CC BY
143
РАЗВИТИЕ ВНУТРЕННЕЙ АГЕНТУРЫ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ В КОНЦЕ XIX - НАЧАЛЕ XX в.: ОРГАНИЗАЦИОННО-ПРАВОВОЙ АСПЕКТ Т.М. Лаврик
В настоящей статье исследуются проблемы становления и развития секретной агентуры Российской империи, ее организационно-правовых основ деятельности, а также нормативно-правового регулирования.
Ключевые слова: внутренняя агентура, губернские жандармские управления, органы политического сыска.
Материалы истории тайной полиции особенно бедны сведениями о секретной агентуре в III Отделении Собственной Е. И. В. канцелярии 60-х гг. XIX в. Если судить по тем сведениям, которые дошли до наших дней, поставлено оно было довольно примитивно. Исследователи революционного движения 60-х гг., знакомясь со сводками агентурных донесений о революционных деятелях, отмечали чрезвычайную скудность этих данных, они не выходили за пределы данных наружного наблюдения или сообщений о «толках и слухах». Никакой внутренней агентуры, дававшей сколько-нибудь ценных сведений, не существовало. Данные наружного наблюдения, «толки и слухи», перлюстрация писем, материалы, получаемые при обысках, и «откровенные показания» раскаивающихся, - вот какими были основные инструменты III Отделения 60-х гг. XIX в. [1].
Ситуация «неудовлетворительно поставленного» агентурного секретного наблюдения длилась достаточно долго. А.П. Мартынов в своих воспоминаниях отмечал, что письменная процедура по ведению дел с секретными сотрудниками до 1906 г. была поставлена из рук вон плохо [2]. Схема работы с внутренней агентурой заключалась в том, что начальник местного политического розыска, при возвращении с конспиративного свидания с осведомителем домой или в канцелярию отделения, приносил листок бумаги, на котором сверху проставлялись день, месяц и год свидания, а также кличка сотрудника и кратко записывались изложенные им сведения. В зависимости от важности полученных сведений, начальник розыскного учреждения принимал меры для дальнейшего розыска, а саму записку просто помещал в соответствующую папку, носившую, как правило, кличку сотрудника. Если начальник
был человеком аккуратным и в точности исполнял предписания руководства, то эта черновая записка переписывалась в обработанном и доступном для других изложении в специальную, заведенную для каждого секретного сотрудника, тетрадь. Кроме того, на алфавитных листах фиксировались все указанные в агентурной записке фамилии революционных деятелей, с пометками о сущности их революционной деятельности. Эти агентурные записи хранились в личных делах у начальника розыскного учреждения.
Практика показала, что такую длинную процедуру проделывали далеко не все руководители розыскных учреждений того времени, обычно у них хранились папки, в которых в беспорядке находились наскоро набросанные заметки, разобраться в которых мог только сам автор. Следует отметить, что Департамент полиции МВД не получал этот необработанный материал о готовящихся революционных планах и действиях, ежедневная активность революционной работы, запечатленная в агентурных данных, ускользала от него [2]. Таким образом, основная информация о революционной активности какого-либо района поступала в Департамент достаточно поздно, как правило, в период ликвидации революционной группы, именно тогда данные собирались и фиксировались на регистрационных карточках. Происходила такая задержка с информацией зачастую не только потому, что ее не хотели или не могли сообщить руководству начальники местных розыскных отделений, а потому что они либо ей не владели, либо не были в ней уверены и в результате боялись «ударить в грязь лицом» перед своим руководством. Наиболее полные и важные сведения давали обыски и аресты, ликвидация различных революционных групп и их деятелей, а также осмотр
отобранного во время обысков материала, именно тогда в распоряжение начальников розыскных учреждений поступал достаточный материал для составления ясной картины всей предыдущей революционной активности ликвидированной группы. То, что почему-либо не могло быть вскрыто агентурой или другими способами розыска, выяснялось наглядно на основании найденных при обыске материалов.
Результаты этих обысков и собранных ранее начальником розыскного учреждения агентурных сведений составляли основу доклада для Департамента полиции, данные которого фиксировались в регистрационном отделе и в Центральном справочном алфавите Департамента полиции. Карточки на секретных сотрудников входили в совершенно секретную картотеку Особого отдела, там же хранились оригиналы этих документов и формировались дела по губерниям и партийным организациям.
Слабая сторона этой системы заключалась в том, что она не позволяла Департаменту полиции сделать заключение о действительной силе агентуры, которой располагали розыскные учреждения. Пользуясь материалом, полученным при обыске, начальник розыскного отделения мог совершенно безнаказанно уверять Департамент полиции, что заключенные в них данные были ему известны заблаговременно из агентурных источников.
Начиная с 1908 г. Департамент полиции преобразовал порядок агентурной отчетности, заменив его целым рядом специальных листов на разноцветной бумаге: по агентурным сообщениям секретных сотрудников, по наружному наблюдению и т. д. Эта отчетность посылалась уже не периодически, как раньше, в зависимости от ликвидации или просто от желания начальника розыскного учреждения, а систематически, непрерывно, давая Департаменту полиции ясное представление о ходе всей розыскной деятельности на местах. С такой системой отчетности Департамент полиции получал возможность контролировать розыск на местах.
Кроме того, Департамент полиции ввел правило, заключавшееся в том, что каждый начальник розыскного учреждения немедленно, после того как он «установил контакт» с новым секретным осведомителем,
обязан был сообщать об этом Департаменту полиции особо секретным докладом, в котором подлинные имя, отчество и фамилия секретного сотрудника были зашифрованы. Таким образом, секретные сотрудники перестали быть собственностью начальника розыскного учреждения и стали передаваться, в случае перевода начальника розыска, в распоряжение его преемника.
В Департаменте полиции у заведующего Особым отделом хранились списки всех секретных сотрудников по всей империи. Положительная сторона такой системы отчетности заключалась в том, что в Департаменте, зная личность секретного сотрудника - особенно в тех случаях, когда он занимал более или менее выдающееся положение в подпольной организации, - могли критически относиться к предоставляемым им сведениям. Отрицательная сторона выявилась в первые дни революции 1917 г., когда списки всей агентуры попали в руки революционных властей и предрешили участь зарегистрированных секретных сотрудников прежнего правительства.
Таким образом, новый порядок требовал от начальника розыска, чтобы он немедленно при получении важной информации отсылал ее в Департамент полиции на особом листе. В этом листе должны были быть отмечены дата получения сведений, кличка сотрудника и подпольная организация, которой эти сведения касались. Также должны были быть изложены сами сведения в том виде, в котором они были получены от секретного осведомителя. Сбоку, в специальной графе, начальник розыскного учреждения делал разъяснительные отметки о включенных в сведения личностях и писал свою резолюцию о том, что он намерен предпринять в дальнейшем по этим данным.
Новая система, имея за собой много положительного, особенно в смысле контроля за состоянием агентурного освещения на местах, создавала такую большую бумажную отчетность, что при малочисленности розыскных учреждений (особенно провинциальных) ее не так просто было осуществить, тем более в первые годы после введения новой отчетности, когда революционное подполье было достаточно активно. Кроме того, периодически появлялась «сырая» информация, не соответствующая действительности,
она по всем правилам переправлялась в Департамент полиции, изучалась и достаточно долгий период находилась в разработке, но не давала никаких результатов и отнимала много полезного времени.
В 1914 г. опыт оперативно-розыскной деятельности был обобщен в разработанной Особым отделом Департамента полиции «Инструкции по организации и ведению внутреннего наблюдения в жандармских и розыскных учреждениях» [3]. Этот документ подразумевал под «агентом внутреннего наблюдения» лицо либо «непосредственно состоящее в революционной организации, либо косвенно осведомленное о жизни и деятельности как самой организации, так отдельных ее членов». Внутренняя агентура подразделялась на «секретных сотрудников», то есть лиц, являвшихся членами организаций, и «вспомогательных сотрудников», или «осведомителей», то есть тех, кто хотя и не состоял в организации, но каким-либо образом соприкасался с ней. Осведомители делились на постоянных, доставляющих систематические, связанные сведения, и случайных, доставляющих информацию эпизодически и не имеющую связи. Осведомители, сообщающие сведения за плату, назывались «штучниками». Инструкция 1914 г. указывала, что в правильно поставленном деле «штучники» нежелательны, так как стремясь получить больше денег, они начинали давать маловажную, а порой и лживую информацию, «становясь дорогим и ненужным бременем для розыскного органа» [4].
Согласно инструкции, сообщенные сотрудником сведения должны были записываться курирующим его офицером в форме безличного повествования. С этого документа снималось несколько копий, одна из которых шла в Департамент полиции, вторая - в разработку, третья - в дело сотрудника, четвертая под названием агентурной записки поступала в дело соответствующей партии или организации [5]. Сведения внутреннего наблюдения развивали и проверяли наблюдение наружное, осуществлявшееся при помощи филеров.
Помимо секретных (сексотов) и вспомогательных (осведомителей, «штучников»)
сотрудников выделяли еще одну категорию агентов внутреннего наблюдения - доносчики. Доносчики - лица, единовременно и, ча-
ще всего, по собственной инициативе выходившие на жандармов и сообщавшие ту или иную информацию и за это, как правило, не получавшие никакого вознаграждения. Все категории агентуры не были обособленны друг от друга. Доносчик мог со временем стать секретным сотрудником, а последнего могли «понизить» и перевести в категорию осведомителей.
В вышеупомянутой инструкции Департамента полиции были указаны различные виды тайной агентуры: железнодорожная, фабричная, профессиональная (в профсоюзах), просветительная (в просветительских и иных обществах), сельская, пограничная, изобретательная (в частных обществах и студенческих кружках), тюремная [6]. Агенты внутреннего наблюдения передавали данные о руководителях и членах революционных кружков, о местах расположения нелегальных типографий и адресах получения запрещенной литературы, вдохновителях забастовок на предприятиях и т. д.
Д.И. Шинджикашвили отмечал, что «...предложение жандармов к отдельным гражданам сотрудничать с ними вызывали возмущение и ненависть к ним. В этих условиях жандармы иногда прибегали к составлению фиктивных списков секретных сотрудников, чтобы отчитаться перед начальством» [7].
Однако в процессе изучения архивных документов выяснилось, что на деле система вербовки агентуры практически не позволяла пользоваться подложными данными. Так как завербованный жандармским офицером агент рано или поздно должен был встретиться с начальником губернского жандармского управления (ГЖУ) для личного знакомства, а передаваемые им сведения перепроверялись другими информаторами, на основании этого выплачивалось вознаграждение. Практика показывала, что злоупотребления возникали со стороны начальника ГЖУ. К примеру, в конце 1910 - начале 1911 г. во время инспекторской поездки в Тамбовскую губернию было выявлено, что информация, содержащаяся в агентурных записках начальника Тамбовского ГЖУ (ТГЖУ), о готовящемся съезде на территории губернии представителей поволжских организаций эсеровской партии не соответствует действительности. А секретный агент, якобы являв-
шийся членом Тамбовского комитета партии социалистов-революционеров, все сведения выдумал, так как хотел получить прибавку к окладу от ТГЖУ. Другие агенты, утверждавшие, что имеют сведения о съезде, после допроса признались в том, что их заставлял давать ложные показания сам начальник ТГЖУ [2, с. 266-268].
Методы вербовки секретных сотрудников были различными: шантаж, предложение денег, использование личной неприязни к потенциальному объекту слежки и т. д. [5, с. 60]. П.П. Заварзин в своих воспоминаниях писал: «Сложным делом является приобретение сотрудника, но не менее трудным - его направление, руководство им и предохранение его от «провала», то есть подозрения его со стороны обследуемой им среды» [8]. И действительно, секретные сотрудники, заподозренные в предательстве, зачастую приговаривались своими товарищами к смерти, а иногда революционные комитеты ставили им условием искупления своей вины путем личного участия в терроре. Истории известны случаи убийства руководителей органов власти проваленными сотрудниками (Д.Г. Богров, убивший П.А. Столыпина в Киеве, Петров, убивший начальника Санкт-Петербургского охранного отделения полковника С.Г. Карпова).
На содержание секретных сотрудников начальнику ГЖУ выделялось в начале XX в. порядка 750 руб. Секретные сотрудники получали в среднем от 10 до 25 руб. в месяц, осведомители - от 5 до 20 руб. Содержание выдавалось ежемесячно независимо от того, имелись ли за данный период времени сведения у сотрудника или нет. Часть агентов, так называемые «штучники», получали вознаграждение за разовые сведения. Ставка здесь колебалась от 2 до 10 руб. в зависимости от важности информации [6, с. 147]. Если в результате разработки сведений обнаруживали тайные типографии, фабрики разрывных снарядов, боевые дружины и т. п. или предупреждали важный заговор, сотруднику выдавалось особое вознаграждение по указанию директора Департамента полиции [8, с. 420].
Секретные сотрудники и осведомители менялись часто, работая максимум пять лет, хотя истории известны исключения. Е. Азеф сотрудничал с политическим розыском в течение шестнадцати лет. Жандармские офицеры отмечали в своих донесениях, что мно-
гие агенты довольно быстро становились «несостоятельными», то есть начинали передавать неверные сведения. Многие из них были далеко не из лучших представителей общества: пьяницы, малограмотные.
Из «агентурных записок» - письменных сообщений агентов внутреннего наблюдения, -а также из записей бесед с ними офицеров на конспиративных квартирах составлялись сводки для ГЖУ и Департамента полиции. Из поступавших материалов в Департаменте составлялись аналитические обзоры о деятельности той или иной революционной организации [9]. В связи с этим сведения о работе, структуре и лидерах различных партийных организаций в губернии становились известны сначала в Департаменте полиции, а затем во всех жандармских, полицейских и охранных подразделениях страны. Наиболее важная информация передавалась из центра в местные карательные учреждения. В результате, в делах ГЖУ можно встретить имена священника Гапона, Б.Савинкова и других лиц, которых необходимо было при появлении в губернии арестовать и обыскать.
Делопроизводство жандармского управления, помощников начальника ГЖУ в уездах и пунктовых унтер-офицеров было обширным. В делах жандармского офицера, руководившего политическим сыском, имелись дневники агентурных сведений, сводки данных о наблюдении за «лицами и местами», дела по организациям РСДРП, СР и т. д. Кроме того, здесь были алфавитные каталоги лиц, упоминаемых в дневниках, каталоги кличек и имен лиц, проходивших по наблюдению, мест наблюдения, арестованных, фотографический архив, библиотека нелегальных изданий. Постоянное пополнение этих каталогов и классификация полученной информации позволяли с большей степенью эффективности бороться с революционными организациями, ставившими своей целью «подрыв основ государственного строя».
В 1917 г. вся секретная агентура Департамента полиции, как и розыскные учреждения, была уничтожена. Жандармы заключены в тюрьмы или посланы на фронт, некоторые скрылись за границей, секретные сотрудники разоблачены в русской и иностранной прессе. Среди новой власти были лица, понимавшие значение розыскного аппарата для страны. В. Л. Бурцев, настаивал на
сохранении Департамента полиции и его розыскных учреждений с заменой старых руководителей людьми новой государственной идеологии, но эти стремления поддержаны не были. Вся система политической полиции была ликвидирована.
1. Троцкий И. М. III Отделение при Николае I. М., 1930. С. 31.
2. Мартынов А.П. Моя служба в отдельном корпусе жандармов // «Охранка»: Воспоминания руководителей охранных отделений. М., 2004. Т. 1. С. 140.
3. Тайны политического сыска. Инструкция о работе с секретными сотрудниками. СПб., 1992.
4. Сизиков М.И., Борисов А.В., Скрипилев А.Е. История полиции России (1718-1917 гг.). Вып. 2. Полиция Российской империи XIX -начала XX веков. М., 1992. С. 22.
5. Жилинский В. Б. Организация и жизнь охранного отделения во времена царской власти. М., 1918. С. 60.
6. Кокшаров А.В. Полицейские органы Владимирской губернии во второй половине XIX -начале XX вв.: дис. ... канд. ист. наук. Иваново, 1999. С. 145.
7. Шинджикашвили Д.И. Сыскная полиция царской России в период империализма. Омск, 1973. С. 28.
8. Заварзин П.П. Работа тайной полиции // «Охранка»... С. 418.
9. Эренфельд Б.К. Тяжелый фронт: Из истории борьбы большевиков с царской тайной полицией. М., 1983. С. 10.
Поступила в редакцию 1.04.2008 г.
Lavrik T.M. Development of internal secret service of Russian Empire in the end of XIX-XX centuries: organizational-legal aspect. The present article deals with problems of becoming and development of secret service of Russian Empire, its organizational-legal bases of activity, and also legal regulation.
Key words: internal secret service, provincial gendarme authorities, political detection bodies.
МИРОВОЙ СУДЬЯ А.И. ТРОФИМОВ В ДОРЕВОЛЮЦИОННОМ ЮРИДИЧЕСКОМ АНЕКДОТЕ А.А. Демичев
В статье реконструируется образ мирового судьи А.И. Трофимова на основе изучения дореволюционного юридического анекдота. Анализ комплекса анекдотов приводит автора к выводу, что в правосознании населения дореволюционной России сформировался позитивный образ мирового судьи. Ключевые слова: дореволюционный юридический анекдот, мировой судья.
О судебной реформе 1864 г. написаны сотни книг и статей. Часть из них посвящена не только формально-юридическому анализу Судебных уставов 20 ноября 1864 г., но и тем людям, кто замыслил эти грандиозные преобразования в судебной сфере, а также тем, на чью долю выпала их практическая реализация - это так называемые «отцы и дети» судебной реформы.
Что касается «детей» судебной реформы 1864 г., то основное внимание уделялось характеристике личностей судей «общих судебных мест», работников прокуратуры и адвокатуры [1]. При этом практически ничего не писалось о людях, которые были наиболее близки населению - мировых судьях. Од-
нако некоторые из них оставили серьезный след в правосознании населения, а образы их зафиксировались на уровне фольклора - в дореволюционном юридическом анекдоте.
Целью данной статьи является реконструкция на основе дореволюционных анекдотов образа мирового судьи А.И. Трофимова в правосознании российского населения второй половины XIX в.
Александр Иванович Трофимов (18181884) являлся в пореформенный период судьей 13-го мирового участка г. С.-Петербурга. Современники писали о нем: «А.И. Трофимов оставил по себе вполне добрую память. Не одна сотня людей добром его поминает, как судью и как человека. Как человек,
