CC BY
76
Д.В. Васильев
ПРОВЕДЕНИЕ АДМИНИСТРАТИВНОЙ РЕФОРМЫ 1868 ГОДА В КАЗАХСКОЙ СТЕПИ: СУДЬБА ОДНОЙ СЕМЬИ*
D.V. Vasilyev
The Implementation of the Administrative Reform of 1868 in the Kazakh Steppe: The Fate of a Family
В ведущейся со второй половины XX в. дискуссии о колониальном характере российского присутствия на имперских окраинах еще рано ставить точку. При этом исследование административной политики России в Казахской степи XVIII - первой половины XIX вв. приводит к убеждению, что здесь до начала XIX в. Петербург с помощью пограничных властей реализовывал модель косвенного управления, суть которой сводилась к наблюдению за нормальной работой традиционных административных институтов. Однако вмешательство пограничных чиновников во внутренние распри казахов сделали империю соучастником этих конфликтов1, что подрывало сами принципы косвенного управления и бесповоротно вело к введению новой формы колониальной администрации - модели прямого управления.
Отсрочить неизбежное попытался Симбирский и Уфимский генерал-губернатор барон О.А. Игельстром2. Предложенная им промежуточная модель оказалась тупиковой, но именно она стимулировала деятельность по преобразованию административной системы в Казахской степи.
Во второй четверти XIX в. завершалась адаптация региона к новым административно-политическим и социальным условиям, и на большей части казахских земель утвердилось прямое имперское управление3. При этом не следует сбрасывать со счетов, что оно изначально рассматривалось властями лишь как средство смягчения перехода к полному инкорпорированию региона в состав империи4.
Важной вехой на пути сближения Казахской степи с остальными частями Российской империи стало Временное положение об управлении в Уральской, Тургайской, Акмолинской и Семипалатинской областях 1868 г.5 Ликвидация специфических областных управлений казахами, унификация их администрации в рамках областей, близких уже к общероссийским губерниям, введение общегосударственных учреждений и институтов свидетельствуют о завершении
* Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта «Политика Российской империи в Центральной Азии. Конец XIX - начало XX века» (проект № 18-09-00078).
реализации в казахском регионе принципов прямого управления6 и форсировании адаптации региональных административных систем (оренбургской и западносибирской) к общеимперской7.
Появившиеся в степи органы пусть не полностью, но в основном дублировали общегосударственную систему. Создавались коллегиальные учреждения, более правильную организацию получали социальная сфера (здравоохранение, образование) и податное обложение.
При этом не следует сбрасывать со счетов недопущение представителей коренных народностей к участию в коллегиальных административных органах, определенные ограничения при формировании и функционировании их общественного управления. Новым законом власть, конечно же, уже закладывала фундамент для будущей крестьянской колонизации степи и сокращения традиционного казахского землепользования (§ 210 Временного положения признавал все занимаемые казахскими кочевьями земли государственной собственностью)8. Но все эти меры не были пока еще такими явными, а само Временное положение в некоторой степени еще сохраняло некоторые традиционные нормы и институты, в первую очередь в части народного суда.
Однако, распространяя на край значительную часть общероссийских установлений, предоставляя казахам права сельских обывателей империи, причем даже с серьезными льготами (освобождение от военной повинности пожизненно, а при переходе в податное имперское сословие - на пять лет от соответствующей подати, от гербового сбора во взаимных делах между собою и т.д.), правительство на деле подтверждало неуклонность своего курса на неразрывное сращивание Казахской степи с внутренними областями России
в единое и неделимое государство.
* * *
Введение в действие Временного положения 1868 г. в некоторых местах вызвало волнения казахского населения. В связи с этим хотелось бы остановиться на одном лишь эпизоде, связанном с новым шагом на пути огосударствления местной администрации.
Несмотря на то, что реформа 1868 г. стремилась затронуть низшее звено управления очень осторожно, некоторые нововведения, вполне очевидные для остальной России, вызвали в казахской среде непонимание там, где его ожидали меньше всего. Сказывались ци-вилизационные различия, которые еще предстояло смягчить в ходе длительного процесса межкультурного взаимодействия русских (россиян) и казахов9.
Речь идет о нежелании некоторых вновь избранных представителей местной низовой администрации принимать должностные знаки отличия.
Известно, что организация административных аулов и волостей в казахских областях Западной Сибири завершилась весной-летом 1869 г., а менее года спустя в уезды поступили бронзовые должностные знаки. И военный губернатор Акмолинской области генерал-майор Н.П. Окольничий в марте 1870 г. докладывал главному начальнику края генерал-губернатору Западной Сибири А.П. Хрущо-ву о том, что от принятия своих знаков отказались управители двух волостей и несколько биев на том основании, что ислам запрещал носить на себе изображения креста, в то время как именно крест венчал императорскую корону, расположенную в верхней части аверса соответствующих знаков. Прочие же волостные управители приняли свои знаки безропотно10.
При этом военный губернатор Окольничий, со слов Акмолинского уездного начальника подполковника Фролова, пояснил, что действия двух управителей вызвали сочувствие у казахов других волостей, которые не теряли надежды на то, что эти бронзовые знаки вскоре будут заменены золотыми медалями наподобие наградных, на аверсе которых помещался барельеф императора, его краткий титул и год выпуска медали, а на реверсе - надпись «За усердную службу». Эти сомнения влиятельных казахов, день ото дня распространявшиеся среди населения уезда, и заставили его начальника до времени приостановить выдачу должностных знаков11.
Из докладов уездного начальника военный губернатор сделал вполне обоснованный вывод о том, что знатные казахи во введении таких «христианских» знаков отличия увидели намерение правительства поколебать в народе устои ислама: «Перенеся с молчанием, но тем не менее с крайним раздражением ряд преобразовательных мер, хотя и долженствующих, несомненно, повести к процветанию киргизского народа [Так в XIX в. было принято называть казахов. -Д.В.], однако существенно затронувших многие интересы, с которыми он сроднился, народ, естественно, остановился на том предмете, в котором считал себя полным хозяином - на своей вере»12.
Сам же военный губернатор Окольничий утверждал, что бронзовые знаки казахи рассматривали как второй, после выведения местных духовных лиц из ведения Оренбургского магометанского духовного собрания, шаг в деле постепенной ликвидации ислама в Казахской степи13.
Завершая свой доклад, акмолинский областной начальник просил Западно-Сибирского генерал-губернатора Хрущова не принимать никаких строгих мер, «дабы не раздражить народ в самом священном его чувстве»14.
Поразмыслив какое-то время над сложившейся ситуацией, главный начальник края Хрущов спустя почти две недели согласился с Окольничим в том, что событию этому не стоило придавать особого значения и тем более прибегать к каким-либо мерам принуж-
дения. «Но тем не менее, - писал Хрущов, - необходимо, чтобы г<оспода> уездные начальники путем убеждений склоняли по возможности должностных лиц киргизского управления к принятию таковых [Знаков. - Д.В.], объясняя им, что знаки эти установлены собственно для отличия должностных лиц от прочих киргизов и что ношение их обязательно только при исполнении служебных обязанностей, а неприятие оных будет неблагосклонно принято начальством как неподчинение служебному порядку»15.
Однако в стремлении найти простую и легко устранимую причину неприятности главный начальник края не поддержал Окольничего в его рассуждениях о взаимоотношениях ислама и власти в степных областях, подчеркнув тем самым свою сознательную приверженность мерам, направленным на ограничение консолидации местного духовенства. «Зная, насколько киргизы падки ко всем знакам отличия, я не могу отнести этого явления к фанатизму, воспрещающему носить знак, на котором имеется изображение креста. Многие киргизы из числа самых влиятельных имеют орденские знаки и носят их постоянно. Причину этого явления едва ли не следует искать в подстрекательстве прежних мулл или, быть может, иных злоумышленников, что необходимо было бы выяснить негласным и весьма осторожным дознанием». При этом генерал-губернатор выразил уверенность, что начальнику области удастся разрешить все вопросы во время личного объезда вверенной ему территории16.
Как позднее Окольничий докладывал генерал-губернатору, при подъезде к Акмолинску его встретили волостные управители уезда - все как один без должностных знаков. Причем знаки отсутствовали и у сыновей полковника Джеикпаева, и бывшего советника областного правления Коченова, которые сами зарекомендовали себя ревностными чиновниками. Проведенное областным начальником разъяснение, что должностные знаки, надеваемые во время исполнения служебных обязанностей, ни в коей мере не противоречат мусульманской вере, к которой российское правительство проявляет уважение, возымело действие. После этого все волостные управители, как и другие должностные лица уезда, в течение двухнедельного пребывания военного губернатора в Акмолинске постоянно носили на себе бронзовые знаки17.
При этом управитель Бактыбай Киреевской волости Джукен (в некоторых документах - Джузесар) Айдеркин, в свое время первым открыто выступивший против ношения должностных знаков, оказался на стороне казахов, отказавшихся от претензий по поводу православного креста как из самосохранения, опасаясь понести ответственность за спровоцированное им волнение, так и из чувства мести за потерю власти при увольнении его от должности волостного управителя18.
Тем не менее военный губернатор, во избежание недоразумений, распорядился заключить Айдеркина в местную гауптвахту, чтобы
позднее переправить до дальнейших распоряжений в тюремный замок города Петропавловска Акмолинской области. Признавая дальнейшее пребывание Айдеркина в области нежелательным, Окольничий обратился к Хрущову с предложением выслать Айдеркина административным порядком в одну из внутренних губерний империи на неопределенный срок, а именно до того времени, пока «не установится окончательно в народе спокойствие»19.
В завершении своего доклада, уверяя главного начальника края, что инцидент практически полностью исчерпан и Временное положение 1868 г. неуклонно и твердо внедряется в повседневную жизнь области, генерал-майор Окольничий посетовал на то, что должностные лица близлежащих уездов Семипалатинской области до сих пор не получили свои знаки и, видя в этом принципиальное упущение, просил генерал-губернатора вмешаться20.
Препровождая этот доклад, равно как и предыдущее, в Министерство внутренних дел, Хрущов объяснил министру А.Е. Тима-шеву отсутствие должностных знаков у казахов Семипалатинской области их несвоевременным заказом на Алтайских заводах, а заодно и просил разрешения на выполнение предложения Окольничего
в отношении Джузесара Айдеркина21.
* * *
Со 2 июля 1870 г. Айдеркин томился в заключении без предъявления обвинения, допроса и иных следственных действий. Скот, жены и малолетние дети остались без призора, здоровье немолодого уже казаха расстроилось. Прошения к областному прокурору и губернатору об освобождении из-под стражи или под поручительство, а также попытки выяснить причины ареста и добиться расследования успехом не увенчались22. К тем же лицам с просьбами об освобождении обращалась и его жена Копея.
Но все дело в том, что административное задержание не предполагало обычных следственных процедур и судебного разбирательства. Фактически судьба ее супруга была предрешена. И в расчет здесь не шла ни почти тридцатилетняя (с 1843 г.) безупречная служба волостным управителем, ни заслуженные две медали и кафтан23.
Дело приобрело политическую окраску и действительно не могло завершиться признанием невиновности бывшего волостного управителя. На обращение супруги задержанного Хрущов приказал ответить, что его дело передано на усмотрение министра внутренних дел, без решения которого ее просьба не может быть уважена24.
5 октября, в день, когда Айдеркин подписал свое очередное прошение к генерал-губернатору, в адрес последнего из столицы было направлено предписание министра внутренних дел Тимашева о направлении бывшего волостного управителя в порядке административной высылки на жительство в Ярославль и вновь с указанием
неопределенного срока - до тех пор, пока спокойствие среди казахов не установится окончательно25.
Настойчивая Копея Айдеркина вновь обратилась к Хрущову. Из ее прошения становится очевидным, что на сей раз причину задержания ее мужа и перспективу ограничения свободы супруге уже разъяснили. «Содержащийся в Петропавловском тюремном замке муж мой киргизец Акмолинской области Джузефар [Так в тексте. - Д.В.] Айдеркин, вследствие распоряжения г-на министра внутренних дел, за подстрекательство будто бы избранных в волостные начальники киргиз к непринятию ими принятых знаков на эти должности предназначен к высылке на житие в г. Ярославль до водворения спокойствия в области; но как волнения между киргизами и подстрекательства мужа моего не было и нет, то имею честь покорнейше просить Ваше высокопревосходительство, приостановитесь высылкой мужа моего.. .»26.
На это прошение легла резолюция главного начальника края: «Отказано лично, но уведомить об этом через полицию»27.
Не унимался и супруг. Узнав наконец о причине своего задержания, он оправдывался перед Хрущовым: «Вывод этот [О подстрекательстве к непринятию служебных знаков. - Д.В.] сделан, как я думаю, никем другим, как акмолинским уездным начальником Фроловым, который по не известным мне причинам возымел ко мне какое-то неудовольствие и поэтому удалил меня от должности волостного управителя. Принимать помянутый знак я не отказывался и к непринятию оного никого не подстрекал, что могут подтвердить все волостные управители Акмолинского уезда, и если бы по этому предмету я был спрошен или произведено исследование, то, надеюсь, что был бы оправдан, но я вовсе не спрошен и только от Вашего высокопревосходительства узнал, за что именно заключен в острог»28.
Но краевой начальник не желал (и был в этом с административной точки зрения прав) отступать. Через месяц после подачи прошения Айдеркин был отправлен в Ярославль29, куда и прибыл 2 февраля. Здесь он был оставлен без полицейского надзора и на собственное иждивение.
Он писал в Омск, жалуясь на тяжесть арестантской лямки, которую он тянул в течение полугода, и убожество жизни, выпавшей ему на долю в Ярославле. Далеко от семьи, лишенный возможности получения помощи от родных, весьма затрудненный в переписке с ними, одинокий казах мог рассчитывать лишь на милосердие своих новых соседей, их щедрость и сочувствие. Чужеродное окружение, непривычный тягостный климат и отсутствие возможности отправления насущных религиозных нужд были невыносимы. И лишь вовремя протянутая рука доброго человека не давала умереть с голоду. А еще поддержка и помощь безвестных провинциальных интеллигентов, которые помогали найти бумагу, отправить письмо род-
ным, написать прошение властям, пойти на прием к чиновникам. Лишь глухая административная машина не хотела видеть страдания жалкого кочевника, почти лишенного всех смыслов существования, и не думала затевать расследование по вполне очевидному для себя делу. А ведь ни о чем другом, кроме проведения следствия без участия уездного начальника Форолова, и не просил Джукен Айдеркин своего генерал-губернатора30.
Западно-Сибирский генерал-губернатор Хрущов на сей раз ограничился уведомлением ярославского военного и гражданского губернатора адмирала И.С. Унковского о том, что не в силах удовлетворить просьбу Айдеркина о проведении следствия на том основании, что тот был выслан в Ярославль не по его указанию, а по распоряжению министра внутренних дел31.
Вникнув в эту ситуацию, ярославский губернатор, по сути, встал на сторону казаха Айдеркина. В своем отношении к Хрущову адмирал Унковский обращал внимание на то, что «.. .Айдеркин, не зная русского языка и не имея здесь никого, кто бы мог понимать его природный язык, поставлен в весьма затруднительное положение в отношении хозяйственных распоряжений для своего содержания; кроме того, у него нет здесь никаких денежных средств даже и на однодневное продовольствие, тогда как в месте постоянного жительства его, насколько я мог понять из его разъяснений, у него есть весьма достаточное состояние. По этим своим крайним обстоятельства он почти каждодневно является ко мне и просит о производстве ему содержания из казны. Так как просьба Айдеркина о выдаче ему пособия из казны удовлетворена быть не может, а из слов его видно, что он неоднократно писал к своей жене и сыновьям, чтобы выслали ему на содержание деньги, но ответа от них не получает до сего времени, из чего он и заключает, что посылаемые им к семейству письма не доходят по назначению, то, входя в крайне стеснительное положение Айдеркина, я считаю обязанностью обратиться к Вашему высокопревосходительству с всепокорнейшей просьбой о распоряжении, чтобы Айдеркину в скорейшем времени было выслано семейством его потребное на содержание его количество денег, и о последующем почтить меня уведомлением; при чем долгом считаю присовокупить, что Айдеркин здесь лишен всякой возможности снискивать какие-либо средства к пропитанию своим личным трудом или занятиями и в настоящее время живет здесь почти одной только частной благотворительностью»32.
Этот весьма интересный документ не только открывает нам человеколюбие одного из высших представителей российской администрации (сенатор, адмирал Иван Семенович Унковский был известным кругосветным мореплавателем, исследователем Японского моря и залива Петра Великого), но ставит вопросы, на которые имперская бюрократическая машина не оставила ясных делопроизводственных ответов. Остается непонятным, почему имеющий не-
сколько жен, то есть достаточно состоятельный, казах был отправлен полицией в административную высылку совершенно без средств к существованию. Ведь вполне очевидно, что у областной и уездной администрации была возможность запросить их у семьи бывшего волостного управителя. И кто получал письма, отправленные Ай-деркиным? (А в том, что он их отправлял, вряд ли можно сомневаться). Может быть, они оставались в почтовой конторе Акмолинска или ложились под сукно на столе уездного начальника, добившегося ареста и высылки в чем-то действительно провинившегося или просто неугодного ему казаха?
Наверняка положение без средств к существованию и в непривычной окружающей среде было для бывшего волостного управителя и человека состоятельного невыносимым. Но он находил в себе силы бороться. Более того, его голос креп, и, судя по всему, ему удавалось найти сочувствие среди местных жителей. (Ведь для того чтобы написать прошение, нужно было найти человека, грамотного в юридическом отношении и опытного в написании прошений начальству, и заплатить ему за работу). Наконец, после нескольких месяцев жизни в Ярославле появились и вполне недвусмысленные обвинения акмолинского уездного начальника в злоупотреблении служебным положением.
В его прошении на имя Хрущова от 1 мая 1871 г. сказано:
«По ложному извету, возведенному на меня уездным начальником Фроловым, что будто бы я служил поводом подстрекательства к непринятию знаков, установленных высочайше для лиц служащих, губернатор Акмолинской области ходатайствовал через Ваше высокопревосходительство об удалении меня с места жительства, не произведя ни следствия, ни предав меня суду, даже самоуправно выдержал в остроге 6 месяцев, и я сослан на житье в г. Ярославль, где со 2 февраля живу без куска хлеба, так как кормовых мне не дано и не производится.
Наше законодательство так ясно говорит, что без следствия и суда никто не может быть лишен прав и преимуществ, я же, такой верноподданный государю как и прочие, сослан, был выдержан в тюрьме, лишен имуществ, должности, которую несколько лет проходил честно, за что высочайше удостоен был несколькими наградами. И ныне, при введении в действие Положения нового об устройстве киргизов, общество мне дало подписку [Приговор. - Д.В.] исполнять его в точности. Следовательно, если бы с моей стороны было какое-либо возбуждение, то бы общество произвело беспорядки, а их нет. Донос произведен Фроловым из личных его требований ко мне, которых я не считал возможным удовлетворять.
Ваше высокопревосходительство, Вы поставлены соблюдать правосудие, которое прошу оказать надо мной, нарядить чиновника особых поручений для следствия, которым окажется, что я не только не был подстрекателем, но ревностным исполнителем закона и воли
государя. И по исследовании прошу мне объявить свое распоряжение исходатайствовать мне возвращение на родину, а до того времени перевод на житье в Нижний Новгород, где бы я мог иметь возможность совершать обряды веры, а в г. Ярославле этого я лишен»33.
Обращение ярославского губернатора сдвинуло дело с мертвой точки, и акмолинский вице-губернатор распорядился обязать семейство Айдеркина выслать ему необходимые для жизни средства34.
Определенное беспокойство о судьбе Айдеркина проявил и сам Хрущов, обратившись к Окольничему с вопросом о предполагаемой продолжительности его административной высылки. То, что ответил ему акмолинский военный губернатор, заставляет сомневаться в правдивости и справедливости выдвинутых обвинений: «.По мнению моему, ссылка Айдеркина должна продолжаться по крайней мере еще три года, так как этот человек по смелому характеру своему и изворотливому уму опасен для спокойствия киргизов вверенной мне области, притом же слишком раннее возвращение его ослабит впечатление сделанного наказания.»35.
Не дает покоя мысль, что бывший волостной управитель стал тем самым «стрелочником», на которого областное начальство решило свалить свои неудачи при введении в действие Временного положения 1868 г. Особенно если учесть, что сам генерал-губернатор считал возможным ограничиться однолетним (по успокоению Степи) сроком высылки Айдеркина в Ярославль36.
Косвенно на такое заключение наводит и готовность Окольничего задержать Айдеркина в Ярославле даже ценой непредусмотренных казенных расходов. Губернатор Акмолинской области сетовал, что явная материальная несостоятельность Айдеркина толкала его на беспокойство ярославского начальства постоянными просьбами об оказании финансовой помощи. Последнее, как предполагал Окольничий, исходя именно из желания отделаться от административно высланного, оказавшегося столь назойливым, старалось отделаться от него и ходатайствовало о его возвращении на постоянное место жительства. Дабы избежать ненужного для западносибирского начальства возвращения бывшего волостного управителя, губернатор предлагал любой ценой удержать Айдеркина в Ярославле, вплоть до обращения в Министерство внутренних дел с ходатайством о выделении некогда почетному казаху по 30 коп. в сутки
для поддержания его существования37.
* * *
Шло время. И тон прошений административно высланного, а также степень его осведомленности о перипетиях его дела менялись:
«.. .Должен я, несчастный, страдать без конца и умереть от голода, мучениям моим пошел уже другой [Второй. -Д.В.] год, а потому, Ваше сиятельство, осмеливаюсь утруждать покорнейшей просьбой
о произведении через кого следует дознания и, в случае установления в Киргизской степи спокойствия, войти с ходатайством к министру внутренних дел о возвращении меня в место жительства, а если там и по сие время продолжается беспокойство, то в силу Манифеста, данного в ознаменование дня рождения его императорского высочества великого князя Георгия Александровича в 13 день мая об облегчении участи некоторых преступников, будете ходатаем о переводе меня в Петропавловский или Омский уезд, так как в г. Ярославле нет ни мечети, ни муллы, а на жизненные припасы ужасная дороговизна. за что должен за Вас молить бога по гроб жизни.»38.
В конце концов военный губернатор Акмолинской области, оставив намерение изыскать для Айдеркина казенные средства, обязал его семейство высылать в Ярославль не менее 9 руб. в месяц39. Представляется, что глагол «обязывать» в данном контексте не совсем уместен. Из хранящейся в Государственном историческом архиве Омской области переписки по этому делу следует, что Джукен Айдеркин был лишен возможности получать денежные средства от своих родичей.
Все это время Копея Айдеркина не оставляла надежды вернуть мужа. Преодолев тысячи верст, она с одним из сыновей добралась до столицы империи и с просьбой о всемилостивейшем прощении супруга бросилась к ногам цесаревны Марии Федоровны. И тогда, следуя ее воле, Министерство внутренних дел предложило Хру-щову рассмотреть вопрос о возможности возвращения ссыльного на родину40. (Выходит, вопрос о прекращении срока административной высылки фактически был полностью в компетенции главного начальника Западной Сибири).
Бюрократический маховик завертелся. Генерал-губернатор запросил мнение военного губернатора, а тот - мнение уездного начальника. Ответы пошли в обратном направлении. Уже известный нам подполковник Фролов докладывал начальнику области, что двухлетнее спокойствие области не создает препятствия к возвращению Айдеркина. При этом он выразил убеждение, что, во имя предотвращения вредного влияния на общество, бывшего волостного управителя следует оставить под особым полицейским надзором, назначив местом пребывания одну из ближайших к Акмолинску волостей. Новый военный губернатор Акмолинской области генерал-лейтенант В.С. Цытович поддержал мнение своего подчиненного41. И Хрущову осталось лишь изъявить свое согласие42.
Еще через два месяца товарищ министра внутренних дел генерал-майор М.Р. Шидловский уведомил главного начальника края о разрешении Д. Айдеркину вернуться на родину под особый негласный полицейский надзор43.
Джукен вместе с Копеей и сыном Ахмедом отправились в Омск.
* * *
Наша история, однако, на этом не закончилась.
За бывшим волостным управителем остался долг перед казной -218 руб. и 53 с четвертью коп., выданные ему на путевые издержки из Петропавловска в Ярославль44.
Соответствующее распоряжение о взыскании с бывшего административно высланного этих казенных денег генерал-губернатор направил губернатору Акмолинской области45.
Через год Цытович доложил, что Айдеркин, ссылаясь на нехватку корма для скота в предшествующую зиму, вызванный этим падеж и свое практически полное разорение, смог внести лишь 110 руб. из всей причитающейся суммы. Оставшуюся часть долга он просил простить либо отсрочить до июня 1874 г. Губернатор Акмолинской области прошение казаха счел заслуживающим удовлетворения46.
Судьба оставшейся части средств, затраченных государством на ссылку бывшего волостного управителя, избранного по Временному положению 1868 г., решалась уже в Тобольской губернской казенной палате.
* * *
Казалось бы, мы незаслуженно много места уделили истории одного человека, документы о котором почти случайно не были уничтожены и дошли до нашего времени.
Но судьба Джукена Айдеркина во многом показательна.
Она свидетельствует об административных упущениях при введении в действие Временного положения 1868 г., о труднопреодолимых культурных различиях и недостаточном учете психологии и особенностей местного населения, об использовании административных взысканий, о жесткости местной администрации при реализации политических задач, о неумении начальников уездов конструктивно взаимодействовать с подчиненными им казахами, служившими в низовом аппарате управления.
А может быть, свидетельствует еще и о том, что осталось за страницами документов лично между подполковником Фроловым и волостным управителем Айдеркиным.
А еще это свидетельство милосердия простых русских обывателей, в среде которых довелось жить казаху, разоренному властями, и гимн преданной любви его жены Копеи, которая ради спасения супруга преодолела немыслимое расстояние от своего аула до императорских чертогов и одолела бездушную бюрократическую машину.
Примечания Notes
1 Васильев Д.В. Массовые народные движения как инструмент российской региональной политики в Казахской степи в конце XVIII в. (на примере движения Сырыма Датова) // Вестник Московского университета. Серия 8: История. 2017. № 1. С. 31-43.
2 Васильев Д.В. Реализация реформ О.А. Игельстрома в степи оренбургского ведомства // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4: История. Регионоведение. Международные отношения. 2015. № 1 (31). С. 17-22.
3 Васильев Д.В. Казахская степь на рубеже XVIII - XIX вв.: реформы и проекты // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4: История. Регионоведение. Международные отношения. 2015. № 6 (36). С. 135-145.
4 Васильев Д.В. Россия и Казахская степь: Административная политика и статус окраины, XVIII - первая половина XIX века. Москва, 2014.
5 Материалы по истории политического строя Казахстана (Со времени присоединения Казахстана к России до Великой Октябрьской социалистической революции). Т. 1. Алма-Ата, 1960. С. 323-340.
6 Васильев Д.В. Форпост империи: Административная политика России в Центральной Азии, середина XIX века. Москва, 2015. С. 279-293.
7 Васильев Д.В. Россия и Казахская степь в первой половине XIX века: на пути к интеграции // Вестник Российского гуманитарного научного фонда. 2013. № 4 (73). С. 5-21.
8 Материалы по истории политического строя Казахстана. С. 337.
9 Васильев Д.В., Любичанковский С.В. Казахи и русские: Бытовая аккультурация в XIX в. // Вопросы истории. 2018. № 3. С. 151-165.
10 Государственный исторический архив Омской области (ГИАОО). Ф. 3. Оп. 13. Д. 18556. Л. 1-2.
11 Там же. Л. 2.
12 Там же. Л. 2-2об.
13 Васильев Д.В. Мусульманская политика Российской империи в Туркестанском и Степном генерал-губернаторствах // Вестник Ленинградского государственного университета им. А.С. Пушкина. 2015. Т. 4. № 2. С. 117-126; Арапов Д.Ю. Система государственного регулирования ислама в Российской империи (последняя треть XVIII - начало ХХ вв.) Москва, 2004. С. 121, 122; Васильев Д.В. Административная аккультурация: Опыт региональной политики Российской империи в Центральной Азии, XVIII - XIX вв. Оренбург, 2018. С. 128, 129.
14 ГИАОО. Ф. 3. Оп. 13. Д. 18556. Л. 4об.
15 Там же. Л. 5.
16 Там же. Л. 6, 6об., 5, 5об.
17 Там же. Л. 11-13.
18 Там же. Л. 14.
19 Там же. Л. 14об., 15.
20 Там же. Л. 16об.
21 Там же. Л. 17, 17об.
22 Там же. Л. 22-23.
23 Там же. Л. 18а-19.
24 Там же. Л. 20, 20об.
25 Там же. Л. 25.
26 Там же. Л. 28.
27 Там же. Л. 28.
28 Там же. Л. 31, 31об.
29 Там же . Л. 34.
30 Там же. Л. 35-36.
31 Там же. Л. 37, 37об.
32 Там же. Л. 40-41.
33 Там же. Л. 39, 39об.
34 Там же. Л. 45.
35 Там же. Л. 48, 48об.
36 Там же. Л. 55.
37 Там же. Л. 48об., 49.
38 Там же. Л. 52, 52об.
39 Там же. Л. 54, 54об.
40 Там же. Л. 55об.
41 Там же. Л. 57, 57об.
42 Там же. Л. 58.
43 Там же. Л. 59.
44 Там же. Л. 61-62об.
45 Там же. Л. 64.
46 Там же. Л. 68-69.
Автор, аннотация, ключевые слова
Васильев Дмитрий Валентинович - доктор исторических наук, профессор, Московский городской педагогический университет (Москва)
dvvasiliev@mail.ru
В статье на основании ранее не публиковавшихся архивных документов рассмотрен частный случай реакции коренного населения степных областей Российской империи на реализацию административной реформы 1868 г. в Казахской степи. Впервые в отечественной историографии обращается внимание на то, что в казахском регионе, уже более ста лет находившемся в составе Российской империи, продолжали сохраняться глубокие цивилизационные различия между коренным населением и российской имперской властью. Эти различия являлись серьезным препятствием и создавали немалые сложности для тех казахов, которые по разным причинам сохраняли лояльность к российской власти. В тех случаях, когда они занимали должности в местном, низовом аппарате управления, им нелегко было выполнять свои служебные обязанности. С другой сто-
роны, рассмотренный в статье случай, который произошел с одной состоятельной и уважаемой казахской семьей, свидетельствует о недостаточной продуманности мер по реформированию системы управления. Кроме того, он свидетельствует о неадекватном восприятии российской бюрократией готовности коренного населения Казахской степи к принятию этих реформаторских мер. По мнению автора, о сложностях, с какими сталкивалось российское правительство в адаптации казахского общества к общеимперским административным порядкам, можно судить не только на основе анализа крупных социальных волнений, в которых заметную роль играли личные интересы их руководителей, но и на основе детального разбора частные случаев непонимания или сопротивления. В такого рода частных случаях российские чиновники не утруждали себя попыткой вникнуть в умонастроения и обычаи населения. И зачастую они использовали привычные для них административные меры, включая высылку в отдаленные губернии с преимущественно русским населением. Кроме того, российские чиновники проявляли неоправданную жесткость по отношению к представителям местного казахского населения, которые занимали должности в низовом аппарате управления.
Казахская степь, казахи, ислам, Западная Сибирь, Акмолинская область, Министерство внутренних дел, генерал-губернаторство, губернатор, бюрократический аппарат, административная высылка, реформа государственного управления.
References (Articles from Scientific Journals)
1. Vasilyev, D.V. Kazakhskaya step na rubezhe XVIII - XIX vv.: reformy i proekty [The Kazakh Steppe at the Turn of the 18th and 19th Centuries: Reforms and Projects.]. Vestnik Volgogradskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya 4: Istoriya. Regionovedenie. Mezhdunarodnye otnosheniya, 2015, no. 6 (36), pp. 135-145. (In Russian).
2. Vasilyev, D.V. Massovye narodnye dvizheniya kak instrument rossiiskoy regionalnoy politiki v Kazakhskoi stepi v kontse XVIII v. (na primere dvizheniya Syryma Datova) [Mass Popular Movements as an Instrument of Russian Regional Policy in the Kazakh Steppe at the End of the 18th Century (from the Example of the Syrym Datov Movement.).]. VestnikMoskovskogo universiteta. Seriya 8: Istoriya, 2017, no. 1, pp. 31-43. (In Russian).
3. Vasilyev, D.V. Musulmanskaya politika Rossiiskoy imperii v Turkestanskom i Stepnom general-gubernatorstvakh [The Muslim Policy of the Russian Empire in the Turkestan and Steppe Governor-Generalships.]. Vestnik Leningradskogo gosudarstvennogo universiteta im. A.S. Pushkina, 2015, vol. 4, no. 2, pp. 117-126. (In Russian).
4. Vasilyev, D.V. Rossiya i Kazakhskaya step v pervoy polovine XIX veka: na puti k integratsii [Russia and the Kazakh Steppe in the First Half of the 19th Century: On the Path to Integration.]. VestnikRossiyskogo gumanitarnogo
nauchnogo fonda, 2013, no. 4 (73), pp. 5-21. (In Russian).
5. Vasilyev, D.V. Realizatsiya reform O.A. Igelstroma v stepi orenburgskogo vedomstva [The Implementation of Governor-General Osip A. Igelstrom's Reforms in the Orenburg Steppe.]. Vestnik Volgogradskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya 4: Istoriya. Regionovedenie. Mezhdunarodnye otnosheniya, 2015, no. 1 (31), pp. 17-22. (In Russian).
6. Vasilyev, D.V.; Lyubichankovskiy, S.V. Kazakhi i russkiye: Bytovaya akkulturatsiya v XIX v. [Kazakhs and Russians: Daily-Life Acculturation in the 19th Century.]. Voprosy istorii, 2018, no. 3, pp. 151-165. (In Russian).
(Monographs)
7. Arapov, D.Yu. Sistema gosudarstvennogo regulirovaniya islama v Rossiyskoy imperii (poslednyaya tret XVIII - nachalo XX vv.) [The System of the State Regulation of Islam in the Russian Empire (Last Third of the 18th and Early 19th Centuries.).]. Moscow, 2004, 287 p. (In Russian).
8. Vasilyev, D.V. Administrativnaya akkulturatsiya: Opyt regionalnoy politiki Rossiiskoy imperii v Tsentralnoy Azii, XVIII - XIX v. [Administrative Acculturation: The Experience of the Russian Empire's Regional Policy in Central Asia, 18th and 19th Centuries.]. Orenburg, 2018, 139 p. (In Russian).
9. Vasilyev, D.V. Forpost imperii: Administrativnaya politika Rossii v Tsentralnoy Azii, Seredina XIX veka [Outpost of the Empire: Russia's Administrative Policy in Central Asia, Mid-Nineteenth Century.]. Moscow, 2015, 302 p. (In Russian).
10. Vasilyev, D.V. Rossiya i Kazakhskaya step: Administrativnaya politika i status okrainy, XVIII - pervaya polovina XIX veka [Russia and the Kazakh Steppe: Administrative Policy and the Status of the Periphery, Eighteenth and First-Half of the Nineteenth Centuries.]. Moscow, 2014, 470 p. (In Russian).
Author, Abstract, Key words
Dmitry V. Vasilyev - Doctor of History, Professor, Moscow City University (Moscow, Russia)
dvvasiliev@mail.ru
The article which is based on previously unpublished archival documents studies an instance showing the reaction of indigenous population in the steppe regions of the Russian Empire to the implementation of the administrative reform of 1868 in the Kazakh steppe. For the first time in Russian historiography attention is paid to the fact that, although the Kazakh region had been staying within the Russian Empire for more than 100 years, profound civilizational differences were still intact between the indigenous people and Russian Imperial authorities. These differences caused difficulties for those Kazakhs who for various reasons stayed loyal to the Russian power. In case they occupied low positions in the local government they were faced with difficulties as they performed their professional duties. On the other hand, the case referred to in the
article which concerns an affluent and respected Kazakh family reveals that the governmental reform had not been sufficiently worked out. Moreover, this fact demonstrates that Russian bureaucracy were not able to adequately assess the reception of these reforms by the indigenous population of the Kazakh steppe. According to the author, the difficulties with the adaptation of Kazakh society to all-imperial administrative norms were not only evident through the analysis of big social unrest, largely instigated by personal interests of their leaders, but also through detailed analysis of individual instances of misunderstanding and resistance. In the latter Russian bureaucrats appear to ignore the sentiments and customs of the people. They often resorted to common administrative measures, such as exile to far-off provinces with predominantly Russian population. In addition, Russian bureaucracy was unreasonably cruel to local low positioned population.
Kazakh Steppe, Kazakhs, Islam, Western Siberia, Akmola Region, Ministry of Internal Affairs, Governor-Generalship, Governor, bureaucratic apparatus, administrative exile, governmental reform.
