CC BY
48
УДК 81.22
СундуеваДина Борисовна Dina Sundueva
РЕЧЕВЫЕ ПОРТРЕТЫ СООТЕЧЕСТВЕННИКОВ В МОНГОЛИИ
VERBAL PORTRETS OF MONGOLIAN RUSSIANS
Рассматриваются особенности функционирования русского языка в условиях русско-монгольского культурного приграничья. Речевые портреты соотечественников, постоянно проживающих в Монголии, обнаруживают особенности в речевом поведении русской языковой личности, проживающей в культурном пространстве сопредельного государства
Елючевые слова: социолингвистика, языковая ситуация, региональное культурное пространство, языковая личность, речевое поведение
The features of Russian language functioning in Russian — Mongolian cultural borderland are considered in this article. Speech portraits of the compatriots constantly residing in Mongolia discover features in speech behavior of Russian language personality living in the cultural space of the con-tiguous state
Key words.'social linguistic, language situation, regional cultural space, language personality, speech behavior
Работа выполнена в рамках ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России на 2009-2013 гг.» (контракт №02.740.11.0591)
В настоящее время язык русского зарубежья является объектом пристального внимания со стороны лингвистов. В иоле зрения исследователей, обращающихся к речи русскоязычных эмигрантов, оказываются её лексические, фонетические, морфологические, синтаксические особенности. Как показывает анализ научной литературы, оформились целые направления изучения языка русского зарубежья. Сложившиеся направления исследования особенностей русского языка за рубежом детально рассматриваются в работе Е.А. Земской «Речевой портрет эмигрантки первой волны» (2000). Изучение особенностей русской речи эмигрантов, проживающих во Франции, Германии, Финляндии, США, Израиле, Австралии и других странах, начиная с 1990 гг., неоднократно становилось объектом социолингвистических исследований как отечественных, так и зарубежных
исследователей. Подробный обзор исследований по данной проблематике, а также общая характеристика речи русскоязычных, проживающих за рубежом, даны в работе A.C. Роговой «Особенности языкового поведения русскоязычных иммигрантов в русско-норвежском приграничье» (2010). Как известно, имеющиеся исследования по языку русского зарубежья проведены в основном на материале русской речи западной ветви отечественной эмиграции. Что касается социолингвистических исследований в восточном ареале, известна лишь работа Е.А. Оглезневой «Русский язык в восточном зарубежье», построенная на материале русской речи в Харбине (2009).
Исследования, посвященные «русской колонии в Урге» (Даревская, 1994; Еди-нархова, 2003; Кузьмин, 1994; Лиштован-ный, 2007), содержат уникальную информацию социолингвистического характера, проливая свет на языковую ситуацию исследуемого ареала в диахронии и синхронии. Интерес отечественных и зарубежных исследователей к русской лингвокультуре Монголии (Есенова, 2010; Эрдэнэмаам,
2008; Цэцэгмаа, 2009) сосредоточен в основном на характере функционирования русского языка в монгольском языковом сообществе. В частности, в исследованиях монгольских русистов Сосорбарамын Эрдэ-нэмаама (1995), Тогтохбаярын Цэцэгмы (2004) отражены особенности функционирования русского языка в культурном пространстве Монголии в различные годы, дан анализ современной языковой политики в сфере образования. Интерес к языковой культуре русских, постоянно проживающих в Монголии, отмечается в работе Цэцэгмы «Социолингвистическое исследование русско-монгольского двуязычия русской диаспоры г. Улаанбаатара» (2004). В данной работе отражена динамика русско-монгольского двуязычия русских, выявлены уровни владения МОНГОЛЬСКИМ ЯЗЫКОМ русской ЯЗЫКОВОЙ личностью. Что касается отечественных изысканий по данной проблематике, несмотря на имеющиеся отдельные работы, языковые особенности русской диаспоры всё ещё не стали предметом самостоятельного исследования лингвистов.
В настоящее время имеются лишь отдельные публикации, посвящённые описанию образа жизни русских Монголии (Баш-кеева, 2004). В контексте статьи интерес представляет работа A.B. Михалева «Русский квартал» Улан-Батора: коллективная память и классификационные практики» (2008), посвящённая изучению процесса конструирования социальных границ в среде русскоязычного сообщества Монголии периода «строительства социализма». Как пишет автор, русские, постоянно проживающие в Монголии, как группа оформились «в процессе производства новых идентичностей в результате социального размежевания». Отдельные положения работы A.B. Михалёва являются значимыми для осмысления вопросов, связанных с социолингвистической проблематикой в данном языковом сообществе. В рамках статьи, следуя российской академической традиции, по отношению к русской диаспоре Монголии нами используется термин «соотечественники», что в большей степени соответствует русской онтологии.
Соотечественники, постоянно проживающие в Монголии, представляют в своём составе разнородную по своему этническому составу группу людей, родившихся в Монголии, признающих Россию своей «Большой Родиной». Исследование особенностей речевого поведения ЯЗЫКОВОЙ личности в межкультурной коммуникации было бы неполным без привлечения фактов экстралингвистического характера. Данная группа формировалась на протяжении многих десятилетий, включая в себя русских разных социальных слоёв, с различным уровнем образования и культуры. Как пишет А.М. Матвеев, «переселение происходило не то чтобы кем-то и как-то организовано. Каждая семья действовала самостоятельно. Перегоняли на лето в Монголию скот на отгонные пастбища. Потом, чтобы не возить сено и не гонять скот, стали строить землянки. Этот процесс проходил с 1910 г. Часть населения осталась жить в России, часть поселилась в Монголии. Так стали появляться русские поселения в Монголии. Монгольское правительство не препятствовало этому начинанию. И, таким образом, за пятнадцать лет только по побережью реки Чикой-Хаза появились деревни Ша-раголка, Бильчир» [10; 7].
Как известно, в конце 1920-х гг. в приграничных с Монголией территориях происходили массовые вооруженные мятежи крестьян, против которых были брошены регулярные силы Красной Армии. Коллективизация начала 30-х гг. XX в. и голод в Забайкалье также стали причиной массового переселения в Монголию жителей приграничных населённых пунктов
— старожилов, представителей забайкальского казачества, старообрядцев, которых там, на новой родине, объединили одним общим монгольским словом — орос, что в переводе с монгольского языка обозначает «русский, российский». «В настоящее время эта полиэтничная общность объединяет в своём составе преимущественно потомков от смешанных браков, определяющих себя гражданами России. По различным источникам, эта группа составляет примерно 1160...2000человек [13; 4].
Русско-монгольское приграничье как особое пространство является неотъемлемой частью одной из универсальных оппозиций «своего» и «чужого», бытующего в духовной картине мира, проводящей грань между миром, воспринимаемым носителем языкового сознания как «свой», близкий, и миром, оцениваемым как «чужой». На протяжении длительного времени сформировалась практика деления русских, проживающих в Монголии, на «местнорусских» и на «специалистов». Как было отмечено, местнорусские Монголии относятся к числу этнических групп, сконструированных в ходе советской политики. В монгольском языке данная группа называется местны орос, нутгийн орос, т.е. отечественные русские. С подачи идеологии социалистического периода данная группа также называлась монголами цагантанууд, т.е. белые пли белоэмигранты, что сказалось на психологическом самочувствии данной группы в советской Монголии. Основное обвинение, предъявляемое «специалистами», носителями социалистической идеологии, местнорусским заключалось в том, что они являются белоэмигрантами или потомками семеновцев, белоказаков Забайкальского казачьего войска. Как свидетельствуют факты истории, по окончании гражданской войны остатки Армии белого генерала укрывались на территории государства Мань-чжоу Го, существовавшего под протекторатом Японии. В период социалистической Монголии после гражданской войны и политических репрессий таковых практически уже не осталось. Однако наименование семёновцы по отношению к данной группе соотечественников имело широкое хождение в среде советских специалистов. Таким образом, русскоязычное сообщество Монголии советского периода представляло собой «два среза исторической памяти».
Русская речь соотечественников Монголии представлена разговорной разновидностью литературного языка. Как показывают наблюдения, основной спецификой русской речи в среде соотечественников, постоянно проживающих в Монголии, является «отсутствие какой-либо специфики»
[2; С. 29]. Более того, по мнению самих представителей данной группы, русская речь русских Монголии «более чистая», чем речь «специалистов», «приезжих из России», «меньше слов-паразитов, жаргонной лексики». Информанты также отмечают, что общение со специалистами из России привносит в их речь некоторые черты современного просторечия. Сложившейся языковой ситуации способствовала благоприятная по отношению к русскому языку культурно-языковая политика монгольского государства в период социализма. В свою очередь, функционирование русского языка в сфере образования служило и служит средством поддержки литературного узуса в среде соотечественников, которые всегда имели возможность получать образование на родном языке. Следует заметить, что письменная форма как основная форма реализации книжного языка обусловливает одно его важное свойство. Как известно, «письмо стабилизирует язык, замедляет его развитие — и этим его усовершенствует: для литературного языка медленное развитие
— благо» [15; 14]. Безусловно, сохранению русского языка в среде соотечественников благоприятствует также любовь к России, живой интерес к её истории, современной политике, к прошлому своей семьи.
Что касается диалектной формы существования русского языка в исследуемом ареале, можно предположить, что речь старшего поколения ещё сохраняла некоторые территориальные особенности. Подтверждением тому могут служить наблюдения Е.А. Оглезневой по речевому портрету Параскевы Валентиновны Свининнико-вой, жительницы Трехречья. Судьба этой русской женщины, прожившей всю свою жизнь в Китае, перекликается с судьбами многих жителей приграничной территории, оказавшихся в то смутное время по воле судьбы в монгольских степях. Параскева Валентиновна «из забайкальских казаков-гуранов...семья её родителей не смогла вернуться с летних пастбищ, находившихся на территории Китая, в Россию — в Забайкалье, потому что граница оказалась перекрытой. Русский язык П.В. Свининниковой, по
наблюдениям автора, сохранился на протяжении всей её жизни в диалектно-просторечной форме [3; С. 236]. Представляется, что постепенно диалектные особенности языка, функционирующего вне метрополии в культурном пространстве Монголии, были постепенно утрачены. Сегодня же, как показывают наблюдения, в русской речи представителей молодого поколения диалектные особенности не находят своего отражения. О чем свидетельствуют наблюдения информанта Ф., 70 л.: Молодёжь наша сейчас не знает деревенских слов // Деревни счас нет // Молодёжь уехала // Старики умерли 11 Деревенских слов нет счас 11
Как отмечают исследователи, в различных уголках земного шара наблюдается «достаточно единообразная картина особенностей речевого поведения в ситуации доминирования другого языка» [2; С. 34]. В русскую речь активно включаются слова из языка страны проживания, независимо от степени владения этим языком. Подвергаются влиянию, прежде всего, те явления русского языка, которые можно считать наиболее удалёнными от центра системы, наиболее периферийными. К числу характерных черт русской речи информантов относятся примеры естественного переключения кодов. Например, майханы взяли? В переводе с монгольского языка «майхаш обозначает талатка» [16; С. 449]. В приведённом примере иноязычное слово употребляется как полноправный элемент русского текста.
В ходе социолингвистического исследования в среде соотечественников, постоянно проживающих в Монголии, нами были зафиксированы лексемы смешанного характера. Наличие лексических единиц, построенных на синтезе русского и монгольского языков, свидетельствует об активных межъязыковых контактах на данной территории. Например, пойду в гу-анзушку. В переводе с монгольского языка тийтийн гуанз>> обозначает «столовая» [16; С. 662]. Лексическая единица <<гуан-зушка>>, построенная на смешении монгольского и русского языков, также пред-
ставлена в значении «столовая», «кафе» в номинативной функции. Подобное явление наблюдается в предложении «Бабы, пошли цывирлить!>>. Монгольская корневая морфема <<цэвэр>>, обозначающая «чистый» [16; С. 749], оформляется русским аффиксом и употребляется в значении «чистить» с шутливой коннотацией. В речи русских возможно использование иноязычной лексики в целях языковой игры: пойду-ка я выброшу хог. В переводе с монгольского языка «хог> обозначает «мусор» [16; С. 317]. Так, в предложении «Ну, опять пошёл по алям!>> лексема <<айл>> переводится с монгольского языка «сосед» [16; С. 649], в составе смешанной лексемы употребляется с коннотацией неодобрения. Употребление нейтральной лексемы <хаматан-садан>> с монгольского языка <<садан торлийн хун, хамааташ (16; С. 604) переводится как «родственник», в русском обрамлении соответствует примерно значению «родственнички» с шутливой коннотацией.
Доминирующий монгольский язык, являясь языком основного населения, определяет ментальные модели русскоязычного сообщества, что имеет отражение в языке при создании и восприятии всех речевых продуктов. Например, «Поехать по худо-нам>> употребляется в значении «поехать в сельскую местность», «поехать за пределы столицы». Монгольская лексема <<ходоош, «ходоонит, переводимая как «сельский», не соответствует в полной мере значению русского слова «село», «сельский», репрезентируя тем самым реалии монгольской действительности. По комментариям информантов, лексема худон может употребляться в русской речи как в значении «вне столицы», «вне города», так и в значении «в сельской местности». Ср.: Монгольский я хорошо понимаю/только иногда затрудняюсь / когда общаюсь с ребятами с ху-дона //А так всё понимаю, что они говорят// Или: Её сейчас нет в городе, она в командировке / ездит по худонам // Ср.: Десятого месяца монгол привезёт с худо-на// Замечено, что слово худон ассоциируется с природой, открытым пространством, где можно наслаждаться большими рас-
стояниями. Полагаем, что данную лексему следует рассматривать в качестве лингво-культуремы — единицы, содержание которой представляет собой единство языкового значения и культурного смысла. Ху дон как ментальное образование в языковом сознании эксплицирует выход на концептосферу данного социума, знание, несомое словом как таковым тесно переплетено со сложившимся укладом жизни.
Языковая личность формируется в определенном социокультурном пространстве, т.е. духовной, ментальной сфере, сообразно культурным традициям и ценностным установкам которой осуществляется социальная и коммуникативная деятельность людей, населяющих данную территорию. Ценности, высшие ориентиры, определяющие поведение людей, составляют наиболее важную часть языковой картины мира. Для русской языковой картины мира чрезвычайно характерна установка «на примирение с действительностью», с точки зрения которой достижение внутреннего мира возможно лишь при условии отказа от вражды с другими людьми и принятия всего, что вокруг происходит [17; С. 367]. При этом носитель такой установки сам для себя находит аргументы, почему «примирение с действительностью» возможно, разумно и необходимо. Н.: / Родители нас воспитывали так/чтобы мы не были против чего-то// Боялись за своих близких//
Далее даны некоторые черты речевого портрета представительницы старшего поколения соотечественников, проживающих в Монголии, на основе записей, представляющих фрагменты её дискурса. Примечательно, что в системе оценок М.А., интеллигентной русской женщины, в прошлом учительницы русского языка, особенно заметными оказываются традиционные представления, берущие начало в крестьянском быту, в среде русского забайкальского казачества. Генетические истоки языковой образности, определяющие своеобразие индивидуального тезауруса, несомненно, закладываются в детстве и юности и связаны с традиционной национальной картиной мира.
У меня отец был забайкальский казак с Читинской области //У нас хранились штаны с лампасами// кто-то отпорол их / /Мне говорили /.Ладно/ Тихо/ Молчи// Станица казачья была/ Шара-гол // Когда отец пришёл с гражданской войны//стали отделяться от отцов// река была Чикой //Они и не знали/ что это Монголия// На той стороне хлеб сеяли/На этой скот пасли//И не думали/ что в Монголии останутся навсегда...// Замуж? Казачка чтоб раньше вышла за семейского?! //Никогда// А казак мог жениться// Дед Афоня всё шутил <Все на семизге женились/Только Манька за казака вышла»// Не было девкам казаков/
Старшее поколение соотечественников, прошедшее испытания войной, идеологией советского времени, несмотря на сложные обстоятельства жизни в чужой стране, остались русскими по духу людьми с присущими им ценностями и жизненными установками. Об этом свидетельствует речевой портрет человека, которого непосредственно затронули кардинальные изменения в России в 30-40 гг. XX в. Приведём ряд фрагментов, характерных для речевого портрета Ф., 70 л.:
// Во время войны все туда — сюда ходили // В то время граница открыта была// Многие умерли на дороге/ с го-лоду///Мать моя рано умерла // Сам-то я отчаянный был/Женщин любил // Монгольский язык знаю // Школу я не видел//В 13 лет пошёл работать/С 13 лет в Улан-Баторе// Ой, больша деревня была//В семье разговаривали на русском// //Раньше то хорошо было// Нас много было//Пасху/Масленицу//Всё делали//Я и китайский знаю// С пацанами играл//3наю как <<соль>>, «мука»// Счас не вижу наших/ местных// Я один остался/ русский//Счас чисто русского здесь нету// Сын у меня в России//деся-того месяца поеду//Путин был здесь/ говорили местным дадут квартиры// Мои в трехкомнатной три семьи счас живут// Я то уеду//
Описывая речь информанта Ф., следует иметь в виду, что некоторые его осо-
бенности представляют интерес в русле русско-монгольских языковых контактов. Так, можно предположить, что зафиксированное нами словосочетание десятого месяца в значении «в октябре» является фразеологической калькой с монгольского языка, что «свойственно для эмигрантской речи» [1; но].
Таким образом, своеобразие русской языковой личности, постоянно проживающей в Монголии, неразрывно связано с реальными условиями её бытования, с принадлежностью к культурному пространству Монголии, в её языке находят отражение реалии доминирующей культуры.
Длительное проживание среди монголов наложило отпечаток на речевое поведение соотечественников, постоянно проживающих в Монголии. Можно заметить, что они сдержанны в проявлении своих эмоций, немногословны, одинаково ровны по отношению к окружающим. Как отмечают сами представители данной группы, в семейном общении младшим не принято вступать в спор со старшими, обсуждать их действия и поступки. Вместе с тем, наличие коллективной исторической памяти, солидарность, общность национальной идеи послужило неким стержнем для соотечественников, не позволившим им утратить родной язык.
Литература
1. Земская Е.А. Речевой портрет эмигрантки первой волны // Русский язык сегодня. — М.: Азбуковник, 2000. — С. 100-121.
2. Рогова A.C. Особенности языкового поведения русскоязычных иммигрантов в русско-норвежском приграничье // Вопросы языкознания. — 2010. — №4.— С. 27-35.
3. Оглезнева А.Е. Русский язык в восточном зарубежье (на материале русской речи в Харбине). — Благовещенск: АмГУ, 2009. — 352 с.
4. Даревская Е.М. Сибирь и Монголия: очерки русско-монгольских связей в конце XIX — начале XX веков. — Иркутск, 1994.
5. Единархова Н.Е. Русские в Монголии: основные этапы и формы экономической деятельности (1861-1921 гг.). — Иркутск, 2003.
6. Кузьмин Ю.В., Дэмбэрэл К. Русская колония в Урге (1861-1920) в российской историографии // Диаспоры в историческом времени и пространстве. Национальная ситуация в Сибири.
— Иркутск, 1994.
7. Лиштованный Е.И. От великой империи к демократии: очерки политической истории Монголии. — Иркутск, 2007.
8. Башкеева В.В. Образ жизни русских в Зунхаре // Россия в Монголии: история и современность. -Улан-Батор, 2008.
9. Михалев A.B. «Русский квартал» Улан-Батора: коллективная память и классификационные практики // Вестн. Евразии. — 2008. —№2.
10. МатвеевА.М. Русская колония в Монголии //Ургинскиеведомости. —2008. —№ 10-11. -С. 5-10.
11. Есенова Т.С. Русская лингвокультура в Монголии. — Элиста: Изд-во Калмыцкого ун-та, 2010.-221 с.
12. Сосорбарамын Эрдэнэмаам. Функционирование русского языка в Монголии: автореф. канд. дне. — М., 1995. — 22 с.
13. Тогтохбаярын, Цэцэгма. Социолингвистическое исследование русско-монгольского двуязычия русской диаспоры г. Улаанбаатара: автореф. канд. дне. — Улаанбаатар, 2004. — 22 с.
14. Тогтохбаярын Цэцэгма. Особенности речевого поведения русской общины г. Улан-Батора // Россия-Азия: механизмы сохранения и модернизации этничности. — Улан-Удэ, 2008.
15. Панов М.В. О литературном языке // Русский язык в национальной школе. — 1972. — № 1.-38с.
16. Орос — монгол толь: словарь. — М., 1960. — 778 с.
17. Шмелёв А.Д. Русский язык и внеязыковая действительность: монография. — М.: Языки славянской культуры, 2002. — 496 с.
Коротко об авторе_______________________________
СундуеваД.Б., канд. фнлол. наук, доцент, Читинский государственный университет (ЧитГУ)
Служ. тел.: 35-91-13
Научные интересы: региональная социолингвистика, лингвокультурология, межкультурная коммуникация, лингвистическая антропология региона
______________________Briefly about the author
D. Sundueva, Candidate of Philological Sciences, Chita State University
Scientific interests: regional social linguistics, linguistic culturology, intercultural communication, regional linguistic anthropology
