CC BY
123
УДК 81'276.6:34
Н.Н. Шпильная
ПРИНЦИПЫ ДЕРИВАЦИОННОГО МОДЕЛИРОВАНИЯ ТЕКСТООБРАЗОВАНИЯ1
В статье обсуждаются исходные теоретические принципы дериватологического подхода к представлению текстообразования: принцип диалогической природы текстообразования, принцип приоритета языковой формы в актах текстообразования, принцип эпидигматической мотивированности текстов, принцип цитации как основы текстообразования, принцип суппо-зиционной связи лексемы и текста, принцип множественности моделей текстообразования, принцип непротивопоставленности внутритекстовых и межтекстовых отношений.
Ключевые слова: внутренняя форма текста, деривация текста, имманентоцентрическая модель текста, принципы деривационного моделирования текстообразования, текстообразование.
I. Введение
История развития представлений о тексте обычно представляется как смена парадигм, каждая из которых характеризуется сквозь призму определенных методологических установок -принципов, на которых строится общая теория языка. Е.С. Кубрякова, описывая парадигмальные сдвиги, наблюдаемые в науке о языке, выстраивает линию эволюции лингвистических идей как процесс перехода от структурализма к генеративизму и далее к неофункционализму - постгенеративной парадигме знания, характеризующейся синтезом «когнитивного и коммуникативного подходов к явлениям языка» [Кубрякова 1995: 228]. В соответствии с этой логикой эволюцию лингвистических представлений о тексте можно представить следующим образом.
В рамках системно-структурного языкознания текст рассматривается как иерархически упорядоченное образование, обеспечиваемое связностью элементов. Понимание текста как системно-структурного образования привело к необходимости его покомпонентного анализа, сущность которого заключалась в описании правил его членения, которое интерпретировалось как реконструкция правил его создания [Гальперин 1981; Дымарский 2006; Николаева 1978]. Пришедший на смену структурализма в 50-х гг. ХХ в. генера-тивизм способствовал формированию новых моделей описания языка, а следовательно, и текста как единицы синтаксического уровня языковой системы. Генеративные, или трансформационные, модели описания текста, имеющие целью «преодолеть основные недостатки предыдущего,
1 Автор выражает глубокую признательность проф. Н.Д. Голеву за ценные замечания, которые во многом определили содержание настоящей работы.
структурального периода» [Кубрякова 1995: 150], представляли текст как алгоритмический процесс трансформации глубинных семантических структур в поверхностные [Хомский 1972; Мельчук 1999]. В указанных моделях проблема текстообразования связывается с телеологическим компонентом языковой деятельности как процесса передачи смысла, а не слов, основное внимание уделяется орудийному аспекту текстообразования, вытекающему из осознания языка как средства реализации цели общения - передаваемой информации.
Постгенеративизм - новая парадигма лингвистического знания - характеризуется рядом принципов представления своего объекта, в числе которых антропоцентризм, экспланаторность, экспансионизм и функционализм [Кубрякова 1995]. Антропоцентризм как особый принцип исследования, предполагающий изучение научных объектов по их роли для человека [Кубрякова 1995: 212], способствовал смещению акцентов с текста как системно-структурного образования на носителя языка, порождающего текст и реализующего в нем свои цели и мотивы. В связи с этим активно разрабатывается учение о речевых актах, опирающееся на целевую модель языка [Якобсон 1964], предложенную пражскими функционалистами. Пражский структурализм, стремившийся исследовать свойства языка с точки зрения его функций - целей использования, хотя и «не раскрыл определяющей роли фактора цели в речевой деятельности» [Кобозева 1986: 13], тем не менее способствовал формированию телеологических (субъектоцентрических) моделей текста, согласно которым создание текста есть целенаправленный когнитивно-коммуникативный процесс вербального кодирования какого-либо события как объекта отражения (например, см.: [Кибрик 1992]).
На сегодняшний день можно говорить о наличии тенденции представления языка как самоорганизующейся системы и, как следствие, о появлении моделей текста, характеризующихся рассмотрением языковой формы в качестве самоорганизующейся, синергетической, сущности. Новый виток развития науки о языке вновь сфокусировал внимание лингвистов на имманентоцентрической природе текста, который, однако, уже моделируется не в «статичных», а в «процессуальных» терминах. Несмотря на то, что Л.Н. Мурзин в 80-х гг. ХХ в. одним из первых сформулировал общие установки им-манентоцентрической модели текста, основанной на универсальности принципа деривации, его приложимости к единицам различных уровней языковой системы - от фонемы до текста [Мурзин 1984: 3], основы представления текста в дериватологической парадигме остаются неясными для большинства лингвистов. При том, что в лингвистике уже очерчено предметное поле деривационной текстологии, предпринимаются попытки дериватологической интерпретации текстов [Голев 1989; 1998; Голев, Сай-кова (Мельник) 2001; Ионова 2007; Сайкова (Мельник) 2011; Трубникова 2012; Чувакин 1998], нуждается в обосновании вопрос о методологических основаниях дериватологического описания текста, допустимых способах его представления (моделирования). Общий принцип имманентоцентрического (в дериватологическом ключе) моделирования текста сформулирован в следующем суждении Л.Н. Мур-зина: «Хотя тот или иной предмет неразрывно связан со всем окружающим миром и не может существовать вне этих связей, он характеризуется внутренними, имманентными свойствами, не сводимыми к свойствам других предметов <...> В связи с этим текст можно исследовать вне зависимости от говорящего и слушающего, отвлекаясь от тех психологических моментов, которые непременно сопровождают и в известной мере обусловливают его порождение» [Мурзин 1982: 21]. В статье обсуждаются исходные принципы имманентоцентрического моделирования текста, которые могут рассматриваться как теоретическая основа дериватологиче-ского подхода к текстообразованию. Разумеется, большая часть из перечисленных принципов уже так или иначе обсуждалась в имеющейся литературе, хотя явно они и не были эксплицированы.
II. Принцип диалогической природы текстообразования
В лингвистической литературе текстообра-зование традиционно рассматривается в тесной
связи с гносеологической функцией языка как средства выражения (точнее, отражения) мыслей его носителей и представляется как вертикальный путь от макроозначаемого к языковой форме. Полагается, что сначала - на довербальной стадии -формируется когнитивный образ события, а уже потом - на вербальной стадии - осуществляется процесс его лексико-синтаксического оформления. Традиция такого осмысления текста, по всей видимости, восходит к Аристотелю и другим античным «филологам», в поле зрения которых зачастую оказывались не естественно-речевые процессы, а подготовленные публичные речи - риторические тексты, призванные «не просто транслировать сообщение, но и осознанно воздействовать текстовой информацией на действительность, получая при этом ответную реакцию аудитории на заявленный стимул» [Голышкина 2012: 25]. Подобное понимание текстообразования сопряжено с осознанием языка как средства общения. Еще в «Тезисах Пражского лингвистического кружка» подчеркивалось, что «наиболее обычной целью говорящего, которая обнаруживается с наибольшей четкостью, является выражение. Поэтому к лингвистическому анализу нужно подходить с функциональной точки зрения. С этой точки зрения язык есть система средства выражения, служащая какой-то определенной цели» [Тезисы Пражского лингвистического кружка 2010: 39]. Говоря о том, что основной функцией языка является коммуникативная, и рассматривая язык как систему средств выражения, лингвисты, как следствие, отождествляют коммуникативную и информативную (гносеологическую) функции языка; в центр внимания ставится «единство познавательной и социальной сущности языка», а язык рассматривается как инструмент «осмысленной, целенаправленной и познавательно-корректной, содержательной коммуникации» [Колшанский 2007: 6]. В таком случае реальной единицей языка-речи признается монологический текст как продукт отражательной референции языка.
Между тем наблюдения лингвистов над естественно-речевыми процессами доказывают, что последние, реализуемые не в форме монолога, а в форме диалога, протекают по-иному. Л.П. Яку-бинский, поддерживая тезис Л.В. Щербы о диалоге как естественной форме речи, полагал, что эта естественность обусловлена психофизиологической организацией носителей языка, проявляющейся в способности «речевой акции вызывать речевую же реакцию, причем это обстоятельство часто имеет почти рефлекторный характер» [Яку-
бинский 1986: 32]. Особенно хорошо это проявляется в ситуации прерывания (в том числе и перестраивания) речи (текста), служащей проявлением естественного стремления носителя языка к диалогу, и в ситуации регламентированного общения, искусственно навязываемой носителю языка: речевое реагирование адресата можно обнаружить по его лицу, по движению губ, по мимике и переглядыванию, по непроизвольному «мычанию» и т.п. [Якубинский 1986]. По мнению Л.П. Якубинского, естественно-речевые процессы, реализуемые в форме диалога, основаны на «тематизме ответа». Признание тематического характера текстообразования предполагает, что последнее протекает как порождение «от старого» -от языковой формы к макроозначаемому: «всякое речевое раздражение <...> необходимо толкает организм на речевое реагирование» [Якубинский 1986: 32]. Осознание суппозиционной основы текстообразования позволяет говорить о том, что процесс создания текста есть процесс диалогический, соотносимый с диалогической природой языка: во-первых, с его социально-коммуникативной, а не социально-познавательной ориентацией, а во-вторых, с его фатической, а не гносеологической (речемыслительной) направленностью.
Коммуникативная обусловленность социального в языке проявляется прежде всего в наличии диалогической ситуации как фактора, предшествующего социально-коммуникативной деятельности. Ср.: «<...> ситуация, неотъемлемая от использования языка, есть ситуация обмена и диалога <...> » [Бенневист 1974: 27]. Как известно, основу диалога составляет асимметрия адресанта и адресата, проявляющаяся в функциональном перераспределении ролей - отправителя и получателя речи. Так, диалог предстает как процесс взаимообмена сообщениями, при котором адресант - это то лицо, которое создает речевое произведение, предназначенное для адресата как лицу, интерпретирующему получаемое сообщение и создающему собственное, иллокутивно вынужденное, речевое произведение, отправляемое адресанту, который в этом случае становится адресатом (получателем речи). Ю.М. Лотман расширил представление о диалогической ситуации, полагая, что она имеет место и в ситуациях, организуемых по модели «Я-Я» и по модели «Я-Он (Другой)», где адресат - это не обязательно видимый участник диалогического обмена репликами, но и ментальный субъект речи, совпадающий с адресантом речи в его физическом статусе [Лотман 2000]. Н.Д. Арутюнова полагает, что адресат
существует в качестве пресуппозиции диалогического общения. В таком случае существование адресата признается как существование не после, а до адресанта, что и обуславливает появление в тексте адресанта тех или иных языковых средств, референтно соотносимых с образом адресата [Арутюнова 1981] и образующих метатек-стовый (метадискурсивный) план речевого произведения. Важно здесь то, что адресант и адресат так или иначе рассматриваются как отправитель и получатель речи.
В соответствии с развиваемым в работе деривационным подходом к текстообразованию внешняя детерминация языка рассматривается как эффект его самодетерминации: внешнее становится способом выражения внутреннего1. В таком случае язык предстает не как «форма мысли», а как «форма общения», а следовательно, как «форма [будущей] формы». Из чего это следует? Во-первых, из того факта, что существующий до акта текстообразования адресат - это не «некая абстрактная субъективность, наделенная также способностью говорить», а «психо-социальный субъект высказывания» [Ажеж 2003: 225], представленный в свернутом виде - в виде текста-примитива (= текстового фрагмента). Это предполагает «во-вторых» - тот факт, что диалог осуществляется не между субъектами речи, а между их высказываниями. При этом в собственно языковом формате диалогическая ситуация предстает как ситуация взаимодействия уже не «квантов знания», а текстовых фрагментов как представителей тех или иных речевых произведений. Следовательно, можно говорить о том, что реальной единицей языка-речи является диалогический текст, отражающий реляционную природу всех текстов. В-третьих, при таком подходе меняется статус адресата и адресанта, которые из отправителя и получателя сообщения «переходят» в статус отвечающего, предполагающий их совмещенную позицию - симметрию - относительно текстового фрагмента как представителя будущего речевого произведения. Это означает, что создание речевого произведения осуществляется по семасиологической модели, а это значит, что «промежуточным этапом звеном процесса тексто-образования <...> является не ментальная модель отражаемой в тексте ситуации, а модель самого текста. В качестве элементов этой модели могут рассматриваться любые его проявления: от кон-
1 Такой подход имеет место в работах Г.П. Мельникова (например, см.: [Мельников 2000]).
кретной лексической реализации текста до абстрактной структуры, схемы, характеризующей совокупности текстов (например, их жанровые особенности)» [Ионова 2006: 174].
Говоря об онтологическом статусе субъекта речи в качестве отвечающего, обратимся к суждениям Э. Бенневиста об эгоцентризме (субъективности) языка. Ср.: «Язык устроен таким образом, что позволяет каждому говорящему, когда он обозначает себя как говорящий, как бы присваивать себе язык целиком» [Бенвенист 1974: 296]. По мнению исследователя, эгоцентричность языка проявляется в личных местоимениях, дейктиче-ских указателях, временных отношениях, пер-формативах и пр. По сути, Э. Бенневист говорит о присущей языку эгоцентрической валентности -валентности, которую в ситуации текстообразова-ния заполняет собой подразумеваемый адресант. Логично предположить, что ситуации, когда носитель языка «обозначает себя как говорящий», являются частным случаем «обозначения», и это обусловлено тем, что выступая как отвечающий, говорящий вынужден обозначать себя как адресанта (в противном случае возникает закономерный вопрос: зачем говорящему обозначать себя как субъекта речи, если «язык и так принадлежит ему»), выражая свое отношение к сообщению. Об онтологической позиции говорящего как «отвечающего» говорит М.М. Бахтин. Ср.: «<...> всякий говорящий сам является в большей или меньшей степени отвечающим: ведь он не первый говорящий, нарушивший вечное молчание вселенной» [Бахтин 1997: 247]. Если перефразировать приведенное выше высказывание Э. Бенне-виста об имманентно присущем языку свойстве субъективности, то можно говорить об имманентно присущем языку свойстве диалогичности, обнаруживаемом в том, что язык устроен так, а не иначе еще и потому, что он позволяет каждому носителю языка одновременно обозначать себя и как адресата, и как адресанта, т.е. как отвечающего, присваивающего язык целиком и тем самым реагирующего на чужие речевые произведения в модусном формате (позиция адресанта).
При таком подходе меняется представление о текстообразовании, которое предстает уже не как монологический акт, пусть и характеризующийся свойством адресованности, а как диалогический акт, характеризующийся ориентацией не на адресата как получателя речи, а на некие смежные отрезки текста, служащие суппозицией для создаваемого в настоящий момент текста, т.е. характеризующийся ответностью. Важно здесь
то, что получатель речевого произведения может и не совпадать с его адресатом, если под последним понимать именно то лицо, речевое произведение которого каузировало появление ответного речевого произведения.
Отсюда возможность представить процесс текстообразования не в виде схем «Я - Другой» или «Я - Я», а в виде схем «ТЕКСТ ДРУГОГО -(АДРЕСАТ/ АДРЕСАНТ) - МОЙ ТЕКСТ» или «ТЕКСТ ДРУГОГО Я - (АДРЕСАТ/ АДРЕСАНТ) - МОЙ НОВЫЙ ТЕКСТ». В таких моделях текст предстает не как результат, конечный продукт, а как субъект текстового «общения»1, подпитываемый его (текста) внутренней энергетикой. В качестве иллюстрации диалогического характера текстообразования приведем пример диалога из чат-переписки:
- (1) а ты что делаешь?
- (2) кино смотрела
- (3) какое?
- (4) сводные сестры...
- (5) хорошее кино
- (6) мм... не видела
- (7) посмотри. Мне очень понравилось.
В приведенном фрагменте диалога все реплики являются производными, причем реплики 1, 3, 4, 5, 7 принадлежат одному носителю языку, а реплики 2, 6 - другому. Появление каждой последующей реплики обусловлено реализацией языко-речевого потенциала предшествующих реплик. Например, возникновение реплики (3) какое? есть следствие реализации деривационного потенциала реплики (2) кино смотрела, свернутой до лексемы кино. Последняя как раз и обуславливает появление терма «атрибутив», актуализируемого в реплике какое? и т.д. Интерес в плане рассматриваемой в статье проблемы представляет реплика (5) хорошее кино, являющаяся продолжением реплики (4) сводные сестры. Эти реплики, принадлежащие одной и той же языковой личности, еще раз доказывают, что субъектом текстооб-разования является не носитель языка, а его язы-ко-речевой коррелят - текст. Именно текст детерминирует появление «нового» текста, являющегося продолжением / развитием текста-основы.
При этом само появление «нового» текста обусловлено характером соотношения текста-основы и его варианта, возможность которого [соотношения] обусловлена фатической референцией языка. Анализируя путь осмысления «описа-
1 Ср. с работами [Бахтин 1997; Кристева 2000; Лотман 1970; 1981].
тельной формулы языка», В.А. Звегинцев отмечает, что в «изучении языка возможен <...> наиболее плодотворный путь, при котором обе части определительной формулы находятся в сбалансированном отношении» [Звегинцев 1980: 13]. В таком случае в поле зрения лингвистов оказывается подлинный акт общения, где общение и его средства находятся в равноправных отношениях [Зве-гинцев 1980: 14]. Как нам представляется, равноправие средства и общения становится возможным в силу не отражательной, а фатической референции языка, сопряженной с установкой не на передачу сообщения, а на вербальный контакт -общение, осуществляемое при помощи слов. Вообще говоря, в лингвистической литературе фатиче-ская ориентация языка, связанная с установлением контакта, обычно рассматривается как периферийное явление, своего рода «речевая неизбежность», сопутствующая основному предназначению языка, описываемого рациональной формулой «для чего» [Клюев URL: http://www.kluev.com/?p=5]. В целевых, монологических, концепциях языка установить контакт - это значит перейти на тот канал связи - устный, письменный или виртуальный, которым пользуется слушающий как получатель речи. Думается, что установить контакт - это значит прежде всего установить языковой контакт, т.е., по сути, осуществить метаязыковой шаг - соотнести через зону контакта исходный текстовый отрезок с текстовым фрагментом, создаваемым адресантом. Проиллюстрируем сказанное на примере процесса заимствования слов. Не касаясь подробно проблемы механизмов, определяющих сам процесс заимствования, отметим, что процесс заимствования может быть рассмотрен не как процесс перехода, переноса элемента чужого языка в родной язык [Кры-син 1968], а как процесс приспособления элементов родного языка к чужеродным элементам посредством имитации - структурного моделирования по аналогии с иноязычными экземплярами-образцами [Ильина, Сычева URL: http://www.philosophy.nsc.ru/jour-nals/humscience/4_98/17_ILINA.HTM]. Отсюда на-родноэтимологическое переосмысление заимствованных слов, ср., например, прихватизация и т.п., а также переосмысление по аналогии, ср., например, зонтик и пр. По существу, речь здесь идет о том, что процесс заимствования - процесс, сопряженный с метаязыковой рефлексией, предполагающий оценку и интерпретацию исходных (новых) элементов с опорой на уже данные.
Проецируя сказанное на процесс создания текста, отметим, что соотнесение текстовых фрагментов через зону контакта способствует то-
му, что их потенциальная дискретность (как элементов текстового уровня языко-речевой системы) исчезает, диалогические потенции фрагмента, проходящей через зону контакта, испытывают скачок вследствие его встречи со смежным текстовым фрагментом. Если встреча текстовых фрагментов идеальна (без помех), то на выходе появляется «новое» речевое произведение; если нет, то появление высказывания возможно во внутренней речи без озвучивания (при наличии помех, контроля со стороны метаязыкового сознания, например). Исходя из сказанного, логично заключить, что языковой диалог разворачивается как бы автоматически за счет присущей языку как средству общения фатической референции - способности устанавливать метаязы-ковой контакт между текстовыми фрагментами, один из которых является инициирующим, а другой - реактивным, возникающим как ответная реакция, спровоцированная преформой инициирующего фрагмента. При этом инициирующий фрагмент, с одной стороны, является чужим для данной («актуальной») речевой системы, и, как следствие, становится катализатором, запускающим механизм самоорганизации языковой формы, сопряженный с механизмами переосмысления (= внутренней формой знака), а с другой стороны, является родным в силу действия последних.
III. Принцип приоритета языковой формы в актах текстообразования
В существующих моделях текстообразова-ния, исходящих из принципа асимметричного дуализма текстообразования, языковая форма обычно рассматривается как вторичный компонент текстообразования, обладающий свойством прозрачности для передаваемого сообщения; значимость же языковой формы признается только в специальных текстообразующих контекстах, характеризующихся установкой на само сообщение и коррелирующих с поэтической функцией языка (по Р.О. Якобсону), необязательно сводимой к произведениям словесного творчества. Ср., например, с точкой зрения, согласно которой «научное открытие представляет собой такой коммуникативный процесс, в котором определяющее значение имеет языковая форма: текстовая организация поверхностного уровня является существенной при выражении смыслового содержания» [Чернявская 2008: 82].
Обсуждаемая проблема сопряжена с осознанием факта, согласно которому энергетическим фактором, движущим процесс образования текста, является не новизна выражаемого содержания (когнитивный образ события), коррелирую-
щая с варьированием целей коммуникации как содержанием того, что подлежит объективации вовне, а языковой образ будущего текста как «проекция» развития его внешней или внутренней формы. В первом случае создание текста есть следствие взаимодействия «соседствующих» подсистем языка - лексической, синтаксической или лексико-синтаксической. Во втором случае тек-стообразование связывается с формально-содержательной соотнесенностью текста с другими текстами - с реализацией деривационного потенциала самого текста как языковой единицы.
Признание приоритета языковой формы в актах текстообразования хорошо иллюстрирует следующий пример:
- (1) Ты уже доделал то, что хотел?
- (2) Да, допереписал, но еще недоразобрал.
В представленном диалоге вторая реплика
является производной, ее возникновение обусловлено реализацией языко-речевого потенциала первой реплики, свернутой до глагольной единицы - доделал.
Такого рода примеры свидетельствуют о том, что создание означаемого совершается как акт продления языковой формы - как реализация потенций развитий языко-речевой материи, служащей суппозицией, прообразом будущего текста. Б.М. Гаспаров, рассуждая о проблеме создания текста, отмечает, что детерминантой порождения текста является не когнитивный образ события, а его языковой образ, являющийся «первичным откликом говорящего субъекта на языковое выражение - непосредственным, мгновенным, непроизвольно-спонтанным», и как следствие, «проводником, посредством которого принятое высказывание попадает в сферу деятельности интерпретирующей мысли говорящего, либо, напротив, посредством которого мысль говорящего оказывается направленной на то, чтобы воплотиться в высказывании» [Гаспаров 1996: 261, 276]. Суппози-ционная сущность языкового образа проявляется в том, что любой элемент языковой формы, который привлек внимание носителя языка, вызывает из его языковой памяти другие языковые выражения, тем самым актуализирует ассоциативные механизмы, детерминирующие «расширение» элемента и его превращение в цельнооформленную сущность - текст. Иными словами, языковой образ служит источником когнитивной рефлексии носителя языка, рождающей новые образы в соответствии с целевым (субъективным) компонентом текстообразования. Сказанное в общем виде согласуется с осознанием метафоричности речевого
мышления, организованного по принципу аналогии, т.е. по принципу «данное - новое», где данное - уже отрефлексированный языковой опыт, а новое - результат и следствие действия когнитивных (интерпретационных) механизмов текстообразования над уже данным языковым материалом. Об этом хорошо сказал Дж. Лакофф, утверждающий, что метафоричность является основой концептуальной системы носителей языка [Лакофф, Джонсон 2004: 27].
IV. Принцип эпидигматической мотивированности текста
Рассмотрение текста как языковой единицы предполагает его включение в парадигматические, синтагматические и эпидигматические отношения как проявления системности языка. Парадигматика текста основывается на механизме отбора, суть которого проявляется в выборе тех или иных коммуникативно значимых вариантов текста, характеризующихся внеязыковой обусловленностью. Синтагматические связи текста проявляются по-иному, они сопряжены с особенностями сочетания данного текста с другими текстами. Синтагматическая дистрибуция текстов определяется их формально-содержательной соотнесенностью, или ассоциативно-деривационными отношениями. Д.Н. Шмелев, описывающий деривационные отношения в лексической системе, понимал под последними формальную мотивированность слов. «Когда значения квалифицируются в словарях как «переносные» - это свидетельствует о том, что они воспринимаются в связи с какими-то другими значениями, т.е. являются деривационно «связанными». Деривационная связанность - это формальная мотивированность слова» [Шмелев 2003: 226]. Иными словами, ассоциативно-деривационные отношения связаны с понятием мотивированности как формальной суппозиции производного слова. Проецируя сказанное на текстовые отношения, отметим, что эпи-дигматика текстов основана на их формально-содержательной мотивированности (= детерминированности), актуализируемой не при передаче информации, а при передаче слов. При этом степень деривационной связности текстов может быть различной (в том числе и материально не выраженной), но она не может не быть [Голев, Сайкова (Мельник) 2001]. Проблема эпидигматической мотивированности текстов тесно связана с проблемой мотивированности и произвольности языкового знака. Обычно при обсуждении этой проблемы лингвисты ссылаются либо на Ф. де Соссю-ра [Соссюр 2010], отстаивающего тезис об идио-
матичности / немотивированности двух сторон знака - означаемого и означающего, либо на В. фон Гумбольдта [Гумбольдт 2000], выделяющего в структуре языкового знака «элемент», обеспечивающий согласованность между означаемым и означающим и являющийся «содержанием» формального уровня языковой системы. Как представляется, указанные противоречия являются таковыми лишь на уровне гносеологических решений, они связаны с различным представлением языка: либо как «вещи в себе и для себя», либо как «энергейи». В действительности мы имеем дело с фактом, согласно которому истинное бытие языка обнаруживается в связной речи. Как отмечает Л.Н. Мурзин, язык - это ««механизм (очень сложный агрегат механизмов!) производства текстов (в широком смысле), именно текстов, а не отдельных слов, не изолированных предложений или каких-либо других языковых или речевых единиц» [Мурзин 1983: 81]. Из этого факта, в частности, следует, что язык есть не «мертвый продукт», но «созидающий процесс». «<...> Язык есть не продукт деятельности (ergon), a деятельность (energeia). Его истинное определение поэтому может быть только генетическим. Язык представляет собой беспрерывную деятельность духа, стремящуюся превратить звук в выражение мысли» [Гумбольдт 2000: 70]. Согласованность двух сторон знака, по мнению Л.Г. Зуб-ковой, есть следствие «действия» принципа знака, постулирующего «единство означаемого и означающего» и предполагающего «системную обусловленность и, следовательно, мотивированность связи двух сторон знака как элемента системы» [Зубкова 2008: 42]. В каком-то смысле об этом говорил и Ф. де Соссюр, формулируя тезис о «психичности» языкового знака как синтеза понятия и акустического образа, основанного на ассоциативной связи: «обе стороны языкового знака психичны и связываются в нашем мозгу ассоциативной связью [Соссюр 2010: 221]. Осознание динамики языка как имманентно присущего ему свойства в целом коррелирует с представлениями о языке как адаптивной (самонастраивающейся) системы, направленной на достижение согласованности «между мыслью и звуком» [Бодуэн де Куртенэ 1963, Гумбольдт 2000; Мельников 2000].
V. Принцип цитации как основы текстообразования
Диалогичность текстообразования определяет в свою очередь его цитационный характер.
При разграничении понятий «цитация» и «цитирование» мы придерживаемся точки зрения Н.Д. Арутюновой. По словам исследователя, цитация «представляет собой компонент вербальной реакции на высказывание говорящего», она «извлекается из речи собеседника <...> Основные свойства цитации проистекают из того, что она входит в диалогический контекст <...> Этим она отличается от цитирования - введения в текст фрагментов других текстов» [Арутюнова 1986: 50]. Иными словами, если ситуация цитирования вовлекает трех участников: говорящего (автора текста), адресата и автора цитаты, то цитация выражает реакцию на реплику говорящего, и она прямо связана с диалогическими (можно было бы сказать «прагматическими») модальностями - согласием и несогласием (унисоном и диссонансом) [Арутюнова 1986: 50]. Идея «цитации» как мнемонической деятельности, отражающей языковой опыт носителя языка - те образы высказывания, которые, с одной стороны, «инкорпорированы» в его сознание, а с другой стороны, выступают в виде конкретно представимого целого, нашла серьезное обоснование в работе Б.М. Гаспарова [Гаспа-ров 1996]. По мнению ученого, «память говорящего хранит неопределенно большое и неупорядоченное множество <...> «образов» высказываний. В сознании говорящих контурный прототи-пический образ высказывания выступает в виде конкретно представимого целого. Это целое включает в себя, в слитном единстве, и мелодико-кинетическую кривую, по которой движется высказывание, и некоторые конкретные слова и выражения, как бы проступающие в отдельных опорных его точках, и, наконец, целые поля дальнейшего языкового материала, притягиваемого именно данным эскизом. <...> Контурный образ высказывания имеет определенную коммуникативную окрашенность, определенный тематический и жанровый потенциал употребления» [Гас-паров 1996: 145]. Столь подробное воспроизведение мысли ученого объясняется тем, что в ней содержится значимый для нас тезис о цитации как проявлении диалога текстов, формирующего виртуально-материальное межтекстовое пространство, построенное по принципу коммуникативной перспективы высказывания - данное - новое и отражающее баланс мнемонических и креативных компонентов языковой деятельности. Внутренняя цитация, как основа текстообразования, обуславливает суппозиционный характер текстообразо-вания, его эпидигматичность. Эпидигматика
цитации проявляется в возникновении формально-содержательных ассоциаций, «отсылающих» не к исходному тексту, а к будущему тексту. Как следствие, при описании, например, грозы типовой носитель языка обращается прежде всего к тем языковым выражениям, которые функционируют в его языко-речевом сознании и в которых гроза является компонентом вербального содержания. Осуществляя акты внутренней цитации, носители языка сворачивают высказывания до лексических единиц и наоборот - разворачивают лексические единицы до речевых произведений, способствуя тем самым непрерывному деривационному развитию текста.
VI. Принцип суппозиционной связи лексемы и текста
Для того чтобы прояснить сущность данного принципа, обратимся к анализу иерархических отношений в системе языка. Структуралисты представляют языковое пространство как лестницу языковых единиц, начинающуюся с фонемы и заканчивающуюся текстом. Текст при таком подходе предстает как вторичный языковой продукт (языковой материал, по Л.В. Щербе), в котором представлены все первичные единицы языка. Для структурной лингвистики актуальным является тезис о том, что целое - языковая система -складывается из частей - отдельных языковых элементов. Наши рассуждения о связи текста и лексемы опираются на идеи «системных» лингвистов, признающих наличие в языке «идеальной области», скрытой за языковым содержанием (В. фон Гумбольдт). Для системной лингвистики оппозиция части и целого также оказывается релевантной, однако часть трактуется не как составной элемент системы, а как образ будущего целого. Описывая отношения целого и части, Р.О. Якобсон приводит высказывание Э. Нагеля, согласно которому система - это «модель отношений», тогда часть относится к «любому из элементов, которые соотнесены по этой модели в конкретном ее воплощении» [Якобсон 1985 URL: http://www.philology.ru/linguistics1/jakobson-85b.htm].
Триада «целое - часть - целое», где часть уже не часть и еще не целое, а будущее (качественное) целое в рамках поднимаемой в статье проблемы приобретает особую значимость, позволяя представить процесс текстообразования как предвосхищение целостной сущности - текста - за счет развития ее части - лексемы - как относительно независимого целого. При этом совокуп-
ность лексем трактуется как микротекст, являющийся в свою очередь элементом внешней или внутренней формы текста. Последнее согласуется с суждениями В.В. Бибихина, согласно которому внутренней формой языка является лексема (слово). Именно этим, по мнению ученого, объясняется тот факт, что В. фон Гумбольдт в своих размышлениях о внутренней форме языка в качестве примера использует лексему «слон», который в санскрите именуется то как «двузубый», то как «дважды пьющий», то как «снабженный рукой» [Бибихин 2008]. В таком случае не текст, а лексема является вторичной единицей - единицей, производной от текста. В лингвистической литературе уже давно отмечается факт связи слова и текста, сущность которой проявляется в способности слова служить свернутым текстом, или по образному определению М.М. Бахтина, «аббревиатурой высказывания» [Бахтин 1979]. О связи лексемы и текста хорошо сказал Л.Н. Мурзин, согласно которому тексты «хранятся» в языко-речевом мышлении в виде лексем, являющихся «следствием определенного преобразования, свертывания, компрессии текстовой номинации» [Мурзин 1988: 20]. В исследованиях Л.В. Сахарного и его учеников экспериментальным путем доказывается наличие деривационной связи между текстом и лексемой, обнаруживаемой в представлении текста, как ментального феномена, в виде ключевых слов [Сахарный, Штерн 1988; Сахарный 1991], связанных парадигматическими, синтагматическими и эпидигматическими отношениями, являющимися в свою очередь следствием обозначенных отношений на уровне текста. Последнее обусловлено взаимными переходами текста и лексемы. В этом смысле разграничение в лексикологии общеупотребительной лексики и лексики ограниченного употребления, многозначных и однозначных слов и т.п. приобретает иной смысл, а именно: в этом противопоставлении мы видим проявление деривационной энергии текста. Так, например, лексема, вовлекаясь в процесс образования нового текста, не теряет, а наоборот, сохраняет свои связи с прежним текстом, приобретая новые признаки. При этом производный текст обогащает лексему новыми формально-смысловыми наращениями; в то же время лексема «обедняется», потому что «после нового свертывания уже соответствует одновременно двум разным текстам, как бы вмещая в себя лишь то общее, что объединяет эти тексты» [Мурзин
1988: 18]. Отсюда структура многозначного слова есть не что иное как отражение структуры связи деривационных вариантов текста.
VII. Принцип множественности моделей
текстообразования
Если в телеологических концепциях текста признается наличие одной модели текстообразова-ния «Смысл-Текст», то в дериватологических - как минимум двух моделей текста. Множественность моделей текстообразования при его дериватологи-ческом представлении обусловлена осознанием диалогической природы текста, его мотивированности. В зависимости от того, на что опирается носитель языка при создании текста - на его внешнюю форму или внутреннюю, выделяются как минимум две модели текстообразования - ономасиологическая, ориентированная на внешнюю форму текста-основы, и семасиологическая, ориентированная на его содержание как внутреннюю форму [Сайкова (Мельник) 2002; 2011].
VIII. Принцип непротивопоставленности внутритекстовых и межтекстовых отношений
Традиционно лингвистика текста проводила четкое разграничение между внутренними и внешними границами текста. Так, например, Е.С. Кубрякова рассматривает текст как «итог ре-чемыслительной деятельности его создателя, воплощающего особый замысел в его направленности на определенного слушателя / читателя», «непосредственную материальную данность», обладающую «четко выраженными пределами: началом, концом и тем, что помещается между ними» и характеризующуюся такими признаками, как отдельность, выделенность, формальная и семантическая самодостаточность, тематическая определенность и завершенность» [Кубрякова 2001: 72-81]. Полагая, что текст есть самодостаточный целевой продукт текстообразования, и признавая субъекта речи фактором, определяющим границы текста, лингвисты, по сути, противопоставляют процесс создания текста актам его функционирования, представляя текстообразование как дискретный процесс, который «распадается» на два самостоятельных звена - на акт создания текста адресантом и акт его интерпретации адресатом. При этом мена субъектов речи обусловливает синтагматическое измерение текстовых отношений, проявляющееся в позиционной упорядоченности текстов, их линейном «выстраивании»
в дискурсе. Текст в этом случае предстает как сообщение - как совокупность смысловых версий, актуализируемых адресатом / адресантом.
Осознание диалогичности как одной из категорий текста актуализировало мысль о проницаемости текстовых границ, интертекстуальной связи текстов, обусловленной намеренным внесением носителем языка в свой текст кусочков языковой ткани других текстов, для того чтобы адресат мог их легко обнаружить и «правильно» (с точки зрения адресанта) расшифровать замысел адресанта. Признание эпидигматической, т.е. ассоциативно-деривационной связи текстов в дискурсивном пространстве языкового сообщества позволяет говорить о том, что граница текста определяется по отношению не к субъекту речи, а по отношению к другому тексту; как следствие, фактором, определяющим текстовые границы, является эпидигматическое «соседство» текста с другим текстом, проявляющееся в их формально-содержательной соотнесенности. Иными словами, синтагматическая дистрибуция текстов определяется их формально-содержательной соотнесенностью, или ассоциативно-деривационными отношениями. При этом степень деривационной связности текстов может быть различной (в том числе и материально не выраженной), но она не может не быть [Голев, Сайкова (Мельник) 2001]. В таком случае носитель языка предстает как средство, необходимое для установления контакта между текстами - как своего рода проводник его деривационной энергии, а текстообразование - как процесс «продления» текста, которое обнаруживается в чередовании текстов-реплик участников коммуникативного акта.
Из сказанного следует, что при дериватоло-гическом подходе к текстообразованию последнее предстает как континуальный (= непрерывный) процесс, основанный на свойстве мотивированности текста. Вовлекаемый в деривационно-мотивационное пространство языка текст рассматривается как результат реализации его деривационного потенциала, обеспечивающего его непрерывное деривационное функционирование в текстовом пространстве языкового сообщества. Ср., например, с функционированием пьесы - как черновика (отметим условный статус «точки отсчета»), как художественного произведения - как сценария - как постановочного текста - как рецензии на текст - как пересказа его содержания -как сочинения - как пародии - как цитаты - как совокупности лексем (например, отражающих на-
звание пьесы, ее героев, места действия и т.п.) и пр. Рассмотрение текстообразования как непрерывного процесса предполагает признание его универсального характера, тождественность механизмов внутритекстовых и межтекстовых отношений, отсутствие «границ» между ними.
IX. Заключение
Подводя итоги, отметим, что деривационное представление текстообразования, обращение к внутренней форме текста как феномену, регулирующему его [текста] непрерывное деривационное функционирование, вовсе не означает отрицание телеологических моделей текста. Отношения между ними регламентируются не принципом альтернативы (или - или), а, скорее, принципом дополнительности (и - и). Чем больше аспектов изучения текста, тем, в конце концов, полнее и лучше будет наше знание о закономерностях его образования.
Список литературы
Ажеж К. Человек говорящий: Вклад лингвистики в гуманитарные науки. М.: Едиториал УРСС, 2003.
Арутюнова Н.Д. Диалогическая цитация (к проблеме чужой речи) // Вопросы языкознания. 1986. № 1. С. 50-64.
Арутюнова Н.Д. Фактор адресата // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1981. Т. 40. № 4. С. 356-367.
Бахтин М.М. Собрание сочинений. Т. 5: Работы 1940-1960 гг. М.: Русские словари; Языки славянской культуры, 1997.
Бенневист Э. Общая лингвистика. М.: Прогресс, 1974.
Бодуэн де Куртенэ И.А. Избранные работы по общему языкознанию: в 2-х т. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1963.
Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М.: КомКнига, 1981.
Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М.: Новое литературное обозрение, 1996.
Голев Н.Д. Деривация и мотивация как формы оязыковленной детерминации: инварианты и варианты // Очерки по лингвистической детер-минологии и дериватологии русского язык. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 1998. С. 65-84.
Голев Н.Д. Динамический аспект лексической мотивации. Томск: Изд-во Томского университета, 1989.
Голев Н.Д., Сайкова (Мельник) Н.В. Изложение, пародия, перевод ... К основаниям деривационной интерпретации вторичных текстов // Языковое бытие человека и этноса: психолингвистический и когнитивный аспекты. Вып. 3. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2001. С. 20-27.
Голышкина Л.А. Феномен риторического текста: к проблеме осмысления типологических свойств и механизмов формирования // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. Серия «Филология и искусствоведение». 2012. № 3 (2). С. 25-28.
Гумбольдт фон В. Избранные труды по языкознанию. М.: Прогресс, 2000.
Дымарский М.Я. Проблемы текстообразо-вания и художественный текст (на материале русской прозы XIX-ХХ вв.). М.: Эдиториал УРСС, 2006.
Звегинцев В.А. О цельнооформленности единиц текста // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1980. Т. 31. № 1. С. 13-21.
Зубкова Л.Г. Принцип знака в категориально-иерархической организации языка. Продолжение следует // Вестник Московского городского педагогического университета. Серия Филологическое образование. 2008. № 1. С. 42-52.
Ионова С.В. Аппроксимация содержания вторичных текстов. Волгоград: Изд-во Волгоградского ун-та, 2006.
Ионова С.В. Внутренняя форма текста и способы ее экспликации // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 2. Языкознание. 2007. № 6. С. 14-20.
Кибрик А.Е. Эскиз лингвистической модели текстообразования // Очерки по общим и прикладным вопросам языкознания (универсальное, типовое и специфичное в языке). М., 1992. С. 287-301.
Клюев Е.В. Фатическая функция языка и проблемы референции. URL: http://www.kluev.com/?p=5
Кобозева И.М. «Теория речевых актов» как один из вариантов теории речевой деятельности // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1986. Вып. 17.
Колшанский Г.В. Коммуникативная функция и структура языка. М.: УРСС Эдиториал, 2007.
Кристева Ю. Бахтин, слово, диалог и роман // Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму. М.: ИГ Прогресс, 2000. С. 427-457.
Кубрякова Е.С. Номинативный аспект речевой деятельности. М.: Изд-во ЛКИ, 2008.
Кубрякова Е.С. О тексте и критериях его определения // Текст. Структура и семантика. Т. 1. М.: СпортАкадемПресс, 2001. С. 72-80.
Кубрякова Е.С. Эволюция лингвистических идей во второй половине ХХ века (опыт парадиг-мального анализа) // Язык и наука конца ХХ века. М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 1995.
Лакофф, Дж., Джонсон, М. Метафоры, которыми мы живем. М.: Едиториал УРСС, 2004.
Лотман Ю.М. Автокоммуникация: «Я» и «Другой» как адресаты (О двух моделях коммуникации в системе культуры) // Семиосфера. СПб.: Искусство, 2000. С. 159-165.
Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М.: Искусство, 1970.
Лотман Ю.М. Текст как динамическая система // Структура текста-81. М.: Институт славяноведения и балканистики АН СССР, 1981. С. 104-105.
Мельников Г.П. Принципы и методы системной типологии языков: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. М., 1989.
Мельников Г.П. Системная типология языков: синтез морфологической классификации языков со стадиальной: Курс лекций. М.: Изд-во Российского ун-та дружбы народов, 2000.
Мельчук И.А. Опыт теории лингвистических моделей «Смысл-Текст»: семантика, синтаксис. М.: Языки русской культуры, 1999.
Мурзин Л.Н. О деривационных механизмах текстообразования // Теоретические аспекты деривации. Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 1982. С. 20-22.
Мурзин Л.Н. О динамической природе языка // Спорные вопросы русского языкознания: теория и практика. Л.: Изд-во ЛГУ, 1983. С. 61-68.
Мурзин Л.Н. Основы дериватологии. Пермь: Изд-во Пермского ун-та, 1984.
Мурзин Л.Н. Синтаксическая деривация. Пермь: Изд-во Пермского ун-та, 1974.
Мурзин Л.Н. Текст - номинация - лексема // Лексические аспекты в системе профессионально-ориентированного обучения иноязычной речевой деятельности. Пермь: Изд-во Пермского гос. унта, 1988. С. 16-21.
Николаева Т.М. Лингвистика текста. Современное состояние и перспективы // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1978. Вып. 8.
Сайкова (Мельник) Н.В. Взаимодействие текста и слова в деривационном аспекте (на материале вторичных текстов разных типов): дис. ... канд. филол. наук. Барнаул, 2002.
Сайкова (Мельник) Н.В. Деривационное функционирование русского текста: лингвоцен-трический и персоноцентрический аспекты: дис. ... д-ра филол. наук. Кемерово, 2011.
Сахарный Л.В. Тексты-примитивы и закономерности их порождения // Человеческий фактор в языке: язык и порождение речи. М.: Наука, 1991. С. 221-237.
Сахарный Л.В., Штерн А.С. Набор ключевых слов как тип текста // Лексические аспекты в системе профессионально-ориентированного обучения иноязычной речевой деятельности. Пермь: Изд-во Пермского гос. ун-та, 1988. С. 34-51.
Соссюр де Ф. Курс общей лингвистики // История языкознания: Х1Х - 1-я половина ХХ в. Томск: Изд-во Томского ун-та, 2010. С. 199-261.
Тезисы Пражского лингвистического кружка // История языкознания: XIX - 1-я половина XX в. Томск: Изд-во Томского ун-та, 2010. Ч. 2. С. 38-53.
Трубникова Ю.В. Лексико-деривационная концепция текста (на материале современного русского языка): автореф. дис. ... д-ра филол. наук. Барнаул, 2012.
Трубникова Ю.В. Лексико-деривационные основания моделирования текста. Барнаул, 2008.
Хомский Н. Аспекты теории синтаксиса. М.: Изд-во Московского ун-та, 1972.
Чернявская Е.В. Нетолерантность в науке, или когда научное открытие становится несвоевременным // Стереотипность и творчество в тексте: межвузовский сборник научных трудов. Пермь: Пермский государственный ун-т, 2008. С. 78-88.
Чувакин А.А. Деривационные отношения как тип межтекстовых отношений (к предмету текстодериватологии) // Актуальные проблемы дериватологии, мотивологии, лексикографии. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1998. С. 23-24.
Шмелев Д.Н. Современный русский язык. Лексика. М.: УРСС, 2003.
Шпильная Н.Н. Внутренняя форма текста как деривационный феномен // Вестник Томского государственного университета. 2013. № 373. С. 44-50.
Шпильная Н.Н. Внутренняя форма текста как носитель потенциала его деривационного развития // Вестник Кемеровского государственного университета. 2012. № 4 (52). С. 232-235.
Щерба Л.В. Восточно-лужицкое наречие. Т. 1. Пг., 1915.
Якобсон Р.О. Лингвистика и поэтика // Структурализм: «за» и «против». М.: Прогресс, 1975.С. 193-230.
Якобсон Р.О. Разработка целевой модели языка в европейской лингвистике в период между двумя войнами // Новое в лингвистике. Вып. IV. М., 1964.
Якобсон Р.О. Часть и целое в языке // Избранные работы. М., 1985. С. 301-306. URL: http://www.philology.ru/linguistics1/jakobson-85b.htm
Якубинский Л.П. О диалогической речи // Избранные работы: Язык и его функционирование. М.: Наука, 1986. С. 17-58.
N.N. Shpilnaya
PRINCIPLES OF DERIVATIONAL MODELLING OF TEXT PRODUCTION
Object of research. Principles of derivational modelling of text production.
The aim of the work is to justify methodological reasons for text production derivational descriptions and acceptable ways of their presenting.
Method. In the article the author uses a descriptive analytical method, shows its specific character in logical linguistic description of main principles of text production derivational description.
Methodology. The ideas developed are fitted well into the derivational grammar course as a version of formal language theory.
Results. The author formulated and described the original theoretical principles of derivational approach for the text production presentation: the principle of dialogic nature of text production, the principle of language form priority as text production acts, the principle of epidigmatic motivation of the texts, the principle of citation as a basis of text production, the principle of suppositional connection between a lexical item and a text, the principle of multiplicity of text production models, the principle of non-opposition of intratextual and intertextual relations.
Area of application. Proposed principles of text production description can be used as a theoretical basis for derivational modelling of different texts. The real manifestation of a derivational model is dialogical speech as a natural form of existence and functioning of the language.
Conclusion. The proposed model of text production description broadens the ideas of presentations of text production that exist in linguistics and are traditionally conceived in the course of teleological models of the language.
Key words: interior text form, text derivation, immanent centric text model, principles of derivational text production modelling, text production.
