CC BY
98
Поэтика русской лирики ХХ века
УДК 821(091) Ю.И. Кудряшова
РАХИЛЬ - БЛАЖЕННАЯ СМЕРТЬ В СТИХОТВОРЕНИИ ТЭФФИ «ИДУ ПО БЕЗВОДНОЙ ПУСТЫНЕ...»
Исследуется семантика образа Рахили в стихотворении Тэффи «Иду по безводной пустыне...». В ходе анализа выявляется интертекстуальная перекличка с толкованиями библейского сюжета в религиозной, философской и художественной литературе. Эти традиции воспринимаются Тэффи через поэзию Серебряного века, в которой нашли отражение идея единства любви и смерти, платоновское понимание эроса как духовной работы, христианская концепция восхождения к Богу и «блаженной смерти» как завершения трудной жизни.
Ключевые слова: семантика образа Рахили, поэзия Тэффи, поэтическая традиция.
Имя Рахили присутствует во многих поэтических текстах Серебряного века, достаточно назвать Вяч. Иванова, И. Бунина, В. Шуфа, С. Черного, В. Ходасевича, А. Ахматову, М. Цветаеву, О. Мандельштама, Т. Ефименко, С. Соловьева, Тэффи. Причинами такой популярности образа в России являются не только библейский контекст и включенность в обрядовую деятельность1, рождественский вертеп, но, прежде всего, полигенетичность образа, принадлежащего иудейской и христианской культурам, и, как следствие, его полисемантичность, а также связь образа Рахили с категориями Эроса и Танатоса, по-особому переживаемыми Серебряным веком.
В русской поэзии начала XX в. тема смерти в связи с образом Рахили с разной степенью интенсивности проявляется в таких поэтических текстах, как «Гробница Рахили» И. Бунина (1907), «Рахиль» Ахматовой (1921), «Слезы Рахили» В. Ходасевича (1916), «Иаков» С. Соловьева (1924). Однако самым «мортальным» является стихотворение Тэффи, где «тихая Рахиль» названа «блаженной смертью»:
Иду по безводной пустыне, Ищу твой сияющий край. Ты в рубище нищей рабыни Мой царственный пурпур узнай!
Я близко от радостной цели... Как ясен мой тихий закат! Звенят полевые свирели, Звенят колокольчики стад...
Ты гонишь овец к водопою -Как ясен твой тихий закат! Как сладко под легкой стопою Цветы полевые шуршат!
Ты встанешь к стене водоема, Моим ожиданьям близка, Моею душою влекома, В далекие смотришь века...
1 Имя Рахили связано с несколькими библейскими сюжетами: о сватовстве и женитьбе патриарха Иакова (Быт., 29-35), о вавилонском пленении евреев Навуходоносором (Иер., 31:15) и о Рождестве Христовом (Мф., 2: 18). Рахиль упоминается в Рождественское Богослужение (Царские часы, 9-й час), во время Великого Поста в Великом каноне Андрея Критского и во время обряда венчания.
Замучена зноем и пылью, Тоскою безводных степей, Так встречусь я с тихой Рахилью Блаженною смертью моей... [14. С. 207]
Стихотворение входит в сборник Тэффи «Passiflora» (1923), изданный в эмиграции. В заглавие сборника - Passiflora, или Страстоцвет, - вынесено название цветка, воспринимавшегося с XVI в. как эмблема страстей Христовых. Семантика цветка вводит магистральную тему смерти, решаемую в разных ключах: то как прославление памяти о гибели Христа («Passiflora») или оплакивание Русью своих сыновей («Русь»), то как кроткую и непонятую встречу со смертью («Я сердцем кроткая была») или желание «приять смерть» в качестве освобождения от жизни («Chateau de mie, медовый замок...»).
В основу поэтической системы «Passiflora» положено христианское двоемирие: земная жизнь в свете смерти и вечная жизнь. Земная жизнь в соответствии с христианским учением определяется как испытание, которое следует кротко принять, но в ряде стихотворений возникают «экзистенциальные» мотивы абсурдности/иррациональности существования («Благословение Божьей десницы»), несвободы человека («Я нездешняя, я издалека», «Я сердцем кроткая была», «Вот завела я песенку») и творчества («Пела-пела белая птица»).
Авторская позиция и объединяющая идея сборника находят выражение в эпиграфе к «Passiflora» - «Passionis beatitudini sacrum» ("Блаженству страдания посвящается"), - отсылающем к христианской мысли о необходимости страдания для достижения блаженства в вечной жизни, а также к христианской мистике, где страдание очищает дух и позволяет созерцать божественное и любить Бога, на этом пути страдание обращается в блаженство. Таким образом, в эпиграфе не только «акцентируется мотив страданий» [3. С. 25], но также присутствует христианская установка принять трудности как испытание, как путь.
В литературе о Тэффи, возможно в связи с исторической ситуацией написания стихотворения -Гражданская война в России, эмиграция большей части интеллигенции, в том числе и Тэффи, существует вариант прочтения стихотворения «Иду по безводной пустыне», совмещающий образы Рахили и России: «В стихотворении "Иду по безводной пустыни" последовательно развивается мотив скитаний, бездомности; образ России соотносится с образом "тихой Рахили"» [3. С. 26]. Основанием для такого прочтения (не аргументированным автором), полагаем, может быть аналогия с безутешной о детях Рахили, которая может также символизировать и сам еврейский народ2.
Семантика образа Рахили в контексте всей книги стихов не ограничивается больной для эмигрантов темой России3. Религиозный подтекст данного стихотворения и сборника в целом выдвигают на первый план иной мотив - Рахили как блаженной смерти; эмигрантская «бездомность» и горечь становятся частным проявлением более глубокой, метафизической, проблематики.
Сюжетной основой стихотворения «Иду по безводной пустыне» является свернутая до собственного имени библейская ситуация - первая встреча патриарха Иакова и Рахили у водоема4. По сравнению с библейским описанием Тэффи акцентирует контрастность пейзажа («безводная пусты-
2 См., напр.: «Рахель стала как бы олицетворением трагической судьбы народа Израиля» [17].
3 См., напр.: «Но что-то умерло в ней безвозвратно. Словно увезла с собой навеки черный бесслезный плач по родине, который слышала в час отъезда. Голос ее стал звучать надтреснуто и тревожно. Об этом свидетельствуют изданные в 1920-х годах сборники "Стамбул и солнце", "Так жили", "Вечерний день", "Черный ирис", "Passiflora". Страстоцвет - символ страдания - центральный образ второй книги стихов Тэффи. Она оплакивает свой "страстной" путь, добрый смех покидает ее, улыбка превращается в гримасу боли. Символические образы "Passiflora" скрывают тоску и растерянность.» [11]; или: «Лирическая героиня Тэффи чувствует себя несчастной, покинутой» [3. С. 26].
4 Сравните с библейским описанием встречи Иакова и Рахили: «И увидел (Иаков. - К.Ю.): вот, на поле колодезь, и там три стада мелкого скота, лежавшие около него, потому что из того колодезя поили стада. Над устьем колодезя был большой камень. Когда собирались туда все стада, отваливали камень от устья колодезя и поили овец ...» (Быт., 29:2, 3), «Еще он говорил с ними, как пришла Рахиль [дочь Лавана] с мелким скотом отца своего ...» (Быт., 29: 9).
ня», по которой шел библейский Иаков до встречи с пастухами, противопоставлена «ареалу» Рахили: водному источнику, звону колокольчиков, «цветам полевым»); изменяет состав персонажей (субъект повествования заменяет в стихотворении Иакова, второстепенные персонажи - пастухи - отсутствуют); и усиливается момент ожидания встречи с Рахилью.
Тема встречи повествователя и Рахили - блаженной смерти оборачивается темой сближения и взаимопроникновения противоположных субъектов, что проявляется и на формальном уровне5.
Лексические оппозиции «безводная пустыня» - «сияющий край», фонетика и семантика которого связана с образом Рая; «рубище нищей рабыни» - «царственный пурпур», «твой» - «мой» первых строф обращаются в симметрию второй и третьей строф с синтаксическим, образным параллелизмом и рефреном во вторых строках строф - «Как ясен мой тихий закат» - «Как ясен твой тихий закат». Этот параллелизм второй и третьей строф сополагает образы субъекта повествования и Рахили, относящиеся к противоположным мирам (мир повествователя - «безводная пустыня», «тоска безводных степей», «зной и пыль»; мир Рахили - «сияющий край», «цветы полевые). Замена библейского Иакова на субъекта повествования («Ты в рубище нищей рабыни | Мой ... пурпур узнай», «Замучена зноем и пылью») снимает оппозицию мужского и женского и уподобляет персонажей стихотворения. Взаимопроникновение двух начал происходит в четвертой строфе («Ты встанешь .. ,| Моим ожиданьям близка, | Моею душою влекома, | В далекие смотришь века.») и сопровождается ритуальной водой, символика которой амбивалентна. Зеркальность «стены водоема» как проницаемой границы между двумя мирами имеет здесь два противоположных значения: аллюзию на зеркало явлений Данте, в которое смотрелась Рахиль6, и «нарциссическую» традицию всматривания в себя. Все это позволяет рассматривать образ «тихой Рахили» и как двойника субъекта повествования, и как противоположную по значению, отдельную от нее ее «блаженную смерть», или более объемно -жизнь и блаженную смерть7, понимаемую как начало вечной жизни, а сам текст как модель перехода трудной жизни в желанную и поэтому блаженную смерть.
Развитие темы приближения и встречи на протяжении всего текста («Иду по безводной пустыне», «Я близко от радостной цели», «Так встречусь я.») в сочетании с образами «тихого заката», «блаженной смерти» как цели пути соотносит текст Тэффи с мортальными жанрами, в частности с «Vado mori», или «Я иду к своей смерти».
В средневековых текстах на тему «Vado mori» «умирающие представители различных социальных групп или символические персонификации разных человеческих качеств делились своими чувствами и размышлениями»[5]. Станислав Гроф, исследователь трансперсональных состояний, пишет о таких стихах как о предшественниках текстов, которые использовались во время «танцев смерти» (danses macabres, Totentanze): «Эти "танцы смерти", распространившиеся во многих европейских странах в масштабах эпидемии, были самым впечатляющим выражением озабоченности тематикой смерти из-за странной силы их психологического воздействия, преодолевающего барьеры пола, возраста и социального положения» [5].
В тексте Тэффи присутствует также эротическая тема, развернутая на уровне мотивов и аллюзий: пасторальная картина («Звенят полевые свирели8, | Звенят колокольчики стад», «Ты гонишь овец
5 Сравните у Е. Трубиловой: «В стихотворениях этого сборника, название которого переводится как "Страстоцвет", явственно слышны христианские мотивы. Провозглашая "благословение Божьей десницы" равно над праведниками и грешниками, Тэффи говорит о "едином хаосе" добра и зла, не тщась разделить их. Ее цель на этой земле - "свечою малой озарить великую Божью тьму". Это приятие мира в нерасторжимой целостности добра и зла, любовь к населяющим этот мир маленьким людям и есть побудительные мотивы творчества Тэффи» [12].
6 См. у Данте в XXVII песне «Чистилища» (ст. 97-108): «Мне снилось - на лугу цветы сбирала | Прекрасная и юная жена, | И так она, сбирая, напевала: | "Чтоб всякий ведал, как я названа, | Я - Лия, и, прекрасными руками | Плетя венок, я здесь брожу одна. | Для зеркала я уберусь цветами; | Сестра моя Рахиль с его стекла | Не сводит глаз и недвижима днями. | Ей красота ее очей мила, | Как мне - сплетенный мной убор цветочный; | Ей любо созерцанье, мне - дела"».
7 Сочетание «блаженная смерть» используется в церковной литературе как желанный и праведный итог трудной жизни. Сравните: «Поэтому, если хочешь блаженно умереть, ныне будь таким, каким при смерти хочешь быть»[9]; «Лучше день блаженной смерти, нежели рождения»[10]; «В святой Библии перед нами проходит не только жизнь праведников, но и их блаженная смерть.» [8].
8 Здесь образ свирели может быть связан с идиллической поэзией. Семантика образа свирели как символа любви и лирического искусства в «Passiflora» встречается и в контекстном окружении «Иду по безводной пусты-
к водопою», «Цветы полевые шуршат»), поиск «сияющего края», определяемого как «радостная цель» и актуализация значения «радости» как «веселья, услады, наслажденья, утехи» [6], эпитеты «сладкий», «легкий» («Как сладко под легкой стопою»), используемые в возможных любовных пре-текстах9; значения близости, управляемости в строках: «Моим ожиданьям близка», «Моею душою влекома».
Созвучие тем любви и смерти не единственно в «Passiflora». В ряде стихов сборника любовь или ведет к смерти, или отождествляется со смертью: любовный «пламенный бред» есть «смертный час» («Я тебя целую греховно, как блудница!» [14. С. 205]); «Любовь считается смертельный яд» («Быть может, родина ее на островах Таити.» [14. С. 210]); «Эруанд» и др. В других стихах сборника раскрывается значение любви как единения («сокрыленья») с лазурью, весной («Весеннее» [14. С. 208]), Богом («Есть в небесах блаженный сад у Бога» [14. С. 224]).
Возможны также переклички стихотворения «Иду по безводной пустыне» с текстом Сологуба «Любовью легкою играя», эпиграф из которого предшествует ее стихотворению-реплике «Я синеглаза, светлокудра...». Сопоставимы: а) образы «отрадной» и «блаженной» смерти, преобразующиеся в мотив нерасторжимости любви и смерти, - у Сологуба «И в звонах ласково-кристальных | Отраву сладкую тая, | Была милее дев лобзальных | Ты, смерть отрадная моя!»; у Тэффи: «Так встречусь я с тихой Рахилью, | Блаженною смертью моей»; б) рифма «край» - «рай», у Сологуба создающая сложный комплекс «отрадной игры» как способа достижения экстатического состояния любви-смерти (рифмы «Мы обрели блаженный край» - «веселье рая» - «Божий рай» - «первый рай» - «играя» -«через край»), у Тэффи текст начинается мотивом поиска «сияющего края» («Ищу твой сияющий край»), что в связи с библейским именем праматери Рахили, пасторальной сценой, любовными мотивами и темой смерти семантически актуализирует значение слова «рай»; в) использование эпитета «сладкий» в любовном контексте - у Сологуба «Сладчайшего, чем Божий рай», «изнывал от сладкой муки», у Тэффи «Как сладко под легкой стопою | Цветы. шуршат». Оба текста связаны с оппозицией «Эрос-Танатос», однако в тексте Сологуба представлено экстатическое (и следовательно, смертельное) состояние эротической игры и акцент делается на теме любви, а в тексте Тэффи эротическое становится второстепенным и доминирует тема смерти.
Эротический план в стихотворении Тэффи базируется как на библейской ситуации, так и на литературной традиции. Напоминание об истории любви Рахили есть в стихах В. Шуфа «Гробница Рахили» (1906) и Т. Ефименко «Немилый день сквозь шторы натекает.» (1915). В «Гробнице Рахили» (1907) И. Бунина образ Рахили становится символом любви и его чувственное восприятие сохраняется в некоем пространстве прапамяти вопреки тотальной власти смерти10.
В стихотворении Тэффи аллюзия на смотрящую в зеркало явлений Рахиль отсылает к средневековой традиции толкования образа, связывавшей образ Рахили и созерцательное постижение Истины, или Бога. У Бл. Августина, епископа Гипонийского (354-430), в сочинении «Фавсту-манихею» читаем: «.надежда на вечное созерцание Бога, сопровождаемая уверенным и восхитительным осознанием истины, вот Рахиль. И на этом основании она описывается как светлая и прекрасная. Она возлюблена всяким благочестивым ученым, потому что таким образом он служит божьей благодати»11. У Фомы Аквинского, самого влиятельного философа XIII в., в «Catena aurea - Gospel of Matthew»: «Иаков обозначает словом "любовь" любовное слияние двух жизней; деятельных в любви к ближне-
не»: в стихотворении о «вызревании» поэзии и любви в «Поет мой сон», предшествующем «Иду по безводной пустыне»: «Цветами, травами звенит свирельный луг» [14. С. 206] - и в стихотворении «Весеннее», следующем за «Иду...»: «Пьяным кубком голубиного вина | Напоит тебя свирельная весна!» [14. С. 208], а также в «Как я скажу, что плохо мне на свете» как завершающая цепочку градации положительная оценка «И где-нибудь звенит свирелью луг?» [14. С. 215].
9 Возможны ассоциации с «Песней песен Соломона»: «.дай мне услышать голос твой, потому что голос твой сладок и лице твое приятно» (Песн., 2:14); «уста его - сладость» (Песн., 5:16) - и с «Сладчайшее из слов земных - Рахиль» у Бунина в «Гробнице Рахили».
10 Подробнее см.: Кудряшова Ю.И. Символический пейзаж в стихотворении И. Бунина «Гробница Рахили». Натюрморт - пейзаж - портрет - экфрасис - вещь: Книга для учителя: межвуз. сб. ст. Пермь, 2009. С. 51-60.
11 «... the hope of the eternal contemplation of God, accompanied with a sure and delightful perception of truth, is Rachel. And on this account she is described as fair and well-formed. This is the beloved of every pious student, and for this he serves the grace of God.» [2: 52].
му своему, созерцательных в любви к Богу; деятельность обозначается Лией, созерцательность - Рахилью. Поскольку Лия толкуется как "работящая", поскольку она активна в своих заботах; Рахиль -"видевшей начала",. поскольку через созерцание, она видит начала, которые есть Бог»12. Данте помещает созерцательную Рахиль, «великой взятою ценой» (Ад, 4: 60), в Райской розе рядом с возлюбленной Беатриче и делает ее прообразом Беатриче.
Аллегорическое значение Рахили было известно Серебряному веку не только по Великому канону Андрея Критского, читаемого в понедельник первой седмицы Великого Поста: «Лествица, юже виде древле великий в патриарсех, указание есть, душе моя, деятельнаго восхождения, разумнаго возшествия; аще хощеши убо деянием, и разумом, и зрением пожити, обновися. Зной дневный пре-терпе лишения ради патриарх, и мраз нощный понесе, на всяк день снабдения творя, пасый, тружда-яйся, работаяй, да две жене сочетает. Жены ми две разумей, деяние же и разум в зрении, Лию убо деяние, яко многочадную, Рахиль же разум, яко многотрудную; ибо кроме трудов, ни деяние, ни зрение, душе, исправится» [4].
Вяч. Иванов в своих стихах продолжает средневековую, в частности, августиновскую традицию рассмотрения Рахили в связи с эротикой богопознания13, берущей начало у Платона, и интерпретирует ее то как условие для творчества, то как «модус» жизни14.
В стихотворениях А. Ахматовой «Рахиль»15 (1921) и С. Соловьева «Иаков» (1924), написанных уже после эмиграции Тэффи, образ Рахили связан с Эросом восхождения, причем у Ахматовой акцентируется «страстное» и «страстное» начала (если воспользоваться термином Л. Гумилева, «пассионарное»), а у Соловьева преобладает ориентированный на Данте и А. Блока культ Дамы.
До Тэффи мортальная компонента образа Рахили, как правило, латентна или редуцирована. В одних текстах (В.Шуф, И. Бунин, С. Соловьев), отсылающих к «Бытию» и разрабатывающих мотивы противостояния любви и смерти, памяти/прапамяти как бессмертия и смерти как тотальности, - Рахиль выступает объектом смерти как безвременно умершая женщина. В других стихах (Вяч. Иванов16) смерть уподобляется экстатическому состоянию или отрешенности, способствующей созерцанию истины, а Рахиль выступает в средневековом аллегорическом значении. В текстах, связанных с мотивом плача Рахили (в Библии плач звучит в «Иеремии» (Иерем., 31:15) и «Евангелии от Матфея» (Мф., 2:18)), Рахиль предстает то как смертная мать, плачущая о ребенке («Американец» С. Черного, «Братья Карамазовы» Ф. Достоевского), то как эманация Бога, или Шехина, плачущая не только о еврейском народе, но о человеке вообще (В. Ходасевич «Слезы Рахили»)17.
Тэффи, назвав Рахиль «блаженной смертью», объединяет все эти трактовки. Во-первых, она задает «пограничную» ситуацию встречи живущего с его смертью, что порождает экстатическое со-
12 «Jacob signifies, 'love,' for love embraces two lives; active in the love of our neighbour, contemplative in the love of God; the active is signified by Leah, the contemplative by Rachel. For Leah is interpreted 'labouring,'. for she is active in labour; Rachel 'having seen the beginning,' . because by the contemplative, the beginning, that is God, is seen» [1. С. 9].
13 Термин «эротика познания», «когнитивный Эрос» используем в соответствии с работой М. Цимборска-Лебода «Эрос в творчестве Вячеслава Иванова». Автор возводит миф о когнитивном Эросе к платоновскому «Пиру», оценивает его как основной для символизма и толкует его как определяющий «особый статус познающего: «его трансцендирование к правде Бытия и брачно-любовное соитие с нею» [16. С. 109]. Эротика познания связана с «логикой открытий и творчества, понятая по аналогии с любовной страстью» (цит. по: [16. С. 107]). Для нас важно сопоставление «эротического познания» с «в о с х и щ е н н о с т ь ю неоплатоников, примерно совпадающей с Августиновым transcensus sui» [16. С. 108].
14 Подробнее см.: Кудряшова Ю.И. Образы Рахили и Лии в лирике Вяч. Иванова // Миф-фольклор-литература: Памяти И.В. Зырянова. Пермь, 2009. С. 194-203.
15 Подробнее см.: Кудряшова, Ю. И. Семантика «Библейских стихов» Ахматовой как цикла // Мировая литература в контексте культуры: сб. ст. по мат. Междунар. науч. конф. (12 апр. 2008 г.) и Всерос. студ. науч. конф. (19 апр. 2008 г.). Пермь, 2008. С. 57-60.
16 Сравните, например, в стихотворении «TRANSCENDE TE IPSUM»: «Как двум вожжам послушны удила, | Так ей - дела, а той - мечты благие. | Ей Отреченье имя, - чьи дела; | Той - Отрешенье. Вечна София | - Обеим свет. Одна зовет: «Прейди | Себя, - себя объемля в беспредельном». | Рахиль: «Себя прейди - в себя сойди» [7. С. 782, 783].
17 Подробнее см.: Кудряшова Ю.И. Образ Рахили в стихотворении В. Ходасевича «Слезы Рахили» // Молодая филология. Пермь: ПГПУ, 2008. С. 54-63.
стояние18. Во-вторых, Рахиль есть также объективация смерти повествующего субъекта - встреча с нею происходит в конце долгого и трудного пути-жизни. В-третьих, Рахиль Тэффи является объектом/темой стихотворения. И в этом аспекте стихотворение «Иду по безводной пустыне.» есть реплика на «пессимистичные»19 «Слезы Рахили» (1916) Ходасевича, где позиция лирического героя стихотворения сопоставима с позицией плачущей о людях Рахили.
Стихотворения «Иду по безводной пустыне.» Тэффи и «Слезы Рахили» В.Ходасевича связаны следующими мотивами: 1) пути или жизни как трудного пути - у Тэффи «Иду по безводной пустыне, | Ищу твой сияющий край» - у Ходасевича «Под дождем я иду неспешно | (...) Нынче все мы стали бездомны, | Словно вечно бродягами были»; 2) истории: у Тэффи «Моею душою влекома | В далекие смотришь века»; у Ходасевича «Пусть потомки с гордой любовью | Про дедов легенды сложат», «И поет нам дождь.| Про древние слезы Рахили», «Горе нам, что по воле Божьей | В страшный час сей мир посетили!»; 3) человеческой жизни как страдания - у Тэффи «Ты в рубище нищей рабыни | Мой царственный пурпур узнай», «Замучена зноем и пылью, | Тоскою безводных степей»; у Ходасевича «Ах, под нашей тяжелой ношей | Сколько б песен мы ни сложили - | Лишь один есть припев хороший: | Неутешные слезы Рахили!»; 4) песни -у Тэффи наличие рефрена и параллельное строение второй и третьей строф содержат аллюзии на строение песни20; у Ходасевича « И поет нам дождь», «Пусть потомки (...) | Про дедов легенды сложат», «Сколько б песен мы ни сложили»; 5) «мортальной» семантикой образа Рахили - у Тэффи это тождество Рахили и блаженной смерти; у Ходасевича - древность плача и композиционное положение образа Рахили, замыкающего все три строфы стихотворения.
Переклички между Ходасевичем и Тэффи не ограничиваются одним стихотворением, но распространяются на контекст книг, в который они включены. Стихотворение «Слезы Рахили» входит в книгу «Путем зерна», в основу которой положена евангельская идея умирающего и воскресающего зерна. Сборник открывается магистральным стихотворением «Путем зерна», а следующим является стихотворение «Слезы Рахили». В книге Тэффи «Passiflora» стихотворению «Иду по безводной пустыне.» предшествует стихотворение «Поет мой сон.» со сходной тематикой: «Стальной струной гудит тяжелый плуг. | . | Он путь готовит новому стеблю, | В бессмертие земли златое бросив семя...» [14. С. 206]. Так к образу Рахили подключается семантика умирания и воскрешения.
У Ходасевича доминирует мотив умирания, плача Рахили/поэта о человеке в истории; у Тэффи - христианское толкование блаженной (выстраданной) смерти и любви-жизни - смерти как восхождения к Богу21. Эта идея раскрывается и в ее позднем рассказе «И времени не стало»: «Вот такое мое чувство души, а следовательно, и смерти. Возврат в единое». И в докладе «О единстве любви», прочитанном в обществе «Зеленая лампа» (1926-1940): «И вот на том предпоследнем взлёте по радиусу любви, на котором витают в блаженном экстазе души праведников, — на этом взлёте близко друг другу всякая любовь. Там, в этой сфере, падают все перегородки. Туда тянутся и восходят по радиусам любви и восторженная монахиня со стигматами на руках, и тёмный содомский грешник, если душа его вдохновенно тосковала и плакала и слезами омыла одежды свои, тянется и старушонка с убогой геранькой, и брат святого Франциска зайчик, прильнувший к нему, и раб Божий одуванчик, и раба Божия фиалка — все по радиусам любви, многими путями к Единому, к центру, к Богу»[13].
Таким образом, в интерпретации Тэффи образ Рахили восходит к свойственной Серебряному веку идее единства любви и смерти; к платоновскому пониманию эроса как духовной работы; христианской концепции восхождения к Богу и «блаженной смерти» как окончания трудной жизни. Само стихотворение мотивом «Vado mori» и образом Рахили как «блаженной смерти» проецирует средневековые периоды массовых смертей на сложную для российских эмигрантов ситуацию потери родины и выживания на чужбине, что говорит о попытке дать - с опорой на прошлое - модель нового мировосприятия.
18 Эта тема встречается у Тэффи не раз, напр.: «Серебряный корабль», «Я сердцем кроткая была».
19 В автокомментарии к «Слезам Рахили» Ходасевич пишет: «Чулков упрекал в пораженчестве» [15. С. 621].
20 В «Passiflora» встречаем мотив плача как песни: «Только песнью плачет душа» в «Пела-пела белая птица» [1. С. 198], «Там кто-нибудь на дудочке | Доплачет песнь мою!» («Вот завела я песенку.») [14. С. 200], «Звенит и плачет звездная тоска | В моих словах о солнце и о счастье!» («Меня любила ночь, и на руке моей.») [14. С. 216]
21 Ср. противоположное решение этой темы в другом, нерелигиозном, контексте в стихотворении «Chateau de miel, медовый замок». В основе сюжета - неудачный порыв пчелы как символа труда и послушания, но также поэзии, - за грани рамок - «Духов и сладости и зла»: «За мной, к земным пределам счастья, | Вонзаясь в голубую твердь, | В блаженном чуде сладострастья | Приять сверкающую смерть!» [14. С. 218]
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. St. Aquinas. Catena Aurea - Gospel of Matthew. Translator Whiston, William. Publisher: Grand Rapids. Print Basis: London: J.G.F. and J. Rivington, 1842. URL: http://www.ccel.org/ccel/aquinas/catena1.html
2. St. Augustine. Reply to Faustus the Manichaean. [Contra Faustum Manichaeum.] A.D. 400. (Book XXII- Part 1). URL: http://www.synaxis.org/cf/volume13/ECF00012.htm
3. Васильева С.С. Тэффи // Литература русского зарубежья. («Первая волна» эмиграции: 1920-1940 годы): учеб. пособие: в 2 ч. Волгоград, 2004. Ч. 2. 232 с. URL: http://window.edu.ru/window_catalog/ files/r25841/volsu425.pdf
4. Великий канон Андрея Критского // Православная литература. URL: http://www.bogoslovy.ru/kanonvel1.htm
5. Гроф Ст., Хэлифакс Дж. Человек перед лицом смерти. М.: Изд-во Трансперсонального Института, 1996. URL: http://lib.ru/PSIHO/GROF/death.txt
6. Даль В. Толковый словарь живaго великорусского языка. URL: http://slovardalja.net/word.php?wordid=35179
7. Иванов Вяч. И. Собрание сочинений: в 4 т. Брюссель, 1971. Т. 1. URL: http://www.rvb.ru/ivanov/ 1_critical/1_brussels/toc_vol_1.htm
8. Иеромонах Иов (Гумеров). Вопросы священнику. 07.10.2006 // Православие. RU. URL: http://www.pravoslavie.ru/answers/6854.htm
9. Святитель Тихон Задонский. Об истинном христианстве. Книга первая. Приготовление к мудрости христианской: о грехах и добродетелях. URL: http://ni-ka.com.ua/index.php?Lev=wisdom
10. Святитель Тихон Задонский. Сокровище духовное, от мира собираемое. URL: http://ni-ka.com.ua/index.php?Lev=sokrovd#sokd58.
11. Спиридонова Л.А. (Евстигнеева). Русская сатирическая литература начала ХХ века. М.: Наука, 1977. URL: http://lib.ru/RUSSLIT/TEFFI/about.txt
12. Трубилова Е. В поисках страны Нигде // Тэффи Н.А. Рассказы / сост. Е. Трубилова. М.: Молодая гвардия, 1990. URL: http://ocr.krossw.ru/htal/teffi/teffi-vstupl-ls_1.htm
13. Тэффи Н. О единстве любви // Тэффи Н. Живое - живому // Смесь // Сайт общины храма Рождества Пресвятой Богородицы. URL: http://nativitas.ru/Teffi_O_edinstve_ljubvi
14. Тэффи Н.А. Черный ирис, белая сирень / сост. Е. Трубилова. М.: Эксмо, 2006. 448 с.
15. Ходасевич В. Колеблемый треножник: Избранное. М.: Сов. писатель, 1991. 688 с.
16. Цимборска-Лебода М. Эрос в творчестве Вячеслава Иванова. На пути к философии любви. Томск; Москва: Водолей Publishers, 2004. 256 с.
17. Штейнзальц А. Библейские образы. М., 1998. URL: http://www.judaicaru.org/steinsalz/obraz_2.html
Поступила в редакцию 16.05.10
Yu.I. Kudryashova
Rachel as a blissful death in a poem of Teffi "Idu po bezvodnoy pustine..."
The article deals with semantics of Rachel's image in N. Teffi's poem «Idu po bezvodnoy pustine.» ("I'm walking across the arid desert."). The investigation touches upon the structure of the poem and reveals the connections with the bible plot interpretations presented in religious, philosophical and literary texts. These traditions are perceived by Teffi through Silver Age poetry, in which the idea of unity of love and death, Plato's understanding of Eros as spiritual work, and the Christian concept of an ascent to God and «blissful death» as a competition of a difficult life have been embodied.
Keywords: semantics of Rachel's image, Teffi's poetry, poetic tradition.
Кудряшова Юлия Игоревна, аспирант
ГОУВПО «Пермский государственный педагогический университет» 614990, Россия, г. Пермь, ул. Сибирская, 24 E-mail: postmaster@pspu.ac.ru, j.kudryashova@mail.ru
Kudryashova Yu.I., postgraduate student
Perm's State University
614990, Russia, Perm, Sibirskaya str., 24
E-mail: postmaster@pspu.ac.ru, j.kudryashova@mail.ru
