CC BY-NC-ND
282
К.М. Александров
РЕПАТРИАЦИЯ СОВЕТСКИХ ГРАЖДАН ПОСЛЕ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ: К ИСТОРИИ ИЗУЧЕНИЯ
В статье в контексте современной практики изучения репатриации советских граждан после Второй мировой войны анализируется книга А.Ф. Бичехвоста «История репатриации советских граждан: трудности возвращения (1944-1953 гг.)» (Саратов, 2008). Отмечаются достоинства и недостатки книги. Оцениваются круг использованных источников и литературы, корректность описания исторических событий, методы и выводы.
Ключевые слова: Вторая мировая война, военнопленные, русская эмиграция, коллаборационизм, репатриация, историография.
Драматическая и противоречивая история возвращения миллионов советских граждан, оказавшихся в ходе Второй мировой войны за пределами СССР, начала серьезно изучаться отечественными специалистами лишь в конце 1980-х годов. По замечанию А.А. Шевякова, одного из открывателей темы, вплоть до начала 1990-х годов эта проблема в отечественной историографии «практически не нашла должного освещения»1. Напротив, на Западе в 1950-1980-е годы только на русском языке были опубликованы десятки трудов: воспоминания участников событий, мемуарно-до-кументальные сборники, первые исторические исследования2.
История репатриаций 1940 - начала 1950-х годов сопряжена с проблемой советских «перемещенных лиц», а также возникновения и развития «второй волны» российской политической эмиграции. Большой вклад в их изучение в России в 19902000-е годы внесли как многие отечественные историки3, так и наши соотечественники за рубежом4. На протяжении послед-
© Александров К.М., 2013
них двадцати лет происходит постоянное накопление знаний по истории репатриаций. Выход каждой новой монографии становится важным событием.
В связи с этим обстоятельного разбора заслуживает монография доктора исторических наук А.Ф. Бичехвоста, поставившего своей целью «выявить основные тенденции и раскрыть механизм процесса репатриации советских граждан, развернувшегося на завершающем этапе Второй мировой войны и после ее окончания»5. В соответствии с поставленной целью автором были определены хронологические рамки исследования: 1944-1953 гг.
В I главе - «Политика партийно-государственного руководства СССР в отношении плена и военнопленных в первые годы советской власти, 20-30-е гг. и в годы Великой Отечественной войны» Бичехвост предлагает читателю познакомиться с основными этапами формирования политики высшей партийной номенклатуры РКП(б)-ВКП(б) по отношению к военнопленным, включая личные взгляды на этот вопрос В.И. Ленина и И.В. Сталина, и соответствующим законодательством РСФСР и СССР, которое, по оценке автора, выражало «резко негативное отношение к плену и военнопленным, сформированное официальной государственной идеологией» (С. 58).
Во II главе - «Формирование основных категорий советских репатриантов» - Бичехвост описывает планы нацистов по отношению к советским военнопленным накануне нападения Германии на Советский Союз, и преступления, совершавшиеся против пленных бойцов и командиров РККА, характеризует положение остар-байтеров - трудоспособное гражданское население, вывезенное по нацистским программам с оккупированных территорий СССР для принудительного труда в Третий рейх. Особый раздел исследователь посвятил истории военно-политического коллаборационизма и Власовского движения. Причины сотрудничества части совет -ских людей с противником, как полагает автор монографии, заключались «как в сталинской системе управления обществом», «так и в гитлеровской политике геноцида, проводившейся по отношению к нашим соотечественникам» (С. 333).
В III главе - «Репатриация советских граждан и проблемы внутренней и международной политики СССР в 1944-1953 гг.» -Бичехвост рассматривает вопросы, связанные с формированием международной правовой базы, заключением межсоюзнических соглашений и возвращением на родину граждан государств - участников антигитлеровской коалиции, описывает участие советских граждан в движении Сопротивления в Европе, отношения между
союзными властями и потенциальными репатриантами, деятельность советских репатриационных органов в 1944-1953 гг., характеризует жизнь и быт в СССР в первые послевоенные годы бывших «перемещенных лиц», а также знакомит читателей с соответствующими нормативными актами 1940-1950-х годов. По утверждению автора, главная задача сотрудников репатриационных органов заключалась в том, чтобы «добиться поголовного возвращения своих подданных, вынужденно оказавшихся в годы войны за рубежом» (С. 458).
В результате работы с архивными коллекциями Бичехвост ввел в оборот некоторые документы и свидетельства, ранее не известные специалистам: фрагменты из ведомственных приказов войск Вермахта об обращении с военнопленными и показания очевидцев, в том числе перебежчиков из Восточных войск, объявления о наборе рабочей силы для трудоустройства в рейхе, сводку № 18 от 10 апреля 1945 г. о численности выявленных и репатриированных граждан СССР, соглашения по техническим условиям репатриаций, фрагменты из отдельных советских докладов и по-литдонесений, отзывы о состоянии лагерей репатриантов, частные заявления и переписку по фактам изнасилований остовок военнослужащими Красной армии, сведения о нарушении прав репатриантов после возвращения в СССР на примере конкретных судеб. В этом, на наш взгляд, заключается главное и несомненное достоинство монографии, хотя в ее тексте новый фактический материал занял весьма скромное место.
Очевидно, что название монографии оказалось слишком узким для ее разнопланового и эклектичного содержания. Строго говоря, главной теме - условиям и механизму репатриации граждан СССР в 1944-1953 гг. - в монографии посвящены из девяти всего лишь два параграфа. Преступлениям нацистов против советских военнопленных (С. 103-213), характеристике советского коллаборационизма, антисоветским вооруженным формированиям и Власовскому движению автор уделил гораздо больше внимания, чем собственно истории репатриации. Исследователь неоднократно подчеркивает, что гражданское население, депортированное с оккупированных территорий СССР, стало основной категорией потенциальных репатриантов. Но к этой «основной категории», по сравнению с военнопленными, он проявил намного меньше интереса.
Первые вопросы и замечания по ходу чтения возникают при знакомстве с историографическим обзором и кругом источников, использованных автором. В монографии сделаны примерно
150 ссылок на документы архивных фондов и более 100 ссылок -на материалы разных Интернет-ресурсов. Однако если характеристика изученных коллекций ГА РФ, РГАСПИ и других архивов выглядит основательно, то такое широкое пользование Интернетом во введении никак не мотивируется и не комментируется. Серьезным недостатком монографии служит отсутствие полного списка использованных источников, литературы и именного указателя. К сожалению, не все важные фактические сведения и цитаты, которые приводит автор в тексте монографии, содержат ссылки (С. 210, 261, 285-286, 294-295, 299, 310).
Бичехвост полагает, что в отечественной историографии недостаточна изучена «проблема создания и функционирования коллаборационистских формирований, в том числе власовской Русской освободительной армии» (С. 24). Однако почти через 300 страниц автор утверждает будто бы вопросы истории Власов-ского движения, в том числе и власовской армии, «уже достаточно полно освещены в отечественной и зарубежной исторической литературе» (С. 322). В перечень исторических публикаций и исследований по истории коллаборационизма и Власовского движения Бичехвост вместе с газетными и журнальными статьями 1990-х годов почему-то включил мемуары близких сотрудников генерал-лейтенанта А.А. Власова - И.Л. Новосильцова и В.К. Штрик-Штрикфельд-та, а также мифотворческое сочинение публициста Н.М. Коняева, которое относится к разряду художественных произведений. Зато в этом списке отсутствуют серьезные работы С.А. Ауски, С.В. Ерма-ченкова и А.Н. Почтарёва, Н.А. Ломагина, Г. Мамулиа, О.В. Романь-ко, Ю.С. Цурганова, И.П. Щерова и других специалистов.
По справедливому утверждению Бичехвоста, воспоминания непосредственных участников событий «явились уникальным материалом», «дали возможность не только почувствовать атмосферу описываемого времени, но нередко либо оказывались единственным источником при освещении ряда научных вопросов, либо служили ценным дополнением к другим историческим материалам» (С. 48). Но при этом исследователь использовал очень узкий и специфический по содержанию круг мемуаров. Для него остались неизвестными сборники Б.М. Кузнецова, воспоминания А.И. Делианич, Н.Н Краснова-младшего, В.М. Одноралова, К.Г. Кромиади, Б.К. Ганусовского, Б.В. Прянишникова, Е.Б. Польской и других очевидцев. Вместе с тем воспоминания многих соотечественников, которые в 1950-1960-е годы собрал в эмиграции генерал-майор В.Г. Науменко, известные мемуары «невозвращенцев» И.А. Лугина и Ф.Я. Черона, П.Н. Палия и Н.В. Ващенко упо-
мянуты Бичехвостом в подстрочных примечаниях к введению. Однако при написании монографии, за исключением воспоминаний И.А. Лугина и Ф.Я. Черона, они, вероятно, практически не использовались и в тексте не цитируются. Поэтому «атмосферу описываемого времени» для исследователя создавали, увы, односторонние свидетельства либо отдельных советских граждан, добровольно репатриировавшихся из Европы в СССР, либо служащих государственных органов, участвовавших в организации репатриации. Возможно, именно поэтому он преувеличил степень и значение препятствий, якобы искусственно воздвигавшихся западными союзниками на пути советских граждан, стремившихся вернуться на родину.
Некоторые концептуальные положения монографии не могут не вызвать принципиальной критики. Например, самая большая II глава посвящена формированию в годы войны основных категорий будущих советских репатриантов. По утверждению Бичехвос-та, таких групп насчитывалось три: военнопленные, депортированное с оккупированных территорий гражданское население (остар-байтеры) и коллаборационисты. Поэтому сразу возникает естественный вопрос о примерной численности каждой из категорий. Но получить ответ на него читатель не сможет.
Из приведенных автором оценок разных историков (С. 209212) трудно понять, сколько же бывших военнопленных с точки зрения автора были репатриированы в СССР? На чем основаны его расчеты? Так, из данных специальной государственной комиссии, которые сообщает нам автор, следует, что более 1,8 млн советских военнопленных «вернулись из плена после войны» (С. 210). Допустим. Далее на той же странице он цитирует известного германского историка К. Штрайта: «В январе 1945 г. в фашистских лагерях находилось всего 930 000 советских военнопленных». И не оспаривает этих цифр. Но никак не объясняет читателю, откуда же после войны, кроме освобожденных из немецких лагерей, взялись еще более 900 тыс. репатриированных пленных, если всего вернулись на родину более 1,8 млн человек? Эти «лишние» пленные никак не могут считаться освобожденными до января 1945 г., ибо они учитывались указанной комиссией отдельно (в числе призванных в Красную армию вторично, после освобождения), или захваченными противником в январе-апреле 1945 г. В 1945 г. немцы в боях с Красной армией взяли в плен не сотни тысяч, а всего лишь 34 тыс. советских военнослужащих6. Острый вопрос о возникшей колоссальной разнице между общей численностью репатриированных военнопленных и количеством советских военнослужа-
щих, реально находившихся в плену в конце войны, автор проигнорировал.
При определении численности репатриированных остарбай-теров Бичехвост тоже уклоняется от каких-либо собственных оценок, признавая лишь значительным «разброс в данных о численности гражданских перемещенных лиц из СССР» (С. 283). Но даже оценки других исследователей, которые приводит здесь автор (С. 281-283), требуют серьезных коррекций. Например, он приводит сведения о количестве остарбайтеров в рейхе по состоянию на 30 июня 1944 г., которые ввел в научный оборот в 1957 г. А.Д. Даллин - 2 792 699 человек7. При этом Бичехвост почему-то ссылается не на фундаментальный труд Даллина, упомянутый во введении в историографическом обзоре, а на более позднюю публикацию В.Н. Земскова 1990 г.8, в которой и фигурирует настоящая цифра.
Земсков, а за ним и Бичехвост совершенно безосновательно полагают, что в названную цифру 2 792 699 человек не включены остарбайтеры, умершие впоследствии. Однако как можно было в июне 1944 г. заранее исключить из статистики людей, которым еще только предстояло умереть, в том числе погибнуть от союзных бомбардировок, на протяжении следующих шести месяцев? Более того, Даллин оговаривает, что настоящие цифры показывают общее количество советских граждан, угнанных на принудительные работы в рейх, а не общее количество трудившихся остарбайтеров на указанную дату9. По неизвестной причине Земсков и Бичехвост воспроизвели не самые последние показатели 1944 г. из монографии Даллина. Далее он привел еще меньшую цифру численности восточных рабочих в рейхе, уже по состоянию не на июнь, а на декабрь: 2 112 144 человека (1 036 810 мужчин и 1 075 344 женщи-ны)10. Последняя декабрьская цифра наглядно показывает очевидную убыль за второе полугодие 1944 г. по разным причинам, в том числе и в результате смертности. Сведения Даллина, основанные на результатах изучения ведомственных немецких документов, наглядно показывают: общее число остарбайтеров в рейхе, несмотря на смертность и другую убыль, в целом было все-таки существенно меньше по сравнению почти с 5 млн человек, «угнанных на подневольный труд», о которых после войны заявляли советские государственные органы11.
Стремление завысить число остарбайтеров в рейхе, чтобы объяснить наличие в Европе огромного количества советских гражданских лиц и репатриированных, имеет вполне понятное объяснение.
Бичехвост признает, что «представители западной исторической науки, в частной немецкой историографии», оценивают количество остарбайтеров в рейхе более скромно. Их статистика отличается от сведений советских государственных органов и некоторых российских ученых. Расхождение в оценках он объясняет так: «В связи с проводимой выплатой компенсаций бывшим остар-байтерам вопрос о численности восточных невольников, привлеченных в немецкую военную экономику, для Германии сегодня приобретает финансовое звучание и имеет политический оттенок» (С. 280-281). Из оценок численности восточных рабочих, фигурирующих в западной историографии, Бичехвост в своей работе приводит только вышеупомянутые данные Даллина по состоянию на 30 июня 1944 г. Но, во-первых, Александр Давидович Даллин -не немецкий, а американский историк, сын русского эмигранта-меньшевика. А во-вторых, его классическая монография «German rule in Russia 1941-1945. A Study of Occupation Policies» впервые увидела свет в 1957 г., в то время, когда вопросы о компенсационных выплатах ФРГ бывшим остарбайтерам из Советского Союза не стояли на повестке дня и даже не рассматривались в перспективе. Поэтому объяснение Бичехвоста в данном случае выглядит неубедительно.
Наконец, Бичехвост, описывая процесс формирования третьей группы репатриантов - коллаборационистов - вновь избегает каких-либо оценок ее численности в Европе к моменту окончания войны. При этом коллаборационистами автор считает тех наших соотечественников, которые «добровольно или по принуждению сражались в годы Великой Отечественной войны на стороне Германии» (С. 284) в составе антисоветских вооруженных формирований.
Определение это выглядит весьма уязвимо. Во-первых, неясно, включает ли Бичехвост в понятие «соотечественники» русских белых эмигрантов, участвовавших во Второй мировой войне на стороне Германии и ее союзников. Во-вторых, из определения Бичехвоста следует, что к коллаборационистам, оказывается, не относились редакторы и сотрудники оккупационной печати, старосты, служащие разных гражданских учреждений, организаций, органов пропаганды, самоуправления и администрации, существовавших на оккупированных территориях, хозяйственные работники, участники общественно-политических групп и объединений, предприниматели и т. п. Потому что эти люди не несли военной службы? Ошибочное основание.
Вместе с тем дискуссионным остается вопрос, правомочно ли относить к «коллаборационистам» членов их семей и родственников, с противником не сотрудничавших, но выехавших на Запад либо по убеждению, либо в силу жизненных обстоятельств. Так, при Отдельном казачьем корпусе генерал-майора Т.И. Доманова в Северной Италии к 28-30 апреля 1945 г. находились семьи строевых казаков и многочисленные беженцы общим числом 17 707 человек, в том числе 4866 женщин-казачек, 2875 детей, из которых 569 - в возрасте до года12. Очевидно, что в данном случае старики, инвалиды, дети и их матери не могут считаться «военнопленными», «депортированным гражданским населением» или «коллаборационистами». Но тогда к какой группе их относит Бичехвост?
В итоге Бичехвост на разных страницах приводит лишь общие цифры репатриантов, убывших в СССР: до 1 октября 1945 г. -более 5 млн 200 тыс. советских граждан, с 1 марта 1946 г. по 1 января 1952 г. - 104 093 советских гражданина13, без какой-либо классификации по установленным трем категориям. Но при их определении был допущен просчет. Кроме военнопленных, депортированных гражданских лиц (остарбайтеров) и коллаборационистов существовала четвертая и довольно многочисленная категория гражданских лиц, постепенно покидавших оккупированные территории по мере движения линии фронта на Запад, начиная с зимы 1941-1942 гг.: это - беженцы, добровольно выехавшие за пределы СССР по социально-экономическим и политическим мотивам. Они не участвовали в боевых действиях на чьей-либо стороне и активно не сотрудничали с противником, но предпочли, воспользовавшись ситуацией, выехать в Европу, чем дожидаться возвращения сталинской власти. Возможно, что в эту же группу нужно включить технических специалистов и остарбайтеров (около 40 тыс.14), отправившихся в 1941 г. и зимой 1942 гг. на работу на Запад добровольно. Мы полагаем, что именно к этой категории нужно относить родственников и членов семей военнослужащих антисоветских вооруженных формирований, а также лиц, сотрудничавших с противников в гражданской сфере.
В мемуарной и исторической литературе встречаются частые упоминания о беженцах, по мере приближения фронта уходивших на Запад вместе с войсками противника, или даже выезжавших в Европу из своих оккупированных областей еще до того, как возникала близкая перспектива возвращения Советской власти. Можно предположить, опираясь на расчеты П.М. Поляна15, что доля беженцев с оккупированных территорий СССР, включая «фольксдойче», ингерманладцев и других привилегированных
этнических групп, составила в среднем 750-850 тыс. человек. В эту категорию не входит значительная часть эвакуированных (примерно 400-500 тыс. человек), которые в процессе отступления Вермахта в 1943-1944 гг. вывозились на Запад принудительно, в рамках стратегии «выжженной земли». После войны руководители Управления Уполномоченного Сонаркома СССР по делам репатриации и других официальных органов не могли признать, что сотни тысяч советских граждан, несмотря на тяготы оккупации, предпочли покинуть Советский Союз и фактически стали новыми эмигрантами. Поэтому, чтобы скрыть существование многочисленных беженцев, их предусмотрительно объединили с депортированным нацистами гражданским населением. По существу, вслед за генерал-полковником Ф.И. Голиковым, возглавлявшим Управление, так поступил и Бичехвост. Он не стал рассматривать в своей монографии историю возникновения и развития этой многочисленной группы, судьба участников которой стала особенно драматичной во время репатриаций 1945-1946 гг.
В результате такого подхода описание репатриации оказалось очень оптимистичным и односторонним. Бичехвост верно отметил специфическую особенность западной литературы, в которой акцентируется внимание читателя на насильственных выдачах советских граждан союзниками в 1945-1947 гг. (С. 34). Казалось бы, теперь пришло время для сопоставления разных свидетельств, документов и материалов, чтобы нарисовать полную и объективную картину событий. Однако Бичехвост впал в другую крайность: решил в принципе не рассматривать проблему насильственных репатриаций, ограничившись кратким упоминанием о судьбах лишь нескольких репатриантов, которых хотели вернуть из Европы в СССР против их воли и желания.
Поразительно, но в монографии, которая называется «История репатриации советских граждан: трудности возвращения» не встретишь таких названий, как «Лиенц», «Пеггец», «Кемптен», «Дахау», «Платтлинг», «Бад-Айблинг», «Римини», ставших символом трагедии многих людей. По оценкам Земскова, с которыми согласен Бичехвост, на родину стремились вернуться около 70% репатриантов16. Следовательно, примерно треть - а это 1,7 млн человек (!) от общего числа репатриированных - возвращаться либо не хотели, либо не торопились, либо колебались при принятии окончательного решения. Не в этом ли заключалась главная «трудность»?
Число жертв, преимущественно гражданских беженцев, погибших и покончивших самоубийством во время принудительной
отправки 1 июня 1945 г. из казачьего лагеря Пеггец (зона ответственности британского командования в Австрии) в советскую оккупационную зону варьируется по разным оценкам в диапазоне от 156 до 700 человек17, включая женщин и детей. Однако их трагическая гибель не нашла даже эпизодического упоминания на страницах монографии Бичехвоста.
Бичехвост без сомнений принимает точку зрения Земскова, в соответствии с которой две трети потенциальных репатриантов стремились после войны вернуться на родину. Возможно. Но в данном случае было бы правильным здесь отметить, что реальная альтернатива - возвращаться в СССР или оставаться на Западе - перед репатриантами фактически не ставилась. Поэтому оценить искренность намерений и степень «добровольности» сложно.
Автор монографии с осторожностью признает репрессивный характер политики советского государства, в котором, по мнению ученого, «проявлялись негативные черты сталинской тоталитарной системы». Он не отрицает факта «подавления элементарных и естественных прав и свобод советских граждан» (С. 521) в довоенный период. Но не более того.
В результате «живая история» репатриантов оказалась очень субъективной. Бичехвост неоднократно обращается к жизненной драме конкретных людей, цитирует их пронзительные воспоминания и показания. На них концентрируется все внимание. Однако все названные соотечественники, чьи свидетельские показания используются в монографии, стали жертвами нацистов. По неизвестным причинам автор не стал приводить многочисленных частных примеров, свидетельствующих о том, как повлияла долгая жизнь в Советском Союзе на поведение и судьбы «перемещенных лиц», пострадавших, в первую очередь, не от иностранных оккупантов-гитлеровцев, а от власти большевиков.
Бичехвост, описывая условия содержания в немецких лагерях военнопленных, полагает, что доносчики и осведомители становились первыми кандидатами во власовцы: «Именно среди предателей вели в первую очередь вербовку агитаторы РОА»18. Однако автор не приводит конкретных примеров, подтверждающих это стереотипное утверждение. Напротив, летом-осенью 1943 г. начальник подготовительных курсов РОА при шта-лаге III-A (Луккенвальде, III Берлинский военный округ) подполковник В.В. Поздняков не допускал учебы на курсах охранников внутрилагерной полиции, старших блоков, начальников кухонь, осведомителей комендатур, и добивался их отчисления обратно в лагерь как скомпрометировавших себя и непригодных к пропа-
гандной работе19. Все подобные «кандидаты» присылались на курсы не пропагандистами РОА, а лагерными администрациями.
По версии Бичехвоста, при осуществлении своих планов «гитлеровцы особое место отводили тем бывшим подданным советского государства, которые могли оказать им помощь в установлении оккупационного режима» (С. 285). На самом деле при установлении оккупационного режима ситуация выглядела противоположным образом. По замечанию Даллина, «Германия никак не предполагала поощрять инициативу населения на Востоке. Этот недостаток планирования был естественным следствием нацистского подхода - учитывать желания местных жителей означало поставить под угрозу цели Гитлера»20.
Согласиться с автором монографии, считающим, что «не последнюю, а, возможно, самую главную роль в переходе части советских пленных на сторону врага сыграли голод, физические страдания, страх смерти» (С. 290), можно лишь отчасти. Вероятно, такая точка зрения справедлива - но лишь для 1942 г. Уже в 1943 г. и ситуация на фронте, и положение в лагерях, по сравнению с 1941 г., существенно изменились. В 1943-1945 гг. вступление во власовскую армию не понижало, а повышало жизненные риски. Об этом честно написал в своих воспоминаниях один из репатриантов, младший лейтенант Б.Н. Соколов, благополучно переживший в 1941-1945 гг. немецкий плен и вернувшийся на родину без каких-либо последствий для своей послевоенной судьбы: «Принуждения не было, но, на мой взгляд, не было и особого резона вступать в армию, воюющую на стороне Германии. Не гнал туда людей ни голод, ни какие-либо особые тяготы. В 1943 году жить в лагере было терпимо»21.
Бичехвост определяет общее количество всех граждан СССР, служивших в 1941-1945 гг. в вооруженных силах Германии в 280-300 тыс. человек, в том числе всего 165-170 тыс. военнопленных (или от 4,0 до 4,2% от общего числа попавших в плен)22.
Такая точка зрения не выдерживает критики и простой проверки: ведь только в рядах Латышского легиона погибли 50 тыс. человек23. Например, авторский коллектив генерал-полковника Г.Ф. Кривошеева, результатами изысканий которого, кстати, пользовался Бичехвост, пришел к выводу, что совокупная численность граждан СССР на военной службе противника составляла не 300 тыс., а 800 тыс. человек24. М.И. Семиряга назвал общую цифру в 1 млн25. Даллин еще в 1957 г. опубликовал официальную статистику из послевоенного коммюнике верховного командования Вермахта от 20 мая 1945 г. В этом документе указывалось, что
по состоянию на февраль 1945 г. только «хиви» из советских граждан (от нем. «Hiwi», Hilfswilliger - готовые или желающие помогать) насчитывалось в Вермахте - 600 тыс., в Кригсмарине -15 тыс. и в Люфтваффе - 50-60 тыс. человек26. В эти цифры не включались военнослужащие регулярных антисоветских вооруженных формирований (власовцы и казаки, белоэмигранты, легионеры, солдаты и офицеры войск СС и т. д.) и некоторые другие категории граждан СССР, служивших на стороне противника.
Но Бичехвост, которому как будто бы знакомы монографии Даллина и Семиряги, в своих выводах предпочел почему-то опираться на устаревшие и неаутентичные сведения Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий при Президенте РФ. Ее сотрудники, занимавшиеся подсчетами в середине 1990-х годов, просто механически суммировали известную им численность отдельных частей и соединений Восточных войск Вермахта и СС на конкретную календарную дату. Так они с легкостью разрешили сложный вопрос. С.И. Дробязко давно подверг этот некорректный метод справедливой критике27. Объективные расчеты и оценки показывают, что совокупная численность граждан СССР, которые несли военную службу на стороне Германии и ее союзников в 1941-1945 гг., в среднем составляла не 300 тыс., а 1,1-1,25 млн че-ловек28, включая примерно три четверти бывших военнопленных. Именно за их счет общее количество советских военнопленных, репатриированных на родину после войны, выросло в два раза по сравнению с числом военнопленных, находившихся за колючей проволокой в 1945 г.
В результате А.Ф. Бичехвост, как нам представляется, допускает существенную ошибку и при определении процентной доли «военнопленных-коллаборационистов», полагая что их было всего 4%. Он забывает, что почти 320 тыс. пленных в 1941 г. противник освободил, а 2,2-2,5 млн военнопленных умерли от голода и болезней за период с осени 1941 г. по зиму 1942 г., когда немцы еще не проводили массовых кампаний по набору в Восточные войска Вермахта. По свидетельствам самих пленных, вербовочные акции в немецких лагерях начались лишь весной 1942 г.29 Приблизительное количество «хиви», служивших в Вермахте весной 1942 г. (около 200 тыс.), выглядело скромно по сравнению с массой пленных (3,3-3,8 млн), захваченных в 1941 г.30 При этом здесь еще надо учесть, что одна часть «хиви» - добровольцы из беженцев и местного населения - ранее не служила в Красной армии, а некоторые советские военнослужащие, захваченные и остававшиеся после боя при частях Вермахта и СС в качестве вспомогательного
персонала, не показывались в отчетах в качестве взятых пленных. Наконец, в названные 200 тыс. «хиви» включены и пленные, набранные на службу в Вермахт весной 1942 г. Количество военнопленных, служивших до весны 1942 г. в боевых подразделениях, было незначительным. Следовательно, процент «коллаборационистов» в массе военнопленных нужно определять не для всей войны, а для более узкого периода: с весны 1942 по весну 1945 гг. Даллин оценивал общее количество советских военнопленных в 5 млн 754 тыс. человек31. Из этого числа следует исключить пленных, освобожденных на оккупированных территориях и умерших в первые 9 месяцев войны, примерно 2,65 млн человек. Тогда минимальная доля «коллаборационистов» в массе военнопленных (3,1 млн) составит примерно 25-30%.
Конечно, А.Ф. Бичехвост стремился решить поставленные задачи. В результате работы с архивными коллекциями ему удалось расширить исторические знания по некоторым вопросам, связанным с возвращением советских граждан, перемещенных во время войны за пределы СССР. Однако исследователь слишком увлекся второстепенными сюжетами в ущерб основной теме, чем, вероятно, объясняется такое постоянное обращение к Интернет-ресурсам. Собранный автором фактический материал оказался недостаточным и односторонним для полного, объективного и многогранного описания минувших событий, особенно человеческой драмы репатриантов. Вероятно, в процессе работы сыграли свою роль и традиционные стереотипы. Поэтому, к сожалению, полноценную историю репатриации советских граждан А.Ф. Бичехвосту в своей монографии изложить не удалось.
Примечания
Шевяков А.А. Репатриация советского мирного населения и военнопленных, оказавшихся в оккупационных зонах государств антигитлеровской коалиции // Население России в 1920-1950-е годы: численность, потери, миграции. М., 1994. С. 195.
Поремский В.Д. Политическая миссия российской эмиграции. Франкфурт н/М., 1954; Ленивов А.К. Под казачьим знаменем в 1943-1945 гг. Мюнхен, 1970; Науменко В.Г. Великое предательство: Выдача казаков в Лиенце и других местах (1945-1947): Сборник материалов и документов. Т. I. Н.-Й., 1962; Т. II. Н.-Й., 1970; Бетелл Н. Последняя тайна. Лондон, 1974; Кромиади К.Г. За землю, за волю... На путях Русской Освободительной борьбы 1941-1947 гг. Сан-Франциско, 1980; и др.
2
3 Полян П.М. Жертвы двух диктатур: Остарбайтеры и военнопленные в Третьем рейхе и их репатриация. М., 1996; Арзамаскин Ю.Н. Заложники Второй мировой войны: Репатриация советских граждан в 1944-1953 гг. М., 2001; Анто-шин А.В. Российские эмигранты в условиях «холодной войны» (середина 1940-х - середина 1960-х гг.). Екатеринбург, 2008; и др.
4 Вербицкий Г.Г. Остарбайтеры: История россиян, насильственно вывезенных на работы в Германию во время Второй мировой войны. СПб., 2004; и др.
5 Бичехвост А.Ф. История репатриации советских граждан: трудности возвращения (1944-1953 гг.). Саратов, 2008. С. 38.
6 Dallin A. German rule in Russia, 1941-1945: A Study of Occupation Policies. L.; N.Y., 1957. Р. 427.
7 Ibid. P. 452.
8 Земсков В.Н. К вопросу о репатриации советских граждан 1944-1951 гг. // История СССР. 1990. № 4.
9 Dallin A. Op. cit. P. 452.
10 Ibid. P. 453.
11 Бичехвост А.Ф. Указ. соч. С. 281.
12 Ленивов А.К. Указ. соч. С. 98-99, 217-218.
13 Бичехвост А.Ф. Указ. соч. С. 443, 456-457.
14 Полян П.М. Указ. соч. С. 80, 82.
15 Там же. С. 65, 68-69.
16 Земсков В.Н. Указ. соч. С. 27.
17 Науменко В.Г. Указ. соч. Т. I. С. 210; Кромиади К.Г. Указ. соч. С. 250.
18 Бичехвост А.Ф. Указ. соч. С. 148.
19 Поздняков В.В. Подготовительные курсы РОА // Поздняков В.В. Рождение РОА: Пропагандисты Вульхайде - Люкенвальде - Дабендорфа - Риги. Сиракузы, 1972. С. 36-37.
20 Dallin A. Op. cit. P. 65, 70.
21 Соколов Б.Н. В плену. СПб., 2000. С. 99.
22 Бичехвост А.Ф. Указ. соч. С. 294.
23 Лацис В. Латышский легион в оценке иностранных обозревателей. Рига, 2007. С. 58.
24 Россия и СССР в войнах ХХ века: Потери Вооруженных Сил: Статистическое исследование. М., 2001. С. 513.
25 Семиряга М.И. Коллаборационизм: Природа, типология и проявления в годы Второй мировой войны. М., 2000. С. 460.
26 Dallin A. Op. cit. P. 658.
27 Дробязко С.И. Под знаменами врага: Антисоветские формирования в составе германских Вооруженных Сил, 1941-1945. М., 2004. С. 194.
28 Там же. С. 194-196; Александров К.М. Офицерский корпус армии генерал-лейтенанта А.А. Власова, 1944-1945: Биографический справочник. 2-е изд. М., 2009. С. 87.
29 Палий П.Н. В немецком плену // Палий П.Н. В немецком плену; Ващенко Н.В. Из жизни военнопленного. Париж, 1987. С. 131-132.
30 Dallin A. Op. cit. P. 409, 427, 536.
31 Ibid. P. 427.
