CC BY
253
ИСТОРИКО-ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
УДК 947.084.2
РЕПРЕССИИ «ПО ЗАКОНУ»: ЛИШЕНИЕ ИЗБИРАТЕЛЬНЫХ ПРАВ СОВЕТСКИХ ГРАЖДАН
Е.Ф.КРИНКО
Институт социально-экономических и гуманитарных исследований Южного научного центра РАН, г. Ростов-на-Дону [email protected]
В статье рассматривается проблема лишения советских граждан избирательных прав в 1920-1930-х гг. Отмечается, что лишение избирательных прав стало одной из важнейших мер советской политики, направленной на кардинальную трансформацию общества.
Ключевые слова: политические репрессии, избирательные права, советская власть
E.F.KRINKO. REPRISALS “UNDER THE LAW”: DEPRIVATION OF THE SOVIET CITIZENS OF ELECTORAL RIGHTS
The problem of deprivation of the Soviet citizens of electoral rights in 1920-1930-s is considered. It is noticed that deprivation of electoral rights became one of the major measures of the Soviet policy directed at cardinal transformation of society.
Key words: political reprisals, electoral rights, the Soviet power
В последние десятилетия теме политических репрессий в СССР уделяется существенное место в отечественной историографии. При этом исследователи прежде всего обращаются к «Большому террору» и политическим процессам 1930-1950-х гг., созданию и функционированию системы ГУЛАГа. Между тем, советское государство использовало широкий комплекс мер социально-правовой дискриминации отдельных категорий населения. К их числу относится и лишение части граждан избирательных прав, сравнительно недавно привлекшее внимание историков [1-3].
Советы как органы власти с самого начала имели определенный классовый характер, представляя интересы не всего общества, а социальных низов. В Конституции РСФСР 1918 г. утверждалось, что «эксплуататорам не может быть места ни в одном из органов власти. Власть должна принадлежать целиком и исключительно трудящимся массам и их полномочному представительству». При этом юридически закреплялось неравенство среди самих трудящихся: голос одного городского рабочего приравнивался к голосам пяти крестьян. К выборам допускались и другие категории граждан, «добывающие средства к жизни производительным и общественно полезным трудом», а также домохозяйки. Все еще сохранявшиеся надежды на мировую революцию выразились в том, что избирательными правами наделялись и иностранные граждане, от-
носящиеся к категории трудящихся. В то же время не могли избирать и быть избранными лица, использовавшие наемный труд с целью извлечения прибыли, жившие на нетрудовой доход (проценты с капитала, доходы с предприятий и т.п.), торговцы, монахи и священники, бывшие полицейские, жандармы, члены царской семьи, душевнобольные, находившиеся под опекой и осужденные за корыстные и порочащие преступления [4]. Практически без изменений указанные положения повторялись в конституциях СССР 1924 г. и РСФСР 1925 г.
Порядок проведения выборов и состав лиц, лишавшихся избирательных прав, регламентировали специальные подзаконные акты, требования которых менялись в зависимости от поворотов в политике руководства страны. Так, в условиях стабилизации обстановки в стране 13 октября 1925 г. была принята Инструкция ВЦИК о выборах городских и сельских советов и о созыве съездов советов. В ней подчеркивалось, что не должны лишаться избирательных прав лица, применявшие наемный труд в сельском хозяйстве, если это не влекло за собой его расширения за рамки трудового. Основным признаком трудового хозяйства считался подсобный характер наемного труда и обязательное участие в работе его трудоспособных членов. Не отстранялись от выборов кустари и ремесленники, владельцы и арендаторы мельниц, сложной сельскохозяйственной техники при условии нали-
чия в хозяйстве одного наемного работника или двух подмастерьев (учеников), если они лично участвовали в работе.
Напротив, новая инструкция о выборах городских и сельских советов и о созыве съездов советов, утвержденная Декретом ВЦИК от 4 ноября 1926 г., значительно расширила круг лишенцев. В их число попали лица, «закабалявшие окружающее население» путем систематического предоставления в пользование сельскохозяйственных машин, скота или предоставлявшие кредит «на кабальных условиях», бывшие офицеры и военные чиновники белых армий. Избирательных прав лишались земледельцы и владельцы предприятий (мельниц, маслобоен и других), а также ремесленники и кустари, применявшие наемный труд не только постоянно, но и временно, «в таком объеме, который расширял их хозяйство за пределы трудового» [5]. Местные избирательные комиссии по-своему интерпретировали правовые нормы, нередко включая в списки лиц, лишенных избирательных прав всех, кто казался им «классовым врагом».
На Дону с целью изучения результатов применения новой инструкции ВЦИК в конце 1926 г. проводилась проверка инструктором организационного отдела Донского областного исполкома Учаки-ным в двух специально намеченных сельсоветах Приазовья - Кагальницком и Высочинском [6]. Составленная по ее итогам докладная записка является ценным свидетельством лишения избирательных прав трудящихся, от лица которых и выступало большевистское руководство.
В Кагальницком сельсовете насчитывалось 2 тыс. 524 хозяйств и 12 тыс. 594 жителей, среди которых преобладали крестьяне и казаки, значительную часть составляли также кустари и ремесленники. На занятия населения существенно влияли два фактора: с одной стороны, малоземелье, крестьянский надел составлял чуть более 0,5 десятин на человека, с другой стороны, близость Азовского моря, Дона и его притоков, богатых рыбой, а также Ростова-на-Дону как промышленного центра. Основная масса хозяйств - 1 629 (64,5 %) - с 8 264 жителями (65,6 %) занималась земледелием. При этом, исходя из площади обрабатываемой земли, 68 % хозяйств попадали в категорию середняцких, но и они жили не только за счет земледелия, но и побочных доходов от рыболовства и других занятий. Лишь 33 % хозяйств обрабатывали свои наделы собственным скотом. Если даже прибавить хозяев, имевших одну лошадь и, в большинстве случаев, работавших в «скопщину», совместно, то обеспечено скотом оказывалось 55 % хозяйств. Нехватка рабочего скота не позволяла расширить посевные площади, и часть населения занималась ремеслами, торговлей и рыболовством. Отдельные крестьяне возвращали полученный земельный надел обратно, не имея возможности обрабатывать его из-за отсутствия тягловой силы.
Многосемейность хозяйств и небольшой размер посевов препятствовали широкому применению наемно-батрацкого труда. Свою роль также играла «супряга» как одна из традиционных форм крестьянской трудовой кооперации, заключавшаяся
в соединении рабочей силы, скота и инвентаря ряда хозяйств для совместного выполнения отдельных работ. Указав на неполноту предоставленных ему данных, проверяющий, тем не менее, сделал вывод о незначительности применения наемного труда. Постоянно он применялся только в 13 хозяйствах (от одного до трех батраков в каждом) и, не только в хозяйствах, обеспеченных рабочим скотом и посевной площадью, но и в хозяйствах малопосевных, имевших трудоемкие культуры посева, для обработки которых собственных рабочих рук не хватало. Тягловая сила, имевшаяся у середняков, нередко использовалась в других хозяйствах на условиях «трудообмена» или за плату. Временно, в период уборки урожая, сенокоса, прополки подсолнуха, кукурузы, картофеля, наемный труд применялся не менее чем в 30 % хозяйств, при этом, по словам проверяющего, «условия этого найма маскируются различными способами - родством, тру-дообменом, частичной помощью и т.п., поэтому учет такого наемного труда чрезвычайно усложняется». Около 12 % хозяйств с.Кагальник, помимо надельной земли, пользовались арендованной, из них 102 хозяйства (около 6,3 %) арендовали более 1 десятины. Все это свидетельствовало о том, что Ка-гальницкий сельсовет относился к «местностям, населенным близкими к середнякам слоями крестьянства», а вовсе не к тем, где бы широко применялась аренда земли зажиточным крестьянством у бедняков.
Хозяйств ремесленников в Кагальницком сельсовете насчитывалось 478, при этом только 149 из них использовали труд учеников, подмастерьев и мастеров, и лишь в четырех это являлось обязательным условием производства. Шесть хозяйств имели подмастерьев и мастеров, остальные
- от одного до трех учеников, общее количество которых составляло 193 чел.
Применение новой инструкции ВЦИК привело к значительному увеличению численности лиц, подлежавших лишению избирательных прав. В избирательную кампанию 1925/26 гг. в Кагальницком сельсовете насчитывалось 5 960 чел., достигших избирательного возраста. Из них было лишено избирательных прав 57 торговцев, 12 священников, 1 чел., находившийся под опекой, 1 осужденный с лишением избирательных прав, 3 офицера, всего 74 чел. или 1 % от общего количества избирателей. В избирательную кампанию 1926 г. под действие инструкции попало уже 683 чел. или 10,2 % от общего количества избирателей. Численность лишенцев выросла на 609 чел. или в 9,2 раза. Основную массу новых лишенцев составили кустари и ремесленники, использовавшие труд учеников и подмастерьев - 145 хозяйств с 414 чел. (60,6 %). Затем шли торговцы - 62 хозяйства с 155 чел. (22,7 %), лица, использовавшие наемный труд в обработке земли - 13 хозяйств с 38 чел. (6 %), священники - 9 хозяйств с 18 чел. (3 %) и различные категории «бывших» - бывшие волостные старшины, торговцы, полицейские и т.п. - 16 хозяйств с 48 чел. или около 7 %.
Высочинский сельсовет включал 539 хозяйств, в которых проживало 2 697 чел. В отличие от Кагальника, здесь значительно преобладали
крестьянские земледельческие хозяйства, их насчитывалось 523 (97 %) с 2 628 чел. (97,4 %). В Вы-сочинском сельсовете также сказывалось малоземелье, но середняки составляли 80,4 % хозяйств. 40 % хозяйств были способны собственным скотом обрабатывать надельные земли, а в совокупности с 28 % однолошадных крестьян скотом было обеспечено 68 % хозяйств. Постоянно наемный труд применялся в 15 хозяйствах, временно, в период уборки урожая или покоса трав - в 19, в основном в 16 хозяйствах, имевших 10 и более десятин. 12 хозяйств перерабатывали молоко на сепараторах за соответствующую плату, что подходило под определение «систематического предоставления инвентаря в пользование окружающему населению». Однако, по оценке проверяющего, это не имело «кабального характера», что не позволяло ставить вопрос о включении этих хозяйств в состав подлежащих ограничению в избирательных правах.
В докладной записке отмечалось, что составление списков лишенных избирательных прав было произведено «чрезвычайно не точно». Поэтому «многие лица, должные по занимаемому положению попасть в списки, в таковые не попали». В предыдущих выборах было лишено избирательных прав 5 чел., включая 2 священников и 3 чел., находившихся под опекой или 0,4 % от общего количества избирателей. В кампанию 1926 г. под действие новой инструкции подпадали 15 хозяйств, применявших наемный труд как основной (40 чел.), 4 хозяйства, имевшие паровые молотилки (16 чел.), 2 хозяйства священнослужителей (8 чел.), 2 хозяйства, временно занимавшиеся торговлей мясом (4 чел.), 3 душевнобольных и лиц, состоявших под опекой. Всего отстранялось от участия в выборах 24 хозяйства с 74 чел. или 5,3 % от общего количества избирателей. Увеличение произошло по сравнению с прошлым годом примерно в 15 раз. В Высочинском сельсовете, как и Кагальницком, практиковалась дача средств взаймы, но учесть таких лиц не представлялось возможным.
В целом, докладная записка отражает стремление проверяющего отнестись к реализации новой инструкции по «всей строгости закона». Учакин несколько раз подчеркивает необходимость более тщательного учета лиц, использовавших наемный труд и дававших займы «на кабальных процентах». Он отмечает, что обучение ремеслам в Кагальнике
- «обычное явление, и применяется оно во многих случаях не в целях извлечения прибыли, а чаще в целях добрососедского уважения - научить сына или дочь соседа, родственника или знакомого ремеслу, однако, это не исключает наличия ряда фактов, где ученичество практикуется как добавочный труд». В то же время инструктора облисполкома волнует то, что увеличение численности лишенцев могло отрицательно отразиться на настроении ремесленников, «особенно если принять во внимание то обстоятельство, что до 29 % из них служило в рядах Красной Армии». Более того, согласно новой инструкции в Кагальницком сельсовете подлежали лишению избирательных прав 10 членов прежнего состава сельсовета, из которых 8 являлись ремесленниками, а в Высочинском сельсовете - 2 чел.
Действительно, по установленным инструкцией критериям можно было лишить избирательных прав почти все крестьянское население. За применение «наемного труда» в число «лишенцев» попал, например, крестьянин дер. Мушино Удомельской волости Тверской области М.М. Марков, писавший: «Мне... ставят в вину, что у меня были плотники при производстве надворных построек. В деревне нет такого крестьянина, который не пользовался бы наемным трудом при ведении построек. Строить дом или двор одному невозможно». 73летний житель дер. Брусово той же волости А.А. Соловьев был лишен избирательных прав за то, что вместе с братом приобрел патент и торговал лесом, хотя за него ходатайствовало 40 односельчан. В своем обращении они писали, что Соловьев в молодости батрачил, предприятий не имел, жил всегда небогато. В 1926 г. у него сгорел дом, пала корова «и старик обнищал, живя только огородом, имея болезнь рака, в результате чего у него удалена нижняя челюсть, и получает питание только молочное через искусственный аппарат» [7].
Лишение избирательных прав советских граждан предусматривалось и в качестве меры уголовного наказания. Согласно Уголовному кодексу РСФСР 1926 г., поражение политических и отдельных гражданских прав могло назначаться осужденному как полностью, по всей совокупности прав, так и по отдельным их категориям, среди которых закреплялось и непосредственно лишение активного и пассивного избирательного права. Суд рассматривал вопрос о поражении прав осужденного при вынесении приговора о лишении свободы на срок свыше года. Поражение в правах назначалось в качестве и самостоятельной, и дополнительной меры социальной защиты. В то же время она не могла соединяться с условным осуждением и общественным порицанием и назначаться на срок свыше пяти лет. В случае назначения рассматриваемой меры в качестве дополнительной к лишению свободы, поражение прав распространялось на все время отбытия заключения и сверх того на срок, определенный приговором. При досрочном освобождении в силу амнистии или помилования срок поражения в правах исчислялся со дня освобождения от лишения свободы [8].
Численность лишенцев в Советской России постоянно росла. В 1924 г. в РСФСР их насчитывалось 700 тыс. чел. или около 1,6 % от общей численности избирателей. В 1926 г. - 4,5 % избирателей, в 1927 г. - 7,7 % (в сельской местности, соответственно, 1,1 и 3,3 %) [9]. В городах РСФСР в 1926 г. она составила 219 745 чел. (4,2 %), в 1927 г.
- 612 236 (7 %), в 1929 г. - 727 365 (7,2 %), т.е. в абсолютном выражении за три года увеличилась более чем в три раза. В других республиках численность лишенцев, как правило, оказывалась еще выше. В 1929 г. она составила 11,8 % избирателей Украины, 13,7 % - в Узбекистане. В целом же, согласно опубликованным данным, в СССР в 1929 г. были лишены избирательных прав 8,6 % взрослого населения, тогда как в 1927 г. - 7,7 %. Ш. Фицпатрик приводит данные, согласно которым численность лишенцев в РСФСР в 1930 г. составила почти
2,5 млн. чел., и, как минимум, 4 млн. чел. в СССР. Приблизительный характер указываемых цифр, по ее мнению, свидетельствует о том, что власти, скорее всего, и сами точно не знали, сколько человек было лишено избирательных прав [10, с. 295]. Увеличение численности лишенцев было связано не столько с более тщательным их выявлением, сколько с поворотом к административно-волевым методам руководства в связи со сворачиванием нэпа.
Право избирать и быть избранным всегда относилось к числу основных политических прав граждан, обеспечивающих им возможность прямо и непосредственно участвовать в управлении государством. Однако избирателям в Советской России в 1920-1930-е гг. фактически отводилась роль статистов, так как на их рассмотрение представлялся заранее подготовленный безальтернативный кандидат или список, утвержденный партийными органами [11]. В то же время лишение избирательного права отнюдь не являлось простой формальностью, поскольку вместе с ним человек терял и другие права и возможности пользоваться социальными благами. Лиц, лишенных избирательных прав и членов их семей, не принимали в учебные заведения, в партию и комсомол, им было сложно устроиться на работу. Лишенцев не брали в колхозы, они не могли стать членами кооператива, артели, а при налогообложении им полагалось «твердое задание». После введения карточной системы в 1928 г. лишенцы не получили карточек и были вынуждены покупать продукты по коммерческим ценам, их также лишали пенсий и пособий. В 1929-1930 гг. в государственных учреждениях прошли «чистки» с целью удалить из них лишенцев и других «социально-чуждых» лиц. Больницы и суды, жилищные и налоговые ведомства, другие структуры должны были проводить по отношению к ним дискриминационную политику.
Секретное постановление правительства в августе 1930 г. запрещало предоставлять работу лишенцам и другим служащим, потерявшим ее в результате недавних чисток, их предлагалось «отправлять на лесозаготовки, торфоразработки, на уборку снега, и только в такие места, где испытывают острую нехватку рабочей силы». Новой дискриминации подверглись лишенцы и при выдаче паспортов, хотя в правилах, установленных комиссией Политбюро, не говорилось прямо, что лишение избирательных прав само по себе может быть основанием для отказа в выдаче паспорта. Однако местные должностные лица, как правило, автоматически отказывали в выдаче паспортов лишенцам, членам их семей и вообще всем, в ком интуитивно чувствовали «социально-чуждых» [10, с. 145-147].
Немало лишенцев пыталось обжаловать принятые в отношении них меры. Только за первые два месяца 1930 г. от граждан РСФСР поступило 17 тыс. жалоб на необоснованное лишение избирательных прав (за те же месяцы 1926 г. - менее 500). В большинстве из них упор делался не на само лишение прав, а на сопутствующие дискриминационные меры: выселение из квартир, исключение из профсоюзов и учебных заведений, увольнение с работы, обложение специальными налога-
ми, раскулачивание и т.д. Восстановлением в правах занимались различные учреждения: сельские советы, райисполкомы, ЦИК автономных республик, ВЦИК РСФСР. Для этого в них создавались специальные комиссии по рассмотрению жалоб лишенцев. Были опубликованы письма лишенцев к различным властным структурам, от поселковых и районных избирательных комиссий до обращений к Председателю Президиума Верховного Совета СССР М.И. Калинину как главе государства, а также в редакции газет [12].
Однако на практике восстановление в правах, как правило, сопровождалось достаточно унизительными публичными ритуалами. Например, священнослужителям приходилось публично отрекаться от собственного сана, а то и от веры в Бога. Ради восстановления в правах люди отказывались от членов своей семьи, от собственного прошлого, порой шли на откровенную ложь и подкуп должностных лиц, от которых зависело принятие положительного решения. Пожалуй, одним из немногих «нормальных» способов являлась служба в армии и на флоте, дававшая возможность после демобилизации восстановиться в правах.
Только согласно Конституции СССР 1936 г. все совершеннолетние граждане страны, за исключением умалишенных и осужденных судом с лишением избирательных прав, получили право избирать и быть избранными. Лишение прав как мера социальной и правовой дискриминации была официально отменена, просуществовав 18 лет. На практике же в советских анкетах, заполнявшихся при приеме на работу, и после этого сохранялся пункт: «Были ли вы когда-либо лишены избирательных прав?», позволявший осуществлять дискриминацию в отношении бывших лишенцев и членов их семей.
Таким образом, лишение избирательных прав стало одной из важнейших мер советской политики, направленной на кардинальную трансформацию общества. Отказавшись от прямого террора эпохи Гражданской войны, власть в годы нэпа перешла к иным способам ликвидации социальных групп и слоев, которые она полагала для себя потенциально враждебными. С отказом от нэпа эти меры только усиливались, лишенцы превращались в изгоев, подвергались дальнейшим репрессиям. В то же время документы свидетельствуют о том, что многие лишенцы достаточно лояльно относились к советскому строю, воспринимая произошедшее с ними как результат некоей ошибки и обращаясь с просьбами восстановить справедливость. Они не успели разобраться с переменами в правящем курсе и быстро к ним приспособиться.
Анализ лишения избирательных прав как правовой нормы и его реализации на практике позволяет понять общий ход, направленность и тенденции в развитии советской репрессивной политики в 1920-1930-х гг. Данная форма репрессий также красноречиво характеризует сам стиль взаимоотношений власти и общества: советским гражданам приходилось самостоятельно догадываться, чего от них ожидают, и искать способы демонстрации всемерной поддержки режима. Впрочем, и в этом слу-
чае они не были полностью застрахованы от таких «неприятностей», как ложный донос или простая ошибка судебно-следственных органов.
Статья подготовлена в рамках проекта «Повседневный мир советского человека: стратегии выживания и механизмы адаптации в условиях социальных трансформаций 1920-1940-х гг.» Программы фундаментальных исследований Отделения историко-филологических наук РАН ««Генезис и взаимодействие социальных, культурных и языковых общностей».
Литература
1. Социальный портрет лишенца (на материалах Урала). Екатеринбург, 1996.
2. Хлынина Т.П. Чистки и лишение избирательных прав советских граждан в 1930-е годы: штрихи к портрету времени // Российская история: проблемы, мнения, оценки (федеральных, региональных социально-экономических и политических процессов). Ученые записки. Вып. 3. Пятигорск, 2004. С.94-103.
3. Федорова НА. Лишенцы 1920-х годов: советское сословие отверженных // Журнал исследований социальной политики. 2007. Т. 5. № 4. С. 483-496.
4. Декреты Советской власти. М., 1959. Т. 2. С. 561-562.
5. Собрание узаконений и распоряжений Рабочекрестьянского правительства РСФСР. 1926. № 75. Отд. 1. С. 889.
6. Докладная записка заведующему организационным отделом Донисполкома // Азовский историко-археологический и палеонтологический музей-заповедник. Фонд документов.
7. Ильин Н. Реализация партийно-государствен-
ной политики по отношению к кулачеству Северо-Западного региона Тверской области // Удомельская старина. Краеведческий альманах. 2003. № 30. Январь.
8. Уголовный кодекс РСФСР. В редакции 1926 года. Издание официальное. М., 1927. Ч. 1. Ст. 20-д. Ст. 31-а. Ст. 32. Ч. 2. Ст. 23, 32, 34. Ч. 3. Ст. 34.
9. Итоги выборов в Советы РСФСР в 1927 г. М.,
1927. Вып. 1. С. 21.
10. Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история советской России в 30-е годы: город / Пер. с англ. М., 2001.
11. Тимофеева Л.С., Федорова НА. Советская избирательная система при переходе к НЭП // История государственности Республики Татарстан и современность. Казань, 2000. С. 43-53.
12. Крестьянские истории: Российская деревня 20-х годов в письмах и документах. М., 2001.
Статья поступила в редакцию 11.04.2011.
