CC BY-NC-ND
24
Практики исследований
Н.В. Иллерицкая
ПРОШЛОЕ В СОВРЕМЕННОСТИ: К ВОПРОСУ О ТЕХНОЛОГИИ
КОНСТРУИРОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО СОБЫТИЯ
Люди предполагают, что существует некая «нерассказанная» история, где запечатлены все истинные факты событий прошлого. Событие - нечто свершившееся; то, что попало в сферу внимания исследователя, от которого ожидают, что он воспроизведет его правдивый смысл и прошлое станет руководством для будущего, не даст повторить сделанные ошибки. Но такие ожидания обманчивы, поскольку нерассказанных историй не бывает. Ученый не имеет прямого доступа к прошлому, облик и структура воссоздаваемого им события зависят не от истинной природы последнего, а от того социально-политического и интеллектуального контекста, в который это событие включено. Стало быть, событие имеет конструктивистскую природу и не существует независимо от исследователя, который создает его интеллектуальную модель. Он не описывает нечто, лежащее перед ним, он «учреждает» событие, что позволяет собрать отдельные голоса прошлого и придать им смысл. Поэтому объем события зависит от угла зрения ученого, который с помощью интеллектуальных технологий определяет его масштаб и выстраивает исследовательскую логику.
Решающим аргументом конструирования политического события становится новая интерпретация прошлого. Прошлое актуализируется таким образом, что определяет смысл современности, а присутствующие в нем события формируют узлы социально-политической реальности. Прошлое присутствует в современности, а современность предопределяет образ прошлого. При этом то, что воспринимается в прошлом как положительный момент, становится конструктивным элементом политической реальности.
Именно такой политический сценарий реализовался в России после революции 1905-1907 гг., когда на повестку дня было поставлено разрешение крестьянского вопроса и содержание пре-
образований для реформаторов определялось не столько социальной реальностью, сколько интеллектуальным контекстом.
* * *
9 ноября 1906 г. в России был издан указ, имевший скромное название «О дополнении некоторых постановлений действующего законодательства, касающихся крестьянского землевладения и землепользования»1. В дальнейшем, дополненный и переработанный в III Думе, он стал действовать как закон от 14 июля 1910 г. 29 мая 1911 г. был принят закон «О землеустройстве». Эти три акта составили юридическую основу серии мероприятий, известных под названием «столыпинская аграрная реформа» - социально-политического события в жизни России, значимость и масштабы которого являются объектом дискуссии до сегодняшнего дня.
Такой сложный социально-политический феномен, как аграрная реформа, не может не быть кросскультурным явлением и на его формирование и содержание оказывал влияние целый ряд факторов.
П.А. Столыпин был представителем практичного и законопослушного поколения восьмидесятников, а это значило, что он совершенно сознательно избрал чиновничью карьеру. Именно это и определило тип реформатора-государственника, каким впоследствии стал Столыпин.
Аграрный вопрос постоянно был в центре общественного и политического внимания начиная с «Великих реформ» середины XIX в., гордиевым узлом которого признавалась проблема русской крестьянской общины. У Столыпина не случайно сложилось устойчивое мнение, что именно крестьянская община является главным тормозом прогресса в аграрном вопросе. Большую часть своей жизни он был связан с западным краем. В Ковенской губернии у Столыпина было несколько имений, одно из которых находилось на границе с Германией. Дороги российские всегда были плохи, и поэтому самый удобный путь пролегал через Пруссию. Именно в этих путешествиях Столыпин познакомился с образцовыми немецкими хуторами и уверовал в их экономическую эффективность2.
Будучи в 1902 г. уже гродненским губернатором, он впервые публично изложил свои взгляды на реформирование сельского хозяйства. Они в основном сводились к уничтожению крестьянской чересполосицы и расселению на хутора. При этом он прямо заявлял, что народ темен и улучшать быт крестьянства следует независимо от мнения самих крестьян. Это убеждение
Столыпин пронес через всю свою государственную деятельность3.
В чем же суть столыпинской аграрной реформы? Столыпин имел твердые представления относительно общины, хуторов-отрубов и способов их насаждения. Это стало стержнем его аграрной программы. В итоге ему удалось составить более или менее целостную программу умеренных преобразований. Столыпин стремился снять революцию с повестки дня, разрешив с помощью реформ ее основные политические и социальные вопросы.
Взгляды советских, зарубежных и современных отечественных исследователей на столыпинскую аграрную реформу сильно различаются4. Но в них есть и общее основание, поскольку все исходят из утверждения, что целью Столыпина было создание слоя фермеров, а для этого разрушение общины он сделал своей первоочередной задачей. Предполагалось, что первый этап реформы - чересполосное укрепление наделов отдельными домохозяевами - нарушит единство крестьянского мира. После этого предполагалось приступить ко второму этапу - разбивке всего деревенского надела на отруба и хутора. Последние считались идеальной формой землевладения.
Что же должно было появиться на месте разрушенной общины? Узкий слой сельских капиталистов, как полагали советские историки, или широкие массы процветающих фермеров, как считали западные историки? Первое не предполагалось, а второе не получилось. Переселение в Сибирь и продажа земель через Крестьянский банк не решили проблему крестьянского малоземелья. Сосредоточения земли в руках кулаков не хотело само правительство, ибо в результате должна была разориться масса крестьян. Сам Столыпин считал, что на месте разрушенной общины должен быть мелкий собственник. Крепкий, работящий собственник, по замыслу Столыпина, должен был формироваться на основе широких слоев зажиточного и среднего крестьянства. Дух предприимчивости, по его мнению, освобожденный от стеснения общины и семьи, в короткое время способен был преобразить даже хилое хозяйство середняка. Каждый должен был стать «кузнецом своего счастья» и каждый такой «кузнец» мог рассчитывать лишь на крепость рук своих и своей семьи, так как сколько-нибудь значительная помощь со стороны на переустройство хозяйства не предполагалась.
Все это свидетельствует о том, что Столыпин, при всей своей практичности, бывал идеалистом. А история нередко зло шутит с идеалистами. Во всей затее с хуторами и отрубами было
много надуманного. Сами по себе хутора и отруба не могли обеспечить подъем крестьянской агрикультуры, а преимущества их перед чересполосной системой хозяйствования, по существу, не доказаны до сих пор. Между тем хутора и отруба упорно рассматривались как единственное универсальное средство, способное поднять крестьянское хозяйство от Польши до Дальнего Востока. При этом жестко подавлялись альтернативные способы развития агрикультуры как «неправильные», хотя они-то были выдвинуты жизнью. Фактический запрет земельных переделов приостановил переход сельских обществ от трехпольной системы к многопольным севооборотам. Задерживался и переход на «широкие полосы», с помощью которых крестьяне сами старались бороться с чересполосицей и мелкоземельем5.
Абстрактность замысла столыпинской аграрной реформы часто пытаются объяснить тем, что ее сочинили люди, плохо знавшие русскую деревню. Но убеждает ли это? Откуда мог взяться столь облегченный подход к русской крестьянской общине и уверенность в том, что ее можно ликвидировать сверху? Ведь и в среде дворянства, хорошо знакомого с жизнью русской деревни, бытовало то же самое мнение. Достаточно вспомнить первый съезд уполномоченных дворянских обществ. Он был созван в мае 1906 г. при содействии правительства. С докладом «Основные положения по аграрному вопросу» выступил чиновник МВД Д.И. Пестржецкий (министром внутренних дел в это время был П.А. Столыпин). В докладе резко критиковались популярные в Думе предложения о принудительном отчуждении частновладельческих земель. В нем подчеркивалось, что необходимо принять меры к улучшению крестьянского землепользования, включая переход от общинной к личной собственности, расселение крупных деревень, создание хуторов. При этом в докладе особо отмечалось, что во всем мире переход крестьян к улучшенным системам хозяйства происходил при сильном давлении сверху6. Это, по сути, была позиция самого Столыпина.
Настроение прибывших на съезд дворян было однозначным: много резких слов было сказано в адрес крестьянской общины7. Вопрос о хуторах и отрубах не вызвал больших прений. Главная забота дворянства сводилась к тому, чтобы «закрыть» вопрос о крестьянском малоземелье и избавиться от общины. Правительство предложило раздробить ее с помощью хуторов и отрубов, и дворянство охотно согласилось.
Конечно, такая неприязнь к крестьянской общине и уверенность в возможности ее устранения имели под собой несколько оснований. Значительную роль здесь сыграла политика:
в период первой русской революции крестьяне ходили громить помещичьи усадьбы «всем миром». Но только этого было недостаточно. Дело в том, что реформаторские идеи генерировались людьми образованными, знакомыми с новыми научными разработками, поэтому интеллектуальный дискурс академической историко-правовой науки оказывал на них решающее воздействие, тем более что в науке начала ХХ в. сформировался соответствующий интеллектуальный миф.
К концу XIX в. в науке существование общинного землевладения в Московской Руси XIV-XVII вв. практически не подвергалось сомнению. Оформилось и мнение о древнейшем, доисторическом бытии общин (родовых и территориальных). Большие разногласия существовали по вопросу генетической связи общины Московской эпохи с общинами родовыми и территориальными. Исследователи последней трети XIX в. старались объяснить переход от родовых общин к территориальным с помощью фактов XVI и XVII вв. и по аналогии явления задруги у западных славян. Из этого общего хора резко выделялась позиция В.И. Сергеевича - крупнейшего историка русского права начала ХХ в., представителя историко-юридической школы. В.И. Сергеевичу принадлежит особенное место среди историков права не только благодаря его выдающимся академическим знаниям, но и потому, что он занимал высокие административные посты: с 1897 по 1899 гг. был ректором Петербургского университета, а в 1906 г. стал членом Государственного совета по избирательной квоте от академиков и профессоров университетов. В результате Сергеевич мог проводить свои идеи не только через научные публикации, но и озвучивать их в стенах высшего законосовещательного учреждения Российской империи, тем самым реально влияя на законотворческий и политический процесс в стране.
В.И. Сергеевич позже других исследователей обратился к проблеме русской общины, главным образом из-за ее политической заостренности - в первую очередь в обширном очерке «Крестьянские права и общинное землевладение в Архангельской губернии в половине XVIII века» (1907 г.), затем в третьем издании «Древностей русского права» (1908-1909 гг.) и в большой статье «Время возникновения крестьянской поземельной общины» (1908 г.). Это дало Сергеевичу возможность обобщить все споры и высветить все новые, сложные вопросы общинного землепользования, правового положения крестьян более чем за 40 лет научного изучения и сделать вполне прагматические и политически острые выводы. Особое влияние на политическую
ситуацию имела его статья «Время возникновения крестьянской поземельной общины», которая являлась публикацией сообщения В.И. Сергеевича как члена Госсовета в Клубе общественных деятелей 7 февраля 1908 г.
Сергеевич особенно подчеркивал, что в конечном итоге в спорах по этому вопросу исследователи разделились на два лагеря: сторонники исключительной древности общины и их противники. Сам Сергеевич считал, что ни патриархальной, ни владельческой общины просто не было. Допущение существования у нас в древности поземельной общины базируется на аналогии с другими славянскими племенами. Сергеевич в целом разделял общинно-задружную теорию Ф.И. Леонтовича, но эта семейная община, на его взгляд, не владела нераздельной собственностью. Каждый член задруги мог выйти из общины и получить свою часть. Но и такая семейная община появилась поздно, ее не было еще в XIV в. Безусловно, по его мнению, можно было принять лишь идею Чичерина о государственном происхождении современной поземельной общины. Все заблуждения, связанные с решением этой сложной научной проблемы, как считал Сергеевич, связаны с состоянием источников.
По мнению Сергеевича, время возникновения поземельной общины не является только нашим русским вопросом: он занимает и ученых Запада. В середине XIX в. Западная Европа узнала о существовании нашей общины. Именно в Германии был сделан заметный шаг вперед в понимании природы общины: такой порядок вещей был общенародным, а не только славянским, все начинали с общины. И такой взгляд многие десятки лет не вызывал никаких возражений. Заслуга Б.Н. Чичерина состоит в том, что он первым усомнился, что русская земельная община представляет первоначальный порядок вещей. Он нашел, что община в настоящем ее виде носит все следы явного недостатка земли. Как же относить ее возникновение к тому времени, когда земли было много, а людей мало? Чичерин высказался против древности нашей общины и доказывал, что возникновение ее есть следствие введения подушной подати Петром Великим8.
В Западной Европе, пишет Сергеевич, еще позднее нас у ученых появилось сомнение в древности общинного землевладения. Там эта заслуга принадлежит Фюстель-де-Куланжу. Последний доказывал, что мнение об исконной древности общинного землевладения основано на чистом недоразумении, на неправильном понимании исследователями терминов, которые в древних памятниках употреблялись для обозначения разного вида владений9.
Сейчас же, подчеркивает Сергеевич, в распоряжении ученых наконец появились документы, на основании которых можно ясно определить характер нашего древнего землевладения в то время, когда стала слагаться община. На основе этих документов можно выяснить, какой был у нас тип землевладения в XV в. Источники, которые решают этот вопрос - Новгородские писцовые книги, - интереснейшие документы древности. В них точно, по мнению Сергеевича, обозначено, кто владел землей. Владелец крупный назывался боярином, небольшой владелец - «бояры-шек», и все они - «своеземцы». В этих книгах можно найти только частных владельцев, там нет общинной земли. В числе частных владельцев находятся бояре, горожане, духовенство и т. д., тут и крестьяне - своеземцы, а не общинники10.
Можно задать вопрос: а как же в других местах? Древняя Русь была разделена на многие княжества и состояла из нескольких самостоятельных государств, но жизнь, утверждал Сергеевич, везде была одинакова. Княжеские порядки были одни и те же во всех княжениях, также были одинаковы нравы высших и средних классов, крестьян. Крестьяне были свободны, переходили с места на место, беспрерывно общались между собою; думать, что в других местах были другие порядки, нет никаких оснований11.
Внешний вид старой деревни, считал Сергеевич, был совсем другой, чем тот, что мы находим теперь. В старину один двор уже составлял деревню. Старое хозяйство было хуторское. Наряду с личным землевладением было «общее», но не общинное -это разные вещи. Возникали деревни в два, три, четыре двора. Это было соединение нескольких владельцев - «сябров» - людей, которые имеют общие участки12.
Таковы данные, писал Сергеевич, которые мы извлекли из писцовых книг конца XV в. Порядок народного хозяйства слагается не за 2-3 года: это дело веков. Надо думать, что так было и в XIII-XIV вв., и ранее. Этот порядок существовал уже и во времена Русской Правды. Он говорит о частной собственности, дележе недвижимости по смерти отца.
Писцовые книги, по мнению Сергеевича, дают картину и первого возникновения общинного владения. Он имел в виду книги, написанные при Иване III, который предпринял радикальнейшие меры: конфисковал новгородские земли и выселил всех богатых владельцев, семь тысяч, в Низовские земли, а именно в Москву, Кострому, Нижний и на их место переселил московских людей. Все переселенцы получили землю. Однако Иван III Васильевич не все конфискованные земли роздал москвичам:
весьма значительное количество осталось за ним. Эти участки земли перешли к крестьянам, которые сидели на них до этого в качестве арендаторов. Теперь они сидят на государевой земле, а характер и порядок взимания повинностей изменился: Иван Васильевич возложил обязанности платежа на всю общину, а кто будет платить и сколько, ему все равно. Так впервые возникло общинное владение, но не общинное хозяйство. Община владеет землей, она собирает повинности и раздает пустые земли. У разных волостей появились общинные угодья13.
Иван III Васильевич, утверждает Сергеевич, впервые создает земли, принадлежащие крестьянской общине. Они назывались землями «Великого Князя, а нашего владения», т. е. крестьянского. Какое же юридическое положение имели эти земли? Князь конфисковал их на себя, он собственник, но сам ими не пользуется, оставляя их за жившими на них крестьянами. Какие же права у крестьян? Земля у них только в пользовании, но они продолжают владеть ею как прежде - лично: они ее продают, завещают, дарят.
А какие права имеет община? Она распоряжается угодьями, собирает повинности и вносит их в казну. Но община не входит в то, что какой-либо крестьянин передал свою землю другому. Предоставленная общинам земля не оставалась за ними вечно. Они пользовались ею до тех пор, пока разрешал государь. Если он передавал землю помещику или монастырю, то крестьяне переходили в прежнее положение: они опять становились съемщиками господской земли14.
Сергеевич считал, что Иван III Васильевич был, конечно, не первый, кто конфисковал земли тех, кому не доверял. Это было в обычае и вытекало из завещаний великих князей. Из этого следует, что действительное возникновение крестьянской общины надо отнести ко времени более раннему. Надо думать, что уже в XIV в. начало возникать общинное землевладение. Но владение это общинное, а пользование частное: каждый имел отдельный участок, переделов не было никаких, участки покупались, продавались, завещались, наследовались, и все это можно видеть из документов конца XV - начала XVI в.15
Этот новый порядок вещей можно наблюдать и в XVIII в. благодаря новым документам - наказам крестьян Архангельской губернии, привезенным депутатами в Екатерининскую законодательную комиссию16. Тогда Архангельская губерния включала в себя всю Вологодскую и три уезда Костромской губернии. В старину они принадлежали к новгородским землям и там сохранилось более всего «черносошных крестьян». И порядок вещей,
подчеркивает Сергеевич, в черносошных землях XVIII в. был совершенно таким же, как и в новгородских «пятинах» XV в.
В начале XVIII в. Петр I ввел подушную подать. Подушная подать должна была в корне изменить отношение платежных сил к землевладению. Экономическое положение крестьян осложнилось. И что же просят крестьяне в своих наказах? Бедные желают передела земли по душам, богатые желают передела повинностей по земле. Последнее экономически правильнее, считает Сергеевич, и согласуется с тем, что было в старину.
Спорный вопрос был решен в межевой инструкции 1754 г. при императрице Елизавете Петровне. Эта инструкция запретила крестьянам продавать свои земли, занимать под залог земли в долг, и предписывала передел земли17. Крестьяне не везде подчинились этим распоряжениям и жили по старине. Только в 1781 г. последовал указ, который предписывал всем черносошным обязательно производить переделы18.
В заключение Сергеевич пришел к твердому убеждению, что общинное землевладение не есть исконно русский порядок вещей. Возникло оно не из народного духа, не из народных обычаев, а в силу правительственных распоряжений, чтобы было с чего платить подушную подать. Он считал, что все это было большой ошибкой эпохи реформ. Но напрашивается и другое умозаключение: община, возникшая в силу правительственных распоряжений, правительством может быть и разрушена.
Если обобщить все споры ученых по проблеме русской общины, следует признать, что возникновение общинного землепользования они никак не могли полностью объяснить какими-либо явлениями, вновь возникшими в Московском государстве, например конфискацией частных имуществ великими князьями, не могли отнести его ни к концу XV в., ни даже к концу XIV в., ибо московская самодержавная власть, усиленно раздавая государственные земли служилым людям, разрушала, а не создавала прежние общинные права волостей. Поэтому исследователи вынуждены были признать, что общинные права волостей, которые они наблюдали в XIV-XVII вв., должны быть отнесены к древнейшим временам, хотя письменных свидетельств ни за, ни против не имелось. Отсутствие же указаний на общинные порядки в новгородских писцовых книгах требовало дальнейшего изучения и уточнения.
Следует констатировать, что все попытки науки объяснить историческое появление общины одинаково мифологичны. Необходимо было отдавать себе полный отчет в том, что действительное появление общины все равно было загадкою из-за
совершенного отсутствия данных. Как в начале XIX в., так и в начале XX в. существовали одни теории. Точка зрения В.И. Сергеевича не обрела значительной поддержки в академической среде, зато получила политические перспективы. Она имела такое же право на существование, как и прежняя гипотеза о доисторическом происхождении общинных союзов из родовых и о связи их с общинами XIV-XVII вв.
В целом сторонники историко-юридической школы, при всем разнообразии видения проблемы общинного землевладения и судьбы крестьянской общины, были едины в утверждении их государственного происхождения. Они исходили из собственного понимания образа древней России как своеобычного, но вполне цивилизованного государства, где общинное землевладение вовсе не является его отличительной, родовой чертой. Именно поэтому они, начиная с трудов С.М. Соловьева и Б.Н. Чичерина, неизменно утверждали, что исторический алгоритм России неизбежно сведет ее в будущем с Западной Европой. Сергеевич лишь разработал наиболее ясную и крайнюю, как было присуще его исследовательскому темпераменту, конструкцию этого русского исторического пути. В политическом же плане это означало, что и европейская модель преобразований в области социально-экономической жизни может быть воспринята как пример для подражания.
Симулятивный характер реформы подтвердила практика: хутора приживались только в некоторых западных губерниях, включая Псковскую и Смоленскую. Отруба подходили лишь для губерний Северного Причерноморья, Северного Кавказа и степного Заволжья. Объяснялось это отсутствием сильных общинных традиций в сочетании с высоким уровнем аграрного капитализма, исключительным плодородием почвы и ее однородностью на очень больших пространствах. Только при таких условиях, как оказалось, переход на отруба приносил пользу. Но все эти территории были исключением из правила, а не нормой для крестьянской России.
Таким образом, аграрные преобразования начала ХХ в. в России стали своеобразным case study политического конструирования, когда интеллектуальный дискурс определил структуру и смысл политического события и создал тот «узел» социальной реальности, который впоследствии историки обозначили как «столыпинскую аграрную реформу».
Примечания
1 Полное собрание законов Российской империи. Т. 26. № 28528.
2 См.: Бок М.П. Воспоминания о моем отце П.А. Столыпине. Нью-Йорк, 1953. С. 43.
3 См.: Изгоев А.П. П.А. Столыпин: Очерк жизни и деятельности. М., 1912. С. 16-18.
4 См.: Дубровский С.М. Столыпинская земельная реформа. М., 1965; Tokmakoff G. Stolypin' s Agrarinan Reform in Russia: An Appraisal // The Russian Review. 1971. Vol. 30. P. 2; Yaney G. The Urge to Mobilize: Agrarian Reform in Russia. Urbana; Chicago; L., 1982; Koefoed C.A. My Share in the Stolypin Agrarian Reforms. Odense, 1985.
5 Подробнее см.: Зырянов П.А. Петр Аркадьевич Столыпин // Россия на рубеже веков. М., 1991. С. 48-78.
6 См.: Труды первого съезда уполномоченных дворянских обществ 29 губерний. СПб., 1910. С. 152-156.
7 Там же. С. 54.
8 См.: Сергеевич В.И. Время возникновения крестьянской поземельной общины: Сообщение члена Государственного Совета В.И. Сергеевича в Клубе общественных деятелей, 7 февраля 1908 г. СПб., 1908. С. 4-6.
9 Там же. С. 6-7. Там же. С. 7.
11 Там же. С. 8.
12 Там же. С. 9.
13 Там же. С. 11.
14 Там же. С. 10.
15 Там же. С. 12.
16 См.: Сергеевич В.И. Крестьянские права и общинное землевладение в Архангельской губернии в половине XVIII века. СПб., 1907. С. 8-10.
17 Там же. С. 14.
18 Там же. С. 16.
10
