CC BY
22
УДК 323.15(=951)(571.6)
ПРОБЛЕМА КИТАЙСКОГО НАСЕЛЕНИЯ В СИСТЕМЕ ПОЛНОМОЧИЙ ПРИАМУРСКОЙ АДМИНИСТРАЦИИ В 80-Х ГОДАХ 19 ВЕКА
И.З. Сосновский1
Иркутский государственный университет, 664003, г. Иркутск, ул. Карла Маркса, 1,
Данное исследование затрагивает проблему влияния особых факторов приамурского региона на формирование административного аппарата и его полномочий. Для установления такой взаимосвязи за основу взята совокупность факторов, состоящая из проблемы китайского населения и мигрантов на территории региона и проблемы неисследованности и отдаленности региона, обусловившей присвоение высшей местной администрации особых полномочий и создание особых институтов в системе управления регионом. Важно отметить, что эти факторы стали наиболее значимы при осуществлении национальной политики и выборе приоритетов в контексте стратегического положения Приамурья. Библиогр. 8 назв.
Ключевые слова: генерал-губернатор; миграция; полномочия; пограничный комиссар; администрация; Приамурье; манзы; переселенцы.
THE PROBLEM OF CHINESE POPULATION IN THE AUTHORITY SYSTEM OF THE TRANS-AMUR ADMINISTRATION IN 80's OF THE 19th CENTURY I.Z. Sosnovsky
Irkutsk State University, 1 Carl Max St., Irkutsk, 664003.
This study deals with the problem of the influence of specific factors of the Trans-Amur region on the formation of the administrative apparatus and its power. The basis of this relationship is formed by a group of factors, consisting of the problem of Chinese population and migrants in the region and the problem that the region was remote and not explored. All these stimulated for the assignment of special powers for the higher local government and the establishment of special institutions in the government system of the region. It is important to note that these factors became the most significant during the implementation of national policies and the choice of priorities in the context of the strategic position of the Trans-Amur region. 8 sources.
Key words: governor-general; migration; power (authority); frontier commissioner; administration; Trans-Amur territory; manzi; migrants.
Ключевыми стали 80-е гг. Х1Х в. как в проведении реформ, фактически образовав новую администрацию в Приамурье, так и в определении и воплощении нового вектора политики, основанного на соблюдении и укреплении национальных интересов России. При этом использовались такие методы, как активизация переселенческого движения и физическое освоение края, создание действенной администрации и чёткого нормативно-правового поля, необходимого для решения проблемы китайского населения и его иммиграции в Приамурье. Её решение потребовало установления необходимой области полномочий для высшей администрации региона.
Говоря об актуальности проблемы урегулирования прав и полномочий приамурского генерал-губернаторства и роли такой специфической черты региона, как наличие неопределённого в правах многочисленного китайского населения, стоит отметить уже написанную раннее статью в контексте этого исследования - «Проблема установления компетенций и полномочий высшей администрации в Приамурском регионе в 80-х годах 19 века и факторы её эволюции: постановка проблемы», где рассматривалась пара-
1Сосновский Илья Захидович, аспирант. Sosnovsky Ilya, postgraduate student.
дигма взаимосвязи такого фактора, влияющего на построение модели управления регионом, как китайское население в Приамурье. В указанной работе обосновывалась несомненная его важность при выборе направления развития нового генерал-губернаторства, необходимость именно таких широких полномочий для высших властей, какие были вручены им в виде опыта в начале 1880-х гг. и закреплены в 1888 г.
При этом чётко сознавалось как местными, так и центральными властями, что для достижения максимальных темпов развития и решения правовых проблем китайской эмиграции самостоятельность действий «необходима не только от Петербурга, но и от Иркутска, так как эффективно управлять краем будет способна только знакомая с его спецификой местная администрация, облечённая достаточными полномочиями» [1, с. 275].
Конечно, нельзя утверждать, что только проблема взаимоотношений с Китаем и его населением в крае вела к осознанию и избранию той формы, структуры и области полномочий местной власти, которые формировались на протяжении 80-х гг. 19-го столетия. Одна-
ко совокупность таких факторов, как удалённость территории, совершенная её неосвоенность, отсутствие информации и чёткой практической стратегии развития края, наличие чужеродного населения становится серьезной проблемой и мотивом к скорейшему утверждению в Приамурье власти Российской империи.
Интересы Китая в 1870-1880-х гг. всё больше были направлены на освоение приамурских территорий. Не стоит отрицать, что широкая иммиграция китайского населения получила распространение именно с приходом русских и началом активного освоения ими края. Это образовало рынок рабочих рук, не удовлетворявшийся медленным переселенческим процессом. Однако возможность освоения экономического и земельного пространства Приамурья стала возможной вследствие нечётко обозначенного правового положения как уже находящегося на территории иностранного населения, так и приезжающих. В подтверждение этого тезиса необходимо сказать, что неопределённое правовое положение китайцев отражалось не только в самой законодательной системе, правовых документах, но и заключалось, собственно, в незнании ими самими установленных для них прав и обязанностей и даже чёткого понимания, какой именно власти они должны подчиняться - китайской или российской. Так, в августе 1885 г. А.Н. Корф дал распоряжение чиновнику особых поручений изучить положение дел и причину конфликтов китайского и русского населения. Это обследование привело к выводам, что китайское население «не знало, что не имеет никаких прав на владение землей, не знало, что самовольная разработка золотосодержащих россыпей и звериные промысла, сопряжённые с ущербом государственных лесов, ведут к уголовной ответственности» [2, с. 131].
При обсуждении проблем Дальнего Востока на совещании 4 октября 1880 г. военно-стратегическое положение региона было оценено как неудовлетворяющее современным реалиям: «Военное положение того края представляется в неутешительном виде: отсутствие правильной местной администрации, неспособность прежнего главного начальства в Иркутске, скудость всех средств в крае привели дело в такое положение, что трудно что-нибудь сделать в короткое время для обеспечения этой отдалённой окраины от какого-либо враждебного покушения, даже одних китайцев» [1, с. 271]. Такое слабое освоение и заселение региона позволило китайским властям вновь направить свои усилия на пересмотр границ в связи с их уже существующими поселениями на территории Приамурья. Айгунский договор закреплял положение китайцев на земле, но не обозначал чёткого их подчинения, а сохранял за ними принцип экстерриториальности и не устанавливал для них нормы налогообложения и повинностей. Исследователь Т.З. Позняк утверждает, что «проблема подчинения китайцев, находившихся в Приморской области, судопроизводству, была одной из важнейших на то время» [3, с. 60]. Точно характеризуя ситуацию, Т.Н. Сорокина пишет: «Подчинение китайцев Приморской области чиновникам из Китая, освобождение их от всяких податей и повинностей, выдача китайских преступников за гра-
ницу привели, по мнению Д.Г. Анучина, к образованию «как бы государства в государстве» [2, с. 127].
Серьёзной опорой для китайских переселенцев в регионе стали уже существующие поселения, как и сами мигранты, неоднозначно воспринимаемые местной властью. Полковник Я. Ф. Барабаш в записке по результатам поездки в Манчжурию прямо указывает на опасность со стороны Китая и на проблемы дальневосточной администрации: «Китайские власти начали колонизацию Манчжурии и перестраивают свою армию на европейский лад, серьёзную опасность в этих условиях представляет проживающее на российской стороне китайское население», - и это в условиях, на что он указывал особо: «... когда местные власти оставлены фактически без военных средств и не готовы к самостоятельным действиям" [1, с. 268].
Хотя договор 12 февраля 1881 г. упредил возможность прямой экспансии на слабозаселённую территорию края, можно говорить о том, что проникновение и промыслово-экономическая деятельность мигрантов всё же предполагали заселение осваиваемой территории, появление землевладельцев (манз), а значит -мирное заселение края, который формально являлся нашим, но использовался иностранными гражданами.
Важно отметить, что именно прибытие в край «русских людей вызвало в нём необычное движение и послужило поводом к призыву значительного числа китайских выходцев, которые начали являться в наши пределы для промыслов, торговли, даже земледелия, с каковой целью и стали селиться преимущественно в Южно-Уссурийском крае. Независимо от наплыва китайцев являлись в наши пределы и корейские беглецы, вынужденные спасаться у нас от ужасов междо-усобья, волновавшего их отечество» [4, с. 21].
Освещая влияние миграции и иностранного населения в регионе на построение административной модели, следует заметить, что корейские переселенцы, в отличие от китайских, вовсе не представлялись антагонистами. Точка зрения, высказанная в записке генерал-губернатора Восточной Сибири Д. Г. Анучина в 1881 г., чётко указывает на причины дифференцированного отношения к китайским и корейским гражданам местного начальства, которое считало, что последние отличаются благонадёжностью и способностью к ассимиляции. Это подтверждалось тем, что корейцы селились на территории ради обретения собственной земли и нового дома.
Китайских граждан, по-видимому, больше привлекала возможность заработков наёмным трудом, чем захват земельных пространств. Этот тезис подтверждается тем, что пригодной к успешной фермерской деятельности земли в Приамурье было не так много, и находилась она преимущественно в приграничных территориях, в то время как в китайском Приамурье только с приходом русских начали закладываться города, и стала активно заселяться приграничная территория.
Русские переселенцы, водворяемые в Приамурье как земледельцы, часто целыми обществами, селились на неизвестной и малоплодородной земле. Они, «отвыкшие от тяжёлого труда за время переезда и
безземелья в центральных губерниях», по-видимому, уступали китайским мигрантам в трудолюбии. В то время как китайцы, не отличаясь добропорядочностью земледельцев, «составляя бессемейное население, представляют вредный бродячий элемент, эксплуатирующий богатства хищническим образом» [4, с. 173], приходили за сезонным заработком, что обусловило варварскую разработку недр, спекулятивную торговлю спиртным и монополизацию отрасли наёмных рабочих. Последнее, в свою очередь, настолько сузило рынок для русских переселенцев, что привело к установлению протекционистских мер, например, выполнение подрядов на строительство всех административных зданий производилось силами исключительно русских переселенцев.
Всё это вызывало обострение взаимоотношений (происходило множество стычек и правонарушений) между китайскими мигрантами и русскими переселенцами, что неизбежно поднимало проблему подчинения и подсудности китайцев на территории Приамурья. Первый шаг к этому был сделан в 1881 г., когда наглядно проявились реальные полномочия военного губернатора, самостоятельно разработавшего необходимый правовой документ, утверждавший, что «местные китайцы и хунзуны не подлежат вовсе выдаче китайскому правительству, а должны быть переданы за совершённые ими преступления подлежащему местному суду Приморской области...» [4, с. 123]. Окончательное решение этого вопроса зависело от ближайшего усмотрения и непосредственного распоряжения генерал-губернатора Восточной Сибири, «... не усматривая за сим необходимости в испрошении Высочайшего соизволения по сему делу, тем более, что подобная мера, представляя характер чрезвычайный, как бы указывала тем самым на недостаточность действующих законов к разрешению настоящего вопроса.» [4, с. 123]. Такое решение носило временный характер вплоть до утверждения его Государственным Советом 8 июня 1882 г. При создании Приамурского генерал-губернаторства это решение было поддержано новым генерал-губернатором А.Н. Корфом, принявшим всю полноту полномочий, присущую генерал-губернатору Восточной Сибири.
Серьезной проблемой на пути заселения края и определения всех правовых основ уже проживающего населения продолжала оставаться нехватка сведений и оторванность центральной власти от понимания реальной ситуации в регионе. Это не только не позволяло оценить перспективу создания поселений на тех или иных территориях, так как «.в настоящее время не представляется возможным по совести, с несомненной уверенностью сказать, в каких именно местностях края со временем разовьётся более живая, кипучая деятельность населения» [5, с. 95], но и необходимость принятия конкретных решений для определения чёткого регламента действий местных институтов власти.
Этот фактор наряду с проблемой китайского населения предопределил необходимость особых полномочий и особенного управления для Приамурья. Аналогичная проблема - неосведомлённость и невозмож-
ность скорого изучения - отодвинула освоение Камчатки, её акватории и приморского побережья в область дальней перспективы, несмотря на заманчивую прибыль, которую получали американские китобои и японские рыбопромышленники.
Однако стратегическое значение Приамурья в контексте национальной политики определило иной путь утверждения имперской власти в регионе.
Примером тому служит решение проблемы формирования штатов полицейского управления ЮжноУссурийского округа. «По совершенному отсутствию в Петербурге данных, на которых можно было бы основать точные соображения и по отсутствию в самом Южно-Уссурийском крае каких-либо гражданских администраций, выяснилось невозможным выработать тогда же проект постоянного штата. Пришлось остановиться на штате временном» [6, с. 41]. Причём, генерал-губернатором Восточной Сибири было принято решение не входить по этому поводу в соглашение ни с министерствами, ни испрашивать Высочайшего соизволения: «Во временном штате, утверждённом мной лично, я буду вправе делать все необходимые изменения лично же, тогда как при утверждении его в Петербурге всякое изменение, иной раз и экстренное, потребовало бы сношения с министерством, а эти сношения по отдалённости края весьма продолжительны» [6, с. 42]. Таким образом, очевидны такие полномочия генерал-губернатора, которые делают возможным самостоятельное построение не только делопроизводства, но и самой системы местной администрации. Это, конечно, было больше следствием чрезвычайной политической ситуации, связанной с влиянием особых факторов и осуществлением национальных приоритетов, чем регулярной практики. «При составлении мной этого временного штата были приняты в соображение Высочайше одобренные штаты Туркестанского генерал-губернатора по той аналогии, какая существует между обеими местностями» [6, с. 42]. Этот факт необходимо выделить как своеобразную черту управления этим краем, общие положения которого формировались в согласии с общими сибирскими учреждениями. Но институты и местной, и высшей власти имели специальные полномочия, специальные функции, свойственные областям, тесно взаимодействующим с инородным населением и, соответственно, имеющим особый характер управления.
При реорганизации надзора и всего аппарата управления и взаимодействия с иностранцами важным шагом стало разделение полномочий военного губернатора и пограничного комиссара. Это создало отдельный орган и делопроизводство для взаимоотношения с иностранцами на территории края и в приграничных пределах. Комиссар получил особые полномочия. Ещё в 1869 г. было учреждено ЮжноУссурийское пограничное комиссарство для пограничных сношений и заведывания пограничными делами в этом крае.
Пограничный комиссар стал основным посредником и блюстителем национальных интересов в торговле и политике, во взаимоотношениях между генерал-губернатором, военным губернатором и ино-
странцами. Однако к 1880-м гг. в контексте процесса расширения взаимодействий с иностранцами существующий нормативный документ перестал отвечать современным требованиям как в области определения полномочий, так и в регламентации делопроизводства. В «Записке о представлении России на границе Приамурской области с Манчжурией» генерал-майор И.Г. Баранов отмечал, что за восемь лет не изменилось почти ничего в структуре этого института, в то время как взаимодействие с Китаем, Кореей и Манчжурией ширилось год от года.
Пограничный комиссар подчинялся непосредственно военному губернатору Приморской области, по делам дипломатическим входил «с представлениями к генерал-губернатору Восточной Сибири. Инструкция пограничному комиссару имела быть дана за общим подписом генерал-губернатора Восточной Сибири и министра иностранных дел» [4, с. 2]. К 1880-м гг., по мнению военного губернатора Приморской области И.Г. Баранова, двойственность и несовершенство созданных правил привели к тому, что «. пограничный комиссар, игнорируемый областным начальством, не находил поддержки и содействия у других местных учреждений и, не будучи поставляемый в известность об административных предположениях областной администрации, иногда невольно шёл от них в диаметрально противоположную сторону, следуя данной ему инструкции. Эта последняя была крайне неудовлетворительно составлена, и многое, предписываемое ею, не могло быть исполняемо пограничным комиссаром по недостатку средств» [4, с. 3]. В то время, как пограничный комиссар совмещал в себе функции высшей администрации для всего Южно-Уссурийского округа и увольнялся властью генерал-губернатора, военный губернатор Приморской области И.Г. Баранов предлагал определить основные функции его в двух группах: «к первой следует относить всё то, что было бы возложено на консулов наших в городах Хун-чунской, Нингунской и Сансинской областей, равно Корейской провинции; ко второй - собственно пограничные сношения и заведования пограничными делами» [4, с. 5], при этом совершенно упуская гражданское управление регионом. Это также подтверждает и общую политическую стратегию, направленную на соблюдение национальных интересов, в первую очередь, вводя в обязанности, по сути, «надзор над приграничными манчжурскими городами» [4, с. 6]. И.Г. Баранов считал весьма вредным делу и продвижению национальных интересов то, что пограничный комиссар должен был помимо военного губернатора входить непосредственно с представлениями к генерал-губернатору Восточной Сибири и от него получать указания. Он отмечал, что «военный губернатор Приморской области как её хозяин, обязан знать всё, что в области делается и давать направление всякому областному учреждению, чтобы во всём было единство, сохранялась система, Высочайше одобренная» [4, с. 16]. «Кроме того ещё, имея сноситься по делам, стоящим вне компетенции пограничного комиссара, с ги-ринским дзянь-дзюнем, губернатор обязательно должен руководить самостоятельно пограничной полити-
кой» [4, с. 17]. Это предполагало не только ограничение области полномочий собственно комиссаров, но и передавало части их в ведение военного губернатора, что делало его непосредственным участником внешнеполитических дел и налагало на него дополнительные широкие обязанности и полномочия.
Со временем отчётливо проявились крайние неудобства соединения в одном лице должности пограничного комиссара и начальника округа. «Комиссар должен всё своё внимание сосредоточить на сношениях по пограничным делам и всегда быть готовым отправиться в Китай или Корею; начальник же округа обязан не оставлять без внимания ни одной части своего обширного округа, т.е. перенести свои действия от границы внутрь края» [6, с. 59]. Такое положение привело к слабому развитию гражданской части. Кроме этого, приходилось исполнять ещё и полицейские функции, в результате чего «комиссар в сношениях своих с пограничным начальством по жалобам частных лиц на наши власти становился как бы судьей собственных своих действий» [6, с. 59]. Поэтому управление округом было возложено на старшего помощника пограничного комиссара, в то время как сам комиссар преимущественно занимался решением проблем китайского населения и его взаимоотношений с русскими переселенцами.
Итак, можно проследить чёткую вертикаль власти, где военный губернатор занимает место лица, владеющего информацией и необходимыми полномочиями для возможности собственноручно реформировать местные институты управления и делопроизводства. Однако всей полнотой юридической власти и контроля обладал лишь генерал-губернатор. Тем не менее, специфические особенности региона в контексте общеимперской политики и национальных интересов привели к установлению особенных полномочий и военного губернатора Приморья, и генерал-губернатора Приамурья. Особенностью власти приморского военного губернатора стало непосредственное подчинение ему южно-уссурийского пограничного комиссара, что позволяло лично участвовать в решении местных дипломатических задач. Сам же пограничный комиссар на месте, подчиняясь военному губернатору, в глобальных вопросах имел сношение напрямую с Министерством иностранных дел, в обход приамурского генерал-губернатора.
Таким образом, область полномочий генерал-губернатора, начав своё формирование с изучения края и создания временных правил и штатов, была закреплена уже после образования Приамурского генерал-губернаторства, в новом Сибирском учреждении 1886 и 1888 гг. и особом приложении 1889 г., где обозначались общие права, привилегии и структура власти. Согласно особому приложению генерал-губернатору «предоставлялось. рассмотрение и утверждение кондиций, а также торгов, подрядов, договоров и других обязательств с казной в рамках свыше 10 тысяч рублей» [7, с. 18]. Аналогичные полномочия, но в рамках суммы до 10 тысяч рублей, предоставлялись в ведение военных губернаторов Приамурского края и начальника острова Сахалин. Причём, каса-
тельно предметов хозяйственного управления приамурскому генерал-губернатору «предоставляется передавать на разрешение подведомственных ему военных губернаторов и начальника острова Сахалина те дела, относительно которых он признаёт эту меру полезной» [7, с. 18], таким образом самостоятельно участвуя в формировании области их компетенции. Под ведомство генерал-губернатора также попали делопроизводство и контроль над государственным имуществом края, исполняя тем самым функции Министерства Государственных Имуществ, что не освобождало его от ежегодной отчётности перед подлежащим министерством.
Границы власти в этой области также определялись, «не выходя из пределов назначенных сумм», а порядок устройства казённых лесов и оброчных статей, кадровая политика определялись «инструкцией, утверждаемою генерал-губернатором по соглашению с Министром Государственных Имуществ» [7, с. 18]. Давая полномочия генерал-губернатору в решении государственных дел и в управлении государственной собственностью, министерствами осуществлялся чёткий контроль над положением дел, особенно касающихся государственных интересов.
Кроме общих положений в 1888 г. были одобрены и изданы специальные права для приамурского генерал-губернатора, касавшиеся именно взаимоотношений с китайцами. Эти правила также носили временный характер, издавались сроком на 10 лет.
Среди протекционистских мер, принимаемых в целях развития национальной экономики, было также установление платы «за право добычи естественных, за исключением золота, произведений на земельном и водном пространстве края, не состоящем в частном владении» [8, с. 68]. Следует заметить, что такая формулировка более охватывала государственный сектор экономики, отстаивая имперские интересы в получении прибыли от использования природных ресурсов края.
В крае устанавливалась оброчная подать с находящихся в русском подданстве китайцев и корейцев за пользование казённой землей. Размер этой подати устанавливался генерал-губернатором не ниже, чем с русского населения, что служило уравниванию социально-политического положения китайского и русского населения, и на его же усмотрение предос-
тавлялись «льготы в платеже сей подати по особым хозяйственным условиям отдельных селений» [8, с. 68]. Кроме того, генерал-губернатор определял обложение китайцев и корейцев, не владеющих недвижимостью в крае и не имеющих торговых дел в пределах края, особой податью, призванной сократить миграцию безработных и немощных.
О каждом новом сборе докладывалось надлежащему министерству не просто в виде отчёта, а с возможностью дать «генерал-губернатору, в случае надобности необходимые указания» [7, с. 18]. Но, в то же время, возможность вмешательства в экономическую жизнь региона получили и министерства через ежегодные финансовые отчёты. А генерал-губернатор при принятии в русское гражданство китайцев и корейцев соблюдал «пределы власти, принадлежащие в сём отношении Министру Внутренних Дел» [8, с. 68].
Китайцы и корейцы продолжали рассматриваться как дешёвая рабочая сила, с которой не способны конкурировать рабочие Приамурья. Так что эти меры предполагали и протекционистский характер, и утверждение национальной политики и интересов казны. Тем не менее, учитывая все изменения и нововведения, очевидным становится расширение прав и полномочий генерал-губернатора и военных губернаторов Приамурья. При этом чётко соблюдалась вертикаль власти, и устанавливался контроль высшей местной власти. Исключением в контексте специфических полномочий оставался институт пограничных комиссаров, подчинявшийся напрямую Министерству иностранных дел и военному губернатору, как бы становясь проводником министерской власти непосредственно к процессу делопроизводства.
Созданный за рассматриваемый период аппарат управления и правовая база позволили подчинить китайское население российским законам, суду и управлению. Мигранты, не имеющие русского гражданства, серьезно ограничивались в свободе действий и становились прибыльной статьей, выплачивая наложенные на них пошлины.
Однако проблема расширения китайского влияния продолжала оставаться значимой до конца века и содействовала продлению чрезвычайных полномочий генерал-губернатора и сохранению созданной системы управления и полномочий.
Библиографический список
1. Ремнев А.В. Россия Дальнего Востока: имперская география власти XIX - начала XX веков. Омск: Изд-во ОмГУ, 2004. 550 с.
2. Сорокина Т.Н. Хозяйственная деятельность китайских подданных на Дальнем Востоке России и политика администрации Приамурского края (конец XIX - начало XX вв): монография. Омск: Изд-во ОмГУ, 1999. 264 с.
3. Позняк Т.З. Иностранные подданные в городах Дальнего Востока России (вторая половина XIX - начало XX вв.). Рос. акад. наук, Дальневосточное отделение; институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока. Владивосток: Дальнаука, 2004. 316 с.
4. Сборник главнейших официальных документов по управлению Восточной Сибирью. Т. 8. Ч. 2. Иркутск: типография
штаба Восточно-Сибирского военного округа, 1884г. (издан по распоряжению генерал-губернатора Восточной Сибири Д. Г. Анучина, 1883-1885 гг.)
5. Российский государственный исторический архив (Росар-хив - РГИА). Фонд 1284. Опись 60. Дело 70.
6. Сборник главнейших официальных документов по управлению Восточной Сибирью. Т. 8. Ч.1. Иркутск: типография штаба Восточно-Сибирского военного округа. 1884г.
7. Полное Собрание Законов Российской империи III. Т. II. Ч. II. Учреждение Сибирское. Продолжение 1889 г. Особое приложение 1 - Приамурский Генерал-Губернатор.
8. Российский государственный исторический архив (Росар-хив - РГИА). Фонд 23. Опись 18. Дело 255.
