CC BY
86
УДК 111.1 ; 130.2
Платонов Кирилл Юрьевич
Воронежский государственный технический университет
platon.vn@yandex.ru
ПРОБЛЕМА УСЛОВИЙ ИНТЕРСУБЪЕКТИВНОСТИ В ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ И ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМЕ
Статья посвящена проблеме выявления трансцендентальных условий социального познания. В центре работы стоит понятие интерсубъективного мира как совокупности форм проблематизации социального бытия человека. Анализируются теории Г. Когена, М. Фуко, Н. Гартмана, Б.В. Яковенко. В статье обсуждаются проблемы научной объективации социальной жизни, категории социального взаимодействия, субъективации, власти и знания. Одна из главных проблем, затронутых в статье, - переход от гносеологического изучения трансцендентального субъекта к плюралистической онтологии в процессе рассмотрения интерсубъективного мира. Исследование трансцендентальной интерсубъективности предполагает критическое изучение условий возможности межсубъектного бытия. Французский философ и историк идей М. Фуко создал оригинальную концепцию синтеза условий дискурса, к которым относятся позитивности высказывания, видимости, власти и субъективности как «культуры себя». В его концепции осуществляется разрыв с неокантианским и феноменологическим трансцендентализмом, ищущим в структурах сознания коррелят формальных условий опыта. Центральное место в статье занимает сравнение концепции синтеза априорных условий в логике чистого познания Г. Когена и теории рассеивания позитивностей в творчестве М. Фуко. Рассматривается сходство и различие постструктуралистского проекта М. Фуко и кантианской парадигмы, показывается значение идей французского мыслителя для актуальной на сегодняшний день проблемы трансцендентальной интерсубъективности. Отказ М. Фуко от идеи синтетического основоположения и переход к рассмотрению неопределенной констелляции условий порождения предмета в корне меняет подход к изучению интерсубъективности. М. Фуко подчеркивает, что рассмотрение интерсубъективности не может начинаться с субъекта. Субъект перестает быть привилегированной инстанцией и становится уникальным событием, случающимся на пересечении множества формальных условий.
Ключевые слова: интерсубъективность, синтез условий, знание и власть, процессы субъективации, плюралистическая онтология.
Одной из интересных и перспективных тем в социальной философии в наши дни является тема интерсубъективности, так или иначе определяющая весь корпус социально-гуманитарных наук. Но прежде, чем к ней подступиться, всесторонне ее исследовать, нужно прояснить для себя сходство и различие существующих подходов в ее осмыслении, в первую очередь критической философии кантианской направленности и постструктурализма. Наша задача - проследить, как спонтанность рассудочного суждения классической немецкой философии Канта трансформируется в постструктуралистской философии в спонтанность языка.
Такой переход стал возможен благодаря новаторству М. Фуко, обратившему свой взор на язык как дискурсивную подвижную практику. Высказывание, как то, что наполняет дискурс, полагает данный философ, не сводится ни к пропозициональному суждению, ни к грамматическому предложению, ни к речевому акту. Оно выходит за рамки логического суждения: «Можно иметь два совершенно разных высказывания, принадлежащих к совершенно различным дискурсивным объединениям там, где мы находим только одно суждение, допускающее только одно-единственное истинностное значение» [5, с.159]. Высказывания «этого никто не знает» и «этого, правда, никто не знает» для логического суждения безразличны, тогда как в качестве отдельных высказываний они относятся к различным дискурсивным системам. Оно также не сводимо к грамматическому строю
предложения, так как может содержать не только лингвистические, но и вообще семантические признаки. Так, к высказываниям относятся графики, кривые, случайные сочетания знаков в инструкции для работы с текстовым редактором. Они не соотносятся и с языком как целым: без высказываний не существовало бы языка, но для того, чтобы существовал язык, нет необходимости в существовании того или иного высказывания в том или ином месте. Таким образом, Фуко расширяет понимание языка до потенциально бесконечной совокупности возможных высказываний. Еще одним новаторством французского постструктуралиста является констатация отсутствия у высказывания автора, индивида, которому оно бы принадлежало. Он полагает, что субъект высказывания сам «является детерминированной функцией <.. .> которая может меняться от высказывания к высказыванию, поскольку это пустая функция, которая в известной степени может быть присвоена любыми индивидами» [5, с. 181]. Кроме того, один и тот же индивид может занимать разные позиции относительно высказываний и играть роль разных субъектов высказывания. Следовательно, высказывание может быть как таковое определено не потому, что нашелся индивид, который его впервые изрек или повторил, как раз наоборот: субъект высказывания обретает свою позицию в зависимости от соотношения высказываний, дискурсивной практики. Эти обстоятельства делают процедуру выявления и описания высказываний трудной задачей. «Словно высказывание было бы более тонким, менее
154
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова № 7, 2014
© Платонов К.Ю., 2014
отягощенным детерминациями, слабее структурированным, а также более вездесущим <...> как если бы все его признаки были менее многочисленными и менее трудными для объединения, но именно из-за этого оно отвергало любую возможность описания» [5, с. 165-166].
Но каково позитивное определение высказывания? Ответ на этот вопрос может дать трансцендентальное истолкование высказываний как составных элементов некоторой дискурсивной связности. «Ряд знаков станет высказыванием только при условии, что он связан с "чем-то иным" (что может быть до странности ему подобно) той специфической связью, которая касается его самого, а вовсе не его причины или его элементов» [5, с. 172]. Высказывания отсылают только к другим высказываниям. Подобно категориям, объединяемым в системе основоположений опыта в кантов-ской философии, высказывания, подчиняющиеся одному порядку формирования, составляют дискурс. «Закономерность высказываний определяется самой дискурсивной формацией, факт принадлежности к ней и ее закон представляют собой одно и то же» [5, с. 222-223].
Таким образом, Фуко в своем анализе рассеивания высказываний близок к основным идеям порождающей грамматики Н. Хомского и прообразу этих идей в учении о внутренней форме языка В. Гумбольдта [8, с. 54-55]. Французского мыслителя интересует, в первую очередь, не сложившаяся система звучаний и значений слов, их шаблонная организация, а система порождающих принципов, априори определяющих дискурсивную формацию.
Высказывания у Фуко подчиняются правилу, согласно которому «в какой угодно момент и в каком угодно месте не может быть сказано, что угодно». В зависимости от сложившихся априори дискурсивностей появляются те или иные высказывания. Наличие систем высказываний, выбор тех или иных стратегий внутри дискурсивной формации является насквозь историчным. Но при этом ряды высказываний не помещаются в уже готовую историческую перспективу, а удваивают историю становлением. Фуко, чтобы прорваться к чистому становлению как априорной темпоральной форме, осуществляет критику моделей историчности, сложившихся в европейских «науках о духе», вводит их в область трансцендентального критического рассмотрения. К этим моделям относятся такие категории исторического сознания, как противоречие, разрыв, последовательность и одновременность. Фуко лишает их статуса орудий интерпретации, благодаря которым формальное трансцендентальное сознание упорядочивает уходящие в глубину прошлого события. Наоборот, события порождают поверхностные эффекты, которые должны изучаться ради них самих. Фуко формулирует закон редкости, согласно которому первичные несоот-
ветствия, дифференциации внутри дискурсивных формаций и в интердискурсивном пространстве задают масштаб и способ применения этих общих моделей. Нужно отказаться от единообразного принципа противоречия, который со времен гегелевской философии истории рассматривался либо как видимость, которую необходимо преодолеть, либо как подспудная тенденция, которую необходимо освободить и привести в движение. Таким же образом Фуко поступает с категориями последовательности и одновременности. Возможны разнообразные формы последовательности, которые могут накладываться друг на друга в дискурсе. Это касается и понятия разрыва - оно также не создает пустот и не намекает на существование более глубокого измерения под событийной плоскостью. «Разрыв, пишет Фуко, - это не мертвое или неразличимое время, которое вклинивалось бы между двумя очевидными фазами, а также и не безвременье, разделяющее две гетерохронности» [5, с. 315]. Среди условий, управляющих высказываниями, господствует категория становления, утверждающая их по ту сторону присутствия и небытия. Высказывания подчиняются закону остаточности, показывающему, что само время полностью принадлежит модальностям высказывания, становясь тем самым чистой формой явления.
Анализ высказывания в концепции Фуко является только одной стороной рассмотрения познавательных условий. Второй группой условий знания, в том числе и прежде всего социального, является видимое. Наиболее полно это измерение априорного, согласно наблюдению Делеза, представлено в книге «Надзирать и наказывать», в то время как предыдущая работа «Археология знания» посвящена работе с высказываемым. Рассмотрение видимостей в некоторых аспектах повторяет путь «Трансцендентальной эстетики» Канта. Видимости управляются особыми функциями, сообщающими им статус нередуцируемого способа представления, которые Делез называет «мульти-сенсорными комплексами» [2, с. 85]. Их источник находится не в границах психологической способности чувствования, не в самих вещах, которые ими бы схватывались. Видимости не отсылают к форме воспринимаемого объекта, не являются сочетаниями качеств вещи или ощущений. «Фуко создает тут функцию, - пишет Делез, - не менее оригинальную, чем функция высказывания». Видимости образуются даже не при «соприкосновении света с вещью; это формы лучезарности, создаваемые самим светом <...> в виде молний, отблесков, мерцаний» [2, с. 78]. Это априорное созерцание Делез называет «существо-свет», или употребляет термин «нечто световое», действующее вкупе с «существом-языком» [2, с. 85]. Эта пара априори суммируется в понятии архива или знания. Любое знание, подчеркивает Делез, со-
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова .¿к № 7, 2014
155
стоит из видения и говорения, из «существа-света» и «существа-звука». Каждое из этих условий исторично, обладает собственной темпоральной динамикой, имеет уникальное отношение к формации, частью которой является, представляя собой абсолютное ядро, не позволяющее растворить видимое или высказываемое как таковое в какой-либо иной форме, например в очевидности cogito. Но не менее значительны отличия корреляции зримое/ высказываемое от кантовского единства чувственности и рассудка. Если для Канта и неокантианцев никакой опыт невозможен без синтеза условий чувственности и мышления, в классическом трансцендентализме наблюдается иное соотношение этих условий.
Две группы критическо-познавательных функций у Фуко соединены более гибкой связью, чем у марбургского неокантианца Г. Когена. «Высказывания и видимости непосредственно, подобно борцам, участвуют в рукопашных схватках, одолевая, либо беря друг друга в плен, всякий раз устанавливая при этом "истину" <...> говорить и видеть одновременно - чудесное взаимопересечение <.> то и другое вместе образуют страту, от одной страты к другой они одновременно видоизменяются (хотя и не по одним и тем же правилам)» [2, с. 94]. Таким образом, Фуко уходит от философии сознания Канта и неокантианцев, разоблачая ее последнее пристанище - формальное единство условий познания, представленное как чистая трансцендентальная деятельность. За подобное фихтеанство, выраженное в опоре на порождающую активность сознания, Когена критиковал и русский философ-неокантианец Б.В. Яковенко [9, с. 470], методологические прозрения которого удивительным образом предвосхитили масштабную критику понятия репрезентации и дискредитацию всех «философий сознания» в середине XX в. В то время как у Коге-на условия созерцания и предметного мышления, несмотря на все их различия, как бы «нанизаны» на единую ось основоположений [4, с. 247-248], у Фуко отсутствует фигура синтетического основоположения, поскольку он соотносит спонтанн-ность не с рассудочной активностью, а с приматом высказывания в архиве, а рецептивность не с априорными формами чувственности, а с «существо-светом», видимым. Если рассматриваемый нами неокантианец определял отношение познавательных условий как «объединение», то французский мыслитель говорил о более гибкой и неопределенной «констелляции».
Это объясняет тот скепсис, с которым Фуко относился к понятию формального априори и возможного опыта. Изменение самого, казалось бы, незначительного элемента условий знания приводит в действие всю систему правил априори, что невозможно, если правила априори выстраиваются вокруг модели действия чистого сознания. При
таком подходе в сознании ищется коррелят для фактов научного познания, которое делало бы его возможным. Отсюда один шаг к выстраиванию объективного единства основоположений, которое идет в ногу с субъективно-психологическим процессом познания. Фуко же всеми силами старается избавить свою критическую историю идей от познавательной проекции.
Зримое и высказываемое являются позитивно-стями, обладающими всеми признаками социальной практики. Фуко рассматривал режим высказываний и режим видимости в рамках социального институционального порядка. Таким образом, условиями, благодаря которым складывается архив, являются чистые позитивности, особого вида практики, открытые в сторону других специфических практик. Теория познания становится частью плюралистической онтологии. Дуализм Фуко -подготовительное распределение, осуществляемое в рамках плюрализма. В его своеобразном трансцендентализме появляется новая группа условий интерсубъективного бытия - власть, волевые явления. В отличие от видимостей и высказываний, составляющих архив или страту и служащих ядром «теории познания», силы сочетаются в еще более подвижном и неуловимом сочетании - диаграмме. «Власть диаграмматична и работает с гибкой сегментацией, ведь она проходит не через формы, а через точки, единичные точки» [2, с. 101]. Взаимоотношения власти, воздействующие друг на друга силы не могут стать частью архива. Они, в строгом соответствии с кантовской мыслью, непознаваемы. Фуко так же, как и Кант, разделяет феноменальную, аудиовизуальную реальность и ноуменальную, практическую, о которой невозможно высказаться и которую нельзя увидеть. Однако они, оставаясь неизвестными, изменяют конфигурации других условий. Власть, как пишет Делез, подобна кроту - о ее существовании можно узнать только по сети подземных ходов.
Удаление познавательной проекции, по мысли Фуко, изменит сам характер значимого факта, переместив его из сферы наличного «для сознания» в область сущего. Сущее как данность открыто мышлению, что означает, во-первых, повышение возможностей проблематизации в науках, в том числе и социальных, а во-вторых, оно привносит в познавательный процесс гораздо меньше иллюзий и делает их менее опасными, чем данность, рожденная из параллелизма психологических и трансцендентальных условий. Мы тем самым оказываемся перед лицом великих практик знания и власти, к которым поздний Фуко добавил субъективность как особую точку пересечения двух предыдущих практик [6; 7]. При этом создаются возможности для начала описания интерсубъективной онтологии, в которой не только должна утверждаться гетерономия власти и знания, действия
156
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ¿к № 7, 2014
и мысли, практики и созерцания, но и взаимовлияние, взаимопересечение позитивных условий. Кант описал только первый момент сосуществования этих условий, негативное взаимоопределение теоретической и практической философии, выраженное в формулировании категорического императива. Подобно тому, как кантовское истолкование пространства и времени благодаря понятию бесконечно малой величины смогло разрушить прежнее понятие протяженности и основывающееся на нем единство субъекта, так и трансцендентальное единство, базирующееся на конечном созерцании, должно уступить место новому типу трансцендентальной философии, ищущей специфику условий опыта не в определениях сознания, а в способе данности сущего как такового. Таким образом, мы переходим к трансцендентальной плюралистической онтологии, которая наилучшим образом позволяет тематизировать интерсубъективный мир.
В чем состоит смысл описания гетерономии условий опыта применительно к нашей проблеме - проблеме трансцендентальной интерсубъективности? Прежде всего, благодаря открытию несводимых друг к другу априорных форм и правил устраняется господство субъективности, возможность некоего учреждающего акта для этих форм и правил. Наоборот, спонтанное рассеивание этих форм, свободное движение функций определяют возможные позиции субъективности, их характеристику с точки зрения знания, практического способа действий, этического и эстетического отношения. Интерсубъективность нельзя начинать с субъектов - это положение в качестве аксиомы утверждается в анализе экстериорности условий.
Чтобы избежать опасностей, порождаемых гносеологическим уклоном при рассмотрении интерсубъективности, необходима трансцендентальная пропедевтика, проясняющая статус основных условий интерсубъективности. К этим условиям у Фуко можно отнести две группы функций: первая касается формализованных функций знания (архива, страты) и служит «объективации» интерсубъективности, ко второй группе относятся нестратифи-цируемые функции власти, а также особый синтез всей совокупности функций в ключевом понятии индивидуации - складке; здесь постигается субъективный, деятельностный аспект интерсубъективности. Складка представляет собой особое преломление условий в привилегированной точке, из которой развертываются процессы субъективации. Появление складок возможно не в любую историческую эпоху, и их характеристики всегда уникальны. Складки представляют собой главный элемент интерсубъективности. Делез выделяет следующие формальные условия складок: 1) материальный компонент, телесная характеристика субъективности (например, «плоть» в эпоху христианского Средневековья); 2) соотношение сил, образую-
щее складку (складка образуется на пересечении действия различных властей); 3) истинностный компонент, отношение самости к истине, знанию; 4) «инстанция ожидания», от нее субъект ожидает бессмертия, спасения, свободы. Делез поясняет, что складки действуют, «обходя снизу кодексы и правила знания и власти» [2, с. 136]. Складки -аморфные и нестабильные образования субъективности, однажды появившись на поверхности интерсубъективного бытия, они разглаживаются, чтобы потом образовать новые складки.
Складка субъективности принадлежит к тому же бытию, что и «объективные» условия интерсубъективности, между ними нет пустот, которые можно было бы объяснить «чудом свободы», как изначально присущей субъекту способности. Фуко и Делез специально подчеркивают, что все условия разворачиваются в «плане имманентности», не допуская ничего трансцендентного. Рассматривая пространственные созерцания, Кант не допускал постулирования неких рассудочных сущностей, обладавших самодвижением, до выявления всех формальных условий опыта, причем, несмотря на разнородность этих условий, все они лежали в одной плоскости основоположений [3, с. 209]. Таким же образом соотношение единичных позитивностей, но уже не в рамках опытного созерцания, а в стихии бытия множественностей, определяет картину интерсубъективности у Фуко и Делеза. Недостатком кантианского разделения трансцендентальной субъективности, берущим начало в учении о разделении способностей, является не только отказ от исторического рассмотрения интерсубъективности, но и мыслительная изоляция сфер бытия друг от друга, в реальности пребывающих в тесном переплетении. Из-за этого кантовскому трансцендентализму не удалось те-матизировать целый ряд феноменов интерсубъективного бытия, поскольку мышление было занято выстраиванием перегородок между теоретической философией и этикой, этикой и телеологией истории, телеологией и учением о праве и т.д. Вследствие этого условия определялись по отношению друг к другу только негативно, как, например, бытие воли у Канта было обозначено только категорией должного в противоположность знаемому сущему. Свобода распадалась на ноуменальную сущность и явление в качестве особого вида причинности. Сущность свободного этического поступка, таким образом, могла быть детерминирована только негативно, как долженствование. Но, как показывает Н. Гартман, свободный поступок свершается как раз в зазоре между причинной необходимостью и долгом: Кант рассмотрел только одну сторону проблемы - антиномию необходимости, тогда как следует сделать следующий шаг и рассмотреть антиномию должного [1]. Выход из статической конструкции трансцендентальной
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова № 7, 2014
157
субъективности к подлинно динамическому интерсубъективному бытию требует обращения к плюралистической онтологии, которая рассматривала бы субъективность не как первоначальное, не как источник познавательной проекции, но как одно из условий синтеза позитивностей и одновременно как складку этих условий. Субъективность должна быть коррелятивна не некоторому объекту, сущему или функции, а всей системе рассеивания единич-ностей, множеству множеств сущего.
Библиографический список
1. Гартман Н. К основоположению онтологии // Центр гуманитарных технологий. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://gtmarket.ru/ laboratory/basis/5683 (дата обращения: 03.02.2015).
2. Делез Ж. Фуко. - М.: Издательство гуманитарной литературы, 1998. - 172 с.
3. Кант И. Критика чистого разума. - СПб.: Наука, 2008. - 662 с.
4. Коген Г. Теория опыта Канта. - М.: Академический Проект, 2012. - 618 с.
5. ФукоМ. Археология знания. - СПб.: ИЦ «Гуманитарная Академия», 2012. - 416 с.
6. Фуко М. Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет / пер. с франц. - М.: Касталь, 1996. - 448 с.
7. Фуко М. Использование удовольствий. История сексуальности. Т. 2 / пер. с франц. В. Каплуна. - СПб.: Академический проект, 2004. - 432 с.
8. Хомский Н. Картезианская лингвистика. Глава из истории рационалистической мысли / пер. с англ. Б.П. Нарумова. - М.: КомКнига, 2005. -232 с.
9. Яковенко Б.В. Мощь философии. - СПб.: Наука, 2000. - 974 с.
158
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова № 7, 2014
