CC BY
506
С. Л. Кинёв
ПРИНЦИПЫ НАСЛЕДОВАНИЯ ВЛАСТИ НА РУСИ Х1У-ХУ1 вв.
В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
Статья посвящена проблеме наследования великокняжеского стола на Руси ХГУ-ХУ вв. и ее отражению в отечественной историографии. Выделены основные этапы становления существующих научных представлений. Обозначены спорные моменты, требующие пересмотра. Получен вывод о возвращении современных исследователей к теоретическим основам, на которых изучение межкняжеских отношений строилось на рубеже ХГХ-ХХ вв.
Ключевые слова: Северо-Восточная Русь конца ХГУ-ХУ вв.; межкняжеские отношения; великое княжение; престолонаследие; историография.
Отечественной исторической науке в связи с проблемой «образования единого русского государства» свойствен явно выраженный москвоцентризм. Такая ситуация оказывает влияние на характер изучения вопроса о принципе наследования великокняжеской власти, который изначально изучался на московском материале. Это привело к ощущению некоторой исключительности Москвы. Ряд теоретических построений по данному вопросу носит традиционно идеологизированный характер. На протяжении 200 лет данные представления практически не изменились. Для такого длительного периода развития науки ситуация достаточно нетипичная. По этой причине существует необходимость обратиться к вопросу еще раз и проследить основные этапы формирования устоявшихся взглядов. В этой связи обращают на себя внимание такие аспекты, как представления о традиционном порядке наследования власти; причины их изменения, как они сформулированы исследователями; предполагаемое время изменения принципов наследования великокняжеской власти в Северо-Восточной Руси и, наконец, система аргументации, предложенная историками (факты и теоретические построения).
Вопроса о наследовании старшинства в СевероВосточной Руси одним из первых коснулся Н.М. Карамзин в связи с событиями 1389 г. Интересно, что исследователь в этом случае обратил внимание не на духовную грамоту (завещание) великого князя Дмитрия Ивановича, а на его мирный договор с двоюродным братом князем Серпуховским и Боровским Владимиром Андреевичем [1. № 11. С. 30-33].
Вывод о появлении новшества при наследовании великого княжения был получен автором на основании той части текста грамоты, которая была посвящена соотношению статусов договаривающихся сторон: князь Владимир Андреевич признавал Дмитрия «отцом», его старшего сына Василия - «старшим братом», второго сына великого князя, Юрия, - «братом», а самых младших сыновей московского князя - «младшими братьями». То есть он был ниже Дмитрия Ивановича и его старшего сына, следовательно, речь идет, как полагал Н.М. Карамзин, о передаче великого княжения по прямой нисходящей линии в обход серпуховского князя [2. С. 60]. Однако отец последнего не только никогда не сидел на великом княжении, но и не держал старейшинства даже внутри московской княжеской семьи. В соответствии с традицией Владимир Андреевич уже с начала своего княжения не мог претендовать ни на великокняжеский титул, ни на главенство в отношении племянников.
Интересно, что мысль повторил за придворным историографом и С.М. Соловьев. Он, однако, оговорился, что пример некорректен, но это не помешало лидеру государственной исторической школы использовать аргумент в своих построениях [3. С. 332, 428, 530].
Таким образом, мысль о новом порядке наследования изначально оказалась основанной на недоразумении. Тем не менее авторитет Н. М. Карамзина и, по всей вероятности, привлекательность идеи для монархической России привели к тому, что спорная мысль не была поставлена под сомнение.
С.М. Соловьев, рассматривая развитие древнерусского общества как движение от родового строя к государственному, привязал вопрос о характере великокняжеской власти и принципах ее наследования к общей схеме.
Середина ХГГГ столетия, по мнению исследователя, стала временем начала изменений в межкняжеских отношениях на северо-востоке Руси. Изменения воспринимались им как революционные. На место традиционного старшинства приходит право сильного. Эту мысль историк подтверждал ссылками на изгнание в 1247 г. великого князя Святослава Всеволодовича его племянником Михаилом Ярославичем Хоробритом [Там же. С. 177, 178]; конфликтами великого князя Ярослава Ярославича с братом Василием Ярославичем [Там же. С. 186], а затем и самого Василия с его племянником Дмитрием Александровичем в 1260-е - 1270-е гг. [Там же. С. 187]; наконец, великого князя Дмитрия Александровича с его братом Андреем Александровичем Городецким в 1281-1282 и 12931294 гг. [Там же. С. 219-223].
Таким образом, с его точки зрения, началось разрушение родовых отношений. Но замены «старого» принципа наследования великого княжения, по мнению автора «Истории России.. », в этот момент не произошло.
Выводы С.М. Соловьева оказались чрезвычайно радикальными. Согласно концепции исследователя «. прежние понятия о праве старшинства исчезают; великие князья показывают ясно, что они добиваются не старшинства, но силы. Каждый князь, получив область Владимирскую, старается увеличить свою собственность за счет других княжеств. Но когда преобладание понятия о собственности, отдельности владения заставляло каждого великого князя заботиться только о самом себе, то все остальные князья не могут уже больше доверять родственной связи, должны также обрести силу, потому что им оставалось на выбор: быть жертвою сильнейшего или других сделать жертвами своей силы» [Там же. С. 218].
Даже в ситуации незнакомства с фактическим материалом можно было бы усомниться в обоснованности такого построения. Описанные условия анархии и взаимного недоверия князей должны были бы привести к краху системы политических отношений вообще. Но связи не только не распадаются, но и, напротив, становятся со временем более строгими, более жесткими, в пользу чего свидетельствуют правления великих князей Ивана Калиты и Семена Гордого. Борьба же ближайшего по очередности претендента, не желавшего ждать своего времени, против старшего князя - явление обычное и для домонгольской Руси. Сила сама по себе не являлась основным источником власти еще и потому, что на исход любой борьбы влияла позиция «царя» - хана Золотой Орды.
Другие аргументы С.М. Соловьева также вызывают вопросы. Он утверждал, что древнему Ростову (т е. местным князьям) не помогло старшинство при отсутствии силы [3. С. 266]. Древность самого Ростова как центра волости не сообщала, однако, старшинства его князьям. Константин Всеволодович был единственным, кто сидел на великокняжеском столе. Его сыновья Василий (Василько) и Всеволод погибли в битве на р. Сити в 1238 г., не пережив своих дядей. Младший Константинович - Владимир - умер в 1249 г., также не пережив младшего из братьев Константина. Таким образом, никто из ростовских князей после 1218 г. не занимал владимирского великого княжения, и после 1249 г. ни один из представителей данного рода в любом случае претендовать на этот титул не мог.
Более того, как бы не развивались отношения между младшими и старшими князьями, мы можем видеть соблюдение старшинства в период 1249-1328 гг. за исключением 1293-1294 и 1317-1322 гг. Причем первым случаем можно пренебречь не только ввиду его непродолжительности, но и ввиду того, что с 1294 г. «узурпатор» становился законным великим князем по старшинству.
Основным спорным моментом является временной разрыв между заявленным исследователем крахом родового принципа наследования в середине - первой половине XIII в. и появлением принципа «нового», появляющегося перед смертью великого князя Дмитрия Ивановича Донского. Если принять на веру эти утверждения, получается, что не менее ста лет на Руси не было никакой системы передачи великокняжеской власти кроме ханской воли. Последнее представляется маловероятным и ввиду упомянутого фактического соблюдения так называемого «старого» принципа по меньшей мере до второй четверти XIV в., и в силу гражданских войн, происходивших в самой Орде в 1280-х -начале 1300-х гг. Едва ли сарайские ханы или Ногай могли настолько контролировать ситуацию на Руси в это время, чтобы каждый раз после смерти очередного великого князя произвольно определять нового, рискуя оттолкнуть от себя оппонентов последнего.
Пытаясь доказать, что «старые отношения» исчезли, С. М. Соловьев утверждал, что князья в конце XIV в. в своих договорах не руководствовались родовыми счетами. Для подтверждения своей мысли он использовал договор Василия I Дмитриевича с великим князем тверским Михаилом Александровичем в 1399 г. [1.
№ 15. С. 40-43]. В данном случае родовых счетов действительно нет, поскольку договор был заключен между двумя равными по статусу великими князьями. Но обращает на себя внимание тот факт, что «докончание» это заключено от имени семей, московской и тверской, но не от имени великих князей только. В обоих случаях упоминаются и несколько представителей рода, в том числе боковых ветвей [1. № 15. С. 40-41, 43].
Далее, рассуждая о вокняжении Василия II, исследователь в очередной раз вернулся к вопросу о смене порядка наследования великого княжения. Прежде всего он отметил, что нарушения принципа старшинства в потомстве Всеволода Юрьевича случались и ранее, но Дмитрий Иванович (Донской), с его точки зрения, «узаконил» это нарушение [3. С. 428]. Из чего это следует и в чем выразилось такое «узаконение», историк не уточнил. Странным выглядит даже сам предполагаемый факт превращения нарушения в закон.
Продолжая свою мысль, исследователь утверждал, что у Василия Васильевича при жизни отца не было своего удела, и, следовательно, удел старшей ветви потомков Ивана Калиты, Коломна, теперь неотделима от великого княжения [Там же. С. 433]. Василий II при жизни отца действительно не имел своего особого удела, что было естественно - к моменту смерти Василия I Дмитриевича его сыну было девять лет. С другой стороны, дальнейшие события показали, что коломенский удел воспринимался как территория, отдельная от великого княжения. Общеизвестно, что в 1433 г. великий князь Юрий Дмитриевич отдал своему племяннику его наследственные владения [4. С. 18].
Еще более неожиданную мысль С. М. Соловьев сформулировал по вопросу о возможной судьбе великого княжения в период борьбы Василия II с Дмитрием Юрьевичем Шемякой. Историк обратился к договору галицкого князя с суздальскими удельными правителями Василием и Федором Юрьевичами [1. № 40. С. 119-121]. Старшего из них князь Дмитрий называл в тексте «сыном», младшего - «племянником». Из такого соотношения статусов князей был сделан вывод о том, что сын Шемяки Иван Дмитриевич равен по статусу старшему из суздальских князей и после смерти Василия II и Дмитрия Юрьевича они имели бы равные права на великокняжеское достоинство [3. С. 451]. Хотя к середине XIX в. уже было известно, что термины кровного родства - это обозначение разницы или равенства статусов князей вне зависимости даже от возраста и условий ранее заключенных договоров. С другой стороны, соотношение статусов князей не было постоянным и от «докончания» к «докончанию» могло изменяться. Помимо этого, отец упомянутых суздальских князей, и их дед, и даже их прадед никогда не были великими князьями Владимирскими, и это одно лишало их всяких прав в данном вопросе.
Существует в построениях исследователя и противоречие, касающееся времени появления нового принципа передачи старшинства. Из предшествующего текста его «Истории России...» становится ясно, что новый порядок наследования великого княжения якобы сложился к 1425 г., но, повествуя о возведении в великокняжеский сан в 1448 г. восьмилетнего Ивана Васильевича (будущего Ивана III), автор вновь говорит о
необходимости «узаконить» новый принцип наследования старшинства. Возникает вопрос: когда и чьими усилиями происходит такое узаконение? Сделал ли это в 1389 г. великий князь Дмитрий Иванович или же в 1448 г. Василий II Васильевич?
Если обобщить взгляды исследователя, получится довольно размытая картина. Уже в середине - второй половине XIII в. рушатся традиционные механизмы взаимоотношений старших и младших князей и, как следствие, нарушается принцип наследования великого княжения. На смену «закону» приходит «право сильного» и лишь по прошествии ста - ста пятидесяти лет появляется новый принцип наследования как результат «узаконения» нарушения «старого» принципа.
В связи с этим остается несколько вопросов, не замеченных историками и впоследствии. Во-первых, как могло существовать сообщество русских земель на северо-востоке в течение столь долгого срока без более или менее четкой системы отношений. Во-вторых, как произошло «узаконение» незаконного способа передачи великокняжеской власти. В-третьих, почему это произошло именно в начале XV в. И наконец, завершился данный процесс к 1425 или к 1448 г. (времени объявления великим князем и соправителем отца Ивана III). Если говорить о предложенной исследователем системе аргументации в целом, приходится констатировать факт некорректного использования источников в целях поддержания априорной схемы.
Во многом сходной позиции придерживался и ученик С.М. Соловьева В О. Ключевский. Если один из основателей государственной школы пытался создать универсальную систему для описания истории СевероВосточной Руси, то его ученик создал схему только на основе процессов, происходивших в Московском княжестве, как они ему виделись.
Московские князья, с точки зрения исследователя, были всегда самыми младшими в потомстве князя Всеволода Юрьевича Большое Гнездо и по этой причине не могли занимать владимирский стол. Это привело к их повышенной агрессивности в отношениях с другими князьями, в том числе с великими [5. С. 12-13].
Уже в данной мысли историка можно обнаружить слабое место. Князь Даниил Александрович, от которого произошли московские Рюриковичи, имел весьма внушительные шансы на занятие великокняжеского стола в 1296-1303 гг. и не смог этого сделать лишь в силу роковой для этой ветви князей случайности.
Обращает на себя внимание и ничем не подтвержденное, но принятое историками утверждение о том, что все московские князья были противниками «старых» обычаев и родовых отношений [Там же]. Однако именно обычай стал основой в споре московского князя с суздальским за великое княжение в 1362-1364 гг. Так, Никоновская летопись, являвшаяся для историков XIX - начала XX в. основным летописным источником по данному периоду истории содержит замечание московского летописца о том, что князь Дмитрий Константинович Суздальский занял Владимир «не по отчине и не по дедине» [6. С. 231]. Мнение о том, что «московский князь враг всякому великому князю» также не имеет под собой оснований. В 1285, 1288, 1293 гг. московский князь Даниил поддерживал силой оружия ве-
ликого князя Дмитрия Александровича [Там же. С. 167, 169], а в 1297-1303 гг. был вполне лоялен великому князю Андрею, как и сын Даниила, князь Юрий, в 1303-1304 гг., а Иван Калита - великому князю Александру Михайловичу (представителю тверской княжеской семьи) в 1325-1327 гг.
В. О. Ключевский сделал одним из столпов для теоретических построений мысль о противостоянии «закона» и завещания в вопросах наследования, сформулированную представителями «юридической школы» историков. Историки исходили из априорного положения о том, что оба механизма наследования обязательно противоречат один другому, хотя логически такой вывод ни из чего не следует. Таким образом, установившаяся практика составления завещаний представлялась В. О. Ключевскому систематическим нарушением обычного права в данном вопросе.
Однако на протяжении XIV в. в завещания не было внесено ничего нетрадиционного, в так называемых «духовных грамотах» лишь уточнялись доли наследников. Отсутствие завещаний тверских, ростовских и прочих князей не говорит о том, что принципы наследования в других княжествах отличались от таковых в Москве. Вероятнее всего, до нас просто не дошли духовные других князей, так как их сохранение ставило бы под вопрос законность обладания этими территориями московскими государями после присоединения (практически всегда не добровольного).
Помимо этого, необходимо обратить внимание и на то, что в московской княжеской семье также было два примера передачи власти без завещания (во всяком случае, они не сохранились). Так, в 1303 г. Даниилу наследовал его сын Юрий, а после него, с 1325 г., в Москве княжил брат, Иван Калита.
Таким образом, о нарушении традиций наследования в Московском княжестве в XIV в. говорить затруднительно. Учитывая содержание духовных грамот, в логике В. О. Ключевского складывается ситуация, когда традиционной нормой наследования (без завещания) должен быть майорат, передача по прямой нисходящей линии, а нарушением традиции - передача власти путем завещания всем сыновьям. Такая ситуация принуждает отказаться от основной идеи юридической школы о противопоставлении «закона» и «завещания».
В связи с вопросом о порядке наследования исследователь обратил внимание на судьбу великого княжения. Ситуация была охарактеризована в традициях государственной исторической школы: «.в XIV в. под влиянием начал, на которых был построен удельный порядок владения, и Владимирское великое княжество утратило свой прежний родовой характер. В Духовной своей 1389 г. великий князь Дмитрий Донской благословил своего старшего сына этим княжеством как своею вотчиной, а внук его, Василий Темный, включил Владимирскую область в состав своей наследственной московской вотчины» [5. С. 34-35].
Данный тезис, конечно, в основном верен в части констатации конечной судьбы великокняжеских земель, но мысль, предшествующая данному утверждению, вызывает вопросы. Нет оснований считать, что родовой порядок исчез к моменту составления духовной грамоты великого князя Дмитрия Ивановича или
вскоре после этого. Дмитрий благословил великим княжением своего сына Василия, который был и старшим в роду. Помимо этого, стоит учитывать известное положение о том, что Василию Дмитриевичу должен был наследовать старший из оставшихся в живых братьев. Таким образом, есть основания утверждать, что родовой принцип сохранился. К 1383 г. права на великое княжение имели только московские князья и два тверских: Михаил Александрович, трижды получавший ярлык, и его старший сын Иван, «по отечеству и дедству». Но в этом году Тохтамыш дал тверскому князю ярлык на великое княжение Тверское [7. С. 82, 84], отделив его от Владимирского, после чего ситуация изменилась. К 1389 г. великими князьями владимирскими могли стать согласно традиции только представители московской княжеской семьи.
В связи с тем что родовые принципы отношений между князьями к концу первой четверти ХУ в. не исчезли, спорной оказывается и оценка династических войн 1425-1453 гг. как борьбы двух ветвей княжеского дома за единоличное преобладание [5. С. 42, 43].
Во-первых, князь Юрий Звенигородский действовал в полном соответствии с традицией. Во-вторых, в этих войнах на обеих сторонах участвовали представители и других ветвей княжеской семьи: князья Иван Можайский, Василий Серпуховской, в некоторой степени действующими лицами также были Михаил Белозерский и Константин Углицкий. Успех князя Юрия и его детей грозил, по мнению В. О. Ключевского, бесконечной усобицей [Там же. С. 42]. В этой связи не ясно, почему успех одного князя автоматически приводит к порядку, а другого - к хаосу. К сожалению, исследователь свои тезисы по данному поводу комментариями не сопроводил.
И наконец, он первым четко сформулировал идею нового порядка преемства великокняжеской власти. Он говорил о прецедентном характере создания «новой традиции» наследования великокняжеской власти: по мнению историка, новый принцип сложился в результате передачи в московском княжеском доме старшинства от отца к сыну в течение нескольких поколений в ситуации отсутствия живых младших братьев у первого к моменту передачи власти.
Таким образом, наследовалось, с его точки зрения, не только старшинство в семье, но и великокняжеский статус: «С Ивана Калиты в продолжение ста лет таким великим князем становился почти всегда старший сын предшествовавшего великого князя, у которого на минуту смерти обыкновенно не оказывалось налицо младших братьев» [Там же].
Между тем Иван Калита получил власть от брата, в следующем поколении власть также перешла от старшего (Семена Ивановича) к младшему (Ивану Ивановичу) брату. Возникает и частный вопрос о хронологии: откуда отмерять упомянутые сто лет? С 1328 г., когда Иван Данилович получил великое княжение, или с 1340 г., когда власть перешла к его старшему сыну Семену? Верхней хронологической рамкой должен быть 1425 г., дата начала династических войн, или 1446-1448 гг., когда начался их последний этап?
В любом случае мы насчитаем четыре случая передачи власти сыну, один из которых конфликтный, и два
случая передачи власти брату. Ко второму случаю можно отнести фактическое правление второго по старшинству брата в 1433 и 1434 гг. (в последнем случае он был официально признан) и правление двоюродного брата предыдущего великого князя в 14461447 гг., а это тоже прецеденты, которые не учитываются историками. В результате можно говорить о четырех случаях наследования от отца к сыну (причем в трех - без нарушения принципа старшинства) и о четырех переходах власти к брату (из которых более или менее спорный только последний). Если учитывать и тот факт, что князь Дмитрий Иванович не наследовал великое княжение после отца (в 1359-1363 гг. суздальский князь Дмитрий Константинович оспаривал право на владимирское княжение, причем в 13591361 гг. правил только он), случаев передачи великого княжения от отца к сыну остается только три. Бесспорных же передач по нисходящей линии две (от Ивана Калиты к Семену в 1340 г. и от Дмитрия к Василию Г в 1389 г.).
Таким образом, известная мысль В. О. Ключевского о том, что случайность, повторяясь, становится прецедентом, который силой привычки превращается в обязательное требование, в правило [5. С. 42], не находит основательного подтверждения. Скорее наоборот. Более того, если прецедент в данном вопросе был возможен, становится неясным, почему он должен был сложиться к началу ХУ в., а не к середине ХГГ в., когда передача старшинства в роду и вместе с ним Киева произошла дважды подряд: от Владимира Мономаха к Мстиславу Владимировичу в 1125 г., от Мстислава к Изяславу Мстиславичу в 1132 г. Ив данном случае принцип старшинства действительно был нарушен, чего не было в течение почти ста лет после вокняжения Ивана Калиты.
Изменения в изучении вопроса казалось, должны были наступить в начале ХХ в. Государственная историческая школа на данном этапе подвергалась критике. Исследователи искали новые направления исследований, новые методы, все большее место, по крайней мере теоретически, начинал играть запоздавший в российской исторической науке позитивизм.
Особенно заметно это было в рамках санкт-петербургской школы. Наиболее ярким ее представителем, обратившим особое внимание на проблему образования единого русского государства, был А.Е. Пресняков.
С первых страниц своего исследования автор говорил о «социологическом догматизме» так называемой «юридической» школы, и, в частности, С. М. Соловьева и ВО. Ключевского [8. С. 48]. Но в тоже время он повторял ранее созданные устоявшиеся схемы, отличавшиеся упомянутым догматизмом: «Постепенно нарастает агония великокняжеской власти старого типа; агония эта вызвана упадком интересов, которые питали потребность объединения, давлением татарской власти, усилением самостоятельности Великого Новгорода. Эти явления вырвали у Владимирских великих князей почву для усиления своей власти над младшими князьями и ее оправдания широкой политикой, которая была бы делом всей Северной Руси и питалась бы общими интересами Великороссии» [Там же. С. 49-50].
В данном случае можно говорить о том, что А. Е. Пресняков находился под очень сильным влиянием предшествующей школы. Он фактически взял на вооружение мысль С. М. Соловьева и снабдил ее другим набором предполагаемых причин ослабления великокняжеской власти. Наличие таких причин не было аргументировано. Единство, о котором рассуждал в своей монографии исследователь, было достаточно условным. Оно распалось не по причине влияния Орды или Новгорода, а потому, что с каждым новым поколением князей ветви рода расходились все дальше и имели все меньше династических связей и общих интересов. Так происходило и с потомством Ярослава Владимировича и Ярославичей в ХГ-ХГГ вв., так произошло и с потомством Всеволода Юрьевича в ХГГГ в. Время ослабления великокняжеской власти отнесено историком к последним десятилетиям ХГГГ в., как и в работе С.М. Соловьева [8. С. 66-67].
Вместе с тем А.Е. Пресняков более или менее явно указывал на своеобразие норм политической культуры данного периода. Так, рассуждая о лишении боковых ветвей княжеского рода прав на великое княжение, он совершенно определенно утверждал: «Такое сужение круга возможных претендентов на старейший стол не новость в древне-русских междукняжеских отношениях; и ранее на киевском юге стремление ограничить этот круг пределами одной семьи возникало каждый раз, как на старшем столе появлялся сильный и деятельный князь» [Там же. С. 67].
Как ни странно, эту мысль он не относил к ситуации в Северной Руси в ХГГГ-ХУ вв.: «Но в данном случае, - продолжает исследователь, - дело представляется более сложным; крупная и яркая сила Александра Ярославича грозит переломить в сознании следующих поколений представление о преемстве по Ярославе Всеволодовиче и выдвинуть новую тенденцию, новые притязания на исключительное преемство по Александре его потомков помимо боковых линий Ярославова дома» [Там же].
Характерно, что аргументов в поддержку такой идеи выдвинуто не было. В очередной раз сталкиваемся с ситуацией, когда историографическая традиция настолько сильна, что ради ее соблюдения два почти идентичных явления отечественной истории, если так можно выразиться, принудительно обособлены.
До смерти великого князя Андрея Александровича в 1304 г., с точки зрения историка, Владимирское великое княжество сохраняло старую форму и основы, но дальнейшие события определены им как «революционные» [Там же. С. 93-94].
Рассуждения автора о времени формирования и функционирования в Северо-Восточной Руси традиционного механизма наследования великокняжеской власти позволяют проследить этапы его эволюции, которые можно выделить от момента смерти в 1212 г. Всеволода Юрьевича, предка всех князей Северо-Восточной Руси, до 1304 г.
Система отношений складывалась в 1212-1218 гг., приняла завершенный вид к 1247 г., когда великий князь был впервые лишен престола младшим. В 50-х -60-х гг. ХГГГ в. Александр Ярославич начал ломать эту систему. А в 1280-1290-е гг. она, если следовать тек-
сту, уже находилась в кризисе. В 1304 г. происходит «революция».
Таким образом, «традиционная» система отношений между великим и младшими князьями существовала не более 60 лет, а если учитывать высказанную автором оценку деятельности Александра Ярославича (Невского) - не более 35 лет. То есть система межкня-жеских отношений «погибала» едва ли не дольше, чем существовала в своем нормальном состоянии.
В отличие от своих предшественников, исследователь исходил из того, что время постановки вопроса о правах на великое княжение точно определить невозможно. Ссылка, которую традиционно делают на спорную по своему содержанию вторую духовную грамоту великого князя Дмитрия Ивановича (1389 г.), не являлась для него достаточным основаниям датировки нововведений в изучаемом вопросе [8. С. 384]. Он полагал, что речь в конце ХГУ в. шла о замене традиции наследования великого княжения существовавшим одновременно семейно-вотчинным правом, регулировавшим наследование уделов [Там же. С. 385-386].
Именно сохранение семейно-вотчинных отношений в московском княжеском доме он считал причиной ослабления великокняжеской власти в Северо-Восточной Руси в период 1380-1425 гг. [Там же. С. 376]. Это же обстоятельство, с точки зрения историка, привело к династическим войнам, когда великое княжение стало рассматриваться как достояние семьи Дмитрия Ивановича, которое позволительно передавать по наследству [Там же. С. 385].
В этой связи характер действий с обеих сторон по существу не отличался, князь Юрий Дмитриевич Звенигородский опирался на завещание отца, что было проявлением семейно-вотчинных отношений.
Похожим образом оценены действия его противника: «Не великокняжескую власть высвобождает он (Василий Васильевич) из пут семейно-владельческой традиции, а только укрепляет вотчинное право на эту власть за личной своей семьей, за своим потомством» [Там же. С. 417].
Не согласиться с такой оценкой невозможно, однако с ней не вяжется отождествление великокняжеской власти только с Василием ГГ, но не с его оппонентами [Там же. С. 402-403].
С учетом вышесказанного работа А. Е. Преснякова создает весьма неоднозначное впечатление. Исследователь прямо указывал на факты, не позволяющие согласиться с трактовкой событий ХГГГ-ХУ вв. в СевероВосточной Руси, предложенной государственной школой. Вместе с тем можно увидеть очень сильное влияние этой школы и, в частности, С. М. Соловьева. Идея сохранения семейных принципов наследования не нашла развития ни в работах самого исследователя, ни историков, работавших в более поздний период. Последнее во многом объясняется преобладанием социально-экономического аспекта в изучении истории в советский период и отсутствием выраженного интереса к политическим аспектам истории данного периода.
Советские историки приняли построения своих предшественников по умолчанию и к данной проблеме почти не обращались. Видимо, по этой же причине аргументация и теории историков ХГХ - начала ХХ в. не
подвергались критическому анализу в более поздний период.
Так, Л.В. Черепнин обратил внимание на вопрос о великокняжеской власти и ее наследовании только в связи с изучением обстоятельств создания духовной грамоты великого князя Дмитрия Ивановича и причин династических войн (феодальной войны) в Московском княжестве во второй четверти XV в. В данном вопросе исследователь придерживался вполне традиционной точки зрения, хотя предложил оригинальный аргумент в ее поддержку [9. С. 61-62]. Неопределенность формулировки третьей духовной грамоты Василия Дмитриевича (1423 г.) относительно наследования великого княжения его сыном Иваном историк объяснил тем, что этот великий князь был первым, кто не отправил свое завещание на утверждение в Орду [9. С. 92]. Из этого следует, что исследователь не придал значения содержанию духовных грамот, указывающих на отсутствие нового принципа наследования великого княжения. Наблюдения А.Е. Преснякова также в некоторой степени остались без внимания.
С точки зрения автора, духовная грамота Дмитрия Ивановича сама по себе ничего не изменила. Напротив, она сама - результат изменений, произошедших в 70-х -80-х гг. XIV в., когда соседние княжества, Литва и Орда, признали великое княжение Владимирской вотчиной московского княжеского дома [Там же. С. 60]. Интересно, что Л.В. Черепнин упоминает не об исключительных правах Василия Дмитриевича, а о правах «дома». Это не означает, однако, что историк возражал сторонникам устоявшихся взглядов. Право следующего по старшинству брата на наследование великого княжения после Василия обосновывается лишь внешнеполитическими связями последнего, которые трактовались как скрытая опасность со стороны Литвы. Конфликт Василия II с представителями галицкой ветви потомков Дмитрия Ивановича Л. В. Черепнин вслед за ВО. Ключевским рассматривал как борьбу за окончательное приобретение победителем великокняжеского статуса с целью передачи его своим потомкам по прямой линии. Причем уже претензии князя Юрия Дмитриевича не воспринимались исследователем как законные. «Юрий занял Москву и объявил себя великим князем», - писал он. Возможности удержаться в Москве у галицких князей не было [10. С. 757, 762].
Схожим образом рассматривал вопрос о порядке наследования великокняжеского стола и А.А. Зимин, развивая ряд идей и наблюдений Л. В. Черепнина. Вопрос о правах Юрия и тем более его детей на старшинство он, как и его предшественники, даже не поднимал. Их деятельность воспринималась исследователем как попытка реанимации умершей традиции [11. С. 59, 105]. Новый порядок наследования, с его точки зрения, к началу XV в. уже существовал. Новых аргументов или точек зрения по изучаемому вопросу советские историки не представили, приняв построения исследователей, работавших в XIX в. Оценка А.А. Зиминым галицких князей как выразителей прогрессивных тенденций общественного развития, а их оппонента как выразителя интересов феодалов, стремившихся к закрепощению крестьян, не меняет общей картины в интересующем нас вопросе.
Ю Г. Алексеев в своих работах, посвященных деятельности Ивана III, бегло коснулся проблемы в связи с династическим кризисом рубежа XV-XVI вв. Оба варианта наследования (Дмитрий Иванович (внук) и Василий-Гавриил - старший сын Ивана Васильевича от брака с Софьей Палеолог) трактуются в его работах как передача великокняжеской власти по прямой нисходящей линии. Выбор в пользу второго объяснялся прагматическим соображением - избеганием усобиц между внуком великого князя, с одной стороны, и сыновьями -с другой [12. С. 207-208]. Исследователь, обратив внимание на саму возможность конфликта, не остановился, однако, на возможных его причинах. Предпочтение в пользу Василия-Гавриила (будущего Василия III) было, по сути, выбором в пользу старшинства, а не прямой нисходящей линии. Старший сын Ивана III от второго брака к 1505 г. оставался старшим в семье. Можно допустить, что Василий III и его отец не предполагали соблюдения принципа старшинства, но новый великий князь был вынужден принимать меры против возможных претензий своего брата (второго по старшинству) Юрия. Уже в 1504 г. был заключен договор, согласно которому второй из братьев отказывался от великого княжения в пользу детей Василия, которых тому «даст. бог» [1. № 90, С. 364, 365, 366, 367, 368369], в 1531 г. соглашение было продублировано, и Юрий отказался от претензий на старшинство непосредственно в пользу Ивана, сына великого князя [1. № 101, С. 416, 418]. В декабре 1533 г. дмитровский князь, как известно, попытался занять великокняжеский стол.
В постсоветской историографии вновь появился некоторый интерес к политическим вопросам русского средневековья и, в том числе, к принципам наследования уделов и великого княжения. Однако серьезных изменений в сравнении с более ранними исследованиями не произошло. Я.С. Лурье обратил внимание на спорность целого ряда устоявшихся положений касающихся русской истории XV в., коснувшись в числе прочего и вопроса о великокняжеской власти и ее принадлежности московским князьям. Но его наблюдения, имеющие, по сути, форму заметок, на данном этапе развития не получили [13].
Большинство современных исследователей продолжает придерживаться устоявшейся точки зрения. Наиболее ярким примером являются исследования Н. С. Борисова. Даже не обращаясь к вопросу о порядке наследования, автор, как и многие другие, использует обороты речи, указывающие на его позицию. Так, выступления Юрия Звенигородского, Василия Косого и Дмитрия Шемяки обозначены им как «галицкий мятеж» [14. С. 150]; упомянутые события 1497-1502 гг. -это «... спор двух наследников по прямой линии» [Там же. С. 612], хотя корректность такой формулировки можно поставить под вопрос.
Несколько особняком стоят работы С. А. Мельникова [15, 16]. Его построения полностью основаны на теоретических положениях последних представителей юридической школы. По сути, можно говорить о попытке своего рода «реанимации» государственной школы с некоторыми изменениями и дополнениями культурологического плана. Так, исследователь осно-
вывается на идее противопоставления наследования «по закону» и «по завещанию» [15. С. 103; 16. С. 19].
Так же как и ВО. Ключевский, он говорит об отсутствии боковых ветвей в московской княжеской семье как важном политическом факторе, влиявшем на престолонаследие [15. С. 105]. Исходя из этого, С.А. Мельников пришел к неожиданному выводу о том, что «Москва до конца XIV в. не знала наследования престола по завещанию». До этого времени, полагает он, в Москве не было выработано принципа наследования власти [15. С. 105; 16. С. 118].
Такая идея порождает целый ряд вопросов. Прежде всего, приведенное в цитате утверждение по меньшей мере некорректно, поскольку к 1389 г. московские князья создали шесть текстов духовных грамот. Кроме того, отсутствие принципа наследования должно было привести к конфликтам между наследниками, подобно событиям 975-980 гг. и 1015-1024 гг. Наконец, упомянутая формулировка предполагает наличие в каждом русском княжестве своих особых традиций наследования престола, с чем невозможно согласиться.
Теория С. А. Мельникова имеет одно коренное отличие от взглядов предшественников. Если историки XIX - начала XX в. говорили о новом и старом порядках наследования великого княжения, один из которых, с их точки зрения, был уже устаревшим, то в работах С. А. Мельникова оба принципа представлены как сосуществующие [15. С. 105; 16. С. 113], чего в действительности быть не может.
Обращает на себя внимание и частный момент -механизм передачи власти по прямой нисходящей линии. Исследователь полагает, что такую роль играл институт соправительства. То, что оно приводило к передаче власти от великого князя-отца к великому князю-сыну, несомненно. Однако при изучении конкретного материала становится очевидно, что соправи-тельство великих князей в Московском княжестве в XV в. не было институтом или системой, это скорее набор частных случаев, не связанных между собой. Василий II был вынужден объявить соправителем восьмилетнего сына Ивана по требованию тверского великого князя Бориса Александровича, под чьим влиянием находился ослепленный правитель. На данное обстоятельство прямо или косвенно указывают летописи тверского происхождения [17. Стб. 493].
Появление у Ивана III соправителей в лице его сына Ивана Ивановича Молодого, а затем внука Дмитрия Ивановича и старшего сына от второго брака Василия-Гавриила также вызвано различными, не связанными между собой обстоятельствами.
В первом случае речь, очевидно, должна идти о подражании отцу, который, как известно, столкнулся с серьезным сопротивлением братьев великого князя. В этом случае механизм соправительства отца и сына в целях передачи великокняжеской власти показал свою неэффективность.
Два других соправителя - результат конфликта при дворе великого князя в ситуации отсутствия конкурентов у его потомства.
Можно соглашаться или не соглашаться с многочисленными наблюдениями и выводами историков о
причинах решений Ивана III в 1497-1502 гг., но в любом случае получилось, что он нарушил принцип (если он существовал) передачи власти по прямой нисходящей линии, предпочитая второго по счету (от их общего числа) сына внуку и сыну умершего великого князя. Принципы наследования великого князя в тот момент не интересовали вовсе, или он отдал предпочтение старшинству.
По поводу соправительства отца и сына можно сделать еще одно замечание. Если оно было способом передачи власти своему сыну, то это признание незаконности такого наследования. Наиболее ярким примером в этом плане является поведение первых семи Капетингов.
Основатель династии герцог Франции и граф Парижский был избран королем лично, знать не предполагала передачи им власти по наследству. В 989 г. он своим решением объявил своего сына королем-соправителем. Последний раз так власть переходила от Людовика VI к Людовику VII. Лишь после того как Капетинги породнились с потомками Каролингов, их власть стала законной в их собственных глазах и глазах знати.
Подводя итоги, можно говорить о том, что идея наследования великого княжения по прямой нисходящей линии была четко сформулирована в первой четверти XIX в. усилиями Н.М. Карамзина в результате недоразумения при трактовке межкняжеского договора. Мысль была развита и получила систему аргументации историками, либо относившимися к государственной исторической школе, либо находившимися под ее влиянием. Основные аргументы были предложены С.М. Соловьевым и обобщены В. О. Ключевским.
Представитель Петербургской школы А. Е. Пресняков в основном принял существующую схему, хотя его собственные наблюдения относительно живучести так называемого семейно-вотчинного права показали неточность выводов его предшественников. Советские историки по умолчанию приняли схему прежних лет. Особенности позиций Л.В. Черепнина и А.А. Зимина принципиально на восприятие данной проблемы не повлияли. Без внимания осталась отмеченная последним живучесть «старых» представлений о наследовании власти еще в 40-х гг. XV в.
Схема, предложенная государственной исторической школой, с некоторыми изменениями воспроизведена и в исследованиях 1990-х - 2000-х гг. Более того, в отдельных случаях можно наблюдать целенаправленное возвращение к идеям если не основателей школы, то поздних ее представителей.
Культурологическая составляющая таких работ не привела к сколько-нибудь серьезному развитию данного вопроса. Скорее можно говорить о некотором превосходстве работ советского периода в концептуальном плане. В целом речь идет о возврате на сто - сто пятьдесят лет при отсутствии новых аргументов и источников, которые бы подтвердили старые схемы.
Сложившаяся в историографии ситуация свидетельствует о необходимости поиска новых подходов и пересмотра представлений о межкняжеских отношениях и, в частности, о механизмах наследования земель и власти, а также комплексного анализа духовных грамот русских князей XIV-XVI вв.
ЛИТЕРАТУРА
1. Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей Х1У-ХУ1 вв. (ДДГ) / под ред. Л.В. Черепнина. М., 1950.
2. КарамзинН.М. История государства Российского. М. : Наука, 1993. Т. 5. 560 с.
3. Соловьев С.М. История России с древнейших времен : в 18 кн. М. : Голос, 1993. Кн. 2. 768 с.
4. Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. 12 : Никоновская летопись. СПб. : Тип. И.Н. Скороходова, 1901. 267 с.
5. Ключевский В.О. Сочинения : в 9 т. М., 1988. Т. 2.
6. ПСРЛ. Никоновская летопись. СПб. : Тип. Министерства внутренних дел, 1885. Т. 10. 246 с.
7. ПСРЛ. Никоновская летопись. СПб. : Тип. И.Н. Скороходова, 1897. Т. 11. 254 с.
8. Пресняков Е.А. Образование Великорусского государства. Очерки по истории ХШ-ХУ столетий. Пг., 1918. VI. 458 с.
9. Русские феодальные архивы Х1У-ХУ веков Ч. 1. (РФА) М., Л. : Изд-во АН СССР, 1948. 472 с.
10. Черепнин Л.В. Образование Русского централизованного государства. Х1У-ХУ вв. Очерки социально-экономической и социальнополитической истории Руси. М. : Соцэкгиз, 1960. 899 с.
11. Зимин А.А. Витязь на распутье. Феодальная война в России ХУ века. М. : Наука, 1991. 286 с.
12. Алексеев Ю.Г. Государь всея Руси. Новосибирск : Наука, 1991. 240 с.
13. Лурье Я.С. Две истории Руси ХУ века. Ранние и поздние, независимые и официальные летописи об образовании Московского государства. СПб. : Дмитрий Буланин, 1994. 240 с.
14. БорисовН.С. Иван III. М. : Молодая гвардия, 2003. 644 с.
15. Мельников С.А. Наследование престола на Руси и принцип соправительства как факторы централизации // Вопросы истории. 2001. № 11-
12. С. 102-108.
16. Мельников С.А. Правовой режим наследования престола в древней Руси К - начала ХУ! в. Историко-правовое исследование. М. : Информ-Знание, 2009. 224 с.
17. ПСРЛ. Летописный сборник, именуемый Тверской летописью. СПб. : Тип. Леонида Демиса, 1865. Т. 15. 267 с.
Статья представлена научной редакцией «История» 20 июля 2011 г.
