Распространенность и факторы риска самоубийств среди коренных народов: обзор зарубежной литературы Текст научной статьи по специальности «Науки о здоровье»

УДК 616.89-008.441.44

РАСПРОСТРАНЕННОСТЬ И ФАКТОРЫ РИСКА САМОУБИЙСТВ СРЕДИ КОРЕННЫХ НАРОДОВ: ОБЗОР ЗАРУБЕЖНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Н.Б. Семенова

ФГБНУ «Федеральный исследовательский центр «Красноярский научный центр Сибирского отделения Российской академии наук», г. Красноярск, Россия

Контактная информация:

Семенова Надежда Борисовна - доктор медицинских наук. Место работы и должность: ведущий научный сотрудник ФГБНУ «Федеральный исследовательский центр «Красноярский научный центр Сибирского отделения Российской академии наук». Адрес: 660036, г. Красноярск, Академгородок, д. 50. Телефон: (913) 539-86-02, электронный адрес: snb237@gmail.com

Среди коренных народов, проживающих в России, регистрируются непропорционально высокие показатели самоубийств. Подобная ситуация наблюдается в ряде других стран, где проживают коренные народы, в том числе, в США, Канаде, Австралии, Новой Зеландии, Бразилии. Знание причин и факторов риска суицидального поведения необходимы для разработки профилактических мероприятий по предотвращению самоубийств. Цель исследования: анализ зарубежной литературы для получения информации о распространенности самоубийств среди коренных народов, проживающих в разных странах, и выяснении причин и факторов риска суицида. Методы. Проведен систематический поиск научных статей и статистических баз данных по вопросам распространённости суицида среди коренных народов, причин и факторов риска. Для поиска рецензируемой литературы мы использовали электронные базы pubmed и medline, и электронные ресурсы официальных государственных сайтов. Глубина научного поиска составила 10 лет, период поиска - с 2007 по 2016 годы. Результаты. Выявлен разный уровень суицида среди коренных народов, проживающих в зарубежных странах. Высокая распространенность самоубийств регистрируется среди коренных популяций в США, Канаде, Австралии, Бразилии, Новой Зеландии. Относительно невысокие показатели регистрируются среди саамов - коренных народов, проживающих в Скандинавских странах - Швеции и Норвегии. Анализ причин и факторов риска показал, что все коренные народы испытали стресс насильственной ассимиляции. Однако аборигены США, Канады, Австралии, Бразилии и Новой Зеландии пережили тяжелый стресс колонизации и этнических чисток, нанесших серьезный удар по здоровью последующих поколений, приведших к «осложненному горю», которое клинически проявляется высоким уровнем психических болезней, алкоголизма, наркомании, смертностью от неестественных причин, в том числе, суицида. Выводы. Опыт, накопленный за рубежом, может быть полезен для правильного понимания социальных процессов, происходящих в коренных популяциях на современном этапе развития общества, и поможет выработать стратегию профилактики самоубийств среди коренных народов, проживающих в России.

Ключевые слова: суицид, коренные народы, распространенность, причины, факторы риска

Самоубийства являются серьезной проблемой для здравоохранения многих стран. Но наибольшую угрозу суицид представляет попу-ляционному здоровью коренных народов, так как среди них уровень самоубийств в несколько раз превышает показатели, регистрируемые среди населения в странах их проживания.

В России на протяжении многих лет регистрируются высокие показатели самоубийств среди коренных популяций [1-8]. Однако, как показывает мировая практика, проблема суицида среди коренных народов характерна не только для России, но и для других стран, в том числе, Канады, США, Швеции, Норвегии, Австралии, Новой Зеландии, Бразилии и многих других. Анализ распространенности суицида среди коренных народов, а также выяснение причин и факторов риска давно являются предметом пристального изучения исследова-

телей в США, Канаде, Швеции и Норвегии. Имеются также научные публикации о распространенности суицида среди коренных народов Австралии, Новой Зеландии и Бразилии. Знание причин и факторов риска суицидального поведения необходимы для разработки профилактических мероприятий по предотвращению самоубийств.

Настоящий обзор посвящен анализу зарубежной литературе по проблемам суицида среди коренных народов разных стран.

Цель обзора - получение информации о распространенности самоубийств среди коренных популяций, причинах и факторах риска.

Методы. Проведен систематический поиск научных статей и статистических баз данных, касающихся вопросов распространенности, причин и факторов риска суицида среди коренных народов. Для поиска рецензируемой

литературы мы использовали электронные базы pubmed и medline, и электронные ресурсы официальных государственных сайтов. Глубина научного поиска составила 10 лет, период поиска - с 2007 по 2016 гг. Поиск произведен с использованием ключевых слов: «suicide», «native people» «Aborigines», «prevalence», «reasons», «risk factors». За указанный период времени найдено 68 печатных работ. Большинство исследований было проведено в США - 27 источников (39,7%), в Австралии - 21 источник (30,9%), в Канаде - 8 (11,8%), в Норвегии - 6 (8,8%), в Швеции - 3 (4,4%), в Бразилии - 3 (4,4%). После систематизации полученных данных был проведен анализ распространенности суицида в разных странах, стандартизированные показатели сведены в таблицу. После проведения систематизации причин и факторов риска самоубийств выделено пять основных групп факторов, наиболее типичных для представителей коренных популяций.

Характеристика коренных народов.

В настоящее время не существует официального определения «коренные народы», что связано с огромным разнообразием их расовой, культурной, языковой и религиозной принадлежности. Тем не менее, термин «коренные народы» входит в международно-правовой лексикон и используется в различных документах Организации Объединенных Наций (ООН) и других международных организаций [9]. В системе ООН разработана современная суммарная интерпретация этого понятия. Согласно данной интерпретации, к коренным относятся народы, которые определяют себя, признаются и принимаются своей общиной в качестве коренных; демонстрируют историческую преемственность с обществами, существовавшими до колонизации или прибытия переселенцев; имеют тесные связи с территориями и природными ресурсами; имеют особые социальные, политические и экономические системы; сохраняют особый язык, культуру и верования; составляют слои общества, не являющиеся доминирующими [10].

Коренные народы проживают более чем в 70 странах мира и находятся на разных этапах социального, экономического и культурного развития. Численность коренных народов составляет около 370 миллионов человек.

К коренным народам США относятся американские индейцы, коренные жители Аляски и гавайцы. Численность их составляет более пяти миллионов, или около 1,6% населения страны. На Аляске проживает пять основных этнических групп: алеуты, северные эскимосы (инупиаты),

южные эскимосы (юпики), индейцы внутренней территории (атапаски) и индейцы юго-восточного побережья (тлинкиты и хайда). Численность их составляет около 70000 человек.

В Канаде живут коренные индейцы и эскимосы (инуиты), численность их составляет чуть больше 34000 человек, или около 4% населения Канады, большинство проживает в штате Нунавут.

Вдоль северного побережья Европейских стран (Норвегия, Швеция, Финляндия, Россия) проживают саамы, численностью около 70000 человек.

Коренное население Австралии представлено австралийскими аборигенами, или коренными австралийцами, которые составляют около 2,5% населения страны. Численность коренных австралийцев - 430000 человек, из них 30000 человек живут на островах Торресо-ва пролива.

Новая Зеландия заселена коренными народами маори, численность которых около 600000 человек, или 15% населения страны.

В Бразилии проживают индейцы (indígena), численностью около 700000 человек, или 0,4% всего населения Бразилии.

Большинство коренных народов имеют негативный опыт колонизации и угнетения со стороны государства и доминирующего социального общества. Длительная история существования в условиях политического, экономического, социального и культурного бесправия нанесла серьезный урон здоровью коренных народов. Согласно экспертным оценкам ВОЗ и результатам научных исследований, показатели здоровья коренных народов значительно хуже, по сравнению с показателями некоренных граждан. Коренное население во многих странах, в том числе, в США, Канаде, Гренландии, Австралии, Новой Зеландии, Бразилии, имеет высокий уровень самоубийств, что относит их к наиболее маргинализированным группам населения.

Распространенность суицида среди коренных популяций разных стран.

Статистические данные, отражающие общий уровень самоубийств в разных странах мира, представлены на официальном сайте Всемирной Организации Здравоохранения [10]. Однако этот список неполон, в нём отсутствуют данные некоторых стран. Это объясняется тем, что в слаборазвитых странах сведения о причинах смерти трудно получить вследствие отсутствия центрального органа статистического учёта, системы сбора и обработки информации [11].

Рис. 1. Показатели смертности от самоубийств, зарегистрированных на Аляске за период с 2006 по 2015 гг. (на 100000 населения).

Одной из больших проблем получения сведений о количестве самоубийств является отсутствие единой медицинской классификации для обозначения причин смерти [10].

Ещё сложнее получить данные об уровне самоубийств среди коренных народов, хотя разные источники свидетельствуют о высокой распространенности суицида среди коренных популяций. В настоящее время нет единой статистической базы, в которой отражались бы эти сведения, что объясняется отсутствием целенаправленного статистического анализа показателей смертности на основе таких переменных величин, как этническая или культурная принадлежность. Чаще всего данные об уровне суицида среди коренных народов получают при проведении эпидемиологических исследований. Однако эти цифры не всегда отражают реальную картину, так как в некоторых случаях при установлении факта самоубийства бывает трудно определить этническую принадлежность погибшего.

В настоящее время регулярная отчетность о распространенности суицида среди коренных народов ведется только в США, штат Аляска [12, 13]. Данные об уровне самоубийств среди коренного населения Аляски представлены ниже (рис. 1).

Также имеется ряд эпидемиологических исследований, проведённых в США, Канаде, Австралии, Бразилии, в которых представлены стандартизированные показатели самоубийств среди коренных популяций. Однако из-за недостатка эпидемиологических исследований в этой области, а также из-за отсутствия стандартизации показателей при проведении многих исследований, определить масштаб про-

блемы довольно сложно. В данном анализе мы представляем показатели распространенности самоубийств в некоторых странах, стандартизированные на 100000 населения (табл. 1). По вышеуказанным причинам перечень этих стран невелик и создаёт определённые ограничения для целостного понимания вопроса, тем не менее, он позволяет составить общее впечатление о проблемах суицида среди коренных популяций.

При анализе общих тенденций преждевременной смертности среди населения США за период с 1999 по 2016 гг. выявлено, что за данный отрезок времени произошел рост смертности среди американских индейцев и коренных жителей Аляски. Основной причиной роста является смертность от самоубийств [14, 15]. Показатель суицида среди коренного населения штата Аляска (инуиты, алеуты, атапаски, хайда, тлинкиты, симшиане) в 3,3 раза превышает средний показатель по стране [16]. За десятилетний период, с 2006 по 2015 гг., уровень самоубийств среди коренного населения Аляски вырос на 31,45% (рис. 1).

Мужчины заканчивают жизнь самоубийством в 2-3 раза чаще, чем женщины, 61% суицидов совершаются с использованием огнестрельного оружия [17, 18]. У детей и подростков из числа американских индейцев и коренных жителей Аляски в возрасте 1-19 лет 71% смертей связаны с внешними причинами [19]. Наиболее высок уровень суицида среди коренной молодежи в возрасте 20-29 лет [20]. У молодежи, из числа американских индейцев и коренных жителей Аляски в возрасте 15-24 лет, самоубийство является второй причиной смерти в структуре общей смертности и со-

ставляет 34 на 100 тысяч населения, что в три раза выше, чем у некоренной молодежи [21].

Довольно высокие показатели суицида регистрируются среди коренного населения Канады (табл. 1). Самоубийства среди коренной молодежи в возрасте 15-24 лет случаются в 5— 6 раз чаще, чем среди некоренной. Коренные мужчины чаще совершают самоубийства, чем женщины. Среди инуитов, проживающих на севере Канады, показатели суицида наиболее высоки, а в Нунатсиавуте их уровень в 25 раз выше показателей других районов. Среди коренной молодежи, проживающей в Нунатсиа-вуте, самоубийства регистрируются в 40 раз чаще [22, 23].

Эпидемиологические исследования по изучению динамики самоубийств в Австралии за двадцатилетний период (1986-2005 гг.) показали, что начиная с 1995 года, в стране произошло существенное увеличение случаев суицида [24]. Рост самоубийств регистрировался в районах с высокой долей проживания коренного населения, то есть на северо-западе Квинсленда и северных территориях Австралии. Кластерный анализ самоубийств, проведённый за период 2004-2008 гг., обнаружил 15 кластеров, расположенных в северных территориях: в северной части западной Австралии и

Распространенность суицида среди разных групп

северной части Квинсленда [25, 26]. Это были бедные, социально-неблагополучные районы, заселённые коренными австралийцами.

При проведении более детального анализа случаев суицида в северных районах Австралии за период 2001-2006 гг. с учетом этнической и культурной принадлежности [27], обнаружено превышение уровня самоубийств у коренных австралийцев в 2,5 раза (36,7 на 100 тысяч), по сравнению с некоренным населением - 14,7 на 100 тысяч (табл. 1). Анализ случаев суицида, зарегистрированных в Квинсленде за период с 1994-2007 гг. показал, что уровень самоубийств среди коренного населения в 2,2 раза выше, чем среди некоренного. Стандартизация по возрасту выявила, что у мужчин самые высокие показатели суицида регистрировались в возрастной группе 25-34 года, у женщин - в возрасте 15-24 лет. У коренных детей в возрасте до 15 лет, уровень самоубийств был почти в десять раз выше, чем у некоренных. Более 90% самоубийств среди коренного населения произошло путём повешения. В 7% случаях информация об этнической принадлежности отсутствовала, что могло привести к недооценке самоубийств у коренных австралийцев [28].

Таблица 1

деления некоторых стран (на 100 000 населения)

Период Страна Район Стратификация по группам Источник

Возраст или пол Коренное Некоренное

1994-2004 гг. США Вся территория 15—24 г. 34,0 11,0 Goodkind J.R., Ross-Toledo K., John S. et al., 2010

2000 г. Канада Вся территория Мужчины 126 24 Suicide-among-indigenous-peoples-in-canada // http:www.thecanadianencyclope dia.ca/en/article/

Женщины 35 5

1994-1998 гг. Вся территория 1—19 лет 58,5 3,3 Statistics Canada (StatsCan) // http //www statcan gc ca/pub/82

2004-2008 гг. 72,1 2,2 -003-x/2012003/article/11695-eng.htm

1999-2003 гг. Северный Квебек Все возраста 181,0 - MacDonald J.P., Ford J.D., Willox A.C. et al., 2013.

Нунатсиавут 239,0 -

2001-2006 гг. Австралия Северные территории Все возраста 36,7 14,7 Pridmore S., Fujiyama H., 2009

2000-1010 гг. Квинсленд 10—14 лет 10,2 0,8 Soole R., Kolves K., De Leo D., 2014

2006 г. Новая Зеландия Вся территория 15—24 г. Юноши Девушки 43.7 18.8 18,0 9,1 Beautrais & Fergusson, 2006

2000-2007 гг. Бразилия Штат Амазонас Все возраста 16,4 0,38 Souza M.L., Orellana J.D., 2012

15—24 г. 43,1 -

25—34 г. 30,2 -

Soole R. с соавт. проанализировали случаи завершенных самоубийств у подростков 10-14 лет, произошедших в штате Квинсленд за период 2000-2010 гг. За данный отрезок времени было зарегистрировано 45 случаев суицида, из которых 21 суицид совершили коренные подростки, 24 - некоренные. После стандартизации показателей уровень суицида среди коренных подростков оказался в 12,6 раз выше, чем среди некоренных (10,15 и 0,8 на 100 тыс. соответственно). Большинство коренных подростков проживали в отрыве от семьи, в отдалённых районах и чаще употребляли алкоголь [29].

Имеется ряд публикаций по изучению распространенности самоубийств в Бразилии. При анализе причин смертности в муниципалитете Сан-Габриел-да-Кашуэйра, штат Амазонас, за период 2000-2007 гг., зарегистрировано 44 случая смерти от самоубийств [30]. После проведения стандартизации этот показатель составил 16,8 на 100000 жителей. Чаще всего самоубийства регистрировались в молодом возрасте: 1524 лет и 25-34 лет (43,1 и 30,2 на 100000 жителей соответственно). Большинство суицидентов были из числа коренного населения (97,7%), мужчины заканчивали жизнь чаще, чем женщины (81,8%), в браке не состояли 70,5%. В большинстве случаев смерть наступила дома (86,4%), в выходные дни (59,1%), в основном через повешение (97,7%).

Другое исследование, проведенное в Бразилии, по изучению уровня суицида среди индейцев племен гуарани-Кайова и Nandeva, проживающих в Мату-Гросу-ду-Сул, показало, что за период 2000-2005 гг. уровень самоубийств среди индейцев гуарани был в 19 раз выше, по сравнению с общим населением Бразилии, и в 10 раз выше, чем у населения, проживающего в Мату-Гросу-ду-Сул. Суицид чаще регистрировался у подростков и молодежи гуарани [31, 32].

Ситуация с суицидальным поведением среди других коренных народов, саамов, выглядит намного оптимистичнее. Так, А. Sil-viken, изучал суицидальное поведение у саамских подростков, проживающих на севере Норвегии [33]. Автор анализировал распространённость суицидальных попыток за два периода: 1994-1995 и 1997-1998 гг. Проведённый анализ не выявил этнических различий в частоте встречаемости суицидальных попыток между саамскими подростками (10,5%) и их сверстниками, не являющимися саамами (9,2%).

Таким образом, анализ распространенности самоубийств у большинства коренных

народов выявил одинаковые тенденции - превышение показателей суицида от 2-х (в Новой Зеландии) до 32,7 раз (в Канаде), по сравнению с другими группами населения. В основе данных процессов лежат общие причины, уходящие корнями в историю колонизации и насильственной ассимиляции, приведшие к разрушению традиционного образа жизни, маргинализации и снижению жизнестойкости коренных популяций. Из этой статистики выделяются саамы, коренные народы, проживающие в Скандинавских странах. Хотя саамы и пережили насильственную ассимиляцию, но стресса колонизации и геноцида, который был пережит коренными народами бывших колониальных стран, им удалось избежать.

Причины и факторы риска самоубийств среди коренных народов

1. Культурно-историческая травма.

Когда говорят об исторической травме, перенесённой коренными народами бывших колониальных стран, то подразумевают не историческое событие, имевшее место несколько веков назад и ушедшее в историю поколений. Речь идет о травме, которая начавшись несколько веков назад, имеет историю продолжения и сохраняет свою актуальность вплоть до сегодняшних дней. Политика колонизации, проводившаяся в местах проживания коренных народов, - на территориях современных Соединенных Штатов Америки, Канады, стран Латинской Америки и Карибского бассейна, Австралии и Новой Зеландии - подорвала и почти уничтожила самобытную культуру и идентичность аборигенов. Сменявшие друг друга правительства - порой целенаправленно, а порой, по незнанию последствий - стремились ассимилировать аборигенов в своё общество, уничтожая их традиционный уклад жизни, культуру и язык, навязывая им чужой образ жизни и религию. На протяжении многих веков коренные народы в колониальных странах испытывали многочисленные унижения, насилие, голод, а порой - массовое уничтожение и истребление. Последствия перенесённых исторических потерь сохраняются до сих пор в виде неблагоприятного социально - экономического положения, нетерпимости и дискриминации, размывания традиционной культуры.

Позднее, историческая катастрофа, которую пережили коренные народы, получила названия «этнических чисток», «геноцида», «American Indian Holocaust» (Brave Heart and DeBruyn, 1998), и признана сильнейшим стрессовым фактором, нанесшим серьезный удар по

здоровью многих поколений (Dion, Dion and Pak, 1992; Thompson, 1991; Williams, Spencer and Jackson, 1999). Социальные последствия этнических чисток были описаны как «inter-generational posttraumatic stress disorder», или «межпопуляционное посттравматическое

стрессовое расстройство» (Duran and Duran, 1995), «historical trauma», или «историческая травма», и «historical grief», или «историческое горе» (Brave Heart, 1998; 1999a, b; Brave Heart and DeBruyn, 1998).

Клинические последствия культурно-исторической травмы проявляются высоким уровнем суицида, алкоголизма, наркомании, злоупотребления ПАВ и целым рядом других расстройств [34]. В настоящее время эти расстройства относятся к категории «complicated grief», или «осложненного горя» [35]. Горе коренных народов - это общий опыт, сформировавшийся у всех членов сообщества вследствие колонизации и насильственной ассимиляции. «Осложнённое горе», в данном контексте, - это страдание целых популяций, которое передаётся последующим поколениям и клинически проявляется в высоких показателях смертности от неестественных причин.

Хотя имеется ряд доказательств передачи последствий исторической травмы через поколения, пока остаётся неясным, на сколько поколений вперед распространяется её негативное влияние. Старейшины и вожди индейских племён давно заметили деморализующий эффект культурной катастрофы и поняли его пролонгированное воздействие на поколения. Однако учёные только сейчас стали серьезно задумываться об отдаленных последствиях культурно - исторического стресса и изучать его роль в появлении симптомов интернализа-ции и суицидального поведения.

В последние годы наблюдается значительный интерес к изучению влияния последствий исторической травмы на современное поколение коренных народов, проживающих в Северной Америке. Whitbeck с соавторами в своих исследованиях показали, что американские индейцы вплоть до сегодняшнего дня несут бремя исторических потерь [36]. Сегодня большинство североамериканских индейцев проживает в резервациях, расположенных вдоль границ США и Канады. Насильственное переселение индейцев в резервации началось с середины XIX века. Территории, отведённые для поселения, были мало пригодны для жизни и ведения сельского хозяйства, однако переселение помогло индейцам сохранить остатки традиционной культуры, родственные связи и

чувство принадлежности к родной земле. Социально-экономическое положение индейцев в резервациях остается бедственным. В качестве подтверждения авторы приводятся отрывки из беседы с одним из индейцев: «... Есть множество вещей, в которых мы нуждаемся, и о которых вы знаете. Это экономика, ситуация с безработицей в резервациях. И это ужасно... Но мы хотим жить в наших резервациях, потому что это наш дом. Это единственные земли, которые теперь остались у нас, и мы хотим сохранить их. Мы хотим сохранить наши общины, но мы отчаянно нуждаемся в работе... ».

Один из старейшин коренной общины рассказал о том, что «...одновременно существует любовь к земле и понимание её символического значения для культуры, но также мы имеем печаль и гнев по поводу экономических лишений, которые несёт современное общество. Это [имеется в виду принудительное переселение] привело к разрыву контакта с землей, который был раньше. Мы смотрели на бедность окружающей среды, в которой живём сегодня. Мы не создавали бедность в нашем обществе. Мы не выбирали, в каком сообществе родиться. Отсутствие экономических перспектив вызывает у членов нашего сообщества чувство тревоги, депрессию, зависимость от наркотиков...».

Обследования, проведенные в 2005 году среди взрослого населения резерваций, выявили высокую распространённость мыслей об утрате [36]. Почти пятая часть (18,2%) коренных жителей ежедневно или несколько раз в день думали о потере земли. Более одной трети (36,3%) ежедневно или несколько раз в день думали о потере родного языка. Одна треть (33,4%) ежедневно или несколько раз в день думали о потере традиционной духовности. Это число увеличивалось более, чем на половину (54,8%), когда брали во внимание тех, кто имел такие мысли, по крайней мере, каждую неделю. Одна треть (33,7%) ежедневно думали об утрате традиционной культуры; половина (48,1%) думали об этом, по крайней мере, раз в неделю. Проблемой алкоголизма были обеспокоены практически все, лишь 7,5% высказались, что «никогда» не думали об этом. Мысли об утрате уважения к старшим ежедневно беспокоили 37,5% респондентов, каждую неделю думали об этом 65%. Мысли о преждевременном уходе из жизни членов сообщества ежедневно посещали 33,2% опрашиваемых, каждую неделю думали об этом 54,5%.

Также приводятся результаты обследования 459 коренных подростков в возрасте 11-13 лет и их матерей / опекунов. Главной целью исследования было получить ответ на вопрос:

является ли историческая травма самостоятельным конструктом, независимым от ситуационных стрессов. В обследовании использовался метод социально-психологического анкетирования. В анкету включены разделы, оценивающие влияние внутрисемейных стрессовых факторов (внутрисемейные отношения, семейные истории алкоголизации, насилия, суицида и др.), внешних стрессовых факторов (таких как дискриминация), наличие депрессивных симптомов и мыслей об исторических потерях. Обследование проведено в четырёх поселках, расположенных на западе северной части США и в центральной части Канады. Три поселка были расположены изолированно, один поселок имел более развитую инфраструктуру. После проведённого анализа оказалось, что в ряде случаев подростки даже чаще, чем взрослые, думали о последствиях исторической травмы. Так, ежедневно думали о потере земли 20,5% подростков и 12,4% взрослых. В целом, более 20% опрошенных подростков, ежедневно думали о потере земли, родного языка, традиционной культуры и духовности, потере уважения к старшим, а также человеческих потерях от алкоголизма и преждевременной смерти. По своему содержанию эти мысли были очень похожи как у подростков, так и у их матерей / опекунов.

Авторы пришли к выводу, что историческая травма является самостоятельным конструктом, существующим независимо от ситуационной депрессии, и встроена в опыт народов, перенесших этнические чистки. Она является таким же стрессовым фактором, как и продолжающаяся дискриминация, и отражает реакцию народа на уничтожение традиционной культуры и идентичности. Эффекты исторических потерь могут иметь раннее деморализующее влияние на психическое здоровье подростков. Последствия исторических потерь и наличие депрессивных симптомов у подростков зависят от географического расположения поселка: сила патогенного влияния гораздо выше в географически изолированных резервациях.

Непоправимый вред для многих поколений коренных народов нанесли школы-интернаты, организованные с целью ассимиляции детей в доминирующее общество. Целая система интернатов была создана в США и Канаде, однако они существовали также в странах Латинской Америки и Карибского бассейна, в Австралии, Новой Зеландии, Скандинавии, Африке и других странах. Как правило, интернатами управляли представители христианских

церквей: католики, протестантская Объединенная церковь, англикане и пресвитериане. В интернаты помещали детей с целью «христианизировать и цивилизовать» местное население. Представители христианских церквей, руководившие интернатами, пытались внушить детям мысль об ущербности их национальной культуры и религиозных верований, воспитанникам запрещали разговаривать на родном языке.

Расходы на интернаты сводились к минимуму, поэтому дети не получали соответствующего питания и медицинского обслуживания, вынуждены были заниматься тяжелым физическим трудом в ущерб учёбе, многие погибали от голода и болезней. «Убить индейца - спасти человека» - вот главная идеология, которой придерживались интернаты [37]. Воспитанники подвергались не только психологическому давлению со стороны воспитателей, но и сексуальным домогательствам. Случаи сексуального насилия происходили повсеместно, как в мужских, так и женских школах, и порой заканчивались трагедией, так как жертвы надругательств накладывали на себя руки.

Травматический опыт, полученный бывшими воспитанниками интернатов в его стенах, приводят в качестве примера P. Joseph и его ассистенты [38]. Исследование, описанное ниже, проводилось в рамках проекта по организации психотерапевтической помощи коренным народам Канады с целью преодоления «последствий физического и сексуального насилия, применённых к воспитанникам школ, в том числе их воздействия на последующие поколения». В беседе с участниками проекта применялся метод полуструктурированного открытого интервьюирования. После сбора данных был проведён тематический анализ содержания бесед, выявивший высокий уровень насилия над воспитанниками школ-интернатов:

«...В церковной жилой школе я столкнулся со всеми видами насилия .... Форма дисциплины, которую применяли воспитатели (священники), была основана на физическом наказании. Для получения результата нас часто связывали... Многие пытались бежать... Я тоже пытался убежать от этой боли... Но когда мы были пойманы, нам брили головы.».

«Я тоже стала жертвой сексуального насилия священника... Я не могла учиться, я не могла сосредоточиться ни на чём, кроме боли, которую постоянно испытывала.».

Детские эмоциональные переживания явились источником личностных проблем во взрослой жизни. Иногда возникновение про-

блемного поведения проявлялось почти сразу после выхода из стен заведения.

«Выйдя из интерната, все мы обратились к алкоголю. Моя сестра пила, и пила. Её лишили родительских прав... У неё был цирроз 2 года назад... Летом прошлого года она оказалась в больнице ещё раз. Она была в коме... ».

Многие воспитанники интернатов несли травматический опыт, полученный в детстве, на протяжении десятилетий. Они никогда не обсуждали вопросы пережитых унижений и держали свою боль внутри. Многие из них не смогли своевременно получить необходимую помощь, и многие никогда не смогут выздороветь. Большинство воспитанников обратились к алкоголю как к средству спасения.

«Я страдал от пережитого сексуального насилия в течение 40 лет, прежде чем смог говорить об этом... Многие из наших соплеменников до сих пор несут в себе тяжелые, очень тяжелые переживания, не в силах рассказать о них. Потом вы удивляетесь, почему мы обращаемся к алкоголю. Вот почему я обратился к алкоголю: чтобы заглушить боль».

Правовые, архивные и протокольные документы свидетельствуют о том, что отрыв детей от семьи и помещение их в школы-интернаты приводили к разрушению семейных и социальных связей. Многие воспитанники не познали родительской заботы, не переняли традиционный семейный опыт, не приобрели жизненные и родительские навыки, у них не сформировалось самоуважение и уважение к старшим. Их родители, в свою очередь, не имели возможности заботиться о своих детях, воспитывать и наставлять их, учить принимать правильные решения. Со временем система интернатов ослабила эмоциональную связь между родителями и детьми. Находясь в отрыве от родной культуры и духовных ценностей, дети теряли родственные связи. Эта потеря нарушила передачу традиционного опыта и знаний последующим поколениям. После выхода из интернатов большинство выпускников испытывали чувства безнадежности и изоляции, имели низкую самооценку, зависимость от алкоголя и наркотиков, занимались проституцией, азартными играми, терпели сексуальное и другие виды насилия, не имели своего дома и семьи, многие закончили жизнь самоубийством.

Дети, проживающие в отрыве от их семей, были лишены родительской заботы и внимания, принятых в их родной традиционной культуре. Как следствие, у них самих не формировались навыки воспитания и заботы по отношению к своим собственным детям. На сегодняшний день существует четыре поколе-

ния коренных народов, несущих разрушительный опыт проживания в интернатах, который они передали своим собственным детям и внукам, а также другим лицам, не являющимся их потомками, путем косвенного воздействия травмы на все сообщество.

Ниже приведены результаты первого исследования, оценивающего влияние травматического опыта проживания в интернатах на последующие поколения [39]. Авторы выдвинули гипотезу, что высокий уровень суицида среди коренных народов является результатом культурно-исторической травмы, полученной в ходе колонизации. Цель исследования состояла в изучении прямого или косвенного влияния последствий перенесенного травматического опыта проживания детей в школах-интернатах на суицидальное поведение их потомства и других членов сообщества.

Методом многоступенчатой стратифицированной случайной выборки были отобраны 2953 человек, (представители 63 общин, 7 племен) в канадской провинции Манитоба. Из них 611 человек в детском возрасте проживали в интернатах, (303 человека к моменту обследования имели собственное потомство), 2342 человека в интернатах не проживали. В обследовании использовался метод интервьюирования. В качестве результативных переменных авторы рассматривали три фактора: насилие, суицидальные мысли и попытки суицида. Влияющие переменные включали следующие факторы: пол, возраст, семейный статус, травматический опыт проживания в интернате, а также воздействие его на последующие поколения.

Анализ полученных данных показал, что 48,1% выпускников школ-интернатов имели опыт насилия, у 26% выявлены суицидальные мысли, у 13,8% имелись попытки суицида. Из числа лиц, не посещавших школу-интернат, суицидальное поведение отмечалось даже чаще: у 29,6% выявлены суицидальные мысли, у 16,2% - попытки суицида; 36,5% имели опыт жестокого обращения. Факторами риска суицидального поведения для обеих групп являлись женский пол, возраст 28-44 года, отсутствие постоянного партнера и воздействие травматического опыта проживания в интернате как на самих воспитанников, так и на последующие поколения, включая других членов коренного сообщества. Логистическая регрессия показала, что у воспитанников интернатов в возрасте 28-44 лет увеличивается вероятность суицидального поведения в два раза, а при наличии истории насилия - в пять раз. У потомков, испытывающих травматическое воз-

действие последствий проживания в интернатах их родственников, возрастает вероятность насилия в два раза, а при наличии опыта насилия возрастает вероятность суицидального поведения в шесть раз, по сравнению с поколением, которое не испытывало травматического воздействия последствий проживания в интернате их родственников.

Условия воспитания и обучения в школах-интернатах приводили к нарушению социализации во взрослом возрасте. Большинство выпускников возвращались домой, не получив не только опыта родительской заботы, но и навыков адекватного социального поведения. Разрушение традиционного жизненного уклада и всей системы отношений, включая супружеские, детско-родительские и романтические, приводят к наиболее тяжелому исходу - суицидальному поведению. Показано, что чувство отдаленности вследствие потери культурной идентичности является основным мотивом суицида у коренных американцев [40]. На примере изучения взаимосвязи самоубийств с системой отношений у эскимосов было доказано, что именно нарушение межличностных взаимоотношений, родственных связей и групповой сплоченности, разобщенность семей и сегрегация поколений на уровне всего сообщества являются одной из причин суицидального поведения среди коренных народов [41, 42].

Наиболее широко система школ-интернатов была распространена в США и Канаде. На протяжении двадцатого века в Канаде функционировали примерно 130 школ. Через канадскую систему интернатов прошли около 150 тысяч коренных детей, к настоящему моменту живы около 80 тысяч. В 1996 году правительственная комиссия Канады пришла к заключению, что система интернатов причинила непоправимый вред многим поколениям коренного населения и их культуре. О плачевном положении в интернатах было известно давно, однако последний из них был закрыт лишь в 1998 году [37].

В США первая школа-интернат была основана в 1879 году и называлась «Карлайл». В неё определяли детей малолетнего возраста, которым надлежало жить в интернате безвыездно весь срок обучения, домой возвращались уже не дети, а молодые люди. К 1909 году в стране существовало более 25 школ - интернатов за пределами резерваций, 157 школ-интернатов на территории резерваций и 307 дневных школ.

В Австралии система интернатов для детей коренного населения развивалась с 1930 по

1960 годы прошлого столетия. В последствие было признано, что такая система привела к разрушению семейной жизни и родственных связей, а детей, удаленных из семей стали называть «украденные поколения».

P.S. В 2008 г. парламент Канады принёс официальные извинения всем бывшим воспитанникам школ-интернатов, а правительство предоставило денежные компенсации коренным народам, пострадавшим от политики насильственного помещения детей в интернаты [43].

В мае 2010 года Конгресс США принёс официальные извинения коренным жителям Северной Америки за «непродуманную политику и насилие в отношении индейцев, грабежи и нарушения соглашений с коренным населением». Соответствующая резолюция была зачитана в американском Конгрессе перед представителями пяти основных индейских племен [44].

В феврале 2008 года правительство Австралии принесло официальные извинения коренному населению за политику всех прежних руководителей страны, «за боль и страдания, причиненные потерянным поколениям, их потомкам и забытым семьям» [45].

2.Нарушение экологического равновесия в системе «человек-среда».

Общей и отличительной чертой для коренных народов является гармоничное сосуществование с окружающей средой, наличие высоких морально-этических норм во взаимоотношениях человека с природой. Нарушение этой взаимосвязи приводит к необратимым последствиям, в частности, утрате смысла существования в мире. В качестве доказательства мы приводим результаты исследования по изучению причин суицида у саамов.

Саамы относятся к группе малочисленных финно-угорских народов, коренных народов Северной Европы, они живут в Норвегии, Швеции, Финляндии и на Кольском полуострове в России. Территория их расселения протянулась с запада на восток более чем на полторы тысячи километров. Саамы не переживали этнических чисток и стресса колонизации, которые пережили коренные народы Америки, Канады, Австралии и других колониальных стран. Но в ходе насильственной ассимиляции, начавшейся в 1830 году, у саамов происходило разрушение традиционного образа жизни, отрыв детей из семьи, насильственное помещение их в школы-интернаты, запрет использования родного языка и традиционных культурно-хозяйственных практик. Процессы глобализации и урбанизации, происходящие в со-

временном мире, постепенно оттесняют саамов с их привычных мест обитания, лишая возможности заниматься традиционным промыслом.

В начале 2000 г. в небольшой саамской общине Sameby произошло массовое самоубийство молодых мужчин в возрасте 20-30 лет. Члены общины, обеспокоенные этим случаем, инициировали проведение исследований по изучению причин данного явления [46]. Перед учёными была поставлена задача выяснить причины суицида среди молодых саамов. Учитывались такие факторы как личная и семейная история суицида, влияние половой принадлежности, профессии оленевода, места жительства и прежнего опыта жестокого обращения. Всего обследовано 516 коренных саамов в возрасте от 18 до 28 лет, из них 52 человека были оленеводами, а 269 человек ранее имели опыт жестокого обращения из-за этнической принадлежности. Контрольная группа состояла из 218 молодых шведов, проживающих в городской и сельской местности в северной части Швеции, где проживает большинство шведских саамов. В обследовании был использован метод анкетирования, с включением в анкету четырёх разных аспектов суицидального поведения. Анализ полученных данных показал, что семейная история суицида чаще встречалась в семьях саамов (48,6%), по сравнению с контрольной группой (38,0%). У молодых саамов чаще встречались суицидальные мысли, желание смерти и сообщения о том, что они «устали от жизни». Проявления суицидальных наклонностей у молодых оленеводов встречались в три раза чаще, это касалось как планов совершения самоубийства, так и вероятности его попытки. Авторы объяснили повышенные риски суицидального поведения среди молодых оленеводов конфликтом между экзистенциальными потребностями и препятствиями, возникающими на пути их удовлетворения. Самоубийство является «криком боли», реакцией на ситуацию, которая включает в себя три компонента: «поражение», «отсутствие выхода» и «невозможность спасения». При отсутствии возможности к спасению ситуация становится невыносимой. Авторы расценили суицидальное поведение у молодых оленеводов не как желание смерти, а как внешнее проявление «акта боли» в процессе внутреннего экзистенциального диалога личности.

Исследования, проведенные позже [47], подтвердили данный вывод. Авторы показали, что добровольный уход из жизни у саамов является последним решением и единственным

средством заявления об отчаянии. В ходе непосредственной беседы, с использованием метода фокус-групповой дискуссии, ученые выясняли мотив самоубийства у саамов-оленеводов. Дискуссия каждый раз начиналась одной фразой: «Если мы с Вами будем беседовать о самоубийствах среди саамов, что самое важное будет в этой беседе?». Несмотря на то, что вопрос был четко структурирован, он позволял участникам развивать собственную тему беседы, самостоятельно регулировать и контролировать своё повествование. В общей сложности в дискуссиях приняли участие 22 человека. Собранный материал подвергался тщательной оценке экспертов из числа местного сообщества, а в дальнейшем анализировался методом контент-анализа. Проведенный анализ показал, что центральной и главной темой в дискуссиях было желание саамов сохранить их самобытное хозяйство, которое подвергается разрушению как извне, так и изнутри. В ходе повествования оленеводы сообщили, что внешние угрозы связаны с отнятием у них земель и пастбищ, и развитием на этих местах лесного хозяйства, туризма, горнодобывающей промышленности, социальных инфраструктур. Оленеводы были обеспокоены изменениями погодных условий, в том числе последствиями глобального потепления, влияющими на качество пастбищ и увеличение количества хищников. Обеспокоенность вызывали также многочисленные запреты со стороны законодательства в отношении развития скотоводства, что ограничивало возможности молодых саамов заниматься традиционным промыслом. В ходе дискуссии саамы поведали о том, что многочисленные внешние наступления провоцируют внутренние хозяйственные конфликты между оленеводческими общинами и отдельными оленеводами, возникающими в ответ на сокращение пастбищ. В настоящее время саамы вынуждены делать выбор между самоидентификацией, связанной с оленеводством, и жизнью без традиционного национального промысла, которая приводит к утрате идентичности. «Когда жизнь ставит перед тобой такой выбор, то зачем нужна такая жизнь?» -это был основной вопрос, вытекающий из дискуссии.

Саамы метафорично сравнили себя с леммингами, которые совершают самоубийство, объединяясь в большие стаи и дружно бросаясь с утесов в море. Ключевая аналогия данного сравнения заключается в том, что лемминги становятся добычей многочисленных хищников, наступающих извне. В такой ситуации

лемминги неспособны больше бороться, поэтому делают выбор в сторону добровольного ухода из жизни. В метафорическом контексте, самоубийство для саамов является следствием угроз со стороны урбанизированного общества, размывающего саамскую культуру. Данное исследование показывает, что самоидентификация у коренных народов заложена в тесном единении с природой и традиционно-хозяйственном укладе. Отказ от традиционного национального промысла ведет к потере смысла жизни и экзистенциальной пустоте, к такому состоянию, когда больше нечем жить, когда самоубийство является единственным решением и последним средством заявления о своем отчаянии.

3.Нарушения психического здоровья.

Исторические документы и медицинские записи свидетельствуют о том, что нарушения психического здоровья у коренных народов до начала европейской колонизации встречались довольно редко (Eastwell, 1988). Это объясняется сильными защитными факторами, которые присутствовали в традиционной культуре коренных популяций и включали коллективный образ жизни, правильное питание, четкое разделение социальных ролей, традиционную систему воспитания. Крепкие семейные связи, коллективизм и сплочённость обеспечивали заботу и внимание подрастающему поколению со стороны близких родственников и других членов общины, что приводило к формированию у детей чувства защищенности и самодостаточности [48]. Кроме того, культурные обряды, которые присутствовали во многих племенах, позволяли аборигенам отреагировать негативные эмоции. В некоторых традиционных культурах формы поведения членов общины при совершении определённых ритуалов были связаны с самоповреждениями, в частности, в австралийских племенах при проведении траурных ритуалов женщинам стригли волосы [49]. Однако самоубийства не были характерным явлением для традиционных культур.

Разрушение традиционного образа жизни, переселение в резервации, появление новых болезней, неизвестных ранее, привели к высокой смертности коренного населения, маргинализации и нищете, вызвали психологический стресс и отчаянье. Продолжающаяся дискриминация, множество стрессовых факторов, низкое социально-экономическое положение, создают предпосылки для ухудшения психического здоровья и суицидального поведения.

Процессы урбанизации неблагоприятным образом сказываются на психическом здоровье

коренных популяций и приводят к суицидальным наклонностям. Недавнее исследование, проведенное в Гамильтоне (штат Онтарио, Канада) по изучению распространенности психических нарушений среди коренного населения, проживающего в городской среде, показало, что 42% из числа 554 обследованных имели психические расстройства или психологические проблемы [50]. Аффективные расстройства отмечались у 39% обследованных, симптомы посттравматического стрессового расстройства (ПТСР) - у 34%. Около половины опрошенных сообщили о том, что за последние 12 месяцев употребляли марихуану, а 19% сообщили об употреблении кокаина и опиатов. Суицидальные мысли выявлены у 41% опрошенных, суицидальные попытки зарегистрированы у 51% человек.

Негативные тенденции со стороны психического здоровья наблюдаются у аборигенов Австралии [48]. Эпидемиологические исследования, проведенные в прошлом веке, выявили распространенность тревожных расстройств у 1% популяции; немного чаще регистрировались расстройства настроения: от 1% в округе Кимберли, Западная Австралия до 2,5% на острове Морнингтон, штат Квинсленд, и 6% в Бурке, в штате New South Wales. Наиболее часто отмечались личностные расстройства: от 4% на острове Морнингтон, до 8,2% в общине Кимберли и 16% в Бурке (Hunter, 2003). В настоящее время зарегистрирован рост тревожных расстройств до 25%, депрессивных расстройств до 54%, значительно вырос показатель самоубийств [51]. На сегодняшний день средняя продолжительность жизни у аборигенов на 17 лет меньше, чем у некоренных австралийцев [51].

Имеется множество подтверждений, указывающих на роль эмоционального неблагополучия в формировании суицидальных мыслей у коренных народов. Так, при изучении уровня оптимизма и надежды у американских индейцев и коренных жителей Аляски, показано, что чувство безысходности и отсутствие оптимизма приводят к возникновению мыслей о самоубийстве [52]. Подобные исследования, проведенные в штате Монтана среди молодежи двух групп (коренных американцев и белых), показали, что единственным статистически значимым предиктором суицидальных мыслей или попыток является чувство печали и безысходности [53].

Существует множество доказательств причинно-следственной взаимосвязи психопатологии и суицидального поведения, однако роль

психических расстройств в качестве основной причины самоубийств у коренных народов обычно ставилась под сомнение. Высокий уровень суицида чаще рассматривался как следствие колонизационного стресса или других социальных причин. Несомненно, исторические, социальные и психопатологические факторы тесно связаны между собой и не исключают друг друга. Каждый из них играет определенную роль в появлении суицидального поведения, а их совокупность увеличивает риск суицида. Тем не менее, роль психических нарушений как основного фактора суицида у членов коренных популяций не являлась ранее предметом систематического изучения.

Первое крупномасштабное контролируемое эпидемиологическое исследование по изучению клинических причин самоубийств среди коренных народов, получившее название QaujivaШaniq Inuusirijauvalauqtunik («Учимся у жизни, чтобы жить»), было проведено в провинции Нунавут, расположенной на территории Канады [54]. Цель данного исследования заключалась в изучении клинических причин самоубийств среди инуитов (эскимосов), зарегистрированных за период с 1 января 2003 г. по 31 декабря 2006 г. Объем выборки включал 120 случаев. Для обеспечения надежности полученных результатов исследование было построено по принципу «случай-контроль». Контрольная группа состояла из 120 членов коренного сообщества, родившихся непосредственно до или после человека, погибшего в результате самоубийства, и была сопоставима по полу, возрасту и социально-экономическому положению. В исследовании использовался метод психологической аутопсии. Для обеспечения сопоставимости между группами параллельно проводилось интервьюирование респондентов контрольной группы. Беседа включала сбор семейного и психиатрического анамнеза, историю развития в детстве, опыт жестокого обращения, в том числе, физическое, сексуальное и (или) психологическое насилие. Параллельно анализировались записи в медицинских картах, отчеты патологоанатомов и правоохранительная документация. Это позволило составить детальную клиническую картину заболевания и прийти к консенсусу постановки психиатрического диагноза в рамках классификации Б$М-1У.

Рассматривались три группы факторов риска: социально - демографические, психопатологические и экстернальные (импульсивно -агрессивное поведение). Выявлено, что лица, совершившие суицид, чаще, чем представители

контрольной группы, имели опыт физического (57% и 33% соответственно) и сексуального насилия (15,8% и 6,7%), у них чаще отмечалась психопатологическая наследственность среди родственников первой степени родства (62,2% и 23,0%). Анализ распространенности психических расстройств за последние шесть месяцев жизни показал, что среди лиц, совершивших суицид, значительно чаще отмечались нарушения, отвечающие критериям большого депрессивного эпизода (БДЭ), зависимости от алкоголя и каннабиоидов. Также у них чаще, чем у представителей контрольной группы, диагностировались расстройства личности: пограничное личностное расстройство (20,5% и 4,8% соответственно), антисоциальное расстройство личности (15,2% и 10,7%) и расстройства поведения (16,1% и 4,8%), чаще встречалось импульсивное и агрессивное поведение.

Для выявления независимых факторов риска суицида использовался метод логистической регрессии, который показал, что клинические признаки БДЭ и уровень агрессивного поведения являются основными факторами риска самоубийств среди инуитов. Кроме того, семейная история суицида, сексуальное насилие в детстве, импульсивное поведение и ко-морбидность со злоупотреблением психоактивными веществами также являются факторами риска. Все эти факторы хорошо известны и согласуются с результатами исследований по изучению клинических причин суицида среди населения, проживающего в западных странах. Среди лиц контрольной группы история суицидального поведения была также высока, в то время как в общей популяции Канады этот уровень значительно ниже. Авторы связали данный факт с повышенным уровнем психологического стресса среди инуитов, проживающих в данном регионе.

Главным выводом проведенного исследования авторы считают то, что вопреки ожиданиям и некоторым исследованиям, проведенным ранее на коренных популяциях в Азии (Phillips, 2002; Hvistendahl, 2012), клинические факторы риска самоубийств, полученные среди инуитов, не отличались от факторов риска, выявленных при обследовании европейских популяций, по крайней мере, на индивидуальном уровне. Авторы указали на то, что данное исследование имеет определенные ограничения, так как проведено на одной популяции, однако позволяет сделать общие выводы относительно влияния клинических факторов риска на рост суицида у коренных народов.

Имеется ряд исследований, подтверждающих роль психических нарушений в формировании суицидального поведения у коренных подростков и молодежи. Одно из таких исследований проведено в графстве Финнмарк, Норвегия, где зарегистрированы самые высокие показатели самоубийств [55]. С целью изучения социальных, психологических и этнокультурных факторов риска членовредительства и суицидального поведения обследовано 487 коренных (саамы) и некоренных подростков в возрасте от 13 до 16 лет. В обследовании применялся метод социально—психологического анкетирования. Анкета включала социально— демографический анализ подростков и их семей, историю употребления психоактивных веществ, анализ этнокультурных факторов (в том числе, этнической и языковой идентичности), оценивание поведенческих и эмоциональных нарушений. Членовредительство или суицидальные попытки за последние 6 месяцев были зарегистрированы у 12,5% подростков, 14,8% подростков сообщили о том, что имели суицидальные мысли. Однофакторный анализ выявил существенные гендерные различия в обеих этнических группах, с преобладанием девушек, сообщивших о членовредительстве и суицидальном поведении. Однако после проведения логистического регрессионного анализа с учетом всех других значимых переменных, гендерные различия исчезли. Существенных этнических различий факторов риска суицида не было выявлено. В обеих этнических группах наиболее значимыми факторами риска для членовредительства и суицидального поведения оказались аффективные расстройства -тревога или депрессия.

В другом исследовании, проведенном в Австралии (штат Квинсленд) также показана роль психических расстройств как фактора риска суицида у подростков [56]. Авторы анализировали причины суицида, происшедшего в период с 2004 по 2012 годы в двух возрастных группах: 10-14 лет и 15-17 лет. За указанный отрезок времени было зарегистрировано 149 самоубийств, среди них 34 суицида произошли в младшей возрастной группе, 115 - в старшей. Анализ показал, что самоубийства чаще встречались среди подростков коренного населения. Факторами риска являлись проживание в отдаленных районах, семейные проблемы и психические расстройства, в частности, СДВГ.

В настоящее время доказано, что негативный опыт, полученный в детском возрасте, ведёт к многочисленным рискам у коренной молодежи, в том числе, к расстройствам пове-

дения, нарушениям психического здоровья и добровольному уходу из жизни [57]. Для изучения взаимосвязи между количеством различных видов неблагоприятного воздействия, полученного в детстве, и риском появления расстройств поведения, нарушений психического здоровья и суицида проведено анонимное анкетирование 288 коренных американцев в возрасте 15-24 лет, проживающих в отдаленных резервациях. Проанализирована история негативного воздействия в детском возрасте, в том числе, эмоциональное, физическое и сексуальное насилие, физическое и эмоциональное пренебрежение, свидетельство насилия над другими лицами. В дальнейшем изучена связь негативного опыта с клиническими признаками четырех психических нарушений: ПТСР, депрессивными расстройствами, наркоманией и попытками суицида. Из числа опрошенных, 78% сообщили о том, что они имели, по крайней мере, один вид негативного влияния в детстве, а 40% имели, по крайней мере, два. Совокупное воздействие факторов негативного влияния оказалось статистически значимым для всех четырех видов психических нарушений: с каждым дополнительным негативным фактором увеличивалась вероятность суицидальной попытки (37%), наркомании (51%), симптомов ПТСР (55%) и симптомов депрессии (57%).

Не смотря на то, что нарушения психического здоровья являются предиктором суицидального поведения, большинство членов коренного сообщества, совершивших суицид, не смогли своевременно получить специализированную медицинскую помощь, хотя и обращались к врачу. Исследования, проведенные на Аляске, свидетельствуют о том, что более 80% лиц, совершивших самоубийство, посещали лечащего врача за 12 месяцев до суицида, более 65% посещали врача в последние 30 дней [58].

4. Алкогольная и наркотическая зависимость.

Алкоголь является психоактивным веществом, вызывающим зависимость, и широко используется во многих культурах на протяжении столетий. В Америке алкогольные напитки до контакта с европейцами изготовлялись на территории проживания майя и ацтеков. Изготовление алкогольных напитков было связано с развитием сельского хозяйства, их производили из культивируемых растений, например, кукурузы, но также для производства алкоголя использовали мёд, дикую сливу, ананас. Напитки были в основном слабоалкогольные, среди которых встречались медовуха бальче,

мексиканский напиток из сока агавы пульке, вино «харен а питахайя» (haren a pitahaya), пиво тульпи и другие.

Контакты с колонизаторами привели к резкому изменению потребления алкогольных напитков у американских индейцев и коренных жителей Аляски. В настоящее время считается, что разрушительное влияние алкоголя на здоровье коренных американцев является результатом культурно-исторической травмы [59]. Изучение распространенности алкоголизма среди разных этнических групп в США показало, что американские индейцы и коренные жители Аляски имеют больше проблем с алкоголем, чем белое население и представители других этнических групп [60]. У коренных американцев чаще встречаются недельные запои (21,9%), по сравнению с афроамериканца-ми (16,4%), белыми (16,3%), латиноамериканцами (11,8%) и азиатами (9,8%). Проведение теста на алкоголь показало, что степень опьянения, равная или превышающая 0,08 BAC (Blood Alcohol Concentration), чаще отмечается среди коренных американцев (37%), по сравнению с латиноамериканцами (29%), белыми (24%), афроамериканцами (14%) и азиатами (12%). Самоубийства в состоянии алкогольного опьянения чаще регистрируются среди коренных американцев (46%), по сравнению с латиноамериканцами (30%), белыми (26%), афроамериканцами (16%) и азиатами (15%). Анализ риска совершения алкоголь - ассоциированных самоубийств в зависимости от возраста показал, что наиболее часто самоубийства в состоянии алкогольного опьянения встречаются среди коренных американцев в возрасте 30-39 лет. В возрасте 20-29 лет алко-голь-ассоциированные самоубийства чаще регистрируются среди коренных американцев (50%) и латиноамериканцев (37%), а в возрасте 10-19 лет - среди азиатов (29%). Во всех этнических группах, кроме коренных американцев, мужчины более подвержены риску совершения самоубийства в состоянии алкогольного опьянения, чем женщины. В то время как среди коренных американцев показатель алкоголь -ассоциированных самоубийств одинаков у мужчин и женщин (37%).

Изучение причин самоубийств среди коренных жителей Аляски выявило сложную природу взаимосвязи суицида с алкоголизмом [61]. Опрос молодых мужчин в возрасте 18-25 лет показал, что 39% опрошенных регулярно употребляют алкоголь, 16% сообщили о том, что употребляли пять и более спиртных напитков в течение пяти или более дней за послед-

ний месяц, а 7% нуждались в лечении. Показано, что физическое и/или сексуальное насилие являются самыми частыми факторами риска алкоголизации и наркотической зависимости. Так, 28% женщин и 13% мужчин, из числа госпитализированных в наркологическую клинику, сообщили о том, что в детстве подвергались физическому насилию, 31% женщин и 6,5% мужчин в детстве подвергались сексуальному насилию.

Анализ причин алкоголизации коренного населения подтвердил высокую распространенность жестокого обращения в детстве [62]. Из числа опрошенных респондентов, злоупотребляющих алкоголем, 22,3% женщин и 8,5% мужчин имели опыт сексуального насилия. Это явилось причиной раннего начала употребления алкоголя и манифестации психических расстройств у 80%.

Среди коренной молодежи проблема алкоголизма, наркомании и токсикомании стоит особо остро. Молодые люди из числа американских индейцев имеют большую склонность к алкоголизму и токсикомании, они начинают употреблять алкоголь в более раннем возрасте и в больших количествах, употребляют нескольких токсических веществ (в среднем 5,26), у них быстрее формируется зависимость [21]. У 82% молодых людей, имеющих проблемы с алкоголем и наркотиками, диагностируются сопутствующие психические расстройства, чаще всего это расстройства поведения. Смертность от алкоголизма среди американских индейцев в возрасте от 15 до 24 лет составляет 3,7 на 100000 человек (по сравнению с 0,3 на 100000 среди некоренной молодежи США). Имеется множество примеров, показывающих связь самоубийства у коренной молодежи с приемом алкоголя или наркотиков. Попытку суицида в состоянии алкогольного опьянения совершили 91% подростков из племени Апач, в состоянии наркотического опьянения (марихуана) - 88% [63]. Употребление алкоголя, табака и/или марихуаны в качестве предикторов суицида выявлено у коренных юношей в штате Монтана [53]. Показано, что употребление алкоголя, наркотиков и других психоактивных веществ приводит к импульсивному и агрессивному поведению, сексуальной растор-моженности, тем самым, увеличивая риск суицида [64, 65].

Похожие проблемы наблюдаются и среди аборигенов Австралии, где среднее потребление алкоголя на душу населения в возрасте от 15 лет и старше составляет 12,2 литра чистого этанола в год. В северных территориях Ав-

стралии, где проживает коренное население, этот показатель достигает 15,1 литра. Среди австралийских аборигенов и островитян Тор-ресова пролива среднее потребление алкоголя на душу населения доходит до 16,9 литров чистого этанола в год [66]. Анализ причин суицида у коренных и некоренных австралийцев выявил разные причины добровольного ухода из жизни: у коренных австралийцев - злоупотребление алкоголем, у некоренных - депрессивные расстройства [67]. Среди 28 коренных австралийцев, совершивших самоубийство в период с 2005 по 2009 гг., наличие в крови алкоголя обнаружено у 39,3%, каннабиноидов у 39,3%, бензодиазепинов у 10,7%, опиатов у 7,1%, антидепрессантов у 7,1%, амфетаминов у 3,6%, летучих наркотических веществ у 3,6% [68].

Алкоголизация наносит большой вред здоровью коренных австралийцев, существенно увеличивая смертность от убийств и самоубийств в состоянии алкогольного опьянения [69]. Среди коренных мужчин смертность от убийств в состоянии алкогольного опьянения чаще регистрируется в возрастной группе 3044 лет, что в 8,9 раз превышает данный показатель среди общего населения Австралии. Смертность от самоубийств чаще регистрируется в более молодых группах (15-29 лет), что в 3,9 раза превышает аналогичный показатель среди общего населения. Среди коренных женщин смертность от убийств в состоянии алкогольного или наркотического опьянения чаще регистрируется в возрасте 30-44 лет и в 18,1 раз превышает данный показатель среди общего населения; от самоубийств - в возрасте 15-29 лет, что в 5 раз превышает аналогичный показатель среди общего населения Австралии.

Исследования, проведенные в Швеции, по изучению обстоятельств смерти, произошедших в семьях саамов-оленеводов, показали, что алкоголь является важным фактором риска, приводящим к смерти от неестественных причин [70]. Самыми распространенными видами смертей были смерти от самоубийств (23%), дорожно-транспортных происшествий (16%) и поездок на снегоходе со смертельным исходом (11%). В половине всех случаев у погибших в крови выявлено превышение содержание алкоголя.

Хотя алкоголизм и наркомания являются факторами риска суицида у коренных народов, их нельзя рассматривать отдельно от других причин, в том числе, социальных. Изучение динамики суицида у 178 молодых мужчин в возрасте от 15 до 34 лет, проживающих на

Аляске, в поселках, где выполнялась государственная программа по контролю употребления алкогольных напитков среди населения, показало невысокую эффективность проводимых мероприятий. На показатели смертности от суицида, помимо алкоголя, большое влияние оказывали другие причины, в том числе удаленность поселка от развитых инфраструктур, низкий материальный достаток, отсутствие семьи или постоянного партнера [71]. Как показали проведённые исследования, при составлении профилактических программ, наряду с контролем за употреблением алкогольных напитков, необходимо учитывать влияние других причин, которые могут быть как факторами риска, так и защитными факторами.

5. Демографические, социальные и экономические факторы риска.

Анализ социально-демографических факторов риска показывает, что мужской пол, молодой возраст, отсутствие семьи или постоянного партнера, низкий образовательный уровень, отсутствие работы и низкий материальный достаток являются основными рисками суицида у коренных народов, независимо от страны проживания. Это находит свое подтверждение во многих исследованиях, проведенных в США, Канаде, Австралии, Бразилии и других странах [72, 73, 74, 75].

Доказано, что в областях с высоким социально—экономическим уровнем, как правило, регистрируются более низкие показатели смертности от самоубийств, в то время как в районах с низким уровнем дохода регистрируется более высокий уровень суицида [76, 77]. Подавляющее большинство коренного населения проживает в сельской местности, в удаленных районах, с неразвитой инфраструктурой, низким социально—экономическим уровнем.

При изучении места проживания коренных австралийцев показано, что около четверти аборигенного населения проживает в отдаленных частях континента. От 26% до 62% коренных австралийцев старше 15 лет живут в очень стесненных условиях, в переполненном жилье. Большинство детей не могут получить школьного образования из-за невозможности удержаться в школе: лишь 39,5% коренных детей удерживаются в средней школе, по сравнению с 76,6% детей из числа некоренных австралийцев. Австралийские аборигены в 12 раз чаще попадают в тюрьму, по сравнению с остальной частью австралийского населения [48]. Вместе с тем, около 30% австралийцев—аборигенов живут сейчас в крупных городах, однако места

их проживания расположены в самых бедных городских кварталах.

Члены коренных общин, проживающие в отдаленных районах, имеют гораздо меньше возможностей для получения медицинской помощи, включая услуги по охране психического здоровья [78]. Как следствие, у них регистрируются низкие показатели соматического и психического здоровья, высокие показатели преждевременной смертности от внешних причин, в том числе самоубийств [79, 80]. Большинство коренных австралийцев, закончивших жизнь самоубийством, не имели возможности обратиться за медицинской помощью. Sveticic с соавторами провел исследование по изучению самоубийств у коренных и некоренных австралийцев за период 1994-2007 гг., сравнив частоту обращений за медицинской помощью в службы психического здоровья. Оценивались виды медицинских услуг и возможность доступа получения медицинской помощи. Проведенный анализ показал, что коренные австралийцы обращались за медицинской помощью гораздо реже, чем некоренные (23,8% и 43,3% соответственно). Наиболее распространенным источником помощи для коренного населения была стационарная медицинская помощь, в то время как для некоренного населения медицинскую помощь осуществляли врачи общей практики. Данный анализ демонстрирует, что коренные австралийцы обращаются за медицинской помощью в далеко зашедших случаях, когда уже требуется госпитализация [81].

На современном этапе развития общества, в условиях всеобщей глобализации и социокультурной модернизации меняется образ жизни коренных народов. Однако не всегда процессы аккультурации оказывают благотворное влияние на состояние здоровья коренных популяций, так как развитие экономики и процессы урбанизации разрушают стереотипы жизнедеятельности. Экономический прогресс приводит к нарушению равновесия в системе человек-среда и может послужить риском массового суицида, как это случилось в 2000 г. в общинах саамов-оленеводов, проживающих в Швеции [46, 47]. Подобные процессы нарушения экологического равновесия наблюдаются в Австралии, где происходит культивация и орошение земель в местах исконного проживания аборигенов, что лишает их территориальных пространств, связанных с традиционным образом жизни [82].

Недавнее исследование по изучению состояния здоровья и условий жизни коренных народов Аляски, Канады, Гренландии, Норве-

гии, Швеции и России, получившее название SLiCA, или Survey of Living Condition in the Arctic («Обзор условий жизни в Арктике»), показало неоднозначность влияния социокультурного прогресса на здоровье коренных популяций [83, 84, 85]. SLiCA - это первое международное исследование по изучению состояния здоровья и условий жизни коренных народов (саамов и инуитов, или эскимосов), проживающих в районах крайнего Севера. Перед исследователями проекта стояла цель изучить влияние процессов цивилизации и аккультурации на состояние здоровья коренных популяций. Одной из задач исследования было изучение распространенности суицидальных мыслей в зависимости от половой принадлежности, возраста, образовательного уровня и страны проживания. Всего было обследовано 2099 человек в возрасте от 16 до 84 лет. Высокая распространенность суицидальных мыслей выявлена среди инуитов, проживающих в Гренландии (17%) и на Аляске (14%), по сравнению с саамами, проживающими в Норвегии (11%) и Швеции (6%). Во всех странах суицидальные мысли чаще встречались в молодых возрастных группах (15-34 года). Связь суицидальных мыслей с образовательным уровнем показала, что уровень образования наиболее высок в Норвегии и Швеции: 55% саамов, проживающих в Норвегии, и 26% саамов, проживающих в Швеции, имели высшее образование, по сравнению с Гренландией и Аляской, где высшее образование имели всего 9% и 6% соответственно. Образование, как известно, является защитным фактором относительно суицидальных наклонностей, так как высокий образовательный уровень связан с лучшим социально-экономическим положением. Придя к выводу о благоприятном влиянии образовательного уровня на жизнестойкость саамов, авторы признали, что не все проявления цивилизации благотворным образом влияют на представителей коренных популяций. В ходе социокультурных преобразований коренные народы встречаются с новыми социальными, политическими и экологическими проблемами. С переходом от традиционного уклада к современному образу жизни среди коренного населения возрастает распространенность различных соматических заболеваний, таких как онкологические и сердечно-сосудистые. Также неблагоприятным исходом цивилизации является рост психических расстройств.

Таким образом, процессы колонизации и насильственной ассимиляции разрушили традиционный образ жизни коренных народов,

поставили их в экономическую зависимость, вызвали страдания многих поколений, которые сохраняются до сегодняшних дней и клинически проявляются высоким уровнем суицида, алкоголизма, наркомании, злоупотребления ПАВ и целым рядом других расстройств. НеЛитература:

1. Лубсанова С.В., Базаров А.А. Суицидальное поведение и религиозность (на примере молодых людей бурятской и русской национальностей) // Суицидология. - 2013. - Том 4, № 3. - С. 79-83.

2. Любов Е.Б., Сумароков Ю.А., Конопленко Э.Р. Жизнестойкость и факторы риска суицидального поведения коренных малочисленных народов Севера России // Суицидология. - 2015. - Том 6, № 3. - С. 23-30.

3. Положий Б.С., Куулар Л.Ы., Дуктеноол С.М. Особенности суицидальной ситуации в регионах со сверхвысокой частотой самоубийств (на примере Республики Тыва) // Суицидология. - 2014. - Том 5, № 1. - С. 11-18.

4. Семенова Н.Б. Особенности эмоциональной сферы коренной молодежи Севера как фактор риска суицидального поведения // Суицидология. -2011. - № 2. - С. 11-13.

5. Семенова Н.Б. Предпосылки суицидального поведения коренного населения Республики Тыва // Суицидология. - 2010. - № 1. - С. 23-25.

6. Семенова Н.Б. Предпосылки суицидального поведения коренного населения Республики Тыва // Журнал неврологии и психиатрии им. С.С. Корсакова. - 2010. - № 2. - С. 87-89.

7. Семенова Н.Б., Мартынова Т.Ф. Анализ завершенных суицидов среди детей и подростков Республики Саха (Якутия) // Сибирский вестник психиатрии и наркологии. - 2012. - № 3. - С. 42-45.

8. Цыремпилов С.В. Суицидогенная ситуация в Бурятии: вопросы влияния этнокультуральных факторов и пассионарности этносов // Суицидо-логия. - 2012. - № 3. - С. 48-51.

9. Climate Change Adaptation: Traditional Knowledge of Indigenous Peoples Inhabiting the Arctic and Far North / UNESCO Institute for Information Technologies in Education (© UNESCO IITE) - 2014.

10. Suicide data http://www.who.int/mental_health/prevention/suicide /suicideprevent/en/

11. De Leo D., Dudley M.J., Aebersold C.J. et al. Achieving standardised reporting of suicide in Australia: rationale and program for change // Med. J. Aust. - 2010. - Vol. 19 (192), № 8. - P. 452-456.

12. Alaska department of health and social services // www.vitalrecords.alaska. gov

13. Alaska Department of Health and Social Services // http://dhss.alaska.gov/dph/PublishingImages/Header _DPH.jpg

14. Shiels M.S., Chernyavskiy P., Anderson W.F. et al. Trends in premature mortality in the USA by sex, race, and ethnicity from 1999 to 2014: an analysis of death certificate data // Lancet. - 2017. - Vol. 25, № 17.

которым народам, таким как саамы, удалось адаптироваться в современном обществе, однако новый образ жизни несёт иные проблемы для здоровья, в том числе, различные соматические заболевания и психические расстройства.

References:

1. Lubsanova S.V., Bazarov A. A. Suicidal behavior and religiosity (for example, young people Buryat and Russian nationalities) // Suicidology. - 2013. -Vol. 4, № 3. - P. 79-83. (In Russ)

2. Lyubov E.B., Sumarokov У.А., Konoplenko E.R. Resilience and suicide behaviour risk factors in indigenous peoples of the Russian North // Suicidolo-gy. - 2015. - Vol. 6, № 3. - P. 23-30. (In Russ)

3. Polozhy B.S., Kuular L.Y., Dukten-ool S.M. Peculiarities of suicidal situation in the regions with ultrahigh suicide rate (on an example of The Republic of Tyva) // Suicidology. - 2014. - Vol. 5, № 1. - P. 11-18. (In Russ)

4. Semyonova N.B. Features of emotional of native youth of the north as a risk factor for suicide // Sui-cidology. - 2011. - № 2. - С. 11-13. (In Russ)

5. Semenova N.B. Background suicidal behavior of the indigenous population of The Republic of Tyva // Suicidology. - 2010. - № 1. - С. 23-25. (In Russ)

6. Semenova N.B. Predposylki suicidal'nogo povedenija korennogo naselenija Respubliki Tyva // Zhurnal nevrologii i psihiatrii im. S.S. Korsakova. -2010. - № 2. - S. 87-89. (In Russ)

7. Semenova N.B., Martynova T.F. Analiz zavershennyh suicidov sredi detej i podrostkov Respubliki Saha (Jakutija) // Sibirskij vestnik psihiatrii i narkologii. -2012. - № 3. - S. 42-45. (In Russ)

8. Tsyrempilov S.V. Suicides in Republic Buryatiya: the impact of ethnocultural factors and passionarity ethnic groups // Suicidology. - 2012. - № 3. - P. 48-51. (In Russ)

9. Climate Change Adaptation: Traditional Knowledge of Indigenous Peoples Inhabiting the Arctic and Far North / UNESCO Institute for Information Technologies in Education (© UNESCO IITE) - 2014.

10. Suicide data

http ://www.who. int/mental_health/prevention/suicide /suicideprevent/en/

11. De Leo D., Dudley M.J., Aebersold C.J. et al. Achieving standardised reporting of suicide in Australia: rationale and program for change // Med. J. Aust. - 2010. - Vol. 19 (192), № 8. - P. 452-456.

12. Alaska department of health and social services // www.vitalrecords.alaska.gov

13. Alaska Department of Health and Social Services // http://dhss.alaska.gov/dph/PublishingImages/Header _DPH.jpg

14. Shiels M.S., Chernyavskiy P., Anderson W.F. et al. Trends in premature mortality in the USA by sex, race, and ethnicity from 1999 to 2014: an analysis of death certificate data // Lancet. - 2017. - Vol. 25, № 17.

15. Chang M.H., Moonesinghe R., Athar H.M. et al. Trends in Disparity by Sex and Race/Ethnicity for the Leading Causes of Death in the United States-1999-2010 // J. Public Health Manag. Pract. - 2016. - Vol. 22, № 1. - P. 13-24.

16. Hill R., Perkins R., Wexler L. An analysis of hospital visits during the 12 months preceding suicide death in Northern Alaska // Alaska Med. - 2007. -Vol. 49, № 1. - P. 16-21.

17. Herne M.A., Bartholomew M.L., Weahkee R.L. Suicide mortality among American Indians and Alaska Natives, 1999-2009 // Am. J. Public Health. - 2014. - Vol. 104. - P. 336-42.

18. Holck P., Day G.E., Provost E. Mortality trends among Alaska Native people: successes and challenges // Int. J. Circumpolar Health. - 2013. - Vol. 5. - P. 72.

19. Berger L.R., Wallace L.J., Bill N.M. Injuries and injury prevention among indigenous children and young people // Pediatr. Clin. North Am. - 2009. -Vol. 56, № 6. - P. 1519-1537.

20. Goldston D.B., Molock S.D., Whitbeck L.B. et al. Cultural considerations in adolescent suicide prevention and psychosocial treatment // Am. Psychol. -

2008. - Vol. 63, № 1. - P. 14-31.

21. Goodkind J.R., Ross-Toledo K., John S. et al. Promoting healing and restoring trust: policy recommendations for improving behavioral health care for American Indian / Alaska Native adolescents // Am. J. Community Psychol. - 2010. - Vol. 46. - P. 386-394.

22. MacDonald J.P., Ford J.D., Willox A.C. et al. A review of protective factors and causal mechanisms that enhance the mental health of Indigenous Circumpolar youth // Int. J. Circumpolar Health. -2013. - Vol. 72.

23. Suicide among indigenous peoples in Canada // http:www.thecanadianencyclopedia.ca/en/article/

24. Qi X., Hu W., Page A. et al. Dynamic pattern of suicide in Australia, 1986-2005: a descriptive-analytic study // BMJ Open. - 2014. - Vol. 29, № 7.

25. Cheung Y.T.D., Spittal M.J., Williamson M.K. et al. Application of scan statistics to detect suicide clusters in Australia // PLoS One. - 2013. - Vol. 8, № 1.

26. Cheung Y.T., Spittal M.J., Pirkis J. et al. Spatial analysis of suicide mortality in Australia: investigation of metropolitan-rural-remote differentials of suicide risk across states/territories // Soc. Sci. Med. 2012. - Vol. 75, № 8. - P. 1460-1468.

27. Pridmore S., Fujiyama H. Suicide in the Northern territory, 2001-2006 // Aust. N. Z. J. Psychiatry. -

2009. - Vol. 43, № 12. - P. 1126-1130.

28. De Leo D., Sveticic J., Milner A. Suicide in Indigenous people in Queensland, Australia: trends and methods, 1994-2007 // Aust. N. Z. J. Psychiatry. -

2011. - Vol. 45, № 7. - P. 532-538.

29. Soole R., Kolves K., De Leo D. Suicides in Aboriginal and Torres Strait Islander children: analysis of Queensland Suicide Register // Aust. N. Z. J. Public Health. - 2014. - Vol. 38, № 6. - P. 574-578.

30. Souza M.L., Orellana J.D. Suicide mortality in Sao Gabriel da Cachoeira, a predominantly indigenous Brazilian municipality // Rev. Bras. Psiquiatr. -

2012. - Vol. 34, № 1. - P. 34-37.

15. Chang M.H., Moonesinghe R., Athar H.M. et al. Trends in Disparity by Sex and Race/Ethnicity for the Leading Causes of Death in the United States-1999-2010 // J. Public Health Manag. Pract. - 2016.

- Vol. 22, № 1. - P. 13-24.

16. Hill R., Perkins R., Wexler L. An analysis of hospital visits during the 12 months preceding suicide death in Northern Alaska // Alaska Med. - 2007. -Vol. 49, № 1. - P. 16-21.

17. Herne M.A., Bartholomew M.L., Weahkee R.L. Suicide mortality among American Indians and Alaska Natives, 1999-2009 // Am. J. Public Health. - 2014.

- Vol. 104. - P. 336-42.

18. Holck P., Day G.E., Provost E. Mortality trends among Alaska Native people: successes and challenges // Int. J. Circumpolar Health. - 2013. -Vol.5. -P.72.

19. Berger L.R., Wallace L.J., Bill N.M. Injuries and injury prevention among indigenous children and young people // Pediatr. Clin. North Am. - 2009. -Vol. 56, № 6. - P. 1519-1537.

20. Goldston D.B., Molock S.D., Whitbeck L.B. et al. Cultural considerations in adolescent suicide prevention and psychosocial treatment // Am. Psychol. -

2008. - Vol. 63, № 1. - P. 14-31.

21. Goodkind J.R., Ross-Toledo K., John S. et al. Promoting healing and restoring trust: policy recommendations for improving behavioral health care for American Indian / Alaska Native adolescents // Am. J. Community Psychol. - 2010. - Vol. 46. - P. 386-394.

22. MacDonald J.P., Ford J.D., Willox A.C. et al. A review of protective factors and causal mechanisms that enhance the mental health of Indigenous Circumpolar youth // Int. J. Circumpolar Health. - 2013.

- Vol. 72.

23. Suicide among indigenous peoples in Canada // http:www.thecanadianencyclopedia.ca/en/article/

24. Qi X., Hu W., Page A. et al. Dynamic pattern of suicide in Australia, 1986-2005: a descriptive-analytic study // BMJ Open. - 2014. - Vol. 29, № 7.

25. Cheung Y.T.D., Spittal M.J., Williamson et al. Application of scan statistics to detect suicide clusters in Australia // PLoS One. - 2013. - Vol. 8, № 1.

26. Cheung Y.T., Spittal M.J., Pirkis J. et al. Spatial analysis of suicide mortality in Australia: investigation of metropolitan-rural-remote differentials of suicide risk across states/territories // Soc. Sci. Med. 2012. - Vol. 75, № 8. - P. 1460-1468.

27. Pridmore S., Fujiyama H. Suicide in the Northern territory, 2001-2006 // Aust. N. Z. J. Psychiatry. -

2009. - Vol. 43, № 12. - P. 1126-1130.

28. De Leo D., Sveticic J., Milner A. Suicide in Indigenous people in Queensland, Australia: trends and methods, 1994-2007 // Aust. N. Z. J. Psychiatry. -

2011. - Vol. 45, № 7. - P. 532-538.

29. Soole R., Kolves K., De Leo D. Suicides in Aboriginal and Torres Strait Islander children: analysis of Queensland Suicide Register // Aust. N. Z. J. Public Health. - 2014. - Vol. 38, № 6. - P. 574-578.

30. Souza M.L., Orellana J.D. Suicide mortality in Sao Gabriel da Cachoeira, a predominantly indigenous Brazilian municipality // Rev. Bras. Psiquiatr. -

2012. - Vol. 34, № 1. - P. 34-37.

31. Ferreira M.E., Matsuo T., Souza R.K. Demographic characteristics and mortality among indigenous peoples in Mato Grosso do Sul State, Brazil // Cad. Saude Publica. - 2011. - Vol. 27, № 12. - P. 2327-2339.

32. Suicide trends and characteristics among persons in the Guarani Kaiowa and Nandeva communities -Mato Grosso do Sul, Brazil, 2000-2005: Centers for Disease Control and Prevention (CDC) // MMWR Morb. Mortal. Wkly Rep. - 2007. - Vol. 12; 56, № 1. - P. 7-9.

33. Silviken A. Prevalence of suicidal behaviour among indigenous Sami in northern Norway // Int. J. Circumpolar Health. - 2009. - Vol. 68, № 3. - P. 204-211.

34. Mohatt N.V., Fok C.C., Burket R. et al. Assessment of awareness of connectedness as a culturally-based protective factor for Alaska native youth // Cultur. Divers Ethnic Minor, Psychol. - 2011. - Vol. 17, № 4. - P. 444-455.

35. Spiwak R., Sareen J., Elias B. et al. Complicated grief in Aboriginal populations // Dialogues Clin. Neurosci. - 2012. - Vol. 14, № 2. - P. 204-209.

36. Whitbeck L.B., Walls M.L., Johnson K.D. et al. Depressed affect and historical loss among North American Indigenous adolescents // Am. Indian. Alsk. Native Ment. Health Res. - 2009. - Vol. 16; № 3. - P. 16-41.

37. Коренные народы и школы-интернаты: сопоставительное исследование // Постоянный форум по вопросам коренных народов, девятая сессия ООН. - НЙ, 2010 // www.un.org // E.C.19.2010.11.ru

38. Gone J.P. A community-based treatment for Native American historical trauma: prospects for evidence-based practice // J. Consult. Clin. Psychol. - 2009. -Vol. 77, № 4. - P. 751-762.

39. Elias B., Mignone J., Hall M. et al. Trauma and suicide behaviour histories among a Canadian indigenous population: an empirical exploration of the potential role of Canada's residential school system // Soc. Sci. Med. - 2012. - Vol. 74, № 10. - P. 15601569.

40. Olson L.M., Wahab S., Thompson C.W. et al. Suicide notes among Native Americans, Hispanics, and Anglos // Qual. Health Res. - 2011. - Vol. 21, № 11. - P. 1484-1494.

41. Kral M.J., Idlout L., Minore J.B. et al. Unikkaartuit: meanings of well-being, unhappiness, health, and community change among Inuit in Nunavut, Canada // Am. J. Community Psychol. - 2011. - Vol. 48 (34). - P. 426-438.

42. Kral M.J. Postcolonial suicide among Inuit in Arctic Canada // Cult. Med. Psychiatry. - 2012. - Vol. 36, № 2. - P. 306-325.

43. Apology // http://lenta.ru/articles/2008/06/12/apology/

44. Associated Press // www.ap.org

45. BBC-news // www.bbc.co.uk

46. Omma L., Sandlund M., Jacobsson L. Suicidal expressions in young Swedish Sami, a cross-sectional study // Int. J. Circumpolar Health. - 2013. - Vol. 72.

31. Ferreira M.E., Matsuo T., Souza R.K. Demographic characteristics and mortality among indigenous peoples in Mato Grosso do Sul State, Brazil // Cad. Saude Publica. - 2011. - Vol. 27, № 12. - P. 2327-2339.

32. Suicide trends and characteristics among persons in the Guarani Kaiowa and Nandeva communities -Mato Grosso do Sul, Brazil, 2000-2005: Centers for Disease Control and Prevention (CDC) // MMWR Morb. Mortal. Wkly Rep. - 2007. - Vol. 12; 56, № 1. - P. 7-9.

33. Silviken A. Prevalence of suicidal behaviour among indigenous Sami in northern Norway // Int. J. Circumpolar Health. - 2009. - Vol. 68, № 3. - P. 204-211.

34. Mohatt N.V., Fok C.C., Burket R. et al. Assessment of awareness of connectedness as a culturally-based protective factor for Alaska native youth // Cultur. Divers Ethnic Minor, Psychol. - 2011. - Vol. 17, № 4. - P. 444-455.

35. Spiwak R., Sareen J., Elias B. et al. Complicated grief in Aboriginal populations // Dialogues Clin. Neurosci. - 2012. - Vol. 14, № 2. - P. 204-209.

36. Whitbeck L.B., Walls M.L., Johnson K.D. et al. Depressed affect and historical loss among North American Indigenous adolescents // Am. Indian. Alsk. Native Ment. Health Res. - 2009. - Vol. 16; № 3. - P. 16-41.

37. Korennye narody i shkoly-internaty: soposta-vitel'noe issledovanie // Postojannyj forum po vo-prosam korennyh narodov, devjataja sessija OON. -NJ, 2010 // www.un.org // E.C.19.2010.11.ru (In Russ)

38. Gone J.P. A community-based treatment for Native American historical trauma: prospects for evidence-based practice // J. Consult. Clin. Psychol. - 2009. -Vol. 77, № 4. - P. 751-762.

39. Elias B., Mignone J., Hall M. et al. Trauma and suicide behaviour histories among a Canadian indigenous population: an empirical exploration of the potential role of Canada's residential school system // Soc. Sci. Med. - 2012. - Vol. 74, № 10. - P. 15601569.

40. Olson L.M., Wahab S., Thompson C.W. et al. Suicide notes among Native Americans, Hispanics, and Anglos // Qual. Health Res. - 2011. - Vol. 21, № 11. - P. 1484-1494.

41. Kral M.J., Idlout L., Minore J.B. et al. Unikkaartuit: meanings of well-being, unhappiness, health, and community change among Inuit in Nunavut, Canada // Am. J. Community Psychol. - 2011. - Vol. 48 (34). - P. 426-438.

42. Kral M.J. Postcolonial suicide among Inuit in Arctic Canada // Cult. Med. Psychiatry. - 2012. - Vol. 36, № 2. - P. 306-325.

43. Apology // http://lenta.ru/articles/2008/06/12/apology/

44. Associated Press // www.ap.org

45. BBC-news // www.bbc.co.uk

46. Omma L., Sandlund M., Jacobsson L. Suicidal expressions in young Swedish Sami, a cross-sectional study // Int. J. Circumpolar Health. - 2013. - Vol. 72.

47. Stoor J.P., Kaiser N., Jacobsson L. et al. "We are like lemmings": making sense of the cultural mean-ing(s) of suicide among the indigenous Sami in Sweden // Int. J. Circumpolar Health. - 2015. - Vol. 1, № 74.

48. Parker R. Australia's aboriginal population and mental health // J. Nerv. Ment. Dis. - 2010. - Vol. 198, № 1. - P. 3-7.

49. Farrelly T., Francis K. Definitions of suicide and self-harm behavior in an Australian aboriginal community // Suicide Life Threat. Behav. - 2009. - Vol. 39, № 2. - P. 182-189.

50. Firestone M., Smylie J., Maracle S. et al. Mental health and substance use in an urban First Nations population in Hamilton, Ontario // Can. J. Public Health. - 2015. - Vol. 24; 106, № 6. - P. 375-381.

51. AIHW, Australian Institute of Health and Welfare // aihw.gov.au

52. O'Keefe V.M., Wingate L.R. The role of hope and optimism in suicide risk for American Indians/Alaska Natives // Suicide Life Threat. Behav. -2013. - Vol. 43, № 6. - P. 621-633.

53. Manzo K., Tiesman H., Stewart J. et al. A comparison of risk factors associated with suicide ideation/attempts in American Indian and White youth in Montana // Arch. Suicide Res. -2015. - Vol. 19, № 1. - P. 89-102.

54. Chachamovich E., Kirmayer L.J., Haggarty J.M. et al. Suicide among Inuit: results from a large, epide-miologically representative follow-back study in Nu-navut // Can. J. Psychiatry. - 2015. - Vol. 60, № 6. -P. 268-275.

55. Kvernmo S., Rosenvinge J.H. Self-mutilation and suicidal behaviour in Sami and Norwegian adolescents: prevalence and correlates // Int. J. Circumpolar Health. - 2009. - Vol. 68, № 3. - P. 235-248.

56. Soole R., Kolves K., De Leo D. Factors related to childhood suicides: analysis of the Queensland Child Death Register // Crisis. - 2014. - Vol. 35, № 5. - P. 292-300.

57. Brockie T.N., Dana-Sacco G., Wallen G.R. et al. The Relationship of Adverse Childhood Experiences to PTSD, Depression, Poly-Drug Use and Suicide Attempt in Reservation-Based Native American Adolescents and Young Adults // Am. J. Community Psychol. - 2015. - Vol. 55. - P. 411-421.

58. Niven J.A. Screening for depression and thoughts of suicide: a tool for Use in Alaska's village clinics // Am. Indian Alsk. Native Ment. Health Res. - 2007. - Vol. 14, № 2. - P. 16-28.

59. Morgan R., Freeman L. The healing of our people: substance abuse and historical trauma // Subst. Use Misuse. - 2009. - Vol. 44, № 1. - P. 84-98.

60. Chartier K.G., Vaeth P.A., Caetano R. Focus on: ethnicity and the social and health harms from drinking // Alcohol Res. - 2013. - Vol. 35, № 2. - P. 229-237.

61. Allen J., Levintova M., Mohatt G. Suicide and alcohol-related disorders in the U.S. Arctic: boosting research to address a primary determinant of health disparities // Int. J. Circumpolar Health. - 2011. -Vol. 70, № 5. - P. 473-487.

47. Stoor J.P., Kaiser N., Jacobsson L. et al. "We are like lemmings": making sense of the cultural mean-ing(s) of suicide among the indigenous Sami in Sweden // Int. J. Circumpolar Health. - 2015. - Vol. 1, № 74.

48. Parker R. Australia's aboriginal population and mental health // J. Nerv. Ment. Dis. - 2010. - Vol. 198, № 1. - P. 3-7.

49. Farrelly T., Francis K. Definitions of suicide and self-harm behavior in an Australian aboriginal community // Suicide Life Threat. Behav. - 2009. - Vol. 39, № 2. - P. 182-189.

50. Firestone M., Smylie J., Maracle S. et al. Mental health and substance use in an urban First Nations population in Hamilton, Ontario // Can. J. Public Health. - 2015. - Vol. 24; 106, № 6. - P. 375-381.

51. AIHW, Australian Institute of Health and Welfare // aihw.gov.au

52. O'Keefe V.M., Wingate L.R. The role of hope and optimism in suicide risk for American Indians/Alaska Natives // Suicide Life Threat. Behav. -2013. - Vol. 43, № 6. - P. 621-633.

53. Manzo K., Tiesman H., Stewart J. et al. A comparison of risk factors associated with suicide ideation/attempts in American Indian and White youth in Montana // Arch. Suicide Res. -2015. - Vol. 19, № 1. - P. 89-102.

54. Chachamovich E., Kirmayer L.J., Haggarty J.M. et al. Suicide among Inuit: results from a large, epide-miologically representative follow-back study in Nu-navut // Can. J. Psychiatry. - 2015. - Vol. 60, № 6. -P. 268-275.

55. Kvernmo S., Rosenvinge J.H. Self-mutilation and suicidal behaviour in Sami and Norwegian adolescents: prevalence and correlates // Int. J. Circumpolar Health. - 2009. - Vol. 68, № 3. - P. 235-248.

56. Soole R., Kolves K., De Leo D. Factors related to childhood suicides: analysis of the Queensland Child Death Register // Crisis. - 2014. - Vol. 35, № 5. - P. 292-300.

57. Brockie T.N., Dana-Sacco G., Wallen G.R. et al.

The Relationship of Adverse Childhood Experiences to PTSD, Depression, Poly-Drug Use and Suicide Attempt in Reservation-Based Native American Adolescents and Young Adults // Am. J. Community Psychol. - 2015. - Vol. 55. - P. 411-421.

58. Niven J.A. Screening for depression and thoughts of suicide: a tool for Use in Alaska's village clinics // Am. Indian Alsk. Native Ment. Health Res. - 2007. - Vol. 14, № 2. - P. 16-28.

59. Morgan R., Freeman L. The healing of our people: substance abuse and historical trauma // Subst. Use Misuse. - 2009. - Vol. 44, № 1. - P. 84-98.

60. Chartier K.G., Vaeth P.A., Caetano R. Focus on: ethnicity and the social and health harms from drinking // Alcohol Res. - 2013. - Vol. 35, № 2. - P. 229-237.

61. Allen J., Levintova M., Mohatt G. Suicide and alcohol-related disorders in the U.S. Arctic: boosting research to address a primary determinant of health disparities // Int. J. Circumpolar Health. - 2011. -Vol. 70, № 5. - P. 473-487.

62. Johnson M.E., Brems C., Mills M.E., et al. Psychiatric symptomatology among individuals in alcohol detoxification treatment // Addict. Behav. - 2007. -Vol. 32, № 8. - P. 1745-1752.

63. Cwik M., Barlow A., Tingey L. et al. Exploring risk and protective factors with a community sample of American Indian adolescents who attempted suicide // Arch. Suicide Res. - 2015. - Vol. 19, № 2. - P. 172-189.

64. Ballard E.D., Musci R.J., Tingey L. et al. Latent class analysis of substance use and aggressive behavior in reservation-based American Indian youth who attempted suicide // Am. Indian Alsk. Native Ment. Health. - 2015. - Vol. 22. - P. 77-94.

65. Harford T.C., Chen C.M., Grant B.F. Other- and Self-Directed Forms of Violence and Their Relationship With Number of Substance Use Disorder Criteria Among Youth Ages 12-17: Results From the National Survey on Drug Use and Health // J. Stud. Alcohol Drugs. - 2016. - Vol. 77, № 2. - P. 277-286.

66. Ramamoorthi R., Jayaraj R. Epidemiology, etiology, and motivation of alcohol misuse among Australian Aboriginal and Torres Strait Islanders of the Northern Territory: a descriptive review // J. Ethn. Subst. Abuse. - 2015. - Vol. 14, № 1. - P. 1-11.

67. De Leo D., Milner A., Sveticic J. Mental disorders and communication of intent to die in indigenous suicide cases, Queensland, Australia // Suicide Life Threat. Behav. - 2012. - Vol. 42, № 2. - P. 136-46.

68. Austin A.E., van den Heuvel C., Byard R.W. Causes of community suicides among indigenous South Australians // J. Forensic Leg. Med. - 2011. - Vol. 18, № 7. - P. 299-301.

69. Calabria B., Doran C.M., Vos T. et al. Epidemiology of alcohol-related burden of disease among Indigenous Australians // Aust. N. Z. J. Public Health. -2010. - Vol. 34, № 1. - P. 47-51.

70. Ahlm K., Hassler S., Sjolander P. et al. Unnatural deaths in reindeer-herding Sami families in Sweden, 1961-2001 // Int. J. Circumpolar Health. - 2010. -Vol. 69, № 2. - P. 129-137.

71. Berman M. Suicide among young Alaska Native men: community risk factors and alcohol control // Am. J. Public Health. - 2014. - Vol. 104, № 3. -P. 329-335.

72. Wexler L., Hill R., Bertone-Johnson E. et al. Correlates of Alaska Native fatal and nonfatal suicidal behaviors 1990-2001 // Suicide Life Threat. Behav. -2008. - Vol. 38, № 3. - P. 311-320.

73. Wexler L., Silveira M.L., Bertone-Johnson E. Factors associated with Alaska Native fatal and nonfatal suicidal behaviors 2001-2009: trends and implications for prevention // Arch. Suicide Res. - 2012. -Vol. 16, № 4. - P. 273-286.

74. Qi X., Tong S., Hu W. Preliminary spatiotemporal analysis of the association between socio-environmental factors and suicide // Environ. Health. - 2009. - Vol. 1, № 8. - P. 46.

75. Spein A.R., Pedersen C.P., Silviken A.C. et al. Self-rated health among Greenlandic Inuit and Norwegian Sami adolescents: associated risk and protective correlates // Int. J. Circumpolar Health. - 2013. - Vol. 72.

62. Johnson M.E., Brems C., Mills M.E., et al. Psychiatric symptomatology among individuals in alcohol detoxification treatment // Addict. Behav. - 2007. -Vol. 32, № 8. - P. 1745-1752.

63. Cwik M., Barlow A., Tingey L. et al. Exploring risk and protective factors with a community sample of American Indian adolescents who attempted suicide // Arch. Suicide Res. - 2015. - Vol. 19, № 2. - P. 172-189.

64. Ballard E.D., Musci R.J., Tingey L. et al. Latent class analysis of substance use and aggressive behavior in reservation-based American Indian youth who attempted suicide // Am. Indian Alsk. Native Ment. Health. - 2015. - Vol. 22. - P. 77-94.

65. Harford T.C., Chen C.M., Grant B.F. Other- and Self-Directed Forms of Violence and Their Relationship With Number of Substance Use Disorder Criteria Among Youth Ages 12-17: Results From the National Survey on Drug Use and Health // J. Stud. Alcohol Drugs. - 2016. - Vol. 77, № 2. - P. 277-286.

66. Ramamoorthi R., Jayaraj R. Epidemiology, etiology, and motivation of alcohol misuse among Australian Aboriginal and Torres Strait Islanders of the Northern Territory: a descriptive review // J. Ethn. Subst. Abuse. - 2015. - Vol. 14, № 1. - P. 1-11.

67. De Leo D., Milner A, Sveticic J. Mental disorders and communication of intent to die in indigenous suicide cases, Queensland, Australia // Suicide Life Threat. Behav. - 2012. - Vol. 42, № 2. - P. 136-46.

68. Austin A.E., van den Heuvel C., Byard R.W. Causes of community suicides among indigenous South Australians // J. Forensic Leg. Med. - 2011. - Vol. 18, № 7. - P. 299-301.

69. Calabria B., Doran C.M., Vos T. et al. Epidemiology of alcohol-related burden of disease among Indigenous Australians // Aust. N. Z. J. Public Health. -2010. - Vol. 34, № 1. - P. 47-51.

70. Ahlm K., Hassler S., Sjolander P. et al. Unnatural deaths in reindeer-herding Sami families in Sweden, 1961-2001 // Int. J. Circumpolar Health. - 2010. -Vol. 69, № 2. - P. 129-137.

71. Berman M. Suicide among young Alaska Native men: community risk factors and alcohol control // Am. J. Public Health. - 2014. - Vol. 104, № 3. -P. 329-335.

72. Wexler L., Hill R., Bertone-Johnson E. et al. Correlates of Alaska Native fatal and nonfatal suicidal behaviors 1990-2001 // Suicide Life Threat. Behav. -2008. - Vol. 38, № 3. - P. 311-320.

73. Wexler L., Silveira M.L., Bertone-Johnson E. Factors associated with Alaska Native fatal and nonfatal suicidal behaviors 2001-2009: trends and implications for prevention // Arch. Suicide Res. - 2012. -Vol. 16, № 4. - P. 273-286.

74. Qi X., Tong S., Hu W. Preliminary spatiotemporal analysis of the association between socio-environmental factors and suicide // Environ. Health. - 2009. - Vol. 1, № 8. - P. 46.

75. Spein A.R., Pedersen C.P., Silviken A.C. et al. Self-rated health among Greenlandic Inuit and Norwegian Sami adolescents: associated risk and protective correlates // Int. J. Circumpolar Health. - 2013. - Vol. 72.

76. Derek Cheung Y.T., Spittal M.J., Williamson M.K. et al. Predictors of suicides occurring within suicide clusters in Australia, 2004-2008 // Soc. Sci. Med. - 2014. - Vol. 118. - P. 135-142.

77. Kalist D.E., Molinari N.A., Siahaan F. Income, employment and suicidal behavior // J. Mental Health Policy & Economics. - 2007. - Vol. 10. - P. 177187.

78. Adams K., Halacas C., Cincotta M. et al. Mental health and Victorian Aboriginal people: what can data mining tell us? // Aust. J. Prim. Health. - 2014. -Vol. 20, № 4. - P. 350-355.

79. Phillips A. Health status differentials across rural and remote Australia // Aust. J. Rural Health. -2009. - Vol. 17, № 1. - P. 2-9.

80. Ollapallil J., Benny R., Jacob A.O. The growing burden of injuries and trauma in Alice Springs // Injury. - 2008. - Vol. 39, № 5. - P. 3-9.

81. Sveticic J., Milner A., De Leo D. Contacts with mental health services before suicide: a comparison of Indigenous with non-Indigenous Australians // Gen. Hosp. Psychiatry. - 2012. - Vol. 34, № 2. - P. 185-191.

82. Qi X., Tong S., Hu W. Preliminary spatiotemporal analysis of the association between socio-environmental factors and suicide // Environ. Health. - 2009. - Vol. 1, № 8. - P. 46.

83. Broderstad A.R., Eliassen B.M., Melhus M. Prevalence of self-reported suicidal thoughts in SLiCA. The survey of living conditions in the Arctic (SLiCA) // Glob. Health Action. - 2011. - Vol. 4.

84. Eliassen B.M., Braaten T., Melhus M. et al. Acculturation and self-rated health among Arctic indigenous peoples: a population-based cross-sectional study // BMC Public Health. - 2012. - Vol. 5, № 12.

- P. 948.

85. Eliassen B.M., Melhus M., Kruse J. et al. Design and methods in a survey of living conditions in the Arctic

- the SLiCA study // Int. J. Circumpolar Health. -2012. - Vol. 19, № 71. - P. 17229.

76. Derek Cheung Y.T., Spittal M.J., Williamson M.K. et al. Predictors of suicides occurring within suicide clusters in Australia, 2004-2008 // Soc. Sci. Med. - 2014. - Vol. 118. - P. 135-142.

77. Kalist D.E., Molinari N.A., Siahaan F. Income, employment and suicidal behavior // J. Mental Health Policy & Economics. - 2007. - Vol. 10. - P. 177187.

78. Adams K., Halacas C., Cincotta M. et al. Mental health and Victorian Aboriginal people: what can data mining tell us? // Aust. J. Prim. Health. - 2014. -Vol. 20, № 4. - P. 350-355.

79. Phillips A. Health status differentials across rural and remote Australia // Aust. J. Rural Health. -2009. - Vol. 17, № 1. - P. 2-9.

80. Ollapallil J., Benny R., Jacob A.O. The growing burden of injuries and trauma in Alice Springs // Injury. - 2008. - Vol. 39, № 5. - P. 3-9.

81. Sveticic J., Milner A., De Leo D. Contacts with mental health services before suicide: a comparison of Indigenous with non-Indigenous Australians // Gen. Hosp. Psychiatry. - 2012. - Vol. 34, № 2. - P. 185-191.

82. Qi X., Tong S., Hu W. Preliminary spatiotemporal analysis of the association between socio-environmental factors and suicide // Environ. Health. - 2009. - Vol. 1, № 8. - P. 46.

83. Broderstad A.R., Eliassen B.M., Melhus M. Prevalence of self-reported suicidal thoughts in SLiCA. The survey of living conditions in the Arctic (SLiCA) // Glob. Health Action. - 2011. - Vol. 4.

84. Eliassen B.M., Braaten T., Melhus M. et al. Acculturation and self-rated health among Arctic indigenous peoples: a population-based cross-sectional study // BMC Public Health. - 2012. - Vol. 5, № 12.

- P. 948.

85. Eliassen B.M., Melhus M., Kruse J. et al. Design and methods in a survey of living conditions in the Arctic

- the SLiCA study // Int. J. Circumpolar Health. -2012. - Vol. 19, № 71. - P. 17229.

SUICIDAL PREVALENCE AND RISK FACTORS IN NATIVE PEOPLES: THE REVIEW OF FOREIGN DATA

N.B. Semenova

Federal Research Center «Krasnoyarsk Scientific Center of Siberian Division of Russian Academy of Sciences», Krasnoyarsk, Russia

Contact info: Mrs Semenova Nadezhda Borisovna - Full Professor. Job Title: Leading Researcher of FRC KSC SD RAS. Phone: +7 913 539 86 02; E-mail: snb237@ygmail.com

Abstract

Introduction. Suicidal rates being registered in native peoples are disproportionally high in Siberia (Russia). The same situation has been reported in some other countries, where native peoples live, including the USA, Canada, Australia, New Zealand and Brazil. The knowledge of the reasons and risk factors of suicidal conduct is necessary for working out preventive measures against suicides. Aim. 1) collecting information on suicide frequency in native peoples, living in different countries; 2) investigating suicidal reasons and risk factors. Methods. We were selecting the data from scientific articles and statistical database related to these issues. For making the search, we used electronic databases PubMed and MedLine as well as electronic sources of state official sites. The scope of the search was 10 years and the time period of the studies was from 2007 to 2016. Results. We marked different figures for suicidal cases in native peoples, living in various foreign countries. High frequency of suicides was registered in native populations in the USA, Canada, Australia, Brazil and New Zealand. Relatively low figures have been registered in the

Saami, who live in Scandinavian countries - Sweden and Norway. The analysis of reasons and risk factors showed that all the native peoples experience stress caused by forced assimilation. Moreover, the USA, Canada, Australia and New Zealand natives were experiencing the severe stress of colonization and ethnic cleansing, which had impacted seriously the health of future generations. It has lead to «complicated grief», which is clinically reflected in increased rates of mental disorders, alcoholism, drug addiction, unnatural deaths including suicides. Conclusions. The experience accumulated abroad can be useful for the clearer understanding of the social processes, being marked in native populations at the modern stage of society development. It can also contribute to the elaboration of the preventive measures against suicides in native peoples living in Russia.

Key words: suicide, native peoples, prevalence, reasons, risk factors

УДК: 616.89-008

САМОУБИЙСТВА И ЭПИДЕМИОЛОГИЧЕСКИЕ ПАРАМЕТРЫ ТУБЕРКУЛЕЗА В РОССИИ: ПОПУЛЯЦИОННЫЙ УРОВЕНЬ СВЯЗИ

Ю.Е. Разводовский, П.Б. Зотов, С.В. Кандрычын

УО «Гродненский государственный медицинский университет», г. Гродно, Республика Беларусь ФГБОУ ВО «Тюменский государственный медицинский университет» МЗ РФ, г. Тюмень, Россия УЗ «Минская областная клиническая больница», пос. Лесной, Минский р-н, Республика Беларусь

Контактная информация:

Разводовский Юрий Евгеньевич - кандидат медицинских наук. Место работы и должность: старший научный сотрудник научно-исследовательской лаборатории УО «Гродненский государственный медицинский университет». Адрес: Республика Беларусь, 230009, г. Гродно, ул. Горького, 80. Телефон: +375-152-70-18-84, электронный адрес: razvodovsky@tut.by

Зотов Павел Борисович - доктор медицинских наук, профессор. Место работы и должность: профессор кафедры онкологии ФГБОУ ВО «Тюменский государственный медицинский университет» Минздрава России. Адрес: Россия, г. Тюмень, ул. Одесская, д. 24; специалист центра суицидальной превенции ГБУЗ ТО «Областная клиническая психиатрическая больница», Адрес: Тюменская область, Тюменский район, р.п. Винзили, ул. Сосновая, 19. Телефон: (3452) 270-552

Кандрычын Сергей Вацлавович - врач-кардиолог, кандидат социологических наук. Место работы и должность: УЗ «Минская Ордена трудового Красного знамени областная клиническая больница». Адрес: Республика Беларусь, 223340, Минский район, пос. Лесной, д. 40. Электронный адрес: kandrycz@yandex.ru

До недавнего времени Россия относилась к странам с наиболее высоким уровнем смертности от туберкулеза и самоубийств. Туберкулез и самоубийства относятся к числу медико-социальных проблем, поэтому их эпидемиологические параметры часто используются в качестве индикаторов социального неблагополучия. На первый взгляд, сама постановка вопроса о наличии связи между суицидами и смертностью от туберкулеза кажется противоречивой, поскольку суицидальное поведение представляет собой психосоциальный феномен, в генезе которого чаще присутствует реактивный компонент (фактор импульсивности), в то время как туберкулез является инфекционным заболеванием, характеризующимся затяжным течением. Однако имеющиеся теоретические предпосылки и эмпирические данные указывают на существование связи между суицидом и смертностью от туберкулеза как на индивидуальном, так и на популяционном уровнях. Целью настоящего исследования была попытка выявить связь между суицидом и эпидемиологическими параметрами туберкулеза в России. Для этого был проведен сравнительный анализ динамики уровня суицидов и уровня эпидемиологических параметров туберкулеза (заболеваемость и смертность) в России в период с 1980 по 2015 годы. Статистическая обработка данных проводилась с помощью программного пакета «Statistica 10» в модуле «Анализ временных рядов». Результаты: Кросс-корреляционный анализ преобразованных временных рядов показал, что между динамикой уровня суицидов уровня смертности от туберкулеза существует статистически значимая связь на нулевом лаге (г=0,6^Е=0,17). Связь между динамикой уровней суицидов и уровня заболеваемости туберкулезом также положительная, хотя и менее выражена (г=0,4^Е=0,17). Таким образом, результаты настоящего исследования говорят о существовании связи между уровнем суицидов и уровнем эпидемиологических параметров туберкулеза, в особенности уровнем смертности, на популяционном уровне в России, подтверждая тем самым гипотезу, согласно которой смертность от туберкулеза является индикатором психосоциального дистресса, а также косвенно свидетельствуют в пользу психосоматической природы туберкулеза.

Ключевые слова: заболеваемость и смертность от туберкулёза, самоубийства, тренды, Россия, 1980-2015.