образом, движения коренных народов придали новый импульс демократиям Латинской Америки.
За последние два десятилетия в Латинской Америке появились различные политические деятели, для которых коренное население является основой социальной идентичностью. Появление сапатистского движения и дискурс, разработанный субкоманданте Маркосом в период со Второй по Шестую Декларации Лакандонской сельвы, выраженный мультикультурный акцент мирных соглашений в Гватемале в 1996 году, активная роль конфедерации андских организаций коренных народов в Эквадоре, интенсивная мобилизация аймара и кечуа через «Движение коренных народов Пачакутик» и «Движение за социализм», новые требования карибских сообществ Центральная Америка, организованное присутствие мапуче в Чили и влияние лидеров различных народов Амазонии в Бразилии, Эквадоре, Гайане, Венесуэле и Колумбии на средства массовой информации свидетельствуют о важности этого явления. Это внезапное появление новых действующих лиц на политической сцене принимало самые разные формы и имело разную степень успеха в разных странах, однако, в целом, свидетельствовало о возникновении в Латинской Америке новой политической реальности.
Какие же основные факторы способствовали активизации социальных движений коренных народов Латинской Америки, их превращению в новых важнейших социальных субъектов демократизации региона?
Во-первых, коренные народы мобилизовались в защиту своих земельных прав. Нередко в литературе по этническим конфликтам именно земля рассматривается как провоцирующая этнические конфликты. При всей важности этого фактора объяснить только им нараставшее протестное движение коренных народов, вряд ли можно. Борьба за права на землю была давней: земельное неравенство десятилетиями преследовало коренных мексиканцев, венесуэльцев, эквадорцев и других коренных народов. Однако они не восставали за свои права на землю. Таким образом, только фактором земельного неравенства объяснить индейские восстания (например, Армии Сапаты в Мексике в 1994 году) нельзя, хотя он, безусловно, и сыграл важную роль в политической мобилизации коренных народов.
Вторым фактором является крах корпоративных программ социального обеспечения. После того, как многие латиноамериканские государства провели неолиберальные реформы, общины коренных народов потеряли доступ к государственным ресурсам, что, естественно, послу-
жило одной из причин нарастания протестной активности в различных ее формах.
Третьим фактором является недемократический характер отношений между государством и коренными народами. Коренные народы стали активными, потому что государственные аппараты не реагировали на их требования. В частности, сапатисты восстали из-за того, что их требования о демократическом местном управлении и правах человека для представителей коренных народов рассматривались не по демократическим каналам, а с применением полицейских репрессий [Trejo, 2002]. Здесь следует отметить, что, на наш взгляд, нестабильные демократии имеют более высокие риски восстаний. В частности, новые демократии часто нестабильны и могут порождать нереалистичные ожидания, которые мотивируют этнические меньшинства к восстанию.
В научной литературе мы можем найти объяснения, основанные на различных сочетаниях этих трех факторов. В классической работе Д. Яшар [Yashar, 2005] высказывается предположение, что сочетание меняющихся режимов гражданства, межобщинных сетей и политического ассоциативного пространства спровоцировало политизацию идентичности коренных народов в регионе. По ее мнению, переход от корпоративистских к неолиберальным гражданским режимам политизировал этническую идентичность, угрожая культурным, политическим и экономическим интересам коренных народов, в то время как ранее существовавшие общинные связи обеспечили организационные возможности для создания движений, а политическая либерализация - пространство для организации и мобилизации коренных народов. Д. Ван Котт [Van Cott, 2005] также выделяет внутренние политические институты в качестве центральных объясняющих переменных. Согласно ее анализу, открытость институциональной среды позволяет возникать местным политическим движениям.
Однако, не отрицая значимость тех изменений, которые происходили внутри страны, необходимо, на наш взгляд, учитывать и принципиальные изменений в мировой повестке дня, международном праве и, в целом, в оценке места и роли коренных народов в истории и современности. Не случайно Э. Бриск [Brysk, 2000] еще в 2000 году утверждала, что международные факторы имеют первостепенное значение для объяснения динамики движения коренных народов. Действительно, процесс глобализации способствовал росту движений коренных народов в Латинской Америке, позволяя им апеллировать к международным нормам, законам
и организациям для продвижения своего дела.
Представляется, что наиболее конструктивным будет признание того факта, что политизацию этнической идентичности вызвали как внутренние, так и внешние факторы. К таким факторам относятся позитивная международная система защиты прав человека и негативные результаты политики неолиберальной экономической перестройки. Таким образом, очевидно, что ни один отдельный причинно-следственный фактор не может объяснить рост движений коренных народов в Латинской Америке. Скорее всего, ответ кроется в сочетании всех этих факторов.
Движение коренных народов, пожалуй, является одним из наиболее преобразующих элементов современного латиноамериканского политического процесса. При этом за годы своего существования оно превратилось из движения сопротивления в движение, реально борющееся за политическую власть в своих странах, особенно в Андском регионе.
Следует отметить, что сущность этого движения намного глубже, чем просто борьба за социальное и политическое равенство. Его, на наш взгляд, следует рассматривать как цивилизационное движение, выросшее из глубокой критики евроцентризма и его рациональности, его идеи современности и его модели развития и способное восстановить историческое наследие доколумбовых цивилизаций для создания не одной, а нескольких идентичностей; формирования синтеза различных способов производства знания, в том числе тех, которые пережили более пяти столетий колониального господства. Соответственно, индигенность становится центром дискурса и формирования нового видения мира, а также нового политического субъекта и коллективного освободительного проекта. Остановимся на наиболее значимых, по нашему мнению, характеристиках движения коренных народов Латинской Америки на современном этапе.
Прежде всего, необходимо подчеркнуть, что это движение больше не является набором местных организаций, а четко сформулированным региональным движением, созданным в географических районах, где развивались первоначальные цивилизации. В случае Южной Америки наблюдается интенсивный процесс интеграции по всей территории, где развивалась цивилизация инков и многие цивилизации, которые ей предшествовали. Интеграция движения коренных народов достигает территорий Эквадора, Колумбии, Перу, Боливии, северного Чили и Аргентины. Более 500 лет европейской колонизации не смогли разрушить историческое и географическое единство, которым является «Тавантин-
суйо» инков1, и его глубокие корни определяет графическое пространство Анд. Национальные государства, построенные в Латинской Америке в XIX веке во время войн за независимость, не заменили культурную самобытность коренных народов, которые, в первую очередь идентифицируют себя в качестве кечуа или аймара, а уже только потом - боливийцами, эквадорцами или перуанцами [Dufner, 2020].
Восприятие Анд как географического единства и доколумбовых цивилизаций как исторического единства способствовало ускорению динамики интеграции индейского движения в Южной Америке, которое окончательно сформировалось в июле 2006 года, когда в городе Куско (бывшая столица империи инков) был основан Андский координационный орган организаций коренных народов (кечуа, ичва, аймарцев, мапуче, цимбисов, сарагуро, гумбинеров, кориса-лафкеншей, урусов и других). В учредительной декларации, подписанной одиннадцатью организациями, излагается политическая платформа борьбы за движение коренных народов по всему континенту, которая включает в себя создание «многонациональных государств»; защиту и сохранение природных ресурсов, коллективных прав общин коренных народов и самоопределение как основу для политической деятельности. Таким образом, она включает в себя фундаментальные принципы человеческого сосуществования и глубокого уважения к различным культурам, народам и национальностям, рассматриваемые через призму андского мировоззрения, в основе которого лежат «ценности баланса с Матерью-Землей/ Пачамама/Нуке Мапу и уважение многонационального разнообразия Абья Яла»2.
Андский координационный орган организаций коренных народов (CAOI) принимает активное участие и в деятельности различных организаций коренных народов бассейна Амазонки, Центральной и Северной Америки. Это не только позволило создать множество различных пространств для координации и артикуляции движения коренных народов по всему континенту, но и способствовало развитию различных форумов мобилизации с разнообразными организационными моделями и сетями. Результатом стало усиление динамики интеграции и способность к мобилизации на местном, региональном и континентальном уровнях с четкой перспективой глобального объединения.
1 «Тавантинсуйо» (Страна четырех ветров) - империя инков, которая простиралась от юга современной Колумбии до севера Аргентины и Чили, включая в себя значительную часть Эквадора, Перу и Боливии.
2 Coordinadora Andina de Organizaciones Indigenas (CAOI) // URL: https://www.escr-net.org/member/ coordinadora-andina-organizaciones-indigenas-caoi (Дата обращения: 15.11.2023)
Рассмотрим несколько подробнее главные составляющие политических требований движений коренных народов Латинской Америки. И здесь, прежде всего, необходимо остановиться на требовании многонационального государства, поскольку сама трактовка его может быть различной. Многонациональность как политическая цель выдвигалась движением коренных народов с 1990-х годов и была принята на вооружение прогрессивными силами таких стран, как Боливия и Эквадор. Результатом стала активизация значительного числа социальных и политических движений, требующих создания многонациональных структур и институтов посредством национальных плебисцитов или учредительных собраний. Эта новая институциональная модель государства предполагает новую политическую практику. Многонациональное государство - это политический проект, который глубоко критикует гомогенизирующее видение национального государства (в реальности основанное на поверхностной гомогенизации, социальной дискриминации и политическом исключении коренных народов), до недавнего времени господствовавшее в политической традиции Латинской Америке и базирующееся на гражданском понимании нации. Новая же модель государства глубоко учитывает чаяния множества национальностей и групп. Основанная на принципе «единства в многообразии», она признает существование множества национальностей, культур, языков, религий и других форм духовности. Объединив коммунитарные формы организации и власти в рамках государственных институтов, многонациональное государство должно было стать совершенно новым опытом в регионе, требующим новых интерпретационных рамок, способных преодолеть видение одного государства одной нации.
Именно такое новое видение было зафиксировано в Конституции Боливии, одобренной на всенародном референдуме в 2009 году, то есть после прихода к власти аймара Эво Моралеса, ставшего первым президентом из числа представителей коренных народов в Латинской Америке. Статья 1 Конституции гласит, что «Боливия является социальным унитарным государством с многонациональным и коммунитарным правом, свободным, независимым, суверенным, демократическим, межкультурным, децентрализованным и автономным. Боливия основана на политическом, экономическом, правовом, культурном и языковом плюрализме в рамках процесса интеграции внутри страны»3.
3 Bolivia (Plurinational State of) 2009. // URL: https://www.constituteproject.org/constitution/Bolivia_2009 (Дата обращения 20.10.2023)
Другое требование, касающееся борьбы за землю, означает не только возвращение основных средств производства, насильственно экспроприированных с первых дней европейской колонизации, но и коренного пересмотра самого отношения к земле. В космическом видении и жизни коренных народов Латинской Америки Земля, или Пачамама, играет ключевую роль: она - мать, пространство, где создается и воссоздается заново жизнь. Поэтому мужчины и женщины должны «растить родную землю и позволить ей растить нас» [Bruckmann, 2010, c. 603]. Эта глубокая взаимосвязь между человеком и землей как источником жизни радикально противоречит видению европейских покупателей, которые рассматривали землю как объект владения и источник богатства: драгоценных металлов и камней. А ведь именно труд коренных народов использовался для добычи полезных ископаемых в колониях, что позволило накопить капитал, поддерживающий испанское и португальское влияние в современной мировой системе. Более того, именно рабский труд на шахтах был основным механизмом истребления коренных народов [Botasso, 1990, c. 35].
После нескольких столетий сопротивления современное движение коренных народов восстановило глубокое чувство своей связи с землей, требуя уважения к ней как к источнику жизни. Это означает сохранение земли, «окружающей среды, в которой мы живем», «места, где рождаются и могут быть счастливы наши дети», где мужчины и женщины должны использовать местную флору и фауну с чувством самосохранения. Исходя из этого видения, сохранение жизни является главной целью человеческой цивилизации. Таким образом, человек ставится в центр фундаментальных ценностей социальной организации и любой модели или пути развития.
Особо следует остановиться на сущности и содержании принципа «Су-мак кавсай»4, который является выражением исконной формы бытия и жизни в мире, связывающей людей с природой. В переводе с языка кечуа эта концепция, восходящая к культурам коренных народов региона Анд и тропических лесов Амазонки означает «хорошая жизнь» или «жизнь в гармонии». Хотя разные народы и культуры определяют «Сумак кавсай» несколько по-разному, одним общим элементом является жизнь в гармонии с природой, поскольку только в этом случае может быть достигнуто коллективное благополучие сообщества. Это вытекает из мировоззрения коренных народов, которые рассматривают природу как живую, а людей
4 Sumak Kawsay: Teachings of Indigenous Peoples // URL: https://pachamama.org/sumak-kawsay
как часть взаимозависимого сообщества, включающего все другие формы жизни. Этот образ жизни полностью зависит от того, что предлагает природа: плодородная почва, здоровые водоемы, богатая флора и фауна, цветущие леса. И именно эти вещи, включая особые культурные обычаи и традиционные знания, а не материальное богатство или накопления, по—настоящему составляют «хорошую жизнь». «Сумак кавсай» нередко трактуется как альтернатива «западным» идеям развития, которые делают упор на прибыль, коммерциализацию и бесконечный рост.
Наконец, следует отметить, что в рамках деколонизация власти, социальные движения коренных народов Латинской Америки призывают руководствоваться принципом: «Приказывай, подчиняясь» [Вгискшапи, 2010, с. 604]. Общественная организация, основанная на принципе взаимности и социальной солидарности, является важной характеристикой некоторых доколониальных обществ коренных народов. Соответственно, это воспринимается в качестве повседневной практики, являющейся наследием доколумбовой цивилизации и отражающей собственное видение мира. Она дает возможность создавать новые формы коллективной власти и коммунитарного управления, которые отражают роль сообщества как источника любой власти и могущество индивида, подчиняющегося сообществу. Примером этих новых форм авторитета и власти может служить сапатистское движение коренных народов в Мексике, придерживающееся принципа «приказывай, подчиняясь», который четко отражает эти два измерения власти.
Оценивая ту роль, которую движения коренных народов играют в сегодняшней Латинской Америке, их потенциал, важно, на наш взгляд, учитывать тот факт, что появление политических акторов, основанных на этнической принадлежности, стало в значительной степени результатом их альянсов с акторами, которые, как правило, сами не принадлежат к общинам коренных народов, но обеспечивают им материальные, символические и институциональные ресурсы, выступая в роли своего рода их социального капитала.
Одним из главных акторов, стимулировавших этот процесс, стала католическая церковь, которая, будучи одним из самых ярых врагов коренных народов со времен завоевания, в современных условиях превратилась в одного из основных защитников их прав. Интересно отметить, что с самого начала завоевание и евангелизация вызывали обратную реакцию у части священнослужителей. Так, испанские доминиканцы практически предали интересы короны, сумев в 1573 году заставить Павла III обна-
родовать Veritas Ipsa и Sublimis «Deus bulls», в которых тезис об иррациональности индейцев был осужден как еретический, а использование рабов - как грех [Rubert de Ventos, 1987]. В принципе, можно увидеть преемственность в защите коренных народов от деятельности доминиканца Лас Касаса до формирования во второй половине ХХ века теологии освобождения, решающую роль в создании которой сыграла созданная в 1955 году в Рио-де- Жанейро Латиноамериканская епископальная конференция (CELAM). Начиная с 1970-х годов католическая церковь стала главным союзником коренных народов.
Благодаря католическим епископам в 1971 году была основана одна из групп, которая больше всего сделала для поощрения уважения к коренным народам бассейна Амазонки — Миссионерский совет коренных народов (Conselho Indigenista Misionario — CIMI). Именно CIMI, возглавляемый епископом Педро Касальдалигой, разработал руководящие принципы работы с коренными народами, которые представляли собой пересмотр традиционного миссионерского видения [Botasso, 1990, c.195]. Нечто похожее на события в Бразилии и Мексике произошло в Эквадоре, где почти три четверти сельских организаций были созданы католической церковью, среди них Федерация шуаров, основанная в 1964 году католическими миссионерами, Движение коренных народов Чимборасо, стимулированное епископом Леонидасом Проано, и Конфедерация национальных общин кечуа Эквадора (Confederation de Pueblos de la Nacionalidad Kichwa del Ecuador— ECUARUNARI).
Высоко оценивая роль католического духовенства в поддержке общин коренных народов, следует, однако, отметить, что такая активность, в частности, была обусловлена и появлением, впервые в истории Латинской Америки, своего рода религиозной конкуренции из-за проникновения протестантских церквей в мир коренных народов [Trejo, 2000, c. 219]. Столкнувшись с угрозой своей религиозной монополии, католическая церковь организовала базовые церковные общины и кооперативы и способствовала появлению тех, кто позже стал лидерами общин.
Другим важным союзником движения коренных народов, еще начиная с 1970-х годов, стала группа профессиональных антропологов. Антропологи, которых часто выступали в качестве посредников между общинами коренных народов и органами государственной власти из-за их знания различных культур и местных языков, получили значительную власть в разработке государственной политики в области этнической
принадлежности благодаря своим должностям в государственных учреждениях или фондах. Именно они, как правило, разрабатывали, оценивали или критиковали программы администраций или самих общин [Salamanca Villamizar, 2021, c. 216-219]. Более того, именно они подготовили исследования, которые сформировали определенное восприятие и знания о коренных народах. Они также установили рамки интерпретации, включающие уважение к этим сообществам и заботу об их выживании, связывая культурное разнообразие с биоразнообразием.
С конца 1980-х годов, с переходом ответственности государства за предоставление услуг от государственного сектора к другим поставщикам, антропологи сыграли очень важную роль в разработке новых форм предоставления услуг общинам коренных народов через НПО и агентства, которые стали заниматься тем, что в настоящее время называется «этноразвитием»5.
Другим типом внешних акторов, способствовавших возникновению движений коренных народов, были различные международные сети НПО, занимающиеся оказанием гуманитарной помощи. Активисты из разных уголков мира, интересовавшиеся вопросами развития, прав человека и экологии и выступавшие за самоопределение коренных народов, оказали значительное влияние на конфигурацию движения коренных народов. Именно они способствовали осознанию многими коренными народами того, что их проблемы носят глобальный характер и что они должны участвовать в политике, а не только заниматься фольклором [Sylva, 2013, c. 65]. Создание прочной сети контактов, состоящей из организаций коренных народов, коалиций и агентов влияния, имело решающее значение для включения вопроса о правах коренных народов в повестку дня национальных и международных учреждений. К концу 1980-х годов эта транснациональная сеть успешно лоббировала международные организации и национальные правительства в защиту коренных народов, сыграв решающую роль в изменении международного права в этой области.
При этом, как справедливо, на наш взгляд, указывал Р. Ставенхаген [Stavenhagen, 2002, c. 42], сложилась достаточно парадоксальная ситуация: за несколько лет движение с местными корнями распространилось на международный уровень, что позволило ему оказывать давление на
5 «Этноразвитие» - это форма предоставления услуг и управления ими, которая предполагает активное участие самих членов общин коренных народов и расширение их прав и возможностей, а также целенаправленное предоставление услуг в соответствии с их потребностями, которые всегда специфичны и уникальны (см., например, Radcliffe, 2007).
национальные правительства. Причины этому носят как структурный, так и культурный характер. С одной стороны, движение коренных народов испытывало трудности с получением доступа к национальным политическим аренам (в основном из-за недостаточной готовности властей к решению этих вопросов) и поэтому вынуждено было искать союзников за их пределами. С другой стороны, тот факт, что движения коренных народов часто не разделяли чувства национальной идентичности (или даже отвергали его), облегчал их сотрудничество с организациями и активистами из других стран. В результате политические сети коренных народов настолько сильно интернационализировались, что иногда было трудно провести различие между их участниками - гражданами разных государств. Более того, некоторые движения возникли одновременно как действующие на местном и международном уровне, предлагая ресурсы и контакты и распространяя информацию среди других местных групп внутри стран, с тем чтобы сформировать соответствующую организацию на национальном уровне. Благодаря этому процессу международные сети стали незаменимым посредником в разработке, утверждении или реализации политики, связанной с проблемами коренных народов. Именно давление международных сетей и, следовательно, транснационализация этого явления сыграли важнейшую роль в процессе включения прав коренных народов в общественную повестку дня латиноамериканских стран. Как отмечает Э.Бриск [Вгуэк, 2005, с. 102], транснациональные сети дали коренным народам пять преимуществ: финансы, смелость, контакты, самосознание и кампании.
Об эффективности давления движения коренных народов на национальные правительства свидетельствует, в частности, тот факт, что именно страны Латинской Америки оказали наибольшую поддержку Конвенции Международной организации труда № 169 о коренных народах и народах, ведущих племенной образ жизни6, не только подписав, но и ратифицировав ее: Мексика - в 1990 году, Боливия - в 1991 году, Колумбия - в 1991 году, Парагвай - в 1993 году, Коста-Рика - в 1993 году, Перу -в 1994 году, Гондурас - в 1995 году, Гватемала - в 1996 году, Эквадор - в 1998 году, Аргентина - в 2000 году, Доминика - в 2002 году, Венесуэла - в 2002, Бразилия -в 2002 году, Чили - в 2008 году и Никарагуа - в 2010 году7. Конвенция 169 поощряет уважение к культурам — образу
6 Конвенция о коренных народах и народах, ведущих племенной образ жизни в независимых странах [Конвенция 169]. Принята 27 июня 1989 года Генеральной конференцией Международной организации труда на ее семьдесят шестой сессии /Конвенции и рекомендации, принятые Международной Конференцией Труда, 1957-1990 годы, Том 2. Международное бюро труда, Женева, 1991 год.
7 Из 24 стран, ратифицировавших Конвенцию МОТ №169, 15 - страны Латинской Америки. Из
жизни, институтам и традициям — коренных народов как устойчивых народов с самобытностью и правами, вытекающими из их исторического и нынешнего присутствия в странах, которые они населяют. Более того, она делает осознание идентичности фундаментальным критерием для определения групп, к которым применимы ее принципы. В ней утверждается, что эти народы имеют право определять методы своего социального, экономического и культурного развития и осуществлять контроль над ними. В отличие от предыдущих документов, в ней четко установлены общие принципы проведения консультаций и получения согласия. Это также относится к особым правам коренных народов в отношении земли, которая обеспечивает им средства к существованию, уважению их обычного права и необходимости создания правительствами институтов для управления программами и политикой в их интересах
Дать развернутый анализ влияния появления движений коренных народов на политические процессы в каждой из латиноамериканских стран и на сами общины коренных народов в рамках одной статьи практически невозможно, отметим лишь тот факт, что основными результатами, на наш взгляд, являются изменения по двух ключевых вопросам
- регулирование территорий коренных народов и автономия. В той или иной степени они произошли в позициях правящих элит практически всех стран региона, однако, конечно, в разной степени.
Оценивая роль движений коренных народов в политических процессах Латинской Америки, необходимо подчеркнуть те структурно-организационные различия, которые существуют между ними. Представляется, что с этой точки зрения, можно выделить следующие типы движений. Во-первых, это «этнические партизаны», к которым можно отнести Са-патистское движение национального освобождения (САНО), а также вооруженные организации побережья Никарагуа (МИСУРА - Миски-тос, сумос, у Рамас) и ЯТАМА (Япти Тасба Масрака Наних Аслатаканка, буквально «Сыны матери-Земли»), пик активности которых пришелся на 1980-90ые годы. Однако, в целом, для коренных народов Латинской Америки использование насильственных методов борьбы за свои права не характерно. Не случайно после подавления восстания 1994 года САНО отказалось от вооруженной борьбы и стало добиваться своих целей исключительно мирными средствами [Chi-hung, 2014, c. 238].
Во-вторых, это движения, которые можно охарактеризовать как «пле-
других стран с коренными народами, Конвенцию ратифицировали только Норвегия, Фиджи, Непал и ЦАР. Ratifications of C169 - Indigenous and Tribal Peoples Convention, 1989 (№ 169). // URL: https://www.ilo.org/dyn/ normlex/en/f?p=1000:11300:0::N0:11300:P11300_INSTRUMENT_ID:312314
менные» или «самооборонческие». В основном они были мобилизованы извне и получили значительную помощь от международных сетей, что дало им возможность получить значительные ресурсы, как правило, в виде проектов развития. Хотя движения такого типа очень редко оказывали какое-либо влияние на национальную политическую повестку дня или на структуру национальных институтов, они добились многочисленных «побед» в плане того, что сделали свои требования видимыми, получив официальное признание разграниченных территорий (как правило, в виде резерваций) и признание их существования как самобытных народов со своими собственными правами и обычаями. Такого типа движения получили наибольшую распространенность на территории тропических лесов Бразилии и тихоокеанских и атлантических низменностях, например, гарифунас и тавахка Гондураса, ашанинка Перу, куна Панамы и шуары Эквадора [Wright, Tomazelli, 2019, c. 58-59].
Третий тип движения состоит из представителей сельскохозяйственных общин коренных народов Андского региона и Центральной Америки, которые, хотя и подверглись значительной ассимиляции, с 1970-х годов развили тип этногенеза, придавший новое значение классическим требованиям к земле и работе. В него входят такие организации, как Гватемальский комитет крестьянского единства (Guatemala's Comité de Unidad Campesina — CUC), Колумбийская национальная ассоциация крестьянских пользователей (Asociacion Nacional de Usuarios Campesinos —ANUC), Боливийская конфедерация профсоюзов трудящихся Боливии (Confederación Sindical Única de Trabajadores Campesinos de Bolivia -CSUTCB), Единая конфедерация профсоюзов крестьянских рабочих Боливии (Confederation Sindical Unica de Trabajadores Campesinos de Bolivia — CNTCB), Движение коренных народов Тупай Катари (Movimiento Indigena Tupaj Katari - MITK) и Национальная федерация крестьянских организаций коренных народов Эквадора (Federation Nacional de Organizaciones Campesinas —FENOC-HI). Первоначально эти движения были мобилизованы вокруг социально-экономических требований, но после 1985 года начали включать в свои требования вопросы, связанные с идентичностью. В результате они смогли создать новые элементы солидарности, а также сформировать дискурс, который оправдывал бы их материальные требования и представлял оппозицию неолиберальной политике. У них было меньше связей с международными сетями, однако, в отличие от жителей равнин, их мобилизация оказала определенное влияние на национальную политическую жизнь, что было наиболее наглядно
продемонстрировано в Эквадоре и Мексике и особенно в Боливии после победы социалистического движения в 2005 году.
Наконец, особо надо выделить те движения коренных народов, которые переросли в политические партии. И именно они сегодня не просто оказывают влияние на политические процессы, но и являются их непосредственными акторами. Прежде всего, в этой связи надо говорить о «Движение Пачакутик» в Эквадоре и, конечно, о «Движении к социализму» в Боливии. Особо хотелось бы подчеркнуть, что пример Боливии, где президентом с 2005 по 2019 год был представитель ин-дейцев-аймара Эво Моралес, а в результате выборов 2020 года к власти пришел Луис Арсе Катакора, его ближайший соратник, чьи предки были героями войны за независимость 1810—1826 годов, убедительно доказал целесообразность активного политического участия коренных народов в борьбе за власть в стране.
В других странах, таких как Аргентина, Бразилия, Парагвай, Панама, Венесуэла и Никарагуа, коренные народы, отказавшись от создания собственных «этнических» партий, сделали ставку на отстаивание своих требований через существующие партийные каналы левых сил. Формы их участия различаются - от собственных партийных списков до использования гарантированных конституциями соответствующих стран квот в парламентах. В ряде случаев, как например, в Никарагуа, не участвуя в выборах на национальном уровне, представители коренных народов достаточно успешно участвуют в региональных выборах, что позволило народу мискито еще в 1990 году впервые получить представительство в региональных автономных правительствах Карибского побережья [Fierro, 2022, c. 61].
В целом можно сделать вывод о том, что в условиях достаточно враждебной политической среды коренные народы вступили в официальную политику не путем ассимиляции, а путем политизации этнической идентичности. При этом, хотя ряд исследователей и политиков предупреждал, что подъем националистических лидеров коренных народов в Латинской Америке потенциально может привести к гражданской войне, поскольку они выступают против искусственно навязанных национальных государств [Marti i Puig, 2010], на практике мы видим, что социальные движения и партии коренных народов оказывают важное стабилизирующее воздействие на политические системы Латинской Америки, вовлекая маргинализированные этнические группы в официальную политику. Они способствуют расширению политического участия и укре-
плению поддержки демократии среди коренных народов, усиливают влияние и представительство коренных народов в политической системе и предлагают здоровую модель взаимодействия государства и общества. Рост числа движений и партий коренных народов побудил общество переосмыслить само значение демократии и то, как наилучшим образом обеспечить политическое представительство и участие в многонациональных государствах.
Список литературы:
1. Botasso J. (ed.) La iglesia у los indios: <500 anos de didlogo о de agresion? Quito: Abya-Ayala, 1990.
2. Bruckmann M. Alternative Visions of the Indigenous People's Movement in Latin America: Reflections on Civilisation and Modernity //Social Change, 2010. Vol. 40. № 4. P. 601-608.
3. Brysk A., Wise C. Liberalisation and ethnic conflict in Latin America // Studies in Comparative International Development, 1997. Vol. 32. № 2. P. 76-104.
4. Chi-hung Wei. Oil, urbanization, and 'pacted' ethnic politics: Indigenous movements in Latin America //International Political Science Review. 2014. Vol. 37. № 2. P. 230-245.
5. Dufner G. Indigene Identität in Lateinamerika: Kultureller Reichtum und sozialer Sprengstof //Auslandsinformationen, 2020. № 2. P. 18-26.
6. Fierro J. Indigenous people, redistribution, and support for the political regime in Latin America // Acta Politica, 2022. Vol. 57. № 1. P. 52-72.
7. Marti i Puig S. The Emergence of Indigenous Movements in Latin America and Their Impact on the Latin American Political Scene: Interpretive Tools at the Local and Global Levels // Latin American Perspectives, 2010. Vol. 37. № 6. P. 74-92.
8. Rubert de Ventos X. El laberinto de la hispanidad. Barcelona: Planeta, 1987.
9. Salamanca Villamizar, C. Salir de la emergencia. Cumplir la ley (26120) de relevamiento territoiral, un paso urgente para garantizar la propiedad comunitaria indfgena. Centro de Estudios Interdisciplinarios, UNR. 2021.
10. Silva E. (ed.). Transnational activism and national movements in Latin America: Bridging the divide. New York: Routledge, 2013.
11. Stavenhagen, R. Indigenous Peoples and the State in Latin America: An Ongoing Debate. /Sieder, R. (eds) Multiculturalism in Latin America. Institute of Latin American Studies Series. Palgrave Macmillan, London, 2002. P. 24-44.
12. Trejo G. Etnicidad у movilizacion social: una revision teorica con aplicaciones a la Cuarta Ola de movilizaciones indigenas en America Latina // Politica у Gobierno, 2000. № 7. P. 205-250.
13. Van Cott D. From Movements to Parties. New York: Cambridge University Press, 2005.
14. Wright C., Tomaselli A. The Prior Consultation of Indigenous Peoples in Latin America: Inside the Implementation Gap. Rout-ledge, 2019.
15. Yashar D.J. Contesting Citizenship in Latin America: the Rise of Indigenous Movements and the Postliberal Challenge. Cambridge University Press, 2005.
16. Рябова Е.Л., Терновая Л.О. Геополитическая авантюра: цена внешнеполитического просчета в истории // Власть истории и история власти. 2021. Т. 7. № 5 (31). С. 515-524.
17. Рябова Е.Л., Терновая Л.О. Политизация образов истории повседневности (на примере образа ворот) // Власть истории и история власти. 2021. Т. 7. № 7 (33). С. 782-791.
18. Рябова Е.Л., Терновая Л.О. Геополитические смыслы закрытых границ: размышления в связи с карантином // Альманах Крым. 2020. № 20. С. 11-22.
19. Рябова Е.Л., Терновая Л.О. Экологические смыслы международного сотрудничества: все тайное становится явным // Власть истории и история власти. 2020. Т. 6. № 1 (19). С. 10-19.
20. Рябова Е.Л., Терновая Л.О. Геополитика в маске // Власть истории и история власти. 2020. Т. 6. № 4 (22). С. 500-511.
21. Рыбаков С.В., Рябова Е.Л. К вопросу об инновационном компоненте молодежной политике в российской федерации // Этносоциум и межнациональная культура. 2019. № 11 (137). С. 44.
22. Байханов И.Б. Сквозные компетенции в системе компетенций современного педагога // Педагогическое образование в России. - Екатеринбург, 2022. № 5. C. 17-25. - DOI: 10.26170/2079-8717_2022_05_02.
23. Байханов И.Б. Молодежь в цифровом мире: самооценка сформированности цифровых компетенций абитуриентов московских вузов // Миссия конфессий, 2021. Т. 10. № 6 (55). С. 615-623.
24. Байханов И.Б. Особенности управления человеческими ресурсами в условиях глобальных перемен // Власть истории и история власти. - М.: 2022. Т. 8. № 1 (35). С. 20-29.
25. Байханов И.Б. Особенности управления человеческими ресурсами в условиях глобальных перемен // Власть истории и история власти. - М.: 2022. Т. 8. № 1(35). С. 20-29.
26. Байханов И.Б. Качество образования как стратегическая цель региональной образовательной политики в Чеченской Республике // Отечественная и зарубежная педагогика. - М.: 2019. Т. 1. № 6 (63). С. 46-55.
27. Байханов И.Б. Государственная политика как фактор развития национальной образовательной системы: базовые аспекты // Этносоциум и межнациональная культура, 2020. № 1 (139). С. 69-76.
28. Байханов И.Б. Формирование цифровых компетенций в условиях трансформации образовательных систем // Миссия конфессий, 2021. Т. 10. № 7 (56). С. 705-712.
29. Байханов И.Б. Геополитическая культура: как корабль ты назовешь И.Б. Байханов // Миссия конфессий. - М.: 2021. Т. 10. № 5 (54). С. 519-524.
30. Байханов И.Б. Интернет, выборы и формирование электоральной культуры // Этносоциум и межнациональная культура, 2013. № 5 (59). С. 101-107.
31. Ананченкова П.И., Тонконог В.В. Направления государственной политики в создании и развитии региональной инновационной образовательной системы. Ученые записки Российской Академии предпринимательства. 2016. № 49. С. 8-15.
32. Тонконог В.В., Константинов В.М., Ананченкова П.И. Развитие образовательных услуг в сфере переподготовки и повышения квалификации кадров для малого и среднего бизнеса. Труд и социальные отношения. 2014. Т. 25. № 9. С. 106-121.
33. Тонконог В.В., Ананченкова П.И. E-LEARNING: заменит ли дистант традиционные формы обучения? Труд и социальные отношения. 2017. Т. 28. № 4. С. 119-128.
34. Ананченкова П.И., Кузнецов М.Ю. Профессиональное обучение безработных в системе службы занятости населения. Ученые записки Российской Академии предпринимательства. 2016. № 47. С. 176-183.
35. Рябова Е.Л., Терновая Л.О. Предметное поле государственного управления в системе политических наук // Этносоциум и межнациональная культура. 2023. № 10 (184). С. 57-61.
36. Рябова Е.Л. К юбилею известного ученого, преподавателя Надежды Ултургашевой // Этносоциум и межнациональная культура. 2022. № 6 (168). С. 57-61.
37. Щупленков Н.О., Рябова Е.Л. Роль фактора времени в политической культуре // Культура Мира. 2022. Т. 10. № 26 (1). С. 75-86.
38. Рябова Е.Л., Терновая Л.О. Экономическое, политическое и кросс-культурное значение отелей // Альманах Крым. 2022. № 31. С. 61-72.
39. Рябова Е.И., Рябова Е.Л. Дихотомия культуры: конфликт ценностей экологии и экономики // Альманах Крым. 2022. № 32. С. 11-19.
40. Кантаева О.В., Рябова Е.Л. Региональные аспекты реализации государственных инициатив по стимулированию активного долголетия и физической активности пожилых граждан // Альманах Крым. 2022. № 32. С. 42-51.
41. Рябова Е.Л., Терновая Л.О. Явные и скрытые смыслы забастовок // Власть истории и история власти. 2022. Т. 8. № 1 (35). С. 30-42.
42. Бирюков С.В., Рябова Е.Л. Феномен лидерства в контексте современных кризисов и вызовов // Этносоциум и межнациональная культура. 2021. № 1 (151). С. 9-19.
43. Рябова Е.Л., Терновая Л.О. Эволюция дипломатического подарка как индикатор изменений в международных отношениях // Этносоциум и межнациональная культура. 2021. № 6 (156). С. 45-54.
44. Рябова Е.Л., Терновая Л.О. Боль разделенных городов - последствия геополитических игр // Власть истории и история власти. 2021. Т. 7. № 1 (27). С. 10-20.
Bibliography
1. Botasso J. (ed.) La iglesia у los indios: <500 anos de didlogo о de agresion? Quito: Abya-Ayala, 1990.
2. Bruckmann M. Alternative Visions of the Indigenous People's Movement in Latin America: Reflections on Civilisation and Modernity //Social Change, 2010. Vol. 40. № 4. P. 601-608.
3. Brysk A., Wise C. Liberalisation and ethnic conflict in Latin America // Studies in Comparative International Development, 1997. Vol. 32. № 2. P. 76-104.
4. Chi-hung Wei. Oil, urbanization, and 'pacted' ethnic politics: Indigenous movements in Latin America //International Political Science Review. 2014. Vol. 37. № 2. P. 230-245.
5. Dufner G. Indigene Identität in Lateinamerika: Kultureller Reichtum und sozialer Sprengstof //Auslandsinformationen, 2020. № 2. P. 18-26.
6. Fierro J. Indigenous people, redistribution, and support for the political regime in Latin America // Acta Politica, 2022. Vol. 57. № 1. P. 52-72.
7. Marti i Puig S. The Emergence of Indigenous Movements in Latin America and Their Impact on the Latin American Political Scene: Interpretive Tools at the Local and Global Levels // Latin American Perspectives, 2010. Vol. 37. № 6. P. 74-92.
8. Rubert de Ventos X. El laberinto de la hispanidad. Barcelona: Planeta, 1987.
9. Salamanca Villamizar, C. Salir de la emergencia. Cumplir la ley (26120) de relevamiento territoiral, un paso urgente para garantizar la propiedad comunitaria indfgena. Centro de Estudios Interdisciplinarios, UNR. 2021.
10. Silva E. (ed.). Transnational activism and national movements in Latin America: Bridging the divide. New York: Routledge, 2013.
11. Stavenhagen, R. Indigenous Peoples and the State in Latin America: An Ongoing Debate. /Sieder, R. (eds) Multiculturalism in Latin America. Institute of Latin American Studies Series. Palgrave Macmillan, London, 2002. P. 24-44.
12. Trejo G. Etnicidad у movilizacion social: una revision teorica con aplicaciones a la Cuarta Ola de movilizaciones indigenas en America Latina // Politica у Gobierno, 2000. № 7. P. 205-250.
13. Van Cott D. From Movements to Parties. New York: Cambridge University Press, 2005.
14. Wright C., Tomaselli A. The Prior Consultation of Indigenous Peoples in Latin America: Inside the Implementation Gap. Rout-ledge, 2019.
15. Yashar D.J. Contesting Citizenship in Latin America: the Rise of Indigenous Movements and the Postliberal Challenge. Cambridge University Press, 2005.
16. Ryabova E.L., Ternovaya L.O. Geopolitical adventure: the price of foreign policy miscalculation in history // The power of history and the history of power. 2021. Vol. 7. № 5 (31). Р. 515-524.
17. Ryabova E.L., Ternovaya L.O. Politicization of images of everyday history (using the example of the image of a gate) // The power of history and the history of power. 2021. Vol. 7. № 7 (33). Р. 782-791.
18. Ryabova E.L., Ternovaya L.O. Geopolitical meanings of closed borders: reflections in connection with quarantine // Almanac
Crimea. 2020. № 20. P. 11-22.
19. Ryabova E.L., Ternovaya L.O. Ecological meanings of international cooperation: everything secret becomes clear // The power of history and the history of power. 2020. Vol. 6. № 1 (19). P. 10-19.
20. Ryabova E.L., Ternovaya L.O. Geopolitics in a mask // The power of history and the history of power. 2020. Vol. 6. № 4 (22).
P. 500-511.
21. Rybakov S.V., Ryabova E.L. On the issue of the innovative component of youth policy in the Russian Federation // Ethnosocium and interethnic culture. 2019. № 11 (137). P. 44.
22. Baykhanov I.B. Cross-cutting competencies in the system of competencies of a modern teacher // Pedagogical education in Russia. - Ekaterinburg, 2022. № 5. P. 17-25. - DOI: 10.26170/2079-8717_2022_05_02.
23. Baykhanov I.B. Youth in the digital world: self-assessment of the level of digital competencies of Moscow university applicants // Mission of Confessions, 2021. Vol. 10. № 6 (55). P. 615-623.
24. Baykhanov I.B. Features of human resource management in the context of global changes // The power of history and the history of power. - M.: 2022. Vol. 8. № 1 (35). P. 20-29.
25. Baykhanov I.B. Features of human resource management in conditions of global change // The power of history and the history of power. - M.: 2022. Vol. 8. № 1(35). P. 20-29.
26. Baykhanov I.B. Quality of education as a strategic goal of regional educational policy in the Chechen Republic // Domestic and foreign pedagogy. - M.: 2019. Vol. 1. № 6 (63). P. 46-55.
27. Baykhanov I.B. State policy as a factor in the development of the national educational system: basic aspects // Ethnosocium and interethnic culture, 2020. № 1 (139). P. 69-76.
28. Baykhanov I.B. Formation of digital competencies in the context of transformation of educational systems // Mission of Confessions, 2021. Vol. 10. № 7 (56). P. 705-712.
29. Baykhanov I.B. Geopolitical culture: what do you call a ship I.B. Baykhanov // Mission of confessions. - M.: 2021. Vol. 10. № 5 (54). P. 519-524.
30. Baykhanov I.B. Internet, elections and the formation of electoral culture // Ethnosocium and interethnic culture, 2013. № 5 (59). P. 101-107.
31. Ananchenkova P.I., Tonkonog V.V. Directions of state policy in the creation and development of a regional innovative educational system. Scientific notes of the Russian Academy of Entrepreneurship. 2016. № 49. P. 8-15.
32. Tonkonog V.V., Konstantinov V.M., Ananchenkova P.I. Development of educational services in the field of retraining and advanced training of personnel for small and medium-sized businesses. Labor and social relations. 2014. Vol. 25. № 9. P. 106-121.
33. Tonkonog V.V., Ananchenkova P.I. E-LEARNING: will distance learning replace traditional forms of learning? Labor and social relations. 2017. Vol. 28. № 4. P. 119-128.
34. Ananchenkova P.I., Kuznetsov M.Yu. Vocational training for the unemployed in the employment service system. Scientific notes of the Russian Academy of Entrepreneurship. 2016. № 47. P. 176-183.
35. Ryabova E.L., Ternovaya L.O. Subject field of public administration in the system of political sciences // Ethnosocium and interethnic culture. 2023. № 10 (184). P. 57-61.
36. Ryabova E.L. To the anniversary of the famous scientist and teacher Nadezhda Ulturgasheva // Ethnosocium and interethnic culture. 2022. № 6 (168). P. 57-61.
37. Shchuplenkov N.O., Ryabova E.L. The role of the time factor in political culture // Culture of the World. 2022. Vol. 10. № 26 (1). P. 75-86.
38. Ryabova E.L., Ternovaya L.O. Economic, political and cross-cultural significance of hotels // Almanac Crimea. 2022. № 31. P. 61-72.
39. Ryabova E.I., Ryabova E.L. Dichotomy of culture: conflict between the values of ecology and economics // Almanac Crimea. 2022. № 32. P. 11-19.
40. Kantaeva O.V., Ryabova E.L. Regional aspects of the implementation of state initiatives to stimulate active longevity and physical activity of older citizens // Almanac Crimea. 2022. № 32. P. 42-51.
41. Ryabova E.L., Ternovaya L.O. Explicit and hidden meanings of strikes // Power of history and history of power. 2022. Vol. 8. № 1 (35). P. 30-42.
42. Biryukov S.V., Ryabova E.L. The phenomenon of leadership in the context of modern crises and challenges // Ethnosocium and interethnic culture. 2021. № 1 (151). P. 9-19.
43. Ryabova E.L., Ternovaya L.O. The evolution of a diplomatic gift as an indicator of changes in international relations // Ethnosocium and interethnic culture. 2021. № 6 (156). P. 45-54.
44. Ryabova E.L., Ternovaya L.O. The pain of divided cities - the consequences of geopolitical games // The power of history and the history of power. 2021. Vol. 7. № 1 (27). P. 10-20.