CC BY
29
Таким образом, правовой статус выборных представителей земских соборов определялся «призывными» грамотами об избрании делегатов, в которых указывались условия цензов. Делегаты обладали полномочиями в решении вопросов государственного значения, для обсуждения которых и созывался собор. Они играли активную роль в правотворческом процессе, участвуя в заседаниях соборов, принятии «сказок», в работе кодификационной комиссии по составлению Соборного уложения, имели право на законодательную инициативу.
Литература
1. Авалиани С. А. Земские соборы. Литературная история земских соборов. Одесса, 1916.
2. Акты, относящиеся к истории земских соборов / под ред. Ю. В. Готье. М., 1909.
3. Акты государственных грамот. 1821. Т. III.
4. Загоскин Н. П. История права Московского государства. Казань, 1877. Т. 1.
5. Дьяконов М. А. Очерки общественного и государственного строя Древней Руси. СПб., 1908.
6. Институт выборов в истории России. Источники, свидетельства современников. Взгляды исследователей XIX - начала XX века / под ред. А. А. Вешнякова М., 2001.
7. Кабанов А. Х. Организация выборов на земские соборы в XVII веке // Журнал Министерства народного просвещения. СПб., 1910.
8. Латкин В. Н. Земские соборы Древней Руси. СПб., 1885.
9. Латкин В. Н. Материалы для истории земских соборов XVII столетия. СПб., 1884.
10. Памятники русского права / под ред. С. В. Юшкова. М., 1959. Т. 5.
В. А. Хажироков
РАДИКАЛЬНЫЙ ИСЛАМ НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ В КОНТЕКСТЕ НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ
В статье рассматриваются проблемы осуществления правоохранительной функции Российского государства в условиях различных угроз национальной безопасности, прежде всего радикального ислама. Формы политического влияния радикального ислама, полагает автор, носят исключительно деструктивный характер и по своей природе направлены на разрушение традиционных общественных отношений, политических связей, систем публичного управления и замещение их собственными формами публичной идеологии, регулятивными нормами и методами управления.
Ключевые слова: правоохранительная функция государства, национальная безопасность, религиозная безопасность, радикальный ислам, традиционные ценности.
Продолжившиеся после распада СССР тенденции национального сепаратизма в России, вызванные как слабой экономикой, так и малоэффективным государственным управлением, привели к увеличению религиозного и национального конфликтогенного потенциала на отдельных территориях, среди которых наиболее сильной правовой деструкции подвергся Северный Кавказ. Однако наступивший в регионе конституционный кризис, возникновение откровенного антиправового режима под эгидой религиозного национализма были обусловлены не только экономическими факторами, но и политическим влиянием извне. Очевидно, что в посткоммунистической России «сворачивание» правоохранительной функции государства привело к развитию как организованных криминальных структур на Северном Кавказе [ 1, с. 40-41], так и антироссийской деятельности спецслужб ряда за-
рубежных государств. При этом следует учитывать, что исламская религиозная традиция народов Северного Кавказа имела и имеет ряд особенностей, не свойственных христианству. Так, в частности, ислам не разделяет на светское и духовное управление обществом, понимания и воспринимая государственное и духовное управление как единое целое. Отсюда все государственные функции, преломляясь через религиозное восприятие, получают особое содержание и форму исполнения. Такая тесная взаимосвязь политики и религии многократно усиливает влияние и роль ислама в публичном управлении.
Таким образом, ислам политичен, а политика на территориях, где превалирует население, исповедующее ислам, религиозна по своей сути.
В этом культурно-духовном контексте традиционные методы усиления федерального контроля и уголовного преследования, предлагаемые
рядом исследователей [2] и опробованные на практике, демонстрировали свою малую эффективность. Одновременно неформальная политика коммуникационного диалога политических элит Северного Кавказа и федерального центра, реализуемая в правоохранительной политике В. В. Путина, привела к реальным результатам - восстановлению режима конституционной законности и правопорядка в Чеченской Республике. Формирование системы правоохранительной деятельности в формах, не всегда привычных для других регионов, тем не менее постепенно стабилизировало криминальную обстановку в регионе. А ненасильственные способы противодействия радикальным организациям доказали большую эффективность, чем силовые методы восстановления правопорядка [3]. С другой стороны, сама организация правоохранительной деятельности на территории Северного Кавказа и методы борьбы с радикальным исламизмом отличаются значительным превышением должностных полномочий сотрудниками силовых структур, что вызывает серьезные нарекания со стороны правозащитников и ООН [4].
Все вышесказанное позволяет поставить под сомнение средства и методы государственного управления, применимые в рамках православной бюрократической культуры и западно-либеральной федеральной правовой политики. Вероятно, именно эти противоречия объясняют исторически сложившийся конфликтогенный потенциал, являющийся центральным источником угроз общественного порядка и региональной безопасности Северного Кавказа. Отсюда вполне закономерным видится необходимость в детальном исследовании специфики культурно-духовного поля Северного Кавказа, нахождении правовых генокодов, позволяющих наиболее эффективным образом выстроить правоохранительную деятельность в регионе, сконструировать систему эффективных государственно-правовых коммуникаций между региональной и федеральной правоохранительными системами.
В связи с этим мы не можем говорить о полной симфонии аксиологических пространств федерального законодательства и религиозно-культурных традиций народов Северного Кавказа, что актуализирует необходимость региональной адаптации правовых институтов, обеспечить 100-процентную универсализацию которых все-таки не представляется возможным. Более того, весьма сомнительным видится и реальная потребность в таком общерегулятивном подходе, как правовая самоценность. Не следует забывать, что право и закон существуют для человека и во имя человека и имеют значительную ценность
только в неразрывной связи с культурно-религиозной традицией ее носителей. Именно поэтому известным фактом в правоохранительной практике Северного Кавказа является адаптация представителей федерального центра к весьма замкнутой и клановой системе региональных органов государственной власти, крайне осторожная практика федерального вмешательства в традиционно устоявшиеся отношения внутри региональной правоохранительной и тем более политической элиты, возникшая еще в период существования СССР [ 5]. С таким параметром, как религиозно-культурная модель общественных отношений, сложившаяся в рамках конкретного региона, приходится считаться и достаточно скрупулезно сращивать требования федеральных правовых стандартов публичных отношений с их существующими региональными особенностями. Игнорирование подобной специфики на Северном Кавказе в свое время стало благоприятной почвой и импульсом для развития радикального ислама как ответной реакции на попытки федеральной власти подавить существующий региональный и навязать универсальный правопорядок. Характерно, что при подобной потребности регионализации правопорядков, входящих в концептуальное противоречие с западноевропейской доктриной правовой универсализации, именно западными спецслужбами была использована ситуация ценностно-политической конфронтации между региональными элитами Чеченской Республики и федеральным центром для разворачивания радикальных течений ислама как источника экстремизма, сепаратизма и терроризма. Именно вследствие антиправовой деятельности зарубежных агентов [6] в течение достаточно короткого периода был распространен религиозный радикализм, который, в отличие от христианской религии, не предусматривал разделение на власть светскую и духовную. Таким образом, воздействие на религиозное поле автоматически охватило региональные структуры власти. Следовательно, вполне закономерным является особая политико-правовая опасность радикального ислама, который воздействует не только на духовное поле исламского общества, но и трансформирует публичные институты власти, наделяя их радикально-религиозной идеологией. Эта специфическая особенность тесной связи религиозного и государственного в исламской культуре вынуждает нас одинаково пристально относиться как к политической проблеме, так и духовной безопасности региона. Иначе говоря, игнорирование радикальных исламских трендов неизбежно приводит к потере федеральным центром контроля над региональной
властью, находящейся в поле максимального влияния исламской религиозной культуры.
Данный тезис коррелирует с выводом об особой специфике реализации правоохранительной функции Российского государства на территории Северного Кавказа. В частности, такими особенностями являются превалирование внеправовых (неформальных) коммуникаций в самой региональной правоохранительной и политической системе региона, учет религиозных традиций, ценностей исламского общества и позиций духовных исламских лидеров при выстраивании политики противодействия радикальному исламу как ключевой угрозе общественной безопасности региона. При этом следствием традиционной культуры Северного Кавказа является и развитая система неформальных отношений, как околоправовых, так и антиправовых. Последние в форме землячества (кумовства), коррупции создают особые условия для развития криминогенной среды, питающей экстремистские и террористические организации [7].
Обобщая сказанное, следует отметить, что, во-первых, необходимо четко разграничивать умеренные формы ислама как любой традиционной религии и ее радикальных проявлений. Радикальный ислам не просто выходит за правовые рамки российского законодательства, а противопоставляется многим правовым ценностям, правопоряд-кам и элементам общероссийской правовой культуры. В то время как умеренные религиозные взгляды ислама наравне с православными традициями не вступают в какие-либо противоречия с базовыми правовыми ценностями, проецируемыми федеральным законодательством, но и воспроизводят их в духовной и культурной традиции народов Северного Кавказа.
Во-вторых, следует признать, что при всех тенденциях и декларируемых ценностях правового универсализма существует объективная потребность в регионализации правопорядков в этнически и религиозно сложных по своему составу федерациях, в том числе в России. На практике это означает, что попытка слома исторически сложившегося регионального правопорядка приводит к политическому конфликту, росту сепаратизма и экстремизма, что, по сути, не может и не должно являться ни целью, ни следствием федеральной правовой политики.
В-третьих, возникновение радикальных форм ислама обусловлено не культурно-духовным конфликтом, а глобальными экономическими интересами. В связи с этим политико-правовые средства, предотвращающие возникновение и развитие воинствующего ислама, должны быть направлены, прежде всего, на источники
политической и религиозной манипуляции и пропаганды экстремизма и терроризма.
В-четвертых, правоохранительная функция государства в региональном пространстве приобретает особенности, обусловленные культурно-религиозными ценностями общности, населяющей соответствующую территорию Федерации. Данный факт задает определенные требования к организации и реализации правоохранительной функции с учетом региональной специфики, смещая акценты с формально-юридической модели права на историческую.
В-пятых, система правовых средств противодействия радикальному исламу и вовлечения молодежи Северного Кавказа в развитие Исламского государства должна носить системный характер, препятствовать в равной степени как фактам прямого правонарушения закона, так и действиям, подстрекающим, усиливающим, создающим условия для религиозного фанатизма. В этом контексте ключевым звеном в реализации правоохранительной функции на Северном Кавказе выступает деятельность российских спецслужб, обеспечивающих противодействие первопричинам терроризма и экстремизма в регионе.
В-шестых, радикальный ислам как комплексная угроза национальной безопасности имеет два серьезных последствия: 1) разрушение единой системы федерального управления и в конечном счете отделение региона от Федерации с последующим образованием очага политической нестабильности; 2) формы политического влияния радикального ислама носят исключительно деструктивный характер и по своей природе направлены на разрушение традиционных общественных отношений, политических связей, систем публичного управления, замещение их собственными формами публичной идеологии, регулятивными нормами и методами управления. Отсюда ключевым инструментом политического влияния радикального ислама являются экстремизм и терроризм как регионального, так и мирового уровней.
Литература
1. Шхагапсоев З. Л., Голяндин Н. П. К вопросу о создании на Северном Кавказе правоохранительной системы борьбы с профессиональной и организованной преступностью // Российский следователь. 2005. № 7.
2. Мусаева Х. М. Проблемы борьбы с преступностью на Северном Кавказе: региональный аспект: дис. ... канд. юрид. наук. Краснодар, 2004.
3. URL //http: // polit.ru/article/2012/12/25/ Islam_the_Insurgency_and_Counter-Insurgency/
4. ООН критикует деятельность правоохранительных органов республик Северного Кавказа. URL // http: // georgia.kavkaz-uzel.ru/articles/161399
5. Федоренко С. А. Борьба с уголовной преступностью и обеспечение общественного порядка на Северном Кавказе (1917-1928 гг.): монография / науч. ред. А. К. Киселев. М., 2010.
6. Северный Кавказ - объект влияния международного терроризма. URL //http://www.warand-peace.ru/ru/exclusive/view/92212/
7. Акцент на Кавказ: Дмитрий Медведев обсудил с правозащитниками проблемы Юга России. URL // http://www.rg.ru/2010/05/20/ medvedev.html
К. А. Салехов
К ПРОБЛЕМЕ ОСМЫСЛЕНИЯ ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИХ ОСНОВАНИЙ КОНЦЕПЦИИ РУССКОГО ПРАВА К. П. ПОБЕДОНОСЦЕВА
В статье рассматриваются теоретико-методологические основания концепции русского права К. П. Победоносцева. Автор обосновывает идею оригинальности подхода исследователя кгосу-дарственно-правовой действительности на примере его концепции русского права, которая является оригинальной не только в контексте российской теоретико-правовой традиции.
Ключевые слова: право, теоретико-правовой подход, теоретико-методологические основания, правовая концепция, государственно-правовая действительность, теоретическая традиция.
В современной отечественной историко-пра-вовой литературе еще не сложилось общепринятой оценки теоретико-правового творчества К. П. Победоносцева, его значения для формирующейся в те годы российской правовой науки. С одной стороны, это может свидетельствовать о недостаточной изученности творчества этого теоретика и практика политики и права, а с другой - об отсутствии у мыслителя собственной оригинальной политико-правовой концепции. Именно с такой точкой зрения чаще всего и приходится сталкиваться в современной научной литературе.
Вполне распространенным является мнение о том, что К. П. Победоносцев не выработал самостоятельной теоретико-правовой концепции, а источники достаточно убедительной теоретической аргументации следует искать в концепциях иных отечественных и зарубежных авторов. Так, реконструкция его политико-правовых взглядов позволяет понять, какие именно концептуальные основания они имеют, то есть на какие концепции он опирался в процессе обоснования своих положений. В частности, речь идет об основополагающих для этого мыслителя методологических принципах анализа правовых явлений, принадлежащих не столько ему, сколько, например, митрополиту Филарету (Дроздову), Ф. де Куланжу, Г. С. Мэну, П. В. Ф. Ле-Пле. При этом соединение данных концепций можно объяснить эклектичностью политико-правовых воззрений самого К. П. Победоносцева [1].
Нисколько не умаляя значения указанных выше теоретиков, концепции которых, несомненно, составили теоретико-методологическую базу анализа правовых явлений К. П. Победоносцева, следует тем не менее сказать, что более глубокое изучение его политико-правовых взглядов свидетельствует об их самостоятельности и концептуальной оформленности. В частности, это доказывает разработанная им концепция русского права.
Если попытаться дать целостную характеристику государственно-правовым взглядам К. П. Победоносцева, то очевидно, что их трудно отнести к какому-либо известному типу пра-вопонимания, как к классическому, так и неклассическому. В то же время обращает на себя внимание то обстоятельство, что его воззрения на природу государства и права содержат идеи вполне признанные как в российском, так и в зарубежном правоведении. Однако вряд ли его правовая теория является эклектическим соединением разнородных идей, поскольку совокупность произведений этого ученого позволяет говорить о целостной концепции, которую он создал [2]. Дело в том, что все его теоретико-правовые изыскания были направлены на решение одной важной задачи, имеющей прикладной характер в контексте реформирования институтов государства и права Российской империи второй половины XIX века, а именно - обоснование особенностей российской государственности и права, позво-
