CC BY
1440
С. С. Капков
ПРОДОЛЖАЕТСЯ ЛИ ИСТОРИЯ?
(КРИТИКА КОНЦЕПЦИИ «КОНЦА ИСТОРИИ» ФУКУЯМЫ)
Наиболее отчетливо и громко мотив конца истории прозвучал в статье американского политолога, бывшего сотрудника RAND Corporation, бывшего заместителя директора Управления политического планирования Госдепартамента США (в годы президентства Рэйгана и Буша-старшего) Фрэнсиса Фукуямы, опубликованной летом 1989 г. в журнале “The National Interest”. Статья так и называлась «Конец истории?»1. Творение Фукуямы произвело сильное впечатление на американскую (да и не только американскую) публику, задававшуюся вопросом о дальнейших судьбах мира, и вызвало бурную реакцию (бесчисленные рецензии, статьи, дискуссии и т. п.) со стороны академической общественности, прессы, политиков. Думается, не будет преувеличением утверждать, что концепция «конца истории» и отклики на нее ярко высветили историософские представления, созвучные настроениям немалой части американского общества конца ХХ столетия. Это, собственно, и определяет наше внимание к этой концепции, хотя со времени первого явления Фукуямы (ныне — университетского профессора) публике прошло более пятнадцати лет, на протяжении которых он не уставал напоминать о себе все новыми творениями. В данной статье мы постараемся сделать акцент не столько на самой работе американского футуролога (вследствие ее широкой доступности и разработанности), сколько на той роли, которую она сыграла в американской геополитике, на критике, которой она подверглась, на том, как она эволюционировала в творчестве самого Фукуямы. Мы также оценим идеи Фукуямы именно с точки зрения геополитики, что позволит рассмотреть его концепцию под другим углом и откроет новые ее аспекты.
Реакция на статью (а потом и на книгу)2 американского аналитика была, как и следовало ожидать, неоднозначной: восторги соседствовали с недоумением и даже насмешками, нередко бившими рикошетом по теоретически «неподкованным» критикам. Все или почти все слышали о Фукуяме, но мало кто прочитал его статью, а из тех, кто все-таки сделал это, мало кто понял ее философскую суть. Для понимания этой сути требовалось знакомство с Гегелем.
Дело в том, что идея «конца истории» — отнюдь не изобретение наших современников. Это признает и сам Фукуяма, заявляющий, что отталкивается от учения великого немецкого мыслителя3. Идея «конца истории» — одна из тех идей, которые человечество пронесло через века. Это снова и снова повторяет и сам Фукуяма. «То, что по моему предположению подошло к концу, это не последовательность событий, даже событий серьезных и великих, а История с большой буквы — то есть история, понимаемая как единый, логически последовательный эволюционный процесс, рассматриваемый с учетом опыта всех времен и народов»4. Конец истории, как его истолковывали многие мыслители от Августина и до Шпенглера, — это полная и повсеместная реализация определенной исторической задачи, достижение определенной исторической цели, определенного качественного предела5.
© С. С. Капков, 2008
Конечно, Гегель, к которому апеллирует Фукуяма, предлагает именно философское, логическое обоснование идеи «конца истории»: для него «история есть только то, что составляет существенную эпоху в развитии духа»6: 1) «субстанцией, сущностью духа является свобода»7; 2) так что «всемирная история есть не что иное, как развитие понятия свободы»8; 3) когда развитие и действительное становление духа завершается — а происходит это тогда, когда побеждает идея разумной организации общества и государства, являющая высшее воплощение свободы, — история приходит к своему естественному финалу. Сам Гегель видел признаки завершения исторического процесса уже в начале XIX в. и связывал его с победным шествием идеалов французской революции.
Исходя из постулата, что «конец истории» означает, что «более не будет прогресса в развитии принципов и институтов общественного устройства, поскольку все главные вопросы будут решены»9, Фукуяма полагает, что именно такого состояния мир достиг в конце ХХ в., когда идеи либерализма (либеральной демократии) как высшего, с его точки зрения, воплощения свободы одержали повсеместную победу. «То, чему мы, вероятно, свидетели, — не просто конец холодной войны или очередного периода послевоенной истории, но конец истории как таковой, завершение идеологической эволюции человечества и универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления. Это не означает, — успокаивает Фукуяма читателя, — что в дальнейшем никаких событий происходить не будет и страницы ежегодных обзоров “Foreign Affairs” по международным отношениям будут пустовать — ведь либерализм победил пока только в сфере идей, сознания; в реальном, материальном мире до победы еще далеко. Однако имеются серьезные основания считать, что именно этот, идеальный мир и определит, в конечном счете, мир материальный»10.
В ее обоснование Фукуяма изначально выдвигает (и придерживается их в дальнейшем) ряд взаимосвязанных постулатов, суть которых сводится к следующему.
Во-первых, мировой коммунизм потерпел поражение духовное и материальное, и на земле не осталось сил, способных бросить вызов либеральным демократиям во главе с Соединенными Штатами Америки.
Во-вторых, либерально-демократическая идея, будучи высшим воплощением свободы, победила к настоящему времени в большинстве развитых стран мира и даже за их пределами, особенно в Азии. Она, правда, еще не утвердилась в таких странах-гигантах, бывшем оплоте коммунизма, как Советский Союз (после его распада Фукуяма будет говорить о России) и Китай, но влияние марксизма там настолько невелико, авторитет его настолько подорван, а тяга к либерализму, полагает заокеанский политолог, столь сильна, что укоренение либеральных принципов в этих странах лишь дело времени, ибо альтернативы им не существует.
В-третьих, победив в сфере идей, либерализм рано или поздно материализуется в сфере политики и экономики, которые в свою очередь будут способствовать укреплению либеральной идеи. В наиболее развитых странах мира это уже произошло, а там, где этого пока не случилось, непременно произойдет в обозримом будущем.
В-четвертых, либерализм — всемогущая сила. Не существует и не может существовать противоречий и проблем, разрешить которые либерализм бессилен, но которые разрешимы в рамках какой-то альтернативной идеологии или какого-то альтернативного политико-экономического устройства.
В-пятых, принципы либеральной демократии как высшего воплощения свободы невозможно превзойти в рамках той или иной альтернативной идеологии, и достойных соперников у либерализма сегодня просто не существует.
И, наконец, в течение какого-то времени «мир будет разделен на две части: одна будет принадлежать истории, другая — постистории»11. И там и там будет сохраняться почва для конфликтов, насилия, терроризма и даже войн. «Однако для серьезного конфликта нужны крупные государства, все еще находящиеся в рамках истории, а они как раз и уходят с исторической сцены»12. Иначе говоря, крупные потрясения глобального масштаба, какими были обе мировые войны, ныне исключены.
Следует заметить, что в книге «Конец истории и последний человек» Фукуяма предлагает более развернутое и философски более изощренное обоснование тезиса о «конце истории». Стремясь подвести теоретическую базу под свою концепцию, он несколько неожиданно обращается к отвергнутой многими современными историками и философами идее исторического прогресса. Идее, согласно которой история наделена внутренним смыслом и направленностью, вследствие чего мир движется — пусть не всегда поступательно — от низшего к высшему, а именно к более свободному и более справедливому «гражданскому устройству», которое со временем получает универсальный характер, распространяясь по всему миру.
Фукуяма — отдадим должное его мужеству — делает шаг, на который в конце минувшего столетия мог решиться не всякий историк, философ или социолог. Не будем забывать, что идея прогресса, современное понимание которой было рождено Просвещением, пережила в ХХ в. жестокий кризис. Тяжкие испытания, связанные с Первой и Второй мировыми войнами, ядерная угроза, нависшая над миром, иррациональное поведение вождей и масс в т. н. цивилизованных странах и за их пределами — это и многое другое способствовало разрушению былых, порожденных, прежде всего, научно-техническим прогрессом (каковой, действительно, имеет место) и доставшимся в наследство от прошлого рационалистическим представлением о том, что на каждом новом этапе социальноисторического процесса жизнь человеческого общества приобретает новое, более высокое качество. Даже такие записные оптимисты, как американцы, и те, говорит Фукуяма, потеряли веру в исторический прогресс. «По давней традиции, американцы как народ славятся тем, что смотрят в будущее с надеждой. Но если коснуться вопросов более масштабных, например, существовал когда-нибудь или будет существовать прогресс в истории, вердикт будет иным... Самые трезвые и глубокомысленные умы столетия не видели причины считать, что мир движется к тому, что мы, люди Запада, считаем достойным и гуманным политическим институтом, — то есть к либеральной демократии. Самые серьезные наши мыслители заключили, что не существует такого понятия, как История, — то есть осмысленного порядка в широком потоке событий, касающихся человечества»13.
Фукуяма и сам предвидит новые глобальные беды. Тем не менее он пытается убедить — а без этого рассыпается вся его концепция — в том, что мировой исторический опыт последних десятилетий дает основания для надежды на существование исторического прогресса как «логически последовательной и направленной Истории человечества»14, завершающейся созданием общественного строя, идеалы которого уже невозможно превзойти. Когда устанавливается всеобщий консенсус относительно идеи этого строя и когда последняя, победив конкурентов, материализуется в большинстве ведущих стран мира, наступает «конец истории». Именно это, утверждает Фукуяма, и происходит сегодня, когда идея либеральной демократии, давно воплощенная в жизни стран Запада, завоевывает остальной мир.
И в статье, и особенно в одноименной книге Фукуяма неоднократно оговаривается, что в принципе не исключен и такой поворот событий, который откроет новые исторические
горизонты. Оговорки в общем понятные. Оставаясь пленником собственной концепции, от которой он не может откреститься уже по той простой причине, что сделал на ней имя, но ущербность которой в глубине души, по-видимому, давно сознает, Фукуяма ищет ходы, позволяющие ему, сохраняя лицо, вырваться из тупика, в который он сам себя загнал. Этим, возможно, и объясняется, что одна из последних его книг завершается главой с примечательным названием: «Начало постчеловеческой истории?»15. Впрочем, возможность продолжения истории постулируется Фукуямой в абстрактной форме и не спасает автора от критики, которая с момента обнародования статьи шла (и продолжает идти сегодня, когда речь заходит о современной историософии) одновременно по трем основным направлениям.
Во-первых (и это была самая высокая критическая волна), со стороны тех, кто, не поняв философские основания этой концепции, был удивлен заявлением о том, что истории (отождествляемой с потоком повседневных событий, в который вплетен человек) приходит конец.
Второй поток критики шел со стороны политиков и специалистов в области международных отношений, которые (будучи далеки от философии) апеллировали к событиям внутренней и международной политической жизни. С этих позиций выступал, в частности, С. Хантингтон, выпустивший в работах 90-х гг. не одну критическую стрелу в адрес Фукуямы, которого, впрочем, предпочитал не называть по имени. «Некоторые утверждают, — писал он, — что окончание холодной войны означает конец истории, какой мы ее знаем. К сожалению, ежедневные газеты приносят драматические и трагические свидетельства того, что окончание холодной войны означает возврат к истории, как мы ее обычно понимаем»16.
Критиковали Фукуяму и те, кто, прекрасно поняв основную идею его концепции, отвергали ее именно исходя из историософских мотивов. «Фукуяма ошибся, приняв окончание одного из исторических циклов за конец истории в целом»17, — замечает Чарльз Капхен, директор Европейского департамента Совета по международным отношениям, профессор Школы международных отношений при Джорджтаунском университете. В том же критическом духе высказывался и Д. Белл, справедливо упрекавший Фукуяму в том, что его концепция основывается на «гегельянско-марксистском представлении о линейном развитии, что представляет собой неправильное толкование природы общества и истории»18.
Это, в общем, справедливая критика. Фукуяма не решает ни одной из поставленных им перед собой крупных теоретических задач. И дело не в том, что из существующих трактовок истории он выбрал именно гегелевскую. В конце концов, у каждой историософской концепции есть свои достоинства и недостатки, и каждая из них раскрывая те или иные стороны социального бытия, развертывающегося в пространстве и времени, неизбежно оставляет другие стороны в тени. А главное — он так и не доказывает, что конец ХХ в. увенчался победой разумной организации общества и государства, являющей высшее воплощение свободы, а без этого, по Гегелю, ни о каком конце истории не может быть и речи. Не доказывает американский аналитик и существования прогресса в истории: для этого ему пришлось бы по меньшей мере привести веские аргументы в пользу качественного превосходства (по базовым социальным параметрам, сам отбор которых — задача колоссальной трудности) ныне существующих обществ по сравнению с обществами минувших эпох, чего в книге нет.
Впрочем, упрекать Фукуяму в недостаточном теоретическом обоснованнии его концепции не стоит, поскольку она оказывается на деле не философским трудом в духе
Гегеля (на что претендует), а всего лишь частично выраженной на философском языке политической конструкцией, призванной решить определенные идеологические и политические задачи. Самая главная из этих задач, на наш взгляд, — наполнить мондиализм атлантистским содержанием. Это нисколько не противоречит идентификации рассматриваемой концепции как америкоцентристской, ибо в основе идеологии атлантизма лежат принципы и ценности, получившие наиболее полное и последовательное воплощение в Соединенных Штатах и целенаправленно поддерживаемые ими.
Сегодня, по прошествии пятнадцати лет после первого обнародования рассматриваемой концепции «конца истории», ее теоретическая зыбкость представляется еще более очевидной, нежели прежде. Надежды на повсеместное утверждение в мире нового, либерального по сути, порядка, на разрешение фундаментальных противоречий, разрывающих мир, оказались несостоятельными.
Тем не менее, нельзя не отметить, что американский аналитик одним из первых понял, что политические и социальные изменения, происходившие в мире в конце 80-х гг. минувшего века, имеют историческое значение, т. е. что в жизни человечества происходит какой-то крупный по своему значению поворот. Сам Фукуяма истолковал его, как мы видели, как «конец истории». Со временем появились другие трактовки, тоже, впрочем, не вполне последовательные и далеко не бесспорные, но по-американски претенциозные. Такова, в частности, концепция Дэниела Белла, выдвинувшего тезис о «возобновлении истории»19.
В сущности, идет спор, который просто не может завершиться согласием, ибо едва ли не каждый его участник предлагает собственное истолкование понятия истории, а значит и самого исторического процесса, и собственное прочтение развертывающихся перед глазами событий. Это лишний раз доказывает невозможность строгого разделения объективного и субъективного в интерпретации социальных явлений. Тем не менее это продуктивный спор — продуктивный в том отношении, что он заставляет людей, причем не только специалистов, заново переосмысливать свое прошлое и осмысливать настоящее.
Конечно, либерализм пока еще продолжает оставаться достаточно привычной и действенной силой в жизни капиталистических стран, в первую очередь Соединенных Штатов Америки. Более того, некоторые фундаментальные принципы, выкристаллизовавшиеся в рамках либерализма как философии индивидуальной свободы, будут, вероятнее всего, сохранять свою значимость и в дальнейшем и войдут в новые идейные системы, которые породит XXI век. Однако потенциал внутреннего развития либерализма как самостоятельной идеологии, повторю, на наш взгляд, исчерпан.
Либерализм не имеет и перспективы пространственного роста: ему больше некуда двигаться. Либерализм в том классическом и постклассическом (неолиберализм) вариантах, которые служили двигателем английского, американского и ряда других западных обществ на протяжении Х1Х-ХХ вв., не может стать главной движущей силой России и многих других стран, развивавшихся до недавнего времени не по капиталистическому пути. И объясняется это не только спецификой российской цивилизации, но и спецификой эпохи. Время расцвета либерализма как идеологии и стратегии развития торгово-промышленного капитализма миновало. Сам капитализм претерпевает фундаментальные, хотя и не скоротечные изменения. Так что если бы даже России и удалось положить принципы либеральной идеологии в основу стратегии своего развития, она смогла бы в лучшем случае решить лишь небольшую часть стоящих перед ней задач. Примерно то же можно сказать и о Китае, на который, как, естественно, и на Россию, Фукуяма возлагает немало надежд. Вообще,
там, где либерализм не успел пустить более или менее глубокие корни в общественном сознании, культуре, жизненном укладе, хозяйственной жизни, он уже не сможет сделать это в более или менее ощутимых масштабах. А любые попытки насадить его искусственным путем окажутся малоэффективными — либеральная идея просто не будет работать.
Фукуяма утверждает, что равноценной замены либерализму не существует. Ему бросали вызов фашизм и коммунизм, но в битве с ними он одержал безоговорочную победу. А что сегодня? «... Остаются ли у либерализма еще какие-нибудь идеологические конкуренты?... Напрашиваются две возможности: религия и национализм»20. И они, полагает Фукуяма, «могут представлять собой источник конфликта для либеральных обществ»21, однако серьезно конкурировать с либерализмом они не способны.
Ставя вопрос подобным образом, американский политолог совершает логическую ошибку. Некорректно сравнивать друг с другом одну из самых широких форм общественного сознания (религия), конкретную социально-политическую идеологию (либерализм) и конкретный способ идеологической защиты этнических групп, формирующийся на самых разных религиозных и политико-теоретических основах (национализм).
Но дело не только в этой логической некорректности. Где доказательство того, что в современном либеральном обществе (если следовать логике Гегеля, к которому апеллирует Фукуяма) «развитие самоосуществляющейся идеи, а именно идеи свободы»22, составляющее суть всемирной истории, достигло своего высшего предела и что завтра на смену либерализму не придет иная идеология, которая откроет перед этим развитием новые горизонты?
Впрочем, далеко не все обществоведы полагают, что устами Локка, Смита и Хайека человечество сказало последнее слово относительно оптимальных форм его социальной, экономической или политической организации. Равным образом далеко не все согласны с тем, что ход всемирной истории следует истолковывать по Гегелю или Марксу. Историческое развитие — процесс не только многомерный, но и многовекторный. Так что вопрос о критериях динамического состояния истории как саморазвития человеческого рода всегда остается открытым и условным, т. е. дающим основание предполагать, что в каком-то отношении история, возможно, и завершила свой путь, в каком-то — продолжает его, а в каком-то — только начинается.
Концепция Фукуямы появилась на свет на волне (и сама оказалась одним из ярких проявлений) политической эйфории, царившей на Западе, и особенно в Соединенных Штатах Америки, в конце 80-х — начале 90-х гг. Со временем эйфория сошла на нет, и о концепции Фукуямы если и не забыли, то вспоминали все реже и реже. Правда, после трагических событий 11 сентября в прессе снова стали появляться язвительные реплики вроде того, что «история вернулась из отпуска» (Джордж Уилл) или что наступил «конец конца истории» (Фарид Закария). И тогда Фукуяма вновь встал на защиту своего детища. Слово «история», писал он в статье «А история идет все-таки нашим путем», опубликованной 8 октября 2001 г. в “Wal1 Street Jоurnal”, «означает прогресс человечества на протяжении веков в направлении современности, характеризуемой такими институтами, как либеральная демократия и капитализм».
Он не сомневается, что Соединенные Штаты (говоря словами Збигнева Бжезинс-кого) — последняя истинная сверхдержава, а сложившийся «однополюсный» мир хотя и будет видоизменяться, однако надолго сохранит свою принципиальную системную структуру, обеспечивающую Соединенным Штатам господствующие позиции в мире23.
Одним словом, общее представление о мировом развитии и мировом порядке, доминирующее на протяжении последних десяти-пятнадцати лет и среди американских элит, и среди общественности, несет на себе отчетливую печать исторического финализма, окрашенного в проамериканские тона.
Разумеется, далеко не все американцы, включая политических экспертов, разделяют оптимистическое представление о мировой динамике. Звучат порой и откровенно пессимистические ноты. Тревогой проникнута опубликованная в 1993 г. книга известного американского историка Пола Кеннеди «Вступая в двадцать первый век». Главный нерв мирового развития в ближайшие десятилетия, согласно Кеннеди, заключается в углубляющемся конфликте между объективными потребностями интенсивной модернизации большинства современных государств и быстро истощающимися возможностями планеты Земля удовлетворить эти потребности. И если не будут найдены эффективные способы разрешения данного конфликта, то человеческую историю ожидает конец, но, увы, не счастливый, как декларировал Фукуяма, а трагический24.
Да и тезис о «конце истории» тоже, напомним, может быть истолкован в пессимистическом духе: «...государства, предполагающие, будто для них история закончилась, обычно суть те государства, история которых начинает клониться к закату»25. Эти слова принадлежат профессору Г арвардского университета Сэмюэлю Хангтингтону, книга которого «Столкновение цивилизаций» возвестила о том, что тревожные настроения отнюдь не чужды, по крайней мере, какой-то части интеллектуальной элиты и политического класса современной Америки.
Таким образом, общепринятое в российском политическом дискурсе суждение о том, что точка зрения Фукуямы на исторический процесс является всеобщей в американской геополитике, на наш взгляд, не верна. Существуют и другие альтернативные трактовки.
Не выдерживает критики фукуямовская концепция конца истории и с геополитической точки зрения. В условиях сохраняющегося противоборства двух природных стихий — морской и сухопутной, постоянно подпитывающих и воспроизводящих порожденные ими цивилизации — морские и сухопутные, последние не могут ни полностью поглотить одна другую, ни прекратить навсегда борьбу друг с другом. В этой борьбе возможны паузы, связанные, в частности, с тем, что доминирующая морская или сухопутная сила одерживает верх над оппонентом, пытается навязать ему свои принципы, ценности и жизненный уклад. Но упразднить противоположную стихию не способны ни Суша, ни Море. Так что речь может идти лишь о более или менее длительной паузе — не более того.
1 Фукуяма Ф. Конец истории? // Философия истории. Антология. М., 1995.
2 Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М., 2004.
3 Гегель Г В. Ф. Философия истории. М.; Л., 1935.
4 Фукуяма Ф. Конец истории? // Философия истории. Антология. М., 1995. С. 30.
5 См.: Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М., 2004. С. 310.
6 Гегель Г. В. Ф. Философия истории. М.; Л., 1935. С. 135.
7 Гегель Г. В. Ф. Философия истории. М.; Л., 1935. С. 17.
8 Гегель Г. В. Ф. Философия истории. М.; Л., 1935. С. 422.
9 Фукуяма Ф. Конец истории? // Философия истории. Антология. М., 1995. С. 292.
10 Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М., 2004. С. 9.
11 Фукуяма Ф. Конец истории? // Философия истории. Антология. М., 1995. С. 310.
12 Фукуяма Ф. Конец истории? // Философия истории. Антология. М., 1995. С. 310.
13 Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М., 2004. С. 29-30.
14 Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М., 2004. С. 30.
15 Фукуяма Ф. Наше постчеловеческое будущее. М., 2004.
16 Цит. по: Баталов Э. Я. Мировое развитие и мировой порядок: анализ современных американских концепций. М., 2005. С. 34.
17 Капхен Ч. Закат Америки. М., 2004. С. 527.
18Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. М., 1999.
19Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. М., 1999. С. 21.
20 Фукуяма Ф. Конец истории? // Философия истории. Антология. М., 1995. С. 305.
21 Фукуяма Ф. Конец истории? // Философия истории. Антология. М., 1995. С. 306.
22 Гегель Г. В. Ф. Философия истории. М.; Л., 1935. С. 422.
23 См.: Бжезинский З. Великая шахматная доска. М., 1998.
24 Кеннеди П. Вступая в двадцать первый век. М., 1997. С. 7.
25Хантингтон С. Столкновение цивилизаций // Полис. 1994. № 1. С. 495.
