CC BY
31
ПРИНЦИП «ЕДИНОЙ ПОСЫЛКИ» В ЖАНРАХ НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКИ В СВЕТЕ ТЕОРИИ «ВОЗМОЖНЫХ МИРОВ» И ТЕОРИИ «АНОМАЛЬНОСТЕЙ ХУДОЖЕСТВЕННОГО МИРА»
Р.Е. Тельпов
Государственный институт русского языка им. А. С. Пушкина, (Москва, Россия)
Аннотация: В статье мы рассматриваем характерный для произведений научной фантастики принцип «единой посылки». Мы рассматриваем принцип «единой посылки» в свете теории «возможных миров Я. Хинтикки и в свете типологии «аномальностей художественного мира» Т. Радбиля. Рассмотрения принципа «единой посылки» с точки зрения двух этих теорий позволил нам выявить логические и лингвистические основы данного принципа, а также выявить роль соблюдения принципа «единой посылки» в формировании жанрового своеобразия научно-фантастических произведений.
Ключевые слова: принцип «единой посылки», теория «возможных миров», научная фантастика, усредненная норма языка.
Принцип «единой посылки» сложился в советском литературоведении в 70-х гг. прошлого века, и его сущность определена Е. Кагарлицким в следующих словах: «Реалистическая фантастика XIX-XX веков складывалась как фантастика «единой посылки». В произведении подобного рода в основе сюжета лежит обычно единственное фантастическое допущение, «истинность» которого обосновывается в дальнейшем всеми доступными средствами. Это фантастическое допущение дает возможность развернуть цепь событий и размышлений, последние в свою очередь, поскольку они следуют логике первоначальной посылки, приучают читателя к этой посылке и тем самым по-своему доказывают ее правомерность» [2; с. 143].
Фантастическое допущение может быть только одно - именно соблюдение этого принципа предоставляет возможность рационально проинтерпретировать все происходящие в фантастическом мире явления, несмотря на присутствующий в них элемент необычного. Единичность подобного фантастического допущения придает устойчивость всем пространственно-временным параметрам, которые актуализированы в мире, описываемом писателем-фантастом. Говоря другими словами, в сказке, в романтическом произведении или в творении писателя-модерниста может произойти все, что угодно - в научно-фантастическом произведении далеко не все, а только то, что не выходит за рамки одного фантастического допущения.
Правило «единой посылки» является принципом, лежащим в основе организации языковых средств, используемых в произведениях научной фантастики. Для теоретического осмысления отношений, складывающихся между языком научной фантастики и законами построения фантастического мира, целесообразно использовать классификацию типологий «аномальностей художественного мира», созданную Т.Б. Радбилем. Исследователь выделяет четыре варианта взаимосвязи художественного мира и художественного текста:
1) Языковая концептуализация «правильного мира» «правильным языком» (поэзия и проза реализма, историческая и мемуарная литература и пр.);
2) Языковая концептуализация «неправильного мира» «правильным» языком (фантастика Гофмана и Гоголя, сказки, легенды и мифы);
3) Языковая концептуализация «правильного мира» мира «неправильным языком» (например, сказ Лескова или Зощенко);
4) Языковая концептуализация «неправильного мира» «неправильным языком» (А. Платонов, обэриу-ты, литература модернизма и пр.) (см. подробнее [4; с. 41]).
О научной фантастике в работе Т.Б. Радбиля сообщается, что «аномально невероятные» (фантастические) события не воспринимаются таковыми (аномальными) поскольку они «есть норма мироустройства «прототипического мира» этих текстов» [там же; с. 44]. Исследователь не указал конкретно, к какому из выделенных типов можно отнести мир, актуализированный в произведениях НФ, но отметил, что в соответствии со свойствами этого мира его можно трактовать как «языковую концептуализацию правильного мира правильным языком». Остановимся на этом выводе подробнее.
В качестве предполагаемой модальной рамки для «нормального» мира Т.Б. Радбиль предлагает фразу «Люди считают, что такое могло бы быть при наличии определенных рационально осмысляемых допущений» [там же; с. 45]. Продолжая его анализ можно добавить, что норма, мешающая невероятным событиям
ISSN 2078-9661 • □ Гуманитарный научный журнал №1, 2014
37
фантастического произведения стать аномальными, есть норма не только «прототипического мира» данных произведений, но и реальной действительности вообще. Связующим звеном между «прототипическим миром» фантастического произведения и реально существующим миром является возможность рационалистической интерпретации происходящих в этом фантастическом мире событий и тесная логическая спаянность всех элементов в художественном изображении фантастического мира - в этом проявляется структурообразующая роль рассудка, генерирующего фантастический мир в привычных нам параметрах пространства, времени и причинности.
Фантастический мир словно представляет собою некую часть «нашего» мира, только до поры до времени от нас в силу разных причин скрытую: в произведениях о будущем - из-за хронологической отдаленности, в произведениях криптофантастического типа - из-за подразумеваемых соображений секретности и т.д. Фантастические мотивы, встречающихся в этих произведениях могут быть представлены с помощью модальной рамки: «Это уже происходит где-то, только незаметно для нас» или «Этого пока нет, но когда-нибудь это произойдет». Что касается вымышленных героев и ситуаций, то они есть практически в любом художественном произведении. Авторские вольности, проявляющиеся во введении эффекта необычного, легко обнаруживаются в любом историческом романе, проливающем свет на темные страницы прошлого - там их нисколько не меньше, чем в фантастике. При этом характеристика исторического романа как повествования «правильным языком» о «правильном мире» вряд ли у кого-то вызовет сомнение.
Научная фантастика, по нашему мнению, также неверифецируема, как любой исторический нарратив, и к жанру НФ вполне применимы слова Ф. Анкерсмита, исследователя языка исторических произведений: «Споры историков не разрешаются простой проверкой, соотносится ли правильный нарратив с тем, что было в прошлом. Мы не можем уподобить то, что было в прошлом, картинам, которые известны нам только по описаниям в музейных каталогах. Чтобы установить, какое описание к какой картине относится, мы могли бы просто сходить в музей. Подобное решение, к сожалению, невозможно в случае спора между историками» [1; 108].
Безусловно, выделяемую нами логическую спаянность нельзя понимать в буквальном смысле: при детальном анализе фантастические феномены в большинстве фантастических произведений противоречат привычным принципам мироустройства, но с точки зрения логики данное противоречие является противоречием почти такого же порядка, как и невозможная в принципе, но наблюдаемая в исторических романах реконструкция диалогов, вложенных в уста видных исторических лиц. Допущения присутствуют в любой разновидности миров, актуализированных жанрами исторического романа и научной фантастики. Это проявляется в «сверхпроницаемости» образа повествователя, имеющей место и в фантастике и в историческом романе. В историческом романе это качество обнаруживается в способности героя наблюдать картины прошлого, а в фантастике - в возможности наблюдать картины будущего или проникать в потаенные уголки жизни других персонажей. В конечном счете, некая доля условности присутствует в любом художественном произведении, кроме случаев использования формы сказа, когда повествователь делается полноправным героем произведения с сохранением всех особенностей построения устного монолога.
Таким образом, научную фантастику и произведения, традиционно рассматриваемые как реалистические, объединяет общий способ актуализации изображаемых миров с сохранением всех логических и пространственно-временных параметров, а также присутствующее или подразумеваемое объяснение, касающееся нарушений, диктуемых этими параметрами законов.
Глубинные основы конститутивных признаков НФ можно обнаружить, если рассмотреть интересующий нас жанр в свете т.н. теории «возможных миров», берущей свое начало в трудах Канта и Лейбница и получившей наиболее полное развитие в трудах финского ученого Я. Хинтикки. В соответствии со взглядами Хинтикки, «возможный мир» - категория, которую «можно интерпретировать либо как возможное положение дел, либо как возможное направление развития событий» [7; 38]. Одной из разновидностей выделяемых Хинтиккой «возможных миров» являются «миры возможные эпистемологически, но невозможные логически» [там же]. Выражение «возможные эпистемологически» следует понимать как «отражающие результаты познавательной деятельности», в том числе и такие, как догадки, предположения, сомнения, мнения, убеждения, - т.е. те результаты, соответствие которых реальному положению дел еще не получило своего подтверждения. Они являются основой для всевозможных фантастических построений, «именно потому, что люди [...] вовсе не стремятся вывести все логические средства ad тйшШт из того, что они знают, они могут воображать картины, которые только кажутся возможными, но содержат в себе скрытые противоречия» [7; 233].
Границы «возможности» «эпистемически возможных миров» предстают категорией крайне субъективной, зависимой от компетенции воспринимающего лица (в нашем случае читателя), от его познавательных интенций, от его желания досконально разобраться в вероятности мира, представленного в научно-
фантастическом произведении. Именно это желание, в конечном счете, может привести читателя к выводу об абсурдности и «логической невозможности» изображенного мира. На субъективность восприятия обращал внимание и Я. Хинтикка: «Данные миры должны быть такими, чтобы определенный субъект а считал их совместимыми со всем, что он знает. Их совокупность естественно зависит от его проницательности и от уровня проводимого им анализа» [там же; 239].
Достижение ступени, за которой открывается логическая невозможность мира, актуализируемого научно-фантастическим произведением, зависит не только от уровня компетенции и познавательных интенций читателя, но и от степени «открытости» самого текста - от того, лежат ли противоречия данного возможного мира на поверхности, или они скрыты в самой его глубине.
Для научной фантастики характерна именно «глубинная» локализация противоречий: они могут быть скрыты за продолжительными псевдонаучными объяснениями, весь спекулятивный характер которых виден только специалисту («Человек-невидимка» Герберта Уэллса, который на самом деле был бы абсолютно слеп), либо открываются с течением времени, на новом этапе научно-технического развития (ракеты и вездеходы на атомных двигателях из произведений Станислава Лема и ранних повестей братьев Стругацких - идея, так и не получившая применения). Эта проблема была детально рассмотрена в замечательной монографии К.Г. Фрумкина «Философия и психология фантастики», в которой исследователь вводит понятие «фонового чуда», фантастического феномена, появляющегося вопреки намерениям писателя - то логическое противоречие, которое может быть замечено только специалистом в данной отрасли. Явление «фонового чуда» рассматривается К.Г. Фрумкиным на примере гиперболоида инженера Гарина: «С точки зрения действительной науки гиперболоид Алексея Толстого является даже большим чудом, чем сказочная шапка-невидимка. Шапка-невидимка «работает» по неизвестным таинственным причинам , о которых можно только догадываться. Поскольку принципы действия шапки-невидимки абсолютно неизвестны, то не запрещена любая гипотеза о том, как она функционирует, Однако любая гипотеза будет заведомо неверной, поскольку у шапки вообще нет никакого устройства. Подчеркнем не «не может быть», а именно нет, шапка-невидимка еще может быть изобретена, но это будет уже не та шапка, что упоминается в сказках. В противоположность этому, в романе Алексея Толстого подробно описывается устройство «луча смерти» и даже приводится схема «лазерной пушки». Наука авторитетно утверждает, что так устроенный гиперболоид работать нее может. Тем не менее, в мире Алексея Толстого техническое устройство работает вопреки своей конструкции. Вот это уже подлинное чудо...» [6; 51]. Рассмотренное выше «фоновое чудо» или логическое противоречие, появившееся в тексте произведения НФ можно отнести к категории содержательных противоречий - т.е. противоречий, нарушающих физические законы, действующие в нашем мире, которые по умолчанию должны действовать и в мире, созданном воображением писателя-фантаста. Другим типом противоречий являются противоречия лексические, к которым можно отнести слова-анахронизмы, детально рассмотренные нами в статье «Лексические и описательные анахронизмы в творчестве братьев Стругацких» (см. [5; 158-164]). Ярчайшим примером подобного типа слов являются названия дворянских титулов, армейских чинов и обращений, встречающихся в описаниях чужих миров; у братьев Стругацких это, например, названия дон, барон, герцог и т.д., употребляющиеся по отношения к персонажам повести «Трудно быть богом», проживающим на другой планете, которая находится на феодальной стадии развития. Значения этих слов обусловлены традициями, сложившимися в «земной» средневековой культуре (барон 'в Западной Европе лицо, носящее титул ниже графского; в России - потомок дворянских фамилий из Германии'; герцог 'титул высшего дворянства или владетельных князей в Западной Европе'; дон 'в Испании и испаноязычных странах -обращение к взрослому мужчине; в Италии - почетный титул духовенства и дворян' и т.д.). Дефиниции данной группы слов содержат обязательную отсылку к истории их формирования и сфере их бытования, буквальная реконструкция которых в ином мире является слишком натянутым фантастическим допущением, обуславливающим сбой в следовании усредненной норме языка, а значит и сбой в создании непротиворечивой картины мира [5; 163]. Содержательные противоречия в НФ текстах, как правило, заметны читателям, имеющим техническое образование, лексические противоречия заметны филологам и историкам. Характерно, что и сами авторы-фантасты зачастую ощущают инородность по отношению к своему миру слов, обозначающих дворянские звания и воинские титулы, активно заменяют их собственными лексическими новообразованиями. Показателен пример цикла романов-фэнтэзи русской писательницы Марии Семеновой о Волкодаве, где обозначения титулов (вожди придуманных Марией Семеновой народов именуются кнес, конис, кунс и т.д.) - одна из немногих лексических групп в придуманном Марией Семеновой мире, целиком созданная посредством авторского словотворчества. Но, повторяем, данные противоречия, как правило, заметны только специалистам, для большинства же читате-
ISSN 2078-9661 • □ Гуманитарный научный журнал №1, 2014
39
лей они присутствуют в произведениях, относимых к жанру НФ, имплицитно. Имплицитность выражения содержательных и лексических противоречий и является, по нашему мнению, конституирующей и структурообразующей для всего многообразия направлений, относимых к жанру НФ, поскольку она становится главным средством разграничения жанров НФ и фэнтези. Эти же параметры являются прочной основой для отграничения жанра НФ от всех других субжанров фантастики. Законом, примиряющим свойства нашего мира с наличием фантастических феноменов.
Библиографический список
1. Анкерсмит, Ф. Нарративная логика. Семантический анализ языка историков / Ф. Анкерсмит. - М., 2004. - 360 с.
2. Кагарлицкий, Ю.И. Что такое фантастика? / Ю.И. Кагарлицкий. - М., 1974. - 349 с.
3. Крысин, Л.П. Толковый словарь иноязычных слов: Ок. 25 000 слов и словосочетаний / Л.П. Крысин. - М., 1988. - 848 с.
4. Радбиль, Т.Б. Языковые аномалии в художественном тексте: Андрей Платонов и другие / Т.Б. Радбиль. — М., 2006. — 320 с.
5. Тельпов, Р.Е. Лексические и описательные анахронизмы в творчестве братьев Стругацких // Поэтика художественного текста: Материалы Международной научной заочной конференции: В 2 т./ Под ред. Е.В. Борисовой, М.Н. Капрусовой. Т. 2: Русская филология : вчера и сегодня. - Борисоглебск, 2008. - С. 158 - 164.
6. Фрумкин, К.Г. Философия и психология фантастики. - М.: Едиториал УРСС, 2004. - 240 с.
7. Хинтикка, Я. Логико-эпистемологические исследования: сборник избранных статей. - М., 1980. - 446 с.
8. Шмелев А.Д. Русский язык и внеязыковая действительность. - М., 2002. - 496 с.
Reference
1. Ankersmit, F. Narrativnaja logika. Semanticeskij analiz yazyka istorikov. [Narrative logic. A semantic analis of the historian's language]. - M., 2004, - 360 p. (in Russian).
2. Kagarlickij. Y.I. Cto takoje fantastika? [What is fantasy?]. - M., 1974. - 349 p. (in Russian).
3. Krysin L.P. Tolkovyj slovar inojazycnych slov. [Defining dictionary of foreign words. About 25 000 words and phrase]. M., 1988. - 848 p. (in Russian).
4. Telpov R.E. Lexiceskije I opisatelnyje anachronizmy v tvorcestve brat'ev Strugackich. [Lexical and descriptive anachronism in work of brathers Strugazki]. Poetika hudozestvennogo texta: materialy mezvuzovskoj nauchnoj konferencyi. - Poetic of artistic text: materials of interinstitute's scientific conference. - Borisoglebsk, 2008. T.2. - P. 158-164. (in Russian).
5. Frumkin, K.G Filosofija I psichologija fantastiki. [Philosophy and psychology of fantasy]. - M., 2004. - 240 p. (in Russian).
6. Chintikka, J. Logiko-epistemologiceskije issledovanija. [The logical and epistemology investigate]. - M., 1980. - 440 p. (in Russian).
7. Smelev, A.D. Russkij jazyk I vnejazykovaja dejstvitelnost. [Russian language and outlanguage reality]. - M., 2002. - 496 p.
УДК 374.32
ДЕТСКОЕ ЧТЕНИЕ И ЭЛЕКТРОННЫЕ КНИГИ
А.Ю.Морковина
Московский государственный университет культуры и искусств
Аннотация: Статья посвящена одному из актуальных вопросов современного чтения детей и подростков - традиционным и электронным носителям текстов, их грамотному и уместному использованию в прагматичном и досуговом чтении. Специалисты в области детского чтения единодушны в том, что, независимо от типа книги, процесс чтения должен быть увлекательным, развивать читателей как интеллектуально, так и духовно, и войти в привычку подрастающего поколения.
Ключевые слова: Детское чтение, подростковое чтение, читатели, пользователи библиотек, привлечение к чтению, бумажные носители текста, электронные книги, электронные ресурсы, процесс чтения, опйпе-чтение, виртуальные читальные залы.
Чтение современных детей и подростков сегодня так или иначе, напрямую или опосредованно связано с Интернетом. Наверное, именно поэтому в профессиональной периодике так много публикаций, посвященных юным читателям - пользователям электронных ресурсов.
