CC BY
67
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
ПРОБЛЕМЫ ЭЛЛИНСКОЙ КОЛОНИЗАЦИИ ОЙКУМЕНЫ: ИТОГИ И ПЕРСПЕКТИВЫ ИЗУЧЕНИЯ (о книге Greek Colonisation: An Account of Greek Colonies and Other Settlements Overseas. Vol.I. Leiden-Boston: Brill. 2006.)*
Руководитель этого проекта определяет трехтомник по истории греческой цивилизации, I том которого вышел недавно, как "учебник" (handbook). Что ж, если это учебник, то того уровня, на котором стоят немецкая серия Handbuch der klassischen Wissenschaft, инициированная Иваном Мюллером, или английская Cambridge Ancient History, или интернациональная Aufstieg und Niedergang der römischen Welt. Издание призвано дать современный срез знаний, идей, гипотез, касающихся такого важного феномена греческой истории, как Великая греческая колонизация. Для участия в проекте приглашены выдающиеся ученые из многих стран мира, занимающиеся проблемами колонизации. Охват материала — от Иберийского полуострова на западе до Малой Азии на востоке, от Северной Африки на юге до Черного и Азовского моря на севере. Такого уровня обобщения не было с момента издания знаменитой и многие годы единственной по этой теме книги Джона Бордмана "Греки за морем", выдержавшей несколько изданий, начиная с публикации I тома в 1964 г.1 (последнее вышло в 1999 г.). Интенсивные археологические раскопки и исторические исследования последних десятилетий сделали необходимым подвести итоги новых подходов, направлений и материалов в изучении греческой колонизации. Это и составляет содержание рецензируемой книги, которая посвящена памяти выдающегося историка греческой колонизации А.Дж. Грэму (A. J. Graham), ушедшего из жизни в 2005 году. Данный том рассматривает в 13 разделах проблемы микенской и финикийской колонизации, а также греческой архаического периода, как на западе Средиземного моря, так и на востоке его.
Том открывается большой вступительной статьей обобщающего — историографического и методологического — порядка, написанной издателем и редактором тома Г. Р. Цехладзе и называющейся "Revisiting ancient Greek colonization" (с. XXIII-LXXXIII). "Ревизии" подвергаются все основные понятия греческой колонизации — сам термин, причины колонизации, датировка ранних колоний, сравнительная хронология разных культур, типология поселений, их урбанизация, формы основания колоний, отношения греков с местным населением, проблемы этнической самоидентификации и др.
Рассмотрев термин "греческая колонизация" и контроверзы, развернувшиеся вокруг него в связи с наложением на него "колониальных" коннотаций Ново-
*Работа подготовлена при поддержке гранта РГНФ № 08-01-00080а.
1 Boardman 1964.
го времени, Цецхладзе приходит к оптимистическому выводу о том, что дело не в словах, термин может оставаться, главное — что понимать под этим термином. Наиболее удачным Цецхладзе считает определение "греческой колонизации", данное П. ван Доммеленом еще в 1997 г.: "Присутствие одной или нескольких групп иностранного населения в регионе, удаленном в какой-то степени от места их происхождения ("колонисты") и наличие ассиметричных социоэкономиче-ских взаимоотношений владычества и эксплуатации между группами колонистов и жителями колонизуемых регионов"2.
Что касается причин колонизационного движения, то Цецхладзе настаивает на их множественности — каждый регион Архаической Греции имел свои собственные причины для выведения колоний. Ни теория перенаселения, ни теория необходимости обретения сырьевых ресурсов (в том числе возможности вести сельское хозяйство) не объясняют всех аспектов феномена архаической колонизации. Для этого времени почти все литературные источники сообщают о внутренних конфликтах и вынужденной эмиграции, побуждавших идти на смертельный риск, связанный с основанием колоний в отдаленных малоизвестных местах, ко -торые к тому же были населены, как правило, враждебно настроенными племенами. Далее Цецхладзе разбирает вопросы хронологии первых колоний, показывая трудности, с которыми сталкивается исследователь, сопоставляя литературные свидетельства с данными археологии. Появление керамики на месте вновь основанных колоний ранее того времени, которое указывается в литературных источниках, часто служит поводом для предположения о существовании предколо-низационных контактов, что, как показывает на многих примерах Цецхладзе, во многих случаях сомнительно. В следующем разделе Цецхладзе касается вопроса о пересмотре абсолютной хронологии железного века в Средиземноморье, в частности греческой керамики от геометрической до коринфской X-VII вв., в связи с последними работами А.Дж. Нибура3 и других археологов. Сопоставление хронологий Центральной Европы (гальштатт), основанной на дендрохронологии, и средиземноморской, основанной на радиокарбонном анализе, стилистических особенностях керамики и литературных данных, изменяет некоторые датировки (иногда удревняя их на 70-80 лет, как в Италии), широко принятые в археологической и исторической литературе. Цецхладзе приводит яркий пример таких изменений в хронологии и их последствий для историко-археологической науки: последние радиокарбонные и дендрохронологические исследования во фригийском Гордионе смещают уровень так называемого киммерийского разрушения с ок. 700 г. на 830-300 гг. Это обстоятельство заставляет пересматривать хронологию не только Фригии, но и всей Анатолии.
Далее Цецхладзе касается вопроса о типологии и номенклатуре греческих поселений, в частности, об отношении такой формы греческой жизни, как полис, к вновь образуемым колониям. При этом автор исходит из исследований и дефиниций полиса, выработанных Копенгагенским центром изучения полиса под руководством М. Х. Хансена4. Многообразие форм социально-политической, военной
2 Van Dommelen 1997, 206; цитируются также другие его работы, в которых уточняется понятие колонизации: Van Dommelen 2002, 121-147; 2005, 109-141.
3 Nijboer 2005, 255-277.
4 См. одну из последних работ, цитируемых Цецхладзе: Hansen M.H., Nielsen T.H. 2004.
и культурной жизни различных греческих поселений приложимо также к коло -низационной деятельности греков, считает Цецхладзе, рассматривая различные обозначения колоний, такие как эмпорий, апойкия, торговый порт (port-of-trade).
Вопрос о степени урбанизации колоний также представляется Цецхладзе весьма проблематичным как для архаической Греции, так и для выводимых ею ко -лоний. Многие значительные города Греции сами не имели признаков урбанизации даже во время выведения своих колоний. Эти признаки варьировались в разных частях греческой ойкумены. В любом случае, Цецхладзе обращает внимание исследователей на тот факт, что планирование ранних греческих городов-колоний преувеличивается в литературе и не подтверждается новейшими данными археологии. Чаще всего изначальная планировка присуща вторичным колониям.
Следующий вопрос, которого кратко касается Цецхладзе, относится к организации переселения, началу заселения колонии и ее формальному образованию. Автор прослеживает основные этапы этого процесса: от избрания ойкиста (как правило, из числа знати) и обращения его к оракулу, взаимной клятвы будущих переселенцев и остающихся на родине не вредить друг другу до роли ойкиста в организации жизни колонии.
Затрагивает Цецхладзе и проблему сравнительной хронологии финикийского и греческого колонизационных движений. Для первой автор постулирует в основном коммерческую направленность (отсюда частая ограниченность во времени их существования), в то время как греки основывали колонии для постоянного проживания. В качестве примера ранней греческой экспансии на восток приводится пример греческого поселения в Аль-Мине в устье Оронта на севере Сирии.
Одним из важнейших вопросов греческой колонизции является вопрос о взаимоотношениях греков и местного населения в районе расположения новой ко -лонии. Рассматривая его, Цецхладзе подчеркивает, что здесь не существует единой модели развития этих отношений. На многих примерах он показывает, сколь различной была демографическая ситуация в разных частях огромного географического пространства греческой колонизации и сколь по разному складывались отношения греков и "варваров". Цецхладзе напоминает, что понятие "варвары", которое по соображениям политкорректно сти вызывает некоторое неприятие среди современных исследований, изначально не несло политических и расистских коннотаций, означая лишь "говорящих не по-эллински". В любом случае взаимовлияние было обоюдным — греки, находясь вдали от своей основной территории, перенимали немало местных форм политического устройства, военного дела, культуры и быта, а зачастую и жили вместе с местным населением в рамках одного поселения. В этой связи Цецхладзе касается вопроса об "аккультурации" — процесса, которым активно занимаются в последние десятилетия, и который нашел свое выражение в новой теории, которая называется "Middle Ground"5 (собственно, то же, что контактная зона) и подразумевает равноправные отношения партнеров6.
5 Этот термин был введен в обиход по отношению к американским индейцам Р. Уайтом (White 1991, X) и развит на материале Италии И. Малкиным (Malkin 2002, 151-181).
6 Культурный результат контактов в такой зоне иногда характеризуются как «гибридные» явления.
Проблема эллинизма, эллинской идентичности, ощущения греками своей «грекости», вообще этнической атрибуции (ethnicity) активно дискутируется в научной литературе последнего времени. Разбору ее посвящен следующий раздел работы Цецхладзе, который кратко касается сути вопроса, а именно: было ли и когда возникло у греков ощущение их общности. Если со времени Геродота (см. VIII, 144) мы можем говорить об осознании греческого единства, то вопрос этнической принадлежности других племен и народов, как по письменным, так и археологическим источникам, представляется весьма сложным. На примере Сицилии и Северного Причерноморья Цецхладзе демонстрирует, что даже такие археологические показатели, как керамика, устройство дома, обряд погребения и наличие греческих имен на погребальных памятниках, обычно признаваемые этнически релевантными, часто не работают для определения этнической принадлежности. Сделанный в этом разделе вывод о том, что ситуация здесь варьируется от региона к региону и не существует общих правил, иллюстрируется в каталоге греческих колоний и поселений в Средиземноморье и Черноморье, составляющем следующий, последний раздел Вводной статьи. В нем перечислены имена около 200 колоний, а также приводятся названия их метрополий, дата основания по литературным данным, дата наиболее ранних археологических находок и наличие здесь местного населения. Общий обзор колонизации побережий "Нашего моря", предваряющий таблицу поселений, дает хорошее представление о ходе колонизации различных регионов греческой ойкумены.
В целом, несмотря на краткость Вступительной статьи, она удачно выполняет свою роль введения в проблемы колонизации, ставя проблемы и показывая, как они решаются в современной историографии. Несомненным достоинством автора является та свобода, с которой он оперирует материалом раскопок на Сицилии и в Сирии, в Северном Причерноморье и в Египте.
После Вступительной статьи следует работа датского исследователя М. Х. Хансена, являющаяся сугубо теоретической7. Цель автора — дать определение эмпорию как феномену и показать его разновидности, сформировавшиеся в эпоху архаики и классики и зафиксированные письменными источниками. Большую помощь ему оказали работы К. Поланьи и А. Брессона, в которых, как известно, систематизирован весьма обширный источниковый материал о trading posts и ports-of-trade греков во всем их множестве и разнообразии8.
М. Хансену представляется очевидной следующая характеристика эмпория: его community, в отличие от полиса, не владела землей, на которой жила. Классическим примером служит афинский Пирей, представлявший собой торговый порт, который был создан для ведения организованной и легальной торговли и находился на территории полиса. Итак, это городской торговый порт и составная часть полиса9. Многие эмпории подобного рода располагались также в пределах полисов колониального типа.
Однако известно множество случаев, когда эмпорий выходил за границы городской территории и, более того, вообще не являлся элементом какой-либо по-
7 Emporion, 1-39. Укажем вслед за автором, что первый вариант статьи был опубликован в 1997 г. (см. Hansen 1997, 83-105).
8 Polanyi 1963, 30-45; Bresson 1993, 163-226.
9 Bresson 1993, 164 sq.
лисной структуры. Большинство этих образований безымянны, они находились в чужеземных странах и относятся к архаической эпохе, хотя возникали и в гораздо более поздние эпохи.
Перенеся на них свое внимание, М. Хансен выделяет такие их разновидности, как а) polis kai emporion типа Тартесса, Фанагории, Борисфена и б) trading post с его community, подвластной какому-либо правителю10. Этот последний вариант эмпория известен уже в архаическую эпоху в Восточной Сицилии, на побережье Черного моря и Пиренейского полуострова и во множестве других пунктов Средиземноморья. Одним из эталонных примеров является, по мнению автора, тот самый каталонский эмпорий VII в. до н.э., который в V в. дал жизнь Эмпориону — polis kai emporion, община которого, однако, всегда была зависимой вначале от массалиотов, а впоследствии от римлян. В определенной мере аналогом М. Хансен считает египетский Навкратис, с V в. до н.э. приобретший статус полиса, который обладал правом проксении и в котором обитали, наряду с гражданами-политами, постоянно проживавшие там иноземцы, а также эмпоры / не-резиденты. Однако, даже будучи полисом, Навкратис не являлся автономным, так как им управлял египетский фараон.
Следующая глава книги, написанная бельгийским археологом и филологом Жаком Ваншонвинкелем (J.Vanschoonwinkel), посвящена микенской экспансии (с. 41-113)11. Ваншонвинкель отмечает, что с XVI по XI в. предметы микенского происхождения были распространены практически по всему Средиземноморью. При этом, с одной стороны, микенские документы на линеарном В не содержат никаких данных о колонизационной деятельности, с другой — документы других культур, где зафиксированы микенские предметы (например в Египте или Угари-те), также не упоминают о контактах с микенцами. Отсюда сложности в интерпретации источников, которые в основном поставляет археология. Легендарная традиция о колонизационной деятельности микенского периода в силу своего позднего происхождения также непроста для интерпретации, хотя и ее данные необходимо привлекать в дополнение к археологическим.
Автор разделяет развитие внешней активности микенцев на три периода, которые в целом соответствуют трем основным периодам истории микенской цивилизации. Это "преддворцовый" период (XVI-XV вв.), "дворцовый" период (XIV-XIII вв.) и "последворцовый" период (XII-XI вв.). Первая часть работы посвящена каталогизации всего микенского археологического материала первого периода, в основном керамики, найденного в Средиземноморье, начиная с Ки-кладских островов, Леванта и Анатолии и кончая Египтом, Италией, Сицилией, Сардинией, Мальтой и даже Испанией. Весь материал подается в виде карт с обозначением мест находок микенского материала и легенд к ним, показывающим их географическое распределение, количество и характер. Для второго и третьего периодов такая каталогизация, ввиду большого количества материала, оказалась невозможной, поэтому автор делает обзор этого материала в вербальной форме, указывая места наибольшего скопления предметов микенского производства, показывая их типологию, место происхождения, пути их распространения, обстоятельства находки (могила, жилые кварталы, храмовая территория и т. д.) и местное
10 Bresson 1993, 223-225.
11 Одна из его книг (Vanschoonwinkel 1991) была отрецензирована А. А. Молчановым в 1997.
подражание микенским артефактам. Надо отметить, что этот анализ проводится на фоне исторических событий — нашествий, завоеваний, разрушений и т. д. В конце этого раздела автор статьи касается вопроса о возможном микенском импорте на территории Балкан и на побережьях Черного моря. В то время как микенская керамика засвидетельствована в Албании и Македонии (во Фракии не севернее Родопских гор), на берегах Черного моря до сих пор не обнаружено ни одной вазы микенского происхождения. В то же время в Болгарии и Украине найдены крито-микенские двойные секиры, что свидетельствует о существовании каких-то торговых контактов микенского мира с этой далекой окраиной античного мира.
Следующие два раздела называются "Миф" и "Реальность". Речь идет о греческих героях — легендарных основателях городов; особенно много таких легенд дошло относительно Кипра и Италии, поэтому автор исследует мифологические циклы, связанные именно с этими территориями. Большинство легенд об основании кипрских городов берут начало в уосттоь — описаниях возвратного пути героев из Трои на родину. Для Италии же более характерен другой круг легенд, связанных с Дедалом и Миносом, а также с аргонавтами, якобы прибывшими в Адриатику через Дунай из Черного моря, и с Гераклом, прошедшим через эти местности по пути на запад к Гериону и его быкам (10-й подвиг Геракла), хотя и троянским героям отводилась немалая роль (ср. Энея, Диомеда Аргосского, Фи-локтета Фессалийского, Эпея — конструктора Троянского коня и др.). В разделе "Реальность" автор, отметив, что литературная традиция, будучи позднего происхождения, имеет легендарный, часто фиктивный характер, анализирует, насколько археологический материал микенского происхождения может свидетельствовать о физическом присутствии микенцев в местах нахождения этого материала. На первый взгляд, при картографировании находок микенского происхождения может показаться, что они были широко распространены по всему Средиземноморью; но надо иметь в виду, предупреждает автор, что в некоторых местах речь идет о единичной находке, в некоторых — о нескольких фрагментах; один памятник раскопан полностью, в другом были произведены лишь разведочные работы. Ваншонвинкель прослеживает торговые пути микенцев на восток и на запад от Греции и устанавливает предметы экспорта микенских товаров. Как правило, они составляют ничтожный процент от числа местных изделий. Исключением являются 50 % микенской керамики в Энкоми и Китионе на Кипре. Кроме того, часть керамики могла производиться на месте, а не в Микенах. Автор главы приходит к выводу, что широкое распространение микенских предметов обязано не колонизации, а в основном участию в международной торговле. Микенцы могли, конечно, жить во многих местах Средиземноморья и даже образовывать небольшие группы, но нет никаких следов создания ими реальных общин или центров торговли, как это было позднее. В этом смысле микенская "экспансия" вовсе не является предтечей архаической колонизации.
Следующая глава написана тем же автором и называется «Греческая миграция в эгейскую Анатолию в ранний темный век» (с. 115-141). Она охватывает период после троянской войны до конца X — начала IX вв., — до времени, когда заканчивается период протогеометрического искусства в Аттике. Сначала автор пересказывает литературные свидетельства миграции эолийских, ионийских и дорийских племен в Малую Азию, затем, после их критического анализа, исследует ранние
археологические свидетельства прибытия греческих переселенцев в Анатолию. Предметом анализа стали тексты Геродота, Страбона и Павсания, наиболее полно описавших ситуацию с ионийской колонизацией Малой Азии, а также многих других античных авторов. Эолийская и дорийская миграция отражена в античных литературных источниках гораздо слабее. Далее автор последовательно рассматривает литературную традицию и археологические данные о колонизации Анатолии ионийцами, эолийцами и дорийцами и приходит к выводу, что в главных чертах существует согласие между литературными данными и керамическим материалом, представленным на Эгейском побережье Малой Азии.
Для ионийской миграции (или колонизации) письменные источники указывают в качестве метрополий Афины и Ахею. Ваншонвинкель подробно рассматривает условия, место и время сложения этой традиции, связывающей основание многих городов Ионии с легендарным афинским царем Кодром и его сыном Нелеем, а также с ахейскими Пелеидами. Мнение Фукидида (I, 2, 6) о миграции в Ионию как результате переизбытка населения в Аттике и ограниченности жизненных ресурсов здесь представляется автору наиболее достоверным. Изучение культов, законов, личных имен и т.д. показывает, что в основании ионийских городов активно участвовали и другие греческие города и регионы, в частности, Беотия, Коринф, Арголида. По греческой традиции, начало ионийской колонизации падает на середину XI в. до н.э. Далее автор приводит данные о наличии прото-геометрической и геометрической керамики в различных городах и поселениях Ионии, сопоставляя их с литературными свидетельствами.
Эолийская колонизация Малой Азии (города Лесбоса, а также Кима, Смирна, Митилена, Мирина и др.) засвидетельствована уже Гесиодом, позже Геродотом и Фукидидом. Античные авторы сообщают об участии в эолийской миграции фессалийцев, локрийцев и беотийцев, что подтверждается и данными греческой диалектологии. Литературная традиция отмечала также вклад Пелопонесса в ко -лонизационный процесс эолийцев, который был очень ранним и длительным. Однако найденная в эолийских городах керамика не содержит позднемикенской посуды, что противоречит ранней дате проникновения эолийцев в Малую Азию. По всей видимости, миграция эолийцев началась лишь во второй половине X в.
Еще более поздним временем, VIII веком, датируется основание дорийских городов в юго-восточной Эгеиде (на Мелосе, Тере, Крите, Родосе, Косе, Галикар-насс, Книд и др.). В этом колонизационном процессе участвовали спартанцы, ар-госцы, трезенцы, эпидаврийцы и мегарцы.
В заключение автор главы помещает таблицу со списком греческих городов, в которой показано соотношение литературных данных об их основателях и ранних археологических свидетельств их существования. Ваншонвинкель считает, что между микенскими поселениями в Малой Азии и более поздней греческой миграции туда существует хронологический зазор, показывающий отсутствие континуитета в развитии этих поселений. Процесс колонизации был не одномоментным, но длительным, и продолжался несколько веков. К сожалению, скудость литературных и археологических источников не позволяет судить об организации колонизационного движения, социально экономических и политических особенностях вновь создаваемых поселений и городов.
Тщательное сведение всего известного на сегодня археологического материала и сопоставление его с данными литературной традиции проделаны Ваншон-винкелем со всей тщательностью и полнотой и представляют собой полезную сводку материала с массой интересных наблюдений и выводов.
Отдельное место в рецензируемом издании занимают работы Д. Риджуэя и Г. Нимайера, посвященные древнейшему этапу деятельности мореходов Восточного Средиземноморья в его западной акватории12. Особенность этих исследований состоит в том, что изобильно цитирующийся, классифицирующийся и типологизирующийся этими первоклассными раскопщиками-мэтрами археологический материал послужил им для создания работ сугубо теоретического характера.
Риджуэй актуализирует во многом новую для себя роль противника эллино-центризма и, конкретнее говоря, панэвбеизма. Как итог многолетней работы в области практической археологии греческих колониальных центров Великой Греции он предлагает следующую схему ранней греческой деятельности в Западном Средиземноморье: она осуществлялась на основе взаимодействия эвбейцев и финикийцев, а их предшественниками в разработке этого механизма были микен-цы, киприоты, родосцы. «Расстояния стирали этнические различия», «поэтому, порой, трудно диагностицировать находки», — резюмирует автор (с. 239 сл., 248 сл.). На Востоке Родос, на Западе Питекуссы предоставляли свои услуги всем, кто посещал эти центры, вне зависимости от этнической принадлежности. VIII — первая половина VII веков — это «была эпоха простого взаимодействия по типу vis á vis», уточняет Риджуэй (с. 249).
Хотя в Сардинии раннеархаического времени отсутствуют греческие колониальные образования, а сама «она была организована по-финикийски» (с. 249), тем не менее, — начиная с микенской эпохи — в южной части острова и вплоть до залива Ористано (Антигори, Нора и т.д.) фиксируется микенская керамика, catalogue raisonné которой составлен в 1998 г.13 Керамика расписная, нередко с изображениями кораблей (подобный тип рисунков известен на Пелопоннесе, Крите, Кипре), принадлежит к LH IIIA — IIIC типам (1400-1050/30 гг.), а наиболее распространен тип LH IIIB (1300-1190-е гг.). Хронология керамики, по мнению автора, совпадает с эпохой дворцовой цивилизации Микен, господство которых на морях достигает в Западном Средиземноморье Пиренейского полуострова (с. 241 сл.). Из других артефактов Риджуэй выделяет серию кипрских бронзетти, миниатюрные микенские гребни и порядка 70 изделий из фаянса и стекла различных центров Эгеиды 1500-1400-х гг. до н.э., найденных в гигантских по своим размерам нурагических гробницах типа Сан Косино. В нураге Аррубиу, находящейся в 50 км от морского побережья в местности, богатой горными выработками и известной плодородием своих небольших речных долин, обнаружены северопелопоннесский алабастрон и фрагменты микенской керамики 1400-1300-х гг. Начиная с этого же времени в Микены через их порт Коммос поступает импорт из Сардинии — сосуды impasto vessels с изображениями кораблей типа перевозчиков-containers железного лома. В XII-XI-х вв. сарды — регулярные участники тор-
12 Ridgway, 239-252 и Niemeyer, 143-168.
13 Re 1998, 288-290. Д. Риджуэй ссылается также на работу Ж. Ваншонвинкеля из рецензируемого издания.
говли на столь дальние расстояния, а их аристократия с ее утонченными вкусами и изощренными запросами все более нуждается в экзотических, дорогостоящих товарах из Тиррении (Вейи), Кампании (Понтеканьяно), Коринфа, Эвбеи и из связанных с ними средиземноморских центров. В X-IX вв. сарды пользуются международным "оловянным" путем (tin route): "Эгеида — Кипр — Сицилия — Лаций — Тоскана — Сардиния — Испания — атлантическое побережье Португалии — Британия и Ирландия», одинаково хорошо известным как финикийцам, так микенцам и впоследствии эвбейцам.
Итак, резюмирует Риджуэй, в греческом освоении Средиземноморья сарды сыграли свою немалую интегративную роль (с. 250).
Работа Г. Нимайера14 — это синтез его многочисленных исследований 19902000-х гг., всегда строящихся на прочной археологической основе, поскольку автор известен как один из ведущих специалистов в области археологии финикийских поселений Западного Средиземноморья. Нимайер ставит своей целью создание модели финикийского освоения средиземноморского Запада и ее сравнение с колонизационным паттерном греков.
Заявленный во введении тезис о двухступенчатом освоении финикийцами Западного Средиземноморья (XI-X вв. до н.э.: эпоха торговых плаваний, а с начала IX в.: экспансия) заранее ориентирует читателя на вывод о существенном (intrinsic) отличии финикийской деятельности от греческой. Автор усиливает свой тезис заявлением о том, что именно экспансия финикийцев в Средиземноморье послужила «стартом европейской истории», способствовавшим распространению городской цивилизации и многочисленных технологических инноваций (с. 147-148).
Колонизационная модель финикийцев зарождается в конце эпохи «темных веков», когда они вступают в процесс взаимодействия с греческими центрами — Эретрией, Кноссом, Самосом, Афинами. Механизмом взаимодействия являлся энойкизм — вселение в обитаемые, обжитые местные центры или обоснование в их пригородах, возведение собственных святилищ и, таким образом, обустройство в прямом соседстве с местным населением. Финикийские энойки — это торговцы, старатели, ремесленники, названные еще У. Каликаном the first шегЛай venturers15. Связи между энойкиями поддерживались посредством trading posts, также устроенных по принципу вселения финикийских торговцев в местные сообщества, обитавшие, в свою очередь, при каком-либо рынке, торжище или производственно-ремесленном центре.
Так в IX-VIII вв. до н.э. оформляется финикийская койне, западные границы которой со временем вышли далеко за пределы Гибралтара и которую — по характеру основного вида деятельности — Нимайер условно назвал «колониальной империей финикийцев» (с. 156). Ведущий тип социального и политического устройства финикийских сообществ — city-states и palace societies (с. 157). Главы дворцовых комплексов, монархи были ответственны — помимо прочего — за подготовку и отправку торговых экспедиций, за создание и обеспечение механизма функционирования trading posts своих и иноземных эмпоров и trading factories своих энойков. Имелся штат эмиссаров, агентов, функционеров, а также профес-
14 Niemeyer, 143-168.
15 Culican, 1966.
сиональных ремесленников. В VIII в. до н.э. оформляется торговая аристократия, создающая — подобно, например, угаритской — свои вполне автономные корпорации.
Оценивая значение экспансионистской деятельности финикийцев, Нимайер отмечает, что отработанная ими модель привела к возникновению ориентализи-рующих цивилизаций регионального масштаба в Этрурии, на Сицилии, в Тартес-сиде и нарушила сложившийся между финикийцами и греками-эвбейцами баланс сил в сфере эмпориально-колонизационной деятельности в Средиземноморье.
Э. Греко, накопивший весьма обширный опыт в области археологического исследования западногреческих полисов Центрального Средиземноморья, высказывает ряд важных, с методологической точки зрения, соображений по вопросам греческой колонизации Южной Италии. В этом он видит смысл своей работы, названной им самим методологическим эссе16.
По его мнению, современное состояние источниковой базы позволяет по-новому взглянуть на многие вопросы, до недавнего времени остававшиеся на уровне риторических, либо — в лучшем случае — решавшиеся в общих чертах, без учета факторов конкретного времени и пространства. Греко относит к их числу особенности греческой колонизации Центрального Средиземноморья, этнический состав древнейших экспедиций, взаимодействие колонистов с туземцами, его механизм и значение в истории греческого полисного мира, с одной стороны, и туземного, с другой.
На первый план в статье выдвигается вопрос о понятиях «колония» и «колонизация». Автор вполне справедливо указывает, что употребление этих понятий, относящихся, строго говоря, к лексикону римлян, применительно к соответствующей греческой деятельности ведет к ее «осовремениванию», приданию ей тех импульсов, которые исходили от римлян в процессе их колонизации и которые в греческом мире , в лучшем случае, едва лишь зарождались. Греко считает более предпочтительным использование понятия «апойкии», центральносредизем-номорской особенностью которой являлось формирование смешанной общины, состоявшей из греков и туземцев и пополнявшейся выходцами из смешанных семей. Апойкия изначально и прямым образом занимается освоением земель и открытием новых торговых путей. Поэтому в тех случаях, когда ей предшествует эмпорий, он очень быстро обретает все основные признаки полиса. Следовательно, новаторство Греко в этом теоретически весьма актуальном вопросе состоит в нивелировании роли собственно торгового компонента, которому по сложившейся с середины ХХ в. и особенно активно развиваемой с рубежа XX-XXI вв. традиции17 отводится приоритетное место. Уже в первом поколении апойки переходили к созданию городских структур на основе собственных производств, а также к установлению по возможности прочных взаимоотношений с туземными этносами — прямыми и опосредованными соседями — ради получения не только основных продуктов питания, как это традиционно считается, но и с целью совместной эксплуатации земель и их недр. Для сохранения за собой этой важной инициативы греки предпочитали собственными силами поставлять свою
16 Greco, 169-200.
17 Свидетельства такого подхода содержатся и в рецензируемом томе, о чем подробнее будет сказано ниже.
продукцию в глубь страны, а не вести торговый обмен в прибрежных эмпориях, поскольку такой механизм экономического взаимодействия с туземцами требовал значительных усилий, а первопоселенцы едва ли ими располагали. Автор специально подчеркивает, что на ранних порах греки вполне могли пользоваться древнефиникийской моделью, ведя торговлю непосредственно на палубе своих кораблей, как это описано, в частности, Гомером. Исключение составила колонизационная практика фокейцев, оказавшихся вынужденными переселиться на Запад, чтобы избежать персидского ига, и самосцев, эмигрировавших из неприятия установленного Поликратом тиранического режима.
Ориентир на плодотворное партнерство с туземными элитами обеспечил ускоренное формирование городских обществ — как собственно греческих, так и туземных и смешанных — и их раннюю институциализацию. Этот вывод кажется Греко вполне убедительным, в то время как история урбанизма городских центров колониального мира Южной Италии «полна неясностей и даже современных мистификаций». Исследователь говорит, что восстанавливаемую современной археологией урбанистическую картину можно охарактеризовать как мозаичную: «кубики», из которых она составлена, подогнаны почти безупречно с технической точки зрения, и тем не менее грани этих «кубиков» не дают сколько-нибудь целостного представления. Рубежным явился лишь V в. до н.э., когда в городах Южной Италии оформляются три более или менее автономные зоны — священный участок, общественный сектор и жилые кварталы, а сама страна приобретает название Великой Греции. Автор подчеркивает особо, что ровно в это же время появляется и другой топоним — «Италия», отражающий тот факт, что урбанистические процессы развиваются и в туземном мире. Идея организации священного участка и сооружения «басилейона» была реализована в числе первых в туземной Пандосии, располагавшейся поблизости от границ двух крупных греческих центров — Сириса и Метапонта. V в. до н.э. отождествляется автором с эпохой акмэ греческой деятельности в Южной Италии, а ее пик связан в образованием крупной федерации, объединившей 25 греческих полисов и туземных центров городского типа и организовавшей чекан собственной монеты по восточ-ногреческому стандарту. Очень важной авторской ремаркой можно считать указание на то, что в рамках единого «политического пространства» имела хождение и другая монета, имевшая двойную, греческую и туземную, легенду и чеканившаяся по «тирренской модели и номиналу» (с. 196). Это замечание есть своего рода тезис, подлежащий самостоятельному изучению, поскольку мы видим, что туземная компонента федеративного образования придавала ему особую окраску и наполняла его деятельность особым динамизмом.
Как видим, Греко предложил читателю свое очередное важное исследование по истории греческой колонизации Южной Италии, рассматривая как приглашение к дискуссии по вопросам методологии этой темы. Бесспорным достоинством работы является скрупулезное внимание к вопросам периодизации и origines как западногреческих, так туземных и смешанных городских структур полисного типа. Греко отличает первоклассное знание археологии исследуемого региона и историографии темы. В статье имеется богатый иллюстративный материал, в том числе — топографические планы архаических греческих полисов и некрополей Южной Италии и их варианты классического периода. Для работы, посвя-
щенной вопросам методологии, высоко профессиональное владение источнико-вым материалом является особым достоинством.
Первый вопрос, который ставит в следующей статье Бруно д'Агостино18, известный и авторитетный итальянский исследователь археологии Италии и Сицилии эпохи греческой колонизации, — это какие греки первыми проявили интерес к Италии.
Автор исходит из идеи, получившей, как известно, при его прямом творческом участии «статус» традиционной в современной науке, о том, что это были эвбейцы и, в частности, халкидяне. С середины VIII в. до н.э. их керамика получает распространение в прибрежных поселениях Адриатики (Амбракия, Вица Загора, Мессапия) и Тирренского и Лигурийского морей (Кампания, Лаций, Этрурия, Лигурия)19. Своим знакомством с этими землями халкидяне были обязаны финикийцам, а также грекам Ал Мины20, в некрополе которой с ранней середины VIII столетия наблюдается «приток» изделий, произведенных в различных центрах тирренского побережья Италии. Это оружие, военные трофеи, роскошные предметы церемониального обмена21.
Самостоятельную проблему в работе д'Агостино составляет демографическая ситуация в зоне интересов эвбейцев — как накануне прибытия греков, так и во время их последующей деятельности22. В качестве ее ведущих характеристик, относящихся к эпохе, предшествовавшей появлению греков, автор называет следующие: 1. Процессы урбанизации, наличие городов в собственном смысле слова типа Вей, Цэре, Вульчи, Популонии с акрополями, священными участками и размежеванной по законам частной собственности землей. 2. Существование политического союза23, сформировавшегося по принципу синойкизма по инициативе и во главе с этрусками и с постепенно нараставшим влиянием Рима. 3. Хозяйственно-экономическая самодостаточность обществ-членов союза, с одной стороны, и восполнение дефицита посредством контактов с финикийцами, с другой, предопределили избрание эвбейцами паттерна «судовой торговли» с приглашением покупателей непосредственно на свои корабли. При всей солидарности в этом вопросе со своим постоянным коллегой Э. Греко Б. д'Агостино не столь категоричен, так как резонно добавляет, что выбор модели по принципу «судовой» или «эмпориальной» торговли «зависел от конкретных условий общества и реги-
18 d'Agostino, 201-237.
19 Деятельность микенцев сознательно выведена автором из поля внимания в рамках данной статьи (см. с. 201).
20 Эта точка зрения принадлежит, как известно, Дж. Кольдстриму, на работы которого и ссылается автор (в частности, см. Coldstream 1988, 35-44; 1998, 353-360 и др.).
21 Б. д'Агостино делает при этом ссылки на работы своих предшественников из числа археологов-первооткрывателей и первых комментаторов соответствующих материалов. При этом он не голословен и пользуется не столько остающимся до сих порой популярным иллюстративным методом, сколько репрезентативным, требующим предварительной аналитической обработки данных.
22 Отметим, что такой системный подход к проблеме пока что не вполне утвердился в современной историографии проблемы, обычно демографическая ситуация анализируется по принципу «накануне» и «в результате».
23 Его состав и география нашли отражение на карте, составленной автором (см. с. 205 рецензируемой работы).
она», а реализацию второй из них он, кстати, уверенно отождествляет с Вейями (с. 214-215).
В ходе взаимодействия туземные общества адаптировали обычай греческой аристократии, заключающийся в организации симпозиума с неторопливым, продолжительным винопитием и даже включили его в свои погребальные традиции. Другая весьма важная особенность — это не прямая ориентализация других местных норм и обычаев, а опосредованная сотрудничеством туземных обществ с ранее ориентализированными эвбейцами и коринфянами.
Трактуя многообразие импортной греческой керамики как признак ее происхождения из различных центров Эгейского бассейна, д'Агостино высказывает интересный тезис о том, что ее поставки — это результат сугубо частной предпринимательской инициативы тех греков, основной торговый мотив которых состоял в приобретении этрусских минералов без необходимости организации его добычи. Этот тезис весьма интересен как в свете исследования собственно раннегрече-ской колонизации Италии, так и в плане теоретически актуальной необходимости сравнительного изучения проблемы финикийской колонизации, с одной стороны, и греческой, с другой. Ведь известно, что современная историография этой проблемы всё более уверенно исходит из постулата о стремлении финикийцев иметь прямой доступ а) к минералам, б) к организации их добычи и хотя бы первичной обработки in situ совместно с туземцами и в) к поставкам на внешние рынки руд и предметов металлообработки собственными усилиями. И если на первых порах своих плаваний в Западное Средиземноморье они не отказывались сотрудничать с эвбейцами и коринфянами, то с изменением намерений они обнаруживают всё более однозначное стремление к отказу от взаимодействия не только с греками, но и со своими традиционными партнерами эпохи архаики — этрусками. В свете высказанного соображения будет уместно упомянуть и об их изначальной вражде по отношению к Риму.
Заключительный раздел исследования посвящен особо любимой д'Агостино теме — возникновению и развитию Питекусс и Кум.
Д'Агостино — последовательный сторонник тезиса о том, что оба западно-греческих центра были апойкиями, с городской индустриальной частью и аграрной округой, хотя первый из них возникает как эмпорий, а второй, двадцатью годами позже, — непосредственно как полис с культом ойкиста и посвященным ему герооном. Эвбейский этнический компонент однозначно присутствует в обеих общинах, однако в Питекуссах он отождествляется автором с халкидским, а в Ку -мах, как это допускал еще K. Берар24, следует иметь в виду и эретрийский. Говоря об истоках Питекусс, автору рецензируемой статьи следовало бы усилить внимание к вопросу о связях первооснователей Питекусс с Ал Миной. Если учесть, что ориентализирующий стиль питекусской керамики25 напоминает более северосирийский, нежели собственно эвбейский или / и коринфский, то возможно, что
24 Berard 1970.
25 Д'Агостино опирается при этом на гончарную продукцию из недавно обнаруженного в архаических Питекуссах индустриального комплекса. Она имитировала, как уже было сказано, помимо эвбейских и коринфских традиций, еще и северосирийские. В этот же комплекс входили плавильные печи для производства железа и бронзы из этрусского сырья. Металлоизделия имели тирренские и западнофиникийские прототипы и характеризуются виртуозной техникой изготовления, во многом заимствованной у финикийцев (зернь, филигрань). Д'Агостино допускает
торговая деятельность эвбейцев содержала в себе явно выраженную посредническую компоненту. Эвбейцы осуществляли не только роль моста между Этрурией, Южной Италией, Сицилией и ионийским миром Балкан, островов Эгеиды и Ал Миной, но и гораздо более сложно организованную деятельность, которая, наряду с финикийской, способствовала формированию полномасштабной торговли по линии «Восток-Запад-Восток».
В заключение отметим, что статью сопровождает очень разнообразный иллюстративный материал: 1. Топографические планы греческих поселений Италии, финикийских и местных центров, партнерствовавших с греками в эпоху архаики. 2. Археологические карты и фотографии новообнаруженных артефактов. 3. Планы и реконструкции архитектурных объектов. Б. де Агостино, как истинный археолог, не без гордости отмечает, что к настоящему времени на прибрежных территориях Италии выявлено около сорока иноземных и более пятидесяти туземных торгово-экономических центров.
В целом, работы Э. Греко и Б. де Агостино написаны, с теоретической точки зрения, в едином ключе, и первый из авторов активно использует источниковый материал, характеризуемый в рецензируемом издании его коллегой. Его ссылки на статью Б. де Агостино столь часты, что иногда возникает ощущение о договоренности обоих авторов, как давних научных партнеров, использовать в своих работах рецензируемого издания возможности метода «взаимодополнения» как составной части системного подхода.
Отдельная глава рецензируемого издания посвящена греческой колонизации на Сицилии. Автором ее стал А. Х. Домингес, испанский специалист по истории греков на Иберийском полуострове (см. ему же принадлежий раздел «Greeks in the Iberian Peninsula» в рецензируемом издании), хотя в 1989 г. он уже выпустил книгу о колонизации на Сицилии26, чем, по всей видимости, и обусловлено его привлечение в качестве автора сицилийской части издания. При этом следует подчеркнуть исключительную фундированность данной главы, в которой автор аккумулировал впечатляющее количество новейших археологических исследований, выгодно синтезировав их для реконструкции ранней истории греков на острове.
В основу описания истории колонизации Сицилии Домингес положил «этнический» принцип, восходящий еще к соответствующему пассажу Фукидида (VI.3-5), изложив сначала историю появления эвбейских колоний, затем экспедиций коринфян, мегарян и других дорийцев. Вступительный раздел работы, «Первое поколение колоний», начинается с проблем эвбейской колонизации: Домингес трактует ее как носившую исключительно торговый характер, приводя в пример древнейшее в Западном Средиземноморье поселение греков в Питекуссах, где основным занятием населения была торговля и обработка металлов в целях той же торговли, хотя при этом часть жителей занимались землепашеством и разведением скота. Аналогичным образом автор определяет характер эвбейской колонизации и на Сицилии: Наксос, первая греческая колония на острове, возник во второй половине VIII в. до н.э. просто как пункт на морских торговых путях эвбейцев из
также весьма интересную мысль о причастности к «высоким технологиям» Питекусс и эвбейских Кабиров.
26 Domínguez Monedero 1989.
Эллады к Тирренскому побережью Италии27. Затем Наксос (основанный в 734 г.) стал основным перевалочным пунктом (bridgehead) для других греков, «начавших собственную эмиграцию». Два других халкидских полиса, основанные в течение последующих 10 лет при посредстве Наксоса, Катана и Леонтины, также имели исключительно торговые задачи (a basically commercial function) — контроля над ключевыми пунктами внутренних торговых путей, прежде всего речных (С. 259): Леонтины возникли на берегах судоходной реки Терий, а Катана, располагавшая собственной удобной гаванью, могла контролировать близлежащее устье реки Симеф. При этом Домингес соглашается с тем, что основание Леонтин закрепило за халкидянами южный край плодородной долины реки Симеф, предупредив появление здесь дорийцев из Сиракуз, а основание Катаны укрепило их контроль над этой плодородной долиной. Однако, по его мнению, развитие земледелия — это следующий этап жизни греческих поселений, и «сложно понять, почему эв-бейцы изменили модель утверждения (model of establishing) своего присутствия на Сицилии, которая не требовала ни больших физических усилий, ни большого числа людей» (С. 259).
Нельзя не согласиться со многими аспектами данной трактовки событий, особенно в отношении первоначальной цели возникновения поселения греков в Наксосе, вероятно, еще до его основания как полиса. Однако точка зрения автора о всеобъемлюще торговом характере эвбейской колонизации может быть обусловлена его изначальными исследованиями пребывания эвбейцев в Испании, где были совсем другие условия, и где действительно большинство греческих поселений носило характер эмпориев28. Что касается Сицилии, то здесь, на острове Деметры, нельзя не учитывать мощного влияния земледельческих возможностей. Поселения в Леонтинах и Катане носили ярко выраженный сельскохозяйственный характер, о чем свидетельствует вполне аутентичный рассказ Полиена, почерпнутый из трудов Эфора или Тимея, о первых годах существования Леонтин: эвбейцы во главе с ойкистом Феоклом основали Леонтины совместно с одним из родов сикулов (автохтонного населения восточной части острова). Вскоре эвбей-цы с помощью прибывшего отряда греков-мегарян изгнали из Леонтин сикулов, а еще через некоторое время эвбейцы при помощи хитрости изгнали из поселения и самих мегарян (V.5). Таким образом, через год после основания Леонтины стали чисто эвбейским поселением. Подобная борьба за «чистоту рядов» жителей характерна именно для сельскохозяйственных поселений, когда каждый чужак является претендентом на часть земельного фонда, явно довольно ограниченного в первый год существования поселения. И наоборот, для поселения, основанно-
27 В данном случае, как и случае с Занклой, основанной на сицилийском берегу Мессинского пролива, первоначально пиратами из халкидских Кум в Италии (в 756 г.), Домингес использует введенный им термин «пре-колонизация», подразумевающий контакты греков с Сицилией до основания первых колоний: по его мнению, эвбейцы из Эллады или эвбейских поселений на побережье Тирренского моря исследовали восточное побережье Сицилии в первой половине VIII в. во время их странствий по изучению неизведанных земель и поиску новых торговых путей. Судя по находкам греческой керамики первой и второй половины VIII в. в отдаленных от побережья районах острова, целью и сутью освоения греками территории Сицилии была торговля, и лишь необходимость основания колоний, требующая использования сельскохозяйственных ресурсов региона, приводит к возникновению второй фазы — колонизации.
28 См. ниже разбор главы А. Х. Домингеса о греческой колонизации Иберийского полуострова.
го прежде всего с торговыми целями, совместное проживание с представителями местного варварского населения даже выгодно, поскольку сильно облегчает как установление торговых контактов с местным населением, так и дальнейший контроль соответствующих торговых путей. Кроме того, сам факт основания всего лишь через 6 лет после первой колонии, Наксоса, сразу двух поселений, и практически в один год, 728, говорит о том, что на землях восточной Сицилии развернулась жесткая борьба за территорию между эвбейцами и дорийцами, основавшими в 733 г. Сиракузы. Решающим в этой борьбе оказалось основание Леонтин, и о важности для эвбейцев этого поселения свидетельствует то, что во главе его встал сам ойкист Наксоса Феокл29.
Далее автор рассматривает ранние дорийские колонии (Сиракузы, Мегары Гиблейские, Гелу), особое внимание уделяя второму по времени эллинскому поселению на Сицилии — Сиракузам, основанным в 733 г. выходцами из Коринфа. По словам Домингеса, главное отличие коринфской колонизации от эвбейской в том, что коринфская являлась результатом хорошо спланированных действий (коринфяне давно проявляли интерес к рынкам Южной Италии и Тирренского моря), в то время как эвбейская была «более колеблющейся», с промежутком в несколько лет от возникновения первой колонии до появления основных поселений, Леонтин и Катаны (С. 272). Однако, как мы уже видели, основание Леонтин и Катаны было вызвано конкуренцией за территорию именно с дорийцами из Сиракуз, поэтому саму эвбейскую колонизацию вряд ли с полным основанием можно назвать «колеблющейся». Что касается сиракузян, то они после данной неудачи сосредоточились на закреплении за собой западных территорий, прежде всего плодородной долины реки Анап, посредством оснований субколоний Акры (663 г.) и Касмены (643 г.), а также южных, прежде всего устья реки Ассинар, посредством основания поселений Инна (663 г.) и Гелор (до конца VII в.). Последним из крупных сиракузских поселений, выведенных в юго-западном направлении, стала основанная на южном побережье острова Камарина (598 г.), контролировавшая устье реки Гирмин. Как мы видим, сиракузская экспансия вглубь острова началась значительно позже эвбейской, что, очевидно, было связано с внутренними обстоятельствами жизни полиса: как отмечает Домингес, судя по данным некрополя, уровень благосостояния жителей Сиракуз до конца VIII в. был невысоким, однако уже с начала VII в. наблюдается его резкий рост, который продолжается весь VII в. Именно в это время само поселение расширяется за пределы острова Ортигия, на котором были основаны Сиракузы, что свидетельствует и о росте численности населения. Домингес традиционно объясняет этот резкий рост включением Сиракуз в «широкие коммерческие связи» региона. Безусловно, влияние торговли на рост благосостояния вряд ли стоит отрицать, однако нельзя исключать и рост доходов от использования сельскохозяйственных ресурсов: освоение плодородной долины реки Анап, завершившееся в середине VII в. основанием Акр и Касмен, сыграло едва ли не ведущую роль как в увеличении численности населения, так и в росте его благосостояния.
В разделе «Колонии второго поколения» автор справедливо отмечает отличительные черты нового этапа колонизационного процесса: греки на Сицилии ста-
29 Подробнее о датировке и истории основания первых греческих колоний на Сицилии, а также об источниках новелл Полиена, см. в: Высокий 2004, 18; 330-335; 352-354.
ли нуждаться в расширении своей территории, что привело к экспансии на земли аборигенов, которые, с точки зрения эллинов, были «подчиненными», что оправдывало их покорение и/или изгнание. Палитра отношений между греческими полисами острова и варварами (сикулами и сиканами) была разнообразной, однако общим местом было то, что все они обустраивали свою сельскохозяйственную округу, а также устанавливали свою зону влияния на варварских территориях, прежде всего с помощью торговли. В качестве наиболее яркого примера подобной экспансии Домингес подробно анализирует сиракузскую субколонизацию, опираясь на предложенную им еще в работе 1989 г. схему территориальной экспансии Сиракуз, согласно которой греки продвигались по побережью и долинам рек. По мнению автора, подобная схема вполне традиционна в целом для субколонизационного процесса греческих полисов острова.
В рамках данного раздела автор подробно останавливается на описании крупнейших колоний «второго поколения» — Гимеры, Селинунта и Акраганта. Основание занклейцами Гимеры, по его мнению, имело двоякую цель — получить новые земли для жителей Занклы и занклейских Мил, а также заложить хороший фундамент для чрезвычайно перспективной торговли с этрусками и остальным Западным Средиземноморьем, контролируемым финикийцами, чем и объяснялось создание поселения вблизи финикийской области на Сицилии (первое поселение, основанное в 648 г. в прибрежной полосе, носило торговый характер, а основанное на холмах в 625 г. уже было земледельческим). Основание же Се-линунта мегарянами из Мегар Гиблейских и их метрополии, Мегар Нисейских, было обусловлено, главным образом, поиском свободных земель, поскольку земельный фонд Мегар Гиблейских был небольшим и находился в руках, в основном, земельной аристократии. Основание же Акраганта Гелой в 581/580 г. было продиктовано желанием создать обширную подконтрольную территорию, аналогичную сиракузской.
Завершая рассмотрение истории греческой колонизации Сицилии, Домингес представляет два очерка по проблемам, непосредственно связанным с колонизационными процессами — «Политическая структура греческих городов» и «Греческие города Сицилии и местное население». Согласно предложенной схеме политического развития колониальных полисов региона, с которой в целом нельзя не согласиться30, первые колонисты образовали «правящие круги» землевладельцев, а последующие поселенцы (на первых порах) интегрировались в этот узкий круг, поскольку при первоначальном разделе земли определенная часть земельного фонда резервировалась для последующих переселенцев (собственный прирост населения в это период был недостаточным для освоения всех земель). В дальнейшем сицилийские полисы восприняли традиционную для остальной Греции политическую модель — аристократический режим, и сутью политической истории сицилийских полисов периода архаики стала конкуренция между родами/семьями, контролировавшими политическую и судебную власть, в рамках существующего режима.
Останавливаясь на проблемах взаимоотношений эллинов с негреческим населением острова (прежде всего сикулами в восточной и сиканами в западной
30 Подробнее о режиме «потомков первых поселенцев» и политических перипетиях в истории сицилийских полисов периода архаики см. в: Высокий 2004.
Сицилии; территория элимов, проживавших также в западной части острова, соприкасалась лишь с владениями Селинунта), Домингес подчеркивает, что процесс проникновения греков вглубь острова был длителен и состоял из нескольких этапов (С. 334-340):
— на первом этапе необходимость консолидирования первоначальной территории и сферы экономического доминирования нового полиса обусловила вытеснение аборигенов из районов, занимаемых греками;
— на втором этапе с ростом аграрной экономики и быстрым включением в средиземноморскую торговлю сицилийские полисы перешли к экономической эксплуатации варварских территорий — внутренние районы острова стали источниками сырья и рынками сбыта;
— на следующем этапе (приходящемся, в целом, на VI в.) эллины старались установить непосредственный контроль над варварскими районами, как для того, чтобы получать прибыль от их природных ресурсов, так и для того, чтобы получать дополнительный доход через уплату негреческими общинами дани; именно в этот период греческие поселенцы появляются в варварских центрах;
— заключительный этап в отношениях между греческими полисами и негреческими общинами периода архаики определяется империалистической политикой , которую начал проводить тиран Гелы Гиппократ (498-491 гг.): если раньше греческие полисы лишь контролировали варварскую округу за границами собственной хоры (с учетом динамики ее расширения), то при Гиппократе началась интервенция в районы, ранее греков не интересовавшие.
В целом разделяя предложенную периодизацию, хотелось бы остановиться на «заключительном этапе», который Домингес связывает исключительно с тираном Гиппократом: подобная завоевательная политика в отношении территорий негреческих общин характерна и для более ранней эпохи, что наиболее рельефно видно на примере тирана Акраганта Фаларида, подчинившего во второй четверти VI в. силой оружия значительные территории сиканов в долинах рек Акрагант и Гимера31. Поэтому, вероятно, данный этап следует рассматривать не в хронологическом ключе, а в институциональном: уже и в VI в. те сицилийские полисы, во главе которых стояли тираны, проводили подобную «империалистическую» политику.
В следующем разделе рецензируемого издания публикуются две большие работы о фокейской деятельности в Западном Средиземноморье, отмеченные попыткой определения ее характера — колонизация или эмпорий. Имеются в виду исследования Ж.-П. Мореля и А.Х. Домингеса32. Из названий этих работ априори явствует, что первый из авторов, следуя традиции (замечу, что к её созданию он имеет непосредственное отношение), оперирует понятием колонизации, а второй проявляет осторожность и во вводной части своей статьи особо подчеркивает, что отдает предпочтение более нейтральному термину «presence», а не «colonisation», чтобы в ходе исследования определить характер этого присутствия.
Морель, как известно, посвятивший практически всю свою многолетнюю научную деятельность археологическому изучению фокейского пребывания в Центральном и Западном Средиземноморье, в рецензируемом пространном исследо-
31 Подробнее см. в: Высокий 2006, 104-108.
32 Morel, 359-428 и Domínguez, 429-505.
вании подводит своего рода итоги. Его концепция характеризуется следующими аспектами. Фокейцы оказались на Западе не волей случая, а вполне осознанно, устремившись туда за несколько поколений до нашествия персов на их родину. Начальная фаза (до 540-х гг. до н.э.) была ознаменована «триумфом»: им удалось открыть большое число торговых пунктов, как прибрежных (Массалия, Эмпори-он, Элея, Алалия, Грависка), так и в отдалении от побережья на землях Галлии, Иберии, Корсики (подробно см. с. 366-373). Основной вектор фокейской деятельности до 540-х годов — эмпориальная торговля. Будучи колониальной, она строилась на неравноправных отношениях с туземцами.
После серьезных поражений 540-х годов фокейцы прочно врастают в туземный мир, стремясь отныне не только к торгово-посреднической деятельности, но и к прямой эксплуатации земли и ее недр. Результатом явилось оформление их взаимоотношений с местным населением в систему такой зависимости, которая строилась на основе precarium. Массалия, Элея, Эмпорион приобретают полисную структуру и весьма содействуют интеграционным процессам in situ.
Тем не менее, конечный результат, как считает Морель, — это не эллинизация или деварваризация, не аккультурация в полном смысле этого понятия, а accultur-ating appropriation (с. 410). Галлы и иберы продолжили жить по своему «варварскому стандарту», за исключением прямых соседей немногочисленных греческих центров, а разговоры современных ученых о Массалиотиде — это лишь дань мас-салиотской пропаганде, так как на всей территории этой предполагаемой страны археологии известны лишь два города — Массалия (с подвластной ей общиной Эмпориона) и Элея. Рим с легкостью «оторвал» Массалию от Фокеи, установил с ней отношения дружбы, дал ей статус свободного города, а на некогда подконтрольные ей территории Италии, Галлии и Иберии принес свою экономику, культуру и язык. После христианизации этих земель (II-III вв. н.э.) память о метрополии Фокее полностью изжила себя, заключает Морель (с. 416).
Испанский специалист и коллега Ж.-П. Мореля по фокейским штудиям А.Х. Домингес предлагает свою модель фокейской деятельности на Пиренейском полуострове33.
Прибыв позже финикийцев и не будучи столь многочисленными, как они, фо-кейцы, крайне заинтересованные в природных ресурсах Испании, избрали стратегию дружбы и сотрудничества с местными элитами. Ее апробацию они начали в тех эмпориях, которые издревле функционировали как открытые порты и патронировались местными правителями типа тартессийского царя Аргантония. Это Тартесс, Уэльва, Малага и, позже, Эмпорион — самый яркий символ греческой деятельности в Испании, с течением времени развившийся в полис с небольшой округой и с собственной монетой.
В VI в. до н.э. интенсификация контактов с туземцами открыла грекам возможность основания собственных эмпориев а) на пустующих землях и, одновременно, б) поблизости от дорог, связывавших региональные рынки с местами добычи руд и драгоценных металлов. Так складывается, как однажды написал До-мингес34, «капиллярная система» внутренних эмпориев, немыслимая без тесного и продолжительного взаимодействия греков и местных этносов и объясняющая
33 Название его работы см. в предыдущей сноске.
34 Домингес 2005, 88-196 (конкретно см. с. 104).
факт оформления греко-иберийского искусства (скульптура, письмо, религиозные культы)35 не столько на морском побережье Испании, сколько в ее материковых зонах и при практически полном отсутствии колониальных греческих полисов. Эмпорион и Рода — исключения из правила, только подтверждающие его.
Оценивая предложенные Ж.-П. Морелем и А.Х. Домингесом модели, хотела бы36 указать, что наши собственные исследования характера греческой деятельности в Тартессиде, Иберии и Галлии позволяют солидаризироваться с испанским коллегой и, как кажется, конкретизируют его парадигму37. Действительно, именно она проявила себя в галльском регионе с его крупным «капиллярным узлом» в Агате, пропускавшим через свой рынок прибывавшую из Массалии торговую продукцию и связанные с ее производством технологии, рассчитанные на их потребление местными элитами в обмен на сырье. По принципу узкого сосуда-капилляра (или «ствола»), устьем которого выступал Эмпорион, а передаточными звеньями — цепочка а) туземных поселений с речными эмпориями и, как правило, со смешанными общинами (например, подобный Агате иберийский Ульястрет) и б) сугубо местных торжищ придорожного типа, организовали свою деятельность фокейцы и в долине Эбро. Узловыми элементами других каналов-«стволов» были Ла Пикола и еще более южные пункты Испании (типа Эль Кам-пельо) со специально отведенными для греков кварталами и связанные, в свою очередь, с сугубо местными торжищами сырьевых регионов.
Таким образом, мы выделили бы на Пиренейском полуострове — наряду с крайне немногочисленными колониями-апойкиями — три, а не два типа эмпо-риев: 1. Собственно приморские, основанные греками с разрешения местных элит и функционировавшие под контролем местных правителей. 2. Речные — местные, но имевшие либо греческий квартал, либо смешанную общину и игравшие роль региональных рынков. 3. Локальные по своему уровню торжища, которые, подобно многочисленным лучам, сходились во второго типа эмпориях, обслуживая потребности в сырье всех тех торговцев (туземных и иноземных), которые их посещали. Приморские эмпории были, в первую очередь, портами прибытия-отправления и первичной дистрибуции импорта-экспорта.
Проблеме колонизационной деятельности греков в Восточном Средиземноморье (Южная Анатолия, Сирия, Финикия и Египет) посвящена глава, написанная патриархом исследований Великой греческой колонизации, английским историком и археологом Джоном Бордманом38. В начале главы Бордман подчеркивает, что особенность появления в этом ареале греков заключалась в том, что они прибывали на территорию, хорошо освоенную местными царствами или их субъектами, поэтому речь может идти в большинстве случаев не о колонизации в классическом смысле этого слова, т.е. об основании колоний, а об «эной-кизме» — поселениях греков в рамках местных территориальных образований. Поэтому важным фактором их появления здесь оказывались реакция и интересы местного населения и правителей. Поэтому и местные, синхронные греческому
35 Домингес даже называет его «провинциальным греческим искусством» (см. с. 449 рецензируемой работы).
36 Примечание В.И. Козловской — автора данной части рецензии
37 В частности, см.: Козловская 2005, 11-27; 2006, 73-89 и др.
38 Боагёшап, 507-534.
присутствию источники оказываются в ряде случаев важнее греческих — как правило, поздних и искусственно сконструированных. Присутствие греков в регионе документируется и археологическими источниками, представленными в основном керамикой.
Сначала Бордман рассматривает обстановку, сложившуюся около 700 г. до н.э. в период доминирования на севере региона Ассирии. Долина Оронта с торговым центром Ал Мина в устье реки служила важнейшей торговой артерией между Ассирией и прибрежными городами Леванта и далее с Египтом. Именно в Ал Мине большое количество греческой керамики ярко свидетельствует о наличии здесь значительного греческого населения, что дает повод видеть в Ал Мине греческое поселение. Наряду с финикийцами, чьи торговые интересы хорошо просматриваются на археологическом материале в Киликии, на побережье Леванта активно действовали киприоты; в результате часто бывает трудно определить с достаточной уверенностью керамику «финикийскую», «сирийскую» и «кипрскую». Большое влияние на местное искусство оказывал также Египет. Греческая керамика легко вычленяется из общего фонда находок, и Бордман выстраивает таблицу соотношения местной и греческой керамики в крупнейших городах региона. Количество фрагментов греческой посуды геометрического стиля варьируется от 1500 в Ал Мине до 14 в Телль Сукас. Анализ греческой керамики показывает, что Эвбея была главным проводником греческого влияния на Леванте. Немного керамики из Аттики, позже появляется также керамика из Коринфа и Самоса. Оживленный торговый путь из Эвбеи через Кипр, Родос и Ал Мину в Сирию и назад обусловил, по мнению Бордмана, «ориенталистскую революцию» в греческом искусстве в VIII в. до н.э. Именно сирийский стиль и сирийские вещи оказали решающее влияние на появление восточных мотивов в греческом искусстве.
Автор очень осторожно подходит к проблеме греческого присутствия на поселениях Леванта: находки греческой керамики не обязательно означают физическое присутствие греков на данной территории, и тем более постоянное там проживание. Ассирийские источники говорят больше о нападениях греков (Ia-u-na-a-a) на побережье Финикии, чем о их проживании.
Период после 700 г. до н.э. характеризуется уменьшением роли Эвбеи в торговых контактах греческого мира с восточным, увеличением количества греческой керамики малоазийского происхождения. Археологический материал показывает, что греки могли в это время жить в более южных городах и поселениях, например, в Телл Сукас, где найдено немало признаков греческого (особенно родосского) присутствия. Этот город так же, как и Ал Мина, имел большое торговое и стратегическое значение как перекресток морских и сухопутных путей в Леванте. Прочие находки греческого импорта в совокупности с литературными свидетельствами позволяют говорить о присутствии здесь греческих наемников и торговцев.
В персидский период греческая (обычно афинская) керамика находит в этом регионе широкое распространение, что говорит скорее о моде на нее, чем о греческом присутствии здесь.
Что касается Египта, то самый замечательный пример основания здесь греками эмпория может служить Навкратис, основанный в конце VII в. в дельте Нила в торговых целях по разрешению фараона. Это поселение не было заселено греками какой-то одной метрополии, но было смешанным по происхождению его
жителей. Основанию Навкратиса предшествовала довольно длительная история контактов египтян и греков, выступавших в основном как наемники. Далее Бор-дман подробно прослеживает историю Навкратиса, как она известна нам по археологическим и письменным данным. Керамические находки свидетельствуют, что в городе преобладали вещи из Восточной Греции (особенно Милета), Родоса и Хиоса, а также Самоса, Лесбоса и Клазомен. Присутствует здесь и некоторое количество коринфской, аттической и лаконской посуды. При этом нет никаких археологических следов пребывания в Навкратисе карийцев (которые, впрочем, позже часто служили в египетской армии в качестве наемников) или финикийцев. История Навкратиса прослежена Бордманом вплоть до основания Александрии, когда Навкратис потерял свое прежнее значение центра торговли греков с египтянами.
Небольшая заметка в конце книги, написанная турецкой исследовательницей Х. Памир39, посвящена результатам археологических раскопок в дельте Оронта, проводимых с 1999 г. в рамках совместного проекта Восточного института Чикагского университета и Университета Мустафы Кемаля в Антакии. Заметка представляет собой несколько сокращенный вариант статьи Х. Памир и С. Нишия-мы, опубликованной ранее в журнале Ancient West and East (Vol. 1, No 2. 2002. P. 294-314). В разделе подводятся итоги изучения рельефа дельты Оронта, выявляется местоположение Ал Мины и Сабунийи, их топографические и природные особенности. Итогами исследования можно считать уточнение размеров города Ал Мина — важнейшего торгового центра Восточного Средиземноморья в XIII-IV вв. до н.э. (он оказался более протяженным) и обнаружение на Оронте несколько выше по течению порта, непрерывно существовавшего начиная с эпохи бронзы вплоть до исламского периода — Сабунийи, открытого в 30-е гг. XX в. Леонардом Вулли и затем никогда не исследовавшегося и потому затерянного.
В заключение следует отметить, что книга представляет собой ценное пособие для каждого занимающегося проблемами истории Древней Греции вообще и Великой греческой колонизации в частности. Впервые историк получает в свое распоряжение столь многоаспектное и всеохватывающее исследование проблемы, в котором комплексно рассматриваются все стороны греческой колонизации в архаический период. Достоинством книги является анализ жизни греческих поселений на фоне исторической ситуации в данном регионе, контактов с местным населением, местной геополитической обстановки. Археологические данные рассматриваются в тесной связи с нарративными источниками, при этом не только греческих, но и местных. В статьях выдающихся специалистов содержится много новых идей и разработок, будящих мысль и ведущих к дальнейшему научному поиску.
Все главы заканчиваются подробной библиографией, в которой учтены самые последние труды по истории греческой колонизации. Том богато иллюстрирован фотографиями, картами, схемами, диаграммами и другими наглядными материалами, что вполне отвечает характеру "учебника", о котором шла речь в начале нашей работы.
39 Pamir, 535-543.
ЛИТЕРАТУРА
Высокий М. Ф. 2004: История Сицилии в архаическую эпоху. Ранняя греческая тирания конца VII — сер. V вв. до н.э. СПб.
Высокий М. Ф. 2006: Эллины и варвары на хоре колониального полиса: «территориальная» политика Акраганта в VI — первой половине V в. до н.э. // Л. П. Маринович (отв. ред). Античная цивилизация и варвары. М., 89-109.
Домингес А. 2005: Греки в Иберии и их контакты с туземным миром // Вестник древней истории. 4, 88-196.
Козловская В. И. 2005: Греческий Эмпорион в Иберии: от эмпория к диполису // Кентавр. Studia classica et mediaevalia. 2, 11-27.
Козловская В. И. 2006: Фокейцы и Западный Лангедок. Агата: от туземного эмпория к западнофокейскому полису // Л. П. Маринович (отв.ред). Античная цивилизация и варвары. М., 73-89.
Молчанов А. А. 1997: Vanschoonwinkel J. L' Egee et la Mediterranee Orientale a la fin du 11 е millenaire. Temoignages archeologiques et sources ecrites. Louvain— la-Neuve, 1991 // Вестник древней истории. 2, 217-221.
Berard C. 1970 : Eretria III — L'Heroon a la porte de l'Ouest. Berne.
Boardman J. 1964: The Greeks Overseas. Their Early Colonies and Trade. London.
Bresson A. 1993 : Les cités grecs et leurs emporia // A. Bresson, P. Rouillard (eds.). L'empo-rion. Paris, 163-226.
Coldstream J. N. 1988: Early Greec Pottery in Tyre and Cyprus: Some Preliminary Comparisons // Report of the Department of Antiquities Cyprus, 35-44.
Coldstream J. N. 1998: The First Exchanges between Euboeans and Phoenicians: Who Took the Initiative? // S. Gitin, A. Mazar and E. Stern (eds.). Mediterranean Peoples in Transition: Thirteenth to Early Tenth Centuries B.C.E. Jerusalem, 353-360.
Culican W. 1966: The First Merchant Venturers. The Ancient Levant in History and Commerce. London.
Dominguez Monedero A.J. 1989: La colonización griega en Sicilia. Griegos, indigenas y púen la Sicilia Arcaica: Interacción y aculturación. Oxford.
Hansen M. H. 1997: Emporion. A Study of the Use and Meaning of the Term in the Archaic and Classical Periods // T.H. Nielsen (ed.) Yet More Studies in the Ancient Greek Polis. Papers from the Copenhagen Polis Centre 4. Stuttgart, 83-105.
Hansen M. H., Nielsen T. H. (Eds.) 2004: An Inventory of Archaic and Classical Poleis. An Investigation Conducted by The Copenhagen Polis Centre for the Danish National Research Foundation. Oxford.
Malkin I. 2002: A Colonial Middle Ground: Greek, Etruscan, and Local Elites in the Bay of Napls // C. L. Lyons and J. K. Papadopoulos (eds.). The Archaeology of Colonialism. Los Angeles, 151-181.
NijboerA.J. 2005: The Iron Age in the Mediterranean: A Chronological Mess or "Trade before the Flag", Part II // Ancient West and East. 4. 2, 255-277.
Polanyi K. 1963: Ports of Trade in Early Societies // The Journal of Economic History. 23, 30-45.
Re L. 1998: A Catalog of Aegean Finds in Sardinia // Balmuth M.S. and Tykot R.H. (eds.). Sardinian and Aegean Chronology: towards the Resolution of Relative and Absolute Dating in the Mediterranean. Oxford, 288-290.
Van Dommelen P. 1997: Colonial Constructs: Colonialism and Archaeology in the Mediterranean // World Archaeology. 28 (3), 31-49.
Van Dommelen P. 2002: Ambiguous Matters: Colonialism and Local Identities in Punic Sardinia // C. L. Lyons and J. K. Papadopoulos (eds.). The Archaeology of Colonialism. Los Angeles, 121-147.
Van Dommelen P. 2005: Colonial Interactions and Hybrid Practices: Phoenician and Carthaginian Settlement in the Ancient Mediterranean // G.J. Stein (eds.). The Archaeology of Colonial Encounters. Comparative Perspectives. Santa Fe; Oxford, 109-141.
Vanschoonwinkel J. 1991: L'Égeé et la Mediterranée Orientale à la fin du Ile millénaire. Temoignages archéologiques et sources écrites. Louvain-la-Neuve.
White R. 1991: The Middle Ground: Indians, Empires, and Republics in the Great Lakes Region, 1650-1815. Cambridge.
М. Ф. Высокий, В. И. Козловская, А. В. Подосинов.
