CC BY
37
азные тропы в прошлое: профессионалы и любители
С. П. ЩАВЕЛЕВ
Сменяются правды, как в оттепель снег, И скажем, чтоб кончилась смута: «Каким-то хазарам, какой-то Олег,
За что-то отмстил почему-то».
И это преданье седой старины Пример для историков нашей страны.
А. А. Галич. Съезду историков.
То, что г-н Мегилл называет «другими историографиями», нуждается в дальнейшей конкретизации и, вместе с тем, в должном обобщении. Я предлагаю для этого вспомнить о таких типах человеческой деятельности, каковы профессионализм и дилетантизм. В общих чертах их разница известна. Профессионал - этот тот, кто получил специальную подготовку, документ от соответствующей корпорации на свою пригодность к определенной практике. За неё он получает средства к существованию. А дилетант (любитель) в этой области самоучка и занимается ею, что называется, «из любви к искусству». Возможные варианты этой дихотомии (кои упоминаются ниже) не меняют её сути. Но надо еще определить эти фигуры - профессионала и любителя - в нашем эпистемологическом ключе. Легче всего, но не точнее, разделить ходячее мнение о заведомом превосходстве гордых профессионалов над жалкими дилетантами. Т. е. истины над заблуждениями. Не решает нашей проблемы и ограниченная похвала любителям: дескать, у них возможен свежий взгляд на то, что у профессионалов зашорено их деятельностной рутиной, традициями цеха, нормами корпорации и т.п. Ситуация сложнее, и именно историческая наука лучше всего подходит для обсуждения моего вопроса.
В области естественных и даже технических наук время дилетантов давно миновало. Там слишком сложный математический и прочий аппараты, дорогостоящая техника, утонченные методики, чтобы овладеть всем этим без университетской и прочей подготовки. Вечный двигатель изобретают только сумасшедшие. Ну, есть любители астрономии, какие-нибудь находчики метеоритов, содержатели частных зоопарков и т.п. типы, без которых естествознание прекрасно обойдется. В гуманитарных же науках, особенно тех, чей предмет обращен к прошлому - в истории, археологии, этнографии, фольклористике и т.п., - наоборот. Одних ученых никогда и нигде не хватит, чтобы освоить, сохранить, накопить фонд их источников. Памятники истории и культуры, как письменные, так и, особенно, вещественные, разбросаны на огромной территории; их так много, они так причудливо запрятаны, что никакой университет, никакая академия наук не справятся с их выявлением, а тем более с сохранением, описанием, музее-фикацией, популяризацией. Сколько нужно археологов, чтобы вести систематический мониторинг городищ, курганов, кладов по всей России? Да у нас пока не в каждом субъекте Федерации имеется штатный археолог с университетским образованием. Должность археолога в музее древностей крымской Феодосии сегодня вакантна... А сколько в ее округе античных и прочих развалин!? Вот тут и находится ниша для любителей, которых у нас в стране обычно называют краеведами. Они играют роль добровольных помощников ученых. Передать в музей редкую находку, сообщить научному учреждению про неизвестный объект старины, поведать землякам о работах ученых на их территории - всё это нужно и науке, и общественности.
Краеведение - своего рода детство гуманитарной науки. Она лет двести-триста назад начиналась с путешествий дворян-любителей (античности, иконописи, географии - да всего на свете)1. Дилетанты обычно не умеют правильно объяснить тот или иной артефакт, но они его любят! Ничего не пожалеют, чтобы им завладеть, похвастаться: я нашел, а вам всем слабо! Любителям и истории присущ личностный интерес к прошлому. То, что для
jjl, ученого рабочая повседневность, для любителя - праздник духа,
g В идеале краеведы помогают ученым на таких стадиях, как нако-
пление фонда эмпирических данных, а также по педагогической,
CR №
X ную книжку о своих открытиях и гипотезах для широкого
л
с --------------
1 Рекомендую замечательные книги патриарха нашей археологии (g Александра Александровича Формозова, в первую очередь: Формозов А. А.
н Человек и наука. Из записей археолога. М., 2005.
учебной, публицистической, музейной частям - в том, что называется просвещением сограждан. Редкий ученый напишет популяр-
РАЗНЫЕ ТРОПЫ В ПРОШЛОЕ: ПРОФЕССИОНАЛЫ И ЛЮБИТЕЛИ
I
круга читателей. Среди краеведов полно журналистов, а то и писателей. А вообще-то они обычно педагоги, врачи, инженеры - да кто угодно по профессии и стажу, по месту жительства. Короче говоря, культурные, здравомыслящие краеведы, любители гсх или иных отраслей гуманитарного знания составляют своего рода кадровый резерв гуманитарной науки, своего рода «ополчение» волонтеров, союзные «армии» настоящих исследователей.
Разделяя историков и любителей прошлого, отмстим и относительность такого деления. Когда любой ученый вступает в новую для себя предметную область, он на какое-то время становился дилетантом. С другой стороны, из некоторых краеведов получались настоящие археологи и даже историки. Дело ведь не в наличии или отсутствии диплома об образовании или ученой степени, а в труде и таланте, в мотивации к познанию прошлого.
Бывает, что ученый, даже талантливый, переборщив с тщеславием и сервилизмом, скатывается в болото дилетантизма. Например, когда М. Хайдеггер и К. Лоренц, будущий нобелевский лауреат, расписывали историческое величие национал-социализма, или когда советский академик Б. А. Рыбаков отмечал 1500-летие Киева.
Впрочем, когорта любителей куда какая пестрая. И среди ученых, что х'реха таить, попадаются шарлатаны, в большей или меньшей степени профанирующие истину, но уж среди любителей более или менее акцентуированных чудаков гораздо больше. И от их краеведческой активности бывает больше вреда, чем пользы.
Они могут фальсифицировать находку или опубликовать ее совершенно фантастическое истолкование, поддержать антиисторические акции властей. Например, недавно в российском Белгороде сначала отметили вполне заслуженный 300-летний юбилей этого города, а через пару лет - его же 1000-летие... Местный краевед написал книжку, где абсолютно произвольно отождествил свою родину совсем с другим на самом деле Белгородом, расположенном в летописные времена на другом берегу Днепра возле Киева. Губернским властям идея понравилась, и город украсили мону- ^ менты в честь крестителя Руси Владимира Святославича, который на самом деле основал совсем другой город с тем же именем. Го- 5с
родов-тезок у нас, как известно, немало. Усмешек историков и ^
музейщиков никто не заметил. Объективную статью Петербург- *5
ского историка с разъяснением действительного возраста этого 05
города игнорировали. X
Кроме собственно краеведов, т. е. любителей как-то изучать историю и культуру своей малой родины, к «репрезентации про- Ф
шлого», о которой пишет профессор Мегилл, причастны и другие ^
группы «не ученых». Они не столько исследуют прошлое, сколько | «*
и
>.
?Й
1§
№
|щ|
его воображают и затем материализуют, только по частям. Не столько изучают, сколько повторяют, «останавливают». Самая обширная и устойчивая их часть - коллекционеры: богатые и не очень, собиратели чего-то определенного (монет, марок, картин и т.д.) или всего на свете, дельцы антикварного рынка и бескорыстные завещатели своих сокровищ государству. И тут этическая оценка неоднозначна. С одной стороны, накопители всевозможных обломков прошлой культуры делают большое дело, в таком объеме непосильное даже для общенациональных хранилищ вроде Эрмитажа или Лувра. Но многие частные коллекции становятся своего рода «черными дырами» для культурных ценностей, которые навсегда утрачиваются для науки и культуры. Не говорю уже о так называемых «черных археологах» - по сути, грабителях нашей истории. Они уничтожают культурный слой - единственный источник информации о дописьменных эпохах прошлого.
Если собиратели делают на прошлом бизнес, то другие его любители в это самое прошлое играют. Их сейчас называют историческими реконструкторами. По сути, это экспериментальная археология. Одежда, обувь, пища, оружие, жилища, укрепления у них, как настоящие, у древних британцев, славян, кельтов и т.д. В каком-то смысле - это настоящая «машина времени», прыжок в прошлое. Не мысленный эксперимент, как у историков, а настоящий (в смысле - модельный, если иметь в виду материальную организацию пространства). Массовка, вышедшая из исторического фильма и живущая какое-то время в прошлом уже не по искусственному сценарию, а по естественным законам былой жизни. Любителей пожить в прошлом, особенно в военно-фронтовом, немало в разных странах.
В эпистемологическом плане коллекционеры и реконструкторы относятся к так называемому знаточеству. Не владея теорией, не понимая причин и следствий в истории культуры, они лучше большинства ученых уясняют какую-то часть эмпирических сведений о прошлом. Чувство первооткрывателя у знатока даже больше, чем у большинства ученых. Но он не исследователь, а учетчик и каталогизатор. Эпистемологическая функция знания тут X атрофирована, зато функции аксиологические - идеологическая,
5 просветительская, пропагандистская, которые в какой-то степени
Ч присущи и науке, что справедливо подчеркивается и А. Мегил-
5К лом - в названных мной сферах людского досуга гипертрофи-
X рованы.
Л
с
ф хочется завершить частичным возражением против одного из ее
исходных тезисов: «Историографическая истина далека от того, чтобы быть единственным критерием, которым мы квалифициру-
X
и
и
>•
Все высказанные мной дополнения к концепции г-на Мегилла
X
(С
РАЗНЫЕ ТРОПЫ В ПРОШЛОЕ: ПРОФЕССИОНАЛЫ И ЛЮБИТЕЛИ
и
ем качество работы по истории». Конечно, не единственным, но, безусловно, исходным, отправным для всех остальных «картин прошлого мира» - школьно-учебной, эстетически-художествен-ной, политически-публицистической. У гуманитарного знания вообще разнообразная и сложная практическая отдача2. Как правило, именно ученые выступают в роли экспертов, консультантов у представителей политической власти или у общественности по тем или иным вопросам прошлого.
У профессиональных историков и представителей других сфер общественной жизни разные задачи и разная ответственность перед прошлым. Применительно к настоящему и будущему, похожая ситуация образовалось в области точных и технических наук: ученые делают оружие, но применяют его политики и военные. Историки описывают прошлое, но юбилеи, музеи, памятники, всю прочую пропаганду, нередко доходящую до прямой мифологии, организуют практики. Идеологами вольно или невольно становятся и те представители профессиональной историографии, которые занимаются перекраиванием истории в угоду какой-то отдельной ее силе, группе, территории. Не надо отождествлять с историографией те внешне академические опусы, которые приносили авторам и заказчикам вненаучные дивиденды. Когда при Сталине запуганные историки повадились изображать Ивана Грозного культурным героем, строителем сильного государства, С. Б. Веселовский все же описал его как кровавого маньяка со сложной и противоречивой судьбой, политикой и ее неоднозначными результатами. Возвращенный из ссылки и обласканный вождем Е.В. Тарле потерял лицо как ученый, а Веселовский остался самим собой, историком. Когда сегодня пытаются экранизировать идею Л.Н. Гумилёва о том, что татаро-монгольское нашествие способствовало сохранению и процветанию Руси, это прямо противоречит тому, что по этому вопросу знают история и археология. Ушлые журналисты фантазируют насчет «проклятия гробницы Тутанхамона», а группа египтологов недавно завершила комплексное изучение его заупокойного инвентаря и выяснила многое - причину кончины юного фараона (травма голени на охоте, которой он активно увлекался, судя по износу колесницы и стрел), месяцы смерти и погребения.
Похожим образом обстоит дело с эпистемологичностью тех ненаучных картин прошлого, о которых упоминает А. Мегилл.
2 См. об этом подробнее мои прежние работы: Щавелёв С. П. Практическое значение гуманитарного знания // Гуманитарное знание: сущность и функции. Межвузовский сборник. СПб., 1991. С. 56-69; Он же. Историческое познание и ценности практики // Наука глазами гуманитария. М., 2005. С. 501-522.
«Устная история» - коллективная память народа, семейные генеалогии и предания, произведения искусства на историческом материале - всё это не варианты исторического знания, но артикуляция тех или иных ценностей, вполне актуальных, только опрокинутых назад. Знание и ценность, как известно, взаимосвязаны, но отождествлять их будет слишком постмодернистично. Названные вирджинским метаисториографом варианты репрезентации прошлого можно сравнить с известной притчей о слепых, ощупывав-Уь ших с разных сторон слона. Только историк зрячий способен раз-
глядеть его, т.е. прошлое, в какой-то целостности и периодично-II сти. Это возможно благодаря комплексному источниковедению и критике источников. Конечно, «портретов слона» в научной историографии было и будет несколько (в зависимости от масштаба анализа (микро- или макро-), национально-государственной и иной принадлежности исследователей и т.п. причин), но на картинках будет различим именно слон, а не столб, канат, тряпка, как у бедных слепых, ощутивших только ногу, хвост, ухо ! гиганта.
Поблагодарим издательство «Канон+» за издание книги по исторической эпистемологии нашего известного коллеги. Она уже обогатила небедную библиотеку по историософии, а русский перевод надо будет отрецензировать в наших исторических и философских журналах. «Пример для историков нашей страны...», как завещал незабвенный бард, чей куплет вынесен мной в эпиграф.
