CC BY
64
ТРИБУНА МОЛОДОГО УЧЕНОГО
УДК 343.97 : 82-9 ББК 67.99 (2) 8
О. М. Шуваева
ПРОЕКТЫ БУДУЩЕЙ ПРЕСТУПНОСТИ В НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКЕ
В статье анализируется роль научной фантастики в современной культуре, ее способность к отражению новых контекстов антропологической реальности. Научно-фантастическая литература рассматривается с точки зрения представленных в ней антропологических идей-проектов зла-преступности. Проекты преступности классифицируются на несколько основных, наиболее глубоких в философско-экзистенциальном смысле, отражающих системные свойства и тенденции развития преступности.
Ключевые слова: научная фантастика, запределивание, проекты преступности, тотальная власть, безэмоциональная преступность, виртуальный человек.
PROJECTS OF THE FUTURE CRIMES IN THE SCIENCE FICTION
In article the role of science fiction is analyzed, its ability to reflection of new contexts of reality. The scientific fantastic reality is considered from the point of view of the anthropological ideas-projects evil-crime. Projects of crime are classified on some main, the deepest in philosophical and existential sense, reflect system properties and tendencies ofdevelopment of crime.
Keywords: science fiction, limitting, projects of crime, total power, unemotional crime, virtual person.
Рисуя мир будущего человека как некоего потенциально сущего (Аристотель), предрасположенности бытия (К. Поппер) [1, с. 99], основанного не только на понимании современный тенденций развития науки и техники, но и признании явного или неявного изменения антропологической реальности и мировоззрения человека, научная фантастика создает проекты разрушительных вероятностей творческого быгтия человека, или образы зла. Образы зла обнаруживаются в личностном, культурном, социальном, политическом и других контекстах, в тех или иныгх проявлениях преступности. При этом преступность в научно-фантастической литературе предстает в более широком и неоднозначном, чем в обыином юридизированном уголовно-правовом или психологически-криминалистическом смысле, хотя и коррелируется с ним.
Доведенный до возможного предела образ зла-преступности, а фактически его ценностно-смысловой «проект», относится в расширительном толковании (не только актуально, но и потенциально сущего) к той сфере, которая юридическим языком названа сферой «умысла», то есть воображаемого будущего действия. Между
тем в уголовно-правовом и психологически-криминалистическом смысле «умысел» еще не составляет собственно преступное поведение (так, в Уголовном кодексе РФ не предусмотрено ни одного состава преступления, ответственность за которое наступала бы лишь за возникновение умысла), а только его «необходимые» антропологические предпосышки. Однако под преступлением также понимается деяние, которое несет общественную опасность (общественно опасное деяние), то есть в понимании сущности отдельного преступления, как и интерпретации преступности в целом, оказывается важна и его возможная разрушительная сторона, вызываемая к действительности энергией преступника или преступного сообщества, то есть все то, что, например, посягает на право человеческой личности на жизнь, свободу и так далее. И вот к этому моменту возможной разрушительности, заложенной в понятии преступности, апеллирует научная фантастика, которая, запределивая «умысел» будущей преступности, пыгтается предупредить общество присущими ей образными средствами об особенном характере разрушительных для личности и общества возможностей условно со-
стоявшегося преступника и преступного сообщества. Эти возможности так или иначе связаны с активным «контекстом» современности, обусловленным научно-техническим прогрессом.
Образ зла предстает в научной фантастике не просто как нечто искажающее поведение личности в обществе и нарушающее закон. Так, в научной фантастике часто «прокручивается» образ совершенного, полностью отвечающего принятым социальным и правовым нормам, но по своей глубинной сущности бесчеловечного сообщества людей. Во многих соответствующих произведениях используется экзистенциально-философское понятие зла-бесчеловечности, которое соотносится с категорией добра как абсолютной полнотой бытия [2, с. 344]. В этом понятии зло предстает в качестве некоего принципиального ущерба или трагической неполноты внешне вполне конформистского бытия человека, респектабельного и прогрессивного человеческого сообщества.
Несмотря на разнообразие фантастической литературы, где встречаются те или иные образы зла, можно классифицировать «проекты» преступности на несколько основных, наиболее глубоких в философско-экзистенциальном смысле, отражающих системные свойства и тенденции развития преступности. Данные «проекты» соотносятся с реальностью, иногда опережая ее, а подчас, в особенности по отношению к развитию технологий преступности, даже запаздывая.
В научной фантастике создано немало образов зла-преступности, в основе которых находится представление о зле как об искушении тотальной властью над миром. В этих образах воспроизводится и запределивается опасность, связанная с реализацией одного из фундаментальных инстинктов человека - инстинкта власти. В христианстве (а также и других религиях) эта опасность распознавалась как подмена предназначения человека «владычествовать над всей землей», будучи представителем Бога (Быт. 1, 26), властью самого человека-бога, как разрушающее искушение применить власть в качестве чего-то самодостаточного и самоценного, замкнутого на себе (Лк. 4, 5-8). Неслучайно у Ф. Ницше отрицание Бога как высшей ценности человеческой жизни связано с попыткой обоснования воли к власти - чистого произвола сверхчеловека, голого стремления, противопоставляющего себя любым высшим ценностям, в том числе и прежде всего тем, которые созданы в контексте христианской культуры. Для выдающегося русского мыслителя и писателя-пророка Ф. М. Достоев-
ского утверждение зла как произвола «владения» прямо обусловлено атеизмом и человекобожни-чеством («если Бога нет, то все позволено») и является предпосылкой будущего антигуманного социального устройства. Можно согласиться с мнением, что в современной «культуре проступает нигилистическая, всеотрицающая ницшеанская "воля к власти", развязавшая войну .. .против онтологической полноты бытия, против укореняющейся традиции» [3, с. 293].
В научно-фантастической литературе образ сверхчеловека, обладающего некими сверхспособностями, а значит, и большей властью над миром, далеко не всегда тождественен образу гения зла. Фантазийное запределивание возникает здесь прежде всего на основе противоречия между сверхспособностями необычной личности и тем, как их использовать в обычном мире. Однако какие бы способности не приписывались условному сверхчеловеку, или супермену, он «тем больше оказывается впутан в ситуации аксиологических столкновений» [4, с. 317]. Можно сколько угодно создавать диковинные образы сверхчеловека, наделяя его различными способностями, сверхинтеллектом или навыками владения новейшими системами оружия, но наиболее существенными, предельными вопросами будут те, которые писатель-фантаст сможет поставить по поводу его бытия в ценностно-смысловом плане, проекте. Существенно важно, как писатель-фантаст представит, например, трагедию «потрясающего одиночества» сверхчеловека [4], возникающую вследствие разрыва между ним и «обычными» людьми, или предположит, что же именно ему делать благодаря своим возможностям, поскольку «все» сделать невозможно [4, с. 315], наконец, как опишет скрытую в условном супермене возможность его инобытия в образе гения зла.
Гений зла - это не просто возможное предельное овладение физической реальностью человека, обладающего сверхспособностями, а одно из искаженных и неизбежно трагичных расширений его внутреннего пространства. Такое расширение для сверхчеловека имеет не просто отрицательный аксиологический вектор, но и большую степень притяжения, чем для обычного человека. Созданные в литературе и искусстве примеры инобытия человека в образе гения зла весьма многочисленны. Укажем, прежде всего, на популярный и неоднократно воспроизводимый в разных вариациях в течение всего прошлого и в начале XXI столетия в киноискусстве и драматургии образ Франкенштейна (первая экранизация
создана еще в 1910 году, последняя - в 2014 году), источником которого послужил роман Мари Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей» (1818). Между тем именно М. Шелли часто называют родоначальницей научно-фантастической литературы. Образ искусственно созданного человеком (Виктором Франкенштейном) сверхчеловека как неприкаянного и неустранимого чудовища не просто передает ощущение радикального несовершенства человеческого «научно-технического» творчества, но и высвечивает целый проект бесчеловечности, таящийся в самом человеке и человеческом сообществе.
Популярность в современном массовом восприятии приобрели и такие образы инобытия человека (гения зла), как образ бога-озорника (фильм «Маска», 1994 год) и адвоката дьявола (фильм «Адвокат дьявола», созданный по одноименному роману Э. Найдермана, 1997 год). В кинофильме «Маска» показывается, что «маска», сверхъестественно воплощая скрытые желания, из которых основное - желание легкой власти - игры над людьми и реальностью, имеет свойство «прирастать» к человеку, даже если сопряжена с искренним стремлением наказать и предотвратить зло. В «Адвокате дьявола» «прираста-ние» зла (к необыкновенно успешному юристу) превращается в его оправдание. В обоих художественных образах показана трагическая внутренняя уязвимость человека злом (даже в том случае, когда он одерживает над ним видимую победу) как искушением тотальной власти над действительностью и другими людьми. В «Фантастике и футорологии» С. Лем, анализируя содержание романа О. Стэплдона «Странный Джон» (1936), обращает внимание на образ одного из сверхлюдей - парализованного немого калеку, все усилия сверхчеловеческого ума которого концентрируются на всеобщей ненависти. Для главного героя произведения - «странного Джона» этот калека предстает опаснейшей «ментальной ловушкой», в которой все способности Джона скорее представляют угрозу для него самого [4, с. 304-305], чем являются именно «сверхспособностями», втягивая его в бесконечную духовную бездну.
Говоря о власти как потенциальном тотальном овладении миром, образ которого отражен в научно-фантастической литературе, мы сближаемся в ее понимании с философской позицией, в рамках которой в самой сущности власти усматривается элемент насилия, а обладание властью связывается с тенденциозным проявлением в че-
ловеке антигуманных, демонических качеств [5]. С точки зрения современного политического мыслителя А. Г. Дугина, власть можно представить как заговор властителей против собственных подвластный. В самой природе власти имплицитно содержится идея тайного сообщества, во главе которого становятся «гении зла», создающие некую, причем вполне рациональную, антиреальность социальных отношений, отвечающую их антигуманным, часто маниакальным интересам управления людьми [6]. Научно-технический прогресс может способствовать функционированию такого рода антиреальности.
Пределы овладения властью над миром обнаруживают опасность жесточайшего тоталитаризма. Однако стремление к тотальному овладению нельзя полностью отождествлять с той или иной социально-политической утопией, когда-либо осуществляемой в истории человечества. Признаки тотальной и разрушительной для человека власти потенциально заложены в различный социально-политических устройствах, которые можно было бы только представить в будущем. Несмотря на тот факт, что появление в научной фантастике первый романов-антиутопий (Богданов А. Красная звезда (1908 ); Пэрри Д. М. Багровое царство. Социал-демократическая фантазия (1908) бышо связано с реакцией именно на социалистические идеи и социализм как общественную систему [7], можно заметить, что во многих произведениях ценностно-смысловое запределивание по поводу разрушительной тотальной власти выходило за рамки отдельного исторически данного социально-политического устройства. Так, по мнению западного мыслителя Э. Фромма, «книги Оруэлла - мощные предупреждения... получится очень неудачно, если читатель самодовольно поймет "1984" как очередное описание сталинского варварства и не заметит, что это касается и нас тоже» [8]. И Е. Замятин («Мы», 1924 г.), и А. Хаксли («Дивный новыш мир», 1932 г.), и Дж. Оруэлл («1984», 1949 г.) в своих утопиях, выражая настроение «отчаянной надежды!» [8], предсказывали последствия развития тотальной власти как особого, негативного типа духовности в социальных отношениях.
В духовном устроении тотального властвования утрачивается связь с высшими положительными духовными принципами, такими как свобода, любовь, сострадание и другими, а власть осуществляется посредством физического, психологического и идеологического воздействия на людей, управления и террора, вплоть до состоя-
ния полного манипулирования ими. Средства, при помощи которых достигается полное манипулирование человеком, в научно-фантастической литературе угадываются разные, и каждое, будь это массовый гипноз, всеобщее облучение или отупляющая пропаганда, вероятно, претендует на обеспечение нужного результата и может быть максимально усовершенствовано в будущем. Разрушительная сущность тотальной власти раскрывается через ее конечную цель -превращение человека в бездушный инструмент или автомат, вообще уничтожение в нем и обществе в целом всего человеческого - любови, чувства правды, сострадания и другого. В этом смысле работает определение власти как возможности «превратить человека в труп, или, другими словами, в вещь» (С. Вейль) [8]. «Тотальность» власти заключает в себе мощную потенцию максимального расширения-овеществления в контроле и над внутренним миром человека, и над любыми доступными пространствами вселенной, где только возможно существование человеческого общества. Как реакция на эту опасность неизбежно возникает вопрос о том, что в самом человеке противостоит реализации тотальности власти, о том внутреннем расширении пространства человека, где могут сохраняться альтернативные личностные ценности и устремления.
В научной фантастике показывается, что реализация того или иного проекта овладения миром неизбежно являет заложенное в нем внутреннее противоречие между ограниченной природой человека и раздутым голым инстинктом власти, что в конечном счете разрушительно и для «серой» массы, и для тех немногих «сверхлюдей», или «гениев зла», которые его инициируют и личностно воплощают. Так, в своей рецензии на несуществующее произведение «Груп-пенфюрер Луи XVI» С. Лем рисует образ авантюриста-диктатора Зигфрида Таудлица, стремящегося создать в Южной Америке невероятный симбиоз общества крайнего абсолютизма и монархии эпохи Людовика XVI. Однако фантом-государство как фиктивная, навязанная игра, вызванная к жизни не столько обрывочными «монархическими представлениями» его создателя, сколько его подсознательными садистскими наклонностями и вполне реальными финансовыми ресурсами, является не «мертвым кукольным спектаклем», а постоянно воспроизводимой замкнутой схемой или системой власти над людьми, от которой его представители не могут отойти даже во время заговора против самого Тауд-
лица. В итоге в продолжающемся «сне об абсолютной власти, реализуемой ордой бывших эсэсовцев» [9, с. 68], «король» устраняется незаметно для функционирования самой системы. Над всем довлеет осознание беспомощности при попытке изменить прагматическую самодостаточную схему тотальной власти. В целом в образе тоталитарного устройства соединены известные качества гитлеризма в новом контексте. Адольф Гитлер - тип разрушительной, патологической личности диктатора. По Э. Фромму, в его лице мы имеем «.крайнюю степень психиатрического феномена, особенно опасную на соответствующем социально-экономическом фоне. он изначально движим страстью к разрушению, являвшейся чертой его характера» [10]. Однако С. Лем не просто обрисовал патологические разрушительные качества личности диктатора, но и попытался раскрыть предчувствие возможного будущего максимального сращения тотальной власти и бесчеловечной прагматики, становящейся чем-то обыденным в игре в людей.
Понимание того, что тоталитарное общество есть, по сути, «высшая форма прагматизма» [8], поскольку правда и реальность в нем становятся абсолютно зависимыми от власти, а человек - лишь инструмент реализации этой власти (вне этого утрачивая ценность), мы обнаруживаем в известном анализе Э. Фромма романа Оруэлла «1984». Между тем оруэлловский феномен «двоемыслия» в социальных отношениях, при котором человек «не говорит противоположного тому, что думает, а думает противоположное правде», по мнению Э. Фромма, «уже является частью современного мира» [8]. Действительно, люди в современном обществе, в большей степени благодаря расширяющемуся влиянию на их эмоционально-интеллектуальное пространство различных информационных средств, погружаются в состояние бездушных инструментов в манипулятивных процессах власть предержащих. Добавим, что и ожидание глобальных негативных последствий войн за господство, связанных с чистой диктатурой власти, сближает образ оруэлловского общества с нашим временем. Само это ожидание, формирующее страх, чувство беспомощности, парализующее надежду на будущее и одновременно провоцирующее агрессию, выступает эмоционально-экзистенциальной репрезентацией «демона власти».
Изменение в типе духовности человека, которое сопряжено с погружением в растущую тотальность технологического и виртуально-технологического мира, выражается в складывании
такого типа преступности, который можно охарактеризовать как безэмоциональный. Обнаруживается, что подсознательное желание разрушения и власти над другими, осуществления зла в его различных проявлениях может вызываться и вызывается не только утратой сострадания (что свойственно вообще природе преступности), но и вытеснением как такового эмоционального, а также ряда важнейших человеческих переживаний из самой личности преступника будущего. Преступность перестает зависеть от личностных переживаний, даже если это «естественные» образу преступного поведения эмоции ненависти, поиска наживы и так далее.
Во многих научно-фантастических произведениях показано, что одной из предпосышок безэмоциональной преступности является совершенствование различных технологий, прежде всего военный, применение которых позволяет отчужденно, «на расстоянии» воспринимать чужую боль и страдание и тем самым легче осуществлять насилие и превращение человека в «вещь». Дело в том, что любые негативные эмоции «прежнего», «карамазовского» преступника не разрушают обратной связи между ним и жертвой и, следовательно, превращают его в зависимого, паразитирующего субъекта, лишая претензии на тотальность «демона власти». Преступность в своем внутреннем развитии неизбежно должна растягивать, отчуждать обратную связь, то есть делать ее симулятивной, превращать в игру. Словно король-игрок Балерион из произведения С. Лема («Семь путешествий Трурля и Клапауция»), в своем желании абсолютного свободного господства над подданными преступник будущего должен найти технологическое средство к собственной идеальной маскировке и укрыгтию. В передаче собственной индивидуальности различным вещам, по сути, происходит укрытие от обратной связи, которая всегда существует между личностями, а значит, сохраняется возможность осознания ответственности за других (подвластный) и раскаяния. При этом такое самоукрытие источника полного господства в конце концов нивелирует собственную личность преступника-властителя. Неизбежно все пространство вокруг (какие бы масштабы власти не быши созданы) «стягивается» к ситуации практической выработки, исчерпанности творческих возможностей такой личности. Личность преступника как власть предержащего становится в пределе чем-то абсолютно облегченным, то есть виртуальным,
скрытым за множеством посредников-симуляк-ров. Именно такой образ главного преступника, владеющего миром, показан, например, в произведении Я. Вайсса «Дом в тысячу этажей» (1929), в лице всемогущего, но при этом весьма жалкого человека Огисфера Муллера.
Яркий проект преступности будущего, соединивший две ее тенденции развития - стремление к тотальной власти над миром и безэмоциональность, показан в популярном кинофильме «Эквилибриум» (2002). Созданный по мотивам двух классических научно-фантастических произведений («451 по фаренгейту» Р. Брэдбери и «Дивный новый мир» А. Хаксли) «Экви-либриум» является следствием запределивания возможности трагического тоталитарного будущего человечества, где личность превращена в бездушное тело, лишенное каких-либо чувств. Главный преступник здесь - лицо, спекулирующее на виртуальном образе давно умершего диктатора. Безэмоциональность служителей Эквилибриума, во имя справедливого, бесконфликтного общества с легкостью уничтожающих враждебное «подполье» всех «чувствующих» людей, выступает опорой тотальной власти. При этом энергия противостояния «подполью» подпшывается, оправдывается, получает смысл только при наличии врага, а само противостояние «прикрытает» внутреннее противоречие тотальной власти.
Предельным образом безэмоционального преступника является созданный в научной фантастике образ-проект искусственного интеллекта, обращенного в будущем против своего создателя, «восставшей машины», голая «интуиция» которой направляется только на функциональное использование. Отсутствие человеческой, или гуманитарной, этики, «расчет» и цифры вместо любви, альтруизма, жалости и т. п. [11, с. 280] - необходимое внутреннее свойство совершенного искусственного интеллекта, воплощенного в образе Голема XIV. Голем XIV получает у С. Лема возможность оценить человечество как определенный эволюционный тип творческого разума. Оценка совершенного искусственного интеллекта неутеши-телына: человечество глубоко несовершенно и в конечном счете «неразрешимо как задача», поскольку ему внутренне присуща, в частности, противоречащая дальнейшей эволюции разума эмоциональная жизнь и особенно «рукоятка управления ощущениями» - любовь [11, с. 276-277, 281]. В проекте будущего, как показано в кинофильме «Матрица» (1999, 2003),
власть машин допускает несовершенное бытие человека лишь в качестве некоторой энергетической подпитки, или «батарейки», для функционирования железных монстров. В этом мире человеку оставляется некая антиреальность - нейроактивная модель мира, или матрица, «надвинутая на глаза», мир грез, созданный искусственным интеллектом, чтобы полностью поработить человека. «Агенты» матрицы живут потенциально в каждом, для кого мир сливается с этой антиреальностью, и как бы охраняют инобытие человека, готового смириться с его призрачностью, презрев такие существенные человеческие качества, как способность верить, любовить и другие.
С развитием биотехнологий, способных внести радикальные изменения в человеческую природу, сопряжено появление в научной фантастике также таких образов будущего, как симбиоз человека и робота (киборг) (например, в популярном фильме «Киборг» режиссера А. Пьюна, 1989 г.), искусственно выращенная и усовершенствованная копии человеческой телесной индивидуальности (клона) (сама идея впервые прозвучала в «Франкенштейне»). Оба образа - фактически уже постчеловека - при допущении каких-либо сверхспособностей у киборгов или клонов одновременно предрешают утрату существенных человеческих экзистенциально-эмоциональных состояний (например, чувствительности к чужому страданию, любви и других). Общественную опасность от реального создания таких постлюдей, безусловно, трудно рационально просчитать, поэтому она неслучайно относится к области научной фантастики. Однако важно, что эти образы, пока не осуществленные в наше время, тем не менее свидетельствуют о вполне реальном опасном изменении сознания их предполагаемых создателей (ученых, инженеров и других, проводящих соответствующие, однако пока неудачные, эксперименты), лишенного ощущения ответственности научного творчества за возможные социальные потрясения.
Среди фильмов о киборгах большую популярность получили следующие: «Чужой» (1979 г., режиссер Р. Скотт); «Терминатор» (1984 г., режиссер Дж. Кэмерон); «Робокоп» (1987 г., режиссер П. Верховен); «Киборг» (1989 г., режиссер А. Пьюн); «Киборг-полицейский» (1993 г., режиссер С. Ферстенберг). Парадоксально, но в фильмах о киборге-полицейском образ нового типа полицейского, «созданного, чтобы убивать», как идеального «копа» будущего, противопостав-
ляется эмоциональному преступнику «из прошлого», хотя заключает в себе черты не только физически, но и экзистенциально-психологиче-ски ущербного человека. Нетрудно сделать вывод, что подобный постчеловек может гораздо быстрее оказаться на службе криминального мира, совершать безжалостные преступления, вообще слиться с его «антиреальностью». Эмоциональный преступник остается прежде всего человеком, способным и на другие, обратные действия уже по своей природе. Впрочем, даже когда киборгу удается сохранить в себе какие-то человеческие качества, его личность являет собой нравственно-психологический «сбой».
Итак, какие «проекты» сбываются в современном мире, в сегодняшней реальности? Образы, лишенные глубинной эмоциональности (любви, сострадания и другого), игры в зло, в преступность активно накладываются, подобно матрице, на горизонт сознания нового поколения. Реальная преступность - это теперь и еще в большей степени в будущем нечто подобное действовавшей в подмосковье «банде ГТА» (2014), члены которой, по одной из версий, осуществляли жестокие, немотивированные убийства. Эти преступления совершались «просто так», без использования какой-либо непосредственной, реальной выгоды как в соответствующей (одноименной) компьютерной игре Grand Theft Auto. Данная игра приобрела большую популярность по всему миру. Первая серия игр вышла в 1997 году, а к весне 2011 года было продано более 100 млн экземпляров. Сюжет игры разворачивается вокруг все более совершенного освоения игроком роли преступника, продвигающегося по криминальной карьерной лестнице организованной преступности.
Все более широкое распространение получает подростковая «легкая» преступность, вызванная погружением в виртуальную реальность не только с помощью различных наркотических средств, но и посредством новых психических заболеваний: игромании, интернет-зависимости и т. п. Вследствие этого происходит утрата осознания тяжести преступления. Совсем не случайно подростковая «легкая» преступность связана с различными проявлениями экстремизма, лишенного всякого компромисса и, как следствие, пренебрегающего ценностями социального согласия и терпимости. При этом новые, усовершенствованные средства массовой коммуникации ускоряют принятие человеком преступных решений. Человек, по-видимому, часто не успе-
вая осознать реальные последствия своих слов, намерений, действий, испытывает своеобразный шок - «шок будущего» (Э. Тоффлер), ускоряющийся поток временности чего бы то ни было. Едва уже можно зафиксировать в человеке развитие «умысла» и других предварительных психологических стадий преступного деяния, ведь перед ним просто «проносятся» собыгтия и вещи, которые он не может быстро освоить всем своим существом, сознательно отвергнуть и преодолеть. В этом смысле он привыкает к роли виртуального, «недоактуализированного» человека.
Тенденции развития преступности, о которых предупреждает нас научная фантастика и в которых размытается связь между реальным и виртуальным миром, а «овладение миром» происходит «как в игре», где нивелируется эмоциональная «обратная связь», необходимая для сохранения чувства нравственной и правовой ответственности, будут, по всей видимости, нарастать.
Литература
1. Левин Г. Д. Что есть вероятность? // Вопросы философии. 2014. № 2.
2. Лосский Н. О. Бог и мировое зло. Основы теодицеи // Бог и мировое зло. М., 1994.
3. Рожковский В. Б. Парадокс идеи умаления человека в православной мысли. Ростов н/Д, 2013.
4. Лем С. Фантастика и футурология: в 2 кн. М., 2007. Кн. 2.
5. Маркеев О., Масленников А., Ильин М. Демон Власти. URL // http://fanread.ru/book/ 5002835/?page
6. Дугин А. Г. Парадигмы заговора (введение в конспирологию). URL // http://www.arcto.ru/ar-ticle/166
7. Брандис Е., Дмитриевский В. Тема предупреждения в научной фантастике. URL //http:// thelib.ru/books/brandis_e/tema_preduprezhde-nya_v_nauchnoy_fantastike_read.html
8. Фромм Э. Комментарий к роману Дж. Ору-элла «1984». URL // http://avtonom.org/old/lib/the-ory/fromm/1984.html
9. Лем С. Группенфюрер Луи XVI // Абсолютная пустота: сборник. М., 2010.
10. Фромм Э. Анатомия человеческой деструк-тивности. URL // http://www.aitrus.info/node/211
11. Лем С. Голем XIV // Мнимая величина. Голем XIV: сборник. М., 2010.
УДК 001 : 1 ББК 87
Д. И. Поликарпов
«РАСТВОРЕНИЕ» ЧЕЛОВЕКА В ТЕХНОСФЕРЕ. ЭТИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ОБОСНОВАНИЮ ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОГО ПОНИМАНИЯ ЖИЗНИ
В статье обозначается философская проблема идентичности человека в техносфере, которая экстраполирует свои логико-математические функции на алгоритм действий человека, механизируя его поступки. Автор отмечает, что применение технологий по совмещению человеческого мозга и когнитивных интерфейсов только усилит остроту данной проблемы.
Ключевые слова: техносфера, «центр смещения», человек, личность, сознание, идентичность, экзистенциальное понимание жизни.
«DISSOLUTION» OF A PERSON IN THE TECHNOSPHERE. ETHICAL APPROACH
TO THE REASONING OF EXISTENTIAL UNDERSTANDING OF LIFE
The article indicated the philosophical problem of identity in the technosphere, is the manifestation in the consciousness of the «center offset», which extrapolates the logical mathematical functions on algorithm of actions of the person, mechanizing his acts. The author notes, that application of technologies on combination of a human brain and cognitive interfaces will only increase sharpness of this problem.
Keywords: technosphere, «center offset», person, personality, consciousness, identity, existential understanding of life.
В настоящее время сложно однозначно ска- вершаются новые открыгтия в науке. При этом зать, наука оказытает влияние на развитие высо- методы исследований и репрезентации открыпий ких технологий или благодаря технологиям со- в научной среде практически не меняются.
