CC BY
83
УДК 378
Проскурин А. ПРОЦЕССЫ ЭЛИТООБРАЗОВАНИЯ: ИСТОРИЧЕСКИЙ И ПРОГНОСТИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ
В статье показана роль системы образования в процессах формирования элит.
Ключевые слова: система образования, элитообразование, шкалы ценностей.
Прежде чем приступить к анализу понятия и феномена элитарности, сделаем несколько вводных замечаний.
Почти все существующие теории элит имеют своим предметом так или иначе понимаемую систему властных отношений в обществе. При этом все концепции допускают временное или постоянное неравенство между элитой и остальным социумом.
Во многих случаях понятия «правящий класс», «элита», «лидирующая группа» употребляются как взаимозаменяемые. Так, например, В. Парето выделял элиты экономическую, политическую и духовную. Он был родоначальником функционалисте кой теории элиты. Чуть раньше К. Маркс, рассуждая о пяти общественно-экономических информациях, разделял общество на антагонистические классы, причем господствующие классы наделял явными признаками экономическо-политической элиты. М. Вебер, внесший духовное содержание в обоснование «рационального капитализма», говорил о единой элите, свойственной эпохе капитализма. Позднейшие теории элиты тяготеют к рассмотрению феномена элитарности как символа некоторого неизбежного общественного неравенства (А. Гидденс).
Под элитой мы понимаем некоторое человеческое сообщество, отличающее себя от остального социума и претендующее на определенное лидерство, которое выражается в реальном поведении, установках или манифестах. При этом мы будем анализировать положительные стороны элиты, оставляя в стороне ее негативные характеристики.
Элита средневековья: готовность к смерти
Исторически первым и до сих пор окончательно не утратившим силу принципом формирования элитарности было признание рода и связанных с ним понятий (родовой преемственности, института наследования) в качестве социальнокультурного стержня элиты.
Род как фактор социального развития составлял основу социальной динамики средневековья. Вся система отношений феодализма, его социальная ткань базировались на тех или иных аспектах рбдового принципа. Взаимоотношения между родами являлись основой политических, экономических и культурных отношений той эпохи. Утверждение централизованных, а впоследствии абсолютистских монархий в ряде стран было в определенной степени результатом победы одного из средневековых родов над соперниками. Система генетического доминирования военных вождей на тысячелетие определила ход европейской истории.
Передача социального признака (например, знатности - владения земельными угодьями, деньгами или иными материальными ценностями) существовала и до этой эпохи. Но лишь в период средневековья она стала господствующей системой отношений.
Следует также упомянуть о тех культурносо-держащих аспектах социума, которые относятся к понятию элиты. Первое и основное: элитарным, принадлежащим к замкнутому сообществу может быть не каждый. Он обязан принадлежать к определенной генетической системе (роду) для того, чтобы стать объектом культурного рассмотрения. Только после признания легитимности субъекта за ним признаются основные права и некоторые человеческие качества - доблесть, честность, смелость и т. п. Эти «человеческие качества» суть стержень культуры феодализма, так сказать, в положительной части шкалы ценностей. И действительно, идеал человека, выработанный эпохой средневековья, очень высок. В своих лучших проявлениях этот человек преодолевает страх смерти, причем не как индивидуальное временное переживание, и тем более не как момен-тное психологическое отклонение. Преодоление страха смерти было социальной, достаточно стабильной нормой, действовавшей в течение довольно длительного времени. Институт поедин-
114
© Проскурин А., 2011
ка, впоследствии дуэли — один из пиков феодальной культуры, один из главных системообразующих признаков создаваемой феодализмом элиты. «Честь выше жизни» - в этом девизе и в следующем за ним действии заключено своеобразное отрицание собственного телесного Я и примат Я духовного. Эту интегрирующую феодальную элиту идею можно считать своего рода механизмом нравственной самокомпенсации сообщества. Владеть и распоряжаться чужими жизнями в том масштабе, в котором это достигалось при феодализме, позволительно было, лишь находясь в постоянной готовности встать между жизнью и смертью. Это своего рода групповое снятие психологических напряжений, возникающих в силу особенностей отношений между элитой и основной массой населения.
Сама эта норма, на наш взгляд, есть духовная доминанта феодализма, его главная специфическая черта, благодаря которой элита отделяет себя от остального социума. Действительно, первоначально выделялись личности, способные длительно и многократно рисковать жизнью во имя каких-либо целей. Впоследствии такое выделение трансформировалось в неравенство, закрепленное системой юридических, социальных, экономических и культурных отношений. Духовный же стержень - постоянная готовность рисковать жизнью (отличительная черта пассионариев феодализма) - пробивалась на поверхность социума в виде института поединка, затем - дуэли.
Те ценности, которые отмечал Т. Веблен в «Теории праздного класса», а именно «демонстративная праздность» и «демонстративное потребление», были лишь сферами внутренней свободы, которая допускалась в рамках социокультурного поля элиты. Человек, рискующий жизнью, мог, вероятно, позволить себе внутренне демонстративную праздность, ибо в его сознании ценностное сравнение жизни и труда разрешалось в пользу первой.
Степень интеграции данной элиты необыкновенно высока. В самом деле, когда люди подписывают своего рода договор о праве взаимного прекращения их жизней, это представляется такой степенью доверия или уважения к другому человеку, которая равносильна доверию и уважению к Творцу, доселе единственно владеющего правом давать и отнимать жизнь.
Итак, духовная доминанта - элиты определена. Однако смена поколений и связанный с ней
вполне биологический принцип, примата рода сыграли с феодальной рыцарской элитой дурную шутку. Постепенно духовный стержень ветшал, а вместе с ним ржавели мечи, шпаги и пистолеты. Поэтика и актуальность поединка уходили в прошлое, и на смену им пришло господство генетических систем. Структура, лишенная своего внутреннего содержания, еще некоторое время возвышалась величественной постройкой, а затем рухнула под натиском новых сил. Поэтому, если мы говорим о «готовности к смерти» или «воинской доблести» как о той черте, благодаря которой элита отличает себя от остальных, то родовой способ закрепления и передачи сложившегося неравенства мы будем рассматривать как способ формирования и сохранения элиты.
Новая духовно-практическая элита: монахи в миру
Духовный стержень элиты буржуазно-индустриального общества определялся обусловленностью «этоса», хозяйственного мышления религиозной направленностью. Протестантизм развивался от Лютера к. Кальвину и далее через английских пуритан к различным американским религиозным общинам. Однако именно в учении Лютера содержится нечто, объединяющее все направления рейрормированной церкви, а именно концепция призвания «Bernf», «calling».
В рамках этой концепции христианская аскеза как выражение духовной элитарности господствующего дотоле католицизма революционным образом изменяется на осознание «мирской деятельности как проявления христианской любви к ближнему». Отныне «выполнение долга в рамках мирской профессии - наивысшая задача нравственной жизни человека, профессиональная деятельность является задачей, поставленной перед человеком Богом, причем главной задачей» (Лютер). Трудно переоценить значение этого ментально-духовного переворота. Полтора тысячелетия монашеская аскеза утверждалась в качестве нравственного идеала христианской цивилизации. И вот новый нравственный идеал: мирская деятельность.
Дальнейшее развитие Реформации во многом опирается на принцип, который выдвигался Лютером, но свое наиболее полное воплощение нашел в учении Кальвина и наследовавших ему пуритан. Речь идет об учении о предопределении,
о том, что априори существуют Богом избранные и проклятые.
Разделение на «избранных» и «проклятых» внесло новый смысл в понятие элитарности, которая теперь получает мистическое обоснование. Духовно-ментальные последствия принятия этого учения были огромны. Вебер пишет: «Это учение (о предопределении) для покорившихся его патетической бесчеловечности результатом имело ощущение неслыханного дотоле внутреннего одиночества отдельного индивида». Никто и ничто не может отныне помочь одиноко бредущему по миру кальвинистского Бога человеку: ни другой человек, ибо он ко всему прочему может оказаться проклятым, ни церковь, ибо хама она погрязла в мирских грехах и отрицаема, ни сам Бог, который уже сделал свой выбор. В то же время «состояние религиозной избранности начинает восприниматься, как своего рода сословное качество ... Избранные к спасению образуют отныне невидимую божью церковь и остаются ею».
Но кто же определяет избранность человека к спасению? Каким образом происходит снятие колоссального психологического напряжения, возникающего при поиске ответа на вопрос об избранности, вопрос тем более актуальный, ибо речь идет об эпохе, когда религиозность не являлась пустым звуком, а потусторонняя жизнь в глазах верующих представлялась едва ли не более значимой, чем жизнь мирская. Католический священник даровал умиротворение и отпущение грехов, снимая тем самым психологическое напряжение. Кальвинизм до конца осуществил «расколдование мира», отринув веру в любые магические обряды. Только в деятельности, в успешной мирской деятельности верифицируется избранность верующего.
«...Гарантией этого состояния, независимо от того, каким образом оно достигается, служит не какое-либо магическое средство, а лишь утверждение избранности посредством специфического поведения, отличающего избранного от обычного человека. На этой психологической основе у отдельного человека возникал импульс к методическому контролированию своего поведения, и отсюда к рациональному преобразованию всего существования... Пуританин позднего времени контролировал не только свое поведение, но и бога в себе (иначе говоря, ощущаемое в себе, чему ему хотелось по-
виноваться) и усматривал перст божий в каждом событии своей жизни» (Вебер).
Поиски Бога в деталях и поступках есть, на наш взгляд, прежде всего ориентация на такое качество Бога, как тотальность, всеохватность. Обращенность именно на это качество божества есть специфическая особенность протестантского менталитета.
Рационализация жизни в миру была логическим и триумфальным следствием концепции профессионального призвания аскетического протестантизма. Рациональное и методическое исполнение профессионального долга - первейшая обязанность верующего. «Духовная аристократия монахов вне мира вытесняется духовной аристократией святых в миру, от века предопределенная богом к спасению, которая по своей непогрешимости отделена от остального мира непреодолимой пропастью» (Вебер).
Итак, новая элита - это люди, наилучшим образом исполняющие свой профессиональный долг. Но, каким образом происходит общественное сравнение «лучшести», как верующий может оценить, ощутить, если угодно - измерить свою избранность?
И вот здесь, пожалуй, главное, что необходимо для понимания элитарности эпохи рационального капитализма и следующего за ним постиндустриального общества. Если методизм сделал упор на систематизации, рационализации поведения, то пуританство предприняло новый революционный шаг в христианстве. Точно следуя концепции мирского призвания, пуритане перекидывают мостик через пропасть, казавшуюся непреодолимой для раннего христианства. Им удается оправдать богатство, причем оправдать не нравственно, но провиденциально. «Если Бог указывает вам путь ... законным образом заработать больше, и вы отвергли это, то тем самым препятствуете осуществлению одной из целей призвания» (Дж. Уэсли).
А вот каким образом увязываются профессиональный долг и его оценка: «Полезность профессии, и следовательно, ее угодность Богу в первую очередь определяется с нравственной точки зрения, затем степенью важности, которую имеют производимые в ее рамках блага для всего общества, однако в качестве важнейшего критерия выступает ее доходность» (Вебер).
Странным образом пересекаются здесь трудовая теория стоимости («Товары обмениваются
согласно долям общественного труда, вложенного в их производство») и провиденциальное истолкование стремления к наживе, служащее идеализации делового человека, ибо со времен Уэсли и до недавнего прошлого наиболее доходным являлось предпринимательство.
Итак, чем богаче предприниматель, тем он избраннее. Эта своего рода «денежная теократия» характерна для англосаксонского и, в первую очередь, американского, космоса. Правда, для понимания протестантской этики важен еще один момент. Не всякое богатство рассматривается как свидетельство избранности, а только то, которое употребляется на практические полезные дела. Таким образом, пуританизм, ставя нравственные препятствия на пути личного потребления, открывает широкий путь к интенсивному инвестированию капитала.
Духовная аскеза трансформируется в аскезу мирскую, монах - в предпринимателя, святость -в непрерывное инвестирование капитала в производственных целях. Дух предпринимательства становится духовным стержнем новой элиты. Успешные и эффективные предприниматели составляют, очевидно, и сонм святых Соединенных Штатов. Возникнув из лютеровского «исполняя свой профессиональный долг, ты способствуешь Господу», набор профессий впоследствии свелся к одной-единственной, наиболее богоугодной профессии - предпринимательству. (Да, впрочем, профессия ли это? Может быть, все то же генетическое превосходство, принявшее теперь форму склонности к риску?)
Но что, какое качество, какая специфическая черта отличает новую элиту от остального мира? Некий дух предпринимательства. Те, кто могут заниматься предпринимательской деятельностью, и особенно те, кто успешны в ней, отличия от остального человечества, ибо по провиденциаль-кой аргументации избраны Господом и осуществляют его волю.
Господство кальвинизма во всех его формах имело еще одно важное следствие. Вспомним образ человека, одиноко бредущего в трагическом мире кальвинистского Бога. Следствием разделения людей был крайний индивидуализм и недоверие людей друг к другу. В самом деле, ведь собеседник, партнер, жена, друг могут оказаться неизбранными, проклятыми, а значит, орудием дьявола. Здесь фиксируется атомарность протестантского космоса, его необыкновенная устрем-
ленность на индивидуальность, точнее говоря, устремленность каждого на себя и свое личное мистическое общение со Всевышним. Поэтому второй отличительной чертой новой элиты является ее глубокий индивидуализм, а основным свойством господствующей системы межличностных отношений - борьба. Борьба всех против всех, ибо это единственный способ противостоять миру в одиночку, т.е. не разрушать заповедного Лютером таинства интимного общения верующего с Богом и кальвиновского достижения самоверификации избранности.
Атомарность протестантского мира выковала тип личности суровый и сильный. Ему присущи-экспансионизм и стремление к переменам. Если попытаться описать систему отношений протестантского человека с миром в рамках модели «человек - окружающая среда», то можно утверждать, что личность тем значительнее, чем большую часть естественного сделает рукотворным, искусственным.
Наконец, третье характерное качество новой элиты - сравнительная простота самооценки. Так, если элита феодализма располагала дифференцированной системой критериев оценки внутри самого элитарного сообщества (звания, степени, сложные придворные и сюзерен-вассальные отношения), то. новая элита свела оценку к количеству нулей в банковском счете.
Как видим, специфическими качествами новой элиты являются дух предпринимательства, атомарность, готовность к борьбе. Снова поэтика борьбы. Как это далеко от «философии общего дела», как наивно предполагать, что возможно войти в чужую культуру запросто, как заходят «на огонек» к приятелю.
Рассмотрим теперь действие механизма родовой передачи и закрепления социального признака, направлен ли он в сторону закрепления сложившейся элитарности или в противоположную.
На наш взгляд, инстинкт и институт наследования, налагаясь на концепцию предопределения, заставляют предполагать, что Бог избрал к спасению не только отдельных индивидуумов, но и целые роды. Не случайно ветхозаветная идея о Богом избранном народе (а при внимательном прочтении - о роде) нашла в пуританстве новое рождение. Таким образом, избранность рода (ибо как же не считать избранным человека, стартующего в жизнь в неизмеримо лучших условиях, нежели другие, с высоты, обеспеченной
родовыми преимуществами и наследованием) становится провиденциальной. Теперь для верификации избранности требуется уже и родовая политика, направленная на поддержание родовых преимуществ и удержание завоеванных позиций. Провиденциальное оправдание направлено теперь не только на богатство, но и на удержание богатств в рамках рода. Концепция предопределения, Ветхий Завет и пройденный ментально-духовный путь провиденциального оправдания неизбежно приводят реформатское мышление к причислению рода к ареопагу своих святынь. Новая элита становится родовой, причем если при феодализме род понимался скорее как генетикобиологическое образование, то в новой элитарности род предстает, в виде провиденциального феномена.
Факт избранности, непохожести элиты на остальных учитывается общественным сознанием. Между тем здесь избранным начинает рассматриваться любой богатый человек независимо от способа приобретения богатства. Однако это противоречит лютеровско-пуританской концепции богатства.
О кризисе предпринимательской элиты свидетельствует и появление «технократической элиты». В ее радикальном варианте полностью отрицается право на существование традиционного руководства, считается, что только знания - и никакие иные критерии - должны служить для отбора лиц, принимающих социально значимые решения. Причем это относится ко всем звеньям управления вплоть до общегосударственного уровня. Право этого слоя на политическое руководство обществом обосновывается тем, что его представители располагают специальными знаниями, являются профессионалами, членами крупных социальных организаций. Строго говоря, духовный кризис предпринимательского мира и попытки его преодоления проявились уже в ходе «революции управляющих», когда противоречия между предпринимательством и собственностью привели в ряде случаев к отстранению собственников от управления общественными процессами. Это можно рассматривать, как попытку вернуться к исходным духовным постулатам концепции «профессионального призвания». Говоря о лидирующем положении «класса технократии», А. Ту-рэн, например, считает, что именно технократия должна стоять у власти, ибо «провозглашая
идентификацию с развитием и социальным прогрессом, она идентифицирует интересы общества с интересами больших организаций».
Принимая в отношении друг друга стратегию торга, предприниматели и «технократы» договариваются о некотором разделе сферы принятия решений: «ученые, инженеры ... должны либо конкурировать с политиками, либо становиться их союзниками».
Противоборство между этими идеологическими позициями в значительной мере определяет духовную атмосферу сегодняшней западной цивилизации. Сольются ли эти элиты в одну, будет ли элита завтрашнего дня состоять из технократов, проникнутых духом предпринимательства, или бизнесменов, обладающих разносторонними знаниями, сказать сейчас трудно. Во всяком случае, концепция провиденциальной избранности теперь нуждается в серьезной корректировке.
Гносеологической предпосылкой объединения пассионариев знания с предпринимательской элитой можно считать то, что они одинаково относятся к человеку. В первом случае внешняя сила - это объективные законы мироздания, во втором - некоторая провиденциальная составляющая. Но и в том, и в другом случае человек является не центром космоса, а только площадкой, точкой, к которой прилагаются те или иные силы. В этом смысле можно говорить о негуманистической ориентации пассионариев знания и предпринимательской элиты.
Элитарность эпохи социализма
Эгалитаристский, антиэлитарный пафос эпохи социализма (во всяком случае, в том, что касается духовно-теоретической области) не нуждается в особых доказателъствах. Тут и знаменитое «Кто был никем ...», так странно перекликающееся с евангельским «Блаженны нищие духом, ибо их есть царствие небесное», тут и уравнительно-распределительная экономическая модель (на наш взгляд, неправильно называемая командно-административной системой), и многое другое, что свидетельствует в пользу теоретической антиэлитарности социалистического космоса. Временами появляющиеся элитарные построения типа «культа личности» или пресловутой номенклатуры не находились в русле основного духовно-теоретического содержания данной формации; существование их объясня-
ется потребностями инструментального, а не телеологического характера.
Тем не менее эпохе социализма была присуща своя элитарность, существовавшая в двух основных формах.
Первая строилась на основных идейных постулатах. Это выглядело примерно так: «Коммунизм есть благо всех (или, по крайней мере, большинства; коммунист - это тот, кто работает или борется во имя этого блага, лучший коммунист -тот, кто делает это лучше» и т. п. В Уставе КПСС можно найти немало высказываний, иллюстрирующих это теоретическое положение. Элитарность эпохи социализма в первой своей форме представляла своего рода духовно-практическую элиту особого вида. Если из спектра профессиональных призваний в протестантском мире постепенно выделилась одна - предпринимательская, то нечто похожее, но по совершенно другим основаниям, произошло и в мире социализма: из многих видов деятельности выделился один - забота, или, если угодно, борьба за благо большинства, которая стала признаваться главной и смыслообразующей для новой элитарности. (Напоминаем, что мы говорим о духовно-теоретической доминанте элиты.)
Таким образом, основа новой элитарности -человеческие качества, главное из которых - способность работать во благо большинства. Именно это качество являлось решающим при организационном оформлении ого менталитета в организацонно-деятельностно-духовную структуру партии.
Люди, умеющие работать и бороться во благо других весьма своеобразная элита, если рассматривать данную социальную группу с точки зрения ее отношения к власти. Теория большевизма вся построена на необходимости сначала завоевать власть, а уж потом использовать ее в интересах большинства: «Шар земной мы вращаем локтями, от себя, от себя, от себя...». Это отстранение от собственной личности представляет собой еще одну характерную особенность данной элиты. Безликость, анонимность, незаметность многих руководящих членов партии последнего периода, на наш взгляд, - практическое осуществление этого принципа.
Умение работать на благо большинства - вот то качество, которое отделяет новую элиту от остальных, является ее духовной доминантой. Эта социальная норма настойчиво транслиро-
валась через систему образования, средства массовой информации, и все же произошел некий казус. Как только с политической арены ушли люди, начинавшие свой сознательный жизненный путь еще до победы идеологии новой элиты, и им на смену пришли кадры, воспитанные в рамках новой политической идеологии, стержень надломился и в течение двух десятилетий был сломан. Новая социалистическая элита погрязла в коррупции и прочих мирских делах, забота о благе большинства, так явно ощущаемая в титанах XX века Ленине и Сталине (при всех их прочих грехах), перестала быть прерогативой и превратилась в бессмысленный, лишенный внутреннего содержания набор формулировок партийного устава.
С чем же следует связывать этот кризис «красной веры»- с несовершенством среднего человека, не способного пока еще работать с такой степенью отдачи, или же с переосмыслением правильности самой установки о благе большинства, как цели, достойной того, чтобы на нее работать?
Элита социализма разрушилась «под бременем познания и сомнения». Интеллигенция, постепенно начавшая доминировать в составе новой элиты, была раздвоена именно по линии эли-тарность-эгалитарность. Проникнутая общедемократическими ценностями, тяготея исторически и социально к эгалитарности, она в то же время элитарна по характеру выполняемого труда. Это в первую очередь относится к гуманитарной интеллигенции.
Для нее само отличение своего «Я» от остальных представляет необходимую предпосылку успешной профессиональной деятельности («свой стиль» у актеров, писателей, художников). И если можно допустить, что открытие Ньютона мог сделать кто-то другой, то невозможно представить себе, что произведения Толстого мог написать кто-то еще. Пласт субъективно-человеческого, уникального в мире, в наибольшей степени представлен именно в гуманитарной науке и искусстве. Поэтому отличение себя от других есть необходимое условие творчества в этих сферах. Но это в то же время и гносеологическая и психологическая предпосылка для осознания собственной элитарности, а, значит, противопоставления себя большинству. Подобная двойственность «властителей дум» привела к кризису внутри самой элиты и распаду ее на отдельные направления.
Попытки построения второй формы элитарности эпохи социализма заключались в выделении лучших в каждой профессии и создании в обществе духовной атмосферы, направленной на поддержание престижа и авторитета этих лучших. В качестве примера можно привести пресловутую производственную тематику, Доски Почета (активно, кстати, заимствованные Западом), систему званий в науке и искусстве. Были даже попытки своеобразной интеграции этих людей в некоторые общности, проводились различные коммуникационные мероприятия типа слетов «Лучший по профессии» и т. п. Данная элитарность была вовсе и не элитарностью и вместе с тем единственной благой элитарностью.
Что же идет на смену духовной элите эпохи социализма? Прежде всего это в высшей степени пассионарные «новые старые» силы, возрожденные слои предпринимательства и купечества. Их лидерство, опирающееся на будущую экономическую мощь, уже сейчас становится реальностью. С кем пойдет предприниматель, какую элитарность изберет себе в качестве модели, кого возьмет за образец подражания? Будет ли наша предпринимательская элитарность основана на готовности рискнуть (наследии средневековой рыцарской элитарности), будут ли члены новой элиты ощущать себя богоизбранными в рамках ренессанса фундаментализма, примут ли за модель технократический критерий эффективности, а, может быть, они ощутят себя своеобразными проектировщиками, Творцами (но не тварями) постсоциалистического космоса, или возьмут за основу посткоммунистическую заботу о благе общества в целом, или же с помощью методологически-игротехнического движения ощутят необходимость равноправия всех
деятельностей? А может быть, все это только материал для самообразов новой старой элитарности, а в глазах остальных верным останется убийственный для лишенных духовного стержня тезис Маркса: «Максимизация прибыли - вот основной закон капитализма... Нет такого преступления, на которое не пошел бы капитал при 1000% прибыли»?
Человек, который проходит путь от непонятной и чуждой большинству общества фигуры -теневика-спекулянта к уважаемому обществом «капитану промышленности», не может не быть противоречивым. Причудливо переплетаются в нем две вещи. С одной стороны, «Возьмемся за руки друзья, чтоб не пропасть поодиночке», с другой - желание запастись оружием на черный день. На его знамени написано: «самостоятельность», «независимость», «процветание». Тяготение к полной самостоятельности и забота о процветании общества - Сцилла и Харибда предпринимательства.
Удастся ли этому человеку успешно разрешить вопрос, столько времени не дававший покоя, мыслителям? Удастся ли избегнуть нового классообразования и построить общество так, чтобы уснувший «призрак классовой борьбы» вновь не превратился в демона революции? Что поставит он во главу угла: себя и собственное процветание (иначе говоря, будет ли он телеологически элитарен) или благо всего общества? От решения этого вопроса, особенно актуального в постсоциалистической стране, где благо всех считалось (по крайней мере, теоретически) главным мотивом деятельности каждого, зависит многое. Социальная гармония и новое отторжение - вот два возможных сценария развития предпринимательства в нашей стране.
Proskurin А.
PROCESSES ELITOOBRAZOVANIYA: HISTORICAL AND PROGNOSTIC ASPECTS
The article shows the role of education in the formation of elites.
Keywords: education, elitoobrazovanie, the scale of values.
