CC BY
472
РЕФЛЕКСИЯ В КОНЦЕПЦИИ
МЫСЛЕДЕЯТЕЛЬНОСТИ Г. П. ЩЕДРОВИЦКОГО1
Е. А. плеханов
В статье анализируются место и функции рефлексии в структуре разработанной Г П. Щед-ровицким концепции мыследеятельности. Показано, что Г П. Щедровицкий вывел проблему рефлексии за пределы индивидуального сознания, в границах которого она традиционно рассматривалась. Это позволило представить рефлексию не как тот или иной вид когнитивных актов, а в качестве определенного отношения между субъектами внутри структурной организации интеллектуальной деятельности. Научная заслуга Г. П. Щедровицкого состоит в том, что им были заложены основы коммуникативного подхода к исследованию познания, понимания и рефлексии.
В той мере, в какой творчество Г. П. Щедровицкого неотделимо от деятельности ММК, эволюция проблематики этого неформального научного объединения симптоматична для социокультурной и духовной ситуации 70—80-х годов прошлого века. В затхлой атмосфере догматизированного марксизма его концепция мыследеятельности, опирающаяся на идеи коммуникативности, критичного и рефлексивного мышления, речевой осмысленности и творческого коллективного дискурса, могла восприниматься только как программа восстановления в обществе права на интеллектуальную свободу.
Выдвижение в центр научных дискуссий ММК проблемы «мышление и деятельность» вряд ли можно оценивать как стремление к расширению и достраиванию «до верху» той теории деятельности, над которой активно работали советские философы и психологи, опиравшиеся на «творческий марксизм». Основная мысль, определяющая позицию Г. П. Щедровиц-кого и его единомышленников, на наш взгляд, состояла в том, что интеллектуально-познавательные, и шире, духовные процессы, не могут быть исчерпывающе поняты на основе схем и логики предметно-практической деятельности. Мышление, хотя и тесно связано с деятельностью, тем не менее не является ее эпифеноменом как чем-то вторичным и само по себе несущественным. Как раз наоборот, когда мы рассматриваем соотношение между зрелыми, сложными видами интеллектуальных актов, к каковым принадлежат в первую очередь научно-познавательные процедуры, и практически реализу-
емыми действиями, то ведущая роль первого компонента оказывается очевидной.
Вступая в явное противоречие с установками марксистской гносеологии, этот тезис фиксировал реальную ситуацию, характерную как для социальной практики, так и для современной науки. Отсюда становится ясным радикальный и многоцелевой характер концепции мыследеятельности, предложенной Г. П. Щед-ровицким.
Первый и наиболее очевидный смысл этой концепции заключается во вхождении методологической проблематики в ткань любого научного исследования. Всякая научно-познавательная деятельность может плодотворно осуществляться не в виде естественно протекающего процесса, а на основе предваряющей ее методологической рефлексии, т. е. осознанной и методически целенаправленной нормирующей и организующей активности мышления. Методология не подводится под стандарты и процедуры научного познания, как это было принято считать, а напротив, имеет задачей творчески-критическую рефлексию над социокультурными предпосылками, гносеологическими условиями, категориально-понятийными средствами, логическими основаниями и т. п. познавательного процесса, то есть всего того, что образует отчетливо неосознаваемые эпис-темологически-ментальные структуры познающего мышления. Методологичность как неотъемлемая черта познавательной деятельности предполагает обращенность интеллектуальных актов не столько на объект, сколько на условия, формы и средства его познания. В области же
1 Работа выполнена в рамках проекта РФФИ № 06-06-80425а «Феноменологическая эпистемология в системе междисциплинарных исследований».
теории научного познания способы логико-гносеологического обоснования, конституирования и структурирования познавательного процесса, обусловленные методологической интенцией рефлексивного мышления, для отечественных разработок оставались терра инкогнита.
И все же, несмотря на всю важность отмеченной проблематики, значение методологической рефлексии выходит за рамки чисто эпистемологических задач. С мыследеятельностью ученый связывал не только гносеологию (методы, формы, средства, приемы изучения) предмета научного исследования, но и его онтологию. Предмет исследования не является некоторым естественным, материальным образованием или процессом, он создается проективно-кон-струирующим мышлением в качестве идеального объекта. Понятно, что созданный рефлексией предмет не является совершенно произвольной конструкцией мышления. Он сохраняет связь с естественным объектом, выступая его идеальной образом-моделью, создаваемой на основе изучения реальных вещей и явлений. Однако конструирование идеального предмета означает перестройку самих познавательных процедур, в процессе которой «конструкция-модель теряет исходную связь с объектом, осуществлявшуюся ранее за счет процедур измерения, отрывается от объекта и становится чистой конструкцией, развертываемой на основе аксиоматических правил конструирования... Одновременно происходит превращение познавательной деятельности в чисто конструктивную деятельность» [5, с. 299—300]. Поэтому «бытие» предмета находится в прямой зависимости от методологической рефлексии, которая порождает идеальную конструкцию и, выявляя комплекс ее внешних и внутренних параметров, развертывает на «эмпирическом», феноменологическом уровне онтологию предмета познания.
В связи с этим в своих исследованиях мышления Г. П. Щедровицкий настойчиво подчеркивал, что и сознание в целом, и относящиеся к нему явления (интеллект, мышление, рефлексия, язык и др.), могут быть правильно поняты только в рамках теории деятельности. Такая теория должна учитывать специфическую природу и особенности самой деятельности. Важнейшими среди них Г. П. Щедровицкий считал следующие:
1. Объединение и взаимодополнение элементов в рамках целостного процесса деятельности.
Деятельность всегда есть совокупность связей и отношений между «актами деятельности». Здесь важно, что образующаяся структура кооперации — «соотносительная с определенным элементно-функциональным членением деятельности и что это элементно-функциональное членение преобразуется затем в соответствующее ему материально-организационное и материально-морфологическое членение» [4, с. 109].
2. В процессе осуществления деятельности присуще воспроизведение своих функциональных и материально-организационных структур. При этом «различие условий и механизмов функционирования и трансляции определяет различие форм и законов существования различных составляющих целого, а сам механизм воспроизводства определяет условия и необходимость объединения этих разных форм в целостности» [4, с. 109].
3. Целостным актом деятельности является только то, что обусловлено нормой, поэтому деятельность всегда является реализацией социально выработанных и закрепленных в культуре образцов и норм.
4. В структуре деятельности выделяются план развития и план функционирования, которые, хотя и взаимосвязаны, тем не менее могут противопоставляться друг другу как два разных процесса, создавая соответствующие им дихотомические предметные организованности.
5. Внутренняя дифференциация деятельности осуществляется в виде расхождения и авто-номизации процессов и механизмов деятельности. Развитие и усложнение механизмов, обеспечивающих процессы деятельности, приводит к тому, что эти процессы приобретают самостоятельное существование, в свою очередь создавая необходимые для этого механизмы.
6. Деятельность представляет собой сложную «Ц(целостную)-систему», функционирующую и развертывающуюся благодаря объединению и одновременному действию естественных и искусственных механизмов [5, с. 293—314].
7. Деятельность является сложной системой, в которой выделяются четыре уровня: а) процессы; б) функциональные структуры, фиксирующие связь этих процессов; в) материальные организованности; г) морфологическая структура. При этом верхние уровни являются определяющими.
Системная природа деятельности такова, что ее теоретическое описание не может быть осу-
ществлено в рамках естественно-научной методологии. «Если в естественно-научном исследовании, — писал Г. П. Щедровицкий, — всегда ставилась задача создать модель, соответствующую объекту, и с помощью специальных процедур фальсификации... показать и доказать, что такое соответствие достигнуто (а условием этого, очевидно, была неизменность объекта и независимость его от модели), то для деятельности все это просто невозможно, поскольку деятельность, как и ее организованности, принадлежит к объектам такого рода, которые сами меняются в соответствии с полученными о них знаниями, как бы подстраиваются под них» [5, с. 302]. Таким образом, между знаниями о деятельности и самой реальной деятельностью существует отношение взаимообусловленности. С одной стороны, в процессе любой деятельности человек приобретает знания о том, как более рационально и эффективно следует ее планировать, организовывать и осуществлять, вырабатывает и совершенствует умения и навыки практических действий, с другой — знание, приобретенное человеком через механизмы обучения и воспитания, трансформируется в систему норм, регламентирующих осуществление деятельности и приводящих ее в соответствие со своим содержанием. «.Знание, развернувшееся в норму, входит в структуру деятельности, которую оно должно описать и зафиксировать, и за счет этого моментально меняет структуру самой этой деятельности, ибо теперь оно становится еще одним функционирующим внутри нее элементом» [5, с. 303]. Аналогично дело обстоит с рефлексией. Отличие лишь в том, что рефлексия непосредственно сопровождает деятельность и корректирует ее не постфактум, а в самом процессе осуществления.
Являясь элементом всякой осознаваемой и целенаправленной активности человека, рефлексия наиболее тесно связана не с практическими, а с интеллектуальными видами деятельности, которые Г. П. Щедровицкий обозначал термином «мыследеятельность». Структура мыследеятельности не тождественна когнитивным механизмам мышления, поскольку она развертывается не в «пространстве» индивидуального сознания, а в процессе коммуникации субъектов интеллектуальной деятельности. Это положение Г. П. Щедровицкий конкретизировал следующим образом: 1) интеллект есть структура, объединяющая и организующая лю-
дей, и лишь вторичным образом он отражается в каждом отдельном человеке и становится его личным достоянием; 2) нельзя рассматривать отдельного человека в качестве источника интеллекта, его носителем индивид становится лишь факультативно, по сопричастности к коммуникации и благодаря способности к «отражению»; 3) интеллект не является природным образованием, это — общественное, социальное явление, то есть определенная социальнодеятельная структура [3, с. 323—324].
Элементарная модель мыследеятельнос-ти образована отношениями по меньшей мере трех коммуникантов. Первый (К1) выступает субъектом мышления, порождая в ситуации мыследеятельности некоторый речевой текст (Т1), адресованный другим участникам коммуникации и создающий ситуацию общения. Позиция автора текста по отношению к самому тексту как правило нерефлексивна. Цель К1 состоит в том, чтобы средствами языка выразить определенную информацию, придав ей логически последовательную, ясную в смысловом отношении и рационально аргументированную форму. Сверхзадача заключается в достижении максимального соответствия между содержанием мышления и содержанием речевого сообщения. Соответственно «мышление в этом случае выступает как операционально-объектное выделение или созидание содержания и выражение (или фиксация) его в одновременно и параллельно создаваемой знаковой форме текста» [2, с. 158]. Таким образом, текст характеризует интеллектуальную деятельность первого участника коммуникации и является «гранью», или «пределом» его позиции. Другие участники общения, для того чтобы коллективная мыследе-ятельность состоялась, должны воспринимать текст как адресованное им сообщение, но могут занять в отношении его разные позиции.
Предположим, что второй коммуникант (К2) в силу разных причин ограничивает свои интеллектуальные усилия лишь задачей понимания воспринимаемого текста. Процесс понимания также нерефлексивен и обеспечивается когнитивно-психологическими автоматизмами расшифровки языковых кодов. В процессе восприятия сообщения потребность в рефлексии появляется лишь в моменты непонимания. Если же это восприятие протекает без сбоев, то К2 уверен, что текст им понят адекватно. Другими словами, он убежден в полной идентичности
принадлежащего ему текста (Т2) с «оригиналом». При этом специфическая работа понимания, осуществляющаяся на основе механизмов расшифровки, перевода и интерпретации смыслового содержания Т1, остается за пределами внимания коммуниканта. Между тем совершенно очевидно, что полное и аутентичное понимание принципиально недостижимо. Понимание является не усвоением или воспроизведением текста, а его переструктурированием на основе особенностей индивидуального опыта и менталитета субъекта, а также зависит от референтной ситуации, в условиях которой происходит коммуникация. «Понимание, — подчеркивает Г П. Щедровицкий, — ...выступает как определенная (смысловая) организация знаковой формы текста, осуществляющаяся в ходе соотнесения элементов текста с объектнооперациональными элементами ситуации. и структурирование плоскости содержания соответственно смысловой структуре текста» [2, с. 158]. Поэтому позиция К2 — это позиция не мышления, а понимания как особого компонента интеллектуальной деятельности.
Позиция третьего участника мыследеятельности (К3) является выражением рефлексивного отношения как к Т1, так и Т2. В одном случае он может адресовать К1 вопросы (например, что выражено в созданном тексте? Как создан этот текст? Почему дано такое обоснование? Каковы средства и методы, с помощью которых создавался текст?), «выталкивающие» его рефлексивную позицию, т. е. вынуждающую сделать процесс и результаты собственного мышления предметом осознания, анализа, обоснования и последующей корректировки. Сами по себе вопросы образуют особую и весьма сложную структуру интеллектуальной деятельности. Они относятся не к содержанию Т1, а к деятельности К1. Поэтому у них специфический предмет, отличающийся от того, с которым первоначально имел дело К1. Здесь важно, что подобного рода вопросы побуждают автора исходного текста к выходу в новую позицию, которую Г. П. Щедро-вицкий называет рефлексивной, а деятельность осознания и обоснования Т1 — рефлексией мышления. С функциональной точки зрения это позволяет отделить процесс мышления и от рефлексии. Мышление лишь конституирует и феноменологически тематизирует объект, его же теоретическое изучение — задача рефлексивного (методологического) исследования, в
процессе которого создается новый текст (Т1’).
В другом случае вопросы третьего коммуниканта адресованы второму и касаются созданного им Т2 (Что ты понял из сообщения? Как ты это понял? Почему понял так, а не иначе? Как еще можно было понять текст?). Эти вопросы также выталкивают собеседника в рефлексивную позицию, но предметом осознания становится уже не результат мышления, а результат понимания. Тематически это другая интеллектуальная деятельность, осуществляющаяся на иной методологической основе и создающая отличный от рефлексивного мышления текст (Т2’). Если рефлексия мышления необходима для осознания хода мыслительной работы, то целью рефлексии понимания является прояснение условий, способов и степени адекватности понимания.
Таким образом, Г. П. Щедровицкий выделяет, по меньшей мере, два вида рефлексии, в зависимости от того, какой процесс интеллектуальной деятельности является ее предметом. Однако всегда понятие «рефлексия» характеризует не тот или иной тип деятельности, а определенную функцию или отношение внутри структурной организации деятельности. Связь рефлексии с «основной», «первичной» деятельностью может быть трех видов: 1) как деятельности, вырастающей на какой-то другой деятельности и невозможной без нее; 2) как целостности, охватывающей исходную деятельность и превращающей ее в свою часть или функциональный элемент; 3) как части целого, примыкающей к первой, но всегда способной отделиться от нее и образовать самостоятельную и независимую деятельность [2, с. 328].
Если иметь в виду соотношение мышления и рефлексии, то окажется, что рефлексия это не мышление, а лишь его функция. В отдельных случаях мышление может быть свободным от рефлексии и осуществляться на основе когнитивных автоматизмов или формально-логических схем. Однако полноценная и продуктивная интеллектуальная деятельность всегда представляет собой сплав мыслительной работы и рефлексии. Мышление и рефлексия — это две стороны одного целостного процесса и могут различаться только функционально. Мышление осуществляется только тогда, когда субъект строит некоторый текст, ориентируясь при этом на культурно фиксированные нормы интеллектуальной и языковой деятельности. Эти нормы
определяют содержание и формы мышления, придают тексту общезначимость. Наряду с нормами образования текста, рефлексия является еще одним механизмом осуществления мышления. Благодаря рефлексивной позиции мышление, обращаясь на собственную деятельность, извлекает из нее новое содержание, реализуя тем самым свою познавательную функцию путем создания метатекста2.
Механизм мыследеятельности еще более усложняется, если учесть, что «реализация средств и норм, определяющих каждый акт мысли, происходит всегда в структурных связях, задающих целостность и единство деятельности, следовательно, среди прочего — под определяющим влиянием рефлексивных связей и отношений; это значит, что те средства и нормы, которые мы реализуем в каждом акте мысли, должны соответствовать тем рефлексивным функциям, которые задают и определяют место данного процесса внутри целокупной деятельности» [3, с. 329]. В приведенном высказывании Г. П. Щедровицкий наряду с рефлексией, по сути, выделяет понятие рефлексивных отношений, образующих динамичную многоролевую структуру коллективной мыследеятельности. Действительно, в рассматриваемой модели коммуникации К1 и К2 осуществляют деятельность с позиций мышления и понимания, а отвечать на вопросы К3 им приходится в другой позиции, меняя при этом предмет и средства своего мышления. При этом как субъекты общения они остаются теми же самыми. В совместной интеллектуальной работе каждый должен осознанно фиксировать изменение позиций и одновременно сохранять свою индивидуальную идентичность. Поэтому рефлексивному выходу в деятельности и общении должна соответствовать рефлексивная организация сознания. «Образы, — подчеркивал Г. П. Щедровиц-кий, — соответствующие разным позициям, не должны склеиваться, а должны образовывать особую иерархическую систему. В способности создавать, удерживать и употреблять подобные, сложно иерархизированные образы и
состоит рефлексивная способность (или просто рефлексивность) сознания. Как таковая она является продуктом и результатом соответствующей сложной организации коммуникации и деятельности, можно сказать — отражением этой организации» [3, с. 330].
Кто и каким образом организует коллективную работу мышления? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно присмотреться к той роли, которую играет в коммуникативной модели К3. Специфика его позиции в том, что он «задает вопросы» и, следовательно, осуществляет процесс мышления (параллельно с К1) и понимания (вместе с К2). Но не только. Эти акты осуществляются им в рефлексивной форме, что позволяет ему сделать открытой и незавершенной работу мышления и понимания, постоянно достраивать Т1 и Т2. Благодаря этому тест мышления и текст понимания переструк-турируются в новые формы, обусловленные не индивидуальными особенностями сознания и истолкования К3, а рефлексивным характером его позиции. Другими словами, К3 производит метатекст, находящийся на ином уровне смысловой иерархии, нежели тексты создаваемые первым и вторым авторами.
Последнее обстоятельство ставит проблему взаимопонимания, которое возможно только тогда, когда коммуникация будет осуществляться на одном знаково-смысловом уровне. Решить эту задачу и призваны вопросы, адресованные К1 и К2. С их помощью К3 инициирует выход собеседников в рефлексивную позицию и втягивает их в свое проблемно-смысловое поле, внутри которого и происходит «разговор о методологии». Тема этого разговора — не предмет мышления и не предмет понимания, а общее для всех мышление и понимание. Коммуниканты абстрагируются от предметного содержания интеллектуальной деятельности и сосредоточиваются на ее методологических аспектах. Но такая фокусировка не может быть самоцелью3. Ее смысл в том, чтобы ввести рефлексивность в структуру мышления и понимания, благодаря чему они могут приобрести продуктивный,
2 Отвечая на вопросы третьего участника коммуникации, каждый из К1 и К2 должен будет строить свой текст. Один — по поводу того, почему он так мыслил, другой — почему так понимал. Следовательно, строго говоря, оба вынуждены осуществлять не рефлексию как таковую, а мыслительную деятельность с позиций рефлексии.
3 В противном случае оправданной оказывается фраза: «Когда не о чем говорить, говори о методологии».
целенаправленный и логически обоснованный характер.
Продуктивность коммуникации на уровне метатекста обусловливается не только взаимопониманием, но и диалогичностью рефлексивных отношений, не характерных для Т1 и Т2. Действительно, получая ответы от К1 и К2, третий коммуникант уточняет и корректирует свои тексты мышления и понимания, продолжает их выстраивание. Эту же роль ответы играют и в отношении работы мышления и понимания его собеседников. В итоге складывается ситуация общего продвижения в решении исходной проблемы.
В трехчленной схеме интеллектуально-коммуникативной деятельности структурно-орга-низующая функция принадлежит К3, который олицетворяет рефлексивную инстанцию мышления. Система отношений между коммуникантами выстраивается намеренно и рационально, исходя из логико-гносеологических задач совместной работы. В этом случае рефлексия создает не только предмет мышления и понимания, но и внутреннюю среду, определенные системные условия протекания интеллектуальных процессов.
Особую сложность представляет вопрос о единстве мышления, понимания и рефлексии в процессе коммуникации. Совершенно очевидно, что их разграничение в модели мысле-деятельности является условным и искусственным. В действительности же К1 осуществляет не только мыслительную работу, но и понимает смысл создаваемого сообщения, а также осознанно и целенаправленно выстраивает его. Понимание Т1 вторым коммуникантом возможно только при условии, если восприятие сообщения сопровождается активностью его рефлексивного мышления. Т3 не в состоянии находиться в позиции субъекта рефлексии, если он предварительно не освоил и не понял исходную информацию. Таким образом, акты мышления,
понимания и рефлексии связаны воедино и «сопровождают» друг друга на всех уровнях и этапах интеллектуальной деятельности. Соответствующие им позиции мыследеятельности выделяются лишь функционально, т. е. в зависимости от доминирующей установки сознания субъекта, занимающего в данный момент то или иное место в структуре коммуникативных отношений.
Само это место непостоянно. Динамичность коммуникативных связей объясняется как раз тем, что участники интеллектуальной работы должны постоянно обмениваться позициями и мигрировать с одного смыслового уровня на другой. С увеличением числа участников коммуникации многократно возрастают степени их свободы и, следовательно, неизмеримо усложняются структурные конфигурации коллективной деятельности. Более того, мыследеятельность осуществляется не только во внешне выраженном плане как взаимодействие различных субъектов, но и в интерсубъективных формах, когда коммуникативные отношения оказываются интериоризированы в механизмах интеллектуальной деятельности индивидуального сознания. Внешний и внутренний планы общения не всегда совпадают, что еще более усложняет организацию процесса мыследеятельности.
Вместе с лавинообразным ростом сложности и вариативности коммуникативно-интеллектуальных процессов возникает масса сложных методологических задач, далеких от исчерпывающего решения в ближайшем будущем. Безусловная заслуга Г. П. Щедровицкого состоит в том, что он вывел проблему мыследеятельности за пределы опыта индивидуального сознания, в границах которого она традиционно рассматривалась не только в философии и психологии, но и в педагогике [1]. Однако еще большая значимость его вклада связана с безграничностью тех познавательных задач, которые открываются в горизонте его мысли.
библиографический список
1. Плеханов E. A. Рефлексия как методолого-педагогическая проблема : от Локка до Гуссерля I Е. А. Плеханов II Феноменологические исслед. — 2006. — № 7. — Владимир ; Hanover. — С. 189—222.
2. Щедровицкий Г. П. Заметки к определению понятий «мышление» и «понимание» II Щедровицкий Г. П. Мышление — Понимание — Рефлексия I Г. П. Щедровицкий. — М. : Наследие ММК, 2005. — С. 157—160.
3. Щедровицкий Г. П. Понимание, рефлексия и мышление II Щедровицкий Г. П. Мышление — Понимание — Рефлексия I Г. П. Щедровицкий. — М. : Наследие ММК, 2005. — С. З15—З40.
4. Щедровицкий Г. П. Рефлексия в деятельности II Щедровицкий Г. П. Мышление — Понимание — Рефлексия I Г. П. Щедровицкий. — М. : Наследие ММК, 2005. — С. 64—125.
5. Щедровицкий Г. П. Связь естественного и искусственного как основной принцип исследования интеллектуальной деятельности II Щедровицкий Г. П. Мышление — Понимание — Рефлексия I Г. П. Щедровицкий. — М. : Наследие ММК, 2005. — С. 29З—З14.
Поступила 02.03.09.
