CC BY
434
Подобное противоречие можно встретить и в электронных ресурсах: в «Википедии» (свободная энциклопедия в Интернете, которую может дополнить или исправить каждый желающий) к списку названий жителей добавлено замечание, присланное одним из зашедших на этот сайт: «Список [патронимов] не очень аккуратный. Например, указанный вариант «томи-чане» реально не используется» (хотя этот патроним указан в различных источниках: в словарях названий жителей, в словаре Л. К. Граудиной, В. А. Ицковича, л. П. катлинской «грамматическая правильность русской речи. Опыт частотно-стилистического словаря варианта» и других).
Некоторые патронимы функционируют только на местном уровне (например, Остров - островень, Пинега - Пинжак, Тума - тумак, Чердынь - чердак) и за редчайшим исключением не употребляются в художественной литературе или средствах массовой информации и не включаются в словари, так как составители, естественно, учитывают уровень известности топонимов, то есть производящей основы. и чем меньше населённый пункт, тем меньше у него шансов попасть в словарь, если только сам словарь не регио-
нального характера. Но, к сожалению, именно такие словари - большая редкость, хотя они могут оказать серьёзную помощь школьникам, студентам, учителям русского языка, преподавателям вузов, работникам средств массовой информации в выборе правильного варианта названия жителя.
список ЛИТЕРАТУРЫ
1. Городецкая, И. Л. Русские названия жителей / И. Л. Городецкая, Е. А. Левашов - М.: Русские словари - Аст-рель - АСТ, 2003. - 364 с.
2. Граудина, Л. К. Грамматическая правильность русской речи. Опыт частотно-стилистического словаря варианта / Л. К. Граудина, В. А. Ицкович, Л. П. Катлинская. -М.: Наука, 1976. - 456 с. - С. 285-294.
3. За «пензюка» ответишь // Аргумента и факты. - 2004. -№ 16. - С. 11.
4. Куприн, А. И. Царёв гость из Наровчата // Куприн, А. И. Собрание сочинений: В 9-ти тт. - Т. 8. Произведения 1930-1934 гг. / А. И. Куприн. - М.: Библиотека «Огонёк» - Правда, 1964. - 440 с. - С. 412-422.
5. Словарь названий жителей СССР / под ред. А. М. Бабкина и Е. А. Левашова. - М.: Русский язык, 1975. -616 с.
УДК 413
ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ ЦВЕТОВЫХ слов В ПОВЕСТИ А.И.КУПРИНА «ОЛЕСЯ»
Г. С. МУРЫГИНА
Пензенский государственный педагогический университет им. В. Г. Белинского
кафедра русского языка
Статья посвящена исследованию психологической функции цветового слова в художественном произведении. Анализируя повесть А. И. Куприна «Олеся», автор выявляет взаимодействие психологической функции цветообозна-чений с оценочной и символической. В статье подробно рассматриваются все случаи использования цветовых слов, передающие психологическое состояние персонажей, воссоздающие их внутренний мир, а также определяющие общий эмоциональный фон повествования.
Восприятие цвета всегда вызывает в человеке эмоционально-психологические ассоциации, об этом свидетельствуют многочисленные исследования в области психологии, семиотики, литературоведения, истории культур: С. Л. Рубинштейн «Психофизическое действие цветов» [1], В. Ф. Петренко «Взаимодействие эмоций и цвета» [2], Е. Брилинг «Психологическое восприятие цветовых образов (на примере поэтики А. Блока)» [3], В. В. Иванов «Восприятие и название цвета» [4]. Писатели часто создают в своих произведениях цветовые образы, несущие особое эмоциональное значение. Оно глубже раскрывает внутренний мир персонажей, передает общий эмоциональный фон описываемого эпизода, помогает более полно осмыслить идейную глубину произведения в целом.
Повесть А. И. Куприна «Олеся» богата такими цветовыми образами. В ходе анализа повести обнаружилось тесное взаимодействие психологической функции цветового слова с оценочной и символической функциями. Оценка - это всегда отношение или мнение, которое определяется нравственной, мировоззренческой позициями личности, то есть напрямую
связанно с внутренним миром человека. Символ, «характеризуя образы с точки зрения их осмысленности» [5], становится условным обозначением каких-либо явлений, в том числе и психологических. Все эмоционально-оценочные признаки цветового слова выявляются в контексте художественного произведения.
Во вступительной части повести дается описание обстановки, в которую попадает главный герой-рассказчик Иван Тимофеевич. Он отправляется в глухую деревушку Полесья отдохнуть на «лоне природы», развлечь себя наблюдением «простых нравов» и «первобытных натур», но сталкивается там с темнотой крестьян, с неприятными старыми обычаями, оставшимися от польского крепостничества, например, «омерзительной привычкой» целования рук и сапог барина, привитой веками рабства и насилия.
В портретах крестьян писателем использованы только тёмные цвета. Внимание привлекает цвет их кожи, которая стала коричневой от долгой работы под солнцем. «Приходит, например, ко мне старая баба. Вытерев со смущенным видом нос указательным пальцем правой руки, она достает из-за пазухи пару яиц,
лений контрастен блёклым цветам портрета бабушки. Описание дано также через восприятие рассказчика, восхищённого красотой девушки: «Моя незнакомка, высокая брюнетка лет около двадцати-двадцати пяти, держалась легко и стройно. Просторная белая рубаха свободно и красиво обвивала её молодую, здоровую грудь. оригинальную красоту её лица, раз его увидев, нельзя было позабыть, но трудно было, даже привыкнув к нему, его описать. Прелесть его заключалась в этих больших, блестящих, тёмных глазах, которым тонкие, надломленные посередине брови придавали неуловимый оттенок лукавства, властности и наивности; в смугло-розовом тоне кожи, в своевольном изгибе губ...». Портрет Олеси психологизирован: в каждой детали рассказчик подмечает разные особенности её характера. Брови, выражая настроение, передают властность натуры: «её тонкие чёрные брови недовольно сдвинулись». Изгиб губ герою видится «своевольным». Её кожа светлее, чем у бабушки, для её описания автор использовал сложное определение: «смугло-розовая (кожа)». Во всём облике девушки больше света и блеска: «белая рубаха», «блестящие, тёмные глаза», у зябликов, которых она принесла «чёрные блестящие глазёнки». Это отражает её молодость, красоту, жизненную энергию. Обилие чёрного цвета и его оттенков («чёрные брови», «тёмные глаза», «высокая брюнетка», (т. е. имеющая «тёмные, почти чёрные волосы» [7]) придаёт её образу значительность, индивидуальность, отражает богатство внутреннего мира, душевную силу.
С появлением Олеси начинает меняться поэтическая тональность произведения, тоска уступает место радости, прекрасное торжествует над уродливым. Следующее свидание героев происходит уже весной. и когда начинается пробуждение природы, вся «радостная, торопливая тревога жизни» вызывает в душе героя «беспокойные ожидания» и «смутные предчувствия». Многоцветная весенняя палитра отражает гармонию в природе. Её «спешная творческая работа» ассоциируется с зарождением нежного чувства любви. «Весна наступила в этом году ранняя, дружная и. неожиданная. Побежали по деревенским улицам бурливые, коричневые, сверкающие ручейки. в огромных лужах воды отразилось голубое небо с плывущими по нему огромными, точно крутящимися, белыми облаками... Бурые прошлогодние листья ещё не высохли после снега. Кое-где сквозь их мёртвую желтизну подымали свои лиловые головки крупные колокольчики «сна» - первого цветка Полесья». Всё старое и отжившее сменяется свежим, новым, молодым. и в цветовом плане мы видим переход от эпитетов, символизирующих мертвенное прошлое, к эпитетам, отражающим светлые краски новой жизни: от «коричневых ручейков» к «голубому небу» и «белым облакам», от «бурых прошлогодних листьев» и «мертвой желтизны» к «лиловым головкам колокольчиков». «Уже несколько раз принимался идти крупный, короткий, благодатный дождь, после которого на глазах растет молодая трава и вытягиваются новые побеги. После дождя на минутку выглядывало солнце, обливая радостным сверкани-
ем облитую дождем молодую, еще нежную зелень сиреней.» Психологические модификаторы «радостный», «нежный» помогают автору точнее передать значение цветообозначений «сверкание» и «зелень», отражающих состояние радости и обновления в душе героя.
Могучий порыв весны так властно овладевает героем ещё и потому, что образ девушки, теперь постоянно возникающий перед ним, неотделим от природы: «Мне нравилось, оставшись одному, лечь, зажмурить глаза, чтобы лучше сосредоточиться, и беспрестанно вызывать в своем воображении ее то суровое, то лукавое, сияющее нежной улыбкой лицо, ее молодое тело, выросшее в приволье старого бора так же стройно и так же могуче, как растут молодые елочки.». Сияние, блеск, часто встречающиеся в портрете Олеси, придают её образу особую «светоносность» как внешнюю, так и внутреннюю.
Девушку переполняет радость жизни, её движения быстры и легки, цветовая гамма её образа яркая, насыщенная: «Олеся уже накинула на голову красный кашемировый платок и вдруг, подбежав к бабушке, обняла её и звонко поцеловала», «красная юбка Олеси. выделялась ярким пятном на ослепительно-белом, ровном фоне снега». Вспышки волнения очень ясно видны на её лице: «покраснела вдруг она. ещё больше краснея», увидев героя, девушка «вспыхнула густым румянцем». Красный цвет в данном случае выражает символическое значение сильной и жгучей любви, и в народной символике традиционно «красный цвет означает страстное любовное чувство» [10]. Нагнетение красного цвета достигает наивысшего символического предела в пейзажной зарисовке в метафоре «пожар вечерней зари». «Заря - символ молодости, начала жизни» [11]. А. А. Потебня в книге «Слово и миф» отмечает, что «.желания, любовь. радость. - представлялись народу и изображались в языке огнём. некоторые слова, означающие желание, прямо примыкают к понятию голода и жажды, а через них к горящему внутри человека огню», «.любовь есть пожар» [11].
не только красный цвет способен отразить душевное волнение. Небольшая деталь, подмеченная героем, -пульсирующая «голубая жилка» на виске Олеси, даёт представление о глубокой нежности и трепете их отношений: «и часто в молчаливые минуты, когда наши взгляды нечаянно и одновременно встречались, я видел, как увлажнялись глаза Олеси и как билась тоненькая голубая жилка у нее на виске.».
Но были разногласия между влюблёнными, которые касались вопросов веры и колдовства. Олеся доказывает своему возлюбленному реальность своих удивительных способностей. Они придают ей таинственность и очарование и даже наводят на героя «холодный ужас сверхъестественного». При этом в рассказе Олеси, в её внешности цветовые слова приобретают соответствующее значение. «Если, например, человек должен скоро нехорошей смертью умереть, я этого сейчас у него на лице прочитаю. вижу, сидит Яков, а лицо у него мертвое, зеленое. Глаза закрыты, а губы черные..» Цветовые эпитеты «зеленый» и «черный» приобретают значение смерти, так как характеризу-
ют неестественное проявление этих цветов. Особый оттенок приобретают глаза Олеси: «в ее неподвижно остановившихся глазах с расширившимися зрачками отразился какой-то тёмный ужас, какая-то невольная покорность таинственным силам и сверхъестественным знаниям, осенявшим её душу», «глаза в упор остановились на мне с грозным и притягивающим выражением, зрачки увеличились и посинели». И часто в речи рассказчика присутствуют определения, утратившие конкретное цветовое значение, а характеризующие что-то «неясное, смутное, непонятное» [7]: «тёмные намёки на судьбу», «мрачная покорность таинственному предназначению», «черное искусство», «туманные знания», «тёмные силы».
Олеся предсказывает трагический исход их отношений. Его приближение предвещается приходом в лесную избушку урядника Евпсихия Африкановича, требовавшего выселения женщин. Его портрет обрисован с явной отрицательной оценкой, о чем свидетельствуют обилие неэстетичных деталей, слова субъективной окраски, гиперболизированность описаний: «Урядник сам правил лошадью, занимая своим чудовищным телом, облечённым в серую шинель..., оба сиденья», «изредка он быстро вскидывал на меня равнодушные, мутные, до смешного маленькие и голубые глаза, но на его красной огромной физиономии я не мог прочесть ни сочувствия, ни сопротивления», «он энергично ударил себя по могучему бронзовому затылку, который свешивался на воротник жирной безволосой складкой». Большинство цветовых эпитетов в данных примерах оценочные. Новое значение приобретает здесь красный цвет: значение грубой важности и пресыщенности. Для рассказчика он служит способом передачи ощущения брезгливости. Изображение «красной огромной физиономии» соотносится с описанием рук урядника в начале повести: «я. удивлялся тому же самому конторщику из унтеров и уряднику, глядя, с какой невозмутимой важностью суют они в губы мужикам свои огромные красные лапы».
урядник получает мзду, и непосредственная опасность, кажется, отведена от Олеси. но тревожное чувство не покидает героев. В отношениях двух любящих друг друга людей происходят сложные изменения. доверчивая ласковость Олеси, оживление, ребяческая шаловливость сменяются непреодолимой неловкостью в обращении. Иван Тимофеевич неожиданно заболевает. Все его тревоги проявляются теперь в больном воображении в образе разноцветного калейдоскопа снов: «Едва только дремота слегка касалась меня, как странные, нелепые, мучительно-пестрые сновидения начинали играть моим разгоряченным мозгом. Все мои грезы были полны мелочных микроскопических деталей. То мне казалось, что я разбираю какие-то разноцветные, причудливых форм ящики. то мелькали перед моими глазами с одуряющей быстротой длинные яркие полосы обоев. Это был какой-то кипящий вихрь человеческих и звериных фигур, ландшафтов, предметов самых удивительных форм и цветов... Но вот опять овладевала мною тонкая дремота, и опять мозг мой делался игралищем пёстрого кошмара,
и опять через две минуты я просыпался, охваченный смертельной тоской.» Для указания на эмоциональное значение хроматонимов автор соединяет в одном сложном определении психологический и цветовой эпитеты «мучительно-пёстрый».
Болезненное состояние героя открывает ему пророческое видение на предстоящие события: «Но - странное дело - в то же время я не переставал видеть на потолке светлый ровный круг, отбрасываемый лампой с зелёным обгоревшим абажуром. И я знал почему-то, что в этом спокойном круге с нечёткими краями притаилась безмолвная, однообразная, таинственная и грозная жизнь, ещё более жуткая и угнетающая, чем бешеный хаос моих сновидений. светлый круг на тёмном потолке. пугал меня затаённой зловещей угрозой». Если вспомнить, что «лампа под убогим зелёным абажуром» в начале повести стояла в одном ассоциативном ряду с нищенской обстановкой крестьянского жилища, с бездуховностью и неразвитостью жителей Полесья, окружавших героя, то становится понятным символический смысл этого образа, предвещающего драматические события, в которых будет задействована «тёмная народная масса».
Долгое время влюблённые лишены возможности видеться, но разлука укрепляет их чувства, которые становятся более осознанными и обдуманными: «Почти две недели не видал я Олеси и теперь особенно ясно понял, как была она мне близка и мила». С глубоким тактом рисует художник переживания героев: как объяснение без слов при встрече, так и последующую сцену любовного свидания в лесу.
В описании Олеси вновь подчеркивается значение полноты и глубины переживаний через темный цвет глаз: «Как много я читал в больших темных глазах Олеси: и волнение встречи, и упрек за мое долгое отсутствие, и горячее признание в любви. Я почувствовал, что вместе с этим взглядом Олеся отдает мне радостно, без всяких условий и колебаний, все свое существо». Во внешнем облике героини уже нет красного цвета, тона здесь более приглушенные: вместо красного кашемирового платка она «набросила на голову большой серый шерстяной платок», «Олеся похудела за это время и вокруг её глаз легли голубоватые тени». Цветовые эпитеты «серый», «голубоватый» так же несут психологическую функцию, отражая душевное состояние героев, которые переживают новый этап своей любви. Это уже не первая вспышка страстного чувства, в отношениях наблюдается всё больше спокойствия, постоянства, умиротворенного счастья.
Символическую оценку чувств героев имеет выбор цвета в пейзаже: «Высокие, стройные сосны обступали нас с обеих сторон, образуя гигантский, уходящий вдаль коридор со сводом из душистых сплетшихся ветвей. Голые, облупившиеся стволы были окрашены багровым отблеском догорающей зари..». Волков отмечает, что «багровый отблеск догорающей зари придает этой дороге какую-то печальную таинственность» [12]. На наш взгляд, не случайно совмещение в этом описании цветового эпитета «багровый», обозначающего насыщенный «красный цвет густого, темного оттенка» [7],
и гиперболы «гигантский коридор». Такое сочетание даёт усиление значимости, исключительности, грандиозности чувства героев. «Эти несколько молчаливых секунд я всегда считаю самыми счастливыми в моей жизни; никогда, никогда, ни раньше, ни позднее, я не испытывал такого чистого, полного, всепоглощающего восторга», - говорит рассказчик.
Любовь осветила жизни персонажей радостным сиянием, что подчеркивается использованием свето-цветовых и психологических эпитетов в портрете Олеси - «нежная сияющая улыбка любви», «лицо... осветилось томной, медленной улыбкой», а также частым употреблением лексемы «свет» в речи рассказчика: «Я, как языческий бог или как молодое, сильное животное, наслаждался светом, теплом, сознательной радостью жизни и спокойной, здоровой, чувственной любовью. все мое существо стремилось в лес, к теплу, к свету, к милому привычному лицу Олеси».
Упоительный расцвет чувства передан через детали, а именно: через образ цветущего боярышника («Она сорвала ветку боярышника с пышным гнездом белых цветов и воткнула себе в волосы»), через мягкие тона цветовых эпитетов («Мы медленно пошли по тропинке, чуть розовевшей на вечернем солнце»).
Но вместе с тем ощущение тревоги не покидает героев. Это видно из описания их душевного состояния, для передачи которого Куприн использовал богатство поэтических средств: цветовой психологический эпитет «бледный», заменяя его иногда цветообозначением в форме деепричастия «бледнея»: «...бледное лицо Олеси.», «...бледнея от волнения.», «я близко вглядывался в ее бледное. лицо. и смутное предчувствие близкой беды вдруг внезапным холодом заползло в мою душу», «я, бледнея от волнения, уже переводил дыхание», «она остановилась около дерева. вся бледная, с бессильно упавшими вдоль тела руками, с жалкой, мучительной улыбкой на губах». Для большей выразительности автор использовал перифразу «сбежала краска с лица»: «.я взглянул на Олесю и увидел, как сбежала краска с ее лица и как задрожали ее губы», а также психологический параллелизм, в котором сопоставил образ Олеси с образом месяца, употребляя для его описания тот же эпитет «бледный»: «На небе уже стоял тонкий серебряный зазубренный серп молодого месяца, и при его бледном свете я увидел, что глаза Олеси полны крупных невылившихся слез». При этом метафора «тонкий серебряный зазубренный серп молодого месяца» привносит чувство леденящей тревоги.
Олеся, желая сделать приятное своему любимому, переступив через свой страх и попытавшись войти в мир, в котором живет Иван Тимофеевич, отправляется на церковную службу в деревню, но сталкивается там с удивительной человеческой жестокостью. Враждебное отношение крестьян к колдунье, к непонятным для них чувствам Олеси и Ивана Тимофеевича, вылилось в избиение девушки и попытку вымазать её дегтем. Этим трагическим событиям предшествует ряд деталей, характеризующих дисгармоничную, грубую жизнь, противопоставленную жизни природы. Необходимым атрибутом здесь являются безобразно пья-
ные мужики, грубая ругань, запах перегоревшей водки, «прескверное мутное пиво». Герой отмечает, что в тот день «горячо палило солнце» и воздух был «невыносимо жаркий», эта атмосфера становится предвестницей накала страстей, вспышки дикой крестьянской ярости. Той же цели служит двойное упоминание песни гнусавого лирника, в которой образ «черной хмары» (то есть тучи [13]) является символом несчастья.
дисгармоничность враждебного мира подчеркнута и авторской иронией в описании портрета конторщика, который рассказал о случившемся Ивану Тимофеевичу: «Он был в сером пиджачке с огромными рыжими клетками, в узких брючках василькового цвета и в огненно-красном галстуке, с припомаженным пробором посередине головы». Отсутствие вкуса и представления о сочетаемости цветов связано с духовной ограниченностью персонажа: для него случившаяся драма - «потеха», от которой он «боки рвал со смеху».
Примчавшись в дом к Олесе, герой застает ее в лихорадочном состоянии, видит на ее теле последствия самоотверженного, жертвенного поступка: «два огромных синих пятна...резко выделялись на белой нежной коже. длинные красные ссадины изборождали ее лоб, щеки и шею. Темные синяки были на лбу и под глазами». Используя прием контраста белой кожи и синих пятен, автор подчеркивает несовместимость светлого и прекрасного с грубым и жестоким.
Иван Тимофеевич предчувствует близкое расставание, и вновь автор прибегает к психологическому параллелизму. Снова возникает образ «черной тучи»: «полнеба закрыла черная туча с резкими курчавыми краями, но солнце еще светило, склоняясь к западу, и в этом смешении света и надвигающейся тьмы было что-то зловещее». Эпитет «черный» приобретает символическое значение, образуя со словами «туча» и «хмара» устойчивый образ, трижды повторяющийся в тексте.
Повесть завершается сценой, способствующей созданию удивительно целостного настроения. утром герой приходит в лесную избушку, покинутую её обитательницами, и видит на углу оконной рамы «нитку красных бус», намеренно оставленную Олесей. Красный цвет бус всегда будет напоминать герою о страстной и великодушной любви полесской девушки, а также о боли разлуки.
А. И. Куприн, широко используя психологические свойства цветовых слов, сумел создать необыкновенно богатое эмоциональными образами художественное произведение.
список ЛИТЕРАТУРЫ
1. Рубинштейн С. Л. Психофизическое действие цветов // Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. СПб.: Наука, 2000. С. 223-225.
2. Петренко В. Ф. Взаимодействие эмоций и цвета // Петренко В. Ф. Основы психосемантики: Уч. пособие. Смоленск: Наука, 1997. С. 205-222.
3. Брилинг Е. Психологическое восприятие цветовых образов (на примере поэтики А. Блока) // Школьный психолог. 2005. № 22. С. 23-29.
4. Иванов В. В. Восприятие и название цвета // Иванов В.В. Избранные труды по семиотике и истории культуры. М.: Наука, 1998. Т. 1.С. 470-474.
5. Большой энциклопедический словарь: В 2-х томах / Гл. ред. А. М. Прохоров. М.: Советская энциклопедия, 1991. Т. 2. 764 с.
6. Куприн А. И. Избранные сочинения. М.: Художественная литература, 1985. 655 с.
7. Ожегов С. И. Словарь русского языка / Под ред. Н. Ю. Шведовой. М.: Русский язык, 1990. 917 с.
8. Чумак-Жунь И. И. Приемы цветописи в лирике Бунина: слово и поэтический контекст // VI Царскосельские
чтения. Международная научно-практическая конференция. 2002. Т VIII. 118 с.
9. Слово об Александре куприне / Сост. Савин о. Пенза: Департамент культуры Пензенской области, 1995. 512 с.
10. Золотницкий Н.Ф. Цвета в легендах и преданиях. Киев: Довира, 1994. 244 с.
11. Потебня А. А. Слово и миф. М.: Правда, 1989. 623 с.
12. Волков А. Творчество А. И. Куприна. М.: Советский писатель, 1962. 432 с.
13. Даль В. И. Толковый словарь русского языка. Современная версия. М.: Эксмо-пресс, 2001. 736 с.
УДК 413
АРГО костромских и ПЕНЗЕНСКИХ ШЕРСТОБИТОВ В СОПОСТАВЛЕНИИ
О. Ю. НЕСТЕРЕНКО Пензенский государственный педагогический университет им. В. Г. Белинского
кафедра русского языка
Сопоставление арго костромских и пензенских шерстобитов дает возможность определить их сходство и различие. Сходство проявляется прежде всего в наличии общей лексики, которая подтверждает не только их родство, но и вероятность происхождения из одного источника (таковым может считаться условный язык офеней). Различия помогают определить время и конкретные условия формирования каждого из рассматриваемых арго.
сый (жг.) и бусой (пен.), пьяница - бусарыга (жг.) и бу-сыга (пен.), рассказчик - зекмач (жг.) и зехунок (пен.), сани - катучие (жг.) и катки (пен.), человек - мас (жг.) и масась (пен.).
Дополнительную информацию о степени сходства
Одним из основных промыслов ремесленников-отходников было растрепывание (битье) шерсти и изготовление валяных сапог, шляп, войлоков и других предметов крестьянского обихода. Занимавшиеся этим промыслом шерстобиты создавали свои профессиональные, по преимуществу тайные языки (арго).
Арго ремесленников Костромской и Нижегородской губерний называлось жгонским (в нем 1600 слов). Прилагательное жгонский образовано от слова жгон (шерстобит), которое в свою очередь восходит к сочетанию двух коми-пермяцких слов: ыж - овца и гон -шерсть [4]. Тайный язык, распространенный среди ремесленников Пензенской губернии, назывался по-натским от мордовского слова пона - шерсть и включал около 1400 слов [4].
Анализ жгонского (далее - жг.) и понатского (далее - пен.) [4] языков показал наличие в них:
1. 45 слов, тождественных по форме и содержанию, три четверти которых - офенские (бусать - пить, выбу-сать - выпить, волить - хотеть, енный - один, первый, кимать - спать, клевый - хороший, куба - женщина, баба, ламишник - полтинник, мас - человек, нахлить -найти, петрить - понимать, филоны - полати, пох-лить - пойти, прихлить - прийти, пучки - щи, со-хлить - сойти, трубеха - корова, хлить - идти), а так же образованные от офенских корней (выкиматься -выспаться, кимальница - кровать, закимывать - засыпать, кирюха - друг, отохлить - отойти, пробусать -пропить);
2. 28 фонетических и словообразовательных вариантов, в числе которых 16 офенского происхождения: баня - плеханка (жг.) и плюх (пен.), выпрашивать -вызетивать (жг.) и вызехивать (пен.), выпросить -вызетить (жг.) и вызяхать (пен.), гривенник - ма-рашник (жг.) и марик (пен.), говорить - зетить (жг.) и зехать (пен.), овца - маргуля (жг.) и маргуша (пен.), однажды - енно (жг.) и еножжи (пен.), пьяный - бу-
сравниваемых арго дают семантические варианты типа: беляк - сахар (жг.) и береза (пен.), бусальник - стакан (жг.) и чайник (пен.), зех - язык (жг.) и 1) разговор, 2) разговорчивый человек (пен.), катун - горох (жг.) и 1) колесо, кольцо, 2) арбуз (пен.), емеля - язык (жг.) и мед (пен.) (не исключено, что в последнем примере мы имеем омонимы). Четыре из них были и в языке офеней со следующими значениями: беляк - рубль, целковый, бусальник - чайник, стакан, емеля - мед, катун - колесо. Видно, что слово бусальник сохранило «офенское» значение в обоих арго, а слова емеля и ка-тун - только в языке пензенских шерстобитов.
Общей оказалась унаследованная от офенского языка лексика (более 70 слов - 5 % понатского словаря) в основном греческого происхождения. Это объясняется тем, что грецизмы - древнейшие заимствования в восточно-славянских арго, их приобретение можно отнести к началу зарождения отходничества. Однако общими для анализируемых арго стали не все офенские слова. Так, у пензенских шерстобитов сохранились вершать - смотреть, гаврик - горох, гальмо - молоко, гирян - старик, гременко - яйцо, збран - брат, климать - красть, корюн - девушка, ко-сиесы - волосы, луфта - каша, матафон - кот, про-пуливать - продавать, севрить - знать, понимать, стыхливать - вставать (всего около 60), но нет слов булейка - масло, гомыра - вино, водка, здебесь - здесь, кантырь - безмен, люсить - любить,разохлиться - разойтись, секира - топор, троить - есть, ходара - нога, ширша - свинья (всего их не больше 50), перенятых только жгонами, что может указывать на разновременность формирования изучаемых арго: возможно, жгон-
