Речевая агрессия как источник правонарушений Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

РЕЧЕВАЯ АГРЕССИЯ КАК ИСТОЧНИК ПРАВОНАРУШЕНИЙ

С.В. Доронина

Ключевые слова: речевой конфликт, речевая агрессия, оскорбление, унижение чести и достоинства, экстремизм. Keywords: speech conflict, verbal aggression, abuse, honor and dignity objection, verbal extremism.

Речевой конфликт можно без преувеличения назвать наукообра-зующей проблемой в лингвистике. Данный феномен стал объектом пристального внимания современных исследователей [Жельвис, 2000; Муравьева, 2002; Третьякова, 2002; Седов, 2005; Иссерс, 2006] и породил особый раздел лингвистической прагматики - лингвоконфликтоло-гию. Ее главной задачей является описание, систематизация и моделирование форм общения, в основе которых лежат противоречия в коммуникативных установках взаимодействующих сторон.

Различные стратегии речевого поведения, избираемые коммуникантами в ходе конфликта, порождают речевые произведения различных жанров. Кооперативная стратегия, основанная на уважении к собеседнику и установке на возможный компромисс, проявляется в жанрах переговоров, дискуссии, полемики. Манипулятивная стратегия, представляющая собой скрытое воздействие на собеседника, проявляет себя в жанре уговоров, пропедевтических бесед. Наконец, конфликтная коммуникация может быть основана на конфронтационной стратегии, предполагающей жесткое отстаивание собственной позиции и отношение к собеседнику как к объекту воздействия, а не субъекту взаимодействия. Конфронтационная стратегия реализуется в жанрах угроз, оскорблений, пасквилей. При исследовании речевых конфликтов именно этот вид коммуникации чаще всего становится объектом рассмотрения [Третьякова, 2002]. Существующие классификации описывают преимущественно феномен речевой агрессии (см., например: [Седов, 2005, с. 34]). При этом их общим признаком признается коммуникативная установка, заключающаяся в провокации у слушающего резко негативной реакции (то есть в своего рода эмоциональном ударе). Иными словами, вербальная агрессия - это «форма речевого поведения, нацеленного на оскорбление или преднамеренное причинение

вреда человеку, другим людям, организации или обществу в целом» [Быкова 1999, с. 96].

Неизбежность проявлений различных форм языковой агрессии обусловлена стремлением каждой языковой личности к самовыражению и самоутверждению. Тем не менее, развитое языковое сообщество всегда стремилось ограничить проявления агрессивности коммуникантов. Об этом свидетельствуют нормы наивной этики, отраженные в паремиологическом фонде языка - древнейшем, стихийно сформировавшемся своде законов взаимодействия членов данного языкового сообщества (Худой мир лучше доброй ссоры. Злой человек не проживет добром век. Шути, да оглядывайся). Ограничения на проявления речевой агрессии имеются и в сфере права. Отражая нацеленность говорящего субъекта на нанесение ущерба другому лицу, в юридической плоскости речевая агрессия предстает как злоупотребление свободой слова, ведущее к нарушению неимущественных прав другого лица. Однако в сферу правового регулирования попадают не все конфронта-ционные тексты, поскольку задачей общества является лишь ограничение враждебности до уровня, необходимого для сохранения социальной стабильности. С точки зрения права конфликтные тексты, содержащие языковую агрессию, могут иметь признаки следующих правонарушений: оскорбление, угроза, унижение чести и достоинства, речевой экстремизм.

Оскорбление как вид речевой агрессии. С общеязыковой точки зрения главным признаком оскорбления является перлокутивный эффект высказывания. Если адресант испытывает «скорбь» (см. внутреннюю форму термина), чувство унижения, обиды по поводу высказанных в его адрес суждений, то он вправе говорить о нанесенном ему оскорблении. Конфликтные тексты включают широкий спектр инвек-тивных средств. Инвективную функцию может выполнять утверждение о факте, например, «Марья Ивановна избивает своих учеников». В этом случае перлокутивный эффект обусловлен искажением факта (например, допускается ложная генерализация). Чувства обиды можно добиться, высказав оценочное суждение: «Марья Ивановна - жестокий человек и плохой педагог». Негативные эмоции в этом случае будут обусловлены чувством несправедливой оценки. Наконец, оценочное высказывание может быть осложнено экспрессивным компонентом: «Марья Ивановна - садистка, Чикатило в юбке». Экспрессивная оценка может быть выражена как средствами литературного языка, так и формами, находящимися за его пределами. Именно этот, последний, случай соотносим с правовым понятием оскорбления. Соотношение инвективы и оскорбления в его юридическом понимании удачно выра-

жено В.И. Жельвисом: «Обида - поношение в любой форме, тогда как обида в оскорбительной форме <...> превращает обиду в оскорбление» [Жельвис, 2000, с. 234]. Приведенное определение обнажает и основную проблему, которая встает перед экспертом-практиком, осуществляющим оценку акта речевой агрессии. Навязанное формулировкой закона понятие «неприличная форма» до сих пор не поддается определению, поскольку в экспертном сообществе нет единодушия в том, какой слой субстандартной лексики следует признать лишенным приличия. Этим объясняются и трудности создания экспертной методики по данной категории дел. Особую проблему представляют случаи проявления речевой агрессии в судебном заседании, попадающие под действие статьи 297 УК РФ «Неуважение к суду». Бытующее в среде государственных судебных экспертов соглашение о том, что неприличной формой следует считать лишь обсценные выражения, наталкивается в данном случае на сопротивление языковой интуиции носителей языка (и прежде всего, самих судей). На самом деле неуважение к суду проявляется в явном, а потому преднамеренном, отступлении от норм официально-делового общения, не допускающего не только обсценные выражения, но и любые экспрессивные негативные оценки в адрес участников процесса.

Второй особенностью конфликтных текстов, попадающих в зону действия закона об оскорблении, является их однозначно маркируемая конфронтационная иллокутивная функция. Процессуальная практика требует для признания выражений или действий оскорбительными наличия доказанного намерения оскорбить. Однако лингвистическая квалификация данного коммуникативного намерения в ряде случаев оказывается затруднительной, так как практически невозможно бывает решить, имел ли говорящий целью унизить другого или только выражал свои негативные эмоции по поводу его поведения. Пользуясь метаязыком семантических примитивов А. Вежбицкой, тесное переплетение этих функций в коммуникативном акте можно выразить следующим образом:

1. Я оцениваю тебя крайне низко.

2. Я испытываю негативные эмоции по поводу этого.

3. Я хочу, чтобы и ты испытывал то же, что и я.

Таким образом, из сферы правового регулирования исключаются тексты, в которых негативная оценка выражается в отношении третьего лица, не участвующего в данном коммуникативном акте («Я говорю это для него и для его тупой башки!»). Не являются оскорблениями и те тексты, в которых выражается отношение не к лицу, а к отдельному поступку. Ср.: «Все, что Вы говорите, - бред сивой кобылы!» В обоих

указанных случаях наличие конфронтационной иллокутивной функции однозначно не доказуемо.

Унижение чести, достоинства и деловой репутации как вид речевой агрессии. Сравнивая такие виды правонарушения, как оскорбление и унижение чести и достоинства, можно отметить, что на их квалификацию огромное влияние оказывает состав участников речевого конфликта. Общеизвестно, что оскорбление как вид правонарушения считается состоявшимся, если объект речи, содержащей негативную информацию, и ее адресат совпадают. Унижение чести и достоинства, наоборот, не предполагает непосредственного контакта конфликтующих сторон, но обязательно требует хотя бы одного третьего участника коммуникации. Гражданско-правовые ограничения на запрет употребления порочащих высказываний касаются только сведений, которые распространены, то есть переданы третьему лицу. При этом сообщение порочащих сведений лицу, являющемуся объектом речи, не считается их распространением.

Для интерпретации речевой агрессии в аспекте правовой категорий «унижение чести и достоинства» от лингвиста требуется разграничение в оспариваемом тексте сведений и мнений. Состав данного правонарушения определяет только наличие порочащих сведений. Данная оппозиция, проецируясь в лингвистическую плоскость, коррелирует с делением семантического плана высказывания на фактивные и субъективные суждения. Утверждения о факте - тип суждений, обладающий следующими различительными признаками: дескриптивность (описывают объективную действительность), объективность (не выражают отношение говорящего субъекта или персонажа к действительности), верифицируемость (проверяемы на соответствие действительности). Класс субъективных суждений разнороден. В него входят оценки, мнения, предположения, суждения о намерениях другого лица, суждения о его психологических состояниях и др. В отличие от утверждений о фактах, субъективные суждения имеют ментальную природу, они есть результат интеллектуального моделирования действительности. В естественном языке существует значительная группа высказываний, объединяющих объективную и субъективную информацию. В этом случае экспертной задачей является разграничение утверждений о фактах и субъективных суждений в пределах одного предложения [Доронина, 2009].

Так называемые объективность и субъективность высказываний маркируются самыми разнообразными средствами, из которых наиболее полно изучены только служебные лексемы, выражающие субъек-

тивную модальность. Таким образом, сведение воедино разрозненных исследований и построение целостной концепции информационного статуса высказывания, соотносимого с принципами юридической квалификации деяния, является актуальной задачей прикладной лингвистики.

Одним из главных средств создания субъективности высказывания являются дискурсивные слова и глаголы пропозициональной установки. Отношение высказывания к действительности выражается в первую очередь при помощи слов с эпистемическим значением истинности, ложности, сомнения, уверенности (несомненно, действительно, наверное, правда). Однако данный смысл способны выражать и лексемы со значением коммуникативной модальности, осуществляющие референцию к речи автора или персонажа (говорить, настаивать, уверять, подтверждать, по свидетельствам, якобы, мол, дескать). Данная особенность коммуникативов обусловлена общим свойством диф-фузности модальных смыслов, возможностью их комплексного, нерас-члененного выражения.

Характер информации, содержащейся в тексте, может быть выражен и дискурсивными средствами [Доронина, 2011]. Иллокутивная функция «информирование» выполняется в высказывании, как правило, посредством создания развернутых описательных контекстов, использующих дескриптивную лексику и выражающих модальность достоверности. Оно также характеризуется эмоциональной нейтральностью, отсутствием речевых приемов, призванных скрыть информативные лакуны. Однако достаточно часто употребляются дискурсивные приемы, направленные на то, чтобы замаскировать содержательную неполноту высказываний:

«Тут всех потрясает страшное известие: в апреле 1997 года расстреляли директора мясокомбината Попова, который печатно обвинил "Траст " и Кузнецова в финансовых махинациях. На его похороны пришел весь город - не было только никого из "Траста". Люди чуть не пальцем показывали на заказчиков убийства - но милиция их так и не нашла». Интерпретационные затруднения в данном случае вызывает предложение «Люди чуть не пальцем показывали на заказчиков убийства», которое в рамках приведенного контекста обрастает косвенными смыслами. Решение вопроса о его значении и эпистемиче-ской функции зависит от того, насколько полно привлекаются к анализу внутритекстуальные связи. Пресуппозиция данного предложения «у убийства были заказчики» в сочетании со сведениями о конфликте между Поповым и Кузнецовым порождает следствие о том, что убийство - это месть за обнародованные обвинения. Таким образом, анали-

зируемое предложение в рамках контекста приобретает импликатуру «Кузнецов - заказчик убийства Попова». Данный смысл поддержан всем предшествующим контекстом, который создает резко негативный образ героя, представляет его как человека грубого, жестокого, лишенного моральных принципов и уважения к закону. Денотативный статус данного суждения определяется прагматическим смыслом выражения «люди показывали чуть ли не пальцем». Имплицитное суждение представлено в тексте как достояние множественной референтной группы (люди), очевидное для нее (показывали чуть не пальцем). Обозначение социальной группы вместо указания на конкретных людей служит для создания видимости общего мнения целой группы сведущих лиц. Подобные выражения зачастую оцениваются как манипулятивные приемы, позволяющие говорящему создать иллюзию объективности изложения информации. На уровне прагматики текста исследуемая пропозиция предстает как достоверный факт.

Таким образом, при оценке пропозиций текста по шкале «объективное - субъективное» оказывается явно недостаточно простого поиска лексических маркеров эпистемических смыслов в предложениях. Язык обладает значительно большим арсеналом средств выражения объективной и субъективной модальности. Поэтому лингвистическая интерпретация высказывания как факта или мнения требует обязательного рассмотрения вопроса в прагматической плоскости. При этом категория истины предстает не только как значение высказывания относительно реального положения дел в мире, но и как его функциональная характеристика в структуре целого текста.

Речевой экстремизм как вид речевой агрессии. К сожалению, речевой экстремизм - вид агрессии, прочно вошедший в российский дискурс. Речевая деятельность, носящая признаки экстремизма, ограничивается статьями 280 и 282 УК РФ. В последнее время в сферу правового регулирования по данной статье попадают высказывания, функционирующие не только в публичной, но и в межличностной сфере. Ср., например: «Тварь нерусская! Я тебя пришибу, потому что чурка!». Главным признаком речевого экстремизма является адресо-ванность конфронтационного высказывания лицу или группе лиц, объединенной по национальному или религиозному признаку1. Таким образом, одной из главных задач лингвиста-эксперта является определе-

1 Закон четко определяет, достоинство каких социальных групп не должно быть задето высказываниями: «по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии» [Ст. 282 УК РФ, URL].

ние объекта речевой агрессии, что в современных экстремистских текстах не всегда выражено буквально.

...Крушимуют заморских бар, И верных холуев режима, и тех проклятых чужаков, Что к нам слетелись на поживу Из своих грязных кишлаков.

Темой данного стихотворения является оправдание насильственных действий русских скинхедов, при этом национализм как почва для возникновения агрессии выражен в тексте хоть и иносказательно, однако вполне однозначно. Об этом свидетельствует выражение «чужаки, что к нам слетелись», которое обозначает лиц, приехавших в Россию и ранее в ней не проживавших, являющихся для нее чужими. Лексическое значение экзотизма «кишлак» указывает на место, откуда прибыли чужаки (кишлак - в Средней Азии: селение оседлых жителей. [Ожегов, Шведова, 1999; Ушаков, 2004]). Выражение «слетелись <... > из кишлаков» представляет собой прием метонимической замены, обозначения территории через отдельных характерный для нее признак.

Закон об экстремистской деятельности выполняет предупредительную функцию. Его главная цель - сохранение стабильности в многонациональном и конфессионально неоднородном обществе. Поэтому вопрос о перлокутивном компоненте конфронтационного высказывания не является значимым для квалификации высказывания. В то же время иллокутивный и перлокутивный компоненты текстов негативно-оценочного содержания далеко не всегда тождественны. Экспериментальное исследование экстремистских материалов зачастую обнаруживает эти расхождения. Например, крайне агрессивная листовка «Я работать не хочу - Вам меня кормить! Буду все взрывать, Буду русскую свинью Из дома выживать... » имеет, по данным проведенного опроса, практически нулевой прагматический эффект. На вопрос, может ли данный текст стать средством разжигания розни, люди русской национальности разных возрастов и типов речевой культуры ответили отрицательно. Ярые выпады в адрес русских были оценены как провокационные и не достойные того, чтобы воспринимать их всерьез. Вместе с тем, согласно утвержденной методике проведения экспертизы по данной категории дел, в данном тексте следует усмотреть коммуникативную цель возбуждения ненависти и вражды, поскольку иллокутивный компонент текста, содержащего негативную информацию, имеет решающее значение при квалификации его как экстремистского. Соглас-

но методике по проведению судебной лингвистической экспертизы по делам об экстремизме и терроризме «экстремистскими» речевыми целями признаются любые формы открытой речевой агрессии: побуждения к насильственным действиям, угрозы, обвинения, унижение, причиной которого является принадлежность к этнической или религиозной группе.

В то же время речевой экстремизм, в отличие от оскорбления и унижения чести и достоинства, оказывается шире понятия «языковая агрессия». Пропаганда национальной гиперидентичности, выражающаяся в различных - эксплицитных и имплицитных - формах убеждения в превосходстве одной социальной группы над другой, не является проявлением речевой агрессии, однако представляет собой разновидность речевого экстремизма. Различия между агрессией и пропагандой заключаются, в первую очередь, в векторе воздействия. Агрессия направлена против группы, которой себя противопоставляет говорящий, пропаганда гиперидентичности - на группу, с которой он себя отождествляет. Агрессия предполагает использование экспрессивных языковых средств, для пропаганды же этот признак не является обязательным.

Таким образом, проявления агрессии являются главным источником правонарушений в области речи. И разграничение юридически значимых и незначимых форм выражения конфронтационной речевой стратегии является важной прикладной задачей лингвистики.

Литература

Быкова Н. Языковое манипулирование общественным сознанием. Рабочая программа спецкурса. Красноярск, 1999.

Доронина С.В. Факт: семантика и прагматика// Филология и человек. 2009. № 4.

Доронина С.В. Дискурсивные приемы выражения мнения// Филология и человек. 2011. № 1.

Муравьева Н.В. Язык конфликта. М., 2002.

Жельвис В.И. Слово и дело: юридический аспект сквернословия // Юрислингвистика-2. Барнаул, 2000.

Иссерс О.С. Коммуникативные стратегии и тактики русской речи. М., 2006.

Кукушкина О.В. Сафонова Ю.А. Секераж Т.Н. Методика проведения судебной психолого-лингвистической экспертизы материалов по делам, связанным с противодействием экстремизму и терроризму. М., 2014.

Седов К.Ф. Речевая агрессия в повседневной коммуникации // Речевая агрессия в современной культуре. Челябинск, 2005.

Третьякова В.С. Речевой конфликт и гармонизация речевого общения. Екатеринбург, 2002.

УК РФ, Статья 282. Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства. [Электронный ресурс]. URL:

http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_10699/d350878ee36f956a74c2c86830d06 6eafce20149/