CC BY
39
УДК 94(470.621)
ББК 63.3 (2Рос.Ады)614-2 В 23
ИСТОРИЯ
И.И. Ващенко,
аспирант АГУ, тел. 8 918 220 46 01 Ф.Х. Шебзухова,
зав. кафедрой отечественной истории АГУ
Проблемы землеустройства, арендных отношений и кооперирования в Адыгее накануне и в начале коллективизации: психологический аспект
Аннотация. Познание социально-психологических аспектов истории советского крестьянства является одной из назревших задач современности. В статье на основе источников делается попытка исследования разных форм землепользования и арендных отношений в Адыгее накануне коллективизации. Анализируются изменения в психологии крестьян, трудности психологического восприятия кооперирования и их причины.
Ключевые слова: кооперация, аренда, землеустройство, землепользование,
севооборот, производительные силы, «психологический перегиб», социальнопсихологический тип крестьян-единоличников.
I.I. Vashchenko,
Post-graduate student of the Adyghe State University, ph. 8 918 220 46 01 F.Kh. Shebzukhova,
Head of Department of History of Our Country of the Adyghe State University.
Problems of land management, rent relations and cooperation in Adygheya on the eve and at the beginning of collectivization: psychological aspect
Abstract. The knowledge of social-psychological aspects of history of the Soviet peasantry is one of the ripened problems of the present. On the basis of sources the authors undertake an attempt to study different forms of land tenure and rent relations in Adygheya on the eve of collectivization. Changes in psychology of peasants, difficulties in psychological perception of cooperation and their reasons are analyzed.
Keywords: cooperation, rent, land management, land tenure, a crop rotation, productive forces, “a psychological excess”, social-psychological type of peasants-individualists.
В 20-30-е гг. ХХ в. Адыгея являлась исключительно сельскохозяйственным регионом, население её в основном состояло из крестьян и проживало в сельской местности. Психологическое состояние крестьянства Адыгеи накануне коллективизации можно охарактеризовать как неустойчивое. Прежде всего это было связано с переходным периодом, который переживала страна. Две войны, голод, разруха, введение НЭПа, постепенное его свёртывание всё это не вселяло оптимизма в светлое будущее. Адыгея являлась многонациональным регионом, где мирно проживали русские, адыги, татары и другие нации.
Большое влияние на психологию крестьян оказывал образ жизни, который формировался веками. Наиболее полное определение образа жизни даёт философ А.П. Бутенко. Он пишет: «Образ жизни - это определяемый прежде всего способом производства, уровнем жизни, совокупностью естественно-географических и общественно-исторических условий, а также ценностных установок, способ или характер
всей жизнедеятельности данной личности, социальной группы или всего общества. Поэтому по своему существу образ жизни охватывает не условия жизни, а всю совокупность форм жизнедеятельности людей в процессе производства материальных и духовных благ, а также в общественно- политической и семейно-бытовых сферах» [1].
Правящей власти в России удавалось успешно использовать на протяжении столетий складывавшуюся историческую традицию для внедрения в сознание крестьянства идеи «государственного приоритета над личностным, необходимость ставить интересы государства и общества выше личных» [2].
Сложившуюся в деревне практику деления крестьян по имущественному признаку на условные страты бедняк- середняк- кулак большевики приспособили к своим идеологическим принципам. Социально-политическая и экономическая дифференциация крестьян при советской власти начала проводиться по классовому признаку.
В крестьянской психологии тесно переплетались и причудливо уживались черты, казалось бы несовместимые: здоровый практицизм и ограниченность интересов, рассудок и предрассудки, верность традициям общинного коллективизма и политическая неустойчивость [3].
Наиболее явственно черты аграрного характера экономики сказались на формах землепользования, существовавших в адыгейской деревне. В Адыгее, как и в других регионах Северного Кавказа, практиковались разные формы землепользования. Распространенной его формой было общинное. Оно преобладало в Псекупском и Ширванском округах и составляло чуть более 73%, что по области равнялось в среднем 65,2%. Этот показатель отражает устойчивую систему аграрных отношений в этих районах, в основном заселенных адыгейским населением. Значительная часть земли оставалась в руках собственников. Эта форма землепользования преобладала в Фарском (66,7%) и Натырбовском (7,3%) округах, где наиболее распространены были села и хутора с преимущественно русским населением - 90% [4].
Имела место и аренда земли. В Адыгее поначалу эта форма землепользования развивалась менее интенсивно, хотя опыт арендных отношений здесь начал складываться в предреволюционные годы. А своего пика развития достигает в середине 20-х годов. В аренду сдавались пустующие или малопригодные для сельскохозяйственной деятельности земли. Как отмечал член адыгейского обкома ВКП(б) И. Черноглаз, «... аренда является результатом нашей бедности и приводит к тому, что крестьяне оставляют труд, предпочитая жить на нетрудовые доходы» [5]. Но в то же время сдача земли в аренду была одним из источников дохода, пополнения бюджета сельскохозяйственного общества, из которого оплачивались землеустроительные работы, восстановление дорог, общественных зданий и многого другого. Аренда и сдача земли стали занимать большое место в экономике сельского хозяйства. В 1926 году арендной системой землепользования по Хакуринохабльскому району пользовалось 18-20% крестьян. Основная масса сдающих землю в аренду были бедняки (60%), что обуславливалось отсутствием тягловой силы и нехваткой сельско-хозяйственного инвентаря [6]. Большая часть крестьян возмущалась арендными отношениями и требовала их ограничения, и было от чего. Случалось так, что жители аула Хакуринохабль арендовали землю у соседей из аула Егерухай. Главным поставщиком арендной пашни являлись бедняцкие и отчасти середняцкие слои крестьянства, а главным потребителем - зажиточные слои. Происходило перераспределение земельного фонда от одних групп к другим.
В области преобладала денежная форма оплаты за аренду. Такая форма оплаты превышала в среднем 30 рублей за десятину, хотя в отдельных случаях арендная плата мягкой земли достигала 45 рублей. На проходившей 12 ноября 1927 года в г. Краснодаре районной партийной конференции делегаты от Адыгеи предлагали установить определенный срок сдачи в аренду и плату за землю, что привело бы к меньшему закабалению крестьян [7].
В реконструкции сельского хозяйства большое место отводилось землеустройству.
Это было крайне важно, так как Адыгея относилась к тем районам страны (Дон, Северный Кавказ, Кубань), где перераспределение земли было связано с национальным размежеванием. При этом между отдельными районами, селами и аулами сохранялось значительное неравенство в обеспечении землей. В 1924 г. на одно хозяйство в Кубанском округе приходилось 10,3 десятин, а в Адыгее - всего 5 десятин земли [8]. Одним из выходов решения проблемы считалось переселение крестьянских хозяйств в соседние регионы, прежде всего в Краснодарский и Ставропольский края [9]. Но данная мера лишь частично снимала нехватку земли.
Изменения политических и экономических отношений в СССР благодаря установлению диктатуры пролетариата вело к становлению в психологии трудового крестьянина новых интересов и страстей, которые затем использовались при проведении коллективизации, что в корне изменило крестьянскую психологию в целом.
В первые годы советской власти система землепользования претерпела существенные изменения. В целях подъема материальной заинтересованности крестьян, быстрейшего восстановления и развития производственных сил деревни был осуществлен пересмотр прежнего земельного законодательства. Земля оставалась собственностью государства. Личный труд являлся основным условием права пользования землей. Советское государство получило возможность регулировать земельные отношения [10].
Самой распространенной системой землепользования в Адыгее была чересполосная. По области она составляла 86% [11]. Распространение чересполосицы объясняется качеством почвы, расстоянием от поля до усадьбы. Это наиболее часто встречалось в селениях с вытянутыми в длину юртами.
Землеустройство должно было упорядочить землепользование, устранить чересполосицу, неправильное очертание границ земельных участков. Иногда наделы одного аула нередко вклинивались в наделы другого на несколько десятков верст. Например, земли а. Новый Бжегокай находились в юрте а. Старый Бжегокай на расстоянии 15 верст, а земли Шапсугского общества - в юрте а. Пчегатлукай [12]. Это требовало сведения воедино маленьких участков земли сельскохозяйственных обществ. Адыгейский областной исполком на основании ст. 160 Земельного кодекса возбудил ходатайство перед ВЦИК о разрешении провести землеустроительные работы по всей области в целом в принудительном порядке [13] .
Землеустроительные работы проводились в два этапа: первый этап - 1922-27 гг. и второй этап - 1927-31 гг., когда землеустроительство вступило в более высокую стадию и осуществлялось по линии внутрисельского землеустройства. Этим занимались экономический совет, созданный в январе 1923 г., а также Областное земельное управление (Облзу), по планам которого необходимо было землеустроить 276626 дес. земли [14], [15]. Однако землеустройство осложнялось противодействием со стороны некоторых жителей, лично заинтересованных в сохранении за ними ранее полученной земли, недостатком в землемерах, задержкой в получении денежных средств, необходимых для землеустроительных работ. Уплата денег тормозилась, а богатые крестьяне не были заинтересованы в землеустройстве, так как видели в нем прекращение свободы присвоения лучших земель. Из 15000 рублей, затраченных государством, погашено было всего 2051 рубль[16].
Заинтересованными в прирезке новых участков земли были малоземельные аулы и деревни, многоземельные же из-за опасения потерять излишки земли, противились землеустройству.
Таким образом, за 4 года (1923-1926) землеустройство было проведено на площади свыше 265 тыс. десятин. Там, где не было запутанности земельных отношений, процесс этот проходил планомерно, без споров. Проведенное землеустройство положительно сказалось на росте урожайности сельскохозяйственных культур, на своевременном проведении посевных кампаний, но самый главный результат землеустройства в адыгейской деревне - ликвидация неравенства в землепользовании между различными
группами населения [17]. Землеустройство внесло изменения и в социальную структуру деревни, и психологию крестьян. Происходило увеличение средних групп крестьян, значительно сокращались зажиточно-кулацкие элементы. При этом экономически укреплялось беднейшее крестьянство, менялся его психологический настрой. Часть населения, купившего или арендовавшего землю до революции, а затем присвоившего ее после революции, лишалась земельных излишков.
Землеустройство благоприятно сказывалось на производительных силах крестьянского хозяйства, улучшался севооборот, развивалось многополье, что подготавливало крестьянство к дальнейшей реконструкции сельского хозяйства на основе кооперирования.
Проблема вовлечения крестьян в колхозную жизнь была актуальна на всем протяжении реконструкции сельского хозяйства. За вступление в колхозы агитировали как сельские коммунисты и активисты, так и присылаемые из города рабочие -двадцатитысячники. В противовес им против колхозов, и не безуспешно, агитировали кулаки и контрреволюционные силы деревни. В частности они пугали тем, что вступление в колхоз равносильно вступлению в ряды коммунистов, и что при этом они станут «гяурами» и эфенди их хоронить не будут [18]. Организаторы и энтузиасты колхозного движения твердо верили в социализм и были готовы на самые решительные действия для его осуществления. Но социалистический идеал они понимали туманно. Для многих из них, как и для рядовых крестьян-активистов, социализм был просто синонимом «хорошей жизни», сытой и благополучной. «В минуты передышки у костра - вспоминал организатор колхоза «Большевик» Владимирской области А.В. Горшков, - мечтали о будущем. Но фантазии наши не шли дальше таких, например, пунктов: пары сапог, железной койки, клуба с электричеством и музыкой» [19]. Понятно, что с таким идейным багажом вести агитацию за колхозы было довольно трудно. Как вспоминает организатор первого колхоза в с. Белом К.В. Мишков, «мы не всегда умели толково разъяснить крестьянину смысл коллективизации или тем более конкретную картину колхозной жизни, практики у нас никакой не было, и убедить крестьянина нам порой не удавалось» [20].
Однако главная трудность была в неожиданности самого поворота к сплошной коллективизации. На протяжении 1928-1929 гг. слабости аграрной политики, трудности хлебозаготовок компенсировались нарастанием «чрезвычайщины». К тому же в деревне ходили слухи о том, что «советская власть обобществит не только скот и инвентарь, но и жен и детей колхозников», что через пять лет все будут прикреплены к колхозам и совхозам, как некогда крепостные, что колхозы - это возрождение барщины и т.д. [21].
Большое место в антиколхозной кулацкой агитации занял миф о «бедняках-тунеядцах», ставший тем психологическим барьером, который на первых порах нередко препятствовал вступлению сомневающегося середняка в колхоз, образованный беднотой. Этот миф, по мнению исследователей, опирался на традиционные представления части крестьян о том, что труженик никогда не станет бедняком, а причина бедности - лень [22].
Сравнительно легко (и добровольно) приняли предлагаемые партией идеи коллективного труда те бедняки и маломощные середняки, которые уже осознали «невозможность единоличным путем поднять свое хозяйство на такую высоту, чтобы оно могло оказать сопротивление кулацкому хозяйству» [23]. Именно в этой среде формировался «социальный заказ» на организаторов социалистического производства. «Для оживления и укрепления работы нужно будет, по моему мнению, - писал в ЦК ВКП(б) деревенский коммунист М. Кучин, - прежде всего дать нам толкача - это чувствуем не только мы - коммунисты, но и население. Толкача нам нужно» [24].
В период массовой коллективизации на селе действовали многочисленные рабочие бригады. Члены этих бригад, по их собственному определению, ремонтировали в деревне не только машины, но и налаживали общественную жизнь [25]. Они несли с собой пафос борьбы за социализм, идеи ударного труда и социалистического соревнования, убеждали крестьян в преимуществах общественного производства, способствовали внедрению
промышленных форм организации труда в коллективизированное сельское хозяйство. Идеи коллективного труда несли в деревню и возвращающиеся туда на зиму сезонники -участники крупнейших строек первой пятилетки. Адыгейский обком ВКП(б) возлагал большие надежды на комсомол и женские организации, как активных застрельщиков колхозного движения в ауле и селе [26].
Те, кто шел в колхоз не в результате осознанного выбора, а под давлением обстоятельств, а то и просто по принуждению, естественно, не испытывали особого энтузиазма по поводу колхозной жизни. Они часто «про себя, молчком думали, что дело идет не о новом устроении жизни на века, а лишь об очередной кампании на ближайшую весну или осень» [27]. Многие из них были не уверены в прочности колхозного строя и поэтому не спешили вступать в колхозы. Одни из таких крестьян были людьми с еще не устойчивой психологией, сочетавшей в себе проявления мелкобуржуазного индивидуализма и остаточных форм крестьянского сознания феодальной эпохи -ориентации на общинный «мир», подчинение мнению «всех» и т.п.
Двойственность психологии крестьянина, проявление её частнособственнического характера выступают как объективная трудность перестройки и перевоспитания крестьянства. В.И.Ленин писал, «что переделать психологию крестьян быстро нельзя. Это долгий и трудный процесс борьбы. ...Перестройка общественных отношений не могла в короткий срок быть понята и принята без серьёзной ломки старых традиций, взглядов, умонастроений. Крестьянин не может просто, легко, сразу выйти из старого общества к новому.. , он не поверит никаким словам, никаким программам.. Он поверит только делу, практическому опыту» [28].
«Многие организаторы колхозов, как справедливо отмечали участники дискуссии в Коммунистической академии по вопросам сплошной коллективизации, были, прежде всего, «подвижниками в буквальном смысле слова. Они день и ночь летают по селам, как на фронте, организовывают, реорганизовывают, собирают, агитируют. Они переносят всю тяжесть и наших ошибок, и наших достижений, и если они являются очень часто основой наших ошибок, то не менее часто они являются и основой наших достижений» [29]. Однако в личности этих людей (чем дальше, тем больше) закреплялась «психология перегиба», нарастала тенденция к перерождению большевистского революционного сознания в сторону мелкобуржуазного экстремизма. Лишь немногие из них оказались в состоянии критически оценить происходящие в их сознании психологические изменения.
Итак, многообразие социально-психологических типов крестьян-единоличников, вступивших на колхозный путь, различная идейно-политическая и социальнопсихологическая готовность к коллективизации, к коллективному труду, напряжение классовой борьбы, в ходе которой крестьяне принимали свои решения, деформировали их психологию, вызывали к жизни широкий спектр социальных ожиданий, тех надежд, которые они связывали с будущей жизнью.
Примечания:
1. Бутенко А.П. Социалистический образ жизни: проблемы и суждения. М.: Наука, 1979. С. 36.
2. Карпова Л.И. Российская ментальность в историческом времени и её трансформация в условиях переходного периода // Пространство и время в восприятии человека: историко-психологический аспект: материалы XIV Междунар. науч. конф., 16-17 декабря 2003 г., Санкт- Петербург. Ч. 1. СПб.: Гелеос, 2003. С. 260.
3. Рогалина Н.Л., Щетнёв В.Е. Динамика психологии и общественных настроений крестьянства в 20-е годы // Становление и развитие социалистического образа жизни в советской деревне. Воронеж.: Изд-во ВГУ, 1982. С. 83.
4. Центр хранения документации новейшей истории Республики Адыгея (далее ЦХДНИ РА). Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 205. Л. 118.
5. ЦХДНИ РА. Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 209. Л. 19.
6. Сельское хозяйство Адыгейско-Черкесской автономной области. Краснодар: Краснодар. кн. изд-во, 1926. С. 25.
7. ЦХДНИ РА. Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 209. Л. 21.
8. Емтыль РХ. Адыгейский аул: переход к новой экономической политике 19211927 гг. Майкоп: Качество, 1999. С. 42.
9. Там же. С. 45.
10. Бокарев Ю.П. Социалистическая промышленность и мелкое крестьянское хозяйство в СССР в 20-е годы. Источники, методы исследования, этапы взаимоотношений. М.: Наука, 1989. С. 46.
11. ГУНАРА Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 13. Л. 73.
12. История социалистической экономики СССР Т. 2. М.: Наука, 1976. С. 361.
13. Государственный архив Ростовской области (далее ГАРО). Ф. Р-3738. Оп. 1. Д. 427. Л. 26.
14. Кабытов П.С., Козлов В.А., Литвак Б.Г. Русское крестьянство: этапы духовного освобождения. М.: Мысль, 1988. С. 245.
15. Сельское хозяйство.. С. 24.
16. ЦХДНИ РА. Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 219. Л. 19.
17. Там же. Л. 20.
18. ЦХДНИ РА Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 230. Л. 15.
19. Никольский С.А. Власть и земля: хроника утверждения бюрократии в деревне после Октября. М.: Наука, 1990. С. 141.
20. Первая борозда. М.: Светоч, 1981. С. 162-163.
21. ЦХДНИ РА. Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 231. Л. 60.
22. Коллективист. 1930. № 2. С. 32.
23. Советское крестьянство: краткий очерк истории. 1917-1969. М.: Политиздат, 1970. С. 201.
24. Зильперт Б. Что мы видели в деревне. М.: Госполитиздат, 1930. С. 10.
25. Рабоче-крестьянский корреспондент. 1930. № 12. С. 20.
26. ЦХДНИ РА. Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 237. Л. 41.
27. Второй Всесоюзный съезд колхозников-ударников, 11-17 февраля 1935 г.: стенограф. отчёт. М.: Госполитиздат, 1935. С. 19.
28. Ленин В.И. Речь об обмане народа лозунгами свободы и равенства // Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 38. М.: Политиздат, 1969. С. 361, 369.
29.Второй Всесоюзный съезд колхозников-ударников... С. 21.
